Tea Cosy

Раны Уилла заживали медленно, но неуклонно. Ганнибал принимал большую часть поздних ночных кормлений на себя, позволяя мужу отдохнуть и восстановиться. В течение дня Уилл и Диана в основном довольствовались тем, что прижимались друг к другу. Она часто смотрела на него своими широко раскрытыми голубыми глазами, буквально впитывая его. — Она помнит звук твоего голоса, — сказал ему Ганнибал. — И твоего. Однако по мере того, как шли дни, а сила Уилла росла, одна вещь стала совершенно ясной: Ганнибал абсолютно ничего не знал о детях. Он разобрался со смесью благодаря указаниям на банке, он был более чем счастлив поговорить с Дианой, и он знал, что нужно поддерживать ее голову, но, похоже, на этом все. Он держал ее неловко, скованно и, казалось, никогда не мог понять ее криков, даже когда Уилл выучил их все. А подгузники Дианы протекали только в том случае, если Ганнибал был тем, кто их надевал. Это было странно трогательно. Уилл даже не был уверен, почему у него самого дела шли не так плохо — не то чтобы у него были младшие братья и сестры, о которых нужно было заботиться, или Уолли был в том возрасте, когда ему нужно было менять подгузники. Уилл однажды пошутил, нежно уложив Диану на плечо, что, возможно, у них с Ганнибалом был разный подход к беспорядку. — У тебя был пластиковый костюм на все тело, — напомнил ему Уилл, закинув ноги на пуфик, Арти устроилась у него на коленях, а Диана под подбородком. — Он был сделан для того, чтобы предотвратить оставление нежелательных улик, — ответил Ганнибал почти высокомерно. — Волокна, клетки кожи, волосы. — О, я в курсе, — глубокомысленно кивнул Уилл. — Я был вынужден некоторое время возглавлять команду, охотящуюся за тобой, помнишь? Взгляд, которым Ганнибал одарил его, был бесценен. И все же, несмотря на то, как неуклюжи они были, они медленно выстраивали свою семью. Уилл был на строгом постельном режиме, и Ганнибал категорически запретил ему наклоняться или поднимать что-либо тяжелее Арти и кофейной кружки. Уилл был благодарен, но в то же время самодоволен. Он получал настоящее удовольствие от того, что заставлял Ганнибала приносить ему вещи, ожидая, сколько времени потребуется этому человеку, чтобы освоиться с игрой. Уилл не помнил никаких колыбельных, поэтому пел AC/DC и Aerosmith Диане, пока она дремала на нем. Ганнибал никогда не слышал, чего-либо ещё более немелодичного, и все же никогда не перебивал его. А Диана смотрела на Уилла снизу вверх и хватала его за пальцы, когда он притворялся, что играет на невидимой гитаре, пока пел и текст, и музыкальное сопровождение. Ганнибал был полон решимости научить ребенка двум языкам, хотя, похоже, никак не мог решить, каким языком должен стать второй. — У нее еще нет даже первого языка, — напомнил ему Уилл во время очередного итальянского сонета. До сих пор они были лучшими в том, чтобы усыпить Диану, к большому самодовольному удовлетворению Ганнибала. — И дома у нее будет английский, а в школе французский. Мы не можем все быть полиглотами… Уилл замолчал, уставившись на спящего ребенка. — Нам придется начать выходить гораздо чаще, когда она станет больше. Школьные занятия, ночевки. Мы не можем держать ее взаперти. Люди увидят наши лица. — Люди видят то, что хотят видеть, — сказал Ганнибал. Он уложил Диану в кроватку, достаточно близко, чтобы Уилл мог проверить ее, не вставая. — Никто не будет искать нас здесь, не пройдет и пяти лет, и мы изменимся. Уилл нахмурился, протягивая руку, чтобы схватить Ганнибала за запястье. — Я люблю нашу дочь, — твердо сказал он. — Но если нас арестуют на детской гимнастике, потому что тебе захотелось поизображать Бога, я поклянусь Джеку Кроуфорду, что ты похитил меня. Я помогу ему добиться обвинительного приговора. Ганнибал поцеловал его. — Я знаю. Навыки Ганнибала в пеленании стали лучше, и хотя Уилл по-прежнему находил исключительно забавным, что у него это получалось лучше, Ганнибал был мастером в том, чтобы укладывать Диану спать, когда она поднимала шум. Это было похоже на волшебство. Ганнибал брал ее на руки, что-то бормоча ей на каком-то языке, Уилл решил, что это литовский, и прижимал к себе. Иногда было достаточно, чтобы его лоб прижался к ее, и она успокаивалась, в других случаях требовалось нечто большее, но все же, Ганнибал, казалось, мог это обеспечить. Уилл обнаружил, что он не ревнует, хотя и знал, что становится раздражительным, когда она не идет на уступки ради него, ему было больше любопытно. Ганнибал Лектер, Чесапикский Потрошитель, ходил по их сумеречному дому, нежно покачивая их малышку, пока ее крик не превращался в хныканье, а затем и в вопросительную икоту, как будто она сама больше не была уверена, почему она вообще начала плакать. Уилл задавался вопросом, к кому из них она пойдет «поговорить», к кому из них она потянется, когда проснется от кошмара. Он знал, что помимо вынашивания ее до срока, приведения ее к жизни, у него не было никакого генетического вклада в их дочь, и все же Уилл беспокоился, что его безумие наложит отпечаток на нее и погубит. Он старался не думать об этом. Когда ему наконец разрешили встать с постели, Уилл шутил, что заново учится ходить. По правде говоря, он чувствовал себя неуверенно без дополнительного веса, к которому привык. Он пережил короткий период, когда любая дистанция между ним и Дианой была слишком велика. Если она была вне поля его зрения, он искал ее, никогда не удовлетворяясь, пока не мог притянуть ее к себе. У Ганнибала, лишенного инстинкта самосохранения, присущего большинству нормальных людей, было интересное предложение по решению проблемы. — У нас всегда может быть еще один ребенок. Ты еще молод. Уилл моргнул, глядя на него, его лицо расслабилось. Он даже не мог изобразить шок, потому что не был шокирован. И при этом он не мог изобразить на своем лице ничего похожего на отвращение. Вместо этого он вырвал Диану из рук Ганнибала и, развернувшись на каблуках, зашагал прочь по коридору. — Уилл. Уилл, это была всего лишь шутка. Это была не шутка, и они оба это знали, но детской лихорадке Ганнибала придется довольствоваться Дианой. Начнем с того, что Уилл никогда не планировал иметь детей, не говоря уже о нескольких. И Дианы было достаточно для них двоих. Хуже всего были колики. Ганнибал такой же измученный и уставший, что и Уилл, ко второй неделе должен был признать с неохотным весельем, что, по крайней мере, в этом она справляется с детскими вехами. Это был первый раз, когда Ганнибал, а не Уилл, расплакался, когда не смог успокоить ее, как это часто бывало до этого. Уилл наблюдал за происходящим с неподдельным благоговением, поскольку никогда раньше не видел, чтобы Ганнибал плакал. Было любопытно видеть, как Лектер испытывает такое сочувствие к другому живому существу. Уилл, честно говоря, не был уверен, что делать. В конце концов, он притянул мужа ближе, успокаивая его, как если бы он успокаивал Диану или Арти, и откинулся на диван, чтобы позволить Ганнибалу выплакаться. Через три недели колики прошли, Диана уже не так много плакала, и они вдвоем снова смогли немного отдохнуть. Они не упоминали об инциденте с плачем, но это прорвало последнюю часть стены недоверия между ними, и то напряжение, которое висело между ними, как дымка, исчезло. Когда Диане исполнилось два месяца, Уилл начал бегать по утрам вместе с Арти. Они возвращались, тяжело дышащие и довольные, и растягивались на кухонном полу, пока Ганнибал — раздраженный — не прогонял их. Вместе с частью энергии пришли другие вещи, которыми они раньше пренебрегали. Диана еще не была готова спать всю ночь, но она все больше и больше увеличивала промежутки между кормлениями, что оставляло ее родителям чуть больше времени для друг друга. Именно Уилл сделал первый шаг. Ганнибал, без сомнения, прождал бы еще девять месяцев, будь на то его воля, желая быть уверенным, что Уилл здоров. Шрам на животе все еще был розовым, но Уилл чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Он устал ждать. Когда Диана легла вздремнуть в спальне, он прошел в кабинет к Ганнибалу, устроившись у него на столе и, без сомнения, прервав что-то очень важное. Возможно, ещё один набросок его самого и Дианы в роли Марии и Иисуса, которых, честно говоря, могло бы быть и поменьше. — Она успокоилась у тебя? — спросил Ганнибал. — Малышка любит Aerosmith, — сказал Уилл. Он скрестил ноги в коленях, слегка откинувшись назад, так что его рубашка задралась. Он не чувствовал себя особенно сексуальным, учитывая растяжки и шрамы, но он надеялся, что сможет компенсировать это усилиями и энтузиазмом. — Ты же не был занят? Ганнибал рассматривал человека перед собой, то, как он сидел, приятное напряжение в нем. Он рассматривал кусочек кожи, подаренный ему Уиллом, наклон его головы, откровенно скандальную манеру, с которой он позволил кончику языка смочить середину нижней губы, прежде чем снова исчезнуть. — Как раз наоборот, — сказал он, кладя ручку рядом с Уиллом и сверля его взглядом. Он определенно хотел притянуть Уилла к себе, часто, чаще, чем мог бы признать. Он хотел прижать их губы друг к другу, и дернуть Уилла за бедра, и потянуть его за волосы, и впиться синяками в его кожу, и… Уилл расставил ноги и поставил ступни в носках на колени Ганнибала, добавив достаточно давления, чтобы побудить мужчину подвинуть стул ближе. Ладони Лектера скользнули вверх по бедрам Уилла. Грэм наклонился, чтобы положить пальцы под подбородок Ганнибала, его язык снова провел по складке губ. — Ты вот-вот станешь действительно занят. — Да? — глаза Ганнибала были прикрыты, его голос уже был низким и грубым. Так долго он тосковал по Уиллу. Дольше, он был уверен, чем Уилл тосковал по нему. И даже со смертью Дракона, даже с решимостью Уилла остаться с ним, даже с их близостью на протяжении всей этой странной и чудесной беременности, он сомневался. Больше нет. Уилл снова откинулся назад, но только настолько, чтобы стянуть рубашку через голову, вялое и совершенно бездумное движение, от которого стало еще жарче. Затем он убрал ноги с колен Ганнибала, и соскользнул, чтобы вместо этого оседлать их. — Да, — согласился он, ухмыляясь, прежде чем схватить Ганнибала за затылок и притянуть к себе, чтобы поцеловать. Руки Лектера скользнули вверх по спине Уилла, вызывая дрожь везде, где они касались. Грэм был сверхчувствительным; прошло слишком много времени с тех пор, как они вот так прикасались друг к другу, слишком много времени у них не было сил больше, чем на быстрый поцелуй на ночь. — Я больше не хрупкий, — прошептал Уилл в губы Ганнибала. Он прижался бедрами к его бедрам, чтобы доказать свою точку зрения. — Больше никаких оправданий. Ты трахнешь меня. Ганнибал издал звук, почти рычание. Он толкнул Уилла назад, уложив его на стол. Грэм ухмыльнулся ему из-под прикрытых век, шире раздвигая бедра. — Ты пропустил один шаг во всем этом, — сказал он Ганнибалу. — Это не похоже на тебя — оставлять задание незаконченным. — Я исправлюсь, — пообещал Лектер. Он проложил дорожку поцелуев вниз по шее Уилла, покусывая его ключицу, пока руки возились с брюками Уилла. — Ммм, это может занять у тебя некоторое время. Ты должен мне за девять месяцев. От этого вызова Ганнибала обдало жаром, и его следующий поцелуй стал резким укусом на коже Уилла, что заставило мужчину рассмеяться. Он не хотел, чтобы их первый раз — их настоящий первый раз — был на столе, но вернуться в спальню было невозможно, когда там спала Диана. Он быстро обдумал: гостиная была очевидным выбором, но слишком, слишком далеко учитывая, каким отчаянно желанным был Уилл под ним, пол был жёстким, но все же лучше, чем стол с разбросанными бумагами. Еще был стул, с которого только что поднялся Ганнибал, и высокие кресла с откидной спинкой, которые он поставил рядом с книжными шкафами. Он стянул штаны Уилла до колен и наклонил голову, чтобы поцеловать покрытый шрамами живот. Он знал, что Уилл очень мало чувствовал там из-за рубцовой ткани, но это было скорее символично, чем что-либо еще. Я никогда больше не причиню тебе боль. Я никогда больше не сломаю тебя. Я потрачу всю свою жизнь на то, чтобы ты жил в мягком, безопасном и теплом месте. Рука опустилась на его волосы и толкнула Ганнибала ниже. Уилл застонал, когда знакомые губы подразнили основание его члена, раздвинулись, чтобы принять головку в самый блаженный обволакивающий жар. — Боже, Ганнибал, да, — простонал Уилл, приподнимаясь, чтобы Ганнибал стянул с него штаны полностью и закинул его ноги себе на плечи. — Просто подожди… подожди, пока мой рот не доберётся до тебя. Ганнибал дразнил кончиком языка головку члена Грэма, издавая самые сладкие звуки. Мысль о губах мужа причиняла Лектеру боль, но прямо сейчас он не мог отстраниться. Бедра Уилла вцепились в него, его пятки впились в лопатки Ганнибала. Он мог бы оставаться в таком состоянии несколько дней, снова и снова доводя Уилла до пика наслаждения, но тот был менее терпелив. Через несколько минут он настойчиво потянул Ганнибала за волосы. — Встань. Встань, я не знаю, как долго она будет спать, и мне нужно, чтобы ты вошёл в меня. Ганнибал никак не мог с этим поспорить. Уилл пришел подготовленным. Он практически швырнул бутылочку со смазкой в Ганнибала, снова широко расставив ноги, поощряя пальцы Лектера. Кажется, все-таки стол. Но, рассматривая их отношения с самого начала и на протяжении всего бурного пути, стол был уместен. Традиционно романтический вариант был не в их стиле. Ганнибал трогал Уилла и раньше, но никогда с гарантией, обещанием возможности проникнуть в него после. Всегда, чтобы ослабить возбуждение Уилла на протяжении всей беременности, всегда с намерением остановиться, несмотря на то, что ни один из них этого не хотел. А теперь… теперь. — Черт, о черт, — прошипел Уилл, опуская одну руку вниз, чтобы удержать ноги широко расставленными, и другой дергая себя за волосы. Ганнибал засунул в него два пальца, умело ища простату, и Уилл был так чертовски близок. Он хотел кончить на члене Ганнибала. Если он кончит раньше, что ж… тогда ему придётся узнать, как его тело реагирует на два оргазма подряд. Он настроился на это, решил, что, несмотря ни на что, он пройдет через это. Ганнибал наклонил голову, чтобы втянуть в рот один из сосков Уилла, одновременно добавляя третий палец, наслаждаясь тем, как Уилл извивался под ним, как от него пахло чистым потом и отчаянной потребностью. Его собственное тело было полностью сфокусированно, концентрируясь на всем, что делал Уилл; каждое подергивание и дрожь, каждое напряжение мышц. — Ганнибал — сейчас, мне, блядь, все равно, как, просто — сейчас. Ганнибал растопырил пальцы, выстаскивая, и наклонил голову, оставляя тёмный засос в ложбинке дрожащего бедра, прежде чем снять с себя штаны и нижнее белье и быстро сжать основание собственного члена. Перед ним лежал человек с оскаленными зубами и яркими шрамами, человек, который кусался так же сильно, как Ганнибал, и оставлял свои собственные следы, человек, который не умер, который не сгорел, который не утонул. Человек, который дал жизнь и забрал ее. — Замечательный, — сказал ему Ганнибал, схватив Уилла за бедра, чтобы поднять его чуть выше края стола, затем он выровнялся и толкнулся в него. Уилл со стоном откинул голову назад. Зубами впился в нижнюю губу, одной рукой теребя собственные волосы. Почему-то, этого было слишком много. Так не должно быть, после всех тех раз, когда Ганнибал был внутри него, и все же так было. Лектер склонился над ним, опираясь на стол, волосы упали ему на глаза, когда он перевел дыхание. — Не надо, — Уилл подтянул колени, обхватив ногой бедро Ганнибала. — Не надо что? — он отстранился, чтобы посмотреть на мужа. Лицо Уилла было красным, губы распухли. Ганнибал хотел нарисовать его именно таким. — Не будь со мной так нежен, — мягко сказал Уилл. — Мы никогда раньше не были нежны друг с другом. — Иногда были, — сказал Ганнибал, убирая волосы с глаз Уилла. — Ты заслуживаешь большей нежности, чем позволяешь себе. Уилл фыркнул, беспомощно очарованный, но его брови нахмурились. — Я знал, что ты будешь гребаным придурком во время секса, — сказал он, выгибая спину, когда Ганнибал медленно вышел из него, прежде чем снова войти, каким-то образом оказавшись даже глубже, чем в первый раз. Уилл вздрогнул, когда Ганнибал поцеловал его пульс горячим и ленивым поцелуем. Он опустил руку на плечо Лектера и запустил пальцы в его волосы. Это было больно. Но не так сильно, как другие вещи, которые они делали. Это была та боль, от которой, Уилл знал, он станет зависимым, та боль, которую он будет жаждать, та боль, которой Ганнибал наслаждался. И он знал, она превратится в удовольствие, если судить по языку и ловким пальцам Ганнибала. Уилл замурлыкал, низко и довольно, когда доктор начал медленный, обдуманный ритм, постепенно подстраиваясь, чтобы довести Уилла до состояния полного изнеможения. Ему не нужно было, чтобы Ганнибал двигался быстрее. Он не хотел. Интимность в том, что они делали сейчас, была именно тем, чего Уилл жаждал все те месяцы, когда они не могли себе позволить полноценный секс. Проявление острой потребности, завершение всей жизни. Он перекинул другую руку через спину Ганнибала и сжал его рубашку между пальцами. — Боже, с тобой так хорошо, — прошептал Уилл, поворачивая голову к Ганнибалу, прижимаясь к нему носом, пока тот тихо смеялся. Лектер повернул член немного выше, достаточно, чтобы просто коснуться простаты Уилла, просто подразнить. — Ганнибал. — Все в порядке. Они покачивались вместе, медленными, уверенными движениями, от которых у Уилла мурашки бежали по коже от макушки до кончиков пальцев ног. Ганнибал просунул руку под одно из колен Уилла, подталкивая его вверх и к себе, чтобы обеспечить лучший угол. На этот раз, когда он задел простату Уилла, тот застонал, ногти впились в кожу Лектера. Казалось, он не мог прижать их тела достаточно близко друг к другу. Ганнибал был внутри него, и все равно Уиллу казалось, что между ними оставалось слишком много пространства. Ганнибал подчинился безмолвным требованиям Грэма, наклоняясь ниже, пока их груди не начали соприкасаться при каждом толчке. Уилл пылал вокруг него, сжимаясь каждый раз, когда Ганнибал находил правильный угол. — Я люблю тебя, — выдохнул Уилл. — Я люблю тебя, ты, безумный, гребаный… не останавливайся, не смей останавливаться. — Я не буду, — прошептал Ганнибал, почти задыхаясь от напряжения. — Я не буду, Уилл. Я люблю тебя. Уилл захныкал, беспомощный, нуждающийся и близкий. Он знал, что это было далеко не самое жестокое, на что они были способны, он знал, и все же острое лезвие возбуждения вырывало из него вздохи, стоны и требования большего. Он снова найдет Ганнибала, когда Диана заснет после следующей бутылочки. Он поймает его в более подходящем месте, чтобы трахнуть. Черт, теперь, когда он знал, каково это, он бы оседлал мужчину на чертовой кухне и трахнул сам. Ганнибал, казалось, прочитал его мысли, он схватил Уилла за волосы и потянул, выгибая его, чтобы он мог высасывать синяки на горле и челюсти Грэма. — Я поимею тебя в каждой комнате этого дома, — грубо пообещал он. — На каждой стене. Соседи будут жаловаться на шум, стучать в дверь, но я заставлю тебя кричать еще громче, чтобы они замолчали. — Черт, о черт… — у Уилла перехватило дыхание, и он сильнее согнул колени, распростерся, как подношение, образы, вызванные Ганнибалом, играли перед его глазами в ярком цвете. — Прекрасный мужчина, я заставлю тебя хромать. — Пожалуйста, — простонал Уилл, просовывая руку между ними, чтобы провести по своему члену. — Пожалуйста, все это, все. — Все и вся, — прорычал Ганнибал. Его зубы нашли пульс Уилла, покусывая и дергая, пока горло Грэма не превратилось в красно-фиолетовое месиво. — Вещи, которые я хотел сделать с тобой, Уилл. Я хочу войти в тебя так глубоко, что ты будешь думать, что больше не можешь вместить, а потом я хочу завести тебя еще немного дальше. Я хочу заставить тебя кричать. Слов было достаточно, фантазий было достаточно. Уилл усилил хватку и кончил, горячая и скользкая сперма брызнула на них, его голос сорвался на стон. Ганнибал толкнулся в него, затем еще немного, прижимаясь губами к губам Грэма, когда крики Уилла угрожали заполнить весь дом. Ганнибал нашел собственное облегчение в остром укусе зубов Уилла, в царапинах от его ногтей. Он насыщался Уиллом, впитывал его, пока не потерял способность двигаться. Затем он, наконец, позволил себе отдохнуть, накрыв тело Уилла своим и размазав между ними липкое месиво. — Черт, — пробормотал Уилл. — Черт. — Это разговорный термин, да. Уилл легонько шлепнул его. — Не будь ослом, когда я проявляю к тебе нежность. Ганнибал поцеловал его, положив руку на грудь Уилла, на его колотящееся сердце. Затем он отстранился, поймав дрожь Уилла, уткнувшись носом в его щеку, еще один поцелуй прижался к ней. — У тебя есть привычка превосходить ожидания, но это было что-то совершенно другое, — сказал ему Уилл, прижимая Ганнибала к себе, позволяя его ногам свободно свисать с края стола. Его спина убьёт его, если он пролежит так немного дольше, но Уилл просто не мог заставить себя пошевелиться. — Взаимно, — ответил Ганнибал, с улыбкой убирая локон за ухо Грэма. — Не разочарован после стольких лет ожидания? — съязвил Уилл, усмехнувшись, когда глаза Ганнибала сузились в легком раздражении. — Я думаю, как только мы окажемся в постели, это будет совсем другая игра. — Да? — Собираюсь свести тебя с ума для разнообразия. — Я в этом не сомневаюсь. Уилл рассмеялся, прижимая руку к лицу, прежде чем позволить ей упасть на стол позади. У него чуть не перехватило дыхание от обожания к этому человеку, этому монстру, этому существу, которое подавило его, завладело им и позволило Уиллу увидеть его так, как никто никогда не позволял. — Я люблю тебя, — искренне сказал ему он. Ганнибал посмотрел на него, его брови нахмурились, но глаза смягчились. Он взял Уилла за щеку и прижал их лбы друг к другу. — Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Все, что я делаю, я делаю из любви к тебе. — Я знаю, — тихо сказал Уилл. — Это единственная причина, по которой я тебя не убил. Прежде чем Ганнибал смог придумать какой-нибудь претенциозный ответ, Уилл притянул его к себе в поцелуе, мягком и сладком, затянувшемся чуть дольше обычного. А потом раздался крик, громкий и пронзительный, обезумевший плач младенца, который проснулся в полном одиночестве и не знает почему. Уилл отстранился с кривой улыбкой. — Она тоже тебя любит, — сказал он. — И я буду любить тебя еще больше, если ты заберешь ее, пока я приведу себя в порядок. — Все и вся, — сказал Ганнибал, в последний раз поцеловав Уилла в висок.