***
Макото так давно не приходил в это место, что сейчас чувствовал себя попавшей в причудливый сказочный мир маленькой девчонкой. Всё вокруг было таким привычным и знакомым и в то же время настолько чужим и необычным, что щемило в груди. С того момента, как они с Хару впервые оказались здесь после встречи с незнакомым мальчишкой в одном из токийских дворов, прошло три года. Много это или мало? Для целой жизни как будто всего ничего. А если каждый из них стоил отдельной жизни, что тогда? Стены плавательной секции встречали парня с отстранённой вежливостью, с какой встречаешь любого человека из прошлого, с которым уже и поговорить-то толком не о чем, хотя когда-то вас связывало столь многое. Конечно, эта секция в Токио — совсем не та, где он сам когда-то влюбился в плавание, но она тоже была важна для него. Всё-таки в каком-то смысле именно отсюда началась их новая жизнь. Взрослая жизнь. Выйдя из ведущего к бассейну коридора, Макото не удержался и устало вздохнул. Потом зачем-то обернулся, обвёл взглядом пустой холл, бегло осмотрел пейзаж раннего лета за окнами. Как будто и правда ничего не изменилось. Даже он словно точно такой же, каким был в свой первый визит, взволнованный и немного напуганный. Странное чувство; на мгновение совсем позабылось, сколько всего успело произойти и с ним, и с его друзьями, и показалось, что все они снова стоят на старте. Наверное, ради этого он и пришёл сегодня понаблюдать за тренировкой детей. На группу Мисаки, которую Тачибана когда-то сам тренировал во время подработки на первом курсе, повезло наткнуться по счастливой случайности. Дети явно были рады его видеть и даже упросили нынешнего тренера уступить руководство занятием гостю. Воспитатель в восторге не был, но не согласиться не смог. В конце концов, гость занимал место помощника тренера национальной сборной по плаванию. Против был разве что сам Макото, но его спрашивать и не стали. А он оказался недостаточно против. Неугомонные ученики продержали парня в бассейне на целый час дольше положенного и то благодаря стараниям основного тренера, которого родители уже начали заваливать гневными вопросами. Один только Мисаки отказался вылезать, несмотря ни на какие уговоры; даже после того, как его попытались выловить спасательным шестом. Курамото отлично знал, что уж его мама ерундой, вроде лишних телефонных звонков, заниматься ни за что не станет. Она давно перестала давить на сына, позволяя задерживаться в бассейне пару раз в месяц. Лишь бы только успевал на ужин. В итоге мальчику удалось переманить на свою сторону Тачибану, и измотанному, охрипшему от уговоров тренеру осталось лишь махнуть на обоих рукой. Потому что ему тоже нужно было успеть к ужину. Наконец сошлись на том, что на сегодня хватит. Вернее, Мисаки просто бросил взгляд на часы и тут же, взметая фонтаны воды, кинулся к лестнице, чтобы вылезти на бортик. Должно быть, вспомнил о чём-то важном. Решивший проводить его, Тачибана отправился ждать на улицу. В изначальный план не входило ничего из этого, но просто уйти парень почему-то не смог. Видимо, изменился не так уж и сильно, как себе нафантазировал. Пустой и практически безмолвный холл, в которой время от времени вплывали откуда-то журчание льющейся воды и стук швабры, Макото пересёк быстро. Не было особенного желания задерживаться внутри; слишком уж сильным становилось тоскливое уныние, подминающее под себя любые попытки счастливой ностальгии поднять голову. Мисаки наверняка совсем скоро выйдет, лучше уж подождать снаружи. Как-никак, последние приятные деньки перед затяжным сезоном летных дождей и удушливого зноя. Крыльцо и ведущая к спорткомплексу дорожка сперва показались Макото такими же безлюдными, как и коридоры. Но тут справа от него раздалось тихое бурчание: — Ну всё, точно оставлю кого-то без сладкого. Тачибана, услышав этот голос, ощутил, как безжалостный кулак горечи ещё крепче сдавил лёгкие, и застыл, не решаясь двинуть ни пальцем. Эта интонация показалась такой знакомой, что в первую же секунду его буквально отшвырнуло мыслями на второй год старшей школы, когда они только-только встретили Нагису и открыли плавательный клуб. Когда только-только заново познакомились с президентом студенческого совета. Той самой, которая так быстро стала таким важным членом команды. Глупости, конечно. Откуда бы Юзуки, улетевшей так безнадёжно давно и далеко, вдруг взяться именно здесь именно сейчас? Разве что, материализоваться из его странных мыслей. Должно быть, это мама Мисаки забеспокоилась и всё же решила прийти поинтересоваться, куда он запропастился. А что до интонации…мало ли похожих женских голосов в мире. Стоило извиниться за неудобства, а не стоять и витать в облаках. С этим он и повернулся на месте, тут же виновато склоняя голову. — Если ищите Мисаки-куна, то он скоро выйдет. Это моя вина, что он задержался. Приношу свои извинения! Всем, что Макото успел заметить, уже наклоняя голову, была сидящая на перилах лестницы девушка в наушниках, напряжённо копающаяся в телефоне. В глаза бросились разве что наполовину осветлённые волосы, собранные в растрёпанную косу, небрежно висящий за спиной рюкзак и потёртые кеды. Несколько секунд не происходило ровным счётом ничего — увлечённая своими делами, она даже не дёрнулась. Пора была бы уже повторять своё обращение, и Макото поднял глаза. В этот же момент девушка оторвалась от телефона и вопросительно взглянула на загородившего ей свет. Тачибана сразу же подавился словами, которые хотел сказать. Забыл даже о том, что вообще владеет этой способностью. Такое случается, когда нелепые, подхлёстываемые беспочвенной надеждой догадки вдруг обретают физическую форму. Форму той самой подруги, которой здесь попросту не могло и не должно было оказаться. Перед ним сидела никто иная, как Асакава Юзуки. Повзрослевшая, как и все они, — с совсем другой причёской, с запрятанным за щекой леденцом на палочке вместо привычной порции кофе, с десятком новых веснушек на щеках и носу, заметно схуднувшая — но всё та же. В безразмерной джинсовой куртке и шортах, с похожими на две пасмурных тучи глазами, бездумно отстукивающая ногой ритм мелодии в наушниках. Та самая девчонка, которая помогла им вернуть себе плавание. Хлопающая глазами Юзуки пришла в себя первой. — Макото? — удивлённо протянула она, вынимая наушники. Парень едва не подпрыгнул, когда в тёплом вечернем воздухе вновь прозвучал этот голос. — Чт… А?! Юзуки?! Ничего членораздельнее у него не вышло, так велико было нахлынувшее изумление. А ну как ему всё это чудится? Асакава недовольно поморщилась и с укоризной окинула друга взглядом. Будто её спутали с перилами или ещё чем похуже, а тут вдруг на тебе! Живая оказалась! — Ой, да ну тебя. Я что, так сильно изменилась? Не обращая внимания на ядовитую, горькую издёвку в её словах, Макото тряхнул головой, снова окинул девушку недоверчивым взглядом и, едва подавив желание ткнуть в неё пальцем, попытался собрать слова в нечто более похожее на вопрос. — Ты… Что ты здесь делаешь? — Ты же сам сказал. Жду Мисаки, — беспомощно развела руками Юзуки. Если она и удивилась их встрече, то либо намного меньше самого Макото, либо до совершенства отточила свои актёрские способности. Во всяком случае, глядя на её ответы, никто и не предположил бы, что лицом к лицу с этим парнем она оказалась впервые за три года. И, строго говоря, была даже виновата в этом. Тачибана открыл было рот, но тут же захлопнул его снова, решив, что пока недостаточно пришёл в себя. Мысли напоминали цветных зверюшек, попрятавшихся среди нарисованных джунглей в какой-нибудь детской книжке с задачками на внимательность. Пока внимательность двадцатилетнего особенных успехов не демонстрировала. Асакава терпеливо ждала, бездумно раскручивая на пальце шнурок наушников. Спокойная, как психолог, выслушивающий жалобы на приёме; большую часть своих сил на счастливое удивление она оставила на высоте двенадцати километров, где-то над океаном, в тесном кресле посреди салона. А те жалкие крохи, которые смогли всё это пережить, уничтожила поездка из аэропорта. Встретить Мисаки было чистым автоматизмом. Знала бы, что нужно будет удивляться, так, может, и подремала бы полчасика. — А вы… — наконец нашёлся с вопросом Макото, но Юзу сразу же перебила его. — Он мой двоюродный брат. — Правда? Здорово! — А ты, я смотрю, вплотную занялся тренерством, — с улыбкой протянула Асакава, до боли знакомым движением склонив голову к плечу. — Подработка? — Да не совсем, — на секунду замявшись, со смешком отмахнулся Тачибана. — Просто зашёл в гости. Я подрабатывал здесь инструктором, когда только поступил в университет. Потом пришлось уйти. Ну, знаешь…чтобы помогать спортсменам. Но, думаю, когда-нибудь я снова буду учить детей. — Готова спорить, вы с Мисаки спелись. — Вроде того. Мы познакомились с ним давно, ещё когда приезжали выбирать Хару квартиру на весенних каникулах. Отчасти из-за этого я здесь и оказался. Прикусывать язык и витиевато маскировать правду Макото посчитал бессмысленным; хочешь-не хочешь, а Хару в этом разговоре всё равно должен был всплыть. И лучше сразу определиться с тем, какие это могло иметь последствия. Последствий как будто не предвиделось. Во всяком случае, не похоже было, что Юзуки прямо здесь готова впасть в депрессию на пару месяцев или вырвать перила и отходить ими неосторожного собеседника, заодно разнеся пару деталей фасада. Лишь слегка дёрнувшийся уголок губ и приподнявшийся левый локоть выдали её нервозность. Пожалуй, всё-таки научилась владеть собой. Хотя экспериментировать с таким выводом дальше Макото в жизни бы не рискнул. Ему ли было не знать, на какой ноте эти двое расстались тогда, в Иватоби. — Приятно слышать, что ты себя нашёл, — как ни в чём не бывало ответила Асакава. — Уж ты-то точно с таким справишься. И слова, и лёгкий дружеский толчок в плечо отдавали дежурной напыщенностью, свойственной лишь театральным постановкам и разговорам давно забывших думать друг о друге людей, однако обращать на это внимание было бы не по-товарищески. А Тачибана не мог поступать не по-товарищески. — Надеюсь, — сказал он вместо этого. — Не верится, что ты действительно здесь. Юзуки недоверчиво вскинула брови и, вытащив изо рта леденец, ткнула им в сторону парня. — Звучит так, как будто это не ты пять минут назад онемел от моего вида. Макото обезоруживающе улыбнулся и пожал плечами. Кто же виноват, что Юзуки воспринималась им как неотъемлемая часть Токио, которая, даже не будучи здесь, неизменно ощущалась где-то поблизости. Может быть, дело было в том, что именно она впервые показала пловцам все прелести своего родного города. Может быть — во всё время теплящейся надежде на внезапное воссоединение. Особенно, учитывая, сколько подобных уже было пережито с момента приезда в столицу. Как бы то ни было, удивляться её появлению долго не получилось. — Просто я быстро привык. — Оно и видно, — кисло отозвалась Юзу, возвращая карамель на место. Но следующая же реплика заставила девушку снова вытащить палочку из приоткрывшегося от удивления рта. — А ты и правда изменилась. Асакава растерянно заморгала, не зная, как воспринимать замечание — то ли смущённо покраснеть, то ли по старинке замахнуться посильнее. Конечно, после долгого перерыва глупо не ожидать подобного так или иначе; люди меняются всегда, заметно или нет, ведь в этом и есть смысл существования. Однако где-то в глубине души страшно услышать от своих друзей, что ты — уже не ты. Это отпечатывается в мозгу как клеймо, которое навсегда отделяет вас друг от друга, не давая приблизиться, хотя и кажется со стороны просто ребяческим капризом. Во всяком случае, именно так двояко себя чувствовала Юзуки. До тех пор, пока не потянулась оправить чёлку и бессознательным жестом не скользнула пальцами по косе. Опустила на неё глаза и шумно выдохнула, поразившись дырявости своей памяти. — Ты об этом, что ли? Ну, решила, вроде как, сменить имидж. Обстановка располагала и всё такое. Говоря это, она ещё раз пригладила чёлку и дважды нервно подёргала кончик косы. Макото, имевший в виду не так сильно бросающиеся в глаза перемены, ободряюще кивнул. Всё равно было бы слишком сложно объяснить, о чём он на самом деле говорил: изменилась не столько сама Юзуки, сколько то ощущение, которое она когда-то вызывала. Да и вряд ли ей понравилось бы слушать, что она просто начала выглядеть куда более уставшей. Всё-таки когда-то слабо верилось в то, что Асакава вообще умеет уставать. Вот тебе и очередной удар лопатой по макушке — а то как-то даже позабылось, что жизнь, вообще-то, не стоит на месте не только у тебя. — Тебе идёт. Как-то лучше отражает твой характер. По-моему. На этот сомнительный комплимент Юзуки ответила, как полагалось — пренебрежительно-саркастичным взглядом исподлобья и угрожающе приподнятым кулаком. — Аккуратнее. У меня всё такая же тяжёлая рука. Макото ответил беззаботным смехом — тоже словно по методичке. Несмотря на богатый опыт, он был уверен, что нынешняя Юзуки не ударит; потому что прежняя давно уже попыталась бы пнуть его и, скорее всего, даже не раз. Что-то было не так, но что именно, Тачибана не понимал. Он вообще никогда не понимал Асакаву до конца: ни её маниакальной тяги к совершенству в любом деле, ни страха перед одиночеством посреди компании, ни вспыльчивости. Всё равно что пытаться разгадать заведомо проигрышную шахматную задачку. Хорошему отношению это, конечно, не мешало, но явно мешало сейчас вернуться к привычной манере общения, когда дежурные интонации и поступки не лезли наружу сами собой, а бал правила непринуждённая лёгкость. Расслабиться никак не получалось, несмотря на всё желание. Из-за этого Макото почти готов был просто сбежать. Наверное, будь на его месте кто-то другой, более близкий, всё было бы по-другому. — Жаль, что Хару здесь нет. Он был бы рад тебя видеть. На этот раз нервно дёрнулась бровь, а правая рука инстинктивно вскинулась потянуться к давным-давно восстановившемуся после травмы локтю, однако практически тут же вернулась обратно. Зато Макото ясно слышал, как хрустнула ещё остававшаяся на палочке карамель. Вот тебе и первые потери на пути триумфального воссоединения некогда сплочённой команды. Ни в чём не повинная конфета отдала свою жизнь во благо человеческого самообладания. Всё ещё лучше, чем оказаться в руках неразумного карапуза, который сжевал бы её первым же укусом. Юзуки болезненно поморщилась и вытащила сплющившуюся на конце палочку. Видимо, заодно с леденцом пострадали и она, и язык. Макото молча наблюдал, как Асакава спрыгнула с перил и направилась к урне. Зажатая в её пальцах короткая деревяшка походила на крохотное знамя, означавшее то ли капитуляцию, то ли призыв к переговорам. Однако чем бы ни была, она в итоге канула в мусорное небытие. Этот факт как будто придал девушке сил, потому как в следующую секунду она повернулась и вопросительно взглянула на старого товарища. — А вы что, больше не держитесь вместе? Как бы она ни старалась его контролировать, голос всё-таки дрогнул на последнем слове, прозвучав фальшивой нотой в самом конце безупречной музыкальной партии. Такой малости было более чем достаточно, чтобы как следует оценить ситуацию. Можно сколько угодно храбриться, но от ценного прошлого, превратившегося в прах по велению одного случайного щелчка, нельзя просто отряхнуться и пойти дальше; это тебе не смахнуть пыльное пятно с подола пальто. Оно всё равно догонит, собьёт с ног, втопчет в грязь и в итоге перегонит. Особенно, если тянуться к нему осознанно. Очевидно же, что Юзуки вернулась домой не ради увлекательнейших проводов двоюродного брата до дома после занятий в секции и даже не ради порции рамэна в любимой забегаловке. Дело было в Хару. Макото хотел бы сказать подруге, что Хару тоже очень переживал всё это время — не спал, не ел и постоянно думал. Но не мог. Не потому, что боялся предать доверие лучшего друга. А потому, что ничего этого не было. После национального турнира на выпускном году старшей школы Нанасэ просто стал отмалчиваться, и никто из клуба больше ни разу не слышал, чтобы он вспоминал об Асакаве. И никто ему не напоминал. Лишь однажды Тачибана попытался завести разговор, перед самым выпускным. В тот вечер они вместе сидели у Хару и старательно готовились к экзаменам. Уже одно это само по себе вызывало докучливые, как стая саранчи, мысли о неутомимой отличнице-президенте, весь прошлый год державшей их успеваемость буквально за шкирку, встряхивая всякий раз, как её начинало тянуть к земле. Но спусковым крючком стал сложенный вчетверо лист, выпавший откуда-то из кипы тетрадей Нанасэ, когда тот потянулся переложить их. И хоть он сразу же вернул бумагу на место, Макото успел узнать аккуратные строчки. То самое письмо, которое они все вместе читали перед последней эстафетой. О котором никто не вспомнил после. Которое, выходит, сохранил Хару. И его сложно было осуждать за такой поступок. — Интересно, как там сейчас Юзуки? Наверняка завалена делами ещё больше нас. — Она там, где хотела оказаться. Разве у неё могут быть проблемы? Вот и всё. После той фразы Тачибана как прикусил язык, так до сих пор и не решился его освободить. Конечно, буквально неделю спустя они встретили старых друзей Асакавы в Токио и говорить пришлось. Но только в тот раз, сидя в его гостиной, Макото действительно понял, насколько хорошо Хару помнил о своей ссоре с Юзуки. Примерно то же самое он ощутил и сейчас. Юзуки ничего не забыла и не собиралась. Она хотела просто превратить этот досадный эпизод в витиеватую тернию на пути к чему-то лучшему, сделать его обычным воспоминанием, не окрашенным ни в какой иной цвет, кроме нейтральной серости. Только и всего. — Да нет, дело не в этом, — отрицательно мотнул головой парень, когда стало ясно, что пауза стала просто неприлично длинной даже для разговора, внезапно прервавшего долгую разлуку. — Просто после того, как вступил в национальную сборную, он практически постоянно пропадает на тренировках. Уточнять, что последние полгода они оба провели в Европе, а в Японии оказались, поведясь исключительно на тоскливую ностальгию и нытьё младших близнецов Макото, пожалуй, не стоило. Ещё так многим нужно было поделиться друг с другом, что вываливать всё и сразу казалось глупым. Иначе их обоих попросту перемкнёт от осознания всего пройденного пути. И пройденного, что немаловажно, порознь. Ни к чему напоминать себе, насколько широкой стала некогда казавшаяся тонкой линией пропасть. Впрочем, Юзу и не обратила внимания на какие-то там малозаметные недомолвки. Судя по вытянувшемуся лицу, ей и сказанного хватило, чтобы хорошенько вглядеться в ту самую пропасть. Первой-то была её лопата. — Правда, что ли? Он прошёл отбор? — И довольно давно, — охотно кивнул Тачибана. Добавлять, что теперь дали, в которые она когда-то ушла, и для них перестали быть такими уж далями, он опять же не стал. В конце концов, никто из них не мог знать наверняка, с чем Юзуки пришлось столкнуться в своём осенённом благородным светом заветной цели настоящем. — Ну, от него стоило ожидать, — слишком зябко для майских сумерек передёрнув плечами, сказала Асакава. — Значит, всё-таки решился выйти в большой мир. — Лучше сказать «выплыть», — засмеялся парень. Девушка на мгновение отвела глаза, легонько толкнула ботинком перила лестницы и как-то невесело улыбнулась. — Это точно. Тачибану кольнуло инстинктивное желание вмешаться в чужие неприятности и помочь, но не успел он спросить, что произошло, как Асакава взглянула ему за спину и недовольно сложила руки на груди. Лицо её приобрело то самое выражение, которое когда-то заставляло всех должников, прогульщиков и впечатлительных учителей обходить её вдоль по стеночке. Всё же, некоторые вещи не способно изменить никакое время. — Наконец-то! Сколько можно тебя ждать? Не нужно было оборачиваться, чтобы понять кому недовольная реплика, произнесённая ни на грамм не размякшим президентским тоном, предназначалась. В образовавшемся молчании отчётливо раздавалось сбитое дыхание мальчика, в спешке собиравшего по раздевалке свои вещи, до того раскиданные в ещё большей спешке. Однако молчание долго не продлилось. Не прошло и минуты, как Мисаки, перепрыгнув все ступени за раз метнулся к Юзуки, стремясь если не повиснуть на шее, так хотя бы зацепиться за талию. — Юзуки! Бдительная Асакава сразу же отступила на полшага. В итоге тонкие мальчишеские руки смогли обнять разве что запах вечернего города. По-своему приятная компания, конечно, но только если другой нет. Непонимающе мигнув глазами, Мисаки озадаченно глянул на разведшего руками Макото и выжидающе уставился на сестру. На не до конца высушенных волосах поблёскивали крохотные капельки воды, край наспех заправленной футболки торчал из-за пояса брюк. Шнурки на одном кроссовке уже успели развязаться. А рюкзак выглядел так, будто вот-вот разойдётся по швам, хотя буквально полдня назад при том же наполнении и должном желании в него можно было сложить яхтенный парус. Словом, заметно было, что мальчик не с воздухом на встречу торопился. — Никаких объятий! — между тем категорично тряхнула головой Юзу. — Ты наказан за опоздание и теперь должен будешь сам тащить пакеты из супермаркета. Так что просто пошли уже домой. Пока, Мако-чан! Одним непринуждённым движением потрепав Мисаки по волосам и отсалютовав Макото, она повернулась с явным намерением пойти дальше по своим делам. А заодно прервать обрушившийся на неё в одночасье поток воспоминаний и открытий. С лихвой хватит для первого дня. Мисаки недолго стоял на месте и, машинально попрощавшись с Макото уже во второй раз за сегодня, направился за девушкой. Тачибана же едва успел опомниться прежде, чем они бы скрылись за первым поворотом тротуара. — Стой, Юзуки! Дай мне хотя бы свой новый номер, чтобы мы смогли тебя найти. Она, не оборачиваясь, подняла руку и небрежно взмахнула кистью. — Не волнуйся. Я сама вас найду. «... когда буду готова». Наверняка эти слова должны были прозвучать, но в итоге всего лишь мелькнули как само собой разумеющееся неясное послевкусие беспечного обещания. Трудновыполнимого обещания. Макото невольно усмехнулся. Выходит, Юзуки боялась встречи с прошлым так же сильно, как желала. Если не больше. — Ага! — только смог ответить он вслух её удаляющейся спине. — Слушай, откуда ты его знаешь? — наконец решился спросить Мисаки, когда они уже отошли от здания секции на добрых сотню метров. — Мы в одной старшей школе учились, — скупо отмахнулась Юзуки, будто бы вопрос был слишком глупым, чтобы ответить на него как-то иначе. — О, так ты и Нанасэ-сана знаешь? Она была уверена, что лимит на количество узлов, в которые могли от волнения завязаться её внутренности за сутки, уже давным-давно исчерпан, однако человеческие возможности — штука поистине безграничная. Кое-как сглотнув подкатившийся к горлу комок рыданий и нецензурных слов, Юзуки криво улыбнулась. — Типа того. Ответ прозвучал хуже отзыва о вкусе придорожной грязи. Тогда Мисаки пошёл ва-банк. Неосознанно, это ясно, но легче как-то совершенно не становилось. — А, так значит, это он тот парень, в которого ты по уши втрескалась? Дорого Юзуки обошлось сдержаться и не сбить у мальчика с шеи голову. Вместо этого она покрепче сжала лямки рюкзака. — Тебе кто такое сказал? — Аято, — без задней мысли признался Курамото. — Убью этого паршивца, — только и прошипела Юзуки, прибавляя шаг. Нет, точно хватит на сегодня потрясений. По крайней мере до тех пор, пока она не доберётся до тётиной навороченной кофемашины. Хотя знай она, что сделал Макото после её ухода, возможно, подумала бы сразу о чём-нибудь вроде целого пузырька с успокоительным. А ведь Тачибана всего лишь достал из кармана телефон, всего лишь зашёл в мессенджер и набрал там всего лишь одно сообщение. Всего лишь подтолкнул то, что и так должно было сдвинуться. Разве дружеская помощь — это плохо?***
Сложно представить, как много людей встречается друг с другом в течение одного-единственного дня — сталкивается, переглядывается, здоровается и расходится. Совсем незаметные встречи, даже не оставляющие следов в памяти, происходят постоянно, потому что так устроен человеческий мир; даже выйдя в магазин за продуктами не получится не пересечься взглядом ни с одним человеком, не выйдет не пройти мимо кого-нибудь и не обратить на него хотя бы толики внимания. Действительно знакомых людей среди этих случайных спутников мало. Друзей и близких и того меньше. Но со временем и каждодневные соседи по автобусной остановке, очереди за кофе или просто проходящие через тот же светофор становятся чем-то по-своему родным. Стоит той самой даме с чёрной сумкой не сесть утром на автобус, как становится странно тревожно. Чужеродное беспокойство настигает всякий раз, как некий мужчина в потрёпанном пальто не появляется в конкретную минуту на конкретном углу улицы или появляется, но без стакана кофе. И хочется верить, что они тоже волнуются, если не могут выцепить в толпе твоё лицо в те дни, когда ты сидишь дома с простудой. Они всё ещё чужие. Но общие ситуации, повторяющиеся изо дня в день, в конце концов становятся связующим звеном, незримо натянутым между ними и тобой. Уже невозможно просто выкинуть их из головы. Токио — до безумия огромный город; в нём больше десяти миллионов людей каждую секунду куда-то движутся так или иначе. И очень сложно удержать в памяти даже тысячную долю этого потока. Юзуки всегда знала, что живёт в одном из громаднейших муравейников мира. Осознала в первый же день, когда вошла в метро, глядя не под ноги и не на свою ладонь, зажатую в родительской руке, а прямо в размытое человеческое море. Оно омывало всё её существо волнами неуютного раздражения, порой сшибало с ног и начинало топить — но из этого моря Асакава хотя бы могла выплыть своими силами. Со временем, ходя в школу, на репетиции, гуляя с псом одними и теми же маршрутами, она нашла своих незнакомых знакомцев. Стала обращать внимание на кого-то кроме неизменного конвоира Сюити, его оруженосца Юджиро и их крестную фею Ханаби. Она знала, в какое время сосед с нижнего этажа заводит машину и за сколько глотков выпивает утренний кофе. Знала, в какую сторону повернёт та девушка, которая всегда в последний момент подскакивает к светофору. Знала, какие проездные у компании старшеклассников из соседней школы. Знала, что за то время, пока она ест мороженое у велосипедной стойки, бабушка из дома напротив успеет оплатить покупки на кассе. Знала даже, что за покупки у неё в пакете. И много чего ещё о многих других людях, постоянно проживающих жизнь рядом с ней. Это было неотъемлемой частью её собственной жизни. Осознание, что та жизнь давным-давно погибла, пронзило Юзу в тот самый момент, когда та самая «светофорная девушка» встретилась ей совсем на другом перекрёстке и повернула совсем в другую сторону. Именно тут она поняла, что всё безвозвратно поменялось. Любимое кафе закрылось, любимые сладости пропали из любимого магазина, привычные фасады перекроили. Этот город и думать забыл о ней, перетасовав и заново разложив те жизни, которые текли по его венам. И почему-то принятие этого оказалось в разы больнее, чем смирение с тем, сколько пережили друзья в её отсутствие. В конце концов, Юзуки была из тех, кто, меняясь сам и меняя будущее, хочет, чтобы прошлое навсегда оставалось успокаивающе-неизменным. Как ни крути, Токио был прошлым, к которому она всё время хотела вернуться. А теперь, выходит, и возвращаться не к чему. Всё нужно выстраивать заново. Обидно, чёрт возьми! Оставалось всего одно место, на перманентное постоянство которого Юзу ещё хоть как-то могла надеяться, хотя именно оно начало неумолимо изменяться ещё до её отъезда. Туда она и отправилась на второй же день приезда. Поднявшись с кровати с первыми лучами, чтобы неспеша собраться на работу, Шизука спросонья решила, что по-прежнему спит. Потому что расползающийся по квартире в седьмом часу утра запах свежего кофе выглядит как минимум подозрительно. Как максимум — наталкивает на мысли об излишней беспардонности ночных воришек. Впрочем, куда им до суетящейся на кухне племянницы, способной грохотом посуды поднять на уши всю многоэтажку. Сбежать Асакава успела ровно в тот момент, когда тётя достаточно проснулась для начала скандала. Усталость продолжала кататься по телу бесформенным кульком — то в одну руку, то в другую ногу, то в голову. Стоило бы весь следующий после приезда день посвятить валянию на диване, оградившись от любых нагрузок, больших чем поход до холодильника. Но Юзуки не смогла себе этого позволить. Даже не пыталась, откровенно говоря. Ещё вчера, аккурат перед тем, как окончательно выключиться, она знала, что проведёт весь день в компании своего самого большого и дружелюбного товарища. Большого в прямом смысле. Город — это тебе не человек, умещающийся на условных двух метрах футона. Больше жизни хотелось пройти по всем-всем улицам, заглянуть в каждую подворотню, выйти на каждой станции метро и автобусной остановке, посидеть в каждом кафе и зайти в каждый магазин. Она знала это тысячеликое, постоянно растущее и развивающееся существо как саму себя. И хотела снова это ощутить. Что родной город готов принять её даже теперь, после стольких месяцев, после всех изменений. Что он поможет сейчас так же, как помогал всегда. Цель у Юзуки была простая и конкретная. А вот путь к ней обещал быть очень извилистым. Она хотела наведаться на репетицию в студию, где когда-то начался путь, по которому она теперь шла. Но перед этим планировала хорошенько насладиться триумфальным возвращением. И обязательно в одиночестве; пока оно ещё было возможно. Ведь шанс случайно встретить кого-то действительно знакомого меньше малого, верно? В итоге к вечеру, когда она появилась на пороге знакомого до последней царапины на полу репетиционного зала, за плечами у неё осталась уже чуть ли не десятая часть всего столичного мегаполиса. Без тоскливых настроений, конечно же, не обошлось. Неизменной по-настоящему осталась, разве что кучка шумных карапузов, хоть и превратившихся вдруг в группу подростков, но не упустивших шанса повисеть всей толпой на шее у любимого сэмпая. Ещё не так давно Юзуки любого из них могла унести на плечах, стоя прямо, а теперь уже и на четвереньках бы не устояла. Но всё равно встреча с кохаями смогла порадовать её. В отличие от всего остального. Мое-сан уехала на Кюсю, ещё когда Юзу училась на втором году старшей школы. Вместо неё управление маленькой, но гордой студией приняла на себя её близкая подруга по университету. Асакава мало что знала о ней и уж тем более не занималась под её началом; живя в Иватоби, сложно было посещать еженедельные репетиции в Токио. Помнила только, что эта женщина тоже слыла неплохим хореографом. Однако не была Мое-сан. Это рушило для Асакавы всю привычную атмосферу. Главный удар, впрочем, нанесло окружение, а не люди. Беглого осмотра хватило, чтобы заметить, что исчезли из раздевалки все вещи, принадлежавшие ей и её компании. Все до единой: даже сдуру закинутая сто лет назад на шкаф футболка Юджиро и смятая бумажка с кодом от личного дневника Ханы, засунутая между шкафчиками, канули в небытие. Их следы сдуло ветром перемен, тут уж ничего не поделаешь. Закономерная часть взросления. Площадка у дома, вроде бы, всё такая же, но ты уже ни на одну карусель без ущерба для неё не помещаешься. Грустно. Всегда грустно, какой бы новая жизнь ни была насыщенной. Рано или поздно желание вернуться в прошлое настигает любого, самого твердолобого, стойкого и чёрствого, стоит только найтись правильному рычагу. Юзуки рычаг давным-давно стал не нужен. В какой-то момент все возможные, раскиданные по судьбе рычаги разом оказались сломаны, и сопротивляться стало сложно. Захотелось вернуться так далеко, как только возможно. И переиграть эту движущуюся словно в никуда партию заново. Странный вышел день, однако, выйдя на улицу, Асакава всё равно чувствовала себя лучше. Как ни крути, здесь её особое место. И этот факт никогда не изменится, сколько бы мебели оттуда ни вынесли и какие бы лица там ни появлялись. Вполне неплохое начало небольшого отпуска, призванного вернуть подобие душевного равновесия. Удачная первая процедура в терапии новыми старыми воспоминаниями. Теперь вполне можно было вернуться домой и улечься спать, чтобы завтра с чистой совестью начать обзванивать старых друзей и слушать их возмущённые вопли по поводу очередной игры в молчанку. Начиная с завтрашнего дня к местам станут присоединяться люди. И вот тут уже наступит время для по-настоящему депрессивных мыслей о быстротечности бытия. А на сегодня хватит и пронёсшейся мимо мешанины из чужих прохожих. Так Юзуки думала, выходя на крыльцо. До того, как подняла глаза на противоположную сторону улицы и замерла на единственной невысокой ступеньке как вкопанная. Вероятность встретить в толпе хорошо знакомого тебе человека ничтожно мала; и тем она меньше, чем больше желание повстречать конкретного человека. Нельзя не нарочно наткнуться на того, кого действительно ожидаешь увидеть. Юзуки очень хотела встретиться, но уж точно не сейчас. Надеялась, но не настолько, чтобы уверовать в невозможное совпадение. И в итоге попала в ту самую, размазанную по бесконечности вероятность случайного столкновения с человеком из прошлого. А может, просто всё дело было в том, что они давно уже стали совсем незнакомыми друг для друга? Всё равно как пешеходы, встречающиеся каждый вечер у перехода. Хару стоял прямо перед ней, отделённый разве что двухметровой полоской асфальта. Так близко, что ноги подкашивались. А ведь ещё вчера на месте дороги была значительная часть глобуса. Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз заглядывала в эти глаза, так похожие на безмятежную воду бескрайнего океана? Свободного океана. Асакава в любой другой момент смогла бы назвать точное количество месяцев, но сейчас, в эту конкретную секунду ей казалось, что все эти цифры — бред, а на самом деле пролетела уже целая вечность. Ведь в последнюю встречу она, помнится, запустила в него обслюнявленной игрушкой своего пса. Это тебе не чопорное рукопожатие с опущенными глазками в аэропорту. Захочешь — не забудешь. И уж тем более не забудешь те строчки, которые самолично написала карандашом на ещё пустом листе бессонной ночью перед отъездом. Она прекрасно знала, что изменилась. Сильно или нет — уже не так важно; важно то, что теперь она уже не была той же Юзуки, что и три года назад, впопыхах заканчивая старшую школу. И Хару не был тем же парнем, которого она видела в последний раз надломленным и до предела взвинченным, потерянным в собственном неопределившемся будущем. Это тоже было нетрудно понять. Однако принять — практически невозможно. И, даже увидев его, даже встретившись взглядом, даже заметив такое же сбившееся, как её собственное, дыхание и дрогнувшие руки, не хотела открывать рот. Потому что тогда точно пришлось бы смиряться с новой реальностью, где они давно не лучшие друзья, хорошо знающие друг друга. Пришлось бы говорить об этом. Но молчание оказалось ещё большей пыткой. — Х-Хару? Собственный голос показался Юзуки противнее скрежета резиновой подошвы по влажной плитке пола и суше хруста осеннего листа. Но по крайней мере она смогла этот голос подать. Это ли не достижение. И каково же было удивление девушки, когда Нанасэ заговорил совершенно спокойно: без трагичного надлома, без дрожи и пауз; будто они только вчера расстались, причём на довольно дружелюбной ноте. — Привет. — А…Эм… Ага. Привет. Давно не виделись. Одинаково железной выдержкой в паре едва ли смогут похвастаться сразу двое. А Хару и в лучшие времена легко её в этом обставлял. Но всё-таки, когда он во второй раз открыл рот, чтобы ответить, крохотный отголосок тревоги проклюнулся в голосе короткой запинкой о первый же, простой с виду звук. — Д-да. Вроде того. Эта простая деталь вызвала у Юзуки в груди укол почти болезненного облегчения. Значит, не ей одной волнительно оказаться в этой ситуации и отнюдь не только она понятия не имела, что и как следует говорить. Хотя сложно было отогнать от себя мысль о том, что парня волнует вовсе не неловкость, а мучительная обязательность происходящего. В конце концов, они обязаны были хотя бы попытаться помириться. Даже если никто этого по-настоящему не хотел. Ведь они…друзья, как-никак. Не зная, куда бы ещё деться, Асакава принялась бездумно тереть запястье, раскачиваясь на стопах, как пятилетка, признающаяся маме в вине за разбитый сервиз. Зато теперь знала, что стоит постирать шнурки на кедах. — Ну так… Может, хоть соврёшь, что просто мимо проходил? — неловко пробурчала она первое, что пришло в голову. — Это же будет неправда, — слегка поморщился в ответ Нанасэ. — Наверное. Но так мне хотя бы легче будет начать разговор, — выдохнула Юзуки, осознавая глупость собственных мыслей, но понимая, что никуда от них не спрячется. Однако в следующую секунду ей пришёл в голову куда как более насущный вопрос. За него она и уцепилась, встряхнув головой и напуская побольше будничности: — Слушай, а как ты… — Макото рассказал, — не дожидаясь, ответил Хару. Осекшаяся на полуслове, Юзуки не сразу переварила хлёсткую фразу, а когда переварила, всё равно не смогла отреагировать, продолжая только хлопать ресницами. Ну, конечно! Кто бы ещё это мог быть. Если что в этом мире и могло, и должно было остаться неизменным, несмотря на прошедшие годы, так точно дружба этих двоих; одна только дружба длиной в жизнь уже обязывала Тачибану первым же делом рассказать о своём спонтанном визите в плавательную секцию и о том, чем он закончился. Глупо притворяться, будто она этого не ожидала. — А, ну… Ну да, — кое-как выдавила Асакава, желая и расплакаться, и истерически расхохотаться. — А почему… — Просто интуиция, — пожал плечами Нанасэ. И от простоты этого жеста у Юзуки комок всего съеденного за день шоколада к горлу подпрыгнул. — Вот как, — невесело усмехнулась она, пряча глаза за чёлкой, а руки в карманах куртки. — Выходит, я настолько предсказуемая. На это Нанасэ не отреагировал, так что довольствоваться оставалось лишь их общим сбивчивым дыханием и повисшим в воздухе напряжением полнейшего отсутствия слов. Нелепица какая-то выходила. И хочется, и надо, но получается настолько плохо, что уже и не надо. Терпеть это было слишком невыносимо. Легче ждать появления спасательного самолёта, сидя без связи в лесной глуши с оторванными конечностями. Лучше уж просто забыть и попробовать заново. Как-нибудь, когда-нибудь. — Л-ладно, знаешь, поздно уже. Мне пора, — почти виновато протянула Юзуки, сходя со ступеньки и боком шагая вдоль стены; так, чтобы больше не стоять прямо напротив внимательно вглядывающегося в неё парня. — Тётя волноваться будет и вообще. Рада была увидеться. Ничего глупее сказать и нельзя было, — в таком-то разговоре — но всё равно лучше гнетущего, насквозь неловкого молчания. Наверное. Как бы то ни было, ей двигало узколобое желание просто сбежать и больше не думать о том, как сильно стягивает внутренности от одного только присутствия Нанасэ так близко, каким мучительным грузом ложатся на плечи те слова, которые она ему не сказала ещё тогда. Как сильно пугает то, что теперь они запросто могли обернуться пустышкой. Нужно собраться с мыслями и встретиться снова, но потом. Может, ещё через год или даже два… Поворачиваясь спиной, Юзуки уже готова была бегом сорваться с места вопреки элементарной вежливости. Но сделать этого ей было не суждено. В тот самый момент, когда занесённая нога должна была коснуться тротуара, тишину разогнал нерешительный шёпот. — Прости меня. Где-то в двух шагах пыхтела вечерняя улица столичного мегаполиса, на верхнем этаже ближайшего здания прыгало полтора десятка детей и звучала музыка — однако всё это происходило словно бы в обход крохотного островка асфальта, разделённого двумя молодыми людьми. Словно боясь, что парень исчезнет, что всё это просто морок её воспалённого бессонницей и нервами сознания, Юзу вихрем обернулась обратно. Если бы рядом никого не оказалось, она бы не удивилась. Возможно, выдохнула бы с облегчением. Но Хару остался там, где и был. На расстоянии жалких шагов, ни на миллиметр не сдвинувшийся. Это заставило Асакаву затаить дыхание, чувствуя, как рвётся наружу слишком уж громкий радостный вскрик. Остаться один на один было очень сложно, но одиночества она бы не пережила. За одно мгновение мир скукожился до размеров кадра из старого немого кино, или даже ещё меньше. И уж точно безмолвнее. Юзуки легко могла представить себя всего лишь картинкой, высвеченной на белой простыне, за которой с замиранием сердца следит восторженная публика, а где-то за пианино в углу в это время надрывается тапер, пытаясь придать сцене нужное настроение. Только вот она это настроение никак не могла уловить. Да и не старалась. Всё её внимание сосредоточилось на сжавшихся от напряжения кулаках рядом стоящего парня, глядящего совсем в другую сторону. И всем, что звучало у неё в ушах, были его последние слова. Собственные же показались простой бездушной надписью, которую никто и никогда не озвучит. — Что? — Прости меня. На этот раз голос Хару прозвучал куда громче и отчётливее, лицо его вскинулось навстречу девушке. Морок немоты и серости плоской картинки мгновенно рассеялся. Юзуки резко мотнула головой, отступила на шаг и схватилась за единственную закинутую на плечо лямку рюкзака с такой силой, с какой потерявшийся ребёнок хватается за протянувшуюся из толпы знакомую руку. — Хару, ты… — Она снова мотнула головой. — Не стоит, это же… — Нет, стоит, — резко перебил её Нанасэ, заставив испуганно отпрянуть. — Я ведь знаю, я обидел тебя тогда. Сказал, что… На этот раз перебила Юзуки, воспользовавшись секундной заминкой в его, казалось бы, давно подготовленных словах. Потому что не очень-то хотела снова слышать то, что когда-то встало между ними непреодолимой преградой. Невозможно было погрузиться в воспоминания ещё глубже, чем она это уже сделала. — Да, я помню. Но…забыли, ладно? Столько времени уже прошло. Взятый ею тон решительно не понравился Хару, так что он тут же недоверчиво нахмурился. — Но ты злишься, разве нет? — Я не…не злюсь. Честно. — Юзуки едва не выругалась вслух, поняв, что споткнулась на том самом месте, которое следовало проскочить на полном ходу, как колдобину на дороге. Уж за это он точно уцепится. Как бы Хару ни менялся, едва ли он стал менее внимательным. — Врёшь, — заключил Хару, подтверждая её мысль. — Ты всё ещё злишься из-за того, что я тогда наговорил. И я…прощу прощения за это. Мне правда стыдно перед тобой. Я ведь… совсем не хотел, чтобы всё так вышло. Не хотел обижать тебя. Но тогда я совсем не знал, что делать. Мне впервые в жизни было так страшно, и я во всех видел врагов. Всё так внезапно начало меняться, что просто… — Но ты же…был прав. Слова Юзуки прошелестели совсем неслышно, подобно шороху шин велосипеда, ползущего по обочине переполненного бешено несущимися гоночными машинами шоссе, однако они всё равно прервали парня. Теперь уже он вздрогнул от испуга, однако не отшатнулся, а наоборот шагнул вперёд. Метр, на который Асакава успела отступить, оказался ликвидирован. — Даже если и так, мне не стоило этого говорить, — упрямо продолжил Хару, несмотря на то, что опустившая глаза девушка его будто бы вовсе не слышала. — Стоило раньше извиниться. Сразу же. Но ты… — Он осёкся, заметив, как перехватило у неё дыхание, и торопливо перескочил на другую мысль: — Но сейчас я понимаю, что ты хотела сказать и что чувствовала. Я должен был сразу это понять, но слишком зациклился на себе. А теперь… Прошло и правда много времени. Но я не хочу, чтобы всё так продолжалось. Мы всё ещё одна команда. Так что…прости меня, Юзу-чан! Гулкое эхо последних слов повисло между ними, как мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть, не оставив после себя даже запаха. Отчаянно желая сжаться в комок, Хару, тем не менее, продолжал стоять прямо, судорожно сжимая кулаки, глядя прямо на макушку потупившейся Юзуки. В этот момент его вовсе не интересовало то, что она сменила цвет волос, или то, что теперь нервно потирала не локоть, а запястье. Как и она, он сейчас был не в Токио, а в Иватоби. Внутри того самого мгновения, когда всё в их отношениях пошло наперекосяк; именно там всё закончилось, там же и должно было начаться снова. Разница была лишь в том, что сейчас Хару было в разы страшнее — ведь ту Юзу он знал хорошо, а эту видел впервые в жизни. И не мог даже попытаться угадать, насколько отличалась одна от другой. Асакава молчала долго. Любое немое кино уже успело бы закончиться, пока она неподвижно стояла, невидящим взглядом уставившись в белую краску разметки на асфальте. Когда она наконец подняла голову, её глаза влажно поблёскивали. Однако, прежде чем этим бы успел озаботиться Нанасэ, она кинулась вперёд, раскинув руки, и со всей силой, с какой давили на неё прошедшие годы, прижалась к его груди. Знакомый запах кольнул ноздри — жареная скумбрия и дезинфекция для бассейна. На мгновение её отбросило даже не на три года назад, а на все четыре. В их первое командное лето, когда плавательный клуб увязался за ней в Токио. В тот самый вечер после ещё одного акта ссоры с Сюити, когда она в первый и последний раз обняла его. Уже тогда она знала, что будет всю жизнь благодарна Хару за то, что он вот так вдруг оказался рядом. И будто бы совсем ничего с тех пор не изменилось. Вовсе ему необязательно знать о том, что отголоски его сказанных в порыве злобы слов до сих пор иногда всплывали у неё в памяти, заставляя сглатывать их, как горькое лекарство от заведомо неизлечимой болезни. Не за чем знать о том, что это правда задело её за живое. И совсем уж не нужно знать, сколько соплей и слёз впитала в себя пушистая шерсть Шина, в которую она ревела, лёжа на полу. А ей необязательно вспоминать. Прошлое ведь на то и прошлое, чтобы его забывать.