***
Погода понемногу становилась всё более дружелюбной, она сбавляла свои обороты, как и цикл альфы, который подходил к его довольно спокойному завершению, после активных суток подряд. Волк Юнги стал более послушным и в полной мере удовлетворённым, собственно, иначе каким ему быть, после тех дней, что он провёл с омегой в собственном пропахшем гнезде. В свою же очередь Чимин теперь узнал наверняка, какова жадность его соседа на самом деле, и, наверное, удивил его один единственный момент, когда альфа, любивший омегу так вкусно кормить, — по расписанию каждый час обязательно, — напрочь забывал не то, чтобы об этом, Юнги умудрялся не помнить о своих физических потребностях. Для него в приоритете стало слушать влажные всхлипы омеги и такие же мокрые звуки там, где они соединялись, а самым главным, непременно, было для него как можно чаще сцепляться с податливым телом под собой. И это были редкие периоды, когда Пак мог спокойно впихнуть в себя и в соседа что-то из еды, время от времени уговаривая альфу принять с ним ванну тоже. Несмотря на все жалкие попытки себя обеспечить какими-то калориями, за всё время гона пару килограмм Чимин всё же скинул. В этом был свой плюс, ведь из него ушёл как раз-таки лишний вес, который он набрал благодаря Юнги до того, как они настолько сблизились физически. Он планировал данный факт скрыть от альфы, и, естественно, у него это не вышло, чего ожидать однако стоило. Альфа не оставил без своего, уже по-немногу трезвеющего, внимания то, что в каких-то местах знакомого тела омеги пропала своя мягкость, поэтому в последний день гона Мин готовил для Чимина и кормил, а следом снова готовил и готовил целый день, время от времени прижимаясь к омеге, пока жарились блины на их староватой сковородке, которая по большей части испортилась по вине приготовления Чимином неудачных ужинов. Если бы они были всеядны, угли к столу стали бы их небольшой традицией. Но этим днём квартира пропахла только потрясающей едой, а весь Чимин альфой. Юнги больше не стремился вбиваться в привлекательную фигуру. Настал вновь черёд невинных, скорее, больше смущённых ухаживаний, а Чимину всё ещё было приятно, возможно, от того он и не чувствовал себя таким уставшим, как думал. Всё оказалось не так плохо, как беспокоился его сосед. Учёбу и работу в итоге они благополучно променяли друг на друга, ради тех моментов, которые совсем не жалко было провести вместе. Оно того стоило. И несмотря на всё произошедшее с ними и на возможность того, что после гона всему должен был прийти логичный финал — на подобие завершения их отношений в таком интимном плане, — но Чимин всё равно продолжал засыпать в чужой кровати, и её хозяин, который ещё некоторое время не планировал ходить на вечернюю смену в автосалон, конечно же, не возражал. Это было хорошо заметно по сверкающим чужим тёмным глазам, когда младший под предлогом посмотреть что-то вместе, шкодливо заглядывал в его комнату, и после ожидаемого согласия запрыгивал как будто не в саму постель, а сразу в объятья Мина. И это их устраивало. Им нравилось, и ничего против они говорить не решались, даже когда необъяснимым образом позволяли себе целовать друг друга: целоваться перед сном, пока губы не краснели до цвета спелой дикой вишни, целовать в щёки по утрам и перед уходом на пары — стало для них очередным привычным делом. Не стали отдаляться. Альфа всё так же не прекращал таскать еду в комнату, но уже в свою, где сопел Чимин, а омега не думал останавливаться дарить поцелуи в благодарность. Вместо нужных разговоров, вместо того, чтобы побороть в себе неловкость, Чимин решил впервые оставить всё так, как оно есть, — без слов. Его всё устраивало, очень, настолько, что он решил наивно довериться тому, что Юнги тоже. Раз возражений не было на этот счёт, то, да, всё в полном порядке. Так казалось для них удобнее. И Чимин не решился признать себе, что потерять то, что получает от соседа, он искренне страшился. Лишь благодаря осторожным объятиям по вечерам он уплывал от своих переживаний куда-то далеко, оставлял только его омегу наедине с тем уютом, беззаботностью, теплом и безопасностью, исходящими от Юнги. Так и прошли дни, а за ними неделя, может уже и две. В какой то момент Чимин подумал, что он по неведомой причине счастлив: от того, что ему есть зачем возвращаться в общежитие раньше положенного, ведь ужин сам себя не приготовит или в критичные случаи не закажет; есть, кого можно взять и ни с того ни с сего обнять, немного зацеловать и поговорить о всякой ерунде, которую будут обязательно слушать с искренним интересом и мягкой улыбкой. Чимину этого не хватало, с тех самых пор, как он, в попытке избежать родителей, перевёлся учиться на второй курс в этот город. Найти обычных приятелей на временное общение он смог, но ребята с группы были не для него, как и спонтанная выпивка после пар, лишняя трата денег на караоке и запах табака, въедающегося порой в его одежду. Он стал избегать совместных выходов на перекуры во время перемены, пока сам обычно стоял просто за компанию, а потом и вовсе стал избегать своих одногруппников, хотя в первые дни учёбы стремился получить от них какое-то внимание и произвести хорошее впечатление. Чонгук был единственным из его группы, кто разделял его интересы, но по вине своей занятости не всегда мог составлять ему компанию. В итоге его предпочтение, как провести личное время, выпало на своего прилежного соседа. Как, собственно, и в этот раз. Сегодня последний день незапланированного отпуска Юнги, когда тот мог вечером отдыхать, а не рыться в запчастях машин, и по этому поводу Чимина одолевала некая грусть. Без этого было никак иначе. Время их, безусловно, сократится до минимума, теперь же нельзя будет без забот наесться и полежать вместе перед экраном телевизора или же поболтать до самого рассвета. Но всё пошло совсем не по плану, которому омега собрался следовать. В первую очередь, перед тем, как отправить сообщение Юнги на середине последней пары по социологии, которую стоило бы слушать, ведь экзамены не так от него далеки, Чимин почувствовал недомогание: настолько оно оказалось сильным, что эти ощущения не сравнились бы с тем, что могли бы быть после нескольких смен подряд в торговом центре наедине с иногда непереносимыми детьми. Отвратительное состояние хотелось проигнорировать, списать всё происходящее с ним на что-то другое у него тоже, к сожалению, не вышло. Сдержать в себе завтрак и лёгкий обед в студенческой столовой тоже не получилось. Его тошнило настолько сильно, что грязный унитаз университета, в который он крепко вцепился, его не волновал. Одно желание — как бы поскорее это всё закончилось. Поначалу хотелось верить, что виной всему то, что он отравился. Но на это было совсем не похоже. На следующее утро всё повторилось. Юнги не было, он ушёл, как всегда не забыв оставить утренний перекус, на который смотреть было почему-то омерзительно. Сосед о его состоянии не знал, а Чимин не спешил говорить, как и о своих устрашающих догадках. И всё же, решиться их опровергнуть было невыносимо. Он уговаривал себя сделать это, наконец, чтобы легче потом было от того, что эти же догадки оказались неверными. И только на этом держалась его смелость, когда он сделал тест на возможную беременность. На пятом Чимин решил остановиться, но не смириться точно. Ожидать положительный результат стоило, но до последнего верить Пак не желал. Всё выходило крайне глупо, тупо, безрассудно и не по-взрослому, как он хотел бы. Да он в целом подобного никогда не хотел. Всё было идеально до, а теперь он в заднице, и очень глубоко, однако всё равно придётся из неё выбираться, как бы сильно жалкие слёзы не лились. Незнание и нерешённость, в каких он с Юнги отношениях, ситуацию не упрощало совсем, чтобы сдвинуться на шаг вперёд. Они молодые совсем, чтобы согласиться на такой груз, как стать родителями по такой тупости. Чимин отдалённо понимал, что вины тут вроде как нет ничьей, зато своё сознание и уже возникшие мысли не переубедить даже под риском лишиться жизни. Всё из-за него, Чимина. Он просто не мог думать иначе. По итогу вышло, что в этот вечер он впервые не стал спать в кровати Юнги. Голос альфы показался дрожащим. Только после чужого отказа поужинать вместе и после того, что омега пошёл из ванной в сторону своей комнаты, он и заговорил. — Чимин, я что-то сделал не так? От чужого выражения недоумённого лица Чимин почти что разрыдался, но уже казалось было совсем нечем. — Нет, мне просто плохо, хочу побыть один, — всё, что он сказал, перед тем, как закрыть свою дверь. И впервые на щеколду. Он просто не мог остаться там, в чужом уютном гнезде, хотя так сильно хотел. Такое бывает иногда. Обычно в таких ситуациях нужно поговорить, обсудить всё по душам, как раз сделать всё так, как Чимин считал правильным. Но считать это верным — одно, а оказаться в таком затруднительном положении и следовать своим советам, которые за всю жизнь ему были не нужны, — уже немного другое. Трудно себя заставить решиться на разговор, а со стороны казалось гораздо проще. На следующий день есть тоже не хотелось, даже смотря на свои любимые панкейки. Мутило от еды, скорее всего, больше не от плода растущего в нём, а от чувств жалости к себе и вины. Юнги не заслуживал такого отношения, чтобы сначала с ним сблизились, а потом ни с того ни с сего отдалились без весомой на то причины. Младшему бывало раз или два за последние недели «плохо», неважно из-за моральных переживаний или физического лёгкого недомогания, виной которому были в основном клиенты на подработке, но он всё равно был с Юнги и шутливо ныл ему в плечо о своих проблемах. Но ни разу не сбегал к себе с безэмоциональной лживой отмазкой. Чимин не мог с собой ничего поделать. И насколько же сильно он почувствовал себя идиотом, когда вдруг оказался в клинике для абортов, показавшейся более надёжной и дорогой. В порыве тяжёлых мыслей, наверное, поэтому он и записался на консультацию, не обдумав всё с более менее чистой головой. И всё же, когда пришла пора заходить в кабинет, он сбежал. Щёки от стольких слёз с беззвучным плачем горели, нос забился, как от самой сильной аллергии, которая как-то у него была в раннем детстве, а глаза не видели собственных ног. На ресницах солёная влага, которую он беспрерывно смахивал рукавом, впитывая всё то, что думал из него вышли за эти несколько дней. Мышцы лица ныли. На губах же чувствовалась привычная для него соль. Добраться обратно к себе в кровать у него едва получилось. По его мнению, самое странное, так это то, что ему не страшна сама процедура, она стала естественной в такие непредсказуемые ситуации, как нежелательная беременность, и в большинстве случаев безопасной. Его волновало больше то, что он почти умудрился сделать такой важный шаг, не предупредив и не обговорив с альфой, который, по сути, тоже играл во всём этом свою немаловажную роль. Юнги нужно узнать, быть может, он поддержит, подбодрит, или разочаруется и отвергнет в ответ. Чимину оставалось только рассказать. Оттого, возможно, станет легче.***
В квартире снова тихо, можно было бы подумать, что в ней никого на самом деле и нет, однако лёгкий аромат соседа деваться никуда не собирался в ближайшее время точно. Судя по всему, Чимин вернулся недавно и в очередной раз даже не заглянул на кухню, чтобы хотя бы что-нибудь нормально поесть. Юнги был вынужден не беспокоить младшего напрасно, ужинал вместе с привычным для него одиночеством, не заморачиваясь с готовкой вовсе. Пришлось вести себя так, как будто ничего его с Чимином уже не связывало. Силы иссякли, дни выдавались после долгого перерыва совсем тяжёлые, он отвык от рутины настолько, что не был способен держать свои руки крепче после смены. Тарелка, помыть которую Юнги ещё не успел, в итоге разбилась. Но каким бы ни было отчаянным его желание свалиться на пол, ему пришлось отогнать от себя эту густую дымку переутомления, из-за которой всё окружающее казалось блеклым, как те же звёзды на грязном небе города. Прибраться себя альфа заставил, пока в мыслях один за другим зарождалось робкое беспокойство, что своей небрежностью он нарушил чужой покой в комнате неподалеку. Переживания его не покидали даже после торопливого душа. Вся грязь с тела, на подобие ароматов незнакомцев, которые после гона Юнги стал переносить с ещё более сильным трудом, и собственный липкий пот смылись, вместе с этим малая часть облегчения мягким потоком накрыла его. Тело и разум чисты, но второе всё равно не планировало быть таковым, к сожалению, на желанный долгий срок. Дверь Чимина привлекла его внимание, как и мысли, только совсем недавно усмирившие себя, и сознание снова затопило неприятное чувство волнения. Чимин отдалился, а альфе стало так не хватать чужого присутствия, наверное, как и не хватало ему определённости и объяснения. Но как таковой храбрости для разговора у него почему-то не нашлось. Обычно омега вытягивал из него всё то, что считалось нужным озвучить, но не сейчас, когда это так требовалось. В коридоре темно, и хоть какой-то уличный свет с окон на кухне помогал различить границы стен, за которые Юнги иногда придерживался ночью, чтобы, например, как в эту минуту зашагать к чужой двери ещё ближе. Та последние дни была заперта. Чимин закрывался от него, а волк Мина на подобные действия со стороны омеги, к которому, видимо, сильнее привязался, визгливо скулил. Каждый вечер были жалкие надежды, что в какой-то момент замок тихо щёлкнет и откроется от его нажатия дрожащей руки. Он как будто выбирал через дверь единственный путь к своему спасению. И, походу, в этот раз ему повезло. Всегда, когда Юнги заходил на чужую территорию, он ощущал безграничную лёгкость от аромата омеги, и так было бы и дальше, если бы эта лёгкость из-за настроения младшего не сменилась на неприветливую тяжесть. Пускай Чимин и спал, но комната так и говорила о том, что хозяин её утомлён или расстроен чем-то, а может и всё сразу, но с Юнги своими переживаниями делиться посчитали неважным. Старший сразу принял этот факт с пониманием, однако не отметить то, что от этого невольно в сердце ныло, было нельзя. Дверь в этот глубокий вечер запирать от него не стали: может забыли, может пригласили к себе таким непонятным образом — не разобраться наверняка. Решение просто уйти показалось ему самым верным. Перед тем, как покинуть помещение, Юнги грустно улыбнулся, последний раз глянув на чужую макушку. Он привык в неё утыкаться по утрам своим носом, и отобрав у альфы такую возможность, день портился даже не начавшись. После всего с ними произошедшего, всё изменилось не в лучшую сторону совсем. Пол под ногами скрипнул, когда Юнги шагнул назад. — Не уходи, — вдруг послышалось из глубины комнаты. — Останься, если не держишь на меня обиду. Сердце в груди альфы задрожало как и голос омеги, который ещё сильнее скрылся под одеялом. Юнги никогда не был обижен на Чимина, только грустил от того, что тот стал отдаляться, не объяснившись, но при этом искренне надеялся, что всё само собой уладится. Конечно, были мысли, что ничего уже не вернётся в прежнее русло, именно в то, когда они сблизились так сильно, но старался верить в то, что остаться приятелями было ещё возможно. Хотя бы так. Юнги даже не думал отказаться, поэтому поспешил к кровати омеги, в постель которого осторожно залез. Чимина он обнял сразу, притянул к себе так близко, как только мог, и прижался носом в чужой затылок с тихим выдохом. Стало легче, оттого больнее, потому что следом, он уверен, последует разговор, тот, что совсем неизвестный и не беззаботный, как бывало на их общих ужинах. Чимин решился с ним поделиться тем, что его так волновало, и хотя бы услышать малую часть было бы достаточно для альфы. Только вот всё равно от всего происходящего сейчас с каждым своим бесшумным вздохом становилось на душе тревожнее. Волк Юнги недовольно затарахтел от внезапного ощущения, что его сосед стал меньше. Чимин как будто совсем не питался, игнорировал чужие ухаживания, которые не намеревались останавливаться, ведь Мин всё ещё готовил ему по утрам. — Не поранился? — тихо поинтересовался младший. Юнги не сразу сообразил о чём вопрос, но после вспомнил о несчастной тарелке, которых осталось в их навесной полке совсем мало. Он ответил таким же негромким отрицательным мычанием. Чимин лежал в объятьях тихо, но теснился ближе к альфе, к его теплу. Собственное тело всё никак не могло расслабиться, и лишь спустя какое-то время их напряжённого молчания, чего между ними ещё ни разу не было, омеге пришлось собраться с мыслями. Чимин скучал по заботливым сильным рукам, запаху и нежному взгляду соседа, поэтому осторожно, как если бы альфа спал, развернулся. Лицом к лицу, перебирая чужие пальцы. Кожа после стольких работ в автосалоне не огрубела, такая же мягкая, как губы её хозяина. Чимин бы поцеловал Юнги, но чувство вины не позволяло. Альфа, видимо, заметил в глазах напротив что-то непривычное для Чимина, и Юнги хотел было заговорить первым, наверное, успокоить и поддержать, но Пак набрался храбрости прежде, чем его успели перебить. — Я сглупил, и то, что произошло, больше моя ответственность, — каждое слово звучало дрожаще другого, а в горле тянуло так, словно слёз в нём осталось больше того, что уже успел из себя вылить омега. Чимину только хотелось надеяться, что перед своим соседом он не станет пускать сопли, но прекрасно понимал, что облажается, а оно так и вышло. Щёки щипали из-за высыпавшего раздражения от соли. Но Юнги не торопил и смотрел во влажные глаза с искренним волнением. — Но я не могу оставить тебя в неведении, ведь мы тогда были вместе. Поэтому ты тоже должен знать. Юнги не смог долго смотреть, как влага косо стекала из-под опухших век по переносице омеги. Его пальцы принялись бережно ловить слёзы. — Я всё ещё не понимаю тебя, — мягко подтолкнул альфа, когда монолог Чимина перестал звучать, уступая место тишине. — Твой гон, — начал младший. — Я осознанно принял решение провести его с тобой, помочь тебе тоже хотел с чистой искренностью, но что-то пошло не так. Видимо, таблетки не помогли. Из-за громкого шума в голове, по сигналу невидимого щелчка пальцев, оглушивших его, Юнги долго не мог понять смысл сказанного, пока слушал тихий голос омеги, уговаривая себя собраться в кучу. Только последнее предложение заставило его, наконец, очнуться. Он замер, вместе с его реакцией обмер и Чимин. Его покрасневшие глаза испуганно забегали по лицу альфы. До Юнги стало понемногу доходить вся серьёзность ситуации, а до Чимина то, что его сковал страх остаться одному: будет ли рядом альфа, поможет ли ему хоть как-нибудь, уже и не важно — материально или морально. Хоть что-то, но только не разочарование и крайне неподходящая ситуации паника. — В итоге я посчитал верным отправиться в клинику. — Ты сделал аборт? — внезапно поинтересовался Юнги, почти беззвучно. Но слова не казались грубыми, в них не было и капли осуждения, может быть, некая грусть, которую Чимин понять не смог. Мин относительно спокоен, однако феромон говорил сам за себя: он бился о стены комнаты в желании её проломить от безысходности и печали. Волк Юнги хотел всего омегу присвоить себе и даже с тем, что в нём, оказывается, стало расти после их близости, но трезвое сознание человека нужно было беречь, которое говорило о том, что Чимин по праву не его. Они друг другу никто. Омега мог и вовсе не говорить об этом, но всё равно предупредил, пока в глазах горела просьба о том, чтобы хоть как-нибудь его поддержали. — Я не смог, — из глаз стало литься сильнее, из-за чего пальцы альфы не поспевали собирать всё, что так стремительно выходило. — Мне нужно было сказать тебе об этом. И я совсем не знаю, что делать и как теперь дальше быть. Когда омега громко всхлипнул, Юнги молчаливо прижал его голову к своей груди, обнял так крепко, как всегда делал, и губами прижался к макушке, целуя её, целуя до тех пор, пока не успокоил себя и свой феромон, чтобы ими убаюкать эмоции Чимина. В самую первую очередь, главной проблемой было то, что они не так долго друг друга знают, чтобы решиться на подобный шаг, как воспитание маленького человека. И пускай Юнги остался последний год прожить в стенах университета, то Чимину ещё учиться полтора, и это второе, что заставляло задуматься о вытекающих из этого ещё более серьёзных проблемах. У Мина с каждым годом после совершеннолетия строились свои планы на будущее: он шёл умеренными шагами к поставленным целям; учился, высасывая из себя все возможные силы, сохраняя стипендию; работал так, чтобы с каждым месяцем доход увеличивался, потому и решился на вторую подработку; экономил, копил на дом, машину и путешествие, в которое бы обязательно отправился после получения диплома. Он был очень близок, накопление его родителей и наследство дедушки значительно ускоряли процесс. Пара десятков миллионов вон и ему бы хватило на двухкомнатную квартиру и машину, как альфа и грезил с самых времён средней школы. Но одна мысль о внезапном ребёнке на корню могла обрубить его мечты, будущее вместе с этим также поменяло путь в другое направление, в неизвестность. Это звучит тяжело для Юнги. Но Чимину значительно было бы труднее, и даже сейчас таковым и является. Мину страшно представить, что же у младшего творится на душе. Какое решение омега собрался принять — дело, по сути, не касается Мина, но ему где-то совсем недалеко в подсознании хотелось рискнуть своим будущим и дать шанс на создание семьи с Чимином. Если бы Пак не привлекал альфу, не манил к себе своей добротой, искренностью, трепетной отзывчивостью, то этого всего с ними, скорее всего, не произошло бы. Ради такого человека как Чимин, который за полгода знакомства оставался самим собой, настоящим, пожертвовать собой было не жалко. Другие бы Юнги посчитали безрассудным, другие стали бы насаждать советами, как же устранить проблему в виде залетевшего омеги. Только волновало альфу иное — решится ли Пак в ответ пожертвовать своим здоровьем, силами, временем на то, что ещё совсем неизвестно, под большим вопросом. Чимин потеряет значительно больше, чем Юнги. Влажные плачущие звуки продолжались ещё долгое время, а для них обоих втрое дольше. Юнги гладил по вспотевшей спине соседа и шептал что-то неразборчиво тому в волосы, больше успокаивая, говоря о том, что если Чимин не прекратит плакать, то станет ещё сильнее похож на пельмень. Глупые шутки, на удивление, помогали. Понемногу тишина в комнате становилась громче их дыхания. — Хотел бы ты оставить нашего малыша? Вздох Чимина вышел довольно шумным, по вине несмело произнесённых последних слов альфы, но прозвучали они с такой искренней надеждой, что захотелось безоглядно поверить в то, что счастливое будущее у него будет даже с таким крутым поворотом в жизни. Если только Юнги был бы рядом. — Если ты будешь рядом, то я могу ещё подумать. — Конечно, ты можешь, — Юнги осторожно приблизился, чтобы мягко поцеловать в нос напротив и спуститься неторопливо к губам. — Что я ещё могу для тебя сделать? Чимин слепо потянулся за оторвавшимся от него поцелуем, вновь его получая, прежде чем заговорить. — Нам нужно узнать друг друга ещё лучше. — Думаю, ежедневные свидания решат эту проблему. Альфа найдёт для этого время. — Ещё нам будет нужно копить на съемную квартиру и… Рот Чимина закрылся, когда к нему снова прижались. — Это тоже не проблема, не зря ведь я работал как угорелый. — Когда он родится, у меня будут экзамены, а потом снова год учёбы, и я не знаю, как буду успевать со всем. — Моих накоплений хватит, если я посижу год без работы с нашим малышом, пока ты пашешь в университете. На сердце от простого, но такого, оказывается, приятного «наш», возгорелось что-то настолько тёплое, из-за чего слёзы несчитанное количество раз растопились в глазах, подозрительно начав поблескивать. Альфа попытался зачесать за ухо омеги локон волос, но тот всё равно непослушно выскакивал. — Я прекрасно понимаю, что трудности нас не обойдут. Но тебе, правда, хочется довериться, — улыбка на лице Чимина вдруг слабо дёрнулась, когда альфа всё никак не прекращал накручивать локон ему на ухо. — После твоих слов всё кажется таким возможным. — Мы могли бы попробовать. И лично я готов это сделать, — с недолгим запозданием зашептал Мин в ответ. — Но тебе не стоит забывать, что ты всё ещё можешь подумать, как стоит тебе поступить. В любом случае, я буду рядом. Мин, непременно, будет, как и был рядом всю ночь, держа в объятьях и согревая лучше тёплых дней за окном, иногда поглаживая и сжимая так, как будто тот безвозвратно выскользнет из рук. Он по-прежнему был рядом, когда Чимин проснулся, всё это время не сомкнув век, любуясь чужим сном. В итоге он не удержался и зацеловал младшего, опухшего спросонья и ворчащего, пометил своим запахом полюбившееся тело и следом сразу же затащил на кухню. Это было самое счастливое утро. Первая цель на ближайшее будущее Юнги — закормить Чимина ещё сильнее не только едой, но и своей заботой.