***
Каково это – знать, что ты чей-то нательный шрам, сгусток памяти, вызывающий столько драмы даже через много лет? Я против твоей воли поставил клеймо. Эпицентр любого взрыва – один твой взгляд. Расскажи, тебе это льстит? Ты этому рад? Признайся, ты ведь ёбаный мазохист, дорогой Джотаро. По ночам ты спокойно спишь? Просыпаешься редко? Чувство одиночества и опустошения обрушились на тебя со всех сторон. Каждую ночь это ужасное чувство забирало моё крошечное потёртое фото в твои объятья. И в итоге ты провалился в эту бездну целиком. Больно, словно в грудную клетку вбивают раскаленные железные штыки, ржавые, которые плохо входят и их приходится прокручивать, чтобы те смогли пройти в межреберное пространство. Я понимаю, что всё это время ты был подушкой безопасности, которую я безжалостно кромсал на кусочки. Больше, больше, мне нужно ещё больше. И ты отрезал кусок за куском, не жалея. Ты вжимаемся в мою рубашку. Её отдала тебе моя мать. Забавно, она терпеть меня не могла. Ты пытаешься найти тот самый запах таблеток и дешёвых сигарет, которые, кстати, твои. Тебе кажется, что поверни слишком резко – и эти несносные, абсолютно непрочные кости тоже треснут. Прямо на стыке с позвоночником, давая идеальные сколы. Боль – такое же искусство, как и картины Ван Гога, страдающего лихорадочным расстройством. Но ты понимаешь, что терять уже нечего (некого).***
Подобно ветру, что треплет вьющиеся волосы, он задевает мое солнечное сплетение. Невесомо проводит носом, оставляя тёплое дыхание и дальше губами касается щеки. Незамысловатая ласка заставляет жгучую нежность разлиться в груди, и я правда бессилен перед этим чувством. Я просыпаюсь в холодном поту, рассматривая белый бесконечный потолок, от которого уже тошнит. По правде говоря, тошнит от капельницы, от пустоты в доме. Родителей никогда нет рядом, даже несмотря на моё далеко не радужное состояние. Процедура вытаскивания мерзкой холодной иглы разгоняет дрожь до самых кончиков пальцев. – Бл-блять. – Зубы скрипят от боли. Вытаскивать иглу оказывается с каждым разом все больнее. – Что же за хуйня. – Отражение в зеркале отдаёт безысходностью с лёгкими нотками похуизма. – Ты уже умер, Какёин. Я выкрасился в красный на прошлой неделе, я считаю этот яркий цвет на своей голове слишком символическим, поэтому желание сжать мягкие пряди в собственной ладони просыпается всё чаще. Я редко себе отказываю, а моё ЧСВ вроде как не против, лишь бурчит что-то об укладке и о том, как долго её делал. Но есть ли мне до этого хоть какое-то дело? Звучит весьма эгоистично. Я единственный сын в семье. Мама – глава отдела продаж одной известной фирмы, отец – начальник полиции города. Им никогда особо не было дело до того, как я выгляжу или увлекаюсь. Главное – учёба. Поступление. В 17 на дискотеке я, впервые, попробовал амфетамин. Понравилось. Он позволял долго находиться в тонусе. Я не спал сутками. Первое время не видел проблемы. Был мальчиком-отличником в одной из знаменитых школ. Приму дозу – работоспособность просто сумасшедшая, можно учиться 24 часа и не чувствовать усталости. А потом. В один день. Я просто упал, а проснулся с диагнозом Лейкемия. Все было так просто и размеренно. Родители пострадали. Потом появились важные дела, не требующие отлагательств. И так я начал принимать в подарок и морфий, попутно мешая с остальной бурдой. Боль по ночам была адская. И я уже не знал от чего больше. Выбор университета и специальности стал очередным протестом, когда человеку остался год, есть ли смысл что-то запрещать?***
В этот раз, собирая вещи в университет, я кладу жгут вместе со шприцом для заветного кайфа и отрешённости. Глупо, но не похуй ли? Личный водитель заводит черный мерседес, и мы трогаемся в сторону университета. Мы никогда не говорим о чем-то важном. Я не пытаюсь залезть в его черепушку, он не пытается утихомирить мои ураганы. Всё-таки не очень прилично расспрашивать о здоровье, которое внешне кричит о последних месяцах своего существования. Мои мысли сконцентрированы на парне, что я видел во сне. Будь он реальным, я бы поцеловал его и, думаю, мы бы были почти в расчете. Почти, потому что он все ещё задевает мое солнечное сплетение. И я, дурак каких не сыскать, позволяю это делать в своей больной голове. Вы меня спросите, быть может, какого это быть наивным дураком, а я буду молчать Вам в ответ, боясь взглянуть в глаза и так тупо играть в гляделки с полом. Я бы заламывал пальцы и после засмеялся. Вы бы заметили надлом, увидели бы как становятся стеклянными мои глаза, но услышав «а я не знаю» такое хрупкое, но уже разбитое не поняли бы ни черта. Я так одинок, что начинаю разговаривать сам с собой временами. Не то чтобы меня волновало окружение, но меня это пиздец как пугает. Первая пара живопись, а это значит, что после написания ебучей вазы моя голова отправится в полёт и станет очень больно. «Не больше двух доз в день». – Сказал врач». «Не больше года жить в боли?» – Съязвил я». Я бы вам рассказал потом историю о том, как искал приюта в вороте проститутки, пытался греться о ледяные руки её сутенера и, возможно, упомянул бы о родных четырёх стенах, из которых не хочется выходить уже который месяц. Я бы шутил о том, как отчаянно пытался любить, обманывая себя, ведь в тех глазах, что я будто бы боготворил, я просто рылся, надеясь найти собственную нужность. Уничтожить одиночество, натянув маску клоуна. Конечно же, я бы поведал историю о том, как разбивался в лепешку ради других, думая о их жизнях, давая им самую высокую цену, когда о своей забывал напрочь. А по итогу, вместо ответной доброты, получил смертельный диагноз и фразы: «Ну, ты держись.», «Всё будет хорошо.», «Слушай, давай как-нибудь потом...». Услышав все это, Вы ужаснётесь? Наверное, Вас с головой охватит возмущение, и Вы будете грозным тоном мне твердить «ДА ТАК НЕЛЬЗЯ!», а я вам миролюбиво отвечу «м о ж н о». Осуждение будет исходит из Вас жаром тела, и ладонь, что вы положите на мое плечо, прожжёт мою кожу, и мне опять станет весело. Под середину пары я прошепчу преподу на ухо о том, что мне бы к медсестре. А он с сожалением кивнёт, конечно же, зная про ситуацию. И Вы спросите меня, какого это быть наивным дураком, а я буду гордо идти, прогуливая пары ради заветного чувства жизни, а не существования.***
Ощущение полного пиздеца. И крушение настигает меня, когда я вижу Тебя, «из сна», пред собой. Ты показался чересчур высоким и слишком задумчивым. Джотаро, так тебя, кажется звали в универе. Известная личность в панковских кругах нашего заведения. Второй курс отделения графического дизайна. Ты смотришь на меня так ненавидяще, должно быть это от жгута в моей руке, который я достал слишком рано. Горькая усмешка появляется на лице, а я быстро бегу в туалет, хлопаю дверью и смотрю на себя в зеркало, попутно умывая лицо ледяной водой. Страшно, почему так страшно от его глаз?! Что не так? Ищу изъяны, пытаюсь в глазах увидеть хоть капельку смелости, но тщетно. Мне не жаль, мне не стыдно, мне страшно. И вот он, пиздец! Это моя жизнь, живу так, как хочу! А я доволен? Вздох. Усталость одолевает каждую мышцу. Может быть, сегодня вколоть больше, чем раньше? Хотя бы попробовать. Усталость вперемешку с нарастающей болью в голове одолевает всю душу. Куда уткнуться, чтобы тепло и ласково? Сотни вопросов. Я найду сто и один ответ, только каждый будет неправильным. Я ищу изъян, а если я сам один большой в мире? Да брось, ты здесь никто. Ничего не сделал, чтобы хоть капельку выделиться. Ковыляя, бреду в кабинку, где холоднее, чем снаружи. По привычному, шприц и заветные кубики «счастья», грязная плитка, стоны ожидания, набухшая зелёная вена. Я буду доволен? Что я жду от очередной дозы? Я ненавижу только себя, и с Его взглядом это ощущается острее. Острее лучшего ножа в мире, острее линии твоей челюсти, острее блюда из того вьетнамского ресторанчика. Я моргаю и открывая глаза, смотрю на тебя, и вспоминаю собственное сравнение «его глаза как незабудки, как мои любимые цветы». Как же смешно. И мой глупый хохот разносится по всему туалету. Мне не больно, но я до омерзения раскрошился. Меня осталось только подмести, выбросить в мусорный пакет, а потом и в бак. Ты стоишь передо мной то ли в смятении, то ли в готовности разбить мне череп. Ощущение полного пиздеца. И крушение настигает меня. Оказывается, я забыл поставить точку. С тобой в своём сердце. «Я задумывал забыть твой образ в девять без десяти. Но ты снился снова и снова». В груди понеслась вакханалия, когда стал разбирать твою суть по деталям внутри. Черти внутри меня пляшут, скалятся. Потыкивают копытцем, верещат, что я не справлюсь. Я сжимаю жгут крепче, когда ты приближаешься, протягивая крепкую руку. Меня ничуть не смущает растущая боль в предплечье. Будто если забыть тебя – кануть в вечность. Ощущение как ножевое, но я обещаю себе, что выживу в этой бойне. Но будто бы, если забыть тебя, это как в сорок первом предать отечество. – А ты красивый. – Язвительно выдаёт мой заплетающийся язык. – Ты мерзкий. – Заключает он. А черти смотрят и ждут, обнажают зубки. Вторят внутренним голосом: «Давай же, ну!». «Тянут мыло и жгут». Я задумал тебя забыть в девять без десяти, но мне запретили. Затворили все двери, говорили что-то про то, что ещё не время. И никогда не наступит время. Ранили криком, по углам щемя. Я задумал забыть тебя, преисполненный нервным тиком. Черти, как током, мой взгляд устремляют к часам, шепча, что я слаб. Что этот шанс я, конечно же упущу и на больничной койке, через пару месяцев, буду жалобно скулить о том, что отпустил тебя. Внутри все горело, сутуло бесилось. Наркотические черти ставят дуло к вискам, снова хохочут. Когда ты притягиваешь меня к себе за ворот рубашки, хочется распадаться на миллион кусков, раствориться в каждой молекуле вселенной, проникнуть так глубоко в структуру строения, чтобы исчезли все следы существования моего заболевшего сознания. Я так устал от этих чёрно-ядовитых мыслей, они давят, уничтожают последние искры. А ты так прекрасен, пускай и не видишь во мне ничего, кроме обдолбыша. Эти мысли пожирают меня изнутри. Я не хочу убегать. Где бы я ни был – эта боль всегда со мной, мой верный палач. Я в плену, в собственном сгнившем разуме. Там я прикован к нервам тонкой нитью реальности. Там каждая секунда пропитана этим едким запахом тлена. Неправильное движение – и в твоей груди рождается ещё одна чёрная дыра, которая растворяется в венах, образуя ещё одну дорогу до абсолютной пустоты. Я тянусь к твоим губам. Горячее дыхание приносит боль. Свет ослепляет. Звуки оглушительны. Разум из последних сил пытается самосохраниться, пытаясь отвлекаться на мир вокруг, но мысли всё больше поглощают внутренности, разрывая всё содержимое своими острыми когтями. Я целую тебя со всем напором, что остался в моём слабом теле. Безвольная марионетка внутри меня хочет чувствовать себя живой, а не покрываться пылью, запертой на чердаке. Ежедневно переживая маленькую смерть. Я не хочу терять тебя. Хочу остаться здесь, в грязном туалете. Целуя твои губы, разминая то верхнюю, то нижнюю. Каждый день смерть приобретает иные краски, добавляя в свой рацион новое развлечение. Просыпаясь после эфемерного сна с привкусом гнили и кошмаров, думаешь, что всё кончилось, что все кошмары позади, что это всего лишь сон, но реальность преподносит всё больше и больше тревоги и боли. Существование уже не значит ничего, а ты вновь превратился в маленького ребёнка, пугающегося каждого шороха. Я чётко осознаю: даже выбравшись из этой добровольной тюрьмы, я не буду свободен от паутин, заключающих меня в твои холодные объятия. Я потерян. Потерян навсегда. Мне уже не хочется никакой свободы, я привыкаю к кратеру и со временем, своей гнилью покрывая стены, начинаю получать от этого лишь удовольствие. Он не должен быть таким красивым, он заслуживает наказания. – Мы почти в расчете. – Добавляю я, когда Джотаро отдёргивает меня, продолжая сжимать мои плечи и глазеть. «Почти» заставляет мой мир переворачиваться каждый раз. И ты, Джотаро, приручённый этим миром мазохист, поймёшь: это конец. Это – твоя жизнь, обречённая на серость и печаль. Если бы моя агрессия умела преобразовываться в вещи физические и существенные, я бы по кирпичам сложил нам общий пентхаус с летней площадкой для рок-концертов, километровой оранжереей и колонными галереями на каждом из этажей. Мои кости ломаются внутрь самих себя и рвут мне органы, я давлюсь кровью и мне нисколько не жаль и не больно, ведь каждую из костей я достану пальцами и просверлю ими по десять новых отверстий на каждый кубический миллиметр в теле того, кто причина моей истерики. Передоз, это передоз. – Дж… Джот… Я слышу только неразборчивые фразы, но даже от этого мне становиться приятнее умирать на его руках. А ведь я даже не общался с ним, не знаю кто он и чем занимается толком. Забавно. – Не откидывайся, долбоеб. Черт… Тебя дери, идиот. Я многое пережил и в принципе, блять, своём мне абсолютно похуй, я агрессивен из собственных побуждений, мне нравится ультранасилие, если хоть что-то пытается помешать мне спокойно жить. Но на руках у этого шкафа-купе мне почему-то хотелось расплыться и больше никогда не собраться в целое. У меня в груди взрываются водородные бомбы, мне нé привыкать, но для каждого вышеозвученного я сделаю их в такой степени чужеродными, что последующие (они же, считай, последние) пару секунд станут самыми долгими и мучительными. Я вижу, как пройдусь под осенним дождем, и капли, что будут касаться лица не что иное как последние взрывы артерий тех, кому всю их жалкую жизнь и следовало свести непосредственно к этому. Джотаро опускает меня на плитку, пытается растрясти, но выходит паршиво. Когда я начинаю давить лыбу все сильнее, он выдает пощечину по моему лицу, от чего звезды передо мной сменяются Его гневным выражением лица: – Я, конечно, понимаю, что вас наркош этот свет не искоренит никогда, но с тобой то что не так. Ты же, блять, одет прилично и не из бедных. Что, БЛЯТЬ, НЕ ТАК?! Я лишь без эмоционально улыбаюсь. Всё же он не бросил меня через секунду умирать здесь. Странно. Мы располагаемся на расстоянии друг от друга. Но, кажется, будто бы его дыхание я ощущаю слишком близко. – Ты дурачок, первогодка. Давай, давай, подымайся. – Он пытается приподнять, но мои ноги ватные, хватает сил только повиснуть на нём, прижавшись всем телом. Я навсегда отпечатываю в памяти его кривоватую улыбку и сердитые глаза. И лыблюсь снова и снова. – Точно дурак. Хочу оставить этот день в своей памяти навсегда. Мы ещё не раз вспоминали это, помнишь, мой дорогой Джотаро? У меня сложился пазл. Всё вдруг стало совершенно просто и даже абсурдно. «Все твои слова обо мне превратились в обычный мусор, который я с легкостью смог вынести из своей головы, заменив морфием. Нет никаких нас. Нет и никогда вовсе не было». – А я зн..Знаю, ты на втором курсе. Дж.. Дж..Джот… – А ты почти на небе, долбоёбина. – Справедливо. – Отчеканиваю я, уже чуть крепче держась за его плечо. Все смотрят на это косыми, лицемерными взглядами. То предлагая помощь, то брезгливо уворачиваясь. Джотаро прижимает мою талию как можно ближе к себе, чтобы меня не пустило кубарем по лестнице. Так же аккуратно приподнимает, чтобы моё тельце пережило преграду – пороги около проходов в другие корпусы. Картинки передо мной размыты донельзя. – Живой? Эй!? – Он щёлкает пальцами перед моим лицом, а я продолжаю мычать. Не получается ничего сказать. – Как тебя… Блять, да похуй. Боже, нахуй мне вообще это сдалось. – А я очень красивый. Даже больше, чем ты. – Да что ты. – Да, я вот такой вот. – Я удушу тебя. Молчи, по-братски. «Я по своей бездушности с закрытыми глазами отдал всего себя без остатка тебе. Думал, что незачем жить, раз ты так схавал всё то, что было во мне. Но я сам виноват в этой минутной слабости, в заблуждении о том, что я хоть чего-то стою. Я пытался найти часть себя в тебе, откопать ту крупинку, которой не хватало в моём собственноличном образе. И я так бессчетно промахнулся. Кто бы мог знать, что искать нужно в самом себе, а не где-то на стороне. Это стало уроком, который я, увы, заставил тебя запомнить». Нет ничего сверхъестественного в другом человеке, все личности скованны в омуте вечном. Был только я. Сейчас это гордое Мы. Я и никто другой. И спокойствие можно обрести лишь в себе самом. «Знаешь, спасибо тебе за тепло, ты дал мне понять, что отдавать себя другим нужно. Это истинный опыт, пройденный каждым, но понятый далеко не всеми. Для того, что б выигрывать – нужно играть, как говорится. Другими словами, найти себя можно лишь через любовь. Я получил взамен больше, чем потерял, вот она истина. Сломался один раз, чтоб запомнить этот провал дважды.» – Ну как ты? – Не успокаивается мой туалетный собеседник, пока ведет меня куда-то из универа. Сильный порыв ветра сбивает меня с ног, но чужие руки не дают мне упасть. Становится в один миг как-то мягко. Что-то шумит над ухом. Металл. Машина? – К..Куда мы… Я понял это по гулу мотора. Отлично, он просто увезет меня в лес и добьет. – Домой, Какёин.***
– Ты точно в порядке? – Первое, что я слышу после прихода в себя. Лежится мягко, должно быть диван. Но материал дешёвый, не очень приятный, липкий. Как часто я слышу этот вопрос? Редко, стало быть. Никто ведь не пытается узнать, всё ли действительно у меня нормально. Все лишь интересуются между делом, лишь бы спросить хоть что-нибудь в ответ, чтобы не показаться не вежливыми. Никому не интересно, как я себя чувствуешь. Даже ебаным родителям. Ведь около меня сидит Джотаро. Стоп. – Что за хуйня?! Ты кто?!! – Ничего себе, какой бодрый. – Сухо отвечает парень. Он, действительно, кажется невероятно высоким и широким, даже сидя. – Да ладно, даже спасибо не скажешь. Я сглатываю ком слюны, подступившей к горлу. Мои глаза в один миг расширяются. Я принял в университете. Я, блять, вкинулся прямо в кабинке. Блять. – Не ссы, тебе просто стало плохо, и я нечаянно наткнулся на твою дрожащую жопу. Мы в одном хорошем баре. – Где?! – Я, наконец, собираю все силы в кулак и пытаясь увидеть что-то через рассеивающуюся пелену. – Да, неудобно, наверное, после шприца глазёнки разлеплять. – Ты знаешь..? – Очень сложно было пропустить мимо шприц и жгут на полу рядом с тобой. Никудышный наркоман, ей богу. – Я не наркоман. Джотаро округлил глаза: – А я не учусь в универе. – Да пошёл ты. – Я начал психовать, пытаясь встать и уйти хоть куда. А парень одной правой положил мою голову обратно на подушку. – Не думай, что мне приятно возиться с каким-то торчком, вытирать тебе пену изо рта, попутно придумывая загадочные рассказы для твоих же преподов по дороге. – Так нахуй столько нежности? – Нежности? Какёин. – Джотаро придвинулся к моему лицу неприлично близко. Стало страшно. Ужасно, невыносимо тяжело дышать. – Я делаю это исключительно из объективных побуждений. Мир не должен быть наполнен такими, как вы. – Лечить меня вздумал? – Попробую. – А если не захочу?! Ты же ничего не знаешь, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ, НИЧЕГО НИ-ЧЕ-ГО. – Например? – Всё так же невозмутимо отвечает парень. Ну хоть отодвинулся, уже спасибо. – Я просто по приколу попробовал. Мне было плохо. Я никогда не принимал. – Врёшь. – Нет. – Пиздишь. – Нет. – Ну смотри. У тебя есть два выхода. – Ты еще ставишь условия? – Парень, ты не в том положении, чтобы дерзить. Охуевший. – Да ты… – Ну-ну, принцесска-мефедронщица, не злись и слушай, что говорят. Или ты начинаешь контролировать это или я сообщу об этом учителям и в полицию. – Прямо шантажист. – Меня блевать тянет от таких, как ты. – Так бросил бы меня там и не парился бы сейчас. – Именно из-за таких мнений, ты и стал этим. Ты, вроде казался первые дни не настолько запущенным случаем. – Откуда ты… – Мы мониторим всех первогодок. Так что, тебе достаточно и этой инфы. Так, всё. Ты меня услышал. Завтра с утра жду около универа целым и не угашенным. – А… Как мне..? – Что, диточка, потерялась в четырех истенах? – Его оголённые клыки немного притупили мой страх. Он на пару минут не казался таким страшным. Но меня не покидало чувство лжи. Никто не делает добро просто так. Ложь. Ложь. Ложь. – Такси я заказал, адрес сам назовешь. Удачи. Я посмотрел в окно и ощутил тьму этой ночи на себе. Снег медленно ложился на тонкие ветви уже утративших жизненную силу деревьев, а у меня было ощущение, что он окутывал своим холодом оставшиеся нотки моей души. Я знал, что это был мой последний проигрыш, потому что дал себе обещание, что никогда больше не вступлю в игру. Я, действительно, тогда поверил. Что смогу остановиться. – Всё будет хорошо, Какёин. – Он положил руку на мою голову и поворошил спутанные волосы. – Классная прическа для придурка. – Спасибо. – Пробубнил я, когда Джотаро уже исчез за дверями коморки. Коморка бара. Интересно, на самом деле, что это за связи такие и люди. Никто даже и слова не сказал, когда я вышел и направился быстрее, к выходу, из душного бара. Если бы этот спасатель тоже задумался хоть на минуту, что ранит меня сильнее: пули или слова. Джотаро бы, в точности, как и я, уже опустил руки, потому что знал, что на следующее утро услышит «иди нахуй». Я так и не нашел его в ту ночь. Будто бы он испарился. И я понял, мне стало грустно. Эта мысль жрала мои мозги всю дорогу до припаркованного такси. НЕТ. НЕТ. НЕТ. Только не ебучее чувство благодарности. Да я даже «лечиться», блять, не собирался. Я хотел не чувствовать боль. Проблема состоит в том, что сколько бы я не старался, сколько бы не гнался вслед за выдуманной мечтой, я никогда в этой жизни не получал желаемое, а любви я желал всей своей больной душой. И проходя по брусчатой дороге к дому, я почему-то думал, что у Джотаро нету шансов помочь мне. Пускай и из личной выгоды. «Он загадка». Выгода? Какая тут выгода лечить наркомана..? Кто же ты, Джотаро..?