Слёзы Дракона

«Хранитель долины оковы с себя снимет, тогда и дух леса листья свои сорвёт». Свет, что озарял Миуру, три тысячи лет назад был уничтожен силами óни, которые отказались от воли их богини, что запрещала им питаться плотью мёртвых людей. Óни — подчинённые Всематери демоны убили её детей согласно преданиям, закопав кости под посвящённым Увибами храмом, когда в Миуре появились хорошие слухи о божестве. Всё было горько опровергнуто: подчинённые даже смотреть на детей Всематери не имели права. Футсу вымолить у божества всё, что душе угодно, было невозможно. Им запрещалось посещать храм Увибами без сопровождающих, письменного указа от лица смотрителей и, иногда, самого Лин Ганя Тэсуке — даймё. Увибами воспитывала ёкаев, учила жизни, говорила, что люди не стали бы нападать на существ, если бы те не полезли на рожон. Когда люди объявили ёкаям войну, Увибами, приняв форму красного дракона под цвет дерева, под которым родилась, дыханием сожгла дотла деревню, в которой погибли её дети. Тысяча семьсот двадцать три: существа убиты катанами, которые не способны разорвать плоть óни. Люди легко пронзили сердце огнедышащего дракона. Война с ними закончилась плачевно для подопечных Увибами: сама она была проклята на сон в три тысячи лет, óни отрубить голову невозможно, эти чудовища легко восстанавливают утерянные конечности и становятся свирепее, а желание полакомиться человеческой плотью усиливается. Людоеды сбежали в леса. Спрятались под камнями, охотились на странников, заманивали в норы и безжалостно съедали. А ёкаи думали, что люди верили в полное освобождение города от потусторонних существ вернулись к мирной жизни. Никаких лисиц, тануки, мудзины и Цуру — одни лишь смертные. Издревле люди пугали своих детей Увибами, что за непослушание злой дракон придёт к ним ночью и больно укусит ребёнка, если тот не будет спать. Новое поколение пугает своих детей Юки-Онной, снежной девицей, которая заманивает жертв с помощью плача и детского смеха. Для них историческое событие — ничто. Ведь эти люди — совсем другое поколение, которое думает, что Увибами вовсе и убита, а не спит трёхтысячным сном. Лин Гань Тэсуке восьмого января на протяжении двадцати двух лет собирал вокруг храма чистокровных ёкаев, устраивал игру на сямисэне и угощает жителей вкуснейшими сябу-сябу, лапшой, манздю и тайяки, что любит и он сам, и два его сына, и одна дочь. Когда его дочери «Мин-Мин» исполнилось двадцать лет, Тэсуке вместе с сыновьями уже собрались её сватать. Но у Мин-Мин есть подруга, Ацуко Эико, которая как увидела собранных для неё мужчин, так и осталась недовольной тем, что никого подходящего для драгоценной подруги даймё не нашёл. Мин-Мин счастлива: ни мужа, ни детей, но невероятно красива и бережёт себя для достойного, по словам Эико. Лин Гань удочерил Эико в младенчестве. Она может смело говорить, что её воспитывал даймё, она ела вкуснейший рамэн и спала в чистой спальне, не боясь, что наружу выскочит лисий хвост. Эико знает только то, что мать её была кицунэ, а отец — не самый кровожадный, но и не самый добродушный óни, который на удивление ни разу не съел человека. Двадцать второй фестиваль Дракона Эико проводит в обществе даймё и его детей. Одиннадцать лет назад жена Тэсуке умерла от малярии, с тех самых пор перед выходом в люди и объявлением торжества Лин Гани молятся за покой Лин Гань Камайо и возлагают на старую могилку гвоздики, которые принято дарить здесь на День Матери. Эико сидела на чайной церемонии уже полтора часа. Каждое чаепитие Мин-Мин демонстрирует братьям кимоно и гребни, в каждое время года она носит исключительно четыре цвета: синий в зиму, оранжевый в осень, зелёный в лето и розовый в весну. По доброте душевной Мин-Мин подарила Эико пару своих кимоно, в рукава которых девушка любит класть свой веер и серебряную ложку. Братья Мин-Мин старше, но иногда ведут себя как дети пяти лет: они умудряются превращать традицию в проходной двор. Эико жевала тайяки и смотрела на даймё, который сидел с закрытыми глазами и будто медитировал. Братья Мин-Мин щёлкнули перед отцом пальцами и, не увидя реакции, тихо засмеялись. Мин-Мин огрела братьев веером по голове и мотнула головой. Мужчины, коснувшись лба, успокоились и начали доставать друг друга. — Эико, — отвлёкся от медитации Тэсуке и отпил чай. — Ты слышала легенду об огненном драконе? Мин-Мин недовольно закатила глаза. Истории отца о великой Увибами она слышала уже в сотый раз, и готова была пересказывать собственным детям дословно. Эико мотнула головой, отчего Тэсуке сложил руки на коленях и закрыл глаза. Эико последовала его примеру и погрузилась во мрак, слыша лишь тихий старческий голос даймё и представив в голове огненного дракона, изрыгающего пламя. Алтарь, стоявший в середине небольшого канала с водой, вокруг кувшинки, внутри плавала рыба, а над алтарём раскинула свои ветви плакучая ива. Хранит в себе могущество дракона, слёзы, способные излечить самые тяжёлые раны и золотистый гребень, которым в ипостаси Увибами украшала чёрные волосы. — Горе настигло бухту Хиганбану три тысячи лет назад: хранитель её, огненный дракон пал, заточив себя под землёй. Увибами величественно возвышалась на горе Катаяма, была для подчинённых ориентиром, ибо воля её не убивать их, а спасать бедных существ, забрав под руку свою, а позже создав империю, в которой родилась новая жизнь. Наслышаны были все, что господствует над ними Ками, победившее властелина вьюги, который гневом своим беспощадным уничтожить долину пытался. Увибами, став огнём жестоким, взлетела ввысь за властелином. Вызволила его из снежной клетки своей, дыхнула пламенем в пустое сердце и превратила Ками в пыль, которая в упала в море: так и похоронили властелина вьюги прямо в жёлтом море. Но в миг бухту цунами накрыло: стали существа прочь бежать от гибели верной, да не понимали, что не убегут. Увибами детей своих созвала: Эи, Айке, Юнь, Гиньку и Таматдзэ, да усмирили они гнев морской, а жителей не вернули. Погибло много, а сиротки, спрятавшиеся в лесу, который и спас их от гибели верной, оплакивали тела родителей. Дух лесной по имени Морико детей и спас, объятых ужасом и скорбью под землёй спрятал, пока гнев морской усмиряли. Так и стали Морико и Увибами помогать ёкаям своим. До тех пор, пока на территорию нога врагов не ступила. Люди пришли, убивали первых встречных, головы и пальцы отрубали, заставляли страдать. Были убеждены, что ёкаи — зло нечистое, им бы только крови сладкой испробовать, да на людей нападать. Явился огненный дракон на зов детей своих: в агонии те звали матушку у моря жёлтого со вспоротыми животами и полными кровью ртами. Так и погибли они там, не дождавшись матери. Тела их разбойники утопили, лишив одеяния. Увибами, разгневавшись, тех разбойников убила, полетела к лесу, да там и упала. Морико то и опустил её под землю, сам связал руки ветками толстыми и деревом стал. Ёкаи, узнав о смерти хранителя своего в лес перебежали, в норы спрятались до тех пор, пока гнев людей не успокоился. Вышли спустя сорок лет, а Морико так и стоит смирно на земле. Уже листья появились. Весна наступила, а Ками нет. Узнали ёкаи о сне дракона и руки опустили, подумали, что не смогут ничего без хранителя. Но жизнь продолжалась: плодились, детишек растили и молились в храме за Увибами, сна хорошего желали, да что б без кошмаров, и лес берегли для Морико: цветы сажали, деревья, ветки убирали и животных любили. Но кое-что знать тебе, Эико, нужно: хранитель долины оковы с себя снимет, тогда и дух леса листья свои сорвёт. Эико покрылась мурашками, лисий хвост резко начал шевелиться. От удивления и гордости за то, что её расой управляет самый могущественный Ками. Мин-Мин похлопала подругу по плечу, видя ошарашенные глаза, и Эико резко вернулась в реальный мир, перестав размышлять о сне Увибами. Поражённая историей об огненном драконе и лесном духе Эико вышла из дома Тэсуке, спрятала руки и вдохнула морозный воздух. Радостные лисички играли с другими ёкаями, пока взрослые что-то обсуждали в сторонке, молились в храме или играли на сямисэне. Эико не умела играть на инструменте. Внезапно Эико услышала рёв. Она посмотрела вдаль печально известного проклятого леса и подняла голову вверх, увидев, как в воздухе висит очнувшаяся от трёхтысячного сна Увибами. В миг праздник был испорчен: ёкаи стали бежать прочь, испугавшись пламени дракона. Эико вдруг показалось, что Ками плачет. И ринулась за ней, стоило дракону закрыть пасть и улететь куда глаза глядят. Благодаря происхождению Эико бегала быстро: спрятав руки за спиной она побежала быстрее, миновав бегущих прочь ёкаев. А дракон продолжал, по словам Эико, безутешно плакать и дышать огнём в землю. В лесу наружу выскочил не только лисий хвост. Эико согнулась и побежала на четырёх лапах за драконом, который успел скрыться за высокими деревьями, но единственным ориентиром являлся не прекращавшийся горький плач. Эико не могла слышать криков помощи и бежала за драконом, миновав брёвна и засыпанные снегом норы óни. Эико видела красный хвост, видела как дракон извергал пламя и ощущала свирепость. Дракон скорбела по детям и летела в теперь уже неизвестное ей место, думая, что там люди. «Стой, Увибами! Слёзы не помогут!», — мыслила Эико и, запрыгнув на камень, она что есть силы прокричала: — Госпожа, остановитесь! Увибами продолжала рыдать: даже когда та повернула голову на лисицу и оскалилась, из глаз всё ещё продолжали лить слёзы. Она что-то бурчала, ревела с такой силой, что всё поселение узнало о возвращении Ками и спряталось в домах. — Ваших детей не вернуть. Вы пугаете ёкаев своим плачем! — Эико понимала, что будучи лисой дракон вряд ли услышит её, отчего ей приходилось кричать, напрягая связки. Увибами отпрянула от лисицы как от принадлежавшей ей стихии. Упала на землю, заревела сильнее, отчего Эико прикрылась лапой и закрыла глаза. — Мои дети... — Голос дракона становился мягче: она снимает с себя сонные оковы, как говорил Тэсуке, отчего скоро пробудится и лесной дух Морико. Матерь Увибами стала женщиной в нагадзюбане. Невероятной красоты женщиной. Увибами отползла от зверя, взяла камень в одну руку, будто это яблоко и замахнулась. Эико перепрыгнула препятствие и приземлилась прямо к ногам Ками. Вдруг она увидела, что Увибами сидит на холодном снегу босая. — Откуда тебе известен варнский? Ты не можешь знать этого языка! — Я говорю на японском. Что вы подумали? — Кицунэ удивилась, услышав новость, что она умудрилась сказать слово на языке, которого не знает. — Не лги мне, хитрая! Варнский — древнейший язык Ками! Кто твои родители, хитрая? Ками моря, ками ветра?! Лисица с девятью хвостами?! — Моя мать лиса с одним хвостом, а отец óни-вегетарианец, госпожа. И мне не было известно, что я знаю другой язык. Я Ацуко Эико. — Лисица села перед женщиной. — Ацуко? — уточнила Увибами и опустила второй камень, в миг передумав убивать неповинное животное. Она села на колено и взяла лисицу за обе щёки, всмотрелась в глаза и аккуратно отпустила зверя. — Я помню, Ацуко спасли моего сына, моего Тамадзэ от бури. Где кости? Где демоны, Ацуко?