Русская Опера или эМО по-русски.

Солнышко замечательно припекало, хотя по всем показателям должно было бы как от зеркала отражаться от бледных боков пятерых оперовцев. Соно, облаченный лишь в красные плавки, как и подобает настоящему лидеру, возлежал в центре покрывала, постеленного посреди полянки, заменявшей в этом месте пляж. Руки и ноги его были хаотично разбросаны вокруг, и сам он немного напоминал морскую звезду. На голове лежала панамка с подозрительным розовым бантиком. Во мне теплится надежда, что это не его панамка, а какой-нибудь заблудшей фанатки. Он жевал соломинку, больше похожую на прутик, которым можно было бы высечь нерадивого ученика, и что-то напевал себе под свой солидный нос. Улыбка не сходила с той части лица, что была видна из-под панамки. Рядом, обняв свои коленочки, сидел Аямэ. Огромная плетеная шляпа давала ажурную приятную тень, но ее все же было недостаточно, чтобы разглядеть что-либо в телефоне, и потом клавишник пытался так сложить ладошки домиком, чтобы хоть как-то затенить его включенный на полную яркость экран. Иногда получалось, но тогда листать страницы было нечем. Носом было не так удобно. Нос Аямэ был не таким выдающимся, как у Соно. По другую сторону от вопелиста, чудесным образом подвернув под себя ноги (как та русалочка, что памятником стоит в честь одного небезызвестного писателя, подвернула свой хвост) восседал Анзи. От его широкой, во все сорок восемь (или сколько там должно быть) зубов, улыбки отражалось солнце, и неистово слепило глаза сидевшего в нескольких метрах в стороне Йо. Краснобокой гитары Анзи поблизости не наблюдалось, и поэтому вел он себя вполне адекватно. Упомянутый уже басист Йо подпирал колесо черного пыльного автомобиля, данного им напрокат Камиджо — их благодетелем. Йо, кося на Соно одним глазом, щурясь от отраженного света естественно, другим глазом пребывал по самые уши в свежескачанной игре. Новенький, купленный на первую настоящую получку телефон, огромный, как крыло самолета, бывало приятно оттягивал карман, когда басист прятал его от всё того же Соно. Сейчас же, когда вокалист беспечно нежился на солнце, Йо немного приобнаглел и капитально засел за игру. Сторожевой глаз все реже косил на возможную опасность. А зря, наверное. Ю где-то не наблюдалось. Хотя постойте, чьи это тапки торчат из-под машины рядом с басистом. Остается только понять, что барабанщик там делает. Впрочем, храп его выдавал, да так сильно, что даже машина подрагивала в особо забористых местах. Где-то там, глубоко под машиной барабанщик лежал на животе, подложив руки под голову. Полностью одетый. Он боялся обгореть, и потому тщетно поискав тень по округе, забрался под машину. Не разделся по той же причине. Спал он сладко, выпустив слюнку с уголка рта. И спать ему оставалось недолго. — Вот черт! — выругался басист, когда капитально разряженный телефон, издав предсмертный бульк, вырубился. — Я же не сохранился! Бум, которое собственно и растревожило разморившегося Соно, донеслось уже из-под машины. Ю было жарко, не смотря на тень, и во сне его жарили на сковороде в аду. Помянутый черт сидел прямо перед ним, наблюдая за тем, как другие грешники подносят дровишки, или подливают на сковороду маслица, и изредка деревянной лопаточкой переворачивал барабанщака на другой бок. Проснувшись, хоть и не сразу осознав это, Ю вскочил… попытался вскочить. Днище машины воспрепятствовало этому, машина дернулась и Ю. как подбитый, завалился обратно на сковороду. Йо, вскидывая руки к небу (в одной из них был телефон), продолжал выражать нецензурно свое мнение на счет телефона, который вдруг решил вырубиться, когда Соно, сдвинув панамку на макушку, сел. Взгляд сразу сфокусировался на электронном девайсе басиста. — Это что это я такое вижу? — чуть гнусавенько пропел он, подбирая под себя ножки, намереваясь встать. — Ничего! — воскликнул Йо, вскакивая и пряча руки за спину. — Все равно у него батарея сдохла. — Какое оно тяжеленькое с виду, твое «ничего», — продолжал мурлыкать Соно, потягиваясь. — Мне как раз надо один гаечный ключ распрямить, а то погнулся. С криками «не сдамся» и «да я за него, знаешь, сколько отдал» Йо скрылся в кустах. Потом послышался плеск. Потом опять треск веток, через которые проламывался нехрупкий басист. А потом девичий визг. — Извращенец!!! Эхо, гулявшее от горы к горе, еще долго склоняло это слово на все лады. Визг между тем продолжался, правда уже нечленораздельный в основном, с редкими «получай» и сопровождаемый какими-то подозрительными звуками — глухими ударами, да причитаниями Йо. — Ай! Не надо! Ой, — и тому подобное. — Фанатки, — не менее драматично воскликнул Соно (уж он-то может), запустив очередную волну эха. — Фанаточки! Скинув непрезентабельную панамку с розовым бантом, он, высоко задирая голые коленки, как был (точнее, остался) в одних красных плавках, так и ломанулся в кусты. Не иначе, поспешив выручить товарища. Девичий визг усилился, слившись на высокой ноте в один ужасающий звук, пробирающий до мозга костей. Анзи и Аямэ, восседающие на покрывале, а так же показавшийся из-за машины, несколько помятый Ю, таки сумевший выползти из своего укрытия, долго еще взирали на ходящие ходуном кусты за маленькой протокой. При очередных шлепках хмурились и втягивали головы в плечи. Когда Йо сумел дотащить Соно до их привала, на полянке было уже две машины: их — пыльная и непрезентабельная, и большая, точнее просто огромная, бесстыдно сверкающая своими отполированными боками. Между машинами возвышался торговый полосатый тент, рассчитанный на компанию человек в пятьдесят. В его тени, чуть в стороне стоял мангал, пышущий жаром, скворчащий потекшим с шашлыков растопленным жиром. Рядом, помахивая на угли пластмассовым веерочком, стоял огромный квадратный детина, облаченный в широкие полосатые бермуды и красную в желтый цветочек гавайку. На носу его, отражая все вокруг, были темные очки-авиаторы, на голове панамка, розовая с бантом. Под тентом стоял длинный стол, застеленный пестренькой одноразовой скатертью. С десяток комплектов одноразовых тарелок были завалены разнообразной провизией. А на самом краю, красуясь красными маками на боку, стоял таз с наваленным горкой маринованным мясом. Слышалась пока еще негромкая (чтобы не мешать разговорам) музыка. Из-за огромной машины доносился гомон голосов, разбавленный смехом. Только вот Йо ни на что из этого (даже на еду, что говорит о всей серьезности момента) не обратил внимания. Он, обессиленно вцепившись в пятку Соно, волок того прямо по траве. А до этого точно так же по кустам, и через протоку, где вода достигала середины бедра. Соно уже даже не стонал. Солнце нещадно палило, и едва живой Соно уже прощался с жизнью. Язык, сухой и шершавый как наждачная бумага, отказывался шевелиться. Губы потрескались. Соно просто не знал, что буквально пять минут назад был в воде целиком, и довольно долго. И всё и везде обгорело на солнце. Особенно болела спина. Последние два часа (хотя он, конечно, был не в курсе, сколько именно) он был без сознания. Йо, все еще расстроенный от того, что телефон сдох, но обрадованный тем, что Соно сейчас не до него, долго не мог сообразить, что делать. Потом, минут через десять, когда догадался, бодро взвалил товарища на плечо и зашагал к поляне. Но, переходя вброд неширокую, но глубокую протоку, почти сразу наступил на что-то, нога подвернулась, и басист вместе со своей ношей ушел под воду целиком. Одежду (шорты и майку) было не жалко. Но вот телефон. Оставшиеся час и сорок пять минут он был в трауре. Точнее почти в обмороке. Йо тоже жутко хотел пить, и намазаться с ног до головы сметаной. — О! Какие люди! — воскликнул голос Камиджо, несколько выводя Йо из транса. — А я уже подумывал новых ребят на место пропажи подыскать! А то скоро ехать, а… — Что-о-о? — взвизгнул Соно, разом позабыв про все напасти, свалившиеся на его голову в этот чертов солнечный погожий денек. — Я этих новых ребят… А куда это ехать-то? Камиджо, вместо того чтобы ответить, лишь загадочно сверкнул глазами, и отошел на едва стоящего Соно в сторонку, точнее в сторону мангала. — Андрюсик! — пролепетал он. — Лучше маши веерочком. Я кушать хочу. Молчаливый, как и все предыдущие (или одновременные, кто их знает) квадратные водилы Камиджо, Андрюсик лишь кивнул, и принялся махать так, что дымом от мангала быстро заволокло всю полянку. Супер-продюсер тут же пожалел, что скомандовал поторопиться с шашлычком, но сказанного уже не воротишь, так как слово свое надо держать. — Кхе-кхе, — выдавил из себя Камиджо, потом опустил взгляд на вновь прилегшего медно-красного (и где та бледность?) Соно, — пошли, что ли, присядем, кхе-кхе. Разговор есть. Соно от подобных слов босса вновь взвился на ноги, подхватил под локоть подзависшего Йо (тот страдал по хорошенько вымоченному в речной воде дорогому девайсу), и метнулся следом за Камиджо. — Что-то случилось? — запыхаясь спросил он у продюсера, опуская почти бесчувственного, стенающего над безвременно ушедшим другом басиста, которого последние пару метров попросту волок за шкирку. Почесав указательным пальцем умную голову, где-то в глубине черной шевелюры, он сплюнул (в сторону Йо, но не попал), и уселся рядом с Камиджо. — Так о чем вы хотели поговорить? — спросил он, вожделенно глядя на сидящего рядом человека. А перед глазами его (я имею в виду естественно Соно) уже чередой красочных кадров проплывали яхты и виллы, тысячные стадионы и самые крутые площадки городов-миллионников, длинноногие красавицы, толпами вьющиеся вокруг него, кто с полотенцем, кто с халатом, кто с бутылочкой минералки в руках. И в одном кадре был даже Кремль, и ОН САМ, пожимающий Соно руку! — О вашем будущем, — ответил Камиджо грустным голосом. Все надежды разом рухнули — цветные кадры рассыпались осколками крашеного стекла и на плечи Соно будто навалилась целая скала. — И о моём тоже, — продолжил Камиджо еще более грустным голосом. Разбившаяся было о самое дно ущелья неудачи душа Соно, встрепенулась, потухшие глаза вокалиста увлажнились. Если уж Камиджо связывает их будущее воедино, пусть пока только словами, значит, надежда на виллы и яхты еще есть. — Через неделю вы съезжаете с моей квартиры! — вдруг без всяких прочих предисловий выпалил Камиджо, поднимаясь с раскладного стульчика. — Так, кажется вкусненьким запахло. Андрюсик, как там шашлычок? — Еще полчасика, шеф, — отозвался многофункциональный водила, разгоняя ароматный дымок над мангалом. — Я же так с голода сдохну, — заворчал Камиджо и, недолго думая, направился к машине. — Где-то там были колбаски, — запел он чересчур низким голосом. Соно аж передернуло. — Купаты вы мои раскупаты, купаты жареные, пареные и с пивком. Не без приключения отыскав волшебный рычажок, чтобы открыть багажник, Камиджо влез в него почти целиком. Соно сусликом стоял рядом. Одинокая слеза катилась по слегка небритой щеке. Нижняя губа едва заметно подрагивала. Первой из багажника, откуда виднелась только филейная часть Камиджо, вылетела решетка гриль. Затем пакет с древесным углем. Пакет с помидорами. Упаковка с пивом. От всего этого страдающий по скоропостижно скончавшейся карьере вокалист сумел увернуться. Упаковка с неразморозившимися еще купатами прилетела точно под дых. По небритой щеке покатилась вторая слеза. — За мной! — скомандовал Камиджо, выбравшись из автомобиля. Отряхиваясь по пути, он направился к своему водиле Андрюсику, чтобы подбросить ему работенки. Соно гадая, а зачем ему теперь все это нужно, принялся собираться разбросанные по полянке пакеты. Водила Андрюсик, подобно шестирукой богине Кали, колдовал над мангалом. Шашлычок дорумянивался, купаты, брызжа расплавившимся жиром, благоухали на три километра во все стороны. Истекающий слюной Камиджо и грустный суслик Соно, грея в руках выдыхающееся пиво, сидели на пластмассовых стульчиках, какие бывают в кафе. Ждали. Каждый своего. Остальной части великой группы поблизости не наблюдалось, хотя из-под старого пыльного авто опять торчали ботинки драммера и откуда-то слышалось кваканье клавишь телефона. Купаты были готовы довольно скоро, всего через десять минут после шашлыков. — Подь сюды! — скомандовал Камиджо, когда увидел выглядывавшего из-за кустов Аяме. — И остальных приведи. Разговор есть. Аяме, натягивая плетеную шляпу на глаза, глянул на своего лидер-сана, пригорюнившегося над пластиковой тарелочкой с шашлыками, и поспешно юркнул в кусты. Кусты пошушукались немного, послышалась какая-то брань, среди которой отчетливо прозвучали слова «дай сюда!», и все строем на полянку к накрытому уже столу вышли четверо. Аямэ, сжимающий в кулаке свой розовый телефон, изукрашенный пластмассовыми стразами, за ним ссутулившийся Йо, не отводящий взгляда от телефона клавишника. За ними важно шествовал Анзи, освещая все окрестности своей белозубой улыбкой, сверкающей сквозь упавшую на лицо челку. Последним шел Ю, шел босиком. Его ботинки продолжали лежать под машиной. Все так же строем, ребятки подтащили к столу пластмассовые стулья. Присели, каждый над своей тарелочкой. У Йо у единственного заблестели глаза… — Шашлычки, — пролепетал он, выуживая обжигающие куски мяса с тарелки пальцами. — А кетчуп есть? А горчичка? Не дожидаясь ответа, он принялся набивать себе пузо, частенько поглядывая на тарелки соседей по столу, не притронувшихся еще к еде. — Ну, так вот… — пробормотал Камиджо, сумев побороть ступор, вызванный отменным аппетитом подопечного. — О чем это я? Ах да, о вашей карьере. Она на этой неделе завершится… На этих словах Соно начал сползать под стол. Глаза его давно уже закатились куда-то в голову. — … большим сольным концертом во Дворце Спорта в следующую субботу. Соно вернул один глаз в человеческое состояние и даже глянул им на Камиджо, но сползать под стол не прекратил. — А после концерта вы, похватав чемоданы в руки, отправитесь… Когда Соно был уже под столом, Аямэ зарыдал, вытирая мокрые щеки кулаком, с зажатым в нем куском шашлыка. — … в аэропорт. — Камиджо закончил предложение, а потом, глянув на истекающего слезами Аямэ, спросил, — что, шашлык невкусный? А по-моему ничего очень даже ничего. — Ни-че-го, — заикаясь, прорыдал Аямэ. Ю и Анзи, сидели за столом как оловянные солдатики, еще даже не притронулись к своим порциям мяса. Йо, поглощенный поглощением священной пищи, ничего не слышал, зато видел — искаженной далеко не радостной гримасой лицо клавишника. — Фы фто, не фофеф фафлык? — спросил он, торопливо дожевывая последний свой кусочек. Аямэ, не в силах что-либо ответить, разрыдался еще громче, но на всякий случай отодвинул тарелку подальше от басиста и его загребущих лап. — А зачем в аэропорт? — поинтересовался Соно, не торопясь выбираться из-под стола. — В Безделинск пока самолеты не летают. Да я и не вернусь туда, не с таким позором. — Как зачем? — удивился Камиджо, заглядывая под стол. — Самолет у вас уже на следующий же день после концерта. И уже к вечеру воскресенья вы будете на месте! — На каком это месте? — удивился Соно, выбираясь таки из-под стола. — Наша карьера, — тут он даже всхлипнул, — уже к вечеру следующей субботы завершится, и единственное место, которое нас ожидает, это свалка истории на обочине человечества. Трагично вскинув руку, он приложил ее тыльной стороной ладони ко лбу, и исподлобья глянул на обсасывающего нечаянно затесавшуюся в шашлыках косточку Камиджо. — Соно, — промурлыкал Камиджо, не отрываясь от процесса, — иногда ты так выражаешься, что я тебя не понимаю. Будь проще, и люди к тебе потянутся… еще больше. Билеты до столицы я вам заказал, гостиницу на первое время снял. С вас — только чемоданы собрать. Ну и песни! Куда же без них? В общем, в субботу вы завершаете свою карьеру в этом захудалом городишке, да и я тоже. И уже в понедельник мы с вами начнем свой путь к настоящей вершине! Соно заулыбался, Аямэ, икнув пару раз, вытер слезы. Ю и Анзи ожили и потянулись к своим тарелкам… да вот только Йо уже о них позаботился. — Я думал, вы не хотите, — не особо оправдываясь, проговорил он, правильно прочитав недоуменные взгляды товарищей. Когда Йо сыт, он вообще очень умный. А в тот момент он был сыт, пусть и ненадолго. Неделя пронеслась как метеорит по ночному небу. Утро субботы началось с истерики и криков. Истерили и кричали все. Уже к полудню прибыли во Дворец спорта, где до посинения проводили саундчек. До посинения Камиджо. Он уже жалел, что вообще связался с этими людьми. Ему тоже хотелось истерить, но имидж главного дядьки не позволял ему этого. Да еще и фанаты что-то не спешили толпиться у запертых дверей, и это всего за пять часов до начала! И ко всему прочему еще и дождь намечался. — Да куда ты пошел? — завопил Соно, топая ногами посреди самой середочной песни в последнем саундчеке. Обращался он к Аямэ, который, используя для этой музыкальной композиции клавитару, на скосолапленных ногах шатался по краю сцены. Хорошо хоть клавишник был таким уставшим, что вообще не понял, что обращаются к нему. И того, что по вине вокалиста, а если брать в расчет, что же того расстроило, то его самого, песня уже давно оборвалась… — А что случилось? — устало пробормотал он, не сразу сумев остановиться перебирающие клавиши пальчики. Соно вместо ответа сжал кулаки на вытянутых вдоль туловища как палки руках, и выпучил глаза. Он хотел шагнуть к «обидчику» Аямэ, но из последних сил сдерживался, и потому нелепо подпрыгивал на носочках. Да к тому же волосы его уже давно стояли дыбом, а заранее нанесенный яркий мейкап потек жуткими разводами. Зрелище было жуткое и потому у Анзи, в тот момент самозабвенно игравший (даром, что все это дело уже бросили) на свое краснобокой богине и ненароком глянувший в сторону вокалиста так дернул вторую струну, что она тренькнула на высокой ноте, лопнула и едва не вышибла гитаристу глаз. Впрочем, его едва не госпитализировали совсем не из-за этого. Софиты по краям возведенной накануне сцены ярко слепили глаза, пока Ю выглядывал из-за спины секьюрити, стоявшего в одной из дверей на в зал. А зал был полон — как говорится яблоку негде упасть. Контингент был самый разнообразный: от брутальных рокеров и готов, но накрашенных эмо и разнообразных эрэнбишников в леопардовых лосинах. На сцене, что называется на разогреве, отплясывала девочка подросток, по крайней мере с виду, и пела чьи-то чужие песни на жутком английском языке, впрочем, кто бы понимал. Но голосочек был ничего такой. — Где тебя носит?! — взвыл голос Соно за спиной. Ю испуганно втянул голову в плечи, и повернулся. И чуть не упал. Там, где должен был стоять Соно, стоял какой-то крашеный монстр, еще страшнее того, который без малого полтора часа назад прервал репетицию. Облаченный в какую-то дерюгу с капюшоном, с пришитыми поверх нее металлическими кружевами, он сверкал наклеенными на намазанные чем-то черным веки стразами, и царапал притолоку невысокой двери (а может дело в жутких сапогах на пятнадцатисантиметровой платформе?) налакированным стайлингом. Кстати, благодаря этому Соно решился на короткую стрижку. Сумев таки вернуть свои глаза в глазницы, Ю закрыл рот и юркнул мимо вокалиста. — Быстро в гримерку! — закричал монстр вдогонку, без всякого микрофона заглушив певицу, на середине песни позабывшую слова. А разогревать публику ей предстояло еще целый час. Камиджо был вне себя от ярости, но толку от этого было мало. — Только через мой труп! — верещал Йо из-за двери, за которой, судя по наклеенной скотчем табличке, была гримерка. — Это что за мишура? Куда, говорите, вы это собрались засунуть? Ну, уж нет! Я живым не сдамся. Ему что-то невнятно отвечали. И голос этот к тому же заглушался хохотом Аямэ, и изредка еще чьим-то гоготанием. Опасаясь по поводу мишуры и страз, и того, куда их могут засунуть, Ю осторожно заглянул в щелку. Любопытство немножко пересиливало. — Нет! — продолжал сопротивляться Йо, но вот видно ничего не было, кроме чьей-то спины в отражении в зеркале. — Р-р-р, — послышалось из-за спины. На сей раз, даже не смотря на то, что Соно обычно не рычит, Ю его узнал, пусть и не по голосу, и не оборачиваясь. Он, спасаясь от куда большей опасности в виде разъяренного вокалиста, нырнул за дверь и тут же едва не сбежал. Столкнувшись сначала со своим отражением — личностью довольно жалкого вида, да еще и с большими выпученными глазами, он кинулся в сторону, где как ему показалось, на диван были навалены какие-то тряпки, намереваясь за этим самым диваном спрятаться и… едва не пришлось снова вызывать неотложку. Две кучи тряпья — Аямэ и Анзи — моргали на него большими накрашенными глазами и улыбались каждая в тридцать с лишним зубов. Третья куча, украшенная сверху новогодней мишурой, заменяющей волосы, глянула безумными глазами на Ю с другой стороны. Барабанщик было кинулся обратно за дверь, но ее заблокировал Соно. — Хватайте его, — скомандовал он двум незамеченным ранее квадратным личностям, стоявшим около двери, — времени почти не осталось. Скоро наш выход, а этого шатуна еще предстоит привести в божеский вид. Нас должны запомнить здесь, а оно того стоит! Две кучи с дивана согласно закивали, позвякивая какими-то железяками. — Вот не в жисть не поверю, — голосом Йо не согласилась третья куча, сидевшая на крутящемся стуле около зеркала. — Только не это… — еще долго голос Ю разносился почти по всему Дворцу спорта. Разве что в зале он заглушался музыкой. Но концерт начался почти вовремя, и его и правда никогда не забудут.