перочинный ножик, что звучит как порванная струна гитары.

Дождь лил третий день, Минхо промок и мечтал спрятаться куда-нибудь как можно скорее. Бесило это место и сам факт присутствия перед воротами здания, в которое он мечтал никогда не загреметь. Разве мог предположить он заранее, что знакомство с Джисоном принесёт ему столько дерьма в жизни? Вроде была и так не сахар, а с появлением этого парня вообще пошла под откос. Жизнь достала цветастые краски и за пару заходов утопила в тягучей гуаши. Несмотря на это, Минхо всегда приезжал и продолжал ждать. Ждать и мокнуть, проклиная тот день, когда впервые увидел Джисона. В те времена они ещё верили, что мир сможет отвернуть от них свою задницу и подарить хотя бы подобие нормальной жизни. Минхо точно верил. Поэтому был примерным мальчиком. Богатые родители положили к его ногам практически весь мир. Наверное, даже больше, чем было нужно. Единственное, что требовали — уважения к себе и миру, где обитает. Сначала Минхо эти правила чтил. Радовал хорошими оценками, таскался за компанией примерных мальчиков и придерживался созданного расписания. А потом повесился. Родители успели за секунду до. Правила продолжил чтить, но уже с меньшим энтузиазмом. В расписание добавился психолог и его сальные шутки по поводу ухоженной внешности. После — наглые длинные руки, за которые Минхо ему въебал. Униженный и оскорблённый лечить Минхо дальше отказался. Родители не настаивали. Жизнь снова пошла чередом: от чёткого расписания до новой петли. — Зачем ты делаешь это? Чего добиваешься? — Хочу жить свою жизнь. — Уймись. Унять его пытались новые психологи — получалось из рук вон плохо. Еда потеряла вкус, окружающее — запах, жизнь — цвет. Минхо тонул в серой жиже, как в болоте, и уже опустил руку, не пытаясь достать до поверхности. Течение несло его к карьере адвоката и жизни за высоким белым забором в окружении жены и детей. Родители бы порадовались. Минхо такая перспектива не улыбалась. Его выворачивало наизнанку от той поебени, что требовалось соблюдать. Идеальные рты никогда не закрывались. — Ты снова убегал ночью. — Снова двойка? — Не груби. — Будь осмотрительнее. — Почему на тебя жалуются? — Ты невыносим. Минхо сам себя выносил с трудом. А ещё до чертей заебался чтить правила. Поэтому снова засыпал в глотку таблетки, даже если в предыдущие разы оперативно откачивали. Зато вне дома было спокойнее, Ли нравилось. Поэтому любил пропадать в танцевальном зале. Поэтому намертво прилип к Хёнджину с Феликсом и напросился к ним в танцевальную труппу. Феликс танцевал дьявольски, хоть и улыбался, как ангел. Хёнджин двигался так, что ноги раздвигались сами по себе. К слову, через месяц оказалось, что ладонь Хёнджина раздвигает их так же умело и вообще ебётся он как бог. Оно может и хорошо, что хватило их ненадолго: Хёнджин быстро понял, что без ума от Феликса, а Минхо — что совсем не готов быть снизу. Учёба отошла на второй план. Мать молча негодовала, отец злился и запирал дверь на замок. Когда понял, что в окно тоже можно выйти, поставил решётку и туда. Вместе с решёткой появились ровные шрамы. Вместе со шрамами появился Чанбин. Чанбин был парень грозный и своих в обиду не давал. Говорил чётко и по делу, испытывал особую ненависть к насилию со стороны родителей. Минхо лишних вопросов задавать не рисковал, Хёнджин как-то обмолвился, что папаша Бина тот ещё псих. Эксперименты с учёбой закончились вскрытием вен и очередным домашним арестом. Слово “арест” Чанбину не нравилось так же сильно, как и “насилие”. Поэтому он вынес входную дверь в дом Ли под аплодисменты Хёнджина и Феликса. Встретил их разъяренный отец. — Какого чёрта, вы совсем ошалели? — Мы-то? Я вас вежливо попросил выпустить Минхо, а вы дверь перед моим носом захлопнули. — Я никому не обязан отдавать сына, что вы себе позволяете? — Ебать как трогательно. Жаль, что мне похуй. Минхо успевал только кивать и охуевать, пока Ликс держал его за руку, а Хван пихал вещи в спортивную сумку. Отец был зол, но Чанбин — ещё злее, поэтому собирались быстро. Дверь с вынесенным замком сиротливо скрипнула в тон всхлипываниям матери. Чёткое расписание сменилось безбашенностью улиц. Законы улицы оказались беспощаднее — за острый язык Минхо огребал чаще других. Но жаловаться не приходилось, по крайней мере теперь он мог говорить. Говорить всё равно приходилось меньше, чем драться. Танцоров на районе не терпели, всё время пытались показать, кто главный: то гопота по башке надаёт, то органы без причины повяжут, то местный контингент попробует рёбра пересчитать. Однако ребят Чанбина это не пугало. Хёнджин был танцором божественным, и талант находить приключения на свою пятую точку плотно сплёлся с талантом ебать одним взглядом. Благо дрался он так же хорошо, как и танцевал. Феликс, напротив, взглядом умел обнимать и выглядел, как солнечный луч. Танцевал так чётко, что телом мог отбить любой ритм. Драться любил не так сильно, вечно жаловался на раскрашенные физиономии, поэтому отвечал на стрелках за любые переговоры. Люди велись, банда успевала смотать удочки. Схема отработанная. Сам Чанбин был танцором не из лучших, зато дрался так, что позавидовал бы профессионал. Каждый удар был чётким и выверенным, у противника не оставалось шансов. Последнее слово в драке всегда оставалось за Бином. Никто не спорил. Роль рефери взял на себя Минхо. С отличными навыками вовремя съебаться из дома он неплохо овладел техникой “вовремя въебать”. Хёнджин намёки понимал с полувзгляда. Драке Ли отдавался также самозабвенно, как и танцу. Зависали они обычно в боксерском клубе Чанбина: качались и учились драться. Там же репетировали и ставили танцы. Ставили, чтобы потом танцевать их везде, где можно, и, что греха таить, где нельзя — ещё охотнее. А мест, в которых танцевать нельзя, к их беде, была уйма. Именно в одном из таких Джисон Минхо просто снёс. Парни Чанбина как раз закончили тренироваться и вывалились на улицу в поисках чего-нибудь съестного. Нытьё Хёнджина притупилось только у кафе, где продавалась острая курочка. Все разместились за столиком, сделали заказ. Беседа текла как всегда хуёво. Чанбин-извращенец надкусывал каждый кусочек курицы и откидывал его обратно в тарелку, Феликс с Хёнджином многозначительно переглядывались, явно желая свалить и поебаться поскорее. А Минхо с этого всего бесился и раздражённо закатывал глаза, но когда нога Феликса, пробираясь к чужой штанине, случайно задела его икру, не выдержал. — Блять, уймитесь, а? — Выдохни, Хо, мы только начали, — меланхолично ответил Феликс, нарочно подхватил кусочек курицы с тарелки со стороны Ли. — Иди нахуй. — Так я только за. Но не на твой. — А что так, боишься не выдержишь? — Боюсь, после Джинни у тебя нет шансов. Разговор опять скатился. Минхо безучастным взглядом оглядывал крошечное помещение, остановился на открывающейся входной двери. Боковым зрением заметил, как резко напряглась спина Чанбина и вытянулся Ликс. На лице Джинни заиграла хитрая ухмылка. Вошедшие, заметив компанию Бина, подошли. — Кого я вижу? Местные балерины. — Чан, вы берега не попутали? — Смотрю, у вас новое мяско? — Вы хоть объяснили сосунку правила? — С каких пор это твоя проблема, Сынмин? В процессе разговора один из пришедших шустро подвинул Ли плечом, уселся в аккурат напротив Джинни: — Хёнджин, неужто новую сучку себе нашел? — Боишься, что твоё место займут? — оскалился тот. Собеседник фыркнул. — Смотрю, язычок всё такой же острый. — А ты не смотри – проверь. — Хёнджин, не смей, — прошипел Феликс, но кто бы его слышал. Глаза опасно горели у обоих. Минхо, прикидывая варианты развития событий, наклонился к Чанбину: — К чему готовиться? — Единственное к чему мы сейчас должны быть готовы — это, блять, ко всему. Ликс? — Бля, я даже пытаться не буду. — На глаза их бешеные глянь. Не остановишь. — выдохнул Сынмин. — Эй, новенький. Ты чего тихий такой? Испугался? К Минхо развернулся парень, что бесцеремонно уселся рядом. Хо усмехнулся. — Убийство громко никто не планирует. — Ууу… Слыхал, Чонин? Учись. Он у нас тоже недавно, говорить так и не начал толком. Зато махается как сатана, — сумасшедший блестящий взгляд вернулся к Хёнджину. — Хёнджинни, сладкий, выйдем? Давно не разминались. — Давай лучше сыграем в игру. Я загадываю слово из трёх букв, а ты на него идёшь. — Ох какой грозный. Помнится мне в последний раз как раз мы вас помяли, а не наоборот. О, ебать, мы стали так невежливы. Прошу понять и простить, — он снова резко развернулся в сторону Минхо и схватил того за руку, тряся в рукопожатии. — Я Хан Джисон, рад встрече. Слева направо Бан Чан, Ким Сынмин, Ян Чонин. Минхо выгнул бровь, скользнул по всем взглядом. — Ли Минхо. Совсем не рад встрече. Резкая боль пронзила ногу под столом. — Пардон, я бываю весьма неуклюжим, — Джисон, так огрел Минхо по голени, что аж искры из глаз полетели. — Держи свои ласты при себе, а то зубов не досчитаешься, Джисонни, — подмигнул тому Хёнджин. Пока заводилы обменивались любезностями, Минхо догнал, что его рука до сих пор зажата в ладони Хана. Попытался выдернуть, но в ответ её лишь на секунду сильнее сжали и… Чёрт возьми, вряд ли у Джисона нервный тик — он точно ему подмигнул прежде, чем отпустить. И посмотрел на него — таким взглядом, что Минхо подвис: пиздецки яркие искры в глазах подсаживали на крючок. Парни продолжали разговор, а Минхо продолжал смотреть на Джисона. Джисона, который так чертовски ухмылялся и чьё прикосновение к коже до сих пор ощущалось ожогом. Не мог этот парень так быстро снести Минхо. Или мог? Блять. Он что, смеётся? — Я всё, — обречённо протянул Минхо. Смех Джисона раскалённой острой иглой ковырялся в сердце. Семь пар глаз повернулись на это посмотреть. — Что, сдаёшься до драки? Не по-пацански как-то. — Гордость сдаться не позволит, — отрезал Хёнджин, бросив сверкающий взгляд на Минхо, Феликс прошёлся следом. Чанбин устало повёл плечами. — Валите уже, с нами сегодня не весело. Делить нечего. — Согласен. Валим, парни, может в другой раз. Джисон поднялся, склонился в небрежном поклоне и вылетел за своими. Хёнджин вылетел так быстро, будто тоже с ними был, Феликс успел словить только след. Бин среагировал молниеносно: — За ним, живо. Пока они выбегали из кафе, Хёнджин успел догнать ребят. До слуха Минхо долетело: — Как поживает твоя мамочка, Джинсонни? Всё завертелось слишком быстро: Хан подлетел к Хвану и отвесил кулаком в нос, Минхо даже на расстоянии услышал, как треснула перегородка. Феликс почти сразу налетел на Джисона, зарядил тому с ноги в челюсть: чужой зуб отлетел Хёнджину в лицо, заставив брезгливо поморщиться и отпрыгнуть. Свои пошли защищать своих: Чан в секунду оказался рядом с Феликсом, удар в солнечное сплетение смягчился только благодаря подоспевшему Чанбину. С сумасшедшей улыбкой следом заскочил Чонин, последними, закатывая глаза, влезли Минхо и Сынмин. Скулы, зубы, плечи, рёбра — когда бы кто ещё их пересчитал. Драка была в самом разгаре. Минхо уловил странное движение боковым зрением: заметил, как Джисон вынул из кармана перочинный ножик. Въебать хотелось одновременно Хёнджину за эту драку и Джисону за грязные игры. Выбирать не приходилось — нужно было защищать открытого Джинни. Потом понял, что было бы от кого: Хан дергал оружие во все стороны и никак не мог открыть. — Ебать, что за новшества? Как эта хуйня открывается? Минхо зажал пальцами виски, наблюдая за этой картиной, и не смог сдержаться: хохот разнёсся по всему переулку. Все резко замерли и обернулись. — Лично мне поебать, откроешь ты его или нет, но там есть специальная кнопка. — Да? Где? — удивленно и так невинно поинтересовался Хан, словно они всё это время вели мирную беседу, а не колотили друг друга. Вытягивая ладонь с ножиком в сторону Минхо, попытался разглядеть рукоятку. И нашёл. Острое лезвие вошло в бок беспрепятственно. Минхо опустил взгляд вниз и нервно улыбнулся; почувствовал, как сильно о рёбра стучит сердце, и как его ведёт. Хан ловко подхватил тело и мягко осел на асфальт вместе с ним. — Бля-ять. Как это я так? Сам не пойму. Минхо, ты как? Минхо поднял взгляд в такие сияющие шоколадные глаза и окончательно понял: вот теперь он точно всё.