Я ел тебя глазами и поперхнулся слюной.

Буквы на мониторе ноутбука двоятся и плывут по экрану подобно маленьким аквариумным рыбкам, разбегаются, точно мелкие жучки, а затем воссоединяются обратно, встают в строй. Ненадолго. Концентрация появляется на несколько минут и снова утекает из сознания серой жижей. Еще и сердце стучит уже давно не в груди, а в горле — навязчиво, противно. Громко. Мо Жань откидывается на рабочее кресло, накрывая лицо ладонями. Он не может работать в таком состоянии, когда коленка трясется, а взгляд каждый раз натыкается на телефон в ожидании сообщений или звонка. Но на экране тихо, как и в его квартире. Едва слышен холодильник на кухне, топот чужих ног этажом выше, и собственное сердце. Оглушает в этой ледяной тишине. И так вторые сутки. С того момента, когда чужие папки оказались в его руках, а дверь черного входа захлопнулась. Мо Жань не звонил за это время, не писал и не приезжал в мастерскую. Он не может спать думая только о том, в порядке ли Чу Ваньнин, не стало ли ему хуже, но отчего-то только поджимает губы, борется с желанием сорваться и приехать. Даже если тот будет выгонять и кричать, прижаться поближе, заставить замолчать и принять, вцепиться с силой пальцами в дверной проем, если будут вытаскивать из квартиры. Ему хочется только прийти и остаться, раствориться или рассыпаться там там пылью на мебели. Но разве… Ему нужно ехать, будучи столько раз прогнанным? Разве ему нужно напоминать о себе, если ему столько раз говорили отвалить? И пускай понятие личных границ и меры для Мо Жаня размытое, не может же он из раза в раз срываться. Дело не в гордости, плевал он на нее, когда всё тело дергается и горит от желания просто увидеть, не важно, что скажут и подумают. Дело в какой-то неописуемой тоске, ненужности. Зачем ему там быть? Для чего? Чувствуя, как глазные яблоки начинает щипать от сухости, парень моргает, всё это время в размышлениях глядя в экран и думая о своем. Он отводит взгляд и вздрагивает, когда на телефон приходит новое сообщение. Тут же хватает смартфон, но только вздыхает и трет виски пальцами. Это сообщение от коллеги по офису — напоминание о сегодняшнем корпоративе в честь дня рождения компании. Идти куда-то откровенно не хочется, но уже когда-то пообещал, да и невежливо. С коллективом у него отношения хорошие и портить их не хочется, особенно с начальством. Придет, посидит часик и свалит оттуда. Так что Мо Жань, прибывая в самом отвратительном настроении, решает перестать сидеть и жалеть себя, чувствуя, как всё больше разбивается сердце. Надо идти в душ, время на сборы остается немного, и машину брать с собой парень не собирается — всё-таки не пить не получится. Он закрывает крышку ноутбука. Пока в центре города мужчина открывает ноутбук, решая проработать всю ночь. Уснуть у него всё равно не получится, от того Чу Ваньнин, оставаясь допоздна в своей мастерской уже второй день, только делает глоток сладкого, почти приторного чая, стараясь сконцентрироваться на проекте. В программе он продолжает моделировать своего робота, делая пометки и исправляя прошлые ошибки. В голове же прибывая в том самом сером коридоре с черным выходом. Там, где он за спиной оставил рвущегося от эмоций мальчишку. Камень на душе неподъемный. И чувство, что грызет органы, гадкое и новое. Невыносимое до сжатых влажных ладоней. Он ведь знал, что так и будет, что он обязательно оттолкнет Мо Жаня своим отвратительным характером, своим взрывным поведением. Знал, что этим всё и кончится… Но кончилось ли? Когда на следующий день рано утром Чу Ваньнин приехал в мастерскую, всю ночь до этого глотая лекарства и намазывая конечности разными лечебными мазями, то остался в ней один. Каждые пять минут кидая взгляд на дверь, ожидая, пока она откроется и на пороге будет стоять Мо Жань с пакетом еды, как обычно… Ваньнин извëл себя до неконтролируемого тремора обеих рук. Настолько, что просто не смог работать с мелкими деталями. Когда уже даже под вечер Мо Жань всё же не пришёл, Чу Ваньнин вдруг натыкается на мысль, что разбивает в нем нечто маленькое и хрупкое. Может, это был последний раз? Может, парню действительно просто надоело всё это терпеть? Может, он просто все это время возился с ним из жалости, а сейчас понял: это проигрышный вариант. Чу Ваньнин просто невыносим для близких отношений. Просто не тот. Больной, старый, никчемный. Неспособный даже ногами передвигать. Из последних сил заставляющий себя приезжать работать над своим, возможно, последним проектом. И мысль, что Мо Жаню просто надоело, подтвердилась на следующий день. Когда после очередной групповой терапии Чу Ваньнин приехал чуть позже в мастерскую, от которой у парня есть ключи, опустил ручку на дверь, в надежде, что та открыта, что сейчас он зайдет, а этот рослый парень будет сидеть на рабочем столе, что-то читая или смотря в телефоне. И он дёрнул ручку, но дверь оказалась заперта. За ней никого не было. В мастерской весь день снова был только он один, укутанный в теплый свитер от осеннего холода. От озноба под кожей, пришедшего из-за понимания: рано или поздно это бы случилось. Лучше сейчас, чем потом, когда было бы больнее. Чу Ваньнин встаёт с места, делает пару успокаивающих шагов туда-сюда, цепляясь руками за штаны, за локти, проводя ладонями по собранным в хвост волосам и нижней части лица. Жить последние месяцы стало невыносимо. Просыпаться и засыпать с ожиданием встречи, с надеждой, что получится обмануть и себя и молодое сердце Мо Жаня. А теперь в его ладонях только прохладное ощущение: словно ему положили на них что-то мягкое и теплое, а затем отобрали и выкинули в грязную лужу. И остается только смотреть с круглыми и полными жалости глазами. Ведь никто не отбирал. Сам выкинул, сам потоптал. Вот почему роботы лучше людей, вот почему чувства хуже механизма и программного скрипта. Потому что люди делают ошибку за ошибкой, поддаваясь чувствам. Потому что Ваньнин позволил себе залезть в это всего лишь чуть-чуть, как ногу помочить, но это засосало его водоворотом, а теперь он не может даже работать. Чу Ваньнин, ощущая острое лезвие паники в груди, хватается за таблетки в кармане и за стоящий на столе стакан воды, но руки не слушаются, опускают этот чертов стакан. Звук разбитого о пол стекла на секунду оглушает и заставляет вздрогнуть. Мужчина отходит на шаг, затем на еще один, и еще, пока не упирается в стол у стены, хватая одной рукой кисть другой и глядя на образовавшуюся лужу. Он привык к тому, что не бывает сил встать и сделать шаг, к тому, что порой не может двигаться и приготовить себе даже завтрак. Иногда посуда в его руках разбивается. Иногда чертежи в его руках портятся. Он привык к таблеткам, к врачам, к боли и чувству отвращения к себе. Так почему же сейчас, когда он снова чувствует эту привычную боль, он ждет его? ___________ Выжав длинные мягкие волосы, пропитанные запахом яблони и груши, Чу Ваньнин выходит из душа, ступая на теплый кафель босыми ногами и оставляя на нем мокрый след. Он сушит волосы полотенцем, обтирается им и залезает в домашнюю одежду, игнорируя нижнее белье. В нем спать неудобно. Хотя мужчина не уверен, что сегодня, как и вчера, поспать удастся. Накормив на ночь кошек, Ваньнин не перестаёт хмуриться и размышлять, от чего то из рук что-то падает, то корм просыпается мимо мисок. Он выключает везде свет и отправляется в кровать, но, уже накрывшись пуховым тяжёлым одеялом, Чу Ваньнин утыкается взглядом в экран телефона, морщась от сильной подсветки и делая ее спокойнее. Он по инерции открывает диалог с Мо Жанем, чувствуя треск в рёбрах от отсутствия новых сообщений. У него щиплет в носу, но мужчина прикрывает веки, заставляя себя выдохнуть и прийти в норму. Что если после этого срыва Мо Вэйюй больше не захочет его видеть? Ведь каждый раз… Ваньнин каждый раз только и срывается на нем, но мальчишка возвращается. Каждый раз пишет, звонит, приезжает, а теперь тишина. Чу Ваньнин сам приказал оставить его в покое, сам накричал, чувствуя такой стыд, боль и раздражение, словно публично был унижен и оскорблён. На подкорке щёлкает мысль о том, что всё унижение произошло только в его голове. Только для него самого. Что ни Мо Жань, оставленный в том коридоре в крайнем шоке, ни люди в конференц-зале, никто, совсем никто кроме самого Чу Ваньнина ничего не увидел, не заметил ни одну проблему, пока он стоял перед всеми и боролся с собственным телом. Мысль пищит, но коротко. Пролетает мимо, взмахнув короткими прозрачными крылышками. Для таких как он собственные «проблемы» всегда будут заметны всеми. Такие как он, увидев мелкое пятно на рубашке, будут изводить себя мыслями, что это видят все. Но разве все те люди виноваты?.. Разве Мо Жань должен быть в таком состоянии только из-за этого? Мужчина шумно втягивает носом воздух и судорожно выдыхает. Ненависть к себе ползет под лёгкими липкой змеей, а желудок неприятно прилипает к позвоночнику. Наверное, он перегнул палку и обидел Мо Жаня слишком сильно. Стоит позвонить и извиниться за свое поведение, но как же страшно делать самому этот первый шаг! Так страшно, что сердце бешено стучит, брыкается, как дикая лошадь, встает на дыбы. Чу Ваньнин не из тех, чей характер покладистый и мирный, нет, он подобен распаляющемуся гордому огню, что если начался в маленьком сарае, то сожжёт всю деревню до тла. Инженер облизывает губы, заглядывая в телефон на последние переписки. 19.09. 00:36. Мо Жань: доброй ночи, Ваньнин. я уже скучаю по тебе и вспоминаю фестиваль. ты был невероятно красив 19.09. 00:40. Вы: Спокойной ночи, Мо Жань. Не опаздывай завтра. 19.09. 00:40. Мо Жань: ни за что! 20.09. 17:02. Мо Жань: я подъехал, Чу Ваньнин. мне подняться или ждать вас внизу? 20.09. 17:05. Вы: Поднимайся. Я задержусь. Даже сейчас Чу Ваньнин читает переписку и ему кажется, будто он холоден к Мо Жаню. Какого тогда парню? Да, Чу не хотел сближаться, не хотел никаких отношений, но раз уж он начал… Раз уж дал разрешение приблизиться к себе, позволил, то разве это не жестоко по отношению к Мо Жаню? Его сердце вдруг так жалобно и больно сжимается, ведь раньше мужчина никогда не задумывался о том, что может ранить кого-то словами или поведением. Близких людей у него никогда не было, а с чужими он всегда общался отстранённо, но вежливо. Если, конечно, они этого заслуживали. И пускай Чу Ваньнин не знает, как именно должен скорректировать свое поведение в сторону Мо Вэйюйя, но обещает себе, закрыв чуть влажные веки, что если они всё-таки помирятся, если Мо Жань еще не ненавидит его и они продолжат общаться, то он отныне обязательно будет мягче и нежнее к нему. Постарается. И уснуть у него не получается. Ворочаясь с боку на бок, Чу Ваньнин чуть отсаживает от себя Тасянь-Цзюня, что норовит лечь ему во сне на голову или на плечи, меняет положение подушки, включает кондиционер, а после отопление, шуршит ногами и в, конце концов, психует. Скидывает с себя одеяло, от чего чёрный только уснувший кот летит в сторону, и резко садится на постели, проводя ладонями сначала по лицу, после вверх, по влажным волосам. Бессонница, терзаемая мыслями и душевной тревогой — самая мучительная вещь на свете! Он встает на ноги, злой и растрепанный, громко топает на кухню, решая заесть свои страдания чем-нибудь сладким, но когда роется в шкафчиках в поисках сладостей, уже поставив электрический чайник, то замирает. Он высовывает голову из шкафчика, ощущая, как орган в груди падает вниз, а все тело кидает в холодный пот. Все внутренности сначала холодеют, а потом резко распаляются, когда мужчина слышит звонок в дверь. На часах второй час ночи. И он знает, что никто не может прийти к нему в это время, кроме одного человека. От того ощущает неконтролируемую слабую дрожь в теле и то, как тяжело становится дышать. Это просто бессовестно, так издеваться над ним. Просто возмутительно всё это чувствовать! Этот узел в животе, эту нагревающуюся в венах кровь и краску на лице. Чу Ваньнин тихо подходит к двери, прислоняясь к ней лбом. Прохладно. Открывать не хочется. Или же внутри все рвется от сильного желания распахнуть, впустить, потом запереть на ключ и выкинуть ненужную деталь в окно, лишь бы остаться вот так вдвоём в четырёх стенах. Чу Ваньнин в полумраке прихожей, где настенные продолговатые светильники включены на мягкий свет, тяжело и шумно сглатывает. Нет, он не откроет! Сам запрётся, один, и больше не впустит никого. Снова звонок в дверь, на этот раз более продолжительный. Пускай уходит. Ваньнин не готов, не сейчас. Он спит. Крепко спит и ничего не слышит. На этот раз раздается стук в дверь и Чу Ваньнин, жмурясь и почти сгибаясь от нахлынувших чувств, наконец, щелкает замком и открывает дверь. Теперь он выпрямляется, набирая воздуха и выпячивая грудь, поднимает подбородок. Ему плевать, что он в легкой пижаме, с растрепанными влажными волосами и почти сонным лицом. Выглядеть гордо он научился с самого юного возраста. Ваньнин вздергивает нос от резкого запаха и… И встречается с самым глубоким темным омутом, в котором сверкает фиолетовый блеск. Снова сглатывает. Снова его сердце ухает вниз вместе со всеми органами и отчаянно пульсирует. Опираясь поднятой рукой на дверной косяк, Мо Жань, склонившийся вперед, смотрит на него прямо и без намека на улыбку. Смотрит тяжело, затуманено. Взгляд такой темный, а лицо настолько серьёзное, что всё это прибавляет ему несколько лет жизни. Что-то взрослое и суровое. Чу Ваньнин на секунду прекращает чувствовать себя взрослее, чувствовать себя безопасно в принципе. Ведь на него смотрят как на добычу. Как на жертву сокрушительной мести и главного обидчика. И запах. Запах алкоголя, чужая одежда под пальто, скопившем на себе маленькие росинки дождя, помята. Ваньнин помнит обещание самому себе: будь терпеливее, будь нежнее и мягче. Но как этот паршивец посмел заявиться к нему в таком виде?! Пьяным, с сигаретным запахом, хотя вообще не курит! С видом таким, будто только что дрался! Но Чу Ваньнин, осмотрев нарушителя ночного покоя, тяжело сглатывает и долго молчит, ощущая, как по босым ногам бежит прохладный сквозняк. — Уже… Уже поздно, — наконец, хрипло выдает Чу Ваньнин и тут же краснеет. Он не чувствует себя собой. И это пугает до покалываний в кончиках пальцев. Ведь он не выглядит сейчас строго и одето с иголочки, не чувствует свой авторитет. Он смотрит на Мо Жаня, что тяжело дышит своими огромными плечами, и голову ведь приходится задирать вверх, чтобы достать взглядом до глаз. Даже учитывая то, как тот сейчас наклонился. Впервые Чу Ваньнин так сильно замечает, какая же у них разница в росте. Когда-то Мо Жань был маленьким худым мальчиком, что помещался на его руках, но теперь перед ним взрослый, крупный мужчина. И опасность от этого взгляда горит красным в голове. — Зачем пришел так поздно? — делает вторую попытку Чу Ваньнин, не чувствуя воздуха. — Ты пил? — Пил, — все, что говорит парень. Низким и почти пугающе грубым голосом. Мо Жань вдруг делает шаг вперед, заставляя удивиться и отступить. И в миг оказывается в квартире, закрывает за собой дверь. Чу Ваньнин совсем теряет лицо, расстроенно гуляя взглядом по парню, и ему хочется отругать его за наглость, ведь не приглашали, хочется напомнить, кто есть кто, но он только хватает воздух губами и чувствует, как заходится кругом комната. Ведь внезапно его тянут за шею на себя. Остается только вскинуть брови, как чужие губы уже на его губах, сминают грубо, кусают и облизывают. Чу Ваньнин чувствует терпкий вкус крепкого алкоголя и сигарет, издает что-то похожее на протестующие мычание, упираясь ладонями в крепкие плечи, но Мо Жань опускает свободную ладонь на его скулу, давит большим пальцем на подбородок. — Шире, — только хрипит Мо Вэйюй, скользя после внутрь языком, находя язык Ваньнина, горячий и мокрый. Мужчине остается только захлебнуться горячим воздухом и этим грубым, до стыдобы мокрым поцелуем. Подавиться собственной растерянностью. Чу Ваньнин чувствует, как длинные пальцы сжимают его шею сзади, как другая рука с лица спускается ниже, ощутимо сминая теперь талию, почти до боли цепляясь в кожу и тазовые косточки. Он сам хватается пальцами за чужую одежду, за влажное пальто, чувствуя, как из-за такого поцелуя внутри просыпается паника, но ее перекрывает волна возбуждения, бегущая по спине мурашками. Он снова делает попытку вырваться, но его вдруг разворачивают к себе спиной, так легко, словно он ничего не весит, вынуждают сделать шаг в сторону, упереться в тумбочку у входной двери, над которой зеркало. Ваньнин распахивает глаза, когда одна ладонь опускается на прохладную зеркальную поверхность, а другая на край тумбочки. Его буквально заставляют чуть наклониться, и он уже сам поворачивает голову назад, оборачиваясь, как Мо Жань спешно вжимается в его тело сзади настолько, что становится больно. Края тумбочки упираются в бедра. Мо Жань снова хватает его за подбородок, поворачивает к себе и целует. Жадно и требовательно, облизывая язык и нёбо, кусая и тяжело дыша, пока Чу Ваньнин чувствует дискомфорт в горле, чувствует, как ему не хватает воздуха. Как что-то внутри молит: «Сдайся, сдайся, ну же, просто допусти происходящее!». — Мо Вэйюй, хватит, — едва слышно выдыхает мужчина, закатывая и закрывая глаза, когда губы парня перемещаются на шею. Он убирает длинные черные волосы Чу Ваньнина, открывая себе доступ, кусая и целуя тонкую шею. Мужчина чувствует дрожь собственных густых ресниц, а ночной гость нагло целует родинку за ухом, не дающую спокойного сна, чем заставляет слабеть коленки. Мо Жань теснее вжимается сзади, так, что Ваньнин распахивает глаза, чувствуя ягодицами чужое возбуждение… И Мо Жань вдруг тоже ощущает, опустив на стройные бедра ладонь. Ощущает и почти рычит, открывая глаза и глядя на отражение в зеркале. Если бы этот раскрасневшийся мужчина с опухшими от поцелуя губами тоже взглянул в зеркало, то увидел бы, как потемнели глаза человека сзади, став похожи на два яростных огонька, на прищур дикого животного. — Ты без белья, — вот, что замечает Мо Жань, и Чу Ваньнин, опустивший взгляд, ягодицами чувствует, как дергается по ощущением большое достоинство парня. Упирается теперь сильнее, трется об него. И внезапно это так накрывает, что руки холодеют. Мо Жань в пьяну явно себя не контролирует, но Чу Ваньнин не может, просто не готов сейчас на подобное, его тело пульсирует и от страха и от желания. Ему самому хочется до сухости в горле и влажных глаз, он невольно и сам вжимается в тело сзади, но едва ли сейчас он готов. — Ваньнин, — Мо Жань проводит носом по его шее, касается языком покрасневшей мочки, посасывает ее, втягивая, кусает и снова выцеловывает родинку за ухом. — Ваньнин… Я хочу тебя, так хочу… И Чу Ваньнин готов сейчас растечься водой, расплавиться от таких прикосновений и жарких слов. Мо Жань все еще трется об него, гладит везде, где может достать, сжимает ладонью его ягодицы и талию. И дышит им так, будто сейчас задохнется. Не может насытиться запахом его кожи и волос. Только Ваньнин смачивает горло слюной, хватает губами воздух и, наконец, находит себя в зеркале. Видит двух мужчин, красных, растрепанных… Настолько пошло, настолько возбуждающе, что почти больно. И при любой попытке отстраниться Мо Жань только грубее хватает, только сильнее кусает, оставляя следы. Еще никто и никогда не позволял такого в сторону Чу Ваньнина. И это действительно вдруг стало пугать. Чу Ваньнину пришлось приложить силы, чтобы оттолкнуть и уйти от прикосновений на несколько шагов назад. И Мо Жань смотрит исподлобья, не понимая, пытается снова приблизиться. Мужчина выглядит так, будто его трахали несколько суток подряд, и это сносит голову. — А-нин, я- Но парень не договаривает. Самый красивый человек на свете, сейчас такой смущенный и желанный, похожий на небожителя, покрытого розовым румянцем и следом вожделения, вдруг просто… Убегает. Он разворачивается и за один миг уносится вглубь коридора, открывая первую дверь, ведущую в ванную, и захлопывая ее. В тишине квартиры слышится щелчок. Мо Жань выпрямляется, слишком резко трезвея. И остается один в коридоре. Со своим стояком. Он моргает несколько раз, только-только опуская удивленно взлетевшие брови. А потом тянет улыбку во все тридцать два зуба и пьяно смеется, скидывая обувь и пальто. Мо Жань доходит до двери в ванной, слыша включенную в раковине воду, прислоняется лбом и ладонью к деревянной поверхности, закрывает глаза. Комната кружится, сам он в каком-то небесном полёте, внизу живота все еще тянет и запах… Не только Ваньнин пахнет сладко, яблоками и грушей, вся эта квартира впитала запах хозяина. Обои, деревянные двери, полы, мебель… Чу Ваньнин в каждой мелочи, в воздухе, что вдыхаешь в легкие. Ваньнин, Ваньнин… — Ваньнин, — хрипит Мо Жань, бредит и кусает щеку изнутри, лишь бы в себя прийти. Он выпил сегодня лишнего, но никогда еще не был так пьян, как когда уткнулся в эту длинную шею, вдохнул этот запах, коснулся этой кожи, этих ягодиц. Мо Жань уверен, что сходит с ума, и ему это нравится до щекотки в животе, до скрипа в груди. — Открой дверь, А-Нин. За дверью что-то тихо бурчат, но Мо Жань не может разобрать. То ли из-за включенной воды, то ли из-за шума в ушах и стука собственного пульса. — Открой дверь, пожалуйста, — уже почти скулит, дергает плечами. — Не прогоняй меня, — мямлит парень, не замечая, что воду выключили. В его голове самая настоящая холодная рисовая каша, а ноги не держат. — Почему ты меня отталкиваешь, А-Нин?.. Мо Жань снова ощущает то, насколько пьян, мотает головой и садится на пол, открывая глаза. С закрытыми только хуже. Он упирается взглядом в стену напротив, опуская локти на согнутые колени. — Профессор… Профессор, идите сюда. Не надо выгонять меня, — просит парень, опуская голову. Будь у него сейчас собачьи уши, они бы повисли вниз в самой настоящей тоске. — Позаботься обо мне, профессор… Чу Ваньнин, стоявший последние минуты за дверью, почти прижимаясь к ней, наконец, щелкает замком и тихо выходит. Ему нужно было время, чтобы умыться и остыть, не дать им двоим совершить дурного. Успокоить свои сердце, но стоит снова взглянуть за сидящего на полу, то орган в груди опять трещит по швам, а в горле пересыхает. Он сглатывает, когда Мо Вэйюй медленно опускает голову на руки, поворачивая лицо к нему и скользя теперь взглядом по длинным ногам в домашних штанах. Пока не достаёт до талии, шеи, и, наконец, слегка растерянных глаз. — Вы позаботитесь обо мне, профессор? — тихо спрашивает Мо Жань, снова напоминая не мужественного большого мужчину, а щенка. — Вы прогнали меня, заставили извиняться. Я не стал. Не буду, — он слегка мотает головой, бурча как обиженный ребенок. — Но разве из-за этого вы оставите меня? Только из-за этого я плохой? Что-то так сильно сжимается внутри Ваньнина, что становится больно дышать. Что-то хрупкое, потерянное. Уязвимое. Вдруг в карих глазах появляется столько боли и жалости, что мужчина, пускай и понимая, что Мо Жань просто перепил, но опускается на колени, садясь рядом. Теперь их лица разделяют какие то несчастные одиннадцать сантиметров. Чу Ваньнин хмурится и поджимает губы, ему непривычно и странно, но он подносит дрожащую руку к чужой голове, опуская ладонь и… Просто начиная гладить. Скорее как щенка или ребенка, чем возлюбленного, но ему кажется, что это должно успокоить Мо Жаня. Мужчина не умеет ни поддерживать, ни успокаивать. Тем более — извиняться. Ему хочется сказать: «Мне жаль, Мо Жань. Я обидел тебя своей резкостью. Мне просто было больно тогда. Прости» Но слова застревают в горле. Комом противным и тяжелым. — Ты… — лишь начинает тихо Ваньнин, продолжая гладить, сначала невесомо, но с каждой секундой всё увереннее. Замечая, что волосы парня немного жестковаты, но густые. И чуть влажные, вероятно, от дождя на улице. — Ты ведь не садился за руль в таком состоянии? И Мо Жань послушно мотает головой, принимая ласки и подстраиваясь. Этого ему более, чем хватает. Эта сухая и теплая ладонь на его голове сейчас делает Мо Жаня более, чем счастливым. Чу Ваньнин слегка улыбается, касаясь большим пальцем чужого уха и проводя по контуру, после гладя виски. — Уже радует, — отвечает Чу Ваньнин, разглядывая смуглое лицо, что, наконец, принимает умиротворенный вид. Складка меж бровей разглаживается, а густые ресницы не дрожат. Мо Жань смотрит в ответ, почти не моргая и не отвлекаясь, и взгляд этот на грани обожания. — Зачем ты пил? И явно вымок под дождём… Заболеешь же. Чу Ваньнин совсем не знает, что делать с этим наливающимся в груди теплом. Просто от осознания, что Мо Жань приехал, что всё-таки вернулся, хотя не просили, что снова закрыл глаза на его характер. Снова притворяется слепым за них двоих. — Не заболею, — щурится до милых морщины под глазами Мо Жань, после облизывать губы. — У нас… Был корпоратив в офисе. Я не хотел приезжать в таком состоянии, но не могу не думать о профессоре. И этими слова парень снова заставляет щеки Ваньнин покраснеть, а внутри всё сжаться. — Не прогоняй меня, — просит, изгибает брови умоляюще. Но ему и не надо. Чу Ваньнин, которого разрывает от осознания, что всё не закончилось в тот вечер, продолжает мягко улыбаться, касаясь пальцами чужого лба, а после переносицы. Гладя аккуратно, изучая. — Не прогоню. Я… Не хотел, — слова еле-еле покидают рот, с таким трудом, что почти только хрипом. Ему так редко приходится извиняться, и он так некомфортно себя из-за этого чувствует, не по себе, будто иглами протыкают каждый миллиметр тела. Так, точно признание ошибки толкнёт его к смерти. — Не хотел обидеть… Тогда. Его словно выворачивают наизнанку, словно перевоспитывают то, что давно укоренилось. И это раздражает до влаги в уголках глаз. — Я не обижаюсь на тебя, Ваньнин, — прикрывает веки Мо Жань, и уголки пухлых губ дергаются в улыбке. — Я думал, что если приеду, то ты разозлишься еще больше. Чу Ваньнин набирает воздуха глубоко в легкие и тяжело выдыхает, не понимая, испытывает он тоску или умиление с этой картины. Но все же вздергивает нос: — Тебе не привыкать меня злить своим длинным языком! — не зло, но недовольно в своей манере отвечает Чу Ваньнин. Мо Жань чуть поднимает брови, но, находя в карих глазах это неестественное тепло, понимая, что это лишь маска, парень улыбается еще шире. — Почему улыбаешься?! — Даже когда ты злишься, ты такой красивый. Я знаю, что ты очень добрый и заботливый. — Не говори ерунду… Чу Ваньнин цепляется свободной рукой за края своих домашних штанов, поджимая губы и чувствуя сейчас себя особенно слабым и открытым для эмоций. Ему вдруг так хочется дать волю влаги в глазах, так хочется сжать Мо Жаня в объятьях, от того он не находит слов, но склоняется и целует парня в макушку, после — в виски, заставляя того удивленно раскрыть глаза и поднять голову. И видит Мо Жань лëгкую улыбку, что отправляет его куда-то на грань блаженства и эйфории. Парень, словно забывает, насколько ему было плохо пару минут назад от выпитого, снова втягивает инженера в глубокий поцелуй, заставляя тихо охнуть. Каждый раз неожиданно и странно. Вскоре они перебираются в кровать, и стоит только Мо Жаню обнять со спины Ваньнина, сжав в своих руках непозволительно сильно, как тот час он отправляется видеть сны. Сам Ваньнин закрывает веки, наконец, чувствуя себя спокойно. На следующая утро, ловя на своём лице едва тёплые солнечные лучи, Чу Ваньнин просыпается первым, разрешая себе ещё немного полежать в чужих объятьях. Кажется, Мо Жань, всё ещё крепко сопящий, не размыкал своих рук целую ночь. Ваньнин аккуратно переворачивается на другой бок, так, чтобы лицом к лицу, чтобы увидеть умиротворение в закрытых глазах и слабую, едва заметную улыбку. Уголки губ Мо Жаня всегда чуть приподняты, когда тот не расстроен, от того создаётся ощущение, будто этот человек всегда немного улыбается. Но то ли таков разрез глаз парня, то ли сами черты его лица… Всегда можно понять, какая эмоция поглощает этого человека. Дав себе налюбоваться красивым юным лицом, Чу Ваньнин только вдыхает, но не чувствует внутри никакого угрызения или вчерашней тоски. Ему просто вдруг невероятно лёгко после вчерашнего визита Мо Жаня, так спокойно на душе, что ни одна мысль не лезет в голову, оставляя там приятную пустоту. Мужчина вскоре поднимается с постели осторожно, чтобы ненароком не разбудить парня, хватает под мышку чёрного кота, видя по его злому взгляду, что тот готов вцепиться в лицо Мо Жаня, и, суя ноги в мягкие тапки, он покидаёт комнату, закрывая за собой дверь. Отпустив недовольного Тасянь-Цзюня, Чу Ваньнин идёт в коридор, замечая брошенное на пол чужое пальто. Подойдя ближе, он берёт его в руки, но замирает, видя и телефон Мо Жаня на полу и поднимая. Чу Ваньнин, разблокировав главный экран, всего лишь хотел проверить заряд, но натыкается на высветившееся сообщение с прикреплённой фотографией. Никого текста не было, только имя, — «Жун Цзю», — и фото. Чу Ваньнин закусывает губу, думая всего секунду, и всё же с укором в свою сторону тыкает на уведомление. Не открывая его, только раскрывая на заблокированном экране. Иконка маленькая, но сидящего на диване Мо Жаня, рядом с которым молодой парень с мягкими, почти женственными чертами лица, видно. Они сидят весьма близко, незнакомец улыбается, показывая знак мира в виде «V». И жмётся к крепкому плечу, создавая какую-то… интимную обстановку. Сам Мо Жань бесстрастно смотрит куда-то в сторону, и Чу Ваньнин вспоминает: у того вчера был корпоратив. Видимо, парень рядом его коллега или друг. Это не так важно, Чу Ваньнин глубоко хмурится острыми бровями, сглатывая привкус уксуса во рту, и резко блокирует телефон, находясь в смешанных чувствах. Вешает пальто и засовывает гаджет в карман. Он ещё какое-то время стоит в прихожей, стараясь разобраться с тем, откуда взялось царапающее негодование в груди, а затем быстро хватает чёрного кота, что вопросительно мяукает, возвращается в коридор и пихает его в спальню, закрывая дверь. Возможно, если Тасянь- Цзюнь накинется на Мо Жаня, Чу Ваньнин, посеревший лицом, не станет об этом жалеть. Мужчина уходит на кухню, решая приготовить лёгкую кашу и чай, пока Мо Жань не проснулся, но никак не может выкинуть из головы фотографию. Неужели друзья действительно могут так близко сидеть к друг другу? Почти щека к щеке. Но лицо парня не выражало никакой радости… Чу Ваньнин мотает головой — ему должно быть всё равно, с кем вчера проводил время Мо Жань. Это корпоратив, отдыхать с коллегами и друзьями — нормально. И фоткаться тоже. Ненормально — совать свой нос в чужой телефон. Ваньнин тяжело вздыхает, ощущая под кожей бегущее раздражение, и трёт лицо ладонями. Приняв нужные таблетки, мужчина отправляется умываться, а по завершению утренних процедур каша уже готова. Проходит ещё около часа, пока Чу Ваньнин занимается привычной утренней зарядкой, растягивая тугие мышцы ног и спины, когда Мо Жань в футболке и нижнем белье выходит из коридора, рукой натирая сонное лицо. Чу Ваньнин ощущает, как сердце в груди падает ниже, в рёбра, стоит вспомнить вчерашнее и взглянуть в заспанное лицо. Уши тут же загораются красным от воспоминаний и фантомных ощущений горячих губ на своей шее, но эти воспоминания отгоняет осадок после утреннего сообщения. Так что уходя на кухню, чтобы положить кашу, Ваньнин молчит. — Доброе утро, Профессор, — хриплым голосом отвечает Мо Жань, оседая на стуле за столом. Он жмурится, точно глаза болят от дневного света, а затем, когда тарелка с завтраком опускается на стол перед ним, тянет уголки губ вверх. — Спасибо. Вы выспались? Чу Ваньнин, наконец, находит в себе силы взглянуть в тёмные, глубокие глаза, и дыхание в груди сбивается. Он просто сейчас умрёт, вспоминая вчерашнее! Но со стороны его лицо остаётся холодным, даже немного суровым. Всё же перед глазами стоит эта дурацкая фотография. Чу Ваньнин выдыхает и вспоминает собственное вчерашнее обещание: «Будь теплее ветра, мелким дождем». — Вполне. Ешь давай, — он двигает тарелку ближе к Мо Жаню, даже пытается выдавить благосклонную улыбку, что получается довольно нервно и жутко. Из-за этого только краснеет, чувствуя себя полным идиотом. Вэйюй, видя это, уже успевает напрячь плечи, ведь едва ли подобное похоже на заботу, и Ваньнин тут же решает отвлечься на другое: — Мне ещё в клинику ехать. — Зачем?.. — Рецепты на таблетки кончились, надо взять новые. Мужчина опускается на стул рядом, сначала замечая, что Мо Жань уже взял свой телефон по пути на кухню и теперь кладёт его на стол, а после видя на чужой руке свежие царапины. Сам виноват. Чу Ваньнин вздёргивает нос, не чувствуя ни капли вины. Или же не желая чувствовать. Однако взгляд всё же падает вниз, почти непроизвольно, стоит Мо Жаню, не поднимая телефон, разблокировать его и, сначала посмотрев погоду, открыть диалоги. Собственная каша ещё нетронута, ком в горле не проходит до того момента, пока Чу Ваньшин не видит, как на сообщение Мо Жань чуть опускает брови, открывает фотографию, после… просто удаляя. Он блокирует телефон, поднимает взгляд в лицо мужчины и снова тепло улыбается. Ямочки на щеках обращают на себя особенное внимание. Пока Ваньнин растворяется в пыль, не зная, как себя вести. Мо Жань ведь даже этого не скрыл! При нём спокойно открыл сообщение и также спокойно его удалил! — Я могу поехать с вами, если нужно, но мне бы вернуться домой и привести себя в порядок. Я заберу машину и сразу же приеду в университет. Мы можем увидеться там, или же поехать вместе… — Не стоит. Сделай свои дела и приезжай, — звучит довольно необычно для его естественного строгого преподавательского голоса, скорее… уютно и умиротворённо. Этого достаточно Мо Жаню, чтобы сделать свой вердикт: у них всё хорошо. _____________ Вливая в себя вчерашнем вечером алкоголь под шумные возгласы коллег, Мо Жань был уверен — он достаточно молод, чтобы не терзаться по утру похмельем. Вечер прошёл бы на славу, было действительно весело в кругу молодых специалистов, но из головы не выходил Чу Ваньнин. Скорее всего, именно эта ниточка и вела к сегодняшней головной боли. Настроение, несмотря на это, остаётся хорошим после вчерашнего примирения, а всю ночь парню снились воспоминания прошлого — человек в белом, что спас его не только после столкновения с машиной, но и от ужасного будущего: голода, необразованности, скитания по улицам. Сердце каждый раз щемит после этих снов. А ещё снились времена, когда только поселившийся в новой семье Мо Жань впервые за всю жизнь получал подарки. Не только от дяди и тёти, но и каждый праздник им с Сюэ Мэном вручали подарки от человека, о котором, почему-то, Мо Жань никогда не вспоминал в обычные дни. Он совсем забыл о этой маленькой детали, что делало его детство и праздники счастливее, но стоило во сне ухватиться за эту мысль, вспомнить, как он оказался повержен лапами кровожадного кота-убийцы. Мо Жань с радостью продолжил бы ковыряться на затворках памяти и снах, но Ваньнин нервничает, что вынуждает прикусить язык и спрятаться за монитором ноутбука, сидя за рабочим столом. Мо Жань в этом виновен не был! Ему лишь было горько, что он мало чем может помочь, пускай и отчаянно хочет. Его не было последние дни в мастерской, а сегодня стало понятно, что заставляет Чу Ваньнина злиться, хотя тот почти и не подаёт виду. Только цокает, барабанит пальцами по столу, думая о своём, и на все вопросы отвечает односложно, намекая своим тоном — сейчас лучше не попадать под горячую руку, если хочешь жить. Что-то не складывается в работе. Мо Жань предполагает, что это связано с его программой, но Чу Ваньнин объяснил: дело не в ней. Инженер изначально допустил какую-то незначительную на первый взгляд ошибку и гневается теперь на себя. Проект уже имеет голову — это основа, правая его рука тоже почти готова. Ваньнин рассказывал — всё самое важное в голове и конечностях. Голова, в которой сама программа, отвечает за конечности, на которые приходится весомая часть работы. И если с рукой проблем не было, ещё на прошлой неделе Чу Ваньнин и Мо Жань добились подвижности, пускай пока и тугой, то с головой вышли проблемы. И не только у Мо Жаня, что пускай и старается сидеть тише воды — ниже травы, но не может не отвлекаться на навязчивые мысли о запахе и коже профессора. Дело было в голосовых способностях их робота. Она, — Ваньнин почему-то идентифицировал свою работу женским полом, — никак не хотела говорить. Созданная Мо Жанем обучаемая нейросеть ещё нуждается в большой доработке, но Чу Ваньнин не обнаружил ошибок в программе, связанных с синтезом речи. У них заготовлена вступающая пробная речь машины, озвучена нанятым человеком, но ACESO-1.1 упёрто не произносит ни слова. Мо Жань пришёл в восторг, увидев, что небольшие глазки их творения загорелись голубым, индикатор включился, что означает: она слышит и вникает в сказанную речь. Парень тогда аж подпрыгнул, начав тереть руки ладонями: — Аж мурашки! Ваньнин, ты гений. — Но она не отвечает, — угрюмо тогда сказал Чу Ваньнин, уйдя в раздумья и разглядывая лежащую на столе почти готовую голову. Он то и дело поправлял свою перчатку от тремора, и такое замечание в ту секунду заставило Мо Жаня испытать неприятный укол в солнечном сплетении. Из практики давно для Чу Ваньнина известно: заставить нейросеть говорить куда легче, чем подключить голову к руке и заставить двигать пальцами. Но сейчас он сталкивается с обратной проблемой впервые. Она выдаёт ответ только в печатном виде на созданном для неё мониторе, что в будущем будет прикреплен к верхнему корпусу на уровне груди. И пока мужчина копается в голове своего творения и в программе, стараясь понять суть проблемы, Мо Жань горбит спину и опускает локти на стол, через трубочку допивая почти остывший кофе. В его голове совершенно другой процесс — он пытается придумать, как помочь Ваньнину с проектом, но все мысли уходят в другое русло… Как помочь не роботу, а инженеру. Последние дни Мо Жань, пускай они даже и не общались, не прекращает искать информацию о Паркинсоне и допытывать дядю и его знакомых-медиков. Должно же быть что-то, они живут в век прогрессивных технологий, несчастная голова робота в требовательных руках Ваньнина тому доказательство. Всё чаще случаются гениальные открытия в медицине, неужели это не коснулось и синдрома Паркинсона? Мо Жань отказывался оставить это в покое и перестать искать. Мо Жаню удалось добиться какого-то положительного ответа при последнем звонке одному нейрохирургу. Этот человек является не только врачом и старым другом его дяди, но и педагогом, что вёл у Мо предмет на первом курсе медицинского университета. Парень лишь был предупреждён: — Не знаю, о ком ты спрашиваешь, — говорил в трубку уставший голос, — но, надеюсь, это не коснулось тебя на прямую. Я обещаю тебе, что свяжусь со своим давнейшим знакомым, он паркинсолог. Я слышал о типе операций, предотвращающих ускорение Паркинсона и улучшающих симптомы, но никогда с таким не сталкивался лично. Как только узнаю, то наберу тебе. Всё, что могу сказать на личном опыте — если ты не добьёшься результатов, оставь как есть, — врач вздыхает, и Мо Жань уже открывает рот, чтобы доказать обратное, сказать, что ничто не должно вынуждать опускать руки, когда слышит продолжение: — Эта болезнь очень мучительна, Жань-эр. Если бы ты не бросил университет после половины второго курса, то узнал бы из предмета психологии, что тяжело больные люди редко готовы на изменения из-за страха неудачи. В таких операциях всегда есть риск ухудшения состояния. Кто бы не был человек, о которым ты говоришь, для положительного исхода также требуется положительный настрой, а люди с таким синдромом очень подвержены депрессии. — Спасибо вам, Цяньбэй, спасибо большое! Мо Вэйюй, видя, как Чу Ваньнин набирает воздуха в лёгкие, уже готовый выкинуть почти доделанную голову в мусорку и начать заново, не уверен, стоит ли рассказать профессору обо всём именно сейчас. Ведь у него ещё нет четкого плана. Он открывает рот, чтобы просто задать наводящий в эту тему вопрос, как дверь в мастерскую распахивается. — Сомбэним! Как вы и просили, я принёс вам документы и заодно обед! От громкого корейского в ушах Мо Жаня режет моментально, а голова начинает болеть сильнее. Умиротворение пропадает с лица парня, стоит только увидеть кричащего на чужом языке молодого человека. Вэйюй ни слова не понимает, но догадывается, видя, как тот машет в одной руке папкой, а в другой — пакетом с фирменным логотипом ресторана. Желание убивать чуть снижается только из-за реакции Чу Ваньнина, из-за этого злого переведённого взгляда на нарушителя тишины. Какой-то проводок от головы бедного робота выпадает, ведь от неожиданного крика задумавшийся Ваньнин вздрогнул. Гадкая ухмылка налезает на лицо Мо Жаня, в ожидании стать свидетелем убийства. Чу Ваньнин выглядит крайне раздражённым! Сейчас этот мерзкий кореец получит по заслугам! Но разочарование быстро опускается на плечи Мо: Ваньнин только буркает что-то на корейском и отворачивается, продолжая работать. Мо Жань надувает обидчиво пышные губы, ставя на стол стаканчик с кофе и скрещивая руки на груди. Он бы за такой прокол минимум бы отхватил подзатыльник. А этот Ю Джи Сон или как-там-его, придурок с выкрашенными в светлый волосами… Мо Жаню остаётся только смотреть, как очкастый несколько раз кланяется его инженеру с извинениями. — Мо Жань, доброго дня! — лучезарно и ему отдаёт поклон парень, от чего его капюшон дергается туда-сюда. Говорит уже на китайском, подходя ближе. — Пообедаем втроём? — он поднимает пакет с едой, и Мо Жаня внутренне кривит от этой милой улыбочки. Сколько они там знакомы с Ваньнином? Шесть лет?.. Неважно! Времени у корейца было достаточно, чтобы положить глаз на этого красивого и крайне умного мужчину. — И тебе привет, — выдавливает Мо Жань, тоже стараясь как можно «милее» улыбнуться, даже скрещивает издевательски указательный и большой палец в виде корейского сердечка. Но Чу Ваньнин, уже повернувшийся к ним, видит скорее ядовитый оскал исподлобья, чем любезность. Ему остаётся только опустить плечи и покачать головой. Стоило им только рассесться за стол, разложив на нём обед, для Чу Ваньнина, думающего только о работе, начинается мини-ад. Эти двое, видимо, в силу своего возраста и мальчишеского желания показать, кто здесь круче и больше достоин внимания старшего, начинают какое-то своё нелепое соревнование. Кто накроет для инженера на стол, кто положит ему еду или принесёт напиток, затем Мо Жань вдруг хвастаться своей нейросетью, а Ю Джи Сон только с энтузиазмом подхватывает, начав рассказывать о своих достижениях в Корее. И если от Мо Жаня Ваньнин и ожидал подобного, то поведение Джи Сона вызывает неприятное удивление. Раньше мужчина не замечал за своим ассистентом такой азарт в конкуренции. Два идиота стоят друг друга. — …Я бы с удовольствием продолжил заниматься волонтёрством, но учёба в Корее отнимает слишком много времени, не просто оставаться лучшим на курсе… — …Мой дядя — гений в медицине! Но я пошёл своей дорогой, за IT — будущее! Мои сокурсники всё ещё учатся, пока я зарабатываю… — …Мои родители владеют сетью Отелей Люкс, понимаю-понимаю, я выбрал для себя инженерию и встретился с Чу Ваньнином, большая гордость работать с ним!.. Чу Ваньнин медленно пережевывает говядину, кидая взгляд то на одного, сидящего сбоку, то на другого. Нездоровый интерес на лице каждого из них то ли поражает, то ли вызывает испанский стыд. Стопы и икры неприятно сводит мышечной судорогой, что только больше нервирует. — Профессор Чу поистине умён. Я упорно работаю, чтобы моя программа идеально сошлась с его планом. Профессор знаком с моей семьёй уже много лет, я не могу подвести его. — Я тоже упорно буду трудиться ради этого проекта и помогать всем, чем могу! Я ведь ради этого приехал из Кореи! Оба так заигрываются, что в какой-то момент их соревнование переходит на обед — молодые люди вдруг так активно начинают пихать в рты еду, что та моментально исчезает из поля зрения. Стоит только Ваньнину моргнуть и палочками потянуться к овощам, то парни, нахваливающие себя, тут же всё сметают как коршуны. Возмутительно! Он был их объектом соревнований, но они так увлеклись друг другом, что ничего вокруг не замечают и только набивают рот в попытках съесть больше другого. Ещё и умудряются говорить при этом. — Надеюсь, скоро мы вернёмся в Корею и продолжим работу над ещё одним проектом! Чу Ваньнин замирает, как и Мо Жань. Со стороны Джи Сона исходит звук высасывания трубочкой остатков сока, что режет образовавшуюся тишину. Инженер тут же чувствует нехороший толчок в груди от того, как застыл блеск в глазах с фиолетовым оттенком. Это была черта. — В Корею? Я уверен, Профессор Чу останется в Китае. После этого проекта мне хотелось бы продолжить работу с ним. — Нет-нет, — тянет губами еще более яркую улыбку Ю Джи Сон, мотая головой и жуя, — у нас много дел дома. Сомбэним отвёл на проект в Китае время… — Ни разу не слышал об этом! — Мо Жань вдруг опускает свои палочки, посерев лицом. Его уши вспыхивают красным цветом. — Профессор останется здесь. — Это не так, Мо Жань, — выделяет имя Джи Сон, продолжая любезно щурить спрятанные за очками глаза и улыбаться. Какой-то хитрый огонёк в зрачках и такой тон, точно он говорит с ребенком, выбешивают Мо так, что тот повышает голос, вздёрнув подбородок вперёд. — С кем ты споришь, сопляк?! Оппонент тут же тоже поддаётся вперёд, переставая улыбаться и откладывая столовые приборы. — Сопляк?! Сколько тебе-то лет, айтишник-недоучка?! — Этот недоучка куда полезнее слащавого любителя k-pop! — Да что такого ты сделал, чего не смог бы сам сомбэ или я?! Оба парня вдруг становятся готовы встать из-за стола, как Джи Сон охает. Неожиданно ему прилетает такая затрещина, что голова поддаётся вперёд, а очки едва не падают с носа. Но стоит только Мо Жаню успеть дёрнуть губы в победной улыбке, как излюбленная, но тяжёлая рука проносится ладонью и по его затылку. Наверное, даже сильнее, раз парень наклоняется от удара вперед. — Вы оба сейчас же заткнётесь! Кто из вас вдруг посмел решать, где я останусь и куда уеду?! — холодно цедит мужчина, после этого ещё раз поочередно проходясь по чужим макушкам. Парни синхронно уворачиваются, закрывая руками голову. — Кто вам дал право кричать в моей мастерской?! Соревнуетесь как малые дети! Хотите выяснить отношения — выйдите из здания! Я такого за столом не потерплю. Чу Ваньнин, поднявшийся с места, плюхается обратно на стул, взяв палочки и ими кусочек мяса. Ему почти ничего не осталось от обеда. — К еде нужно относиться уважительно. — Простите, Профессор Чу… — Извините, сомбэним, мне очень жаль… Мо Жань и Джи Сон начинают одновременно кланяться как болванчики в сторону жующего Ваньнина, нескончаемо извиняясь. Тому остаётся только вздохнуть, покачав головой. Снова.