Я ел тебя глазами и поперхнулся слюной.

—… Я долго думала с чего начать и, ха, да, это даже смешно немного… Мы все, кажется, начинали с одного и того же… Чу Ваньнин опускает взгляд на свои пальцы, расслабляет их, прекращая цепляться за чёрные брюки, старается дышать ровно. Он видит, как тонкие, длинные пальцы дрожат, и это заставляет его сжать губы в тонкую полосу. Не просто видит, чувствует изнутри. — …И вроде бы ничего нового, свой… Извините. Свой диагноз я получила уже почти пятнадцать лет назад, и как здорово осознавать, что… Чувствует, как где-то под кожей что-то вибрирует. Эта лёгкая тряска бежит по суставам, сухожилиям, отдаётся эхом в мышцы, а затем рычанием в кости, до локтя. Ваньнин пытается сжать пальцы в кулак и закрывает на секунду глаза, стараясь сохранить самообладание и медленно выдохнуть носом. Не сжимаются. Не поддаются как непослушные, сухие ветки — только ломать. Разгибает, чтобы почувствовать, как они внутри скрипят, и опускает их на колено. Чтобы и то прижать, упереться стопой в пол и успокоить тремор правой ноги. — …Но, если честно, спустя столько времени я нахожу чему радоваться. Порой удаётся самой приготовить ужин и завязать шнурки… Чу Ваньнин не открывает глаз, ощущая, как давят стены, как он врастает в чёртов пластмассовый стул, поглощая в себя женский, мягкий голос. Он не видит, но слышит улыбку в чужих словах. Не счастливую, не спокойную улыбку, а ту, которая тянет с трудом уголки губ, заставляя глаза мокнуть, а голос дрожать. Дрожать перед страшным комком в горле, прямо как и его не поддающееся тело. И её — этой женщины. — … Мой муж. Бывший муж. Собственно, нет, знаете, мы и сами справляемся с этим, ведь мы не одни. Бывший муж. Чу Ваньнин поворачивает голову влево и приоткрывает глаза, находя взглядом пожилую пару. Дама в возрасте трепетно держит под руку своего мужа, который уже сгибается в спине от того, как ему трудно сидеть на одном месте и контролировать собственное тело. Он вряд ли даже что-то успевает слышать, ходит сюда, потому что надо, потому что в карих глазах супруги это всё — имеет смысл. На её лице потухающая тень надежды на что-то, а на его — принятие неизбежного. Принятие того, что она будет жить за них двоих, пока он в свои годы с трудом может сказать ей «спасибо». Ваньнин сглатывает, переводя взгляд на вставшую впереди них для того, чтобы рассказать свою историю и облегчить душу. Говорящая женщина, на чьём пальце все ещё след от обручального кольца, и Чу Ваньнин соврет, если бесчувственно скажет, что его сердце не дрогнуло на секунду. Сюжет стандартный и далеко не первый: влюблённость, клятвы, брак, диагноз и развод. Потому что не каждый готов жить под одной крышей с взрослым ребёнком, не способным выполнять элементарные задачи. Потому что не каждый готов быть этим ребёнком и взваливать на любимого человека такую ношу. И начинают говорить они все с улыбкой и блеском в глазах, как будто вчера придумали лекарство. И заканчивают они как мадам Цзай — в чужих объятьях и поглаживаниях по спине, пока собственные рыдания сдавливают грудную клетку. А затем снова улыбка. Мы обязательно справимся, мы такие же люди как все. Мы пришли сюда за одним все вместе — за новой порцией мотивации и понимания. — … Да-да… Спасибо! Спасибо. Чу Ваньнин смотрит вперёд не отводя взгляда, держит спину прямо и чувствует, как раздражающе сжимает её корсет, не позволяющий ему скривить позвоночник. — Молодой человек, вы тут с родителями? — вдруг спрашивает рядом сидящий мужчина, хмуря свои густые брови, что едва не падают на глаза. Чу Ваньнин переводит на него взгляд тут же, несколько раз моргая и выныривая из своих мыслей. — Нет, я… — Простите, говорите громче, — старик вдруг смеётся, склоняя к нему голову. — Потерял слух ещё лет тридцать назад! Чу Ваньнин неловко откашливается в кулак, склоняется к неожиданному собеседнику и вдруг застывает, ощущая запах мыла и старости. Он не знает, что сказать. — Нет, Цяньбэй, мне тут тоже назначено. — Вот как, — произносит совсем тихо мужчина, возвращаясь в прежнее положение и откидываясь на спинку стула. Он вдруг качает головой, отводя взгляд. — Не сочтите за наглость, но можно попросить вас помочь лаофу встать? Надеюсь, у вас ещё пока сил побольше. И он тоже улыбается. С грустными морщинками и жалостливым взглядом. Он, наверное, живёт с этим уже не первый десяток, и Чу Ваньнин видит в отражении его глаз собственную судьбу. — В таком-то возрасте счастье уже просто сюда прийти! — снова тихо хохочет собеседник, пока Ваньнин встаёт и берет его осторожно под руку. — Конечно, я не слова не слышал, что сказала мадам… Не расслышал фамилии. — Цзай. Её фамилия Цзай. Чу Ваньнин помогает старику встать, тут же убирая руки, пока тот вдруг отдаёт ему едва заметный поклон. — Хорошо… Зато здесь бесплатный чай! Интересная была пьеса. Он уходит медленно и неспеша, шаркая по полу тапочками и держа в руках деревянную трость. И Чу Ваньнин, игнорируя холодок по коже, изламывает брови, после убирая руки в карманы и переводя взгляд на все ещё плачущую мадам Цзай. Скоро и для неё и для него самого вся эта групповая терапия станет пьесой в театре, в который ты забываешь, как и зачем пришёл. Ещё пару десятков лет и он забудет, что с ним. Профессор Чу не знает, что случилось с браком мадам Цзай, но и догадаться в этом случае несложно. И вероятность окончания отношений с таким диагнозом в медицинской книжке куда более высокая, чем какая-то иная. Поэтому мужчина скидывает звонок, даже не глядя в экран, только чувствуя вибрацию. Он знает, кто и зачем ему звонит. А ещё хорошо знает, что не пожелает этому человеку участи старой женщины, пытающейся успокоить судороги и паники мужа, не нашедшего сил подняться с идиотского пластмассового стула. И номер телефона с сообщениями о назначенных терапиях давно пора заблокировать. Особенно когда эти терапии в девять утра. Чу Ваньнин не остаётся на индивидуальный сеанс, предоставленный для тех, у кого есть желание обсудить состояние с врачом. Ему нечего там делать, он и сам знает, что привело его за последние месяцы к ухудшению самочувствия — слишком много стресса и работы, а также отказ от некоторых лекарств, к которым придётся вернуться. Ради той же работы, ведь проект нужно закончить, есть на то силы или нет. Ему гадко выходить этим вечером с мастерской, ведь сегодня практически ничего не получается сделать, равновесие пошатнулось ещё с утренней терапии. Работа не идёт, схемы не состыковываются, детали не вставляются, а руки не слушаются. Чуть не создав короткое замыкание, Чу Ваньнин раздраженный отправился домой, решив дать себе вечер отдыху. Не став заказывать такси, мужчина проделывает путь до своего района сначала на метро, а после на автобусе, не замечая ни праздничного настроения в городе, ни шумный народ, гуляющий в честь дня середины осени. Чу Ваньнин чувствует только то, что не может достать левую руку из кармана и закурить, а ещё вечерний ветерок, забирающийся под пальто, и прохладный воздух, вбивающийся в лёгкие. Эта осень не холоднее прошлой, но с рождения таким мерзлякам как инженер хочется лишь забраться дома под одеяло и не вылезать, пока не наступит тёплая весна. Прогулку от остановки до дома Ваньнин совершает неспешную, тихо шаркая по асфальту ногами и размышляя больше о проекте и роботе, чем об остальном. Навязчивые мысли и так давно просверлили в груди такую дыру, что уже даже не выпустить эмоции — они забились так далеко от злого грохота дрели, что практически не ощущаются. Только встают комом в горле. Мужчина обводит взглядом погрузившиеся в вечернюю полутьму дома, считая окошки с включённым светом, размышляя о живущих там, что практически не замечает, как доходит до своего подъезда. И ему даже становится почти спокойно от принятых в голове решений, от сброшенных звонков и бледных планов на вечер. Чу даже не раздражается, упорно ища ключи в карманах, пока не вздрагивает всем телом от оклика за спиной: — Профессор Чу! Чу Ваньнин! Его продрогшее сердце тоже дёргается. Наливается горячей кровью, стремится вниз, к желудку, подзывая волнительную тошноту. А затем бьётся в горле, в ушах пульсом, отдавая горячие импульсы по всему телу, до вспотевших ладоней. Чу Ваньнин сжимает в правой руке ключи, с трудом разжимает и опускает голову, закрывая глаза. — Добрый вечер, Чу Ваньнин! Мужчина поднимает взгляд вверх, считая про себя до трех, а затем все же тихо оборачивается, встречаясь взглядом со своим вернувшимся страданием, со своими принятыми днем решениями. — Вы чего трубку не берете? У этих решений и пропущенных звонков глаза чёрные, с фиолетовым отблеском, и улыбка дурацкая, до детских ямочек. Его Громкое сердцебиение выглядит так молодо и свежо, так бодро, что хочется спрятаться, лишь бы его не видели. Мужчину, совсем другого, старого, ничтожного и слабого. Мо Жань невероятно красив, не перестаёт дружелюбно тянуть уголки губ, оглядывая его так радостно, как щенок хозяина, ожидая ответа и перекатываясь с пятки на носок. — Привет, Мо Жань, — тихо отвечает Чу Ваньнин, пряча взгляд под ресницами и опуская его к ладони, в которых ключи. Он и сам не знает, что так резко нашло на него. Тоска, ударившая в спину, эта пожилая пара утром или мадам Цзай со следом от кольца, что наверняка одиноко лежит в шкатулке или по классике жанра выкинуто в ближайшую реку. Ему так легко было не отвечать на звонки и принять для себя решение: пора заканчивать. Было весело. Был поцелуй, были ухаживания и тёплые слова. Возможно, это всё даже было не из жалости. Но то, что будет дальше, уже куда серьёзнее совместного ужина в мастерской или прогулок вдоль набережной. Это не будет лёгкой игрой в гадания по книге, просмотром фильма или перекидыванием едких фраз в отстаивании мнения. Это даже не будут желанные касания вдоль поясницы и застывания глазами на чужих губах. Это будут бесконечные белые коридоры, лекарства и совсем не радостные массажи. Это будут отчаянные попытки встать без чужой помощи, а если с ней, то нескончаемый стыд, злость и вина. — Я был занят. Ты… Что ты тут делаешь? Он все ещё не поднимает взгляда, стараясь справиться с тяжёлым дыханием и нервной дрожью в конечностях. Нет, не от болезни, а от того, как пропитывается воздух чужим запахом. От того, как ветер шелестом перебирает листья деревьев, заставляя те упасть на асфальт. От того, как где-то вдалеке приглушенно взрываются салюты, а улицу освещают два еле живых фонаря. И собака лает в пяти подъездах от них. — Вы не отвечали, поэтому приехал. Заняты? Сильно устали? — Мо Жань встаёт ближе, роняет взгляд на его безжизненно висящую руку и вдруг тянет свою, чтобы положить ладонь в ладонь и сжать крепко пальцами. — Замёрзли. Чего не позвонили? Я бы докинул. Ваньнин только мотает головой, кусая внутри губу и не зная, на какой из вечных вопросов ответить. — Я работал. — Если устали, то, может, просто поужинаем? А если не сильно, то… Сегодня праздник. Фестиваль, помните? — с толикой невинной надежды спрашивает этот паршивец, глядя на него своими огромными, щенячьими глазами, и так ласково поглаживая его костяшки, будто это не он вчера приставал к нему в одной комнате с Сюэ Мэном. Просто невыносим. Но Чу Ваньнин уже отвечал, что будет не против погулять на фестивале. Отвечал, потерявшись в каких-то лёгких мечтаний о свидании и о вечере вдвоём. До того, как все для себя принял. — Я обещал тебе, так что, — он жмёт плечами, наконец, заглядывая в чужие глаза. Понимая, как близко они с юношей стоят друг к другу. Протяни чуть-чуть ладонь и коснёшься крепкой груди, подними голову и носом уткнешься в этот аккуратный подбородок. — Если вы не хотите, то- — Нет, все в порядке. Поехали. И снова согласие, потому что отказ застревает где-то по пути из лёгких, оставаясь там без сил быть услышанным. Может, последний вечер и тогда они точно поговорят и прекратят это безумие? И Ваньнин снова чувствует головокружение, когда не умеющий читать его мысли Мо Жань радостно улыбается, поднимая его подбородок двумя пальцами. Губы его влажные, оставляют след на щеке, от чего хочется зажмуриться и исчезнуть, оставив за собой эту секунду. Его нос касается виска, а тяжёлый вздох обжигает замерзшую кожу. — Мо Жань… — Я думал, вы обиделись на меня, поэтому не отвечаете. После… Вчерашнего. Я столько раз уже извинялся, но каждый раз просто не могу держать себя в руках рядом с вами, — шепчет над ухом хриплый голос, пока широкая ладонь сжимает его сухую сильнее, но аккуратно, а тело прижимается ближе. — Места себе весь день не находил. Если вы огорчены, или злитесь, то можете ударить меня, Чу Ваньнин, или отругать, но не игнорируете, — выдаёт это на одном выдохе, и Чу хмурится, чувствуя, как тяжело вздымается крупная грудь. Чувствуя, как разрывается собственная душа и все слова упираются костью в горле. — Я не… Мо Вэйюй, — он с трудом поднимает левую руку, опуская её на чужое плечо и чуть надавливая, но все же не решаясь оттолкнуть. — Я не злюсь. Точнее… Я буду вне себя если подобное ещё раз повторится при других людях, но и я уже далеко не молод и хорошо понимаю, как строятся… Отношения. — Не молод?! — возмущается Мо Жань, чуть отстраняясь и заглядывая ему в лицо, но голос его звучит с неподдельным облегчением. — Чу Ваньнин, при первой встрече я подумал, что вы младше меня! Он опускает свои горячие ладони на его щеки в каком-то весёлом порыве, чем тут же заслуживает недовольный взгляд. — Хватит болтать, поехали уже на твой фестиваль, — закатывает глаза мужчина, но сохраняет в себе это тепло грубых рук, чуть отходя. Город встречает их с красными фонарями, праздничными песнями и пряным запахом. Лёгким дымом, витающим в воздухе. Мо Жань из-за забитых стояночных мест паркует машину чуть дальше центрального парка, где проходит фестиваль, но это даёт им возможность пройтись, держась близко, плечом к плечу. Чу Ваньнин, несмотря на тёплую вечернюю погоду, прячет руки в карманы пальто, наслаждаясь свежим, едва ощутимым ветерком, а рядом идущий парень не перестаёт рассказывать о том, как они с Сюэ Мэном в детстве на таком же фестивале сбежали от родителей. В тот вечер они закупились в каком-то подвале разной пиротехникой, после чего оба были наказаны дядюшкой на две недели. — …Он всё ныл и ныл, и предупреждал меня, так что да… — Мо Жань смеётся, проводя пальцем по носу, — тут я виноват. — Страшно представить, как Сюэ Чжэнъюн справлялся с вами двумя, — тихо выдыхает Ваньнин, ведя подбородком. И, пускай на его лице сохраняется полное спокойствие из-за скованности мышц на правой части, он удивлен таким опасным проказам. И отчасти восхищен. В своём детстве Чу Ваньнин наивно верил в то, что вырастет и сможет помочь всем нуждающимся в мире. В юности — желал знаний, чтобы помочь хоть кому-то. В его возрасте он надеется помочь хотя бы себе. — Да, тетё с дядей досталось. — Мо Жань… Извини за этот вопрос, но… — мужчина осекается, замедляясь и понимая, что это — действительно лишнее и вовсе не тактично, но Мо Жань улыбается и кивает: — Что за вопрос? — Нет, ничего, это немного… — Спрашивайте, Профессор Чу, — он вытаскивает его кисть из кармана, берёт за руку и тянет дальше, в парк, и инженеру все ещё непривычно чувствовать такие горячие ладони, касающиеся его кожи тлеющим пеплом. — Почему ты называешь их дядей и тётей? Они ведь не… Ну, по документам они твои родители и не имеют других родственных связей. Я не хочу сказать, что они — не родные, наоборот, почему не называть их… — с каждым словом Ваньнин начинает говорить все быстрее, чувствуя, как в горле забивается дыхание от собственной неловкости. Что за глупость, ему столько лет, а краснеет как школьник! Ещё и вопросы эти. Хочется спрятать румянец на лице в ладони и сбежать куда подальше, ведь Мо Жань так крепко держит за руку и так внимательно слушает. И улыбка с лица парня не сходит, только становится чуть тусклее. — Я понял, — прекращает эту быструю, почти несвязную речь Мо Вэйюй, кидая на него тёплый взгляд, но что-то настораживает в потухших огоньках. — Мне так… Привычнее и удобнее. Сюэ Чжэнъюн мне как отец, и по документам именно так, но, знаете… Когда я только переехал к ним и сразу получил такую… Семью? Поддержку. У меня язык не поворачивается назвать тётю — матерью, а дядю — отцом. Они ближе и роднее, чем те люди, которые являются мне биологическими родителями. Это напоминает о них, а я не хотел бы, — он делает короткую паузу, набирая осеннего воздуха в лёгкие. — Эм? Связывать жизнь в приюте и ту, что получил благодаря человеку, что спас меня в тот день. Так что мы с семьёй сошлись на этом и они знают, кем я их считаю. То, как я к ним обращаюсь — неважно, я сделаю все ради своей семьи, — парень говорит последние слова уже совсем тихо, опуская голову, и Ваньнин практически захлёбывается от той мягкости, что разливается по его телу, обволакивает сердце в нежности к этому человеку. Но орган в груди оступается, пропускает ступень и кубарем летит вниз. — Человек, который тебя спас? — тихо уточняет Чу Ваньнин, кидая почти испуганный взгляд на парня. Он ведь не знает?.. Они обходят небольшую толпу у самого начала парка, следуя теперь по тропинке вдоль деревьев, украшенных гирляндами. — Да. Я плохо помню ту ночь, но я вылез через окно и сбежал из приюта. Бюджет был небольшой, кормили плохо, приходилось самому искать еду. И я нашёл. Стащил кусок вяленого мяса из лавки, — Мо Жань снова хрипло смеётся, вспоминая, — как щенок! И пока убегал не заметил проезжую часть, выскочил на дорогу. Подбили не сильно, но проснулся я сначала на коленях того… Мужчины. А потом в больнице. Одной из самых дорогих в городе! Рядом был дядя. Если бы не тот человек, я бы, скорее всего, так и продолжил бы лежать там и истекать кровью. Я всё ещё помню, насколько были свежими простыни и как вкусно там кормили, я ведь весил в несколько раз меньше положенного в моём возрасте. — Ты… — тон Ваньнин становится все тише от подробностей той самой ночи, когда он спас мальчугана, что так обернул его жизнь спустя тринадцать лет. Что сейчас идёт рядом и заставляет каждый орган пульсировать, кровь бить по венам в волнении. Ком в груди при описании этих чёртовых привычных простыней и еды не отпускает. Чу Ваньнин сделал всё правильно.— Ты помнишь того человека? — Нет. Я искал его, спрашивал у дяди и тёти, но ничего. Мне очень хотелось отблагодарить его, он практически даровал мне новую жизнь. Я не помню, как он выглядел, только… Да это неважно. У вас сегодня день расспросов, Чу Ваньнин? — Прости. — Всё в порядке. Мне нравится разговаривать с вами. Чу Ваньнин сглатывает, отводя взгляд в сторону и невольно крепче сжимая чужую ладонь. Он сам просил Сюэ Чжэнъюна ничего о себе не рассказывать, чтобы тот мальчик, что плакал и хватался за него, как за спасательный круг, лишний раз не тревожил свое детское сердце. Мо Жань искал его. Не зная искал. Нашёл и все ещё ничего не знает, ведь… Ваньнин до сих пор не уверен, не возится ли с ним Мо Жань из-за чертовой болезни или интереса, так ещё и будет чувствовать себя перед ним в долгу. Он с такой чувственностью говорит о незнакомом ему человеке, с таким трепетом, что это ставит Ваньнина в совершенно непонятную ситуацию. Захлестывает такими эмоциями, что разве только под ними инженер открывает рот, чтобы поделиться правдой, о чем будет жалеть, как Мо Вэйюй едва не подскакивает на месте. — Чу Ваньнин, да тут все в костюмах! Они продаются, смотрите! Он тыкает куда-то пальцем, но Ваньнин не видит. Он смотрит на по-детски счастливое лицо, на открывающую зубы улыбку и морщинки под глазами. Каждое слово забывается на выдохе. — Нам тоже нужны костюмы! Пойдемте! Нужны. И Чу Ваньнин, слыша этот смех и чувствуя то, как восторженно содрогается чужое тело, знает только это «нужно». Опять соглашается на всё, лишь бы продлить спокойные и радостные минуты, пока конечности не беспокоят, а дыхание такое частое-частое от этого внимательного, ищущего его улыбки взгляда фиолетовых глаз. Жалеет, собственно, Ваньнин об этом быстро. Стоит только нацепить на себя глупый костюм, посмотреть в зеркало и отдать за него определённую сумму, лишь бы ребёнок был счастлив. Нет, просто какое-то озорство! Чем он вообще занимается вместо проекта? Бегает по фестивалям с мальчишкой, выполняя его прихоти! Ваньнин убирает передние пряди назад, недовольно фыркая. — Вам очень идёт, господин, — льстиво улыбается продавщица, глядя на его отражение. На белые одежды с туго завязанным атласным поясом на тонкой талии, с фигнёй в виде заколки в волосах. — Всё как в сказках. — Спасибо, — выдавливает из себя Чу, дергая одежды даосского учителя. Хотя бы закрытые. Мо Вэйюйя инженер ожидает на улице очень нервно, то и дело поправляя пояс шэньи. Это наверняка выглядит слишком смешно и уродливо со стороны! Сейчас Мо придёт и точно над ним будет подшучивать. И появляется парень неожиданно. — Вам идёт, шицзунь, — раздаётся тихо над ухом, заставляя обернуться и вздрогнуть всем телом. Ваньнин замахивается и останавливает руку очень быстро, видя перед собой знакомое лицо. — Не бейте этого Ученика! — Совсем сдурел так подкрадываться?! — Простите, — Он кланяется, от чего тонкие цепочки на его шляпе тихо звенят, складывает руки и жалобно тянет: — Простите, Учитель. — Не паясничай. Зачем я согласился?.. Выгляжу как дурак. — Что? Учитель настолько прекрасен и красив, что этот ученик сейчас умрёт от того, как быстро бьётся его сердце! — возмущённо повышает голос Мо Жань, из-за чего на них оборачивается несколько смеющихся молодых людей в костюмах чиновников Древнего Китая. Это вгоняет в гневную краску тут же! — Мо Вэйюй… — Простите… — парень снижает тон, вставая ближе. — Но это правда, — он переходит на шёпот, — вы так красив, Ваньнин, что я- — Всё, — перерывает его Чу, не в силах терпеть горящие уши и шею от смущения. Он в порыве опускает ладонь на чужой рот, призывая замолчать, и от собственного действия грудь так глубоко вздымается. — Хватит. Мо Жань смотрит на него большими глазами, не убирая от себя его руку, и Чу Ваньнин застывает на этом лице, только сейчас видя, как оделся парень. На нём традиционный костюм императора, чёрная мантия с золотыми нитками и узорами здорово подчёркивает крупное телосложение. И мянь на голове под цвет всей одежды, не скрывающий о том, как высоко забралось самомнение Мо Жаня. Вот кому по-истине идёт. Костюм лишь для фестиваля, недорогой, а выглядит Мо Жань в нём со своим взглядом свысока и сильным телом, как выбравшийся из телевизора герой дорамы о императоре. — Ты… — выдыхает мужчина, медленно убирая руку и чуть отворачиваясь. Боже, он сейчас умрёт от того, как ему нужен воздух и чтобы сердце перестало так биться и наворачивать кульбиты в груди! Его ладони так потеют, что можно выжимать! — Ты похож на моего кота, — от сказанной дурости самому плохого, но Ваньнин вдруг улыбается, стараясь не спустить смешок. — Что? — Мо Жань искренне поднимает брови в удивлении. — На Тасянь-Цзюня. — На этого злого котяру?! — Прости, — то ли это от нервов, то ли пора лечить не только тело, но Чу Ваньнин смеётся. Ему тяжело полноценно улыбаться, но на лице Мо Жаня застывает такой шок, что мужчина закрывает рот ладонью и тихо смеётся, чувствуя, как это рвётся из лёгких. — Глупость сказал. — Смейтесь чаще, Ваньнин, — лишь восхищённо, не спуская с него глаз, отвечает Мо Жань, как загипнотизированный. — Пойдём уже. Мо Жань сейчас умрёт. Нет, правда, вот здесь, в этом смешном костюме, на фестивале, прямо на этом месте. Невозможно быть таким красивым, невозможно так бархатно смеяться, вызывая мурашки по рукам. Нельзя быть с одной стороны таким холодным и с другой настолько манящим, восхищающим. Парень просто под землю провалится, если прямо сейчас не… Он делает шаг вперёд, перехватывая Чу Ваньнина за локоть. Тянет на себя, опуская ладонь на макушку, и прижимает его голову к груди во внезапном объятии так сильно, что мужчина в его руках замирает. Мо Жань и сам застывает, не ожидая от себя такого, но вдыхает терпкий запах Чу Ваньнина посильнее, касаясь его виска носом. — Когда-нибудь я просто с ума сойду, — тихо озвучивает мысли парень, не контролируя эту бурю эмоций. — Что ты делаешь… — Давайте гулять всю ночь. Ваньнин, будь со мной всю ночь. И они действительно долго гуляют. Обходят почти весь парк, забираясь глубже, где почти нет людей и вокруг только деревья с медленно опадающими листьями, что мирно шуршат на ветру и срываются вниз. Чу Ваньнин почти ни слова не роняет за это время, все ещё переживая то мгновение, когда его нос уткнулся в чужую грудь, наполняя лёгкими этим уже почти привычным запахом. Когда внутри что-то навсегда остановилось, сохраняя в себе ту секунду чужого тепла и крепких рук. Это было настолько неожиданно, что пульс все ещё отдаёт пульсацию по всему телу. Настолько лично, как маленький, но важнейший в жизни секрет. Они останавливаются на одной из лавочек чтобы присесть и перекусить, пока воодушевленный Мо Жань снова что-то рассказывает и делится подробностями программы для проекта. Там-то Чу Ваньнин и замечает, что взгляд Мо Жаня уходит от него в сторону и веки по-лисьему прищуриваются, а на губах плавно растягивается хитрая улыбка. Что он задумал в этот раз? Мужчина хочет обернуться, но не успевает, как его хватают за руку, тянут в сторону, пока он успевает только удивлённо распахивать глаза и заботиться о том, чтобы его еда не вылетела из рук. — Мо Жань? — Пойдём! Парень все тянет его, и Чу Ваньнин, сначала не понимающий, что происходит, после просто расслабляется, крепче хватая широкую ладонь и даже слегка улыбаясь. Хорошо, сегодня он позволит себе согласиться на очередную авантюру. Только вот спустя несколько секунд они подходят к высокому, толстому дереву, и мужчина всего на мгновенье возвращается в недопонимание, просто глядя на загоревшегося идеей Мо. — Ну и? — Ты говорил, что в детстве никогда не лазал по деревьям. Я всё детство провел в высоте. — Ты же не хочешь… — Хочу. Полезли. Какое же классное дерево! И пока Мо Жань воодушевлённо рассматривает толстый ствол крабовой яблони, шлёпая его и восхищаясь им как кумиром, Ваньнин теряется, не зная куда себя деть. — Нет, Мо Жань, — Чу Ваньнин тут же вырывает руку, отводя стыдливо взгляд, и говорит первое, что приходит в голову: — Мне тридцать четыре года, как это будет выглядеть со стороны? Глупость какая-то. — Какая разница как это выглядит, если это весело? Тут почти никого нет! Кому надо пускай смотрят, а ты смотри на меня. Ваньнин, ты что, боишься высоты? — Не боюсь. — Тогда, — Мо Жань встряхивается всем телом, опуская ладони на кору благородного дерева. Их еда благополучно собрана в один пакет и засунута в широкие карманы одежды младшего. — Я лезу первым, а потом помогаю тебе подняться. — Это глупо. Я не полезу туда. И вообще, это законно? — Мы никому не скажем. — Мо Жань! — гаркает мужчина, дергая парня за одеяния и сверкая уже совсем не наигранной досадой. Его передние длинные пряди развеваются на ветру и лезут в лицо, только раздражая. — В чем дело? Чу Ваньнин застывает, ощущая, как пробивает его внимательный взгляд фиолетовых глаз. Дело было… В том, что глядя сейчас на свои руки, Чу Ваньнин ощущает, как щиплет неприятно в носу и как сжимается всё внутри. Он, правда, хочет такого веселья. Хочет внезапных идей мальчишки, хочет видеть, как тот улыбается и снова куда-то его тянет. Но не на такую высоту. Не в его положении. И признаться в своей слабости оказывался стыдно до зардевшегося лица и зло сжатых зубов. — Я… Мои руки. И ноги. Я просто не смогу. А если смогу, то потом не слезу или сорвусь. — Я не дам тебе упасть. Буду держать тебя постоянно и помогу слезть. Доверься мне. Давай попробуем, а если не получится, то не получится. Чу Ваньнину это напоминает их отношения. Каждый день он просыпается с мыслью о Мо Жане и думает о том, что пора это прекратить и лишний раз не мучать ни себя, ни молодое сердце. Каждую ночь он засыпает с мыслью о Мо Жане и даёт ещё один шанс на новый день со словами «если не получится, то не получится». И от этих остановок, от каждой брошенной и вставшей ребром монеты уже не по себе. — Л-ладно… Но если я упаду, ты до конца жизни не выплатишь мне моральный ущерб. — Этого не случится. Клянусь. Мужчина тяжело сглатывает, подходит к дереву и поднимает взгляд, не понимая, почему согласился. Высота не является огромной, но для него сейчас это — непроходимая стена. Он убирает пряди за уши, хватается ладонью за ближайший сучок, поднимает ногу и опускает носок на вмятину, цепляясь. И тут же чувствует руки на своей талии, пальцы, крепко вжимающиеся в кожу. — Я сам справлюсь, — тут же рычит Ваньнин, когда его уши опаляет. В голову приходит мысль лягнуть парня, но она отступает. — Тише. Вот так, — негромко произносит Мо Жань и поднимает его выше, вынуждая ухватиться руками за толстую ветку и подтянуться. Правая нога работает хуже, но Мо Жань, точно чувствуя, подхватывает её крепче, опуская себе на плечо и снова аккуратно подталкивая его вверх. Залезть получается с тихим шипением и колотящимся сердцем, но получается. Левая нога едва не соскальзывает и Мо Жань хватает его за стопу, создавая этим точку опоры. — Я и не думал, что вы такой лёгкий, шицзунь. Чу Ваньнин на это ничего не отвечает, хватаясь за столб дерева и стараясь зафиксироваться на месте. Он смотрит только перед собой, на испачканные руки и белые рукава, пытаясь смириться с тем, что сделал. Что не упал и не почувствовал, как отнимаются предательски конечности. Мо Жань залезает и садится рядом очень быстро и ловко, двигается ближе к краю, давая Чу Ваньнину вариант сидеть, вцепившись как дикий кот в дерево. — Это ведь совсем не страшно, — заключает молодой человек, встряхивая плечами и осматривая Ваньнина на поверхностное состояние — тот как и всегда сосредоточен. — Вы действительно боитесь высоты? — Нет, — мужчина ведет подбородком и Мо Жань только молча улыбается этой маленькой лжи, не думая давить и ставить инженера в ещё более неловкую ситуацию. Парень осторожно протягивает руки и берёт в них ладони Чу Ваньнина, испачканные от коры дерева и замёрзшие. Уже давно свечерело и ветер не такой уж тёплый, но Мо Вэйюй, не чувствуя холода, удивляется прохладным рукам. — Замёрзли? Чу Ваньнин упорно мотает головой, не поднимая взгляда и стараясь переварить только что сделанное, на что Мо Жань совсем не удивляется, лишь двигается ближе, одной рукой приобнимая мужчину, а второй все ещё держа в ладонях дрожащие пальцы. Рядом — ни души, лишь отдалённый гогот и чужие голоса с фестиваля, и на ухо тихо поёт шелест деревьев, придавая атмосфере нечто личное и естественное. Скажи Ваньнину месяц назад, что он будет сидеть на дереве с каким-то засранцем и греть о него руки — даже рассмеяться бы не получилось. Ведь сейчас от этого положения сердце бьётся часто-часто, разгоняя кровь и действительно согревая. От легкого смущения и волнения дрожь бежит по шее и плечам, в горле пересыхает до слабой жажды, и мужчина просто не верит, что смог вот так просто вляпаться в подобное. По всем симптомам — настоящая влюблённость, несущая за собой такой груз страха, что колени дрожат не метафорически и вовсе не от влечения и желания, а от реальности, которая их ждёт. И вопрос в голове крутится так долго и быстро, что Чу Ваньнин вскидывает взгляд на Мо Жаня совершенно неожиданно, прямо и почти с готовностью спросить. Что тебе нужно, Мо Жань? К чему всё это? Ты ведь не можешь просто взять и полюбить человека со столь гадким характером, в совсем не юном возрасте и с такой болезнью. Что тебе нужно? Карие глаза опасно блестят, оторваться Мо Жаню от них невозможно. Так смотрят или перед поцелуем, или перед ударом. И в обоих случаях задница поджимается. — Ваньнин? И что-то ломается в этом кофейном море, лицо с острыми, идеальными чертами, точно написанное самым искусным художником, отворачивается. Он не может спросить, не может поговорить об этом, потому что при любом исходе захочет, но не сможет поверить. Мо Жань набирает воздуха в лёгкие сквозь зубы и, опуская длинные пальцы, кладёт ладонь на горящие щёки мужчины, чтобы повернуть к себе и приблизиться лицом к лицу, близко и без возможности отступления. — Я… Не умею читать чужие мысли и эмоции, Чу Ваньнин. Я свои-то плохо знаю, но если ты хочешь что-то сказать — говори, — шёпотом просит Мо Жань, бегая взглядом по красивому лицу и изломленным бровям. Ваньнин снова качает головой, выдыхая едва слышное: — Позже. А затем сжимает пальцами кисть Мо Жаня у своего лица, не чтобы отпихнуть, а чтобы вернуть тепло, и этого оказывается для парня достаточно. Его горячий орган в груди, готовый рухнуть вниз и превратиться в осколки, сохраняет равновесие, ведь сейчас не оттолкнули. Как редко можно вот так близко проникнуться другим человеком, но так сильно, что лучше под землю провалиться и исчезнуть, чем отвести взгляд. Мо Вэйюй подаётся вперёд первым и это не похоже на их первый поцелуй, сотканный из чистого желания, ревности и злости. Чу Ваньнин в его руках мелко вздрагивает, распахивая глаза, но не пытается отсесть или отвернуться, пока Мо Жань сминает его губы своими нежно и осторожно. И стоит только чуть ответить, попробовать, как раздаётся тихий, облегченный вздох парня, накрывающий волной удовольствия. Жаню и правда приятно его целовать. Это всё искренне. Большой палец поглаживает тонкую кожу, пока пальцы Ваньнина цепляются в крепкую кисть, и Мо Жань на пробу углубляет поцелуй и добивается касанием языка к языку тока, бегущего по позвоночнику инженера. Тот открывает рот непроизвольно шире, позволяя скользнуть глубже. Они целуются долго, теряя счёт времени и сосредотачиваясь только на желании, разгоняющему ртуть по венам. С каждой секундой поцелуй превращается в нечто уже невозвратимое и почти дикое, выбивающее негромкие вздохи и уже более требовательные касания. Ваньнин откидывается на ствол дерева, зная, что его держат, цепляется пальцами за широкую шею парня, принимая его и поддаваясь. Язык Мо Жаня проходится по небу и зубам, изучает другой язык, настолько желанно, что воздуха не хватает и в глазах щиплет. Парень впивается ладонями в тонкую талию, гладит сквозь белые одежды, просто не веря в происходящее, но туман в сознании настолько густой и дурманящий, что если они не остановятся, то спусковой крючок сработает. Он всегда был настойчив, когда дело заходило так далеко, всегда был неутолим в жажде тела и поглощения. Но это Ваньнин. Неопытный Ваньнин, пугающийся близости, не умеющий и не желающий доверять. Если Мо Жань сделает что-то вон выходящее, тот уже никогда ему не позволит подойти так близко. — А-Нин, — выдыхает ему в рот Мо Жань, хмурясь и чуть отстраняясь. Он заглядывает в лицо Чу Ваньнина и чувствует, как окончательно едет крышей. Мужчина перед ним красный, с опухшими, розовыми губами и влажными глазами. Настолько сексуальный, что тонкая нить рассудка вот-вот порвется. — Поехали… Поехали домой. И мужчина опускает взгляд, прекрасно все понимая, скользит пальцами по его влажной шее, сжимая губы в полосу и стараясь вернуть себе самообладание. И ему страшно. До треска в рёбрах страшно перед тем, что может случиться так скоро и неожиданно. — Мо Жань, не надо, — хрипло просит Чу Ваньнин, вжимаясь лопатками в дерево. Он и сам возбужден до боли, сам хочет, но это все слишком рано, не проанализировано, чересчур на эмоциях. К тому же, состояние его тела слишком нестабильно, инженер просто не переживет, если не сможет двигаться или будет дрожать как осиновый лист в самом процессе. Это ударяет по щекам стыдом и обидой. — Что? — вырывается уже громче и растерянно, до сжимающего лёгкие чувства вины. — Почему? Ваньнин, я тебе совсем не нравлюсь? — Боже, — Чу Ваньнин ощущает укол злости, но больше все же абсурда. Да как он может не нравится? Мужчина опускает голову, спуская лёгкий смешок и закрывая глаза. Тело все ещё точно в пламени, а дышать так трудно. — Какой же ты дурак. Разве я стал бы… целоваться с человеком, который мне не нравится? — Прости. — Нет, я просто… Это слишком быстро. Я пока не могу. — А, — тупо выдает Мо Жань, слабо хмурясь в попытке осознать. Он и сам какой день замечает состояние мужчины, не спрашивает только из-за понимания, как отреагирует на его вопросы сам Ваньнин. — Хорошо. То есть, я понял. Я тебе нравлюсь, — и улыбается широко, по-дурацки. Вызывает прилив усталого умиления и благодарности. — Это все, что ты услышал? — А можно ещё тебя поцеловать? И Ваньнин, кусая щеку изнутри и сдерживая улыбку, слабо кивает, тут же ощущая на себе пухлые, горячие губы. Чу Ваньнин, давая согласие в тот вечер, просто не понимал, на что подписывается. Он, уважаемый член общества и гражданин двух стран, заслуженный медик и инженер, наставник и бывший профессор, теперь оказывается зажатым почти в любых тёмных углах своей мастерской, университета и машины, когда есть время и нет людей. С того дня Мо Жань, точно избавившийся от цепи пёс, почувствовал свободу действий и грех ему этим не воспользоваться. Он целует профессора в любую свободную секунду, в щёки и тонкие кисти, в висок и макушку, мгновенно и сквозь какое-то дело, но каждый раз заставляя этим Ваньнина замереть, смутиться или почувствовать, как это тепло входит в привычку. Чу даже предложить раньше не мог, что бывают настолько тактильные люди, обожающие чужое личное пространство. И настолько раздражающе ревнивые. Не то чтобы сам Ваньнин считал себя человеком неревнивым или же наоборот — у него не было необходимости задумываться об это в связи с отсутсивем человека, к которому можно было бы такое испытывать. Сейчас есть Мо Жань, но для ревности к нему повода пока не возникало и все чувства в принципе с каждым днём становятся всё более непонятными, чтобы приходить к какой-то конкретике. Отношения нельзя называть официальными, но и их отсутствие игнорировать уже не получается. Поэтому столкнувшись с тем, как Мо Жань допрашивает его о девушках с его, Ваньнина, курса, упомянутые ещё за тем ужином Сюэ Чжэнъюном, а затем зло зыркает на каждого, кто может вызвать в маленьком обществе профессора подозрения, Чу Ваньнин растерялся. Он даже не сразу подобное замечает, ему просто в голову не приходит, что такое может случиться, но его ассистент из Кореи стал чаще приходить в мастерскую для помощи с проектом или чтобы занести какие-то детали, и не замечать угаснувшее настроение Мо Жаня становится уже тяжелее. Тот молчит, но в этой тишине гневных слов куда больше. И такое не может не напрягать где-то глубоко внутри, ведь у Чу Ваньнина не проскальзывает ни мысли о ком-то ином, кроме как о Мо. Глупый Мо Вэйюй, застрявший в своих чувствах настолько, что забивает на важные для Чу Ваньнина моменты, точно ребёнок. — То есть ты не хочешь прочесть, что тут? — удивляется мужчина, одним вечером положив перед Мо Жанем в мастерской документы. — Скажите, где подписать и всё, — легко пожимает плечами Мо, продолжая печатать в своём компьютере схему к программе. — Это документы о неразглашении программы, планов, чертежей и всей информации о проекте. А ещё о запрете перекупки, о осведомлённости о авторских правах. А также договор, на основе которого тебе выплатят твою долю как ведущему программисту. Тебе неинтересно, что входит в обязанности заказчика и твои? — строго изгибает бровь Чу Ваньнин, упираясь руками в бока и ожидая от Мо Жаня ответа. Тот, наконец, кидает взгляд на стопку бумаг, затем тяжело вздыхает и смотрит щенячьим взглядом на Ваньнина. — А-Нин, я ненавижу бумаги. Там слишком много букв, деловой стиль и всё такое. Я уже начитался в своё время. Я просто делаю программу, не более. — Это не просто программа, без неё ничего не получится. Ты не понимаешь важности? — тон мужчины с каждым словом становится всё холоднее, что не может не заставить Мо Жаня изломить свои густые брови и откинуться на спинку сиденья. — Я подпишу, с моей стороны вопросов нет. — Не хочешь узнать о сумме за свою работу? Или о рисках? Мо Жань молча берёт ручку, щелкает ею под проницательным взглядом мужчины, также тихо открывает лист за листом и подписывает везде, где нужно, а затем откладывает всё и снова упирается взглядом в монитор. Да разве можно так относиться к такой работе? — Я тут не из-за денег. Приятный бонус, конечно, но я хочу тебе помочь, и я тебе доверяю. Ты явно всё это несколько раз перечитал, чтобы заказчик меня не подставил. А кто он и что из себя представляет мне всё равно, я тут из-за тебя, — мягко говорит парень, продолжая печатать так, словно это — обычное дело, а не слова, перевернувшие что-то в Чу Ваньнине до такой степени, что тот лишь застывает, тупо глядя на Мо Жаня. — Это безответственно, — тихо, но уже не возмущённо говорит Чу, взяв документы в руки. Мо Жань прав, он сам несколько раз прошёлся по договору, но это ведь не значит… — Ага. Я знаю, что нужно делать и знаю сроки, этого достаточно. Не тот случай, — он снова поднимает взгляд на мужчину, но уже с детской улыбкой и отпивая из трубочки свою газировку в стаканчике. Чу Ваньнину лишь остаётся несколько раз моргнуть и повести плечом, но закрыть тему документов, обдумывая про себя слова парня о доверии. — Ладно. К слову о проекте… завтра вечером мне нужно презентовать то, что есть, на конференции. Там будут инженеры, учёные и ещё много важных людей. Так как ты участвуешь в этом, то тебе стоит пойти со мной. И Чу Ваньнин заранее знает реакцию Мо Жаня, тот, едва не вскочив с загоревшимися глазами и широкой улыбкой, подтверждает его мысли, заставляя отвернуться с лёгкой усмешкой. Она быстро исчезает с лица, стоит вспомнить и снова почувствовать своё состояние рецидива болезни. И на следующем вечере это сказывается куда сильнее, чем самому мужчине бы хотелось. Уже стоя за несколько часов перед важным событием у зеркала, Чу Ваньнин старается глубже дышать и ровно выдыхать воздух носом, чтобы успокоиться, но нервы берут своё. Имея вспыльчивый темперамент, ближе к вечеру он едва не выкинул все свои вещи, решив, что никуда не пойдёт. Дело даже не в сложности подобрать костюм, а скорее в том, что его надо надеть. Рабочая правая рука мало того, что поддаётся тремору — пальцы не разгибаются, оставляя в суставах и сухожилиях невыносимую каменную тяжесть. Из-за болезни весь удар пал именно на правую сторону тела, отчего нога также просто не слушается хозяина. Мо Жань приезжает к Чу Ваньнину заранее, когда тот собран меньше, чем наполовину, стоит в одних брюках и носках, беспомощно пытаясь надеть корсет и злясь на себя до такой степени, что каждый нерв натягивается тонкой нитью. Ему не хочется никуда идти. Ему не хочется никого видеть. Не хочется, чтобы хоть кто-то видел его сейчас. — Ваньнин, нам стоит поторопиться, — входит в спальню Мо Жань, раздражая своими словами до скрипа зубов и тихого рыка: — Я знаю. Чу Ваньнин сжимает челюсть, натягивая резинку ортопедического корсета, но не может вдеть её в ремешок и затянуть, так как одной рукой приходится держать его, а другой пытаться что-то сделать. — Тебе помочь? — идеально одетый в чёрный костюм Мо Жань с убранными назад волосами появляется сзади. Чу Ваньнин видит его лицо в зеркале и думает про себя, что срываться сейчас не вариант, приходится засунуть все свои эмоции куда подальше. — Давай. — Не надо, я сам- Но инженер тут же оказывается перебит крепкими руками, что перехватывают резинки и суют их в ремешки, пока самому приходится просто держать корсет. Он почти задыхается возмущением, но сжимает до боли зубами щёку изнутри, терпя это унижение только из-за того, что приехать сегодня на мероприятие надо. Мо Жань быстро разбирается в том, как работает корсет, по указанию Ваньнина затягивает так, как удобно, и последнему остаётся только наблюдать в зеркале за сосредоточенно сдвинутыми бровями и надкушенной пышной губой. Чертовски красив и сексуален в этом костюме, всё так мешается со злостью на ситуацию, что дышать становится труднее вовсе не из-за стиснутых рёбер. — Точно нормально дышишь? — спрашивает Мо Жань, видимо, замечая, как тяжело поднимается и опускается чужая грудь. Ваньнин ловит на своих голых плечах и шее изучающий взгляд и резкое смущение слегка приводит в чувства, но пересохшее горло от того, как близко за спиной стоит молодой человек не позволяет ответить, только тихо прохрипеть что-то похожее на согласие. Мужчина быстрее натягивает белую рубашку, лишь бы перестать чувствовать на голой коже этот взгляд, упорно борется с пуговицами и тут же оказывается развернут лицом к лицу с Мо Вэйюйем, что молча убирает его руки и начинает застёгивать пуговицы за него. — Прекрати, мне не пять лет. — Я просто хочу тебе помочь, Ваньнин. Всё в порядке, — тихо и почти убедительно отвечает Мо Жань, но Чу Ваньнин всё равно унизительно отводит лицо в сторону, не соглашаясь с таким положением дел. Его уши загораются алым оттенком от такого личного обращения. Закончив с рубашкой, Мо Жань не забывает оставить на его шее, а после скуле лёгкие прикосновения губ, тепло улыбается и заглядывает в глаза. — Вы так красивы, профессор, — выдыхает молодой человек, убирая выпавшую прядь тёмных длинных волос за аккуратное ухо, что тут же еще сильнее и чаровательнее загорается краской смущения. Чу Ваньнин отводит подбородок и фыркает, закатывая глаза. Он почти привык к неожиданным комплиментам, что заставляют сердце биться чаще обычного, а ладони потеть. На мероприятие они не опаздывают, добираются быстро и даже раньше назначенного времени, но это даёт Чу Ваньнину возможность лишние пять минут посидеть в машине, в руках нервно сжимая папки с нужными документами и предстоящей речью, пока взгляд упёрт в собственные блестящие туфли. Со шнурками перед выходом тоже помог Мо Жань, встав на одно колено и не слыша ни предупреждений, ни угроз, и это стало последней точкой кипения, ведь не настолько же Чу беспомощный! Парню практически ни за что прилетело по голове, из-за чего он обижался ещё полдороги, пока сам в своей юной голове не сменил тему и не начал болтать, чувствуя напряжение инженера перед презентацией проекта. Сам Мо Жань ни капли не волновался, наоборот — не зная, насколько скучны обычно такие мероприятия, он воодушевленно вылез из машины в приподнятом настроении, надеясь на весёлый вечер. Чу Ваньнин, с трудом открывший дверь и вышедший следом, не спешил его огорчать. В его голове и без того слишком много мыслей о провале. Что-то явно пойдёт не так. И уже спустя полчаса начала конференции инженеров, учёных и их спонсоров-покупателей Мо Вэйюй, наконец, осознал, куда влип. В огромном, стильном зале с высокими потолками, набитом напыщенными индюками и индюшками, парень сидит рядом с Чу Ваньнином, перечитывающим свой текст, и клюёт носом, пока какой-то невысокий тип в очках вещает о своём препарате от морщин, сам же с каждой секундой превращается в мопса на глазах. Эта фантазия веселит Мо Жаня, но всего на долю секунды. Он то и дело пытался либо избавиться от пиджака, за что получал по рукам, либо заговорить с Ваньнином, за что в ответ ему прилетало строгое учительское «тсс», либо же поглядывал на фуршетный стол с алкоголем. Но встать и пойти за ним, хоть как-то скрасить этот вечер, выныривая из толпы заинтересованных морщинистых покупателей, Мо Жань тоже не может себе позволить. Не хочется оставлять Чу Ваньнина одного, как-то раздражать его или беспокоить. Его выступление следующее. Обустроились тут, конечно, шикарно. Мо Жань разглядывает помещение, гостей, обслуживающий персонал. Всё как в фильмах: важные люди в костюмчиках, бегающие в юбках-карандашах официантки, вечный шёпот и вопросы к представителю своего продукта, что стоит рядом с большим рулонным экраном для проектора. В этой атмосфере тоже ощущаешь себя каким-то высокооплачиваемым специалистом. Каким был Чу Ваньнин, уже встретившийся со своей компанией-заказчиком, ну и сам Мо, частично, судя по цифре в своём договоре. Но это не имеет никакого веса в сравнении с рядом сидящим мужчиной, что который раз поправляет свою высокую причёску и нещадно кусает покрасневшие губы. Вот бы скорее оказаться наедине с ним и почувствовать железный привкус во рту от того, как сильно Ваньнин искусал собственные губы и щёки внутри. — Не надо так переживать, баобэй, ты хорошо поработал, — наклоняется и шепчет Мо Жань, борясь с желанием взять мужчину за дрожащие руки. — Как ты меня назвал? — тут же переводит возмущённый взгляд Чу Ваньнин, хмурясь и вызывая этим на лице Мо Жаня нежную улыбку. В этот же момент ведущий зовёт следующего представителя продукта, то есть Чу Ваньнина, что резко выдыхает, хватает бумаги и встаёт. То, как прямо он держит спину и невозмутимо двигается к экрану, сохраняя бесстрастие на лице и в поднятом подбородке, ни капли не похоже на то, как сейчас инженер сидел и едва не трясся. Мо Жань может только позавидовать такой сдержанности эмоций и почувствовать тёплое ощущение меж лопаток — Ваньнин при нём такой, какой есть и доверяет ему собственные эмоции. Приветствует гостей и представляет себя Чу Ваньнин довольно сухо — многим здесь уже известно его имя и ранние разработки, по чьим чертежам сейчас делают многие технологии для больниц и клиник. Мо Жань выпрямляется и с улыбкой наблюдает за тем, как, несмотря на внутренние волнение, инженер с особой внимательностью к своему будущему роботу, чётко и понятно рассказывает о модели и представляет макеты на экране. На него тут же сыпется шквал вопросов спонсоров и СМИ. Такой, что даже Мо теряется, не успевая за всеми, но Ваньнин отвечает поочерёдно, что-то оставляя без комментариев, а на что-то отвечая с особым интересном, едва уловимым для остальных в скупости эмоций, но понятной для парня. — Хотите сказать, что этот… робот-ассистент заменит самого врача во время операции? Не слишком ли это опасно? — задает особо громкий вопрос мужчина в возрасте, сидящий в первом ряду. По его костюму сразу становится понятно — не журналист, а покупатель. — В мире уже есть несколько таких роботов, но они работают под руководством врачей. — Да, в этом и отличие моей модели. Это не работ-ассистент, а робот-хирург, — поправляет Чу Ваньнин, перелистывая свою презентацию и поясняя: — Мир всё быстрее идёт к автономности роботов в нашей жизни, и компания «Chasing Bionics» не исключение. Со мной подписали контракт, доверяя мне такую модель и зная, что без особо тщательной работы и опытов я не выпущу в свет нечто опасное для жизни человека. Никто сейчас не сможет добиться полной автономности работы без вмешательства человека, мой проект подразумевает такое «вмешательство» в минимальной степени. — Как опытного хирурга сможет заменить робот? — Своей базой знаний, встроенной программой и способностью запоминать благодаря датчикам зрения и слуха. Он будет оснащен сенсорной системой распознавания, что гарантирует безопасную работу девайса с человеком, специальным покрытием, которое соответствует самым высоким требованиям гигиены и стерильности. ACESO-1.1 можно задействовать в проведении эндоскопии и биопсии, лазерного рассечения костей. Способность запоминать и анализировать даст возможности ACESO-1.1 также набираться опыта, диагностировать, а потом лечить. Автоматизированные сенсорные протезы у этого робота-гуманоида позволяют владеть мед. инструментами не хуже человека, а то и лучше в связи с отсутствием нервной системы. Чуть позже я также возьмусь за создание модели терапевта, а не хирурга. — Возмутительно, — вскрикивает девушка во втором ряду. — Во время операции роботом должен управлять человек, который возьмёт ответственность за жизнь пациента на себя! Если что-то пойдёт не так- — Ответственность перейдёт непосредственно на меня и на компанию, — перебивает её Чу Ваньнин, тяжело сглатывая. Мо Жань недовольно поджимает губы, но таков единственный верный расклад в этой ситуации. Он сам знал, что тоже берёт часть ответственности, ведь программа — его. Да, она будет не раз перепроверена другими специалистами, но заложил её он. — Я создаю робота, а не человека. Модель, думающую без лишних эмоций, у которой в приоритете не допустить ошибок. За ошибки модели отвечаю я. Так вам будет спокойнее? — строго спрашивает у девушки инженер, вдруг чувствуя, что не может отойти от своего места, просто не ощущая работоспособность правой ноги. И это захлёстывает его паникой. — Вы отнимаете у отучившихся хирургов работу! — Если компании предпочтут робота таким хорошим, «отучившимся специалистам», то это только их проблема. Моя работа — создать безопасность и доступность проведения операций и диагностик, — холодно отвечает мужчина, стараясь незаметно пошевелить ногой и, когда это получается, чуть отходит к тумбочке, где лежат документы и стоит компьютер с презентацией. Его сердце падает в пятки от мысли, что он не уйдёт отсюда, а уползёт. — У моего робота нет потребности завышать цены на жизненно-важные операции, как это делают люди, а договорённость с компанией Chasing Bionics даёт гарантию, что стоимость будет минимальна. — Сколько будет таких моделей в продаже? — снова спрашивает сидящий впереди мужчина, почёсывая короткими ногтями подбородок. — Их не будет в продаже, — коротко отвечает Чу Ваньнин. — ACESO-1.1. — нет. Я заключил контракт о авторских правах, ограниченной серии и конфиденциальности. Будут другие модели, менее функциональные, но не менее полезные, — он собирается заканчивать конференцию и ответы на вопросы, выключая презентацию, но слышит недовольный гогот со стороны спонсоров. — Вам ничего не стоит продать и в другие компании чертежи и схему программы, чтобы обеспечить многие больницы подобными роботами! — Да, а куда же делась моя позиция «отнятия работы у специалистов»? — саркастично хмыкает Чу Ваньнин, складывая бумаги и думая лишь о своём теле. — Как я могу распространять эти модели и не дать отучившимся врачам занять своё место? Вы же говорили об этом. Более того, я не позволю в свою выгоду использовать роботов и ставить за их услуги свои цены. Мо Жань встаёт на ноги, ведь ситуация начинает напрягать, а злость Чу Ваньнина чувствуется им издалека. Он видит каждый день, как трудится над ACESO Чу, сколько сил вкладывает, продумывая малейшую деталь, чтобы помочь малообеспеченным людям, а теперь, значит, «вам ничего не стоит продать»? Парень движется в сторону инженера, замечая, как к нему лично подходит тот самый мужик, поправляя пиджак и улыбаясь, но на лицо Ваньнина ложится мрачная и уставшая тень. Профессор цепляется левой рукой в правую, и Мо Жань ощущает толчок ярости, увидев, как вторая рука трясется. — …Я заплачу вам куда больше, чем компания «Chasing Bionics», если вы перепродадите мне проект или хотя бы чертежи и программу. Мы с вами можем сделать ещё одну модель, назовём иначе, добавим иные функции, давайте обсудим, господин Чу, — говорит спонсор, пока Чу Ваньнин, кажется, воюет с приступом агрессии не меньше подлетающего Мо Жаня. Правда, последний не воюет, а перенимает её сторону. — Я вам уже ответил, что я не продаю эту модель. Тем более программу моего коллеги. — Я обеспечу Вам мастерскую, популярность и собственный офис, если потребуется. Все детали, подчинённых, и ваш программист сможет… — Нет, у меня заключён договор с другой компанией, — Чу Ваньнин отрезает ножом чужие слова, замечая Мо Жаня и уже решая уйти в другую сторону, когда его вдруг хватают за правую дрожащую руку, едва не дёргая, но также приторно и услужливо улыбаясь. — Господин Чу! — Убери от него руки, ублюдок, — вмешивается Мо Жань, перехватывая чужую кисть и одергивая её. — Ничего не слышал о профессиональном такте, м? — Мо Жань! — Вам чётко сказали: нет. Может, вам лучше купить слуховой аппарат, а не робота? — чуть наклоняется вперёд Мо Вэйюй, не обращая внимания на предупреждающий взгляд инженера. — Прекрати немедленно. Извините, господин Чжугэ, разговор окончен. Чу Ваньнин сразу же отходит в сторону, ощущая онемение и боль в мышцах, но желая скорее скрыться отсюда, и Мо, кинув уничтожающий взгляд в этого Чжугэ, тут же стремится к уходящему, догоняя и вставая плечом к плечу. Он сам как робот рассматривает Ваньнина на внешнее состояние, желая спросить, как тот себя чувствует. — Не слишком ли ты мягок с ним был? Какое право он имеет- — Я сам в состоянии за себя постоять. Он не тот человек, с которым можно так говорить, Мо Жань, не надо от моего лица позорить компанию и выставлять агрессором. Иди извинись. Я… уезжаю домой. Один, — мужчина пихает ему в руки папки с документами, а затем, прихрамывая и цепляясь рукой в бедро, выходит в коридор с чёрным входом, чтобы не идти через толпу. — Чу Ваньнин… Тебе плохо? — Мо Жань ныряет в коридор с серыми стенами следом, с волнением глядя в ссутулившуюся даже с корсетом спину. Ему вдруг становится настолько страшно за состояние мужчины, что он не замечает ничего другого. — Может, в больницу? Ваньнин… — Оставь меня, Мо Вэйюй! — Мо Жаня прибивает ногами в бетонный пол чужой рык и это обращение, когда Чу Ваньнин даже не оборачивается, открывая дверь. — Сделай так, как я говорю. — Да с хуя ли я должен извиняться?! Оставить? Ваньнин! Дверь с хлопком отрывает от него Чу Ваньнина, бросая Мо Жаня одного в коридоре с мятым пиджаком, растрепавшимися передними прядями, совершенным непониманием на лице и бегающим взглядом. Да что он сделал не так? Он ведь пытался защитить его, прекрасно видя, в каком инженер состоянии, а теперь ещё и виноват?! И что значит «оставь?». — Охуенно! Перед кем мне ещё извиняться?! — кричит в уже закрытую дверь Мо Жань, ощущая прилив горячей злости в венах и лёгкой паники. Это всё разгоняет по телу жар, кипящие эмоции. Парень скрипит зубами и, не зная куда всё это деть, бьёт ногой в стену, в бетон, тут же об этом жалея и шипя от боли. Он сжимает в руках чужие папки, прислоняясь к прохладной стене лбом и тяжело дыша. Его импульсивные эмоции из раза в раз приводят к подобным ситуациям, когда хочется разорвать грудную клетку от этого надоедливого громкого биения.