° ° °
Лютик с затаённым подозрением осматривал смутно знакомую гору. Где-то, далеко позади, раздался неистовый рёв огромного зверя. Запахи дезориентировали: никаких выхлопов, смога от промышленных заводов… Менестрель уже позабыл, как ощущается нетронутая человеком природа. Какой может быть тишина… Пейзаж у спуска Драконьих гор (или как они назывались в этом мире?) мало изменился. Некто, кого тысячи лет назад звали Юлианом, повёл плечами, словно силясь скинуть невидимый шлейф и заправил непослушную прядь отросших волос за ухо. Рядом с местом, где миры радостно пожирали друг друга, бывший менестрель заметил своё единственное сокровище. Эльфская лютня, покрытая толстым слоем пыли и песка, лежала рядом — только руку протяни. Но молодому мужчине казалось, что между ним и инструментом раскинулась вся Бездна. Бард вновь повёл плечами. Для него прошли сотни и сотни веков, а верная подруга всё так же ждала возвращения блудного музыканта. Сколько лет минуло в родном мире? Искал ли кто-то непутёвого странника? Тосковал? Или… никто даже не заметил? Умер Лютик, провалившись когда-то давно в незамеченный разлом или просто исчез с ткани бытия этой реальности, появившись в другой? В той, где дезориентированного оборванца, кормящегося тем, что наворует — без привычной лютни это стало единственным способом выжить, сделали богом? Впрочем: неважно. Пустопорожние мысли не помогут добраться до людей. Да и не повлияют никак на то, что творилось в его отсутствие. Так зачем переживать? Главное: Лютик вернулся. Всё ещё ощущая спокойное внимание бескрайнего Ничто, заточившего его в своём тихом безвременье, Юлиан закинул верную лютню за спину и обвёл взглядом горные хребты. Красиво… Вот только спуск, единственный, по которому можно добраться до ближайшей деревеньки, имел совершенно жуткий наклон. Да, вернувшийся бард ощущал себя существом крайне далёким от понятия «человек», но проверять собственное бессмертие как-то не хотелось. Вдруг его, этого самого бессмертия, больше нет? Тогда попытка дойти до людей окончится тем, чем изначально и должна была: смертью. После всех «приключений» это было бы… крайне обидно. Оглядевшись ещё раз, в надежде отыскать иные дорожки, Чужой выругался: их не было. Что ж, придётся идти так. Осторожно, вымеряя каждый шаг, Позабывший думал. О том, кто он теперь; как собирается вживаться в старо-новый мир и чем займётся, когда добредёт до человеческих селений; о течении времени и собственном, странном восприятии оного. С холодком принимая факт, что практически пять тысячелетий в Бездне и жизни после, в совершенно ином мире, изменили его безвозвратно. Думал о Билли… Ученице Отмеченного, что был лучше прочих, но так же разочаровал под конец. Бойкая наёмница была незаменима: он, освобождённый от плена, едва ли помнил: как ходить, как есть… Именно эта женщина учила его, словно дитя неразумное, всему. Да-да, и таким постыдным вещам как походы по нужде, тоже. Лёрк ошибочно верила, что забрав мальчика из Бездны — поставила точку в истории черноглазого бога. А Чужой не спешил опровергать её заблуждение. Да, он покинул Ничто, вот только оно не покинуло того, кого выбрало в свои Повелители. Ошиблись древние культисты. Сами себя переиграли, создав настоящего бога. Ошиблась и Билли, прогнув и заставив своего Мастера отпустить «черноглазого ублюдка». Поняла ли она, что наделала? Лютик не знал, но помнил взгляды, которые кидала на него наёмница. Полные затаённого подозрения и смиренной грусти. Ведь годы шли, а освободившийся бард… Не старел. Матерел, быть может? Но так и не обзавёлся ни морщинами, ни сединой, ни полагающейся дряхлостью. Ум его был по прежнему острым, а пальцы порхали по Карнаксикм гитарам, не зная артрита. А вот напарница и подруга — увядала. Дольше, чем положено женщине её возраста, но… Процесс был. Пусть и приторможенный его последними Дарами, что завязаны на саму Бездну. Странно. Юлиан помнил их странствия. Как впервые увидел певца, выступающего в жалком пабе на окраине всех мыслимых вселенных. Голос, что мурлыкал песню… он слышал её когда-то? Эта встреча словно пробудила того Лютика, которым он был задолго до Драконьих хребтов. Задолго до Геральта. Музыка достучалась до позабытых уголков памяти и Чужой обрёл что-то важное. Да, память всё ещё зияла дырами в самых неожиданных местах. Видимо, это было платой за возвращение. Но начало положено. Взяв странный псевдоним: Гортенз, в память о полюбившихся гортензиях, что простые люди приносили на Алтари в его честь, не-бог начал творить. Из-под его пера вышло множество исторических баллад. Это было легко: ведь менестрель наблюдал события воочию. Пусть и из Бездны. Не гнушался петь и о своих любимых избранных. О людях, что сумели прорвать пелену отупляющего вакуума Хаоса, в который Чужой был окутан. Их судьбы, их решения — смогли привлечь внимание бога. Так почему бы и не рассказать? Да, одаривая несчастных Метками, Лютик привязывал их к тюрьме, обрекая разделить собственную судьбу. Иногда, ему эгоистично казалось, что он более не один. Но это было просто иллюзией. О, что творили его отмеченные! Даже без магии это было будоражащим зрелищем, а уж с его поддержкой… Невообразимая феерия! Вспомнить одного Корво, что практически в одиночку, с помощниками-предателями, сверг самопровозглашённого Лорда-Регента во времена Крысиной Чумы! Или его дочь: Эмили Колдуин, пятнадцать лет спустя? Сама, имея в качестве поддержки лишь двоих: калеку и старика, сумела вернуть себе трон. Не залив собственную Империю кровью. А её тётка, узурпировавшая власть? Делайла… Сильная колдунья, не отягощённая моралью и леностью, кистью и красками творившая порталы в его обитель? А Старая Ветошь — Вера Морей? Уникальная женщина. Безумная до самого края мира, но такая же могущественная… И это только последние из великих! А сколько их было, за практически пять тысяч лет… Не счесть. Они давно мертвы, но Юлиан-то помнил. И пел, то едко высмеивая спорные решения Меченых, то меланхолично перебирая струны: оплакивая. Немного задевала мысль, что вернувшись — лишился того, что делало его богом-певцом. Но Лютик быстро отметал эти инсинуации. Даже если теперь он просто человек: не страшно. И тут же сам над собой посмеивался. Дауд всегда ворчал, что попиздеть его бог любит больше, чем посмотреть на человеческую суету. Загадки, наводящие вопросы, шарады… Менестрель развлекался иносказаниями веками. Ведь только возможность диалога с избранными людьми чуть развеивала скуку и закостеневшее отчаяние. Он не мог вмешиваться: договор, что культисты вплели в саму его суть, вместе с ритуалом — не позволял подобных вольностей. Юлиан веками смотрел на то, как люди, к которым он привязался — погибали. А те, кого черноглазый ненавидел — жили. Он кипел от гнева, но терпеливо наблюдал. Не сорваться помогало странное знание: однажды настанет час Волка и придёт время Мести. И Свободы… Смешно, но спустя более четырёх тысячелетий этот заветный час, действительно, наступил. Бард, что даже в Бездне пел песни, заливисто хохотал, раскинув нематериальные руки, будто хотел обнять своё узилище напоследок. Культисты и их последователи… безглазые… рассыпались под тем-самым-Клинком. Убитые лучшей из «Китобоев». Более никто не властен над богом. Договор умер, вместе с последним каменным чудовищем, что когда-то перерезал Лютику горло на алтаре. Свобода. Сейчас Лютик стоит на земле, что не видел тысячелетиями. Дышит воздухом, который успел забыть… Он пытается осознать, что петля замкнулась и всё кончилось. Это сложнее, чем кажется. Но отличия между мирами помогают. В островной империи ликовала промышленная революция. Здесь? Здесь монстры и страх. Большак и ведьмак. И сквозь ужас бытия, истекая безумием, скалится Предназначение. Оно заметило бога. Но играть с хтоническим чудищем? Нет. Куда проще закрыть глаза на его появление. Судьба умнее людей. Играть с богом, в его же мире — неблагодарное дело.° 1 °
Память давит девятым валом. Чужой смотрит на безразличное ко всему небо, вспоминая последнее, что услышал в этом мире. Те слова до сих пор (святые прибожки, Юлиан, минуло пять тысяч лет!) горчат пеплом и кровью на языке. Для него прошли тысячи лет, но прорезавшаяся память обнажает старую боль. Он думал, что забыл, простил, отпустил. Да, когда жуткий ритуал на границе миров завершился Лютик метался, словно загнанный зверь по огромной клетке. Да. Он винил. Нерационально. Он знал, как внимательный стихоплёт и чтец душ человеческих, он многое видел и знал. Он знал, что те слова сказаны в порыве сильной боли, отчаяния… Разочарования, быть может. Вот, что двигало Белым Волком. Он не барда хотел убрать из своей жизни, а боль, что терзала его хуже монстров. Лютик прожил… достаточно, чтобы понимать такие вещи. Он не винил Ведьмака, лишь изредка задаваясь вопросом, а что, если… А что, если бы я тогда не подошёл к нему с этой глупой фразой? А что, если бы мы не встретились на пути к Драконьей горе? А что, если… Но история не имеет сослагательного наклонения. И как бы он тысячелетиями не гонял мысли по кругу: случилось то, что случилось. Повернуть назад невозможно. Не для него. Геральт, несмотря на все истории и перипетии — был лучшим решением Юлиана. Отправиться за ведьмаком было лучшим, что нынче хтоническое божество сделало за всю свою долгую жизнь. Ведьмак гнал его, столь явно боясь за хрупкого (смертного) попутчика, что зачастую бард просто не мог отказать ему в столь малой заботе, исчезая на время. Да, от этого страдала правдоподобность его баллад, но зато Геральт был спокоен. В те времена ему это казалось достаточным. Ныне же бессмертный певчий думал лишь о том, что никто, пожалуй и не искал его. Ну и о том, что провал в другой мир мог сыграть отвратительную шутку со временем. Что ж. В очередной раз угадал, ткнув пальцем в небо. Он ещё не знал, но родной мир не слышал его прелестных баллад всего лишь пять лет. Юлиан спускался с Драконьих гор, нахватав на свой хребет, как ему казалось — абсолютно все колючие кусты и репейники. Руки чесались, раздраконенные случайным падением в кусты дикой крапивы. Но Лютик не обращал внимания, слабо усмехаясь. Эта мелочь не мешала перебирать струны лютни. Та по началу звучала расстроенно и барду пришлось потратить добрых полчаса на приведение своего инструмента в порядок. Наградой стала тихая мелодия, осторожно прерывающуюся тишину диких земель. К моменту, когда он спустился в знакомо-забытый посёлок, на небосводе, уже не таясь, воцарилась луна. Бард остановился перевести дыхание, скорее отдавая дань человеческим привычкам, чем из надобности. Ночная тишина умиротворяла, мучавшегося странным прорывом воспоминаний, молодого мужчину. Где-то вдалеке бились волны о скалистые побережья. Море чертовски далеко от этих краёв, но почему-то Юлиан его слышал. И не только его, но и… Молитвы? Несмолкающее многоголосье отравленными водами проникло в сознание. Отступники. Отчаявшиеся. Чужой мелко трясёт потемневшими, за годы в Хаосе, локонами, отгоняя тысячи видений безнадёжно потерянных матерей, отцов, братьев… И внезапно, за всей какофонией, слышит чудовищ. Громче всех кричит маленький джин. Совсем ещё ребёнок, но уже стоящий у порога Смерти. Отчаянно зовущий хоть кого-нибудь, кто мог бы спасти. Без надежды и веры. Бард прислушался, с удивлением отмечая: тон мольбы сменился. В ней теперь скользила решимость. Словно… Просивший решился прибегнуть к последним мерам. И да, зов стал другим. Теперь существо взывало к древним богам, прикладывая все свои силы, открывая путь… Чужой непритворно вздрагивает, вспоминая рассказы деревенских о существах, которые могут откликнуться на подобную молитву. Не дай мироздание — услышат! Нет уж. Лучше откликнувшимся станет Лютик. Изящный взмах тонкой кистью и мир, повинуясь, замирает. Бездна, как неприкаянный щенок, что внезапно обрёл доброго хозяина, готова выполнить любое желание. Одно движение может стать приговором. Или помилованием. О, эта власть, это могущество… Они всё те же и… Они пьянят. Вот только Юлиан за тысячелетия привык играть из-за кулис и не собирается изменять этой милой традиции. Раз Хаос по прежнему с ним, раз время всё ещё склоняется перед Волей Бога… Куда спешить?° ° °
Огненный Джин оказывается потомком ифритов, демонов и ещё чёрт разберет кого: в мешанине запахов не разобрать. Лютик укутывает дрожащего малыша в походный плащ с ног до головы, отгоняя странное знание-восприятие и тихонько молится Бездне. Он давно не человек и подозревает, не без оснований, что бездонная синева приложила к этому свою лапу. А потому не считает зазорным обратиться к ней в поисках помощи. Краешком сознания бард удивляется её присутствию. Немыслимо: и здесь… Но тут же вспоминает рассказы знакомых чародеек о Хаосе, как об источнике магии. Могло ли оказаться так, что место, привычно называемое им Бездной, на самом деле и было этим самым Истоком? Вечно юный мужчина давит усмешку. Если его догадка верна… Радость Безвременья, когда он призвал его силу, открывая портал, была ощутима. Ничто трепетало, откликаясь на пожелание бывшего узника, заставляя руки дрожать. Потерявший сознание найдёныш заворочался, на мгновение отвлекая своего спасителя от дурных мыслей и побуждая убраться от раскуроченного… здания? пыточной? подальше. Менестрель вновь открыл портал, на ту же гору, параллельно пытаясь почувствовать, осознать… В голове, с жутким щелчком, встают на место потерянные фрагменты воспоминаний. Странные, сюрреалистичные, но такие важные. Склеивающие разрозненные осколки в единую систему. Падение. Удар. Странный город вокруг. Странные люди. Непонятный язык. Голод. Страх. Попытки заработать песнями. Погоня. Причал. Котёнок, укравший рыбу, выловленную с огромным трудом. Удар. Темнота. Подвал. Пытки. Сорванный голос. Ритуал. Бескрайнее Ничто, поглощающее отчаянный крик новорожденного бога. Мокрый нос, тепло маленького, пушистого тельца. Котёнок с сиреневыми глазами… Магия. Искры на шерсти компаньона. Кошачьи лапы, утопающие в сиреневой дымке. Радость. Понимание. Принятие. Забота. Дар. Лютик тряхнул головой, отгоняя ворох новых вопросов и осмотрелся. Безжизненная, на первый взгляд, гора. Всё та же. Чернеющий разлом, опустевший и лишённый всяческой магии. Тяжесть в руках… Древний Бог с юным лицом ещё не знал, какую шутку с ним сыграло время…