Чужие грехи

В королевских покоях было тихо. Ласковый вечерний ветерок проникал в просторное помещение через резное окно, колыхал огоньки стоявших по разным углам комнаты канделябров, теребил балдахин над королевским ложем. Белая, лёгкая ткань слегка вздувалась, а потом вновь опускалась, скрывая простёртого на постели больного от чужих глаз. Бодуэн лежал неподвижно и, казалось, спал. Но нет, юный король был погружён в свои отнюдь не радостные думы. Он размышлял о дальнейшей судьбе Иерусалимского королевства. Что станется со Святой Землёй, когда его призовёт Господь? На кого она остаётся? Как долго ли протянет под скипетром Лузиньяна? На все эти вопросы король знал ответ. Вот только от этого ему становилось ещё тяжелее на сердце. Бодуэн выдохнул, прогоняя бередившие разум мысли. Архиепископ Тирский, всё время сидевший подле короля, словно безмолвная статуя, вдруг встрепенулся и обеспокоенно спросил: - Что такое, государь? Вам худо? - Нет-нет, отче, - успокоил его юноша, - всё в порядке. Просто мысли... - Понимаю, - покачал головой Гийом, - но государь, дитя моё, не нужно вам беспокоить свой и без того усталый разум. Кстати, - он решил тут же переменить тему, - я тут столкнулся с Тиберием. Он передал вам сообщение от барона Ибелина: тот прибыл в порт Мессины и вскоре должен отплыть с пилигримами к нашим землям, - падре указал на пергамент, оставленный на столе, - и ещё сказал, что скоро из госпиталя вернётся Каллас, чтобы омыть ваши язвы. Бодуэн усмехнулся сквозь маску. Вот ведь неугомонная... - Каллас... - Повторил он имя девушки. - Такая юная, такая бойкая, такая живая... И на что тратит свою жизнь? На ухаживание за безнадёжно больным, на попытки воскресить разлагающийся труп? Для чего? - Но ведь она это делает добровольно, - подметил старец, - значит, ей в радость быть рядом с вами и знать, что ее присутствие не напрасно. - Да... - Выдохнул король, - да, она сама мне это говорила. Совсем недавно. Совсем недавно она стояла вот здесь, у окна, говорила со мной... - Он на секунду замолчал. - Она касалась меня, отче. Совсем не так, как прикасаются лекари. Иначе... Так, как моя сестра прикасалась к своему покойному супругу, отцу моего племянника. Бодуэн осекся, словно бы стыдясь своих мыслей и слов. - ...Пусть это будет лишь наваждением одинокого сердца. Пусть будет обманом больного разума - я буду рад обмануться. Но глаза... Глаза не лгут, отче. Каллас всё время смотрит на меня так, как не смотрел ни один окружающий меня человек. В её глазах не читается ни отвращение, ни презрение, ни жалость, как у большинства моих подданных... В её взгляде есть ещё что-то. То, чего я раньше не знал. Старец в ответ лишь тихо улыбнулся. - Думаю, вы не ошибетесь, государь, - заверил его архиепископ,, мягко опустив ладонь на грудь короля в области сердца, - ибо это чувство невозможно принять ни за какое другое. Даже несмотря на то, что доселе оно было вам неведомо. Юноша вновь задумался. Он понял, на что намекает отец Гийом. Вот только его ощущения были весьма двояки: с одной стороны король был счастлив появившейся надежде хоть под конец жизни узнать, что такое быть любимым; а с другой все равно точило разум постыдное сомнение. Но Бодуэн чувствовал, что одно лишь имя, произнесенное невзначай, одно воспоминание о ее взгляде и улыбке способны развеять все страхи и дурные мысли. - Наверное, вы правы, - тихо произнёс Бодуэн, - пусть прошло слишком мало времени, да и мне отчего-то страшно называть то, что я чувствую, любовью, ибо никогда не знал ее, но.... Но я знаю одно: то, что я испытываю к Каллас, означает для меня жизнь. Желание жить, когда она рядом, и даже когда ее рядом нет. То чувство очень тёплое и ласковое, как она сама... - Бодуэн провёл ладонью по своей маске, словно бы протирая глаза, - если бы я был здоров!.. Если бы не эта проклятая болезнь, из-за которой вся моя жизнь наполнена душевной болью и сомнением! Тогда бы у меня не было никаких опасений, тогда бы я смог уберечь Каллас от всего того, на что она себя обрекает! Тогда бы я без страха принял то счастье, что дарует мне это прелестное дитя... - Он запнулся, выдохнув: - Если бы Господь сжалился надо мной... Отец Гийом украдкой смахнул навернувшуюся на глаза слезинку. Большую часть своей жизни он посвятил служению Иерусалиму и воспитанию Бодуэна, он всегда переживал за юного короля и жалел его. С ужасом и содроганием священник вспоминал тот день, когда обнаружил у принца первые симптомы смертельного заболевания... Ему всегда было больно наблюдать за душевными муками воспитанника, и теперь он безмерно радовался, что появилось то существо, способное пусть не прекратить их, но облегчить. Хоть на немного. - Мальчик мой, - произнёс архиепископ Тирский, легко погладив воспитанника по голове, - Господь тоже радеет за тебя. Несмотря ни на что. - Да... - Кивнул Бодуэн, виновато улыбнувшись, - простите, отче... Имея рядом вас, дорогой учитель, и поистине верных соратников, я не могу в этом сомневаться. Особенно теперь, когда Он вдохнул свежий ветерок в мою келью. Только по мановению Его руки в моей жизни могла появится Каллас. Мой земной ангел-хранитель, который сам нуждается в защите. И я готов оберегать её до последнего вздоха. Отец Гийом улыбнулся и, встав, осенил воспитанника крестным знаменем. - Да хранит Господь вас обоих, - произнёс он, - а теперь отдыхайте, государь, возлюбленное дитя моё. - Доброй ночи, отче, - ответил Бодуэн. Когда отец Гийом ушёл, король устало прикрыл глаза и задремал. *** «Задыхаюсь. Всё горит. Полыхает убивающим пламенем. Иерусалим в огне. Обрушивается купол храма Господа, погребая под собой сотни прихожан. Пыль, гарь, дым душат, забивают лёгкие. Люди погибают. Погибает город. И я вместе с ним... Господь, помоги нам...» *** Нежное прикосновение чуть тёплых рук к его лицу разбудило короля, вырывая из кошмара. Он чуть приоткрыл глаза и не смог сдержать улыбки, увидев над собой Каллас. Девушка протирала чело Бодуэна влажной корпией, приятно пахнущей травами. - Каллас... - Выдохнул юноша, попытавшись подняться. - Тише...- Каллас осторожно коснулась его плеч, призывая опуститься обратно на подушку, - простите, что разбудила вас, государь. Я уже заканчиваю, так что скоро вы вновь сможете уснуть. - Нет, дитя, ты не разбудила меня, - успокоил её король, - я сам проснулся. - Что-нибудь не так? Вы себя хорошо чувствуете? - Не тревожься, все в порядке... Просто дурной сон. - Расскажите, что вам снилось, - девушка присела рядом с ним, накладывая чистые бинты на его руку, - говорят, что когда произносишь плохие мысли вслух, их проще отогнать. Тяжело выдохнув, Бодуэн все же решился поделиться с ней своей тревогой. - Мне снилась гибель Иерусалима. Уже в который раз. Полыхал огонь, погибали люди, всюду были дым и смрад... - Он не заметил, как его ладонь аккуратно соединилась с теплой, чуть влажной ладонью девушки. - ..Мне часто снятся подобные сны, один другого хуже. И каждый раз на Иерусалим обрушиваются разные кары: то его заливает дождями, как во времена Ноя, то гибнет от холеры и чумы, то, как в сегодняшнем сне, сгорает заживо. Я опасаюсь, что эти сны могут оказаться вещими, Каллас. Эти предчувствия не дают мне покоя, и я не знаю, как бороться с ними... Выслушав его, Каллас чуть улыбнулась и аккуратно погладила его по руке. - Грядущее туманно, государь, и оттого мы так часто тревожимся о нем. Но с этой тревогой можно справиться, если подумать о настоящем. Подумать о том прекрасном, что окружает нас так часто, что мы перестаём замечать красоту этого мгновения, в котором мы живем прямо сейчас. Девушка бросила беглый взгляд на окно. - Посмотрите на пурпурное небо, и на то, как чарующе мерцают на нем первые звёзды. Скоро выйдет нарождающийся месяц, и… На миг замолчав, она будто прислушалась к чему-то и добавила тише: - Послушайте, как ласково и уютно трещит огонёк в масляной лампе. Выбившиеся из косы светлые пряди легко всколыхнулись от дуновения ветерка. - Вдохните свежесть прохлады, что дарует нам ночь. Каллас тепло улыбнулась, когда грудь Бодуэна медленно поднялась и опустилась от глубокого вдоха. - Вот видите, мой государь, - произнесла она, поправляя соскользнувшее с плеч короля шелковое покрывало, - вы дышите, а значит, вы живете. И ваш прекрасный город тоже живет, и готовится ко сну. К тихому, мирному сну, где нет места войнам и неурядицам. - Она тихо наблюдала, как умиротворенно и спокойно опустились веки короля, а его грудь вновь поднялась в размеренном, спокойном вдохе. Бодуэн внимал словам девушки, будто зачарованный этим волшебным моментом «здесь и сейчас», о котором говорила Каллас. И который оказалось совсем легко почувствовать. Призраки тревожного сна растворились, будто их и не было никогда. Осталось лишь то, что находилось рядом, и что было так прекрасно, как об этом говорила Каллас. Нет ни грохота бури, ни стонов умирающих. Нет ни адского пламени, ни чёрных вод Великого потопа. Есть только ночной ветер, трепещущее пламя в лампе. И есть она. Каллас. Его живая возлюбленная. И ее необыкновенно ласковые руки, которые никогда не должны были коснуться смерти. Уже в полудреме Бодуэн едва мог ощутить, как к его запястью всего на миг прижались мягкие, теплые губы, а едва различимый голос продолжал шептать: - Спите… Спите, мой король. Позвольте себе отдохнуть.