Кассиопея

Сынмин никогда не раскаивался за совершенные преступления и уж тем более никогда не корил себя за это. Убийство друга отца и его самого было правильным выходом из той ситуации, в которой Сынмин находился тогда. Эти люди должны были умереть, должны были страдать, потому что сами приносили боль и мучения другим. После их смерти многим стало дышать легче, особенно Сынмину, у которого первое время подрагивали руки и бешено колотилось сердце, а после он понял, что это было к лучшему. Сынмин все еще помнит тот день. Помнит как впервые пролилась чужая кровь от его руки, помнит слезы сестренки, истошный вопль жертвы и разъяренный крик отца. Все это навсегда запечаталось в памяти Кима. После этого Сынмин всегда вспоминал роман Достоевского «Преступление и Наказание», которое на тот момент они проходили в школе. Это прозвучит неправдоподобно, но Сынмин в то время еще учился и читал этот роман. Только Хенджину не говорите. Ему этого знать не обязательно, хотя Хван тоже читал. Но как видите, на Хенджина он никак не повлиял, а на Сынмина тем более. С сестренкой с того момента они виделись всего раз, ее забрали в приют. А после, ему пришло письмо о том, что она повесилась во дворе после общего отбоя. Тогда, давно не плакавший и совсем нечувствующий боли, Ким, сам чуть ли не помер захлебнувшись в собственных слезах и горюя по самому светлому человеку в его жизни, которого он потерял. Сестренка была его единственной семьей и память о ней никогда не погаснет. С тех пор Ким Сынмин известен как самый отбитый и не умеющий здраво мыслить психопат всея большого, суетливого города. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» — перед тем как пырнуть свою первую жертву, подумал Сынмин вспоминая роман и Раскольникова с его теорией. И понял, что есть и третий тип, к которому он и относится. Это те люди, которые не знают своего призвания и ослеплены местью. Они могут убить — переживать, убить — ликовать. Они имеют сердце, да, но никогда не слушают его. Потому что знают, что будет больно, знают что это их погубит. Мозг — их лучший друг, с которым они всегда советуются прежде чем совершить что-либо. Эти люди самые бесстрашные, ведь пережили нечто ужасное, поэтому жизнь подтолкнула их на еще одно тяжелое препятствие — познать, кто же они на самом деле. А ведь многие из них все еще не разобрались. В этом мире есть и те, которые должны гореть в аду. Есть те, которые с рождения являлись тиранами и ими же умирали. Их нельзя называть людьми. Они приносили боль, страдания, мучения другим, с удовольствием наблюдали за чужими слезами и ни капельки не чувствовали вину. Им приносило это удовольствие, а те, кто являлся их жертвами и были тем самым третьим типом. Типом, который мстит. Они не знают их предназначение, но знают одно — отомстить надо. В начале им страшно, они не могут ничего сделать, не могут противостоять тем самым которые «право имеют». Они — «твари дрожащие», но из этих «тварей дрожащих» есть те, кто выбираются, есть те кто поднимаются, становятся сильными, не находят другого смысла кроме мести и теперь относятся к третьему типу «скитающиеся души». Пока душа не отомстит — она не найдет покой и продолжит скитаться по всему миру в поисках успокоения. Но после мести снова станет тем, кто не знает зачем и для чего он прибыл в этот мир. Такова уж их участь. «Слушай свое сердце, оно не подведет» Подведет, еще как. Все это хуйня. Лучше мозг, который вытащит тебя из всего того дерьма, в котором ты находишься. Хоть и говорят, что Сынмин бесчувственный козел и отбитый психопат, но сердце то у него есть и мозг, кстати, тоже имеется. Но Хенджин с этим не согласится. Сынмин думает, прежде чем совершать свои сумасшедшие и, как их называют, «необдуманные» поступки. Знает какой человек достоин жизни, а какой смерти. Сынмин не такой уж и бесчувственный козел, хоть с сердцем и не контачит, но мозг то имеется. Но знаете, сейчас Сынмин начал контачить с сердцем. Начал после Чонина и наконец нашел смысл своей жизни. Ким Сынмину было дано оберегать и любить своего лисенка Ян Чонина. Было дано осчастливить мальчика и показать ему светлое будущее, которого у самого Кима никогда и не было. Но для лисенка с красивыми глазами он все устроит, тропинку белыми цветами покроет, путь покажет, проведет. Лишь бы Чонин бед и горя не знал, лишь бы счастлив был и ходил хуи пинал. *** Все еще пропахший гнилью и перегаром дом, ветхая дверь, старые подрыпанные стены, с которых так и сыпется штукатурка, а на полу медленно умирающий мужчина, у которого органы внутри лопаются, превращаются в кашу и так и хлыщут наружу кровавыми комками. Ему больно, до жути больно. Страшно пошевелиться и потерять еще один орган, а после вот так вот просто умереть. Умереть никем, жалким ничтожеством. — Не убивай, — просит Нэд, выплевывая рвущийся наружу кусок. — Пощади. Сынмин закуривает сигарету, внимательно смотря на мужчину и усмехается. — Поздно, — он наклоняется к нему расплываясь в злобной улыбке. — Твоя же зависимость тебя и убила. В алкоголе был яд, который убивает медленно и очень мучительно. Ты и представить не можешь, что сейчас у тебя внутри. Ким не может просто так это оставить. Никто не смеет прикасаться к Чонину, оставлять на нем свои пометки и делать больно. Никто. Сынмин каждого на кусочки разорвёт. — Чонин нажаловался, щенок, — хрипит мужчина лишаясь печени и чувствуя дикую боль в области легких. — Я с матерью его расправился. Глупая была, но зарабатывала хорошо. Вот и подумал, что наверняка ему что-то оставила. А чтобы это получить, надо было и с ним то же самое сделать. Все равно мешается, да и не выживет он, его сожрут. Так зачем такого мне на спину, я лучше один и с деньгами. А ты что, теперь его содержишь? Забавно. И нахуй тебе такой? Он же никчемный. Сынмин кулаки от злобы сжимает, сигарету меж губ сильнее зажимает. Внутри бушующие бури не успокаиваются, а пламя в глазах не погасает, пока существо напротив дышит. — Я бы давно избавился от тебя, — шипит Сынмин, заглушая чувство ебануть умирающего отродья. Но своими руками не может. Яну обещал. — Но Чонин не разрешил, сказал, пусть живет, не пачкай руки, — он опускает голову, делая затяжку. — Даже несмотря на то, что ты сделал и какой ты мусор, этот мальчик хотел оставить тебя в живых, попутно все еще мечтая о твоей смерти, чтобы наконец начать жить спокойно. Ему то ты и должен быть благодарен. Я не тронул тебя, а это, наверное, везение. Потому что я, убиваю своими методами, особыми, когда ты сам будешь молиться о быстрой смерти и безумно желать ее. — Да кто ты, блять, такой вообще? — Кто я? — усмехается Сынмин. — Я сумасшедший! Боль в легких становится сильнее, пульс все слабее, органы не функционируют, лопаются, рвутся наружу. Это определенно конец для Нэда. — Чонин, жалкая шалава, а ты долбанный уебок, сдохните! — вырываются из мужчины последние силы. Ким не выдерживает, не терпит столько оскорблений в адрес школьника, ногой по лицу пинает мужчину и со злобным оскалом говорит, опускаясь к нему: — Ты, тронув Чонина, перешел тем самым дорогу и мне. А это значит, что мое лицо - это последнее, что ты увидишь, а мой голос - это последнее, что ты услышишь. Для тебя я самый большой страх, от которого ты никогда не сможешь спрятаться. Даже на том свете я не оставлю тебя в покое. За Чонина превращу и там твою жизнь в сущий ад. А смертью ты теперь не отделаешься. Покоя тебе никогда не будет. Каждый день ты будешь испытывать новый вид боли, и молить о пощаде. Но никто не услышит, никто не поможет. Я твой главный страх, — Сынмин поднимается на ноги, тушит сигарету об мужчину и бросает тому последнее. — Покойся с хаосом, гнилье. Ким уходит, а Нэд так и умирает, с ужасом в глазах, в отражении которых последний раз был Ким Сынмин. Перейти дорогу Чонину — значит перейти ее и Сынмину. А второй живым не отпустит. Никогда. *** Хенджин был счастлив находясь в компании Феликса и его мамы. Мама Ёнбока вновь захотела увидеться с Хенджином и наконец нормально познакомиться с новым другом своего сына, поэтому попросила Феликса пригласить Хвана на ужин. Хенджиновский торт благополучно добрался к получателю и Сынмин его, к счастью, не схавал. За это Хенджин больше всего беспокоился. И если бы Сынмин его все таки тронул, то Хван не мешкая угробил бы его своим семнадцатым. Давно, кстати, Хенджин не угрожал Сынмину. Пора бы напомнить этому придурку о том, что родимый семнадцатый всегда рядом с Хваном. Они неразлучны. — Ты уже доел? Давай еще положу, — улыбается женщина и тянется к тарелке Хенджина. — Спасибо, но я уже, кажется, наелся, — улыбается ей в ответ Хван. — Мне очень понравилась куриная грудка. Можете мне рецепт дать? Это очень вкусно! — Хенджин не преувеличивает. Мама Феликса действительно вкусно готовит. Хенджину понравилось все, без исключения, но именно эта грудка... — Зачем? Просто приходи к нам почаще, а я всегда буду тебе ее готовить, — смеется женщина и кладет сыну в тарелку добавки, пока тот мило возмущается, набив щеки. — Хорошо, — Хенджину от этих слов приятно, он счастлив. А Феликс, сидящий напротив, что недавно возмущался, выглядит еще счастливее. — Мам, отстань от него, — бурчит Ли. — Ему потом эта грудка надоест, и он сбежит. — Кушай, — мама пихает сыну в рот картошку и просит Хенджина не обращать внимания на слова Ликса. — Не правда, — отвечает Хенджин, тепло улыбнувшись. — Я никогда не сбегу. Хван смотрит на Феликса нежно, тепло и с любовью. По его голосу понятно — он не врет. Феликса никогда не бросит, никогда не оставит. Для Хенджина Ли Феликс целая вселенная. — Кушайте, — теперь уже Феликс пихает Хенджину в рот картошку, засмущавшись и покраснев. Мама делает вид, что ничего не было и задумчиво отпивает глоток сока. Хенджин, не ожидавший такого, выпучивает глаза, а после довольно улыбается наблюдая за милым, засмущавшимся Ликси. Ангелочек, как всегда, прекрасен. Вибрация телефона в кармане брюк прерывает все мысли, нарушая идиллию и оповещает о новом сообщении. На этот раз не с угрозой. От Сынмина. Вечно этот гандон не вовремя. «У меня к тебе важный разговор. Срочно» Что-то неладное. Хенджин хмурится, вспоминает своего конченого приятеля и на что тот способен, хоть и ждет когда Сынмин сдохнет, но переживает за него. — Извините, — виновато начинает Хван. Сынмин очередной раз что-то натворил. Хенджин чувствует. Надо спасать этого пиздабола. — Меня на работу вызывают. — В такой час? — удивляется женщина. — Да, — кивает парень. — Мне очень жаль. Я бы остался подольше... — Все нормально, Хенджин, — расплывается в улыбке мама, похлопав Хвана по плечу. — Приходи к нам еще и я приготовлю для тебя много чего вкусного. А ты принесешь нам новый тортик. Крем такой нежный был. — Спасибо, — еще одна теплая улыбка появляется у Хенджина на лице за этот вечер. Хван очень рад, что у Феликса такая хорошая и заботливая мама. Как же его мальчику повезло. Хенджину теперь на душе спокойно, что есть человек, который может позаботиться о Феликсе, когда Хвана нет рядом. *** Хенджин выходит на свежий воздух, попутно доставая из кармана куртки ключи от тойоты и быстро направляется к своей машине, получая смс о том, что Сынмин ждет у подъезда его дома. Поторопится Хвану стоит, Сынмин без него делов то наделает. Хенджин не успевает открыть дверь автомобиля, как его окликают. Окликают как в тот день, когда Феликс болел, когда они впервые нормально поговорили и познакомились лично. — Стойте, подождите! Хенджин бы и не обернулся, поспешил бы к Сынмину. Но это Феликс. Это его родной голос, который так и ласкает уши Хенджина, заставляет делать то, чего раньше бы он и не сделал. Мужчина оборачивается, видит своего ангела, что стоит в метре от него, и замечает как тот заметно напрягся и изменился в лице. Хван сам напрягается. — Ёнбок? Феликс не знает как начать, как правильно преподнести это Хенджину, метится, голову вниз опускает, с ноги на ногу переминает, боится. — Я много думал, — собравшись начинает школьник, теперь уже подняв голову и смотря на Хенджина так, будто вокруг ничего кроме привлекательного брюнета нет. Только он и Феликс. Больше ничего. Он не может оторвать от него свой взгляд. Хенджин прекрасен. — Все взвешивал, правильно ли это, или нет, А потом понял - да какая разница вообще. Главное ведь, что я чувствую на самом деле, а на чужое мнение обращать внимание не стоит, — Ликс с улыбкой вспоминает тот момент, когда Хван, в день их знакомства, поднял его на руки и понес домой, а после и слова брюнета о чужом мнении. Он его научил. — Я пытался контролировать, но не смог. Я решил дать волю, ведь для меня вы самых хороший человек на планете, подаривший мне тепло и счастье. Вы мне очень дороги и я боюсь вас потерять, для меня вы бог. Но почему же вы называете свою жизнь мрачной? Неужели все так плохо? Вы ведь назвали меня солнцем, назвали ангелом. Раз так, то я готов освещать вам путь в вашей мрачной жизни, — Феликс здесь запинается, задыхается, чувствует как сердце бешено колотится и вот-вот выпрыгнет из груди. Говорить становится тяжело, особенно то, что сейчас крутится у Феликса в голове и то, как он отчаянно пытается и хочет это произнести, совсем не имея надежды на взаимность, поэтому затаив дыхания резко выдаёт. — Хенджин, вы мне нравитесь. Нравитесь очень сильно и я бы хотел вас поцеловать. Хенджин оглох. Он совершенно ничего не слышит, кроме собственно сердца, что сейчас точно вырвется наружу и ускачет очень далеко от своего хозяина Хенджин онемел. Забыл все буквы и не может вымолвить и слова. Хван не может описать все то счастье, что сейчас испытывает. Эмоции накрыли его с головой, отняли умение здраво мыслить и сделали его инвалидом, который не в состоянии даже слова вымолвить в ответ ждущему школьнику. Молчание Хенджина для Феликса только все усугубляет. Паника охватывает его и в голову бьёт лишь одно - бежать. — Спокойной ночи, — вырывается из блондина и он спешит обратно в подъезд, пряча красные щеки, но ему не дают. Хенджин хватает его за запястье, прижимает к своей тойоте, а после впивается в давно желанные губы вовлекая в нежный поцелуй, который постепенно превращается в настойчивый и ненасытный для обоих. Сынмин подождет. Пошел он к черту! Феликс для Хенджина на первом месте, а потом уже все остальное. Ликс отвечает ему сразу, неумело, но с трепетом. Его губы такие мягкие, а на вкус такие сладкие. Слаще всех тех десертов которые Хенджин когда-либо ел в своей жизни. От Феликса исходит сладкий запах ванили, который безумно дурманит разум Хенджина, полностью овладев им. Сам Ли задыхается от нехватки воздуха и давно полюбившимся ликером с вишневыми сигаретами, но отпускать Хенджина совсем не хочется. Наоборот, хочется еще сильнее прижаться к нему. Парень обнимает его за прекраснейшую талию, даже сквозь куртку чувствует какая она идеальная и тоненькая. Феликсу до жути приятно трогать Хенджина, чувствовать его запах и ощущать тепло его губ на своих. Брюнет обнимает Феликса в ответ, отстраняясь и зарываясь в пушистые блондинистые волосы, вдыхая сладкий запах ванили. — Феликс, ты мне тоже нравишься, — а после нежно целует его в носик. Хенджин лжет. Феликс не просто нравится Хвану, он его любит. Любит до потери пульса и последнего дыхания. Хенджин будет любить его даже после смерти. Даже она неспособна будет разлучить их. Душа Хенджина навсегда прикована и полностью принадлежит Ли Феликсу. Блондин счастливо улыбается, сам целует Хенджина, сам льнёт к нему. Ликс в нем видит своего человека, к которому так привязался, которого так полюбил. *** Хван Хенджин, 24 года, киллер, наёмник, любит Ли Феликса, становится таким же отбитым, как и Сынмин, получив взаимность от Ёнбока. Все нормально. Но Сынмина, все-таки, по отбитости никому не превзойти. Этот гандон еще тот пиздабол. — Ты че так долго? — возмущается Сынмин, развалившийся на скамейке и чуть не сдохнув от скуки в ожидании Хвана, обнявшись с чониновским мячом, который забрал для малого на площадке по пути. — Коротышка задержал, — врет безумно счастливый Хенджин, усаживаясь рядом с Кимом. — Что ты там опять натворил? Что за разговор серьезный? — Та ничё, — пожимает плечами тот, принимая сидячее положение и откладывая мяч в сторону. — А ты чего так странно лыбишься? На тебя это не похоже. — Сынмин сразу замечает, и даже желание успевает загадать. Такого Хенджина он видит впервые. — Сейчас ты у меня так странно заикаться начнешь, — угрожает Хван, злобно стрельнув в него. — О, другое дело, — хихикает Сынмин, доставая сигареты и предлагая их Хенджину. Хенджин сегодня совсем не курил, а вот Сынмин наоборот. Мысли грызли его и не давали покоя, нагло хозяйничая в голове, а сигареты — единственный способ для него расставить все по местам и успокоить их. — Достоевского знаешь? — неожиданно спрашивает Ким. Хенджин аж дар речи теряет, а глаза его на лоб лезут. С каких это пор Сынмин таким интересуется. Обкурился уже что-ли, или бухнуть успел? — Знаю, — кивает Хван, отбирая пачку из его рук и сам берет себе сигарету. — Он «Войну и Мир» написал же, — задумчиво тянет Сынмин. Хенджин прыскает со смеху, вновь пугая безумца своим громким смехом, которых оглушительным эхом раздается по всему району. — Долбаеб! Лев Толстой написал «Войну и Мир», а Достоевский «Идиот» написал и «Преступление и наказание», — поясняет ему, задыхаясь и не прекращая смеяться. — Сам ты идиот, чего мужика оскорбляешь? — хмурится Сынмин, не понимая Хенджина. — «Идиот» - это роман! — Хван бьет Кима по плечу, и закатывает глаза наконец перестав смеяться и тяжело дышит. — Сам ты идиот, пидораз ебанный! — Все, — хмурится Хенджин, резко став серьезным. И чего Сынмин вообще заговорил об этом. — Я уже понял. Так что ты там про Достоевского говорил? — Ничего! — язвит Сынмин, обижаясь на друга. — Подожди, — доходит до Хенджина. — Так значит на долбаеба ты не обижаешься, а как идиот... — И что? — Да почему ты такой тупой? — закатывает глаза Хенджин. — Рассказывай, что сделал? Сынмин тушит сигарету. Желание курить совсем пропало, а Хенджин наоборот, ему надо успокоиться. — Да попросил Самуэля в бухло яд подмешать и отчиму Чонина дать. Он уже мертв, — опускает голову парень, зарываясь в свои волосы. Что-то ему покоя не дает. Совсем не дает. Вроде бы теперь все хорошо, нет того, кто будет портить жизнь Чонину, да и у них с лисенком сейчас все гладко. Но что это за чувство такое неприятное внутри? — А Чонин знает? Где он? — начинает беспокоиться за школьника Хенджин, сильно удивившись словам младшего. — Он дома, — севшим голосом отвечает Сынмин. — Спит и ничего не знает. Хенджин задумывается. Знал ведь, что Ким что-то натворит. Так и вышло. Еще одного человека жизни лишил. — С одной стороны это правильно, а с другой... — говорит он, посмотрев вверх, но так и ничего не спросив у неба. Хрень. — Как думаешь, как отреагирует Чонин, узнав об этом? О том, что ты в этом замешан? — Не знаю, этого и боюсь, — Сынмин впервые в жизни боится. И то не за себя, за чувства лисенка. — А что насчет тебя и Феликса? — Я тоже боюсь. Молчание повисло в глухом районе, создавая мертвую тишину, разрушаемую только свистом ветра, и тяжелыми вздохами двух замученных мужчин, уставших от злых мыслей и жизни, которая решила сыграть с ними злую шутку. Во многих окнах многоэтажек уже давно погашен свет, люди спят, погружаясь в свои миры, которые отличаются друг от друга чем-то своим, удивительным, а Сынмин и Хенджин впервые бояться, испытывая страшную боль и переживания. — Я устал, — вдруг выдыхает Сынмин, пнув опавший с дерева листок на земле, и берет мяч в руки снова прижав его к себе. — Давай съездим куда-нибудь? Возьмем с собой Чонина и Феликса, отдохнем. — Хорошо, — быстро соглашается Хенджин, так и не докурив сигарету. Не идет. — Только остальных с собой тоже возьмем. Им тоже отдых нужен. — Да я и не против, — достает телефон Ким, что-то херяча Самуэлю, который уже уснул попутно матеря Сынмина на чем белый свет. Вечно этот пидораз выспаться не дает. То Хенджину, то Чонину, то Самуэлю. А следующий кто? — У Чонина как раз каникулы скоро начнутся. — А куда поедим то, пидор ты ебанный? — Эм, ну... — Сынмин замялся. — Что-нибудь захимичим! Хван закатывает глаза. Типичный Ким Сынмин. Это уже обычай. — Мы с Феликсом... — Хенджин решает рассказать ему, надеется что тот поймет. «Друг» же. — Мы признались друг другу в чувствах. — Ебать, что? — выкрикивает Сынмин на всю улицу, попутно вскакивая. — Серьезно, что-ли? — Да не ори ты, уебище лесное! Люди спят! — хватается за голову старший. — А мне Чонин сказал, что тоже меня любит, — Ким чуть ли не завизжал как девчонка от радости. — А кто пиздел «Мне девушки нравятся, а вот ты...». Сам то гей и педофил хуев, — злится Хенджин, вспоминая слова Сынмина. — Вот ебан! — Не было такого, че врешь? — возмущается Сынмин, надувшись. — У меня семнадцатый с собой, уебашу нахуй! — угрожает Хван. — Да пошел ты нахуй! — выплевывает Сынмин, поднимаясь со скамейки. — Сам иди! — Итак иду, и ты иди! — Вот пиздюк! Хенджин накидывается на Сынмина, попутно натягивая тому капюшон на бошку и зажимая ее в своих руках, словно желая придушить. Парни начинают играться, и громко шуметь, пока их не прерывает идиотский рингтон Сынмина с тявканьем щенков, который стоит у него на уведомлениях. — Стой, — просит Ким, расплываясь в довольной улыбке. — Чонин пишет. Меня ищет. Ян наверное уже проснулся, соскучился и потерял своего пахана. Оба парня заглядывают в телефон, с любопытством читая сообщения от школьника. Но Чонин вовсе не соскучился. Кто-то спер его любимых крох. «Долбаеб, ты где шатаешься?» «Время видел? Ты меня одного бросил?» «Где мои миньоны из милла? Ты че, ебан, их выкинул?» «Я сейчас пойду и твоей бехе стекла разобью. Куда миньонов дел?» «Че молчишь? Я же вижу, что читаешь.» «Домой пиздуй, придурок!» — Тебе пиздец! — злобно смеется Хенджин, долбанув Сынмина по голове. Ага, ищет его Чонин. Ему делать что-ли нечего. Ким, переплюнув лучших из бегунов, хватает мяч и бежит к Чонину, получать пиздюлей, а Хенджин продолжает угорать на весь район своим фирменным смехом. Ну Сынмин пидораз!