***
Дни сменялись днями, кардинально меняя состояние Антона: все больше и больше болела голова, появились внезапные приступы головокружения и прыгающих звездочек перед глазами, а самое главное ухудшилось зрение. Парень понимал, что болезнь в его организме прогрессирует и каждый день может стать последним в этом бренном существовании. Несмотря на уговоры персонала, Шастун упорно продолжал ходить на работу, наблюдая за размеренной жизнью посетителей и наслаждаясь их спокойствием или наоборот нестерпимой спешкой в череде унылых будней. А еще юноша смотрел за одним постоянным клиентом, утопая в этих голубых глазах. Он всегда был один, всегда заказывал один и тот же напиток: латте на кокосовом с карамельным топпингом, а самое главное — он никогда не прятал своей белозубой улыбки, которая будто вливала жизнь в медленно умирающее тело бариста. Антон и не заметил, как начал буквально везде рисовать эти глаза. Его талант был невеликим, иногда он, сам того не понимая, начинал рисовать на салфетках, стаканчиках или руках. Казалось, что не нарисуй он этот пронизывающий взгляд хоть один раз, тут же бы умер и даже не от опухоли. Парень не знал, об этом посетителе ничего, кроме вкусов в кофе: возможно, он давно и крепко женат, а дома его каждый день встречает топот маленьких ножек, но это было неважно, Шастун смотрел, пытаясь насытиться незнакомцем, как говорится: «Почти все что любишь ты, по факту не твоё». Но иногда все может измениться в один момент. В очередную смену в кофейню Антон вышел за Оксану: у девушки заболела мать, и пришлось срочно искать замену. Этот день был тяжелым, большую роль, конечно, сыграло состояние бариста — сегодня к приступам боли добавилась тошнота, и с утра он пытался отлипнуть от белого друга добрых пятнадцать минут. Настроение было испорчено, апатия накатывала волнами, заставляя вымученно улыбаться покупателям в ожидании тех самых глаз. Он не пришел. Это расстроило еще сильнее, потому что ради этого взгляда Шастун работал на износ, только ухудшая ситуацию. Вечером, почти под самое закрытие, когда юноша скулил сквозь зубы на потрепанном диване в подсобном помещении, так как сил идти в холодную и пустую квартиру просто не было, в общем зале тихо прозвенел колокольчик оповещающий о посетителе. С едва слышными ругательствами пришлось подниматься и ползти обслуживать припозднившегося гостя. Но как только взгляд наткнулся на знакомые очертания, сердце застучало намного быстрее, вызывая неконтролируемую улыбку. — Приветствуем Вас в кофейне Кофе смайл, вот все что я могу предложить. — С легкой усталой улыбкой, стараясь не показывать насколько ему больно, юноша прошел за стойку и подвинул к незнакомцу карту с напитками. — Здравствуй, мальчик-зайчик, сделаешь как обычно? — такой заказ удивил бариста, неужели он заметил усиленное внимание к своей персоне? Антон сомневался. Не то чтобы он скрывался, но и в открытую никогда не смотрел. — Вы заметили? — приступая к выполнению пожелания произнес парень. — Это было сложно не заметить, у тебя удивительно яркие глаза, мне как художнику есть о чем подумать. — Задумчиво поправив волосы мужчина присел на барный стул и уставился на чуть покрасневшего Шаста. Он смотрел, а в голове Антона проносились фейерверки боли, смешанные с цветными пятнами, но он старался не показывать этого, чтобы не вызывать у незнакомца лишней тревоги. — Так значит, Антон — тихо произнес тот, после некоторого молчания. — Что? Откуда? — шатен хотел быстро повернуться к стойке, но побоялся, что грохнется в обморок от калейдоскопа в глазах, поэтому движения вышли медленными, что впрочем не скрыло слегка подрагивающих рук и прикушенной губы. — Бэйджик, — рассмеялся тот. — Я, кстати, Арсений. — он протянул руку и, дождавшись пока бариста поставит стаканчик на стойку, аккуратно ее сжал. — Такая холодная. О да, у Шастуна были холодные руки — сколько парень себя помнит, вечно ледяные ладони были его отличительным признаком. Расцеплять рукопожатие не хотели оба, но пришлось, так как со стороны черного входа послышался скрип тяжелой железной двери, а потом тихое бурчание их уборщицы. — Вам пора, — все-таки выпутываясь из чужой хватки прошептал Шастун и накрыл крышечкой стаканчик, протягивая его клиенту. — За счет заведения, — тепло улыбнулся он. — А я могу тебя проводить? — этот вопрос заставил бариста чуть вздрогнуть, но, все обдумав, медленно кивнуть. — Я буду ждать около выхода для персонала, — добавил Арсений и вышел под теплую летнюю луну.***
С того вечера отношения закрутились очень быстро, играя наперегонки с болезнью, про которую Арс не знал и которой сегодня Антон собирался рассказать. Теперь парня тошнило постоянно и рвало пару раз в день, головная боль никуда не уходила и не добавляла приятного. Но постоянные встречи с Арсением давали глоток свежего воздуха, а сегодня вообще была особенная встреча — целый месяц их официального общения. Конечно, Шастуну не хотелось портить такую дату, но тут лучше работать по принципу пластыря — не давать к себе привязаться и совсем привыкнуть, так думал сам бариста. — Привет, — брюнет тихо подкрался сзади заставляя Антона подпрыгнуть на скамейке от испуга. — Здравствуй, — отойдя от незапланированного шока, парень легонько улыбнулся мужчине. — Как твои дела? — присев рядом и схватив руку Шаста, поинтересовался Арсений. — Все отлично. — Ложь, наглая ложь. С каждым днем становилось хуже и сейчас тоже было плохо, но юноша улыбался сквозь боль, пронизывающую виски насквозь. — Вот и прекрасно, куда пойдем? — Давай посидим тут, я устал и хочу тебе кое-что сказать. — Я вообще-то тоже хотел тебе признаться. — Арсений повернулся к собеседнику всем корпусом и чуть крепче сжал его руки — Давай на раз-два-три? — произнес тот и начал отсчет. — Раз. Два. Три. Я люблю тебя! — У меня саркома… — Тугой комок поселившийся в горле покатился куда-то вниз в желудок, когда Антон увидел округлившиеся не верящие глаза, Арсений замотал головой отказываясь признавать жестокую реальность. — Нет, нет, нет… — как в бреду шептал он. А Шастун на это только, горько усмехнувшись, погладил его по руке, все еще крепко сжимающей его собственную. Внезапно мужчина подорвался со скамейки, вырывая руки и начиная ходить вдоль дорожки, стараясь уложить мысли в голове. Ему не верилось, что такое могло произойти именно с ним. Было больно за себя, за Антона, который наверняка уже не первый месяц борется с болезнью в одиночку. А последний так и сидел на лавочке, опустив голову, кое-как справляясь с тошнотой. — Тош, ты как? — опустившись на колени рядом с парнем, он заглянул в чуть потухшую зелень и поморщился, распознав гримасу боли на красивом лице. — Нормально, — стараясь подавить приступ, прошептал тот дрожа всем телом. Ему было паршиво, мозг понимал, что с такой болячкой Шаст вряд ли будет нужен даже облезлой собаке, но до последнего надеялся, что не привяжется, не ступит на эту скользкую дорожку любви: как показала жизнь, таким как он там делать нечего. Горько усмехнувшись через боль, парень небрежно стёр набежавшие слезы и собирался подняться, но ему не дали этого сделать. Арсений поднялся и, присев обратно на лавочку, притянул бариста к себе, аккуратно прикасаясь к сухим и обветренным губам. — Мы справимся, я не зря таскался в эту кофейню практически с момента открытия, она подарила мне тебя, и я не дам какой-то болячке забрать моё счастье, — собирая выступавшие слезы губами шептал Арс. — Я уже подписал отказ от всякого лечения, узнал об этой штуке в июне, — чуть заикаясь произнес Антон. — Позволь мне все решить, у нас все обязательно будет хорошо. — Отстранившись и взглянув на Шастуна мужчина притянул того к себе в объятья.***
Арсений всегда думал, что ради любимого человека может свернуть не только горы, если потребуется. А сейчас состояние его зеленоглазого счастья оставляло желать лучшего. Антону пришлось уйти с работы, так как просто не получалось выдержать всю смену без последствий для организма, а еще через месяц пришлось переехать к Попову, потому что находится одному становилось опаснее с каждым днём. А потом начался курс радиотерапии, из-за которого тошнота только усилилась, а усталость стала донимать раза в три больше. Большую часть времени Шаст просто лежал, стараясь не скулить в голос от головной боли. Получалось плохо, силы были на исходе вот именно сейчас, в конце октября, когда красивые листья, которые так любил Антон, слетали в неконтролируемом танце, разгоняя свои узоры на улицах. — Арс, я хочу увидеть первый снег в этом году, — тихо просипел парень лежа на груди у мужчины. — Ты обязательно его увидишь, да и не только его. Ты вообще будешь жить, мы уедем в Европу и поженимся. — Арсений чмокнул светлую макушку и прикрыл глаза, уплывая в дрему. — Арс, а ты помнишь сказку Ежик в тумане? — Да. — Открыв глаза он заинтересованно открыл глаза и посмотрел на Шастуна. — Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем… — внезапно вспомнил шатен диалог медвежонка и ежика, услышанный недавно на прогулке из телефона одной девушки. — А где ты? — решил подыграть Попов — А меня нет. — Так ведь не бывает, — задумчиво протянул мужчина. — Меня ни капельки нет. Понимаешь? — зеленые глаза чуть увлажнились, сдерживая ненужные слезы. Если в начале лета Антон был готов уйти, то сейчас, проговаривая этот диалог, пришло осознание, что не сможет просто так оставить Арсения. — Помни, что если тебя нет, то и меня нет. — Вытирая чужие глаза ладонью закончил отрывок Попов. — Поклянись мне, что когда я умру, ты найдешь себе кого-то получше и желательно без всяких болячек. — Парень не сказал «если», потому что явно чувствовал: осталось чуть-чуть, совсем маленько мучений, смешивающихся со сладкими моментами с любимым человеком. — Ты не умрешь. — твердо произнес Арсений. — Как скажешь, — тихо и совсем слабо, только бы не расстраивать его. — Но я все равно клянусь, что мы вместе с тобой будем жить в Германии и каждое утро встречать в объятьях друг друга. — На это Антон только тихо усмехнулся и опять поморщился от накатившего приступа.***
В середине ноября Антон совсем перестал вставать с кровати. Он похудел, отказывался есть, поэтому Арсению пришлось перевести его в больницу, под постоянное наблюдение врачей. Но даже там Попов не оставлял своего любимого ни на минуту, аккуратно поглаживая по затылку во время приступов рвоты или заставляя закусывать резиновый жгут, чтобы Антон случайно не откусил себе язык находясь в приступах агонии. Но все в нашем мире имеет свойство заканчиваться, и эта история тоже подошла концу. В один очень не спокойный вечер плавно, перетекающий в ночь, Шастун закрыл глаза и больше не открыл их, для того чтобы встретить новое утро. Арсения разбудил однотонный писк приборов, и он, бросившись к лежащему шатену, тут же вызвал постовую медсестру и лечащего врача. Они не успели — сердце юноши остановилось без возможности реанимации. — Лидия Андреевна, зафиксируйте время смерти: двадцать первое ноября, три пятнадцать ночи. — Врач тяжело вздохнул и кинулся поднимать брюнета с колен, отнимая того от постоянно холодных рук.***
Снег кружился, белыми хлопьями оседая на едва присыпанную землю. В голове крутилась лишь одна мысль: «Он хотел бы увидеть первый снег.» — Опять метель, Тоша — скупая слеза рассекла щеку одиноко стоящего мужчины. Он произнес это так, будто ждал ответа, но нет. Его Антон больше не сделает любимый латте в их кофейне, и не нарисует в миллионный раз глаза любимого человека, потому что: «Ну, Арс, как ты не понимаешь, этот голубой — единственное, из-за чего я обратил на тебя внимание». Чуть нагнувшись, мужчина уложил на ледяную плиту маленький букет цветов, перевязанных ярко-зеленой лентой, а рядом умостил стаканчик кофе, подписанный специально для него: «Моему зайцу, люблю. Твоё море».