□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Наблюдение за Каффкой со стороны — весьма специфичное занятие. Дело в том, что… Наверное, это как во время вторжения во дворец? Гон идет туда с Морау и его учениками, профессиональными охотниками с таким опытом, что только сниться может. Когда ты видишь, как действуют мастера своего дела, то сразу замечаешь проблемы и за собой. Поэтому для себя он делает довольно простой вывод: Каффка — это Хисока, который не разменивается на дурачество и излишнюю театральность. Второй-то явно кайф ловит от того, что устраивает представление, один бой с Кастро чего стоит — начать ковыряться пальцами в обрубке руки, совсем мозгов нет, да? Но Хисока может быть опасным и без всего этого безобразия, если захочет; в бою с Куроро он сводит глупости до минимума. И убивает же Гото! У Каффки все яркие краски только в быту. Может, все дело в том, что он — наемник, нанятый неизвестным и крайне влиятельным покровителем, когда как Хисока — его ученик без привязки к этим важным дядям. Это логично; в больших структурах существует четкая иерархия и порядок, когда как Хисока принадлежит хаосу, и вместе с тем — никому. Заверши Каффка обучение, было бы иначе, но, в итоге, Хисока застревает между двумя этими состояниями, даже скорее тремя: и сущность отпрыска богатой семьи, ребенка-солдата и аватара хаоса смешиваются в единое «я». Гону не понять. Что Винг, что Биски, что другие его учителя — никто не принадлежит подобной организации, даже Ассоциация в своей природе — сплошь разброд, поэтому он сам волен абсолютно. Но Хисока? Однако даже попадание в Редан с существующей иерархией его не исправляет. Значит, он это отбрасывает. Ну да. Логично. Каффка оставляет послание на одном из трупов, делая ставку на то, что преступник всегда возвращается на место преступления. Заманивает его в одну из принадлежащих семейству Риэн башен, небоскребов высотой этажей в восемь, не шибко высоко, но в ту пору Амдастер только начинает пробивать небо острыми клиньями высоток. Это двусмысленное послание, написанное словно от лица Нико. Каффка знает, по какому месту бить, и, естественно, он играет верно — Хисока покупается. Мантикора попадается в ловушку охотника. Он ждет своего нерадивого ученика поздно ночью в пустующем небоскребе. На лице — ни следа макияжа; одетый в черный обтягивающий боевой костюм, истинный оперативник, он совершенно не похож на того человека, с каким знаком Гон. Волосы стянуты в тугой пучок на затылке. Это напоминает то, как собирается Хисока на свой последний бой; ничего лишнего, только жажда убийства. Нет, все же, как ни крути… Хисока — как искусный вор, берет от всякого встреченного понемногу; даже удивительно, что, в итоге, не сходится с Реданом. Лицо Каффки максимально спокойно, равнодушно, хотя Гон чувствует: эмоции внутри него кипят. Вместе с этим чувствуется и сомнение, страх за долгую разлуку. Как выглядит Хисока сейчас? Проходит… полгода? Зима в самом разгаре. Каффка не сталкивается с ним, не знает, во что превращается жизнь его ученика. И если Хисока вырезает свою часть об этом временном отрезке, Гон полагает, что там действительно ничего впечатляющего, лишь медленная агония. Жаль, что по итогу Хисока так ничему и не учится. Но хорошо, что по итогу этой беготни с Каффкой он все же выживает и как-то выстраивает образ. Значит, находит точку стабильности. Значит способен все же учиться на своих ошибках. Мне надо его убедить, — так размышляет Каффка. Уговорить прекратить это все. Мои покровители его отмажут. Даже такая влиятельная семья, как Риэн, не дотянется. Иронично, что, по итогу, так и случается; Хисока наводит ужас, но спокойно гуляет по миру. Значит, либо семья от него отрекается окончательно, и они рвут все связи, либо же… Если подумать, Гон ничего так и не слышит о семействе Риэн… Сжимает рукоять подозрительно знакомого меча крепче, до треска перчаток, когда впереди, в темном коридоре, слышатся шаги. Медленные, разносящиеся эхом по коридору. Фигуры впереди пока что не видно, но Каффка впивается взглядом в темноту, так, что зрачок сужается до состояния игольного ушка. Схватка, что состоится на пустом этаже недостроенной многоэтажки. Тоскливое зрелище. Наконец, Хисока выходит к нему. Конечно, Гон помнит ужасающее зрелище, что видит в подвале; когда от плоти остается так мало, что в воздухе вполне ощутимо пахнет смертью. Гнилью. Тут не так плохо, в конце концов, Хисока впоследствии спокойно возвращается к тому состоянию, что позволяет ему без труда жертвовать собственным здоровьем ради развлечения. Но сейчас… в этот момент, это тоже крайне неприятное зрелище. Потому что, в отличие от Хисоки, которого знает Гон, это — ребенок без нэн, его ровесник, доведенный до нервного срыва внешними обстоятельствами. До точки, когда честные и добропорядочные взгляды искажаются до неузнаваемости. Бледный, с запавшими глазами и лихорадочным блаженным взглядом, он выходит к Каффке. Вся одежда — рвань, грязная, волосы отрастают так сильно, что лишь под определенным углом видно глаза. Но этот взгляд… Тот же самый, что видит Гон в подвале в их первую за много лет встречу. Куроро знает, что делает. Залезает в голову и выводит старые эмоции в абсолют. Как отвратительно. Но как же логично. Не просто «плохо». Ужасно. Так думает Каффка. В его взгляде мелькает ужас, но лишь на секунду, прежде чем он придает лицу мертвенно спокойное выражение. Вскидывает руку с клинком, щелкает: ножны сползают вниз, обнажая лезвие, и с глухим стуком падают на пол. В пустоте мертвого пустого здания это звучит оглушающе, и еще несколько секунд слышно далекое эхо. Удар, удар, удар… Значит, мне придется применить силу. Такого человека… не убедить. Каффка с сожалением приходит к этому выводу. — Хисока. Его голос опустошен. Но не слышит ответа. Хисоке словно все равно. Хотя, нет, не словно. Тот шатается из стороны в сторону, словно неприкаянное приведение. Погружен в свои мысли, но вместе с тем натянут, как тетива. Еще чуть-чуть и сорвется. Это не то состояние, что видит Гон ранее, совершенно другое… Скорее всего то, что происходит на записи, все же «служит» ему хоть каким-то уроком, и потому он не повторяет этого вновь. Любопытное наблюдение. Выходит, он все же умеет учиться на ошибках. А может, просто взрослеет. Гон и сам совершает глупость. Он юн, полон ярости и обиды, и отдает все, чтобы убить Питоу. Второго такого раза не будет, он уже ученый… Хисока наверняка тоже понимает, что повторять нет смысла. Каффка тоже видит в этом тупиковый путь. Делает шаг, два… Бросается вперед. Этот бой явно не продлится долго, размышляет Гон. Подобно их сражению с Хисокой на Арене, только еще быстрее. Тогда он сам уже знает азы нэн, да и Хисока не пытается его убить, просто подраться всласть. Плюс он не напоминает труп. Сейчас же… Это, между прочим, тоже забавное замечание. Что Хисока в итоге его жалеет и не пытается убить по-настоящему! Может, из-за этого всего? Вспоминает старое, чувствует неприязнь, и пытается поступить иначе, пусть это и идет против его принципов — равнодушия и азарта. Давайте будем честны, Хисока явно не из тех людей, кто обдуманно делает вклады в будущее. Иначе бы не носился с Куроро. Первым делом Каффка бросается к Хисоке; рефлексы у того развиты, это да, поэтому появление прямо перед носом не оказывается неожиданным, но он все еще значительно медленней опытного бойца с нэн. Бьет рукояткой — не лезвием — в живот, отчего Хисока сгибается пополам и закашливается кровью, после чего тут же — по затылку, валя на пол. Тот тяжело падает… Казалось бы, это все, но Каффка чувствует, что нет: иначе бы людей семьи Риэн так просто не перерезали. Делает шаг назад: и вовремя, потому как мимо лица проносится спрятанный гвоздь. Ага!.. Потом Хисока меняет эту тактику на карты, но откуда растут ноги понятно. Еще бы чуть-чуть, и Каффке выкололо бы глаз; но он даже бровью не ведет. Хисока вскакивает на ноги, откуда-то из вороха одежды достает ржавый нож. Пытается ударить, исподтишка, но куда этой, пусть и довольно резвой и неожиданной, медленной атаке до чутья профессионала? Следующий удар бьет прямо по запястью. Вероятно, Каффка думает — перелом срастается криво из-за всех обстоятельств, поэтому сейчас удар по больному выбьет почву из-под ног… Но болевые рецепторы страдают еще при знакомства с мотоциклом и шоссе. Либо перелом срастается верно. Кто знает? Вся сцена подана с точки зрения Каффки, и, как Гон понимает, Хисока выбирает его воспоминания намеренно — тот в адекватном состоянии и помнит все четче. Поразительное благоразумие от самого большого дурилы во всем озере Мебиуса! В любом случае, он атакует вновь, бросается, как бешеный зверь, отчего Каффке приходится отступить. Тот, очевидно, сдерживается, потому что не хочет навредить Хисоке слишком сильно, все еще чувствуя невероятную вину за случившееся, но Хисока этим и пользуется. Но, даже с намеренными ограничениями, даже с тем, что Хисока достигает пика своей формы в те годы… Это довольно односторонний бой. Каффка хватает его за руку при очередном выпаде и заламывает за спину; Хисока шипит, как змея, пытаясь вывернуться, но сил не хватает. Пытается использовать спрятанные гвозди вновь, но Каффка ловит их одной рукой, без особых проблем, будто и не боится порвать перчатки. А может, не думает просто. Бьет в подбородок, отчего тот тяжело валится на пол, и наклоняется… Медлит; но вместе с этим чувствует, что что-то не так. Словно стиль боя меняется. Становится иным, не как дрался Хисока до этого… Не как его учит Каффка. Он стопорится, и это становится Проблемой: потому что его пленник выворачивается так, что вывих там обеспечен, после чего бьет прямо в лицо ножом. Но ему не везет; Каффка на чистых инстинктах выбивает нож и бьет им же в ответ. Стопорится ровно на секунду, когда рассекает чужое лицо, оставляя тонкую уродливую рану, смотрит, испуганно, вниз — и Хисока на него также в ответ. Кровь стекает по бледной коже, оставляя грязный красный след, и Каффка смотрит на это — на текущую кровь… Но в этом противостоянии силы воли выигрывает не Каффка. Не успевает ничего сделать, все еще ошеломленный собственным деянием, когда Хисока брыкается и выворачивается окончательно, а затем — бросается к окну, откуда и сигает. Дергается, подается вперед следом, но потом останавливает себя. Выпрямляется и смотрит вслед, с прищуром, Что ж, размышляет Гон, все это действительно крайне знакомо.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Следующий кадр — полностью черный. Слышно лишь монолог: — Мы деремся несколько раз. Семь, если быть точным. Семь раз… И всякий Хисока сбегает. А я — вырываю победу, раз за разом окрашивая свой клинок кровью. Стоит ли оно того? Я должен убить ребенка. Забрать собственными руками жизнь, что ломается из-за моей неосмотрительности. Это мое наказание, моя ответственность, но я не могу… Каждый раз, когда мы сходимся в схватке, я смотрю в эти глаза — и вижу там отражение собственного страха. Взгляни на это, на то, что становится последствием моей самоуверенности. Передо мной стоит моя ошибка, но я не могу лишить ее жизни, потому что все еще верю в несбыточное — в спасение. Все дети, кроме БиБи, мертвы. И Хисока… Он тоже должен быть. Среди тех, чьи тела распадаются на прах в огне кремации. Но выживает вопреки всему. Я должен его убить. Я видел множество таких людей, потерянных, кто гнался только за адреналином, пытаясь воссоздать жажду жизни. Доводя себя до края, они гарцуют на краю смерти, и так раз за разом, пока тело их не предает. Многих я убиваю сам. Но Хисока — не просто новая цель, поданная покровителями, он… Он мой… Он — потерянный человек. Не понимающий урока силы раз за разом. Я каждый раз пытаюсь доказать ему: Нико наказан, он искалечен как телесно, так и духовно, на всю жизнь. Он — тоже глубоко потерянный человек, но за ним стоит Веспа-се, который сумеет вдолбить в него разумное. Но сейчас Хисока не способен воспринять то, что я ему говорю. Наши разговоры односторонни: я пытаюсь начать диалог, убедить, остановить, но в ответ чувствую лишь жажду убийства. Это конец. Потеря за потерей за столь короткий срок что-то в нем уничтожают, разрушают окончательно, отчего от прошлого «я» не остается и следа. Лишь тень, бредущая до конца, своего. Это жажда смерти, обернутая в иное, скрытая за множеством слоев. Мольба все закончить. Я должен убить его. Так будет лучше. Милосердней. Пока он все еще жив… ему не будет покоя. Как и мне. Но как только в этой безумной истории будет поставлена точка, то все мы найдем покой. А я вдобавок — первую ступень на пути к искуплению. О боги. Простите меня за столь страшный грех… Дети, умирающие раньше их родителей, попадают в ад. Вечно бродят на берегу реки Санзу. Собственными руками я обрекаю всех тех, кто надеялся на меня, на эту участь… Ничего. Когда-нибудь и я там окажусь. И тогда, быть может, мы встретимся, если я не отправлюсь в самый горячий из всех адов… Мне придется его убить. Своего ребенка. Я никогда не отмоюсь от этого греха. Прости меня, Хисока. Прости меня, БиБи. Мне придется это сделать.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Место финального рандеву кажется Гону смутно знакомым: сначала он присматривается, не понимая, откуда помнит эти обглоданные временем, дождями и ветрами руины, потом с трудом вспоминает… Ну конечно; это место, где Каффка «убивает» Хисоку во время охоты на него Редана по прибытию в Амдастер. Заброшенная стройка, или что это было… Не зря они выбирают то место, чтобы сойтись в схватке вновь; это место священно и для Каффки, и для Хисоки, как точка, где никто из них не получает то, что хочет. Гон знает, чем все это закончится. Теперь-то он прекрасно видит, к чему все идет. Исход очевиден: Каффка не сумеет добить Хисоку, тот будет зол, они разойдутся. Но оба будут живы, таща за собой тяжесть прошлых событий. Но вместе с этим он, не любящий подобные зрелища вообще, все равно ощущает, как крепко сжимает кулак: как все дрожит от нетерпения и желания узнать, что будет дальше. Не всегда знание, что произойдет дальше, лишает зрелище невероятного очарования. Порой это лишь сильнее разогревает интерес. Как все вышло, почему? И все ответы — тут. Решение Каффки сводится к самому простому решению — устранить помеху. Этого хотят франшизы Амдастера. Этого хотят его покровители. Этого хочет и сам Хисока. Но этого не хочет Каффка. И Гон понимает, почему; это не выход. Ему самому до омерзительного противно, но он не видит иного выхода, к которому мог бы прийти учитель Хисоки в той ситуации. Все же, он не ровесник Хисоки, и не кто-то на его волне. Старшая фигура, родительская, человек за него ответственный. Нельзя бесконечно много протягивать руку тому, кто только ее кусает. Когда-нибудь придется поставить точку, и для Каффки этот момент настает сейчас. И, видимо, есть повод: весь этот кусок с семью (шестью, получается, самую первую он все же видит) неудачными схватками опускается. Ни Хисока, ни Каффка не делятся воспоминаниями о том периоде. Что же там такое происходит… И ведь со стороны Хисоки тут, сейчас — ни намека. Неужели что-то настолько страшное? Ведь что-то же побуждает изменить Куроро точку зрения. Что-то… Каффка стоит в центре пустой площадки, все такой же — идеальный боец, без следа сомнения, которым, впрочем, воспоминания так и разят. Он крепко сжимает клинок в руке, смотрит волчьим взглядом — вперед, в темноту подворотен, откуда доносятся шаркающие шаги. И, наконец, появляется: Хисока, выглядящий еще хуже, чем до этого. Тень прошлого себя… Ужас Каффки понятен. Если подумать, сколько ему тут сейчас, шестнадцать? И он выглядит, как будто вот-вот перешагнет порог того света; когда как напротив него стоит Каффка, пышущий здоровьем, силой. Аурой. Рассмотреть Хисоку сложно — он в каком-то мешковатом плаще, и на фоне облика Каффки, вылизанного до идеала, это выглядит почти злой насмешкой. Хисока не любит замечать за собой проявления слабости из-за этого?.. Он жив сейчас лишь потому, что Каффка медлит и жалеет его. Вряд ли в таком состоянии он способен даже убить людей из офиса, простых наемников без следа ауры. И сейчас наступает решающий момент… и пусть даже результат известен, пусть даже Гон прекрасно знает, что Каффка и Хисока разойдутся, все внутри замирает от нетерпения. Дрожи. Клинок Каффки опускается. Он делает шаг вперед, протягивает руку… Спрашивает, монотонно — но с явно потаенной надеждой: — Мы вновь встретились. Хисока. Тот смотрит на него исподлобья, тяжело — но будто сквозь. — Пожалуйста. Это последний раз… который я прошу тебя. Прекрати это все, — сглатывает. — Я знаю! Это тяжело. Умерших не вернуть, тем более чужой кровью… Но все можно исправить, мы все… сможем изменить. Вместе. Ты, я и БиБи. Ну же? Пожалуйста. Я обещаю!.. Отчаянье пробивает напускной лед. — Мы справимся. Я ведь люблю тебя. Как своего воспитанника, как своего… — медлит. Делает шаг вперед. — Твоя семья может попытаться отомстить, но я что угодно сделаю, чтобы избавить тебя от забот об этом. На любой риск готов! Пожалуйста, только… — Громкие слова для такого вранья. Это первая осмысленная фраза, которую тот произносит за время всех схваток. Хисока смотрит на него с таким явным омерзением, что Каффка, кажется, невольно удивляется. Этот Хисока — сейчас, ровно в эту секунду в воспоминании — напоминает себя того, кого знает Гон, просто невероятно сильно. И пусть в нем видно истощение, все эти движения, взгляд, кривая ухмылка… Это та самая фальшивая маска, которая так хорошо знакома всему миру, может, не завершенная до конца, но крайне близкая. Беспечно качая головой, он резким жестом отбрасывает назад неровно остриженные волосы. Цокает. — Как и Нико, ты только и можешь, что врать. Каффка сглатывает, не в силах что-то вымолвить. — Ты ведь никогда в жизни ко мне симпатию не испытывал. Все это время считал обузой, балластом, который тянет команду вниз, — взгляд Хисоки приобретает насмешливые нотки. — Если бы действительно меня любил, то давно бы все уже понял. Криво ухмыляется. — В фокусах есть третья ступень, когда зрители видят само волшебство. То, что называют престижем. Что ж, настало время показать тебе секрет моего престижа. Затем, он тянет плащ рукой в сторону, стягивает рывком. Под ним… одежда, которую Гон помнит. Помнит по тому короткому эпизоду с засадой на грузовик, с маскировкой, ровно то самое одеяние, которое троица из трущоб Амдастера использует, как наживку. Истерзанное временем, но точно — оно, то самое. И истина оказывается на поверхности. Всплывает сама собой, складывая маленькие детали паззла, идущие все воспоминание. И многие несостыковки встают на свои места. Ведь образ Хисоки, терзающий Каффку все это время, исчезает, как туман, рассеиваясь и обнажая нечто иное… Каффка смотрит на это, во все глаза, отступает на шаг, два… И потом произносит. Короткое: — Хило.