□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Голос Замзы звучит необычайно воодушевленно: — Вот это, — указывает он куда-то вдаль, на смешной формы холмы, напоминающие чьи-то головы, — местечко, где растут самые спелые ягоды… Сорта вы не знаете, но они похожи на глаза на нерве, — далее следует крайне истеричное хи-хи, потому что Замзе, очевидно, это смешно, но не остальным. — На вкус напоминают вяленое мясо, такое, слегка с перчинкой… В общем, работать экскурсоводом ему явно нравится; то и дело рассказывает какую-нибудь странную историю, которая случалась тут или там. Много про других насекомых, встречаются рассказы про химер-муравьев; иногда про тех самых «аборигенов», но Замза рассказывает о них достаточно расплывчато, без деталей, отчего понять, как именно эти самые местные выглядят, почти нереально. Но про людей он рассказывает довольно мало: упоминает одну экспедицию, очень давнюю, в которой кто-то отведал тех самых ядовитых ягодок и… Подробности туалетных деталей Гону проще оставить за кадром, он лишь пораженно вскидывает бровь, когда Замза начинает смеяться при упоминании… Ладно, это уже через край! Даже размышлять о подобном как-то… э… Помимо всякого рода идиотских историй Замза все же описывает Кайто и компании соседей, которые теоретически могут их заинтересовать. Новые виды, все дела. Однако все это уже запечатлено ранее: либо тем самым непонятным Доном Фриксом, либо же предыдущими охотниками, жаждущими добиться хоть какой-то известности, пусть даже за счет новых видов жучков-паучков. Все создатели сборников животных страдают от обилия новых идиотских названий, вроде «Бигус Дикус» и прочего-прочего-прочего в таком духе. Если бы не уважение к Кайто, Гон бы посмеялся, но он приличный мальчик, а потому шутки про детородные органы вызывают у него хи-хи только мысленное. (Замза не понимает юмора; объяснение жучиному рою концепции шуток про пенисы становится совсем смущающим; но он все еще не понимает) Но вся эта ситуация вводит Кайто и остальных в уныние. Они тут — реальные исследователи, которые не стремятся называть новые виды на манер мерянья письками, а тут? Ноль улова. Да, разумеется, это близкая к Гойсану территория, есть вероятность, что дальше будет что-то интересное, но подходит конец первой недели, а из новых жуков разве что Замза, который благоразумно скрывается ото всех, предпочитая не слишком заигрывать с Бигусами Дикусами. Сам Замза придерживается аналогичной точки зрения: забирается с ногами на ближайший ящик и широко разводит руки в стороны, крайне воодушевленно завывая: — Зря вы так расстраиваетесь! Там, дальше, около болот всякого нового еще больше! Поверьте, — он ухмыляется во весь рот, демонстрируя мелкие острые зубы, — большая часть любителей приключений искала только сокровища, и, разочаровываясь, принималась за нас. Не сумели поддержать пыл исследователя, ага. Ну, не только пыл, но порой и приятелей, потому что не слушались собственного благоразумия, — гнусно хихикая, он резко садится, вскидывая руки. — Дальше первых лесов они точно не сунулись. Поверьте, на болотах столько всего, вы там на месяцы засядите. И это только исследуя тех, кто не особо опасен. Честно говоря, сомнительно, что на Темном Континенте вообще есть «не особо опасные» существа, но Гон сделает вид, что поверит; Замза, очевидно, оценивает по своим критериям, и под сомнение их смысла ставить нет — он прав со своей, жучиной, точки зрения. Но Гон и Кайто многозначительно переглядываются, тем не менее понимая: вряд ли и десятая доля местной фауны особо жаждет помочь в исследованиях, а вот перекусить — несомненно. К счастью, теория про «изменение Темного Континента», медленно смыкающего над неудачными переселенцами капкан, пока что видится явью — и поездочка обходится без особых сюрпризов, не считая взглядов издали на кого-то, кто даже Замзой расценивается опасностью. Дикие звери с витьеватыми рогами и тонкими бычиными хвостами, но мордой тигра; стройные крохотные лошадки небесно-голубого цвета, чьи следы оставляют после себя ожоги; высокие тонкие пауки с огромными ракушками из ржавых кабин брошенных авто… И это еще сравнительно безопасные для человека обитатели, позволяющие сожительство в пределах сотни километров. Что же там дальше, за болотами, если с каждым новым шагом Темный Континент становится все опасней и опасней… И больше. Это Гон понимает, когда цветы вокруг из тех, что растут по пояс, начинают достигать высоты уже его собственного роста. Все такие же уродливо красивые, чрезмерно яркие, в лихорадочной расцветке, словно не природа дает им подобный раскрас, а болезнь, галлюцинации. И чем дальше, тем больше становится таких цветов. Все они одинаковой формы, схожи с лилиями, и, видя странный интерес Гона, когда тот попинывает стебель одного из цветов, так некстати выросшего на протоптанной кем-то дороге, Замза подбирается рядом и заглядывает в глаза. Доброжелательно скалится. Честно говоря, Гона напрягают подобные жесты, но он понимает, что Замзе далеки человеческие понятия вежливости, и таким образом он просто пытается демонстрировать крайнюю степень дружелюбия. Даром, что жаждой крови от него не несет. — Нравится? — Не фанат цветочков, — честно признается Гон, который их даже Палм не дарит. Некоторое время они смотрят на растение, словно это что-то сделает. Потом Замза роняет: — Это «пангу». Святой цветок одной местной религии… Умершей уже, давно. Но у них красивое название было, мне понравилось, — затем шумно втягивает носом воздух, и Гон невольно повторяет, чувствуя, что все сведется к этому. Запах тут вокруг соответствующий: сладкий, дурманящий, но никакой усталости или сонливости Гон не ощущает, лишь неожиданную бодрость. Замза довольно щурит глаза. — Они молились ему, потому что цветок придает силы. Если его есть, то можно продлить себе жизнь, но отвыкнуть сложно, а без него — совсем кошмар. Это не безопасный нитро-рис, действует по системе «бери-отдавай». Замзу это явно веселит. Его вообще много что веселит, если так взглянуть. Он на всякий случай пинает цветок еще раз, после чего выразительно смотрит на жучиного компаньона: — И что, теперь мы зависимы? Если надышались пыльцой? — Брось, Гон, — Замза сконфуженно фыркает. — Знай я, что тут опасно, повел бы вас этой дорогой? Гон смотрит выразительней, и это воспринимают уже как личное оскорбление. — Эй! Я уже сказал, что люблю только помело! — Будь я любителем человечинки, тоже бы сказал так. — Гон! Некоторое время они молчат. Замза даром что не жук, сейчас бы возмущенно замигал, но нет, молчит, поскрипывает желтыми зубками. Потом разводит руки в стороны, явно намекая, что, мол, вот он такой щедрый, все равно раскрывает правду несмотря на недоверие… Драматизм так и прет. — Эти цветы не вызывают привыкания так быстро. Плюс вдыхать пыльцу — крайне дебильный метод, потому что он просто… создает иллюзию? Восстановления сил. Да, — Замза тяжко вздыхает, упирая руки в бока. — Обычно их едят. Как были среди ваших лотофаги (я слышал из рассказов), так и тут были… пангуфаги. Это самая безопасная короткая дорога до болот, а пангу — просто приятный бонус на пути. Красиво же! Красиво, да? Будто его реально волнует, красиво ли тут, он же не настоящий экскурсовод. — Гон! Ответь. — Сойдет, — отнекивается тот. — Не ценитель. — Э… — Не понимает КРАСОТЫ моей родины. — Э-э… — Если бы жизнь была к тебе более милосердна, она бы подарила тебе ВКУС. Почему какой-то жук вообще отчитывает его за то, что Гону не особо понравились огромные цветы-энергетики?! Отчего-то вся эта ситуация начинает напоминать ему разговоры с кем-то… Очень давно… Тем самым кое-кем, кто обожал говорить, что жевать попкорн в кинотеатре — кощунство высшей степени. Но цветы отчего-то вызывают у него смутную тревогу. Какое-то давление, густое, тягучее, как в тот самый миг, когда на них с Киллуа смотрел Хисока на Небесной Арене, насмешливо угрожая… Но не такое сильное… Как нэн. Словно вся эта их способность даровать силу, но взамен брать усталостью — то, что ощущает сам Гон, когда впервые ощущает ауру, когда Винг раскрывает им поры. Могло ли быть так, что пангу на самом деле просто даровали временный нэн, открывали поры на время, а потом блокровали все? Отчего и ощущалась вся эта усталость. Но как-то странно, что тогда эти цветы не записали в список даров Темного Континента, как нитро-рис. Неизвестно еще, как он влияет на уже обладающих нэн людей. Скорее всего, размышляет Гон, если первые экспедиции или все плаванья Бейонда не упоминают пангу, то и толку от него особого нет. И Курапике такой не поможет. Жаль… Очень жаль. Он интересуется у Замзы, действительно ли эти цветы вырабатывают ауру, и тот лишь пожимает плечами. — Прости, но все это крайне далеко от меня. Да уж, куда ему, насекомому, знать? Хотя, нет. Глупость. Меруем в своем обыденном состоянии превосходит Нетеро, стало быть, у Замзы тоже есть потенциал стать крайне опасным представителем своего рода… Но там было замешано поедание мяса людей, ассимиляция потенциала к нэн. Замза же просто контролирует тело с мертвым мозгом. Он размышляет об этом и дальше, когда они покидают поле пангу. Гон замечает следы разбитого кем-то лагеря; уже успевающего зарасти мхом и прочей зеленью. Все брошено, тут явно кто-то хозяйничал, кто-то, кому эти вещи не принадлежат… Но кроме разрушенного временем и чужим вмешательством лагеря — пустота. Ни единой косточки. Трупы тут обгладывают явно без остатков. Вскоре зрелище чужого пиршества на крови остается позади, но Гон все еще размышляет об этом… Невольно. Он роняет взгляд на Замзу, который с интересом заглядывает Манте за плечо, явно пытаясь понять, что тот строчит в блокноте, подзывает к себе; тот явно жаждет дальнейших опасных приключений, а потому мгновенно оказывается вблизи, явно скучающий. Однако, когда Гон роняет свой вопрос — крайне спонтанный, но все еще жутко важный — лицо у того перекашивает в каком-то то ли шоке, то ли озорстве, будто его ловят на месте преступления. — Тут много людоедов? Замза явно теряется. — Ну, достаточно? Не знаю, я не особо с ними дружу, — он явно нервничает, и, когда Гон продолжает смотреть на него, просто наблюдать, без даже намеков во взгляде, тушуется еще сильнее. — Я уже говорил. Я не ем мясо! Только помело, только… — Если ты боишься, что я стану тебя осуждать, то это глупость, — замечает Гон, фыркая. Вот уж придумал. — Я уже рассказывал, что у меня есть друзья среди муравьев-химер, и ты сам видишь Кайто. И если насчет последнего я сказать ничего не могу, то первые точно пробовали человечины и вполне ею наслаждались. Но все равно оказались хорошими… э… личностями. Так что орать на тебя или делать что-то еще более идиотское я не собираюсь, я так… чисто из любопытства. И для парочки выводов. Но об этом Гон решает умолчать. Некоторое время Замза смотрит на него подозрительно. Крайне-крайне подозрительно, явно чувствуя подвох, но будучи не в силах его хоть как-то обосновать, все же сдается. Вскидывает руки, однако… честно говоря, Гон ожидает немного иного ответа, но этот его вполне даже радует! В какой-то степени. — Ладно. Да. Может бы-ы-ыть парочка дружественных мне ульев питается мясом… — он тут же резко начинает обильно жестикулировать, явно оправдываясь: — Я пытался! Есть мясо. Но мне совершенно не понравилось, ни животное, ни ваше. Мои маленькие нежные челюсти не созданы для того, чтобы грызть плоть, поэтому я предпочитаю либо помело, либо пангу. — Ты же говорил, что оно дурно влияет. Замза жмет плечами. — На людей и некоторых животных. Но для меня оно просто излишне сладковато и не более. Считай особенностями вида.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Дальше путь продолжается около недели… Чуть больше, по расчетам Кайто. Время они определяют исключительно по тому, что показывает машина (к счастью, работа на нэн позволяет не беспокоиться о батарейках или бензине). Времена суток тут сменяются странно: иногда световой день длится около девяноста часов, а ночь — всего три, иногда день жутко короток. Любопытно, что эти природные катаклизмы не находят отражение в их мире, разве что в полярных ночах и днях, но, выходит, солнц действительно несколько, и разница в их… что бы там ни было (размер, удаленность, состояние от карликов до гигантов) влияет на то, как все идет на Темном Континенте. Это интересно! А лун тоже несколько? Странно, конечно, что всего этого разнообразия не видно с обычной земли, или если да, то зачем скрывать, если это все равно когда-нибудь раскроется? Луны… Хисока в своем воспоминании тоже видит несколько лун. Хм… Но пока что дорога спокойна. Поразительно. Самым главным источником шума в итоге становится Замза, но он действительно безобиден, и показывает дорогу, о которой осведомлен Кайто от предыдущих храбрецов, дошедших до болот; в остальном он пассивен и не пытается кого-то в чем-то убедить, лишь иногда собирает фруктики для себя и парочки жуков, которые, видимо, до этого прячутся в одежде. Но по сравнению с тем, что описывает Нетеро, тут поразительно спокойно, пусть чем дальше, тем сильнее гигантизируется окружение, и в один момент Кайто — а он тут главный разумный человек — все же решает поинтересоваться об этом у главного жучиного специалиста. Замза тогда грызет некий плод, похожий на апельсин, только без долек, обливается соком. Пожимает плечами, будто не видит в этом ничего сверхъестественного. — Ну, да. Раньше было опасней. — Тогда в чем причина? Кайто не приклонен. — Ну-у-у… Вы уже говорили про влияние и заманивание, думаю, все можно описать под это. Миграции, — кивает с умным видом. — Особо безмозглая живность сбежала, опасаясь внезапной шумихи в Гойсане, а вы не представляете, какой ужасающий шум для нежных ушек, даже моих, этот город источает. Кто поумнее — ушел от дорог и решил не высовываться, либо прячется очень хорошо и нападает только на тех, против кого есть шанс. А так на побережье жили довольно безобидные по вашим меркам обитатели, это без этой штуки, «ауры», тут опасно, но с ней вы скорее опасней половины моих соседей. Потом фыркает. — Тот человек, отец Гона, говорил, что искал Бедствия. Вот они — по-настоящему опасные ребята, потому что не желают взаимодействовать. А еще убивают цепной реакцией. А так даже с самой страшной тварью с земель дальше болот можно договориться, только очень сложно. Ага, значит, там разумные существа. А Бедствия — нет. Хотя, если подумать, Наника же тоже отсюда, да? Ее словарный запас ограничен, но она все еще выглядит достаточно разумной… Гон рассказывает о ней, отчего Замза вдруг вытягивает лицо, явно удивляясь. Потом чешет затылок. — Ну я с Аи никогда не болтал… Только судил по рассказам. В основном речь, конечно же, о тварях вроде Хеллбелла и Бриона. И зобаэ, о, родная любимая болезнь бессмертия, отличный способ не умереть от голода в далекой экспедиции и чудесный повод окончательно свихнуться. Хотя Гон вообще не уверен, как то, что просто дает иммунитет к старости и смерти так таковой может свести с ума. Это как-то нелогично. Но он много чего не знает о Темном Континенте, и, казалось бы, элементарный противник — человек с каменным шаром вместо головы — может оказаться чем-то, что напугает его до… гм, достаточно туалетных аналогий на сегодня. В любом случае, он хорошо помнит страшные рассказы Киллуа про жертв Наники, которых буквально выворачивало наизнанку за простой отказ выполнить просьбу. Про то, что жертвы словно ощущали странное давление на них с каждым новым отказом… Змей-искуситель. Идеальный невосприимчивый убийца. Щедрое божество, любящее справедливость. Дар вечной жизни. Фальшивое блаженство в иллюзии. Бедствия Темного Континента словно джины. Даруют желаемое, но всегда есть нюанс. Нэн дарует силу… Но чем больше ты просишь, тем страшнее оно делает укус в ответ. Хм… Цветы пангу… Но неужели это и есть самое страшное, что скрывают в себе эти земли? — О, нет, отнюдь, — лицо Замзы странно спокойно. — Просто самое мерзкое, с чем можно встретиться, это точно. Но есть вещи намного страшнее, чем все известные тебе бедствия. Откашливается. — Когда-то тут царила эпидемия Пурпурной Чумы. Болезнь, о которой говорит Замза, поразила известные ему земли около двух столетий назад; подверженные ей словно сходили с ума, нападая на всех вокруг и распространяя заразу все дальше и дальше. Сам Замза избежал участи пусть даже немного ощутить на себе ее симптомы; но говорит, что видел предостаточно случаев смертельных схваток, когда пораженные чумой сражались до смерти, лишь потому, что эта чума выкручивала жажду крови на максимум. Странная болезнь, по мнению Гона. Не убивала, просто лишала рассудка и заставляла сражаться до тех пор, пока не наступит финал. Замза говорит, что аборигены устранили эту заразу. Что убили ее источник, и чума ушла, но он уверен, что могут найтись и другие ее переносчики, пока еще спящие в своих колыбелях, ждущие, когда же настанет время пробудиться… И час, когда человек ступает на Темный Континент с желанием его покорить, выглядит крайне привлекательно для того, чтобы подобным тварям настала пора раскрыть глаза. — Честно говоря, зобаэ и близко не стоит к Пурпурной Чуме… Ну, впрочем, не так важно. Ее все равно давно не было, так что… как вы там говорите? Расслабь булки, верно. То ли дело… Замза начинает смеяться и вдруг резко прикусывает язык. Так. Так! Но Гон не успевает выдвинуть претензии к этому наглому сокрытию какой-то явно интересной и сочной информации, потенциально бесполезной, потому что мало ли, где это «то ли дело» обитает, не факт, что еще живо, Замза-то живет давно… Не успевает, потому что его перебивает Кайто. Влезает в разговор так нагло, что дыхание перехватывает, и если бы не менторское уважение, то кое-чья наглая крысиная задница явно получила бы по шее! — Говоришь, миграция? — Ну да, иногда случается, — Замза только рад перелезть на другую тему. — До массового исхода сюда тоже случалось? — Кайто щелкает пальцами. — В наш мир вторглась королева муравьев-химер, из-за чего у нас начался хаос. Ее отпрыск овладел нэн и начал массовые убийства. Не подскажешь, с чем это могло быть связано? Как бы иронично не было это, как бы не звучал вопрос, словно с подковыркой, но Кайто вообще-то интересуется из чисто профессионального интереса. Гон косится на Замзу… Тот начинает бледнеть и в принципе менять цвета на смешные, потому что, видимо, невольно перескакивает на такую же неудобную тему, и, видимо, на самом-то деле одна и та же. Одного внимательного взгляда хватает, и он начинает блеять: — Ну-у-у… Они вообще неприятные ребята… Кайто делает выразительное кхе-кхе. — Слушайте! — вскидывает руки. — Есть вещи, о которых я не люблю вспоминать, окей? Не потому, что намеренно скрываю, просто, например, вы же не любите говорить о темных периодах своей жизни и всем таком. Считайте это таким же. Не думаю, что вас это вообще коснется, но… — Выкладывай-выкладывай. Снисходительный тон Кайто работает как волшебство. От былой чеширской улыбки Замзы не остается и следа, и он сжимает губы в одну тонкую линию. — Иногда случаются… назовем их «катаклизмами». И тогда просыпается это, — предрекая очевидные вопросы добавляет: — Я не то, чтобы реально застою его активность. Но иногда, раз в столетия, просыпается нечто, что потом подчистую уничтожает все вокруг. Обильный геноцид местной флоры и фауны прилагается. Скажем, мне удается застать его лишь единожды… Когда такое случается, сразу запоминаешь все факторы. Всякие знаки, ну, понимаешь? — он явно нервничает. — И мне кажется, что сейчас я опять вижу знаки. Может, это так называемый иммунитет моей родины в ответ на ваше вторжение. И был тогда… Может, и Ишвальду уничтожил тоже он. Может, может, может.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Разговор заставляет Гона задуматься о том, что вообще обитает в недрах Темного Континента. Там водятся Бедствия; оттуда приходит Пурпурная Чума. Нэн, вероятно, оттуда же? Нетеро и Бейонд в своих приключениях не уходят так далеко, лишь немного касаются той тонкой грани, которая раскрывает все сокровища этого места, поэтому человечеству известно так мало Бедствий и так мало ценных сокровищ. Там дальше наверное еще больше опасного и полезного. И сейчас человечество наверняка раскроет эту коробку Пандоры… Пробудит то, чего так боится Замза? Джин и Паристон точно из тех людей, кого не остановит вероятная опасность. Первый точно лишь посмеется и скажет, что это полная глупость; что только дураки боятся и бестолково беспокоятся о возможном будущем, и что хитрые люди пишут свою судьбу сами. Кайто ведет их окольными путями, ведет… Но мыслями Гон далеко. Возможно, Джин и Паристон не самая большая опасность, которая может стать концом человечества и завершением ее эры великих открытий. Есть все те, кто тянется следом за бежавшими принцами Какина, есть Чидль с ее строгой жаждой исследования… Есть сам Гон! Который хочет вернуть Хисоку, что само по себе противоречие правилам жизни. Который друг Киллуа, что притащит сюда Аллуку с Наникой. Он тогда еще вербует некоторых муравьев-химер, а теперь-то!.. Вот, Замза отличный пример. И наверняка найдутся еще любопытные, кого Гон сможет перетянуть на свою сторону. Но что он, что Джин, что Паристон… да даже Чидль знают, где проводить грань. Просто у всех них разная норма адекватного. А вот принцы… Гон вскидывает голову, беспокойно, когда впереди в низине перед ними раскрывается красивый белый город — тоже руины, но еще стоящие, сохранившиеся лучше, чем Каппадокия. Из мрамора или же иного белоснежного камня, удивительно, что цвет не мрачнеет со временем. Высокие готические своды, изящные здания, город раскинулся на несколько километров, отчего-то так и не тронутый зеленью. Может, все дело в том, из чего выстроенный тут дома. Впечатляющий пейзаж: мертвый, молчаливый… Замза тут же начинает трепаться (ну конечно): — Это кафедральный город! Местечко поважней, чем наша бедная Каппадокия… Сюда мало исследователей заглядывало: далековато, да и на отшибе от основного исследованного пути до болот, без проводника не доберешься. Бейонда тут точно помню… Болтает еще, беззаботно, пока Гон хищным взглядом осматривает округу. Ну, темных мест тут полно. Насекомые, интересные Кайто, водятся сто процентов. Интересно, а есть ли тут что-то еще, может, если не сокровища, то что-то любопытное, вроде знаков о том, как можно добраться до какого-нибудь крайне легендарного места, где можно найти способ вернуть человека к жизни… Но, неожиданно, он отвлекается. Потому что замечает… И явно не один. Слышит позади шипение Замзы и шепоток Кайто: — Смотрите! А там, внизу, среди белых руин, колышется яркое пятно, так подозрительно знакомое Гону. И подпись снизу — «ПРОМЕТЕЙ». Люди Бенджамина начинают приоткрывать коробку Пандоры.