Помоги мне.

Когда Аяка очнулась то увидела три пары удивленных очей, что уставлены лишл на нее. Создавалось впечатление, что она какой-то древнегреческий артефакт, который подтверждает правдивость греческой мифологии. Но нет, это была всего лишь она, Аяка, немыслимо уставшая после долгого и мучительного сна. Увидев родные лица, она перемещала свой взгляд на каждого поочерёдно. — Боже! — Тома воскликнул, после чего кинулся крепко обнимать Аяку, а следом за ним направились Аято и Яэ. У каждого лились слезы счастья. Аяка чувствовала некий дискомфорт от навалившей ее, словно снежным комом, нежности и объятий. Но видя тому, как онр были рады ей, она не могла сопротивляться, лишь еле улыбалась.

***

Прошло около двух месяцев после аварии. Аято довольно быстро прошел курс реабилитации, однако все еще оставался на больничном из-за сломанной ноги, но всеже продолжал руководить кампанией дистанционно и приезжать к сестре. После того, как она очнулась они сумели поговорить по душам, ради чего Тома и Мико оставили их наедине, понимая как им это важно. Разговор был очень непростым, но Аято смог поделиться своими чувствами, касательно смерти их родителей и его дальнейшего поведения. Он не пытался вызвать жалость или оправдаться. Лишь желал объяснить причину и попросить извинений, дать шанс на продолжения их комфортного для обоих общения и в стенах офиса, и даже за совместными ужинами. Оказалось, что все это время он не хотел принимать того факта, что родителей нет, и полностью ушел в работу, думая, что таким образом сможет почтить память отца, продолжив его дело. Но незаметно даже для него самого, он превратился в тирана, мало того сохраняя все эмоции и мысли в себе без шанса на их высвобождение, так и терпел поражения от давних конкурентов или врагов отца, чьи деяния были коварны, а улыбки в лицо — лукавы. В один момент он понял, что если не защищаться — ему придет конец, как и фирме. И защитный рефлекс перешел во все сферы жизни. А Аяка, так сильно напоминающая мать, проявляла слишком сильные чувства и соответствующую боль, посему защитный механизм распространился и на нее. Младшая Камисато прекрасно понимала его. Лишь пути излечения этого качества у них были разные. Ей помог Тома, а ему только смертельная опасность. И несмотря на схожесть их личной проблемы, она понимала, как многого ему стоило это осознать, а тем более сказать. Да, где-то внутри нее у нее была обида и разочарование, но ведь Томе она дала шанс. Значит и должна дать его своему самому родному человеку. Поэтому они втроем или вчетвером, — в зависимости, приходила Яэ или нет, — даже вели увлекательные беседы и вместе смеялись. Было невооружённым глазом заметно, что Аято изменился, только немного в обратную сторону — стал таким, как до смерти отца. А Тому он даже более чем уверенно называл «лучшим женихом», добавляя, что несмотря на это парню все же нужно постараться, дабы получить еще благословение от старшего брата, заставляя смеяться Мико, а Тому и Аяку смущаться. Но после выписки Аяка и Тома остались одни, но для большего удобства, девушку перевели в одноместную палату. Девушка значительно задержалась в больнице, поскольку, помимо полученных в аварии травм, обнаружились еще и другие на фоне постоянной усталости и стресса. Парень все еще не хотел оставлять ее одну, боясь, что за ночь могло случиться что-то страшное, из-за чего он ее потеряет. Но Камисато смогла его уговорить уходить хотя бы для того, чтобы поспать в удобстве, а не на несчастном больничном стуле около ее койки. И он разрешал себе это, внутри думая, что, наверное, слишком навязывается. Но Аяка так не думала. Она сама переживала за парня, который был меньше всего похожим на свой обычный облик. Однако видя его, она понимала, что на Тому действительно можно положиться. Когда-то она думала, что в этом мире она абсолютно одна. Так и было. Каждый день измученная серая рутина — утро, работа, дом и пару бокалов вина перед сном, а может, ради разнообразия, еще и раслабляющая ванна вместо душа. Но он добавлял новых красок в жизнь. Однако Аяка понимала, что на то влиял конфетно-букетный период, известный всем своим идеальным проявлением. Но она и не пыталась идеализировать Тому, видя, что он тоже человек со своими недостатками. И что им не всегда будет так весело, как сейчас. Когда пройдут гормоны счастья, то наступит обычная рутина. Но она точно знала, что если эта рутина будет с ним, то ей будет намного лучше. Ведь, наверняка, не у всех часть конфетно-букетного периода проходит в больнице, когда один из партнёров не может передвигаться без посторонней помощи. И вот, ей наконец разрешили прогулки на территории больницы. Она была рада, но Тома сильнее. Наступила осень. Самое ее начало, когда листья только начали менять свой цвет, окрашиваясь в легкий янтарь, а некоторые, более слабые, падали на землю. — Так хорошо! — протянула Аяка, идя рядом с Томой под руку. — И не говори. Хочу с тобой прогуляться, когда тебя выпишут из больницы. — А скоро? — Обещают в конце этой недели. И знай, тебе будет все еще положены отдых и спокойствие, но в домашней обстановке! Я буду следить, — наигранно-серьезно пригрозил парень. — Учитывая, как ты следишь за мной здесь… Ты что, у меня жить останешься? — Нет, нам пока рано, — по-доброму улыбнулся он, — давай сразу детей. — Тома! — чуть громче, чем хотела воскликнула девушка, пока парень смеялся над ее реакцией. — Но знаешь… Я давно хотел тебе сказать, — он остановился, поворачиваясь к Аяке, на что она с удивлением посмотрела на него. Серьезное выражение лица ему даже шло, но это немного пугало иногда Камисато, — когда произошла та авария… Ты не представляешь, я места себе не находил, просто понимая, что не скажу тебе самого главного. — он быстро перевел дыхание, чувствуя, как в лёгких остается все меньше места для воздуха от страха и смущения, — Я люблю тебя, Аяка. Она пару секунд стояла в нерешительности, боясь даже пошевельнуться. Тело застыло, но ноги предательски подкашивались, а комок в горле мешал сказать хоть что-то. Но она видела искренность в его взгляде. Видела, как он сам неистово волнуется, как он ищет ответ в ее зеркально больших глазах. Она давно себя научила скрывать свои чувства в своем взоре, но сейчас это встало против нее. Раньше она пыталась все сильнее скрывать свои чувства, теперь же винила себя, что не может их показать в полной мере. Но их показать она хотела лишь ему, доверяя свое сердце. — Я тоже… Люблю тебя, Тома… — губы подрагивали, а разум был затуманен. Она хотела сказать это как можно искренне. Тома резуо заулыбался, а из глаз полелись слезы счастья. Он быстрым движением подхватил ее за талию, начиная кружить вокруг своей оси. Девушка от такого вслеска эмоций сначала не осознала быстроту его действий, а позже смеясь кричала, чтобы парень ее поставил на землю. — Тома! Ты дурак! — немного недовольно сказала Аяка, — я вообще-то еще твоя начальница! — Ну простите, госпожа Камисато, — его руки все также были на ее талии, все крепче обнимая ее и прижимая к себе. — я, кажется, знаю, как заслужить ваше прощение, — произнес он тихим томным голосом, пока между их устами оставалось пару сантиметров. Он поцеловал ее. А она все еще смущалась, растворяясь в каждом медленном и нежном движении их губ. Этот поцелуй не был похож на остальные. Он не был скрытным, а даже наоборот в особо людном месте. Он не был требовательным и тяжелым на чувства, что они боялись проявить. Он был таким милым и непосредственным. — Эй, не развращай мою сестру! — насмешливо крикнул Аято, подходя к парочке вместе с Яэ. Ухмылка горела на его лице, он был рад за эту парочку. — А ты не развращай моего племянника-балбеса! — обратилась уже к Аяке Мико, когда они расторгли поцелуй, оставаясь в полулегком объятии. — Ну, тётушка! Зачем ты меня при ней оскорбляешь… — обиженно надул губы парень. — А чтобы знала, с кем связалась! Кстати, тут уже к тебе кое-кто пришел… — Тома вопросительно посмотрел на Яэ, не понимая о чем она. Но сзади нее с Аято появились знакомые лица: Итер и Итто. Тома обрадовавшись побежал к ним навстречу, а они же приготовились словить тушку своего друга. Они помирились буквально за мгновение и без слов, сразу же начиная дурачиться после долгого времени разлуки. — Я же говорю: балбес! — сказала Яэ, вместе с братом и сестрой наблюдая за тремя друзьями. — Уже не знаю, заслужит ли он моего благословения… — недоуменно вопрошал скорее сам для себя Аято. Аяка же лишь смотрела и радовалась, про себя думая: «кто бы мог подумать, что именно в него я влюблюсь», понимая, что его веселый нрав ей на самом деле нравился с самого начала.