Ворон и дракон

Жанр: руководство по эксплуатации.  Время действия: около двух лет до начала кризиса «Песчаной грязи» [гриф секретности «Бета»]; знойная летняя пора.  Место события: Северный военный округ, Александровское конструкторское бюро.  Действующие лица: кардиналы и вожди.          «На текущий квартал по запросу АКБ предприятиями в подчинении Комвоенпрома отгружено: баллонов с азотом (на 50 литров) — 100 единиц; каменноугольной смолы — 1 тонна; серы гранулированной — 3 тонны; стали…»        …на караул, взяв на изготовку карабины с примкнутыми к ним штыками. «Лейб-гвардия» — пусть и сменив свои традиционные парадные шлемы, украшенные плюмажами, на кепи с высокой округлой тульей, они по-прежнему заметно выделялись даже на фоне офицеров регулярной армии. Все как на подбор рослые, с безупречной выправкой, одинаково бесстрастными лицами высеченных из мрамора античных статуй, и к тому же затянутые в иссиня-чёрные мундиры, так бросавшиеся в глаза после уже успевшего примелькаться за прошедший год стандартного ржавого оттенка форменных кителей — мечта любого фельдфебеля, а не солдаты.         «Если, конечно, не учитывать тот нюанс, что гвардейцев здесь, в отличие от великодержавных соседей по политической карте, отбирают не по степени знатности рода, не по финансовой состоятельности и даже не за красивые глаза».         Их отбирали, сурово натаскивали и столь же сурово отбраковывали, ориентируясь лишь на один-единственный критерий — готовность (и способность) стать хладнокровными, умелыми и бесконечно преданными убийцами. В этом отношении Гвардия была сродни Инквизиции, оставаясь таким же рудиментом от былых радикальных преобразований, некогда вывернувших сонную страну наизнанку и пробудивших её к жизни — преобразований, о которых одни уже успели забыть, а другие старались даже не вспоминать. Тем не менее, гвардейцы по-прежнему пользовались заслуженным уважением: даже кадровые военные признавали за ними роль чего-то намного большего, нежели просто бутафории, предназначенной для торжественных смотров.          — Прошу внимания, господа!        Тяжёлые бронированные двери, обшитые панелями из красного дерева, в конце пройденного ими коридора наконец-то начали с величавой неспешностью расползаться в стороны, обнажая скрытую за собой святую святых имперской военной промышленности.        — Добро пожаловать в Палату промышленников Александровского бюро! — провозгласил их сопровождающий, щеголевато взмахнув рукой.        Ох, легендарное Александровское конструкторское бюро! В мертвенно сухом наречии испещрённой грифами секретности казённой переписки фигурирующее как АКБ или объект «Дубовая роща» оно было опосредованно знакомо каждому из приглашенных сюда сегодня офицеров, среди которых были как армейские командиры, так и специалисты из Комитета военной промышленности — особого органа, созванного при Администратуме после того, как пару месяцев назад впервые проявил себя, грянув громом посреди ясного неба, худший из возможных кризис.        «Снарядный голод».        Вряд ли кто-то из генералов Западного фронта мог ожидать, что запланированное с прекращением весенней распутицы генеральное наступление, призванное обезглавить силы противника, сорвётся из-за того, что в наиболее ответственный момент вдруг смолкнет собственная артиллерия. Вряд ли кто-то из интендантов атакующих подразделений мог представить себе, что ответом на их встревоженные запросы на подвоз боеприпасов к фронтовой линии будет такое же молчание, за которым убийственным приговором последует разошедшаяся по штабам краткая телеграмма из Артиллерийского ведомства: «На текущий момент все имеющиеся запасы снарядов калибров 76, 122 и 152 миллиметров равномерно распределены между боевыми частями».         И вряд ли хоть кто-то мог предположить, что война, которую планировалось закончить если не за несколько месяцев, то как минимум до начала зимы, не только будет продолжаться до сих пор, но и израсходует арсенал боеприпасов, прежде считавшийся достаточным (и даже избыточным) для того, чтобы бесперебойно снабжать «богов войны» на протяжении целого года боевых действий. Доклады командиров о превышении уже через несколько месяцев после начала боевых действий плановых норм потребления снарядов или ложились под сукно, или получали скептические отписки, локомотив экономики продолжал лениво ползти по узкоколейке мирного времени, а Военный Кабинет — обсуждать сроки подписания мирного договора.        А потом с наступлением первых крепких морозов нежданно-негаданно грянуло то, что современные летописцы уже успели окрестить «Январской жатвой» — ну или Пограничной бойней, если быть не столь патетичным: противник вместо того, чтобы пойти на почётный мир («а ведь кто-то из старых генштабистов, смешно сказать, даже грезил о подписании соседями капитуляции»), впервые с начала конфликта принялся массированно наступать по всей линии соприкосновения и, легко преодолев схватившиеся льдом естественные барьеры озёр и рек, на полном ходу врезался в оборонительные порядки занявшей выжидательную позицию имперской армии, местами даже сумев их прорвать и вклиниться не только вглубь спорной, но и суверенной территорий. Цель — отсечь от метрополии Рагенскую долину и сварить в образовавшемся «котле» ударное ядро из нескольких армий, оккупировавших («занявших!») приграничье, дабы разом изменить баланс сил; план дерзкий и решительный, но излишне уповавший на фактор неожиданности и определённую недооценку противника.        То был момент истины — тогда-то каждый из молодых генералов успел понять, что времена «тактических шахмат», в которые можно было играть малой кровью, прошли. Да и сама «шахматная доска» была уже не чета той, с которой всё начиналось.   Во-первых, теперь речь шла уже не просто о том, чей флаг будет реять над Рагеном — настало время драться за свою собственную землю и драться всерьёз: пробы пера закончились ещё в Запроливье.         Во-вторых, итогом обобщения опыта манёвренной войны, длившейся первые несколько месяцев, стало то, что с переходом к пассивной её фазе граница была превращена в цепь укреплений, пусть даже пока ещё далекую от сплошной: замёрзшие поля были изрыты траншеями и подготовленными артиллерийскими позициями, голые холмы обросли редутами, а дороги перегородили установленные рогатки и протянутая колючая проволока. Командиры могли потерять бдительность, могли устать и расслабиться солдаты, но фортификации молчаливо ждали своего часа, и когда он всё-таки настал, подобные укреплённые рубежи вопреки реализованному противником фактору внезапности встретили, как это потом описывали военные корреспонденты, «…синемундирный прилив свинцовым дождём и артиллерийским градом». И устояли — так на большей протяженности общей границы вражеский молот ударился о наковальню и со звоном отлетел назад.        Тем не менее, сражение растянулось на несколько недель, и в столь напряжённых условиях уже никто не экономил на боеприпасах. Барражи, огневые мешки, огонь на подавление — росли ввысь, ширились горы из латунных «окурков войны», в то время как выполнение военных заказов, порученных крупнейшим фабрикантам, шло в сроки, установленные не исходя из оперативных нужд фронта, а лишь в соответствии с загадочным решением Министерства войны оплатить их государственными платёжными обязательствами. Стоило ли удивляться тому, что промышленные магнаты в первую очередь предпочитали загружать производственные мощности продукцией, окупающейся сразу после своего выпуска, а не когда-нибудь потом по соизволению заказчика?        Говорили, что упущенный из виду план столь крупного наступления с Запада, оказавшийся для армии почти что полной неожиданностью, стоил должности и дворянского титула главе Имперской разведки. Говорили, что провал экономической политики, связанной с обеспечением войск, не только вызвал целый ряд перестановок в Военном кабинете, но и усилил в нём подковерную борьбу.         «Много чего говорили, в общем-то».        Значение среди всего этого имело лишь одно — срыв весеннего контрудара до его полной реализации. Противник перегруппировался и продолжил борьбу, а фронтовая артиллерия всё ещё была вынуждена экономить на выстрелах — именно эту проблему и был призван решить свежеобразованный Комвоенпром.        — Прошу вас, проходите и занимайте ваши места.        — Василий, о чём задумался? — чуть слышно произнёс кто-то из их группы.       — О том, что центр перспективных разработок — это замечательно, но я бы с большей радостью посмотрел на работающие во всю мощь патронные и снарядные заводы, — отозвался его невидимый собеседник.        Александр лишь усмехнулся, внимательно осматриваясь.        «И всё же приходится признать — картина более чем впечатляющая».        Просторный высокий зал, сплошь залитый даже не газовым — чистым и ярким электрическим светом. Гигантский дубовый круглый стол в центре помещения, покрытые резными орнаментами дубовые же панели на стенах, купол потолка, расписанный фреской, копирующей сюжет знакомой всем картины «Всепобеждающая юность». Как и подозревали после приезда представители армии, их делегация прибыла сюда последней — Палата уже была переполнена шумной публикой, с жаром обсуждающей место их визита, последние новости и, наконец, друг друга. За блеском сапог и туфель — ошеломляющая своей внезапностью пустота стеклянного пола, нарушаемая лишь перехватывающими его металлическими кольцами, а под ней…         Внизу, прямо под ногами почётных гостей Александровского бюро — пространство, заполненное бесчисленными письменными столами, чертёжными досками, стендами с макетами; даже телефонными аппаратами. И — люди, люди, люди! Специалисты бюро в массе своей напоминали гудящий рассерженный улей: бесконечно двигались, совещались, обменивались документацией, делали запросы по внутренним линиям, грохотали рабочим оборудованием, звенели пишущими машинками и скрипели автоматическими перьями — одним словом, жизнь здесь кипела.         А ведь это была лишь сравнительно малая часть комплекса — где-то ещё крылись многочисленные административные кабинеты и закрытые лаборатории, тестовые площадки, несколько химических цехов и собственная заводская линия. Иначе говоря, «Дубовая роща», opus magnum талантливого военного инженера, не нуждалась ни в чём, кроме ресурсов — в ней имелось всё необходимое для того, чтобы перейти от теоретических изысканий к опытно-конструкторским работам, выпустить на их основе любой требуемый прототип, испытать его и уже после передать новое устройство в массовое производство прочим предприятиям отрасли.         От бурного выражения собственных впечатлений посетителей отвлёк очередной оклик распорядителя — к удивлению Александра, несмотря на видимый переизбыток гостей, каждому из его товарищей (и ему самому) нашлось по свободному месту за столом, а невозмутимые лакеи, с лёгкостью водного потока огибая любые препятствия на своём пути, организовали появление перед офицерами бокалов с лёгким вином, что было встречено одобрительным ворчанием.        Не успели они толком рассесться, как яркий свет, заливающий зал, померк; в сгустившемся полумраке застрекотал лампоскоп, и один из участков круговой стены, свободный от деревянной обшивки, вспыхнул белым светом — пришло время для череды демонстраций, ради которой они все здесь собрались.        Практически каждый из них был не понаслышке знаком с тем, что именно производило Александровское конструкторское бюро. Публичные показные испытания на полигонах, собиравшие на наблюдательных постах не только верхушку Генерального штаба, но и весь цвет Императорской военной академии; череда предвоенных учений, прошедших вскоре после того, как армия закупила первую партию разработанных в недрах АКБ крупнокалиберных гаубиц, и наглядно продемонстрировавших устрашающую мощь новой вехи в развитии артиллерийского дела; наконец, даже передовицы газет, победно кричавших о превосходстве гения Отечества над технической мыслью зарубежных завистников, дабы убаюкать обывателей мыслью о том, что «имперское оружие само по себе непобедимо — что уж говорить о том, когда оно находится в руках наших бравых солдат».        Иначе говоря, всем им было известно, на что способны творения, вышедшие из недр «Дубовой рощи». Теперь же они своими глазами видели, с каким энтузиазмом, умением и энергией ковался этот меч; при каких обстоятельствах родились на свет сверхтяжёлые орудия, ранцевые системы метания огня, бронированные мотовозы, винтовочные гранаты, флешетты нового образца, и Бог знает, что ещё.        Вот, к примеру, прямо сейчас один из ведущих специалистов-химиков с петлицами ротмистра, выглядывающими из под пол белого халата, показывал им фотоотчёт, посвящённый разрабатываемому его подразделением боевому газу, и воодушевлённо комментировал сменяющие друг друга снимки результатов последних испытаний отравляющего вещества на подопытных животных.         -…своеобразное зрелище, — пробормотал кто-то из стоявших у Блока за спиной зрителей, гулко откашлявшись.         — Не лучше, чем при прямом попадании гаубичного снаряда в окоп, — сухо заметил в ответ один из старых генералов от инфантерии, сидевший по соседству. Александр, сдержанно покачав головой, отвёл взгляд от очередной наглядной демонстрации изуродованной язвами плоти.        На демонстрацию по итогу отвели около двух часов — после того, как все лекторы откланялись, освещение вновь плавно прибавило в яркости, и распорядитель организовал в этом же зале небольшой фуршет, чтобы уважаемые гости могли обменяться между собой мнениями и немного отдохнуть перед предстоящим посещением нескольких тестовых площадок центра. Военные, государственные чиновники и фабриканты оживлённо зашумели, зазвенели десантирующиеся на стол блюда и подносы — теперь можно было наконец-то встать, размяться и обдумать увиденное.         Что же, среди армейской делегации заведомо укоренилась мысль, что всё это посещение было рассчитано не столько на то, чтобы дать военным понимание технологического потенциала Бюро, сколько на то, чтобы основательно пустить им пыль в глаза и отвлечь от реальных сиюминутных проблем в военно-промышленном комплексе. Но, несмотря на это, стоило сказать — увиденное здесь действительно вдохновляло.        — Господин Блок?        Молодой генерал обернулся — за ним выжидательно наблюдал выделявшийся из толпы неизвестный ему сухопарый чиновник в тёмно-сером френче. Его лицо, острое и напоминающее чертами хищную птицу, было и смутно знакомо, и будто бы не знакомо вовсе.         — Чем могу служить?        — Полноте, всего лишь хочу лично познакомиться с восходящей звездой Западного фронта. Не откажете в удовольствии угостить вас? — неуловимым движением незнакомец выудил из неведомых пучин окружающих их толпы не фужер, но массивный бокал, полный доверху. — Пошлость наливать боевому генералу вино — извольте, джин! На сорте можжевельника прямиком из Их Высочеств ботанического сада — говорят, этот вид уже давно перестал существовать в естественных условиях.        — Благодарю, — сдержанно ответил Александр, приняв подношение. — А с кем имею честь?…        — Герман Орф, правительственный эмиссар, — благожелательно ответил собеседник, будто бы не подозревая, какой выдержки стоило военному после этих слов не измениться в лице. — Не знаю, приходилось ли вам слышать обо мне — наш труд обычно мало афишируется.        «О, уж ты-то всё знаешь!» — вихрем пронеслась в голове Блока лихорадочная мысль. — «Знаешь, с какими слухами после тех волнений связывают твоё имя, знаешь, с какими чувствами им внимают — знаешь, и ведёшь меня треклятым вашим инквизиторским расчётом к одному тебе известному назначению!»        — …но вы — другое дело. Молва о ваших подвигах уже опережает вас — я думаю, недалёк тот день, когда вы обретёте и место в народных легендах, и народное прозвание.        — Рад слышать, но право, мы собрались здесь воздать должное гению инженеров Александровского бюро, а не мне.        Вздохнув, Орф скользящим движением придвинулся почти вплотную — воздух между ними в этот момент словно начал потрескивать, хотя лицо инквизитора сохраняло пусть ироничное, но добродушие.        — Вопрос стоит не в необходимости польстить вашим талантам, генерал. — мягко возразил посланник Властей и, вытащив из-за борта френча небольшую флягу, снял с неё колпачок, после коротко звякнув металлом о поданный Александру бокал. — Прозит. Вопрос лишь в том, что насколько большие надежды на вас возлагают, настолько же пристально за вами следят. Я лишь хочу дать вам один простой совет.        Генерал, не отводя взгляда от собеседника, сделал добрый глоток и от души выдохнул, с честью совладав с напором хвойного духа, бьющего прямо в голову.        — Джин действительно хорош — надеюсь, совет окажется не хуже.        Легко усмехнувшись, эмиссар последовал поданному примеру.        — Поверьте, совет безукоризненный… — вдруг голос его низко сел, уподобившись сухому скрежету, разобрать который позволяла только минимальная дистанция, отделявшая их друга от друга.        — Не оступитесь, Александр. Чем больше побед одержите, тем выше для вас цена ошибки. Возьмёте разгон, и дороги назад уже не будет: побеждённым — горе, и Власти бывают, скажем так, по-детски завистливы и злопамятны. Не позволяйте нашей стране лишиться подлинных военачальников тогда, когда они ей так нужны- гораздо нужнее, чем всё, что может предложить «Дубовая роща».        И покуда полководец не успел собраться с мыслями, чтобы дать ответ, Герман неожиданно продолжил, как ни в чём не бывало:        — Что ж, ваше здоровье! За генерала Блока! За освободителя Рагена!        Последний тост произнёс уже будто бы и не он, а взбудораженные гости, плотно окружавшие их, но доселе не замечавшие. Как и в какой момент среди них растворилась воронья фигура инквизитора, Александр понять не успел.