Прости меня, моя мечта

      Пробиться вожатым в «Хэкеттс Куори» — сложно. Это поначалу кажется, что достаточно заполнить анкету, и дело в шляпе. Потом выясняется, что надо пройти кучу тестов, притащить гору документов и даже предоставить подтверждение пола. Приходится попотеть, но Райан исправно выполняет всё. Ему нравится идея провести лето в лагере, помогать другим и быть полезным — и совершенно не нравится перспектива всё лето долбаться с самоопределением и поиском пары. Вернее, с самоопределением всё понятно. Райан давно знает, что он альфа, ещё до того, как отправляется делать тест для лагеря. Лучше, чем быть омегой, но Райан, будь у него выбор, предпочёл бы оказаться бетой. Это ж было бы всё равно, что вообще не иметь пола. Никакой уродской физиологии, никаких заморочек с обнюхиванием омег. Просто спокойная размеренная жизнь, такая же, как и до раскрытия пола. Но не повезло. Приходится учиться жить, с тем, что есть. Со всеми этими гендерными ролями, и предрассудками, и какими-то нелепыми обязанностями. И идея сбежать на лето, пусть даже не на всё, в «Хэкеттс Куори» кажется Райану отличной. Омег там не будет точно: дети в том возрасте, когда пол ещё не раскрывается, а в вожатые берут только альф, как «прирождённых лидеров», или бет, которые хотя бы не подают дурного примера. Звучит как самое подходящее место для того, чтобы взять паузу и подумать, что он вообще хочет сделать со своей жизнью.       Компания вожатых в лагере подбирается хорошая, приятная. Помимо Райана, под руководством мистера Хэ трудятся ещё двое альф и четверо бет. Все друг с другом более-менее ладят, кто лучше, кто хуже, но в целом — никто не грызётся, никакого напряжения между вожатыми нет.       Поначалу.       Райан не то чтобы пытается стать душой компании — напротив, он не слишком часто общается с остальными. Легче всего ему общаться, пожалуй, с Кейтлин да с Ником. Иногда с Джейкобом — с ним, в принципе, не сложно, за вычетом моментов, когда он пытается вопреки своему полу быть эдаким альфой-альфой, что порой выставляет его не крутым, а глупым. С остальными ребятами Райан проводит время постольку-поскольку, когда их сталкивают обстоятельства, много вертится рядом с мистером Хэ, стараясь помочь, и начинает задумываться о том, что, может быть, такого рода работа с детьми звучит как неплохое призвание, с которым можно связать свою дальнейшую жизнь. Он успокаивается за первые дни в лагере, начинает ощущать безмятежность. Внешний мир с его сложными социальными конструктами остаётся далеко и не тревожит.       Потом вся эта безмятежность осыпается из-за сущей ерунды.       Дилан из тех непостижимых людей, которые умудряются заполнить собой всё, при этом словно бы не особенно стараясь. Он расслабленно болтает, много шутит, и поначалу Райану кажется, что от этого парня будут болеть уши и зудеть мозг. После выясняется, что не всё так плохо. Дилан подолгу пропадает в радиорубке, периодически делает оттуда какие-то объявления — но гораздо чаще просто ставит расслабленную летнюю музыку. Его присутствие словно размазывается тонким слоем по всему дню, ощущается не таким концентрированным. Он умеренно пристаёт ко всем поутру, беззлобно подкалывая, днём его вообще не видно и лишь изредка слышно, а перед отбоем он снова тарахтит как заведённый, переживая все впечатления дня. Запястье и сгиб локтя у него вечно заклеены полосками пластыря, словно там какие-то незаживающие ранки. Странный он. Позже Райан обращает внимание на удивительную уместность отдельных шуток: они выстреливают как раз тогда, когда вожатые на волоске от того, чтобы разругаться вдрызг, и неизменно так или иначе достигают цели. Либо шутка оказывается достаточно ловкой и разряжает атмосферу, сглаживая все острые углы, — или выходит неуклюжей, и тогда Дилан вызывает огонь на себя. Тогда на Дилана орут, а он смущённо дёргает круглым плечом, и на щеках у него болезненно пятнеет румянец, и лопатки острее выступают на спине. В целом он, похоже, всё-таки неплохой парень.       Райан ещё не представляет себе, как ему предстоит вляпаться.       Ему обычно вообще не приходится оказываться возле радиорубки — по делам его всё время гоняют совсем в других углах лагеря. Потом, примерно в середине смены, для детей организовывают масштабный квест. Прячут секреты, пишут километры указаний — и часть из них мистер Хэ вручает Райану в плотной папке и велит донести до Дилана, объяснить, как направлять игру объявлениями по радио. Райан слушается без задней мысли. Он застаёт Дилана в разгар какого-то вдохновенного спича, долго ждёт, пока тот закончит старательно каламбурить, — и наконец проходит в радиорубку.       — Ух ты, кого я вижу! Гонец с секретными документами! Никак от самого мистера Хэ? — приветствует его Дилан. Вертится на шаткой табуретке — лучшая альтернатива ди-джейскому креслу, какую только может предложить потрёпанный временем лагерь, — указывает на свободное место на столе и приглашает: — Раскладывай. Ну, или что там с этой секретной информацией надо делать?       — Мне надо объяснить тебе, как её использовать, — терпеливо говорит Райан. Словоохотливость Дилана его слегка напрягает и внушает опасения, что объяснять придётся долго. Он вытряхивает из папки исписанные листы, раскладывает на столе и зовёт: — Давай. Топай сюда.       — Всеми ногами, — дружелюбно откликается Дилан. Подходит вплотную, заглядывает через плечо, кивает в такт объяснениям, рассматривает сумбурный почерк мистера Хэ. И пахнет от Дилана так… ну, ничего особенного. Типичный для беты слабый запах кожи, смазанный и нежный. Но от этого запаха у Райана вдруг всё содрогается внутри, всё переворачивается, и в голове что-то необратимо надламывается. Райан теряет нить объяснений, сбивается на полуслове и растерянно комкает в пальцах лист бумаги. Господи. В этой радиорубке всё пропитано присутствием Дилана, и даже воздух ощущается как его второе тело, мягкое и чуть влажное. Райан облизывает враз пересохшие губы и заставляет себя продолжать выталкивать из горла слова.       Он чувствует нежное прикосновение — Дилан накрывает ладонью его плечо — и снова позорно сбивается.       — Эй, не надрывайся так. Ты же не проект защищаешь. Я тебе оценок ставить не буду, — замечает Дилан. И расслабленно улыбается: — Ладно, могу поставить тебе зачёт авансом. В красках распишу мистеру Хэ, как ты мне всё подробно и понятно рассказал, если спросят, обещаю и клянусь. Ты только выдохни, ладно? — В его голосе, поначалу привычно безмятежном, постепенно проступает волнение, и под конец Дилан начинает откровенно суетиться: — Чёрт, чел, да ты зелёный! То есть, не в прямом смысле, а… ну ты понял. Ну-ка, присядь. — Он тянет Райана за рукав, мягко подсекает его табуреткой под колени и суёт в руки бутылку с водой.       Райан жадно хлебает воду, пытаясь прийти в себя. Ему откровенно жарко. Дилан распахивает окна, впуская свежий воздух, и возвращается к Райану, садится рядом на корточки.       — Надо же, как тебя загоняли, — говорит он тихо и неожиданно ласково. Райан смотрит на него потерянно. На шею, торчащую из ворота футболки открыто и беззащитно. Думает, что если по этой шее провести языком, то кожа на ощупь и на вкус окажется именно такой нежной, как обещает тонкий тёплый запах, — чёрт, почему он вообще об этом раздумывает? От Дилана исходит странное ощущение уюта. Райан впервые обращает внимание на то, как преобразилась радиорубка: раньше похожая на захламлённый склад, теперь она аккуратно прибрана, в ней словно стало больше и пространства, и воздуха. Со старенькой техники стёрт многолетний слой пыли, и даже, кажется, вся техника каким-то чудом работает. Пока Райан хлопает глазами, бестолково разглядывая комнату, Дилан смотрит на него снизу вверх всё так же мягко. И под конец кивает: — О’кей, посиди-ка ты здесь, пока не полегчает. Я пока сам досмотрю, что за сверхценные указания передал мистер Хэ, если будут вопросы, потом к тебе вернусь. Или… о, точно, я пока с объявлениями закончу. У меня тут осталась парочка неозвученных. И они теряют актуальность с каждой минутой, так что время поджимает. Ты кричи, если что, ладно? И не вздумай падать в обморок, слышишь? У меня тут не медпункт, мне тебя откачивать нечем. Только если рот-в-рот.       Райан кивает. И пялится Дилану в спину как заворожённый, тщетно пытаясь прогнать наваждение; у него вместо мозгов — каша с невнятными комками. И мысли в этой каше все сплошь непривычные, каких никогда раньше не было, и никак их из головы не выкинуть. Дилан склоняется над микрофоном, опираясь ладонью на стол — ему приходится стоять, потому что единственную табуретку он уступил Райану, — а Райан прикипает взглядом к его лопаткам, остро и хрупко проступившим под растянутой футболкой. Дилан что-то многословно рассказывает на весь лагерь, а Райан слушает, не особо улавливая конкретных слов, просто плывёт по волнам мягких интонаций. Он даже не ощущает толком, как течёт время. Кажется, можно вечность так просидеть: забыв о том, что в лагере кипит жизнь и ждут дела, просто следить за тем, как Дилан ловко управляется с радиоэфиром.       Да что за чертовщина.       — Ну вот. Лагерь в курсе всех срочных новостей и какое-то время не пропадёт, — объявляет Дилан, выключая микрофон. Оборачивается к Райану, окидывает его оценивающим взглядом и отмечает: — О, зелень выцветает. В смысле, ты выглядишь лучше. Как сам? Нормально?       — Нормально, — неуверенно соглашается Райан. Ничего не нормально, у него же крыша едет, он же думает непрерывно о какой-то чуши и никак голову привести в порядок не может. — Слушай, я… пойду, наверное. У меня… куча дел ещё, — он откровенно и позорно сливается, почти бежит, надеясь, что если Дилана не будет рядом, то и страшная спутанность мыслей исчезнет. — Ты досмотри пока это всё сам, ладно? И подходи вечером, если вдруг будут вопросы.       — Ага. Обожаю чтиво, — говорит Дилан. И уголок губ выгибает так, что поцеловать хочется. Райан спешно вылетает из радиорубки, пока ему в голову не пришло что похуже — и ещё успевает услышать, как у него за спиной Дилан начинает шуршать листами.       До вечера Райан пытается осознать произошедшее. Получается из рук вон плохо. Он не должен так реагировать на бету. Максимум — на омегу, да и то, Райан полагал, что это с ним случится глубоко потом. Как минимум не раньше, чем он поступит в колледж, чтобы все эти альфа-омежьи проблемы поменьше мешали обучению. И уж точно он не рассчитывал, что гормонами ему будет срывать крышу прямо в «Хэкеттс Куори». Здесь же только альфы и беты! Здесь не на кого среагировать! Альфы ведь всегда выбирают себе в партнёры только омег, разве нет? Райан барахтается в этих бестолковых мыслях, но так ни к чему и не приходит — а вечером рядом с ним снова возникает Дилан. Он вертит в руках папку с записями мистера Хэ, неловко подёргивает круглым плечом и признаётся: — Я в целом понял, но в целом не понял. У тебя будет пятнадцать минут обсудить эту всю вашу систему? Ну или хотя бы десять?       Райан честно пытается не спятить, пока объясняет Дилану общую идею игры и отвечает на вопросы. Они вдвоём сидят на скамейке у главного корпуса, изредка сталкиваясь коленями и локтями, разбирают витиеватый почерк мистера Хэ и даже дерзают кое-где кое-что изменить на свой страх и риск. Райан почти непрерывно чувствует плечом тёплое плечо Дилана. В этом есть что-то очень приятное и умиротворённое — вместе вычитывать и править текст объявлений для квеста. Дилан всё порывается разукрасить текст шутками и дешёвыми каламбурами; временами Райан ему это позволяет, но чаще просит не усердствовать. Кажется, они в итоге всё-таки перекособочивают половину текста. Кажется, завтра квест тоже пойдёт наперекосяк и как попало. Райан не очень понимает, насколько это правда; гораздо больше, чем на итоговый текст, он обращает внимание на Дилана. На то, как он то сосредоточенно сводит, то высоко вскидывает гибкие брови, и как задумчиво ведёт карандашом вдоль тонких губ. От нежного запаха кожи кружит голову. Райан не понимает, как ему бороться с этим наваждением. Это же… как будто… неправильно?       Крохотную вожатскую комнату он делит с Ником. Ник спокойный и рассудительный, лёгкий в общении. Обычно перед сном они вяло обмениваются накопленным за день опытом, рассказывают, кто из детей что отчебучил и как пришлось с этим справляться. В этот раз Райан думает, что их привычный вечерний разговор пойдёт совсем по другому руслу. Он неоднократно видел, как Ник робко, осторожно пытается ухаживать за Эби. Лезть в чужую личную жизнь — некрасиво, но Райан и не планирует так уж копаться. Ему просто надо немного разобраться. Он осторожно окликает: — Ник? Скажи, пожалуйста, а ты и Эби… вы, получается, встречаетесь?       Ник немедленно вспыхивает, краснея неровными пятнами.       — Ну, это ты преждевременно, — говорит он смущённо. — Просто Эби… ну, славная. И нравится мне. Я бы очень хотел, конечно, чтобы мы встречались — но нет. Пока нет. А к чему ты спрашиваешь?       — Просто хочу понять, — честно отвечает Райан. — Вы же… оба беты? Разве так можно?       Ник озадаченно моргает. Потом его глаза начинают смеяться, когда он легко уточняет: — Ну, а почему нет? Разве это аморально или законодательно запрещено?       — Да не то чтобы, — смешивается Райан. — Просто кругом вечно долбят, что правильно, когда альфа с омегой, а всё остальное, типа, от лукавого. Вот я и… не знаю.       Ник присаживается на край кровати. И смотрит внимательно, пытливо.       — Не понял, — говорит он наконец. — Ты, типа, переживаешь за нас с Эби? Или волнуешься из-за того, что у тебя самого там на личном фронте?       — На личном, — сознаётся Райан. Ему кажется, что этот разговор дальше Ника не уйдёт, не станет предметом завтрашних сплетен. Поэтому он решается на полуправду: — Мне вроде как понравился один человек, но… это бета. А я всю жизнь вроде слышал, что так не бывает, что у альф не должно вставать на бет, на омег только, и я… не знаю теперь.       — Давай ступенчато, — говорит Ник очень-очень серьёзно. — Если ты вздумал положить глаз на Эби, я тебе этот глаз выбью. — Он смешливо фыркает, подчёркивая неловкую шутку, потом продолжает: — Ну, а в остальных случаях — какая разница, если тебе, как ты говоришь, нравится человек? В конце концов, ты же альфа. Хозяин жизни. Ты можешь просто топнуть ногой, зарычать и сказать, что никого не должно ебать, кого ты ебёшь. В смысле, волновать, кого ты любишь. Да, вот так лучше. В чём проблема?       — В голове, — хмуро отвечает Райан. Нельзя просто так взять, скомкать и выкинуть то, что ему в голову вдалбливали столько лет. Но лёгкие рассуждения Ника вселяют робкую надежду: значит, бывает и по-другому. И никто от этого, похоже, не умирает. Райан думает, что надо бы сказать Нику «спасибо». Но вместо этого выдаёт: — Хочешь, поменяемся группами на завтра? Возьмёшь маршрут, параллельный с Эби. Только новый список подсказок придётся за ночь выучить.       — Выучу. Там не сложнее таблицы умножения, — радостно обещает Ник. — Спасибо, чел! Реально, спасибо. Я хотел этот маршрут. Это щедро с твоей стороны.       — Тебе спасибо, — отвечает Райан. Они меняются листами с подсказками, помогают друг другу уложить в памяти новую информацию. Это занимает время; потом ещё пару часов Райан без сна ворочается в кровати с боку на бок и размышляет. Думает про Ника, который намерен продолжать добиваться Эби, какого бы пола они оба ни были. Думает про Эмму, которая позволяет себе завести летний роман, и приблизительно не укладывающийся в рамки стандартной схемы «альфа плюс омега». Правда, Эмма не выглядит так, словно готова хоть на миг отнестись к этому роману серьёзно, она явно с Джейкобом просто играет, — но тем не менее. Никто её за такую связь не осуждает и не порицает. Значит… ничего страшного? Райан размышляет долго и поутру встаёт откровенно не выспавшимся.       — Доброе утречко, Хэкеттс Куори! — а вот Дилан, судя по тому, как бодро звенит его голос в динамике, бессонницей не страдает. — Ну что, все готовы к грандиозному забегу не на жизнь, а на смерть? Меньше часа до начала! Держите нос по ветру и не забывайте завязывать шнурки!       У группы ребят, которую по квесту ведёт Райан, один из самых неприятных маршрутов, но и энтузиазм хлещет через край. Они бесстрашно лезут через самые колючие кусты, жарко спорят из-за подсказок, выискивая правильные ответы, очертя голову бросаются проходить испытания — в общем, не устают бороться за каждое победное очко. И живо реагируют на объявления по радио, которые Дилан не менее живо им вбрасывает.       — Запомните меня молодым и красивым. Тут возле рубки ходит огромный медведь, — драматически сообщает он и чем-то хрустит так, словно динамик вот-вот сдохнет. А через некоторое время меняет показания: — О, чёрт. Или мне придётся запоминать вас молодыми и красивыми. Медведь движется на восток! И он намерен откусить голову, филей и десять победных очков от каждого, кто попадётся. Берегитесь! Не становитесь медвежьим обедом.       Этот текст совсем не похож на тот, что написал мистер Хэ. Он, кажется, состоит из импровизации на добрых девяносто процентов. Но детворе нравится. Дети воодушевлённо хохочут и бросаются врассыпную, когда по лесной тропе, топоча, проносится густо загримированный под медведя Джейкоб.       Все усилия, однако, за целый день напряжённой гонки позволяют взобраться только на второе место в общем зачёте. Выигрывает группа Эммы. Райан слегка подозревает, что Эмма жульничала — с неё бы сталось ради победы, — но ничем доказать это не может, поэтому не раскрывает рта и никому не портит торжество. После игры он снова улучает момент, чтобы заглянуть в радиорубку. Ему о многом хочется поговорить.       Дилан выглядит так, будто на нём ездили. Завидев Райана в дверях, он взъерошивает волосы и неловко смеётся: — Блин, прости, чел! Я так волновался, что весь текст спутал! Оказывается, вообще не могу читать с листа, представляешь? Путаюсь и строчки теряю. Я пытался своими словами пересказать как мог… но, по-моему, не очень смог. Прости.       — Ну, мистер Хэ, может, и не оценил — но, по-моему, вышло нормально, — обнадёживает его Райан. — Текст, конечно, вышел фривольный, но по сути правильный. Всё нормально. Чем ты так залихватски хрустел? — Он ждёт ответа вроде «шуршал бумагой», но дожидается по итогу вообще не того.       — Луковые кольца, — неожиданно говорит Дилан. И пускается в путаные объяснения: — В смысле, не сами кольца, а пакет с ними. Хрустящий такой. Я из столовой спёр с утра. Подумал, так прикольнее звучать будет. Атмосфернее. Кольца невредимы, если что. Я на них не покушался, только пакетом шуршал. Могу вернуть туда, откуда уволок. Ну, или можем с тобой сжевать их — если у тебя нет других планов. — Он ослепительно улыбается, а у Райана сердце в груди делает кульбит. Это всё слишком звучит как предложение остаться рядом, снова почувствовать исходящий от Дилана тёплый уют. Какие в этот момент могут быть «другие планы»?       Тут Райан и понимает, что капитулирует.       — У меня нет других планов. Я буду рад разделить с тобой эту пачку луковых колец, — смущённо говорит он. Дилан манит его к себе, продолжая улыбаться. Всё ощущается так, словно вот-вот должно что-то случиться, что-то значимое — а потом за дверью слышен топот, и в радиорубку влетает очень раздражённый мистер Хэ.       — Что это была за дурацкая самодеятельность? — ругается он на грани крика. — Тебе же дали текст! Какого чёрта нельзя просто его прочесть? Не выпендриваясь? Не думаю, что ты можешь объяснить, чем ты думал!       Дилан гаснет на глазах и съёживается, знакомо и уязвимо вздёргивает плечи, как делает всегда, когда на него орут. Райану до боли хочется закрыть его грудью, заслонить собой, защитить — и он очертя голову лезет вперёд, встревает и перебивает: — Перестаньте. Ничего плохого не случилось от того, что текст был оформлен по-другому.       Мистер Хэ впивается в него злым взглядом.       — Ты знал, что он собирается всё переврать? — жёстко спрашивает он и тычет в Дилана пальцем. Так ужасно грубо.       — Дилан ничего не переврал, — упирается Райан. Несмотря на явно разгорающуюся ссору, он чувствует в груди странное спокойствие. Как будто делает всё правильно. — Просто пересказал другими словами. Я знал. Мы ещё вчера это обсудили. — Если уж быть совсем откровенным, они обсуждали не совсем это и явно не в таких масштабах, но Райан полагает, что это сейчас не имеет значения. — Да перестаньте! Всё нормально получилось. Дети так вообще выли от восторга. Всем всё понравилось.       — Не ожидал от тебя, — говорит мистер Хэ веско и разочарованно. Припечатывает напоследок: — Никакой. Больше. Самодеятельности! — и, уходя, хлопает дверью так, что, кажется, старенькая рубка качается и ходит ходуном.       — Всё. Завтра упразднит наше радио особым указом, — говорит Дилан. Этой мыслью его, похоже, придавливает; на миг он съёживается сильнее прежнего, потом всё-таки заставляет себя расправить плечи и дарит Райану тень улыбки: — Спасибо, что заступился. Ты не обязан был, правда, это же действительно я дурень и всё переврал… В общем, спасибо.       — Да ничего ты не переврал! — горячо восклицает Райан. — Честное слово, всем понравилось! Никто не в претензии, дети тащились. У тебя классно вышло, очень живо. По-моему, даже лучше, чем в первом проекте было. Мне тоже понравилось. — Вообще нечестно пользоваться минутой чужой слабости, но Райан уже не в состоянии остановить свой язык, когда выбалтывает всё подряд: — И ты мне очень нравишься. Я… поцелую тебя, можно?       Дилан смотрит изумлённо и стремительно заливается румянцем.       — Вау. Знаешь, это, наверное, последнее, чего я от тебя ожидал, — признаётся он с неловким смешком. Снова лезет пальцами в волосы, окончательно превращая их в хаос, и вдруг выдаёт: — Ты же альфа. Почему ты вообще спрашиваешь о таких вещах?       — Как можно не спрашивать о таких вещах? — недоумевает Райан. Он что, должен был просто наброситься только потому, что он альфа? Да что за дичь.       — Можно, — говорит Дилан. Тут же исправляется: — В смысле, очень даже можно не спрашивать. Поверь на слово. — И после неловкой паузы вдруг добавляет, тихо и смущённо: — Но и поцеловать тоже можно.       Райан шагает к нему.       Свет закатного солнца, уже выцветший из белого в рыжий, пробивается сквозь ветки деревьев и пятнами лежит у Дилана на плече и щеке. Райан запоминает ощущение сокрушительной нежности, когда ведёт по этой тёплой щеке кончиками пальцев. Когда обнимает Дилана и чувствует, как острые лопатки упираются в ладони. Остаточные лучи солнца лезут в глаза и слепят; Дилан мягко жмурится, и это почему-то кажется очень доверчивым и трогательным. Мягкое прикосновение и осознание тонких губ на своих губах оглушают. Дилан целуется куда лучше, и, в отличие от Райана, явно знает, что делать при поцелуе, в том числе и языком. Райану невыносимо думать, что кто-то Дилана не спрашивал, против его воли мял губами эти яркие губы и насильно вламывался языком во влажный рот. Райан целует бережно, осторожно привлекает Дилана ближе и силится не заскулить от нежности, как глупый щенок.       Он, впрочем, примерно так себя и ощущает.       Дилан закидывает руки ему на плечи и не отстраняется, даже когда поцелуй обрывается. Он чуть смущённо смотрит из-под ресниц, ласково трётся щекой о щёку, спрашивает почти шёпотом: — Ты это… ну, серьёзно? Или так, попробовать? В любом случае, это было внезапно. И круто.       — Я очень серьёзно, — шепчет ему Райан пересохшим от волнения ртом. — Потому что ты мне нравишься, правда нравишься. Если ты не против, мы могли бы попробовать… — он мнётся и не знает, как закончить.       — Встречаться? — понимающе подхватывает Дилан; его тёплая щека по-прежнему льнёт к щеке Райана. — Ох. Ого. Встречаться меня ещё не звали. Да, мы могли бы попробовать. Разве я могу отказаться, когда меня приглашает самый потрясный вожатый лагеря? Это же моя голубая мечта идиота, — заявляет он. И так лукаво заглядывает в лицо, что у Райана щёки горят.       Потом они вдвоём сидят на крыльце радиорубки и хрустят луковыми кольцами. Сюда хорошо подошло бы пиво или, на худой конец, лимонад — но нет ни того, ни другого, есть только тёплая, почти горячая вода, которую Дилан днём забыл на подоконнике в разгар жары. Райану кажется, что то, как они передают друг другу бутылку и по очереди касаются ртом горлышка, похоже на череду отложенных поцелуев. Ему удивительно, что может быть так звеняще хорошо от таких простых вещей.       — Расскажи, как игра прошла, — просит Дилан. Его колено касается колена Райана так легко, что непонятно, флирт это или случайность. — Я читал-читал, но цельную картинку так и не смог сложить. Что вы там делали? Воевали с Джейкобом за право приготовить из него медвежий шашлык? Он хоть прожарился как следует?       — Мы воевали с ним за победные очки, поэтому старались не попадаться, — объясняет Райан. Рассказывает, как они с детьми прочёсывали маршрут, стараясь превратить подсказки в ответы; как ему пришлось добрых полчаса искать одну из девочек, которая пряталась от «медведя» и слишком увлеклась. Как Эмма триумфально выиграла, собрав максимум победных очков и сделав это быстрее всех; чуть поразмыслив, он всё-таки делится с Диланом своими смутными подозрениями по поводу такой красивой победы.       — Думаешь, она сливала своей группе ответы, чтобы выиграть? Ну, доказательств у нас нет, но, в принципе, это на неё похоже. Цель оправдывает средства и всё такое, — соглашается Дилан. И уже отчётливо подталкивает Райана коленом: — А ты наверняка играл очень честно и слова лишнего не говорил. Это тоже на тебя очень похоже.       — Есть же правила. Их же не просто так придумывали, — неуклюже поясняет Райан. Обычно он не ставит вопрос подобным образом, но сейчас ему начинает казаться, что он как будто сделал что-то не то, сыграв по всем правилам, был где-то неправ, как будто лишил этим доверенную ему группу детей заслуженной победы. Кажется всё неприятнее и упорнее — а потом Дилан кладёт тёплую ладонь ему на колено, и наваждение начинает стремительно таять.       — Не думаю, что Эмма справилась бы с тобой, играй она по всем правилам. Уж я бы точно поставил на тебя, — говорит Дилан и ласково улыбается. Райан просит разрешения поцеловать его ещё раз. И опять не встречает отказа.       Он возвращается из радиорубки, словно полупьяный, и долго не может думать ни о чём другом. У него губы продолжают гореть от одних только воспоминаний. Он всё опасается, что стоит ему закрыть глаза, и день закончится, и тёплое нежное чудо влюблённости останется в нём. Но на следующий день всё остаётся по-прежнему, и через день, и через два. Дилан ярко улыбается при виде Райана, неуверенно предлагает утащить из столовой ещё какой-нибудь снек, чтобы повторить вечерние посиделки, и всё уточняет, может ли он вообще что-то предлагать. Райану начинает казаться, что до «Хэкеттс Куори» Дилана всё больше пинали ногами, утрамбовывая в ламинат; он не понимает, как можно было так поступать. Неужели такое ужасающее значение имеет пол? Непостижимо. Райан старается как можно меньше давить и вообще не напоминать о разнице в полах. Ему нравится, когда Дилан смелеет, раскрывается, забывает о том, что альфе положено в отношениях быть беспрекословно главным. Тогда он становится потрясающе ярким, таким, что Райана слепит. Райану кажется, что он влюбляется. Ему нравится это чувство, светлое и тёплое, постепенно оплетающее грудную клетку, как виноградная лоза. Он смотрит на могучий дуб перед жилыми корпусами, где на коре вырезано огромное сердце со словами «Джейкоб + Эмма = навсегда», и его подмывает оставить рядом такое же, только с другими именами.       Он позволяет Дилану уболтать себя на ночное купание после отбоя. В любой другой ситуации Райан обратил бы внимание на правила, на то, что после отбоя вообще лишний раз из комнаты выходить нежелательно, а уж тем более топать куда-то в ночь, — но у Дилана так воодушевлённо и красиво блестят глаза, что невозможно остаться равнодушным. Райан уступает. Ночью они с Диланом выбираются к озеру и поначалу долго плещутся у пирса. Райану горячо от того, что он может много и безнаказанно обнимать обнажённые плечи Дилана, покрытые влажными лунными бликами, и слышать чудесный смущённый смех.       — Я бы предложил тебе поплыть на остров, но на длинные дистанции я плаваю как топор. В смысле, очень херово, — жарко шепчет Дилан на ухо. Райана приятно передёргивает от такой мысли; идея ему нравится.       — Ты можешь держаться за меня, если устанешь, — предлагает он. — Доплывёшь на мне.       Дилан действительно повисает на нём на полпути; Райану до странного сладко быть сильным для него. Он доплывает до острова, не чувствуя усталости, подсаживает Дилана на пирс и следом выбирается сам. Они лежат рядом на тёплых досках, держатся за руки, и Дилан шутливо рассказывает о том, как ему не даётся плавание, — по его словам, при желании он чисто Майкл Фелпс, но это только в первые пять-семь секунд, поэтому дольше выпендриваться не стоит. У Райана внутри неумолимо зреет острая, жгучая потребность высказаться.       — Мне кажется, я люблю тебя, — говорит он. Дилан удивлённо замолкает.       — О. Ты ничего не делаешь наполовину, да? — спрашивает он. Райан мягко тянет его ближе к себе, смотрит, как красиво лунный свет омывает его лицо.       — Дилан, ты чудесный, — убеждает он. — Я даже не надеялся, что встречу кого-то настолько прекрасного. Думал, всё, что меня ждёт после лагеря — это унылое обнюхивание всех этих унылых омег, выбор наименьшего зла из армады умеющих только варить детей и рожать супы, да учёба, если получится сбежать куда-то в колледж. А ты… чёрт, Дилан, ты же как фейерверк. Я с тобой забываю про все эти звериные конструкты, что мы вечно что-то кому-то должны, забываю. Человеком себя чувствую. Живым. Настоящим. Я так рад, что я тебя встретил! — Он видит застывшее, нечитаемое лицо Дилана и тщетно ищет на нём хотя бы тень привычной улыбки; у него сердце обрывается, когда он думает, что его признание разбилось о неприступную стену. — Ты… не чувствуешь того же, да?       Дилан вздыхает.       — Ты слишком серьёзно всё воспринимаешь, — говорит он нежно. — Мне хорошо с тобой, но… понимаешь, «Хэкеттс Куори» — это как оазис. Со своей совершенно уникальной атмосферой. Здесь ни на что не стоит полагаться; всё, что работает здесь, очень легко сломается за пределами лагеря. Поэтому, если тебя интересует моё мнение — я думаю, что лучше ограничиться простым летним романом. Он в любом случае не проживёт дольше летней смены. Так что… я думаю, не стоит.       Райану кажется, что он где-то сделал ошибку. Понять бы ещё, где. Он вглядывается в лицо Дилана — Дилан виновато улыбается и ни намёком не выдаёт, что это всё может быть затянувшейся шуткой.       Но он же сказал, что ему хорошо! В чём дело?       — Я могу уговорить тебя передумать? — прямо спрашивает Райан. Дилан неопределённо поводит плечами.       — Ну, запретить тебе пробовать я точно не могу, — расплывчато отвечает он. И ободряюще сжимает ладонь Райана: — Эй, не грусти! Весь остаток летней смены в любом случае твой. Обещаю.       Райан целует его, уже не спрашивая разрешения. Тёплые губы охотно, податливо размыкаются навстречу; Дилан согласно мычит и льнёт ближе. Тем горше понимать, что он хочет всё оборвать. Райан целует его как в последний раз, не в силах отделаться от мысли, что где-то здесь понемногу заканчивается чудо и начинается прощание.       На следующее утро Райан слушает, как Дилан по радио «по заявкам слушателей», чуть фальшивя, напевает Господь, подари мне Мерседес–Бенц, и думает, что не готов расставаться. Он хочет рискнуть и вынести этот роман за пределы лета и лагеря, постараться его сохранить. Теперь, после ярких дней, проведённых с Диланом, мысль о поиске и выборе безвольной омеги, потому что «надо», кажется особенно невыносимой. Райан понятия не имеет, как ему уговорить Дилана передумать. Но обещает себе, что до последнего не перестанет пытаться.