Повелитель

      Пять лет одиночества              Геральт с самым сумеречным видом сидел в дальнем углу очередной таверны, названия которой не вспомнит уже через сутки. Юная девица отплясывала на импровизированной сцене под бессмертную, стараниями одного барда, песню. Мелодия, как и текст — были чуть другими, более подходящими для весёлых гуляний, но основной мотив оставался прежним.       Белый Волк натянул капюшон поглубже, скрывая собственную принадлежность к ведьмакам. Не хотелось оказаться под пристальным вниманием пьяной толпы и в который раз отвечать на ворох вопросов о Лютике.       С тех пор, как их пути с неунывающим балаболом разошлись, по вине самого Геральта, неожиданно оказалось: обычный люд любил менестреля.       Стоило кому-то узнать, в мрачном страннике, воспетого в балладах героя, как окружающие тут же пытались вызнать: а куда подевался сладкоголосый Мастер? Всё ли с ним в порядке? Не нужна ли помощь какая?       И каждый раз Геральт просто терялся, не зная, что ответить. Поэтому молча уходил, оставляя поклонников барда недоумённо смотреть вслед. Но иногда его ловили в питейных заведениях и… Приходилось изворачиваться, уверяя всех и каждого, что Лютик отправился дальше, за новым вдохновением, новой музой… Едва ли кто-то в это верил.       Обычно, стоило знакомой мелодии прозвучать где-то поблизости, как Белый Волк тут разворачивался и уходил. Как можно дальше. Но сегодняшним вечером злополучная «Чеканная монета» уже не вызывала желания зарезать исполнителя с особой жестокостью. Когда-то глупая песенка доводила белоголового до истового желания придушить малахольного прилипалу. Сейчас…       Геральт с тоской смотрел в практически пустую кружку и из последних сил давил тревогу. Клятые музыканты, вот что им стоило сбацать что-то другое? Почему, ну почему весь континент словно помешался на творениях Лютика?! Сговорились они все, что ли?!       Тряхнув грязными — он только с тракта! волосами, ведьмак едва слышно зашипел. Кого он пытается обмануть? Себя? Ну-ну.       Будто не он кружит вокруг проклятого Каингорна кругами, как падальщик над трупом. С каждым разом приближаясь к Драконьим горам всё ближе. Будто не белоголовый использует ведьмачье чутьё, чтобы вслушиваться в сплетни кумушек всех селений в округе. Будто не желтоглазый мутант прислушивается к каждому звуку лютни, зверея от осознания: не Лютик.       Стоит признать, наконец: Геральт волнуется. И пусть мало кто замечает это постыдное чувство, но… Себе-то зачем врать? Да и те, кто хорошо его знал, прекрасно видели: насколько мрачнее и нелюдимее стал их товарищ.       Собратья пытались его расшевелить, вызывая на спарринги и доставая скабрёзными шуточками. Но быстро прекратили: Весемир не дрогнувшей рукой вправил мозги идиотам. А потом и вовсе погнал мрачного, словно утопец по весне, подопечного поганой метлой из Каэр Морхена. С наказом не возвращаться, пока не разберётся и не найдёт пропавшего Лютика и уверениями в том, что Цири в безопасности. С толпой мутантов в качестве нянек мелкой Княжне уж точно ничего не грозит.       Белый Волк выехал на Путь четыре года назад. И если по началу он был полон решимости быстренько отыскать балабола, высказав всё, что думает о его идиотизме, то спустя пару лет безрезультатных поисков…       Геральт уже не был так уверен. Со странной смесью недоумения понимая, что в глубине души поселился, закручивающийся всё туже в спираль, ужас. Натягивая нервы до предела. Ведь…              Лютик молчит. Пятый год Белый Волк идет по тропам в оглушающей тишине.       Не вздыхают сражённые харизмой менестреля девицы в округе, не потрясают кулаками очередные опороченные мужья.       Ти-ши-на. Гробовая.       Геральт думать не может, но мысль предательски возвращается. Он мог не спуститься с тех гор. Ты его прогнал. С ним что-то случилось. Он может быть м ё р т в.       Когда мужчина доходит до этой мысли в первый раз, то напивается до сиреневых свиней.       Лишь бы не думать. Не слышать в своей голове этот ужасный голосок, который твердит ему, что всё.       В-С-Ё.       Белый Волк вновь мучается от бессонницы. Только уже не пытается выловить их реки запечатанного джинна, чтобы просто поспать. Спасибо: первого и единственного опыта «общения» с этой бестии ему за глаза хватило.       Вместо этого ведьмак ищет отзвук. Хоть какой-то намёк на то, что менестрель жив. Что угодно, святая Мелитэле.       На исходе четвёртого года оглушающей тишины Геральт, седлав хороший запас провизии, уверенно направляет Плотву в сторону Каингорна. К бесам! У него закончились оправдания собственному бездействию.       Безмолвие рядом тяготит, и ведьмак смело признаётся, самому себе, что больше не может этого выносить. Не может больше не знать: жив ли…       Чёртово пекло! Он обязан разузнать что случилось с единственным человеком, что был к нему добр! Не смотря на все придирки, мелочные подколки, издёвки…                     Путь долог, полон чудовищ и довольно прибыльных заказов. Геральт не перестает удивляться. Здесь обретаются даже те чудища, что давно считались вымершими. Истреблёнными охотниками-мутантами.       Уничтоженные виды, вылезшие из своих нор лишь для того, чтобы окружить плотным кольцом Драконью Гору.       Белый Волк осторожно похлопал верную кобылу по крупу и осмотрелся. Место для ночлега попалось неплохое, вот только твари… Близко. В любое другое время ведьмак постарался бы отойти подальше, но уж лучше накеры в соседях, чем, словно обожравшиеся озверина, виверны. Последних в этих краях развелось неправдоподобно много. И все особи были куда крупнее и агрессивнее товарок.       Всё это было странным. А на сердце, с каждым пройденным шагом, становилось всё тяжелее. И дело даже не в многочисленных ушибах и лёгких ранениях, с которыми вполне справлялись загодя сделанные эликсиры. Нет. Виной этому состоянию было понимание, что даже если ему, тренированному и закалённому в схватках ведьмаку, сложно… То какого уж барду было пройти через эти порождения древних сказок?       Предательский голосок, в самом потаённом уголке души, глумливо шептал: Лютик не пережил встречи с этими монстрами.                     Расстилая новый спальник, ведьмак обдумывал всё, что успело произойти за эти годы.       Было время, когда он искренне считал, что потерял Йен. На горе Содден. Чародейка придерживалась постулата всех магов об огненной магии. Сам Белый Волк искренне считал это замшелой чушью, но да не ему судить. Сам ведьмак по началу думал, что сожжённая земля — дело рук Трисс, а вот поди ты. Не смотря на огненный характер и свободное владение пламенем, последнюю точку поставила Йеннифэр. Самая неприспособленная для подобной магии чародейка.       Пробираясь сквозь павших, он уже понимал — случилось нечто непоправимое. Тиссая лишь подтвердила страшное предчувствие. После размолвки с Лютиком и общем безумии Предназначения это стало серьёзным ударом.       Он шёл с Цири. Оберегал её. Как мог. Как умел.       Да. Не идеально. Но всё же: пытался. Постоянно вспоминая осторожные намёки барда о том, что маленькая Княжна уж точно не виновата.       На что он надеялся, отправляясь в Каэр Морнен и привлекая в своей миссии изменённых травами? Чёткой формулировки не было. Однако он искренне надеялся, что вся эта шароёбистая братия сможет стать маленькой девочке опорой. Может быть: даже семьёй.       Да и не воспитывать же маленькую девочку, кочуя от хутора до хутора? Ей нужны были и постоянное питание, и хоть какие-то удобства. А не вечный бег и прятки от всего мира.       Он шёл не замечая, как рассказывает «приёмной дочери» приключения, в которых поучаствовал Лютик. Логично, что Цири начала частенько интересоваться — где нынче осел его «лучший друг».       Геральт отмалчивался как мог, пренебрежительно меняя тему и вскоре умненькая малышка перестала поднимать эту тему. Лишь поглядывала иногда так… Неприятно. Осуждающе.       Это раздражало ещё хуже, чем нескончаемые вопросы. Ведьмака перекашивало от мерзкого стыда. Но он молчал.       Да и как можно было сказать Княжне, что всячески старалась сохранять бодрость духа, о том, что тогда произошло? Что просто бросил единственного близкого человека в одном из самых страшных мест? У самой границы мест, где живут самые настоящие Драконы? Хотя какое там «просто». Нет. Ему надо было сначала плюнуть в душу менестрелю. Своему единственному другу. Внучка Львицы едва ли похвалила бы «отца» за такое поведение.       Как вообще можно объяснить крохе, что бросил даже не друга?       О да, Белый Волк имел, конечно, эмоциональный диапазон табуретки, но спустя годы оказался вполне способен понять кого потерял. Не просто попутчика, назойливого трынделника и как оказалось — друга. О нет. Ведьмак в своём слепом эгоизме потерял того, кто умудрился пробраться ему под кожу.       Он потерял того, о ком бессознательно заботился и…       Зараза.              Лютик был единственным интересным человеком за все годы на Пути. Пора бы уже признаться, верно? Хотя бы самому себе. Всего-то понадобилось несколько лет тишины…       Скольких он встречал до и после? А сейчас только чародейки и остались. И то: очень условно. Что Трисс, что Йен терпели бывшего любовника только из-за Львёнка. Цири сразу покорила могущественных чародеек, став частью того, что люди считают семьёй.       Геральт не обольщается больше запахом крыжовника и сирени. Понадобилось время, но он понял, что сотворил тем желанием. Подумать только, какой идиот: пытаясь спасти колдунью повязал её на века к себе. Магией, что не подвластна человеческому разумению. Как скотину какую. Не удивительно, что та не была довольна подобным раскладом и всячески сторонилась спасителя. Но, не имея сил противостоять магии Джинна, раз за разом оказывалась в его постели.       Белоголовый, ведомый тем же колдовством, проводил хорошую ночку, но на утро прятал глаза и думал о «белых собаках». Йен лишь криво улыбалась на эту попытку спрятать мысли. А мутант сгорал от стыда.       А убравшись из «родного дома» всячески избегал чародейских анклавов. Конечно, никто из этой братии не станет мстить за «неудачливую» соперницу… Попадаться им всё же не стоило. Не тогда, когда Предназначение повесило на него Княжну со странной магией в крови.       Но это так. Лирика.       Поворочавшись, Белый Волк вернулся мыслями к их с бардом взаимоотношениям. И своим ошибкам. Ведь что ему стоило проявить хоть немного терпения? Участия? Да ничего. А в итоге: все были бы жи…       Нет. Лютик жив. Иначе быть не может и Геральт отказывается думать иначе!       Ведьмак ведь чуть ли не с самого знакомства с бодрым балаболом подспудно понимал, что испытывал к нему отнюдь не дружеский интерес… Но всячески гнал подобные мысли и давил на корню желания. Его раздражало то, как взгляд прикипал к тонким рукам, острым ключицам… Как замирало тело, стоило солнечному наваждению оказаться ближе расстояния вытянутой руки. Это было… Плохо. Слишком хрупким казался певчий. Слишком страшно было Геральту.       Уходя на очередную охоту, он надеялся, что барду хватит разумения убежать, если что-то пойдёт не по плану. Но каждый раз он признавал — тот скорее прибежит на помощь. И сам станет кормом для монстров. Пожалуй: именно это стимулировало белоголового возвращаться как можно скорее.       Будучи не в состоянии бороться с собственными реакциями, Ведьмак делал всё, чтобы отвратить назойливого и неунывающего парня от себя. Хамил, дерзил, обливал презрением. Но не мог… Не смотреть.       Менестрель был его слабостью. Куда большей, чем Княжна Цинтры нынче.       А та, в свою очередь, была очень наблюдательным ребенком. И видела, что тот, кто отвечает нынче за ее благополучие — несчастен. По большей части — из-за себя самого.