***
Леви еще долго сидел на крыше, изредка поправляя на плечах слишком большой и тяжелый, но странно уютный плащ и думая о странном человеке, отдавшем его. Эрвин Смит. Леви почему-то чувствовал желание разгадать его, понять ход его мыслей. А при воспоминании о мягком прикосновении к плечу тугой узел горя и вины в груди отчего-то становился как-будто немного слабее.Глава 1
25 июня 2022 г. в 17:06
Эрвин слушал грохот цепей, открывающих ворота для вернувшихся разведчиков, и гадал, сколько возмущенных криков за этим последует. Долгая дорога в штаб, и без того невеселая из-за множества потерь и скорбных дум, становилась истинной пыткой из-за осуждающих взглядов и жестоких слов толпы, которые каждый раз били прямо в сердце.
Особенно нелегко приходилось новичкам, которые вступали в ряды Разведки, чтобы чувствовать себя героями, чтобы спасать жизни невинных людей, а в ответ от этих самых людей получали лишь презрение и недоумение. Если, конечно, оставались живы. Эрвин осторожно поискал глазами силуэт многообещающего новобранца, Леви, который сегодня пережил немало потрясений и боли, но не смог отыскать его невысокую фигурку в толпе более рослых солдат и их лошадей. Наконец процессия разведчиков вышла за пределы города, и командор Шадис отдал приказ снова садиться на коней и ехать обратно в штаб. Еще одна сломленная душа: Эрвин прекрасно видел трясущиеся руки, нервно напряженный рот и бегающие глаза своего начальника. Еще немного, и он не выдержит, сломается, и что будет тогда? Смит мог только надеяться, что когда командор начнет тонуть, он не утянет всю Разведку за собой на дно отчаяния.
Ставшие родными стены штаба встречали своих обитателей на фоне туч, которые кружили над ними всю дорогу, угнетая еще больше своей серой тяжестью и обещанием нового дождя. Дождя, который непременно напомнит всем выжившим о судьбе сегодняшних погибших отчасти именно из-за такого же дождя, который своим шумом укрыл от людей звук шагов титанов и снизил видимость практически до нуля. Когда Эрвин спешился с коня, ему на щеку упала первая крупная капля, слезой скатившись вниз. Он уже столько раз выезжал за Стены и видел смерти людей, что не мог даже заставить себя заплакать у погребальных костров, каждый раз оставаясь собранным и серьезным. Возможно, подумал Смит, дождь решил напомнить ему о том, что он еще человек, что его эмоции еще живы внутри? Ответа он не знал.
Наконец среди постепенно заезжающих во внутренний двор и спешивающихся людей Эрвин заметил того, чье душевное состояние беспокоило сейчас больше всего. Как Леви поведет себя дальше, что будет делать? Для всех он был будто каменным, с вечно одинаково-угрюмым лицом, но Эрвин теперь точно знал, что это не так. Поясница еще напоминала о себе после внезапного падения с лошади на землю, а ладонь обхватывали свежие бинты. Он тогда чуть не задохнулся от количества и силы эмоций в глазах Леви: боль от утраты друзей, ярость на Эрвина, злость на себя и ужасное, терзающее его изнутри горе. Сердце этого молодого солдата было куда мягче, чем он показывал, это уж точно. Эрвин сочувствовал ему, но сейчас было некогда утешать рядового, да он и не принял бы сейчас ничье сочувствие. А правой руке командора необходимо было проследить за благополучным возвращением выживших и подготовкой погребальных костров для тех, кому не так повезло.
Возле костров всегда собиралась вся Разведка, даже раненые просили врачей отпустить их на время, дать шанс проститься с товарищами. Эрвин стоял возле Шадиса, глядя в огонь, и мысленно проговаривал имена всех погибших в вылазке, вспоминая их лица и обстоятельства смерти. Он делал это в том числе и для отчетности, но главной причиной было глубокое уважение к жертве тех, кто пал за Стенами ради других людей, ради тихой и спокойной жизни тех, кто всегда будет относиться к ним как к дармоедам и самоубийцам. Ну и пускай. Смит знал, что и он сам, и многие из погибших выезжали бы за Стены снова и снова, изучая титанов и убивая их, лишь бы не повторилось вновь того страшного геноцида столетней давности, когда у простого народа не было ни шанса против кровожадных монстров.
С другой стороны костра, прямо напротив Эрвина, стоял Леви. Его лицо напоминало маску: ни одна черта не изменится, ни единый мускул не шевельнется. Он разительно выделялся среди плачущих и растерянных новобранцев, впервые увидевших смерть и потерявших близких. И все же капитану казалось, что он видит в глазах Леви тихую боль, затаенную и горькую, и искреннее сочувствие вновь наполнило Эрвина. Он, разумеется, замечал, как близка была эта троица бандитов, как Леви их опекал и помогал. И как его решение в который раз защитить друзей погубило их. Наверное, стоило поговорить с ним, позволить высказать хотя бы часть яда уныния, который сейчас травил изнутри этого человека.
Однако сразу после того, как пламя угасло, чему немало поспособствовал начавшийся дождь, Шадис собрал у себя в кабинете всех капитанов для обсуждения вылазки. Эрвин терпеть не мог эти собрания-поминки, поскольку командор с каждым разом все больше предавался отчаянию, и капитаны каждый раз тратили все больше времени на то, чтобы выцарапать командира из бездны и вернуть в более-менее адекватное состояние. Вот и на этот раз "обсуждение дальнейших планов" (иначе - убеждения командора в том, что это еще не конец Разведки и всего мира) затянулось до темноты. За окном шумел сильный ливень, ветра не было, и он беспрепятственно заливал землю, унося с собой пепел сегодняшних жертв. Эрвин вновь подумал о том, что стоило найти Леви и хотя бы попробовать разговорить его, как-то поддержать. Он чувствовал за него странную ответственность, все-таки это именно Смит настоял на том, чтобы трех подземных жителей взяли в корпус даже без службы в кадетке.
Эрвин долго бродил по штабу в поисках Леви, однако в казармах его не было, в коридорах тоже, и остальные рядовые, тихо ужинавшие в столовой, не видели его с того момента, как все ушли от погребальных костров. После долгих раздумий капитана наконец осенило: он смутно помнил, что ребята из подземелий часто забирались на крышу даже ценой нагоняев от начальства, видимо, компенсируя слишком долгое отсутствие бескрайнего неба над головой. Туда он и отправился. Поднявшись по длинной лестнице на самую высокую башню штаба, Эрвин понял, что не ошибся в своих рассуждениях.
На самом краю крыши, на одном из зубцов, сидела маленькая сгорбленная фигурка. Со спины, с такого ракурса, Леви можно было принять за потерянного ребенка. Он сидел спиной к Эрвину, ссутулив плечи и свесив ноги во двор, даже не сняв плащ, все еще забрызганный грязью и кровью. Вся его поза выражала такую боль, что самому смотрящему становилось больно за этого несчастного, растерянного человека. Эрвин осторожно приблизился, готовый ко всему: от оскорблений до нового нападения. Но Леви даже не пошевелился, лишь тихо вздохнул и продолжил сидеть на краю крыши. Капитан сделал еще один шаг, наконец увидев его лицо, и тихо, осторожно спросил:
– Как ты?
Леви не ответил, лишь мрачно взглянул в ответ, словно спрашивая, мол, а сам-то как думаешь? Эрвин чуть нахмурился и негромко продолжил:
– Мне очень жаль, что они погибли.
Искра гнева зажглась в глазах Леви и тут же потухла, оставив лишь усталость и грусть. Он продолжил молчать, спокойно глядя на Смита и ожидая, скажет ли он еще что-нибудь. А к Эрвину впервые за очень долгое время не шли слова. Что он может ему сказать? Какие слова будут ему сейчас небезразличны, какие утешения не будут звучать искусственно и жалко? И поэтому он ничего больше не говорил, просто спокойно глядя в глаза рядового и чувствуя, что Леви глубоко в душе благодарен ему за молчание.
Эрвин еще несколько минут провел на крыше рядом с Леви, в молчании и тихой скорби, не обращая внимания на дождь. Их уединение неожиданно прервал звон колокола: распорядок дня еще никто не отменял, ночь вступала в свои права. Эрвин после каждой вылазки чувствовал, словно ему на плечи ложится тяжесть тел всех погибших за день, и постель в его комнатушке манила все сильнее с каждым новым ударом колокола. Леви даже не шевельнулся, явно собираясь сидеть и дальше, и Эрвин запоздало подумал о том, что под таким ливнем и заболеть недолго. Ни говоря больше ни слова, Эрвин снял с себя хоть и мокрый, но все же теплый плащ и набросил его на плечи Леви, заодно надевая и капюшон. Тот посмотрел на него своим фирменным тяжелым взглядом, по которому было очень трудно понять, о чем он думает. Эрвин ожидал, что его сейчас начнут костерить последними словами и швырнут плащ в лицо, однако Леви в очередной раз удивил его: он просто повернул голову обратно и продолжил смотреть в никуда, прямо перед собой. В последнем жесте поддержки Эрвин осторожно на миг сжал его плечо и ушел.