Истина скрывается в тени

      Наигранный страхом организм парализует, не дает позывов к движениям. Сидя здесь, в окруженной темнотой комнате, Изуку меланхолично пинает взгляд по заполненной отрывками записей, клочков бумаги, грязных чашек чая клетке, в которой он привык скрываться, отбиваться от реальности. Стена, на которой была прибита гвоздиком фотография Всемогущего и куча заметок вокруг нее, смотрела на Мидорию в ответ. Красная нить обвивала маленький гвоздик и прямо следовала вниз, скручиваясь с другим, где был рисунок символа мира, но уже такого, каким его видел Изуку — исхудавшего, потерянного. И эта алая лента металась по всей, обклеенной загадками, стенке. Ниже, по линии полов растянулись остатки грифеля, каким он черкал по листкам. Рядом с ними скомканные, «неудачные» листы, что магнитом притягивали черноту грифеля, если тот встречался с ними при ударе на пол. Мусор. Повсюду эта грязь. И красная нить следует резко ввысь, снова вбок… И обрывается. Дальше ничего.       Он поворачивает голову влево, где стоит кровать, что ждала его приход, чтобы принять усталость. Почему Мидория вообще устал? Чем больше смотрит, тем больше хочется спать. Он крадётся ближе, улавливая боковой компьютерный стол, заваленный всем, чем только можно. Темно, — думает Изуку, укладываясь. И смотрит в окно. Но его нет. Оно скрыто шторами, которые и темнили комнату. Эта пыль, мрак, беспорядок носятся вместе с забитым собственным собой Изуку. Потемневшие веки становились все чернее и уже не смываются высыпанием, не чувствуют бодрости. Потому что хорошего сна нет уже долго. Как можно спать, когда тебя терзают вопросы? Как можно спать, если все вокруг требует слежки? Как спокойно жить, когда хочешь разорвать мир в клочья?       Забитое предвкушение ломалось на всë большие щепки, царапая. Беспамятство часов еще оставляло возможность грезить, но отголоски сознания уже били смертную мелодию. Этот голос вопил, будил и вскоре дал открыть глаза, вспомнить последние минуты, сообразить произошедшее. Щепки летят дальше, задевая слизистые, и те начинают кровоточить. Однако Изуку ждал и верил. Но мир будто не заметил его присутствия, замер, глядя на рекламную запись, но шаг вперед, и всë забыто. Сплошное разочарование. Убитые часы не принесли плодов, а самый легкий противник — тот, лучше которого он знает лишь себя, вышел победителем. С такой легкостью. Испачканные в красной смеси, обломки сжимались в кулаках, пока те терли веки, тëрли их до режущей боли. Предотвратить слезы. Не показывать слабость. Не признавать поражение. Но этот факт проигрыша бьет по затылку. Всë еще слишком слаб. Всë еще Деку.       Тупая боль сменялась злостью, затем выгоняя на пьедестал апатию и вновь кидая в ритм гнева. Шорох сжимаемой постели, что принимала в себе влагу глаз. Шепот рваного голоса. Шум рвущихся страниц. Треск сжатого карандаша и стук его о пол. В поражении нет вины Мидории, нет. План был сформулирован четко, под стать возможностям обоих. Тактика прописана разумом на любой выпад. Подвело лишь… Оборудование. То, что создала Хацумэ. Нет-нет, без неё моих усилий было бы недостаточно.       Шипящий огонь чуть стихает, вместе с тем обрывая наказы совести, что зачем-то уплясывала внутри чечетку. И Урараки… И Ииды…       Их заслуги велики, но что стоит, если цель не была достигнута? Стадия принятия проходит и мозг расслабляет организм утешением. Намешанная каша эмоций выплескивает смех, нервно подергивающий струны спокойствия. Чего ожидал Изуку, будучи беспричудным? Победить? Серьёзно? Смех да и только. Прежний голос затихает в ушах, слыша другой. Более громкий, грубый, ненавистный. Слова отпечатываются голосом Кацуки и Мидория понимает, что копирует его фразы. И смеётся еще громче. Но всë же, он благодарен за помощь. А герой всегда поощряется после слаженной работы. Изуку поднимается на локтях, взглядом выискивая нужное. Как причуда отражает носителя, так изобретение отражает хозяина. А пропитанное презрением оружие никогда не перестанет противиться воздуху. Встаёт с кровати, перешагивая раскиданные вещи и смахивает то, что на столе, задумываясь над тем, какой у него беспорядок. Куча ненужного. Множество бесполезного. Всë не то. Не то. И в этом хаосе он без цели бродит. До потолка заполненная вещами комната… Пустовала. Не объяснить словами, не понять внутренне, не осознать, что эта пустота вовсе не в уголках четырех стен, а намного глубже.       Легкий шорох снаружи и шлейф приятного запаха доносятся до Мидории. Двойной стук и секундный скрип открывает дверь в пространство. — И-изуку, — взволнованное личико матери оглядывает углы и припечатывается к ее зеленовласому чаду.       Наружный свет частью опадает на него, и Инко ужасается больше. Ладони дрожат, а на глаза вот-вот навернуться слезы. Страшно. Больно. Невыносимо. Страшно смотреть на исхудавшее тело сына, его несменяемый облик шатающегося призрака и ужасно давит находиться с ним наедине, здесь, в темнющем уголке их дома, который зовется комнатой. Больно понимать, что до такого состояния Мидорию довела она сама, не выполнила материнский долг: не доглядела, упустила, перестала быть опорой. Невыносимо принимать факт того, что она ничем не в силах помочь. Любой ее вопрос обрывается коротким «позже, не сейчас», рассказы отрекаются скучающим угуканием. Ее сын живет в одном с ней доме, ест одну и ту же еду, но он… Далеко, не здесь, не рядом. А Изуку вянет на глазах, и Инко не понимает, что послужило тому причиной. Его мечта наконец исполняется: он поступил в UA, обучается у профессиональных героев и в будущем станет одним из них. Материнская паранойя бьет ключом: связался с плохой компанией? Стал жертвой издевательств? Совершил что-то непоправимое? И пониженный интерес к геройствам ранее бы порадовал ее, скачущую от переживаний душу, но теперь, когда всë это отражается на ее сыне, она корит свои прежние желания. Лишь бы Мидория был в порядке. — Ты целый день не кушал. Я сготовила кацудон, как ты любишь, — два кроличьих изумруда суженно смотрят вслед доносящемуся голосу, и старшая Мидория сдерживает слезы. Сейчас ей страшно быть с ним рядом. Страшно, что любая фраза станет точкой невозврата, и прежний Изуку уже не вернется к ней в объятия. — О-ох, точно, — медленный спуск век закрывает глаза, и пару мгновений Инко глядит в усталую кожу глаз. Тот движется к ней навстречу, со вздохом потирая шею. Свет с другой стороны порога освещает его лицо, облачая вороньи кольца вокруг сухих яблок. — Спасибо, мам, — он касается материнских рук, перехватывая поднос с горячей миской кацудона и чашкой зеленого чая, чей запах вдыхает Мидория, взбадриваясь. А потом улыбается. Он понимает, что своим состоянием волнует мать, но лучше ее успокоить. — Милый, давай поговорим?       Выдает резко Инко. Изуку находит место на компьютерном столе и со стуком опускает еду, привлекая урчание голодного желудка. Он и впрямь проголодался за день. Серьёзный, но все еще мягкий тон матери напрягает плечи, значит скрасить ее переживание не выйдет, и от разговора не улизнуть. Теперь, смотря в ее дрожащие глаза, он чувствует уколы совести. Почему он постоянно откладывал общение с матерью в долгий ящик, накаляя меж ними расстояние? — Да, конечно, — и вновь его лицо озаряет улыбка, на этот раз более искренняя. — Я волнуюсь за тебя, милый. Ты забываешь про приемы пищи, на улицу выходишь лишь на учебу, — не сдерживается Инко, пуская слезы. — Меня беспокоит твое здоровье, твое состояние и успеваемость. Ты так хотел попасть в эту академию, но сейчас… Тебе словно все равно. Скажи честно, ты связался не с теми людьми? Может тебе надоело? Если так, брось. Не нужно заставлять себя делать то, что не хочешь. — Ха-ха, мам, не переживай, ни с кем таким я не связывался, — ее яркая фантазия вызывает улыбку, и тепло разливается по телу. Сейчас, держась за ее руки, Изуку чувствует себя нужным. Не за какие-то заслуги, а просто сам по себе. Он смотрит в стекленеющие глаза матери, признавая свою неправоту. Ее беспокойство всегда было подпитано опасными исходами. Мидория снова улыбается, прибивая в памяти факт богатого воображения матери, — Но ты права, я думал совсем не об учебе и чем больше смотрю на это всë… — зеленые радужки отрываются от контакта, оглядывая тусклость, заостряя внимание на увешанную всякой херней стену, — Тем лучше понимаю, что могу это потерять. Спасибо, что спросила, мне стало легче. Обещаю, я исправлюсь.       Его улыбка подрагивает, но он держится, чтобы не беспокоить мать. И когда она уходит, он срывается с места, с гневом зыркая на заметки. Рука тянется к одной из них, встречается с холодной поверхностью бумаги. Подушечки пальцев вжимаются и резко скользят внутрь, сжимаясь в кулак, держа внутри себя бумажку. Но этого мало. И ладонь расслабляет фаланги, давая скомканным внутри чернилам опасть на пол. Еще одна. Еще. Теперь стена представляла из себя голое полотно, кое-где сохраняя оторванные шматки и вбитые гвозди. Всë внутри колышило о том, что всë происходящее это больной бред, не то, на что Изуку должен тратить силы. Но где его призвание? На этот ответ он все ещё не может дать ответ. На языке вертится узел, вырисовывающий курс поддержки, но зубы словно свело меж собой, а рот зашит намертво. «Герой» — хочет подумать Мидория, но тут же сдавленно шипит, прижимая к лицу ладони. Злость сметает навязчивые мысли. Он закопал глубоко в могилу такое будущее. Но… Хочу больше, чем уебанские посиделки в мастерской. Хочу больше, чем улучшать героев. Хочу больше, больше, больше. Хочу сам быть героем. Хочу сам.       Изуку последовал совету Всемогущего — стал реалистом. Но от этого нихуя не легче. Это больно. Невыносимо. И эта боль перерастает в ненависть. К самому себе, к героям, к символу мира. Чертовски хочется захлебнуться в себе. В этих осточертелых воспоминаниях, надоедливых мыслях. Этот нескончаемый поток заполняет лёгкие, но находит точку возврата и спускает прилив с очередным сном. Удается пригласить в гости бессонницу, умоляя о спасении. Надоело это общество со своим разумом, постоянно твердящее делать то, в чем нет желания, говорить то, о чем пустует мозг. Как вообще сдружиться с собой, когда твой организм упрямо отвергает действительность?       Воздух наполняет легкие до той поры, пока те не встречаются с клеткой ребер и Изуку выдыхает, прикрывая глаза. Это дарило спокойствие, холодом обдувая непослушный разум. Мозолистые руки тянутся к полу, сгибая тело и Мидория принимается навести порядок. Пора превратить эту нору в нормальную комнату. Ладонь хватается за скомканный лист, ничем не отличающийся от других. Но к удивлению, Изуку помнит о его содержимом, а потому раскрывает бумагу и перечитывает список. В нем хранились распечатки фамилий заинтересованных агентств для надвигающейся практики. После разговора с матерью он чувствует себя лучше, а потому трезво может выбрать с кем скоротать неделю обучения. Две заявки подали про-герои, о которых Изуку знал лишь частично. Остальные же агентства принимали любого ученика без разбора, а потому Мидория решил выбрать из тех, кто был им заинтересован. Хоть уши и краснели от стыда того, что экипировка со спортфестиваля была создана не им, но напоминание о том, что именно он является их хозяином как идеи, тешит. Взгляд упрямо цепляется за весьма странное имя Акайо Хенджин*. Под стать информации об этом герое. Свою славу он получил не столь за заслуги, сколько за противоречия в догадках его причуды. Этим интересом проникся и юный Мидория, ставя цель непременно обо всем разузнать. Хотя бы так можно отвлечься.

***

      Повисшие лампочки игрались своим светом, привлекая внимание и раздражая. Их яркий желтый оттенок становился бледнее, как только где-то вдалеке раздавался шум электрической пилы и грохот упавшего куска металла. Лестничные перила вели вверх, отдаляя от рабочих звуков и давали минуты побыть в тишине. Такая атмосфера привлекала неким уютом, и Мидория уже не скрывал довольной улыбки, когда проходил мимо открытых арок, наблюдая за чужой работой. Но сейчас подрагивающее наслаждение терялось в образе рослого мужчины, который смешливо напоминал Изуку шмеля. Такого же пушистого, как черные растрепанные волосы, такого же аккуратно собирающего пыльцу с цветков, как гладко выглаженный халат, с такими же матовыми глазами, как большие очки, сквозь которые невозможно разглядеть яблок глаз. Впрочем настораживающее отличие от насекомого было спокойствие, отсутствие жужжания, будто шмелиные крылья оторваны вовсе потоком ветра или опавшие в борьбе за жизнь.       Но скрытые шмелиные глаза упрямо смотрят на Изуку, кажется, медленно сгибая корпус, чтобы сравняться с его ростом. Это неощутимое приближение гипнотизировало и отчасти запугивало. Неразличимые зрачки были скрыты под очками, а потому понять, что на уме этого героя, было за гранью возможностей зеленоволосого. Скованный под натиском двух чёрных стëкол, он может лишь нервно выкручивать лямку рюкзака, который сонно покоился за спиной. — Не устал молчать? — внезапный звук пугает, и Мидория сдерживает писк, опуская взгляд на ранее неподвижный рот, который вновь напоминал неподвижную нить. Будто давящая тишина встормошила фантазию, самостоятельно воспроизводя голос. — Н-но вы же сами… — Как думаешь, какая у меня причуда? — недосказанное возмущение прерывается вопросом и тонкая губная нить расползается в улыбке, отдаляясь, давая чудаку выпрямиться в полный рост.       И впрямь чудаку. Его своеобразная причёска напоминала неудачный начëс, а пол лица скрывали эти очки. Точно… Несмотря на странное впечатление, Изуку потряхивает головой и повторяет про себя чужие слова, в которых есть смысл. Впервые Мидория предал свою привычку и растерялся, вместо того, чтобы потратить эти пять долгих минут на изучение и находку причуды. А есть ли она вообще? В информации сайта агентства такие подробности сотрудников скрыты. Значит полагаться остается только на себя. И хочется стукнуться о стену из-за совершенной глупости, но Изуку лишь поднимает глаза, саркастично виня нечто свыше, что не дал ему пинок. Он продолжает смотреть наверх. Снова ловит желтизну лампы. И открывает рот в озарении. — Что у вас под очками? — зачем обычному человеку носить солнезащитные очки в освещенном помещении? Повышенная чувствительность? Как интересно. — Узнаю ученика UA, — с хохотом подмечает он, правой рукой дергая заушники, снимая. — Нечто похожее на инфракрасное зрение. Только вместо считывания тепловолн, я могу различать «ауру» человека, реагируя на малейшие подрагивания нейронов чужого мозга, — Мидория слушал объяснение причуды с всё еще раскрытым ртом, загипнотизированный, — Но это жутко влияет на зрение, поэтому стараюсь его беречь.       Огромные стекла вновь сливаются со шмелиным лицом и теперь четко различается заинтересованность про-героя в Мидории. А тот погружен в свои мысли, уже выстраивая тактики, где бы эта причуда могла быть полезна. Но как конкретно она работает? Этот вопрос задается вслух судя по наклонутой голове Хенджин-сана. Зато теперь Изуку полностью убежден, что это имя ему подходит. — А к-какая аура у меня…? — Она меняется в зависимости от твоего настроения, состояния, эмоций. Прямо сейчас темно-зеленая, — он отворачивает голову, глядя на близ стоящий комод и подходит ближе к нему, отворяя верхний ящик. — У меня к тебе предложение, — Изуку в ответ кивает, следя за движением чужих рук, что достали изнутри рваный конверт. — Мой коллега запросил помощи, и я бы хотел к нему съездить, но… — протянутое последнее слово отражается более широкой улыбкой на лице Акайо, и он протягивает раскрытый конверт мальчику, — Его компания и он сам расположены на I-острове, возможно ты слышал. — К ч-чему вы клоните? — спрашивает Мидория, перепрыгивая глазами то на скрытое содержимое в его руках, то на странного героя, к которому он приехал на практику. — Боишься летать?

***

      Покачивающиеся крылья волн бежали по течению, пока не врезались в массивные стены искусственного острова. Его коренное дно никогда не процветало дарами природы, являясь пристанищем ученых — удивительная окружность, где не было совершено ни единого преступления за всю эпоху существования. Гениальные умы сосредоточены в этом сердце, стараясь на благо общества. И наблюдать за этим пристанищем с высоты птичьего полëта было сущим удовольствием, жаль, что иллюминаты самолëта не могли передать морской воздух, а стекло пеленой скрывало все краски. Побывать здесь равносильно восьмому чуду света, а Изуку проведёт здесь целых две недели в качестве студент-практиканта.       Слегка мокрая бумага конверта прилипала к потным рукам, когда Изуку увидел намëк в выражении Акайо посмотреть содержимое. — Его зовут Дэвид Шилд, возможно ты слышал. Так вот, если ты…       Интерес захлестывает голову, и Мидория наклоняет конверт, во вторую руку вываливая то, что внутри. Это была фотография одного из жителей нашумевшего I-острова. Под фоновый голос стоящего впереди героя, он без устали глядел на фото, незаинтересованный в прикрепленном к ней письму. Человек, к кому с неподдельным, ничуть не меньшим восхищением относился Изуку. Вероятно именно этот прирожденный гений подарил мотивацию к поступлению на факультет поддержки. Его идеи, стремления, изобретения, — все это восхищало юного Мидорию. И он хочет разразится хохотом, вспоминая дружбу этого гения с символом мира. Сама судьба постоянно сводит меня с тобой, Всемогущий. Что ж, пойду у нее на поводке. — Я согласен. — Чудно, — он сжимает руки после короткого хлопка и наблюдает за юным Мидорией, что с пляшущими звездами в глазах буравил взглядом фотографию Шилда. Накопившаяся вокруг мальчика аура стала ярче блистать зеленым и Хенджин хмурит брови, стараясь игнорировать подавляющий черный, что обвил конечности подростка.       И вот он в самолете. Переносится через границу Японии, чувствуя более яркое предвкушение, чем от кругосветного путешествия. Глядя в стекло, он видел приближающееся всë больше пятно острова, что ждал его прилёта. Изуку набирает в легкие больше воздуха и в экране отключенного телефона ловит своё отражение, смущаясь. Почему он так волнуется? Даже последовал совету матери, нацепив официальный костюм. — А это согласовано с академией? — Естественно. В документах ты будешь зачислен как стажёр по обмену. Но с учетом того, что мы будем в Америке, твоя практика будет на неделю дольше, чем у остальных. Это не повредит твоей учебе?       Возможно и так, но это совсем не то, о чем Мидория может сейчас думать. Твою мать, он словил дорожайший джекпот, будет стажироваться на самом продвинутом уголке мира, как тут может волновать успеваемость? Сейчас, пытаясь заставить язык не заплетаться, он делится услышанным с матерью, ловя расплывчатые образы города в салоне такси. — Мам, не переживай, — посмеивается Изуку, слыша очередные сценарии Инко, пока та с хлюпающим носом наставляла сына, вместе с тем вслух решая любую проблему: простуда, ветрянка, ушибы и переломы. Если бы не грань здравого смысла, то Мидория бы поехал на две недели с тремя чемоданами лекарств и домашней еды. Рассказывая про его второго наставника, коим будет сам Шилд, голос в трубке затихал и слышались шорхания. — Для такого случая ты обязан надеть свой костюм! — З-зачем? — Первое впечатление многое значит, милый!

***

      Стоя здесь, перед улыбающимся ученым, Изуку уже не беспокоил чересчур вычурный наряд. Выглаженная рубашка уже успела скомкаться в сгибах рукавов и спине, пока Мидория мирился со своими переживаниями, вжимаясь в кресло самолёта. Ее белый цвет в груди резко перекликался с черной жилеткой, где пуговицы удерживались в потертых временем отверстиях, цепляясь за нитки. Сливающийся ремень таких же черных брюк сдавливал органы, пока Изуку старался привести в порядок красный школьный галстук, который сочетался с его любимыми ботинками, прежде чем встретиться лицом к лицу с Дэвидом Шилдом. — Мидория Изуку, верно? — застывший в дверном проëме парень расширенными глазами смотрел на ученого, не моргая, а потому игнорируя слезоточивый поток. — Д-да… Вы тот самый Дэвид Шилд! — будто очнувшись, Изуку выкрикивает чужое имя, поджимая сжатые кулаки к углам лица, что покрыл румянец. — Тот, что получил нобелевскую премию по изучению причуд! Напарник всемогущего в Америке и создатель его костюмов! Неужели передо мной стоит тот самый?! П-простите… Никогда бы не подумал, что увижу вас лично! Я потрясен! — наконец затыкается Мидория, сжимая губы в тонкую нить, но лишь чтобы сдержать поток изумления. Растянутая до ушей улыбка и сверкающие глаза неотрывно следили за мимикой ошарашенного Шилда. — Думаю, мне нет нужды представляться, — смеется учёный, поправляя очки. Пораженный юношеским энтузиазмом, он решает немедленно приступить к сотрудничеству, желая втянуть из его образа вдохновение для своих изобретений. — Давай познакомлю тебя ближе с этим островом.

***

      Изуку не мог и представить, что в этом искусственном уголке мира может существовать столько поразительных вещей, особенно отмечая, что они созданы руками людей! Медийная выставка привлекала своим видом как магнитом, приглашая заглянуть внутрь. Хранилище самых различных изобретений ученых, чьи труды еще не нашли свое одобрение создателей и призвание, но подающие большие надежды. Большая часть, как хвастался Дэвид, была создана его руками. Взгляд вправо — и Мидория видит тестовую часть «истребителя», что способен передвигаться как по воздуху, так и в воде. Модифицированный гидрокостюм, сенсорный шлем — всë это будто насмешливо выдавало скупость юношеской фантазии, но Изуку было все равно. Никакая зависть не захлестнет чувство небывалого восторга. И оно било экстазом в голове, рождая множество идей для создания новых установок. Чувствуя пылающий воображением разум, Дэвид предугадывает лучшее будущее, центром которого станет кипящий мозг Мидории. — Ты уже придумал, над чем будешь работать? — Да! Да! Вы только представьте, как… — Изуку замолкает, когда видит удерживаемый около рта палец и всë также улыбающееся лицо Шилда. — Как фанат героев, я не мог не знать о спортфестивале лучшей академии Японии, — Мидория напрягается в плечах, ожидая критики. — Я наблюдал за тобой. Знаешь… Ты вел и продолжаешь показывать себя героем, но, — настроение резко стремиться вниз, когда Деку указывают на единственную моральную слабость. Видя это, Дэвид потирает глаза, снимая очки, — Попробуй показать себя как того, кто станет поддержкой, давая силу, — Изуку не скрывает хмурых бровей, продолжая молча слушать учёного. — С изобретениями то же самое: как насчет предметов «поддержки», а не «усиления»?       И голова пустеет с замечанием одарённого наставника, словно бросая пыль в глаза, ослепляя и давя болью. Стертые в миг идеи больше не кажутся такими гениальными, а задетый комплекс беспричудного разделяет правоту. Но тут разум находит выход, протягивая руку за плечо, снимая любимый рюкзачок, ища внутри первый сборник записей. Теперь пришла очередь Дэвида изумляться над стараниями юноши, что сжимал нижнюю губу, бормоча. Скачущие каруселью друг за другом страницы показывали зарисованных героев, будто предлагая подопытного кролика. Поддержки? Полночь… Сотриголова… Индивор… Снайп. Причуда самонаведения… Поддержать можно оборудованием, которое пригодится в геройской деятельности и согласовывалась бы с причудой. Пистолеты? Точно! GPS трекер и выслеживающие пули! — Придумал!       Они отдаляются от экспонатов выставки, сокращая длинный путь до личной лаборатории Шилда, томя себя ожиданиями проведенного с делом времени. А Мидория упрямо шел вперед, проводя время в царстве доработок. Модификаций пистолету давать нет смысла, лучше оставить имеющийся чертеж, возможно спутает злодея! А над обоймой нужно поработать. Патронами будут служить микросхемы с данными о местоположении, защищенные… Медью? Нет! Лучше титаном. Это сделает пулю прочной, но для облегчения веса и дальности выстрела лучше добавить алюминий. Не забыть глушитель! Единственным минусом будет причуда, схожая по градусу на огонь Индивора. С ним даже алюминиевая примесь не справится! Хм… Но как пуля будет цепляться за цель? Сделать крючковатую поверхность, чтобы цеплялась за одежду? Или есть способ проще… Чтобы клеилось намертво. Точно!

***

      Их утробное молчание раскрашивало постукивание прибора, но и он затих, уступая свое звучание голосу Шилда: — Знаешь, Мидория, когда я только начал свою карьеру, то задумывался над одним вопросом: почему существуют причуды, которое тело не способно выдержать и наносит вред? — словно общаясь сам с собой, Дэвид стряхивал металлическую пыль ладонью, не поднимая взгляда на Изуку. А тот не смел нарушать негласный закон безмолвия, лишь позволил себе прервать такт шлифовальной машинки, обделяя ее своим взглядом, что следил за движениями учёного. Тот натягивает на своё лицо улыбку, но по затуманенным глазам Мидория видит его разочарование, пускай которое сейчас переросло в незатейливое воспоминание. — Точного ответа на мои замешательства наука не отыскала, но мне нравится довольствоваться умениями, чтобы помочь справиться человечеству с этим «недугом», который мы зовём причудой.       Его слова не были отреагированы, ведь Изуку попросту нечем было ответить. Рука застыла в одном положении, а взгляд устремился в пустотный клок помещения. Переваривая слова Шилда, который вновь занялся разработкой микросхемы для их совместного оборудования, напевая под нос незамысловатутю мелодию, он сверлил отверстие в уголке, всерьез задумавшись над словами Дэвида.       И это прострациативное состояние давило на мозги, не давало сосредоточиться. Вещи постоянно выпадали из рук, словно превращаясь в песок, не способный удержаться меж пальцев. Состояние хлопающей ртом рыбы не давало сходиться мыслям, что встряли на развилке, путаясь. Впервые за неделю Изуку суëт руку в рюкзак, чтобы достать тринадцатую по коллекции тетрадь. Однократное щелканье шариковой ручки словно опускает тормозной рычаг, и страницы шумят под мощью забинтованной ладони, невесомым разрядом коля на рану, которую Мидория умудрился заработать пару часов назад, чуть не оставшись без руки из-за подлости болгарки и неуклюжести веснушчатого. Явно останется шрам. Изуку слегка улыбается, развеселенный таким способом оставить след в памяти о первой практике.       Первый попавшийся разворот отключает рассудок, отпуская его властвовать самостоятельно. Слова Шилда проносятся в памяти, и Мидория случайно режет палец об остроту страницы. Изобретенное для удобства человека, оно причиняет вред. С причудами также. Вытекает другой вопрос: зачем появились причуды? Это способ Бога поглумиться или дать силы предотвратить вымирание? Половина листа заполнял набросок образа младшего Ингениума, и Мидория цепляется за его двигатели. Каким образом эволюция стала включать факторы развития человечества? Значит, природа причуд способна реагировать на любой внешний и внутренний фактор? Иначе как объяснить изобретенные людьми двигатели, которые прочно стали частью организма? Как человек вмешивается в эволюционный цикл? Почему наличие причуды обуславливает лишь сустав на ноге? И почему она так разнообразна? Столько вопросов… Строй теории, воссоздавай гипотезы, плети паутину связей, допускай даже самые вычурные обстоятельства.       Через что можно принять внешний фактор? Кожа. Орган чувств, посылающий сигналы мозгу. Что, если роль сустава намного обширнее, и его способность состоит во влиянии на активность мозга? Есть связь. Развивай еë. Как чернила следят на желтой бумаге, так и цепкие ветви распространяют свои побеги. Быстро. Размашисто. Допускай варианты. Развитие нервных окончаний в суставе дал мозгу способность генерировать воспоминания и ощущения?       По сухим губам проходится язык и теряется в бормотании. Интуиция подсказывает правильное направление мыслей. Пребывание в холоде заставляло мозг удержать этот холод, «запомнить его»; случайно съеденный паук улавливался частицами организма, и в следующих поколениях ребенок рождается с несколькими глазами.       Так можно допустить природу причуд, давшие мутацию организмам. И причуды имеют свою генетику, что способна смешиваться, порождая новые аспекты тела, и эти модификации постоянно будут усложняться. Эволюция умна, а потому никогда не спешит в своих шагах. В отличие от времени. Оно скоротечно, а потому всегда не оглядывается на свою подругу. А та тихонько хихикает, пораженная глупостью времени, которая подарила пятому поколению слишком быстрое развитие, которое и работает в урез жизненному краю. Так появился диагноз «существование причуды против тела». Легко объяснить статичность беспричудных, на чью долю не перепало последствие гонок, давая хвастаться более продолжительным существованием. Но почему природа беспричудных еще не скрыта в истории? От генов ведь не спрячешься. Думай. Объясняй. Организм воспринимает причуду, как вирус?       Вирус, с которым 80% людей не может справиться. Это допущение разливает реки тепла, делая окончательный вывод: Беспричудные это везунчики, коим не перепал вирусный ген или те, кому удалось его уничтожить. Именно так детский, несмышленный организм, пытается истребить то, чего не смог добиться в утробе матери. Но проигрывает, и в пять лет очередное поколение «заражено» причудой.       Весь вечер и последующую ночь Мидория провел за записями. Ему казалась эта теория такой ясной, как день. Через нее он мог связать и объяснить многое, но проблема лишь в том, что это догадка. А легкое самодовольство набирало килограммы, освещая лицо улыбкой. Его «особеность» уже не кажется клеймом, а навевает назваться даром. Хоть интуиция и визжала от удовольствия, но нужно спросить, нужно одобрить. Надо в лаборатории запросить образец клейких веществ… — Чушь.       Который раз слышит Изуку за эти сутки. Фантомное добродушие стервенело с его рассказом, нападая клыкастой бранью и тупыми советами «забудь». Все как один быстрее отстранялись, злились. Убалтывали, не желая отвечать на вопрос. А под конец сваливали под предлогом кучи дел. Словно Деку влез не туда. В ту дыру, откуда тебя всегда вытолкнут или не дадут выбраться. Разбитые стекла вновь впиваются в кожу, желая крови. Приглушенный всхлип мешаются с гневом, и резкий фейерверк скучковавшихся эмоций достигает апогея, забирая энергию взамен на апатию. Но нельзя отпускать надежду… — Хенджин-сан, что вы об этом думаете? — задает зеленоволосый вопрос, пока ждет впоследствие протянутую колбу с образцом «слизи». Тот лишь потирает подбородок и протянуто хмыкает. — У тебя и врямь талант, юный Мидория. Достойная теория, — улыбается Акайо, оглядывая мальчика несменяемыми шмелиными глазами и кладя тому руку на плечо, медленно уводя, — Но пацан, помни, что ты со своими задумками один, а против тебя целый мир. Будь уверен на тысячи, прежде чем квитаться с наукой.       Темнота ауры сгущается, окончательно обрывая хорошее настроение. Изуку злится. Снова теряется. Ему все еще нравится создавать, но ощущение, будто он вновь что-то упускает. Он возвращается к чертежам и заметкам тетради, но страницы сдуваются на образах героев. Нужно отвлечься… Решает Мидория, поворачиваясь к развороту причуде символа мира и его противоположности.

***

      Нагрянувшая скука склеивала веки глаз, дурманя сном. Оставшиеся дни протекали монотонно, изредка напрягая мозг шумом упавшего из рук оборудования. За эти две недели практики Изуку испытал шквал эмоций, а потому сейчас те тормозили в унынии. Расследование шло в тупик, а боли и недосып давали о себе знать. Даже мелкие преступления не разжигали огонь заинтересованности. Никаких «интересных» нападений не случалось. Отчего уши краснели в стыдных пятнах, когда язык смел поворачивать выходки злодеев в интересные события. Зацепок про некого Все за Одного не было, создавая ощущение, что Всемогущий его просто придумал, лишь бы отмазаться. Может, ему показалось, что он нашёл какой-то след? Для чего он вообще что-то ищет? Он даже не с геройского факультета, так какого черта лезет туда, до куда ему в жизни не дотянуться? И Мидория подумал, что лучше забыть обо всём этом…       Но потом он узнал про нападение в Хосю. Веснушки радостно запрыгали на щеках, пока Изуку вчитывался в строки новостей. Эта головная боль снова вдаряет в виски, но Мидория не обращает на неё внимание, понимая, что никакой боли он не чувствует. Это лишь мысли, которые часть его разума хочет скрыть. Дергая нервы, это противоречие внутри путается, вызывая мигрень. Однако теперь Изуку в силах подчинить себе обе стороны, ведь утешающий недостаток красок восполнен с новостным постом. Эти краски имели самые различные, но столь тёмные оттенки. Грязный белый, ночной чёрный, размешанный с грязью синий и прочее. Если и имелись чистые цвета, то они наполняли остроконечные клыки и открытые настежь органы. Это краски, которыми художник играл с созданиями, что названы Ному. В одной кровавой лужице вытягивались нити, из которых Деку плёл браслеты, нацепляя себе на руку. Но даже так нити без узла болтались с краю. Слишком мало информации, много теорий, но ни одна не имеющая подтверждения. В другой нити лужи он прочёл о нападении на героя Ингениума, и голос не впервые содрогался в рваном хихании. Кажется, что нечто свыше слышит его недовольства, соглашаясь, посылая подобные «подарки». Семье Ииды было выдано предупреждение, вместе с тем разрешение Мидории для дальнейших мыслей. Не пойми откуда взявшиеся силы, мотивация ради черт пойми какой цели. Нет. Цель есть. Она поставлена. Уже давно. С первого разговора Всемогущего.       Эта пассивность проведения на плывущем острове затухала в нем пламя. Но теперь любимый звук, проводимый чернилами по клеткам бумаги, возбуждал прежнее желание изучения. Где-то в углу выделенной ему комнаты пылился незаконченный трекер. И пускай срок подходит ближе, и возможно Мидории придётся влезть в долги, но это не страшно, пока у него есть жажда. Жажда, которую он нацелен утолить, чего бы ему это не стоило.

***

— Надеюсь встретиться с тобой не как со стажером, а коллегой.       Богатое воображение феерично охватывает внутренности, расцеловывая. Яркий намëк Дэвида напутственно желает удачи и скорой встречи, и Мидория вешает на заметку советы матери о хорошем первом впечатлении. Он уже подумывает над сменой гардероба, но металлические когти Погрузчика разгоняют розовое облако. — Мидория, так как ты был на практике, то пропустил экзамены. Тестовую часть сдашь в академии, а с практикой возникнут трудности, — объясняет Маиджима, пока Изуку кивками отвечает на его слова. — Запланирована школьная поездка, но тем не менее, сдай практическое оборудование заранее. — А как будет проходить практика? — Твое оборудование будут оценивать двое героев. Первый зрительно, а второй тестировать на себе, — отзывается про-герой, ловко орудуя с куском сломанного костюма. — Но… Мое оборудование подойдет лишь для одного из учеников геройского курса, иначе в нём нет смысла, — рука Погрузчика останавливается и защитная маска открывает хмурое лицо, отвлекая от работы. Изуку сразу понимает, что где-то прокололся, а потому нервно перебирает пальцы. — Пока у тебя нет лицензии, твоё оборудование принять не могут. В особенности, если это такой же нелицензированный герой, — он устало проводит ладонью по лицу, останавливая на подергивающихся зрачках ученика. — Я предупреждал об этом на занятии, ты не слушал? — и Мидория жмурится, виновато сгибаясь в поклоне, твердя короткое «простите». Металлическая оправа пальца издает три коротких постукивания, после чего Хигари отворачивается от веснушчатого, вновь накидывая щиток на лицо и хватаясь за сварочный аппарат. — Попробую договориться с классным руководителем геройского курса, можешь готовиться к поездке. Скажи только, в каком классе обучается нужный тебе ученик.