Чужие грехи

*** "Дьявол бы побрал этих своевольных баронов... Из-за их постоянных стремлений напасть не только на сарацин, но и друг на друга, мы рано или поздно потеряем державу. Надеюсь, я до этого не доживу." Поправив маску и накинув легкий белый капюшон, Бодуэн вышел из своих покоев. У выхода его ожидали верные братья-лазариты вместе с Каллас, чтобы сопроводить на совет баронов. Подойдя к королю, юная целительница протянула ему золоченый посох, чтобы у него была дополнительная опора. - Просим прощения, государь, - подал голос брат Матфей, - все мы не сможем долго пробыть с вами на совете, ибо в госпитале слишком много забот накопилось... Но к вечеру мы освободимся, точно освободимся... - Не нужно оправдываться, любезный брат, - мягко остановил его больной, - ваше дело благое. Не торопитесь, завершите все свои дела. В Иерусалиме ведь не один я страдаю подобного рода недугом. - Я останусь на совет, на всякий случай, - отозвался лазарит Иоанн, - и, если вы не возражаете, государь, возьму Каллас в помощницы. Взглянув на ту, Бодуэн одобрительно кивнул. - У меня нет права возражать. Улыбнувшись, Каллас проследовала за государем и лазаритами, на плечо одного из которых тот слегка опирался. Девушка дала себе зарок быть тише воды и ниже травы и держаться в тени. Но все равно, волнение одолевало ее: она ведь знала, как тяжело приходится юному королю во время подобного рода мероприятий. Его беда будто выставлялась на всеобщее посмеяние. Перед выходом во внутренний двор Бодуэн ненадолго остановился, вслушиваясь в голоса, доносившиеся оттуда. Братья-лазариты прошли вперед, к трону, чтобы помочь своему государю к нему подняться. Каллас тоже направилась к своему месту за колонной, но задержалась рядом с королем, уловив на себе его долгий взгляд. Девушка, тепло улыбнувшись, легко коснулась ладони возлюбленного и тихо произнесла: - Держитесь. *** Тем временем во внутреннем дворе стали потихоньку собираться рыцари и бароны Иерусалимского королевства. Тамплиеры и иоанниты тоже решили почтить совет своим присутствием, а значит, без ссор опять не обойдется: вспыльчивости и своенравности обоим орденам было не занимать. Молодые оруженосцы и привратники заняли свои вечные места между колоннами. Хотя их помощь особенно не требовалась: бароны всегда носили свои мечи с собой. Надо же во время спора чем-нибудь сердито по полу постукивать. Заняв отведенные для них места, в ожидании государя все стали переговариваться и делиться последними новостями. И, конечно, сплетнями. - Надеюсь, сегодняшний совет пройдет без свар, - произнес рыцарь дю Грей. - Да, давненько не было, чтобы все проходило спокойно, - отозвался сидевший рядом Ренальд из Сидона, - помню, бывали советы, когда из-за храмовников дело чуть ли до драки не доходило. Даже оруженосцы из-за колонн высовывались, забывая о своих постах от любопытства. - Рыцарь окинул взглядом молодых воинов. - Много незнакомых для вас лиц, досточтимый Ренальд? - Поинтересовался его собеседник. - Да, есть такие. Все молодые прибывают из-за моря, как погляжу. Эх, скоро эти желторотые бывалых вояк, как мы с вами, потеснят. - Не такие уж они и желторотые, - возразил вечный завсегдатай пиршеств, обжора Жослен де Куртене, - некоторые обучились военному искусству, даже успели боевое крещение принять. - Когда успели? - Удивился дю Грей. - А припоминаете, когда храмовники опять с торговцами неверных позабавились? Да так, что те не выдержали и стычку с обидчиками затеяли. Король наш тогда отряд на выручку повел, все надеялся предотвратить сражение, но было уже поздно. Бароны перевели взгляд на резной трон, где на советах восседал король. Ренальд из Сидона сочувственно покачал головой. - Со своей хворью еще и с сарацинами бился... Эх, не будет ему покоя до его весьма скорого конца, не будет. - А может, до его конца еще далеко? - Предположил дю Грей, - иные до глубокой старости с проказой живут... Может, и нашему несчастному государю так суждено? Вон, и наши лазариты помогают ему, все делают, чтобы зараза немного отступила. Да только, боюсь, толку от того все равно мало. Рыцарь де Куртене промолчал. Как и его сестра леди де Куртене, которая приходилась королю матерью, он с враждебностью относился к племяннику, хотя бы потому, что тот не особо жаловал его. Равно как и всех баронов за их былые самовольства. - Кто знает, - пожал плечами Ренальд, - кстати, о лазаритах. Кто это стоит позади трона короля рядом с братом Иоанном? Новый брат в ордене Святого Лазаря? Хотя... - Он криво усмехнулся, - глупо, конечно, но мне даже на миг показалось, что это и не брат вовсе, а сестра. - Ничего вам не показалось, - подал голос Жослен, указывая в сторону, - эта девица - дочурка покойного Ричарда, сенешаля Эйзенорского. Прибыла с его отрядом, вот, после гибели отца все в его госпитале ошивается. И в бой лезет, кстати. Она вот как раз была в отряде короля, когда они ходили тамплиеров и магометан разнимать. - Он противно хихикнул. Вновь обратив взор на заинтересовавшую его особу, Ренальд хмыкнул: - Сразу видно, что нездешняя. Северная, светловолосая, - на его губах промелькнула усмешка, - с чего бы ей бросать родную Англию и сюда приходить? Надо с ней поближе познакомиться и, так сказать, расспросить. - Негоже вам, благочестивому человеку, о подобном думать, - пожурил его дю Грей, сразу поняв намерения товарища - Не переживайте, досточтимый рыцарь, я пошутил, - хохотнул Ренальд из Сидона, - она же девчонка совсем. Да и не шибко хороша, вон, какой шрам на щеке. - Да уж, элемент, совсем не присущий девичьей красе, - прогремел Жослен, но тут же заговорил потише, - и вообще, об этой девице можно даже не помышлять. - Почему это? - Полюбопытствовал его собеседник. Де Куртене криво ухмыльнулся. - Потому что девчонка эта - Каллас, кажется, ее зовут, - говорят, любовница короля. Ренальд от удивления широко открыл глаза, но потом скептично посмотрел на собеседника: - Так уж и любовница? - Ну, так госпожа Агнесса говорит, - произнес дю Грей, пригладив свою окладистую бороду, - мол, слишком часто она остается на ночь в его покоях. Хотя, лично я сомневаюсь, что молодой девушке захочется возлежать с... - Как можно даже помышлять о таком... - Жослен с присущей ему манерностью закатил глаза. - Точно ли это так, сама королева не знает. Но вот то, что девица эта с любовью и нежностью относится к государю, абсолютно точно. А я лично считаю, что это не плохо, если эти ее чувства действительно таковы, - пожал плечами пожилой рыцарь, - король-то наш молодой еще, мальчишка совсем. Тело его для плотской любви мертво, а вот душа для сердечной жива. Рассмеявшись, Жослен де Куртене удивленно изогнул густые, как у филина, брови: - С каких пор вы стали так трепетно-внимательны к чужим интрижкам, уважаемый дю Грей? Сидящий рядом Ренальд из Сидона, имевший репутацию шутника, в этот раз не разделил веселья товарища и резко посерьезнел. - Тише вы, - осадил он разошедшегося Жослена, - и встаньте: государь идет. Завидев белый силуэт в дверях, присутствующие повскакивали со своих мест, дабы поприветствовать своего обреченного государя. *** Держа Бодуэна под руки, лазариты Марк и Лука помогли ему подняться на возвышение к трону, а потом удалились по делам в госпиталь к брату Матфею, передав вахту брату Иоанну и их подопечной, Каллас. Девушка старалась держаться спокойно и с достоинством нести службу. Она не могла уронить честь рыцаря Святого Лазаря. Поэтому ей приходилось лишь незаметно сжимать и разжимать кулаки под широкими рукавами рубахи, видя, во что превращается совет баронов. Рыцарь де Шатильон уже в открытую посыпал оскорблениями Тиберия, который держался на удивление спокойно. Ги де Лузиньян не хотел ввязываться в их разговор и лишь гневно сверкал темными глазами в сторону маршала. Тамплиеры и их магистр уже чуть ли не ввязывались в драку с рыцарями из ордена Госпиталя и гвардейцами. Почтенные сеньоры Иерусалимского королевства, владетели таких его жемчужин, как Антиохия и Кир-Моав, Алеппо и Эдесса, ругались между собой, словно сварливые торговцы, ничуть не стесняясь присутствия короля. Только когда тот оглушительно ударял золоченым посохом в пол и грозными речами пресекал их споры, они прекращали свои панибратства. - Неужели в этом совете была такая необходимость? - Вслух подумала Каллас и горько выдохнула, украдкой поглядывая на своего возлюбленного, прокаженного рыцаря. Ее тихие слова потонули в общем гомоне, - такая важность? - Раз государь решил созвать его, значит, была, - так же тихо отозвался брат Иоанн. Он тоже с тревогой смотрел на своего подопечного, ибо ясно понимал, что такие встряски тому идут отнюдь не на здоровье. - Разве может быть что-то важнее здоровья короля? - Благополучие нашего государства. Это - высший приоритет для всех нас. Сам король поставил его. - Лазарит покачал головой, - здоровье государя давно уже не волнует. Каллас устремила полный нежной печали взор на Бодуэна и произнесла: - Ни один город, ни одно королевство не стоит его жизни. Даже золотой Иерусалим. "С тех пор, как я пребываю в этом городе, я испытываю к нему двоякие чувства. Я ненавижу эту отнюдь не святую землю и одновременно люблю. Ненавижу, потому что она стала роком для многих ее славных, доблестных защитников. Люблю же потому, что душа и сердце Иерусалима - это его обреченный прокаженный король." *** После совета, который вновь прошел неспокойно, все стали собираться на обедню. За исключением Тиберия, у которого общество де Шатильона отбило всякий аппетит, и короля Бодуэна. Он давно уже не принимал участие в таких застольях, да и чувствовал он себя совершенно разбитым и усталым. Впрочем, как всегда после подобного рода мероприятий. С бережной заботой брат Иоанн поддержал под руки своего государя, позволив ему тяжело опереться на себя. Лазариту было больно видеть, как относятся подданные к своему обреченному королю. Но что-либо изменить было не в его силах. Проводя своего подопечного в королевские покои, лекарь помог тому переодеть чистую льняную рубаху и открыл окна, чтобы уставшему от долгих, бесполезных переговоров королю легче дышалось. - Благодарю за помощь, брат Иоанн, - отозвался Бодуэн, тяжело опустившись в кресло и протерев глаза. От утомленности и плохого самочувствия он опять почти ничего не видел. - Ты свободен. Иди к остальным, узнай, не надобно ли им чем-нибудь помочь. - Как прикажете, мой государь. А вы пока отдохните, не утруждайте себя никакими заботами и делами. Хоть ненадолго. - Обещаю, милостивый брат, - улыбнулся юный король, - а теперь ступай с миром. Учтиво поклонившись, лазарит спешно покинул королевскую опочивальню. *** Но Бодуэн и не думал о том, чтобы простереться трупом на своем ложе и не подниматься до конца дня. Когда пелена окончательно спала с его глаз, он встал и прошел на балкон, откуда часто любил смотреть на город. В дневном сиянии золотого светила Иерусалим был особенно прекрасен. Переливался и сверкал купол Храма в Скале, величественно возвышался Храм Гроба Господня, вдалеке едва виднелась Голгофа, словно замерев в ожидании возвращения Спасителя. Под ней суетился город: крестьяне, торговцы на базаре, рыцари... В обыденной суете Иерусалим был полон умиротворения и неземного спокойствия. Так могло показаться кому угодно. Но не королю. "Я помню этот край цветущим и удивительно прекрасным. Таким он был во время правления моего отца. Но не теперь. Теперь мое сердце обливается кровью, когда я вновь осознаю, во что превращается Иерусалим, и куда он идет. А идет он прямиком в пасть геенны огненной, ревущей голосами сарацинских зурнов. И самое страшное то, что я ничего не могу с этим сделать. Не могу спасти Святую Землю. Если бы я был здоров, то все могло бы быть не так страшно. Да только что теперь сожалеть о не случившемся?... Но я жив. Я все еще жив. Гниющий полутруп, пытающийся удержать страну в ее былом величии. Вот только надолго ли меня хватит? Что станет с державой, когда я отойду?" Король сжал в кулаки то, что осталось от его пальцев, и низко опустил голову, не в силах унять дрожащие плечи и застывшие в глазах слезы отчаяния и отвращения к самому себе, к собственной слабости и бессилию. Сзади раздались тихие шаги, постепенно приближающиеся. Но Бодуэн не обернулся, а лишь печально улыбнулся, уже узнав посетителя. Он чуть вздрогнул, неожиданно ощутив нежные прикосновения девичьих ладоней к своим плечам. "Чудное, доброе дитя... Она всегда вот так приходит ко мне, когда мне тяжко. Да и не только..." Сердце юноши наполнилось теплом и ледяной горестью одновременно, ибо он опасался того, чем может обернуться для его соратницы даже простое прикосновение к нему. Но он старался упорно об этом не думать. Хотя бы сейчас. А девушка глядит в голубые глаза государя, в которых все еще стоит влага. И тот, читая в ее взгляде сострадание и доброту, чувствуя почти омертвелой кожей тепло ее рук, вновь низко склоняет голову. - Прости мне мою слабость, нежное дитя, - произносит Бодуэн, стараясь контролировать предательски дрогнувший голос, - со мной бывает. Не обращай внимания. - Ну что вы, мой король, - почти шепотом отвечает Каллас, ласково проведя ладонью по его плечу, - вы же живой. И сердце ваше живое. И нет ничего постыдного в том, что сердцу так часто бывает больно. Юный король чуть улыбается, взглянув в лицо девушки и переведя взгляд на ее руки. - Спасибо тебе, Каллас, - уже более спокойно и мягко произносит он, - за твою безмолвную поддержку, за трепетную ласку. И поверь, мне грустно от того, что я не могу приласкать тебя в ответ. И от того, что нахождение подле меня для тебя губительно. - Будет вам, государь, - смущенно улыбнулась девушка, - не нужно вам об этом грустить. Видите, я здорова и полна жизни. Так что вам не о чем переживать. К тому же, губительнее для меня - ваше плохое самочувствие, как телесное, так и душевное. Прошу вас, постарайтесь не бередить свой разум тяжкими думами. - Она на миг умолкла, а потом добавила, - вы не одиноки в этой борьбе. - Я знаю, мой друг, - ответил юный король, прижав ладонь Каллас к своей груди, - знаю... "И от этого мне еще больнее... "