Тэхен
Burn – 2WEI, Edda Hayes
– Юнги! – вновь рвется из Тэхёна. Тело каменеет и становится до того чувствительным, что каждая пылинка ощущается кожей, как укус ядовитой змеи. – Юнги Дэриан, вы правы, Милорд, – Бьёрн рядом с ним в одобрении ухмыляется остро. – Сапфировый Принц, которого наша семья согласилась принять, а взамен получила предательство отца-короля и весть о том, что этот омега успел раздвинуть ноги под каким-то валиссийским отребьем. Но Боги справедливы, позволили поймать эту шлюху, и теперь она ответит за все. Ромара никому ничего не прощает. Каждое слово короля для Тэхена – будто удар свежей плетью. В нем правда борется с неверием, а глаза все следят за ареной, на которой истощенный омега, завидев хищника, беспомощно пятится назад, к воротам, из которых его вытолкали. Но те уже накрепко заперты. Он силится шагнуть назад, но от страха ноги его, видимо, совсем не способны к движению, потому что вскоре подводят, и Юнги падает под хохот зрителей. Пытается ползти, а лев, уже усмотревший свою добычу, оглушительно громко ревёт. Он прижимает к спине могучие белые крылья, напрягает лапы и крадется к омеге, который загнанно дышит и не сводит с него глаз. Тэхен же, сидящий в ложе, чувствует, как на месте неверия разгорается ярость. Она искрится, опаляет жилы и заполняет сознание черным дымом. Сердце колотится, стук его разносится эхом по телу, заставляя чувствовать в конечностях небывалую силу. Все чувства в принце обостряются за жалкий миг. Он начинает шумно дышать, а затем молниеносно вскакивает. Он соображает совершенно не как человек. Животное прорывается сквозь рассудок, затапливая собою все, на что падает взгляд. А под взглядом – арена, опасный зверь и человек, которого Тэхён должен несмотря ни на что защитить. Он обязан спасти Юнги, своего единственного брата. На этой арене сегодня кровь не прольется – так решил Тэхён. Никто, даже Чонгук, не в силах среагировать достаточно быстро на его стихийный порыв. Принц кидается из широкого окна ложи прямо вниз, на арену. Чудом его руки цепляются за один из стягов, что на древках свисают с позолоченной крыши. Он ударяется о каменную стену плечом, но не способен почувствовать боли. Все в нем безотрывно следит за Юнги и хищным зверем, которого на потеху тиранам доставили из заморской страны. Люди вокруг них, завидев, как полоумный омега скользит вниз по длинному стягу прямиком к собственной страшной смерти, разом ахнули. Тэхен кубарем скатился на песок, выпустив из рук скользкую ткань, но тут же поднялся, что есть сил пустившись бегом и преграждая льву путь к Юнги, не оставлявшему попыток отползти от зверя и избежать своей жестокой участи. Тяжело дыша, Тэхён встал напротив огромного хищника, что разъяренно зарычал на него, воинственно и гордо расправил плечи. И внутри у омеги тоже заклокотало рычание. Руки его сами потянулись к голове, чтобы опустить с головы вуаль. Золотые глаза, встретившись с львиными, полыхнули огнем. Тэхен всем своим существом ощутил эту вспышку – что-то зловещее пробудилось в нем, задышало, возвращаясь к жизни и всем посылая весть о том. Львиный взгляд помутнел. Зверь замер на долгое мгновение и в тишине изумленной публики вдруг… отступил. Огромная голова с белоснежной гривой склонилась перед хрупким омегой, что смело стоял перед ним, сжимая вуаль, сорванную с головы, в кулаках. Дождавшись от крылатого льва повиновения, он обернулся к себе за плечо, где на него смотрели ошеломленно и неверяще сиреневыми глазами, убедился, что Юнги невредим, а затем, гордо подняв вверх подбородок, взглядом, таящим угрозу, обвел всю арену, чтобы остановиться в итоге на ложе, внутри которого все еще находился король.***
Чонгук
Kingdom – All Good Things
Пальцы, разрезав собою горячий полуденный воздух, успели схватить лишь пустоту, когда Тэхён на глазах у него выбросился из ложи, прямиком в пасть раскалённой арены. Альфа так и застыл, подскочив с места в тщетной попытке поймать, у заграждения, искренне пораженный чужим отчаянным порывом. Он слышит, как в унисон ахает толпа зевак, как стража звенит клинками, хватаясь за копья, но не двигается с места, в растерянности не понимая, что им делать дальше. Бежать на арену, когда на той крылатый лев – все равно что добровольно идти на смерть… однако Тэхён поступил именно так. В принце не нашлось ни единой секунды на сомнения, стоило ему увидеть пленника. В Чонгуке сомнений нет тоже. Но есть что-то иное, чувство, какое ему весьма редко доводилось испытывать, но он способен до малейшей из граней воспроизвести в памяти его горький вкус. Страх. Страх стылый, усыпанный длинными тонкими иглами. Страх глубже, чем бездна, и темнее, чем небо, лишённое милости луны и звёзд. И не бросается Чонгук на арену следом за принцем лишь по той причине, что ноги его перестали слушаться разум. И кровожадный зверь вдруг онемел, глядя на то, как омега, утопая в песке, бежит по арене навстречу к дикому крылатому существу. Субтильный принц в белом одеянии закрывает собой королевского пленника, и вдруг Чонгук видит, как лев застывает. И чувствует необратимое – это случилось. Тьма бурлит у мужчины под кожей, поднимается к горлу и душит ядовитым триумфом. Она чувствует, как поблизости пробудилась ее заклятая сестра, и воет. Радуется и рычит, предвкушая славный бой с той, что наконец-то ей по силе не уступит ничем. Чонгук ощущает Тэхёна и то, что расцветает внутри его хрупкого тела, глазами не видит, но знает – в нем полыхает отныне неусмиримый огонь. Огонь одной с ним крови, огонь, какой служит отражением его собственной тьмы. Эта сила способна усмирить любую дикую тварь, любых низших духов и призрачных существ. Потому лев безропотно складывает крылья на широкой белоснежной спине, величаво склоняясь перед Тэхёном, признает превосходство омеги над ним и вверяет ему себя, готовый повиноваться. Чонгук переводит дух. Отталкиваясь от ограждения, он скользит взглядом с Тэхёна на короля и ловит прищур карих глаз. Замечает в них недоброе совсем вовремя. А тот уже тянет руку, уже кривит губы, набирая в грудь воздуха, чтобы отдать очередной свой жестокий приказ. Чонгук не даёт ему это сделать. Его движение в сторону Бьёрна неуловимо. Всего шаг, всего один взмах руки – и вот когти уже входят глубоко в смуглое горло. Кожа рвется на ошмётки, кровь брызжет повсюду вокруг, в ложе слышится хруст раздробленных гортани и позвонков. Глаза короля Ромары так и остаются открытыми, в глубине их навечно застыла неупокоенная злость. Вязкость и тепло человеческой крови трудно с чем-либо спутать, как и запах, что забивается Чонгуку в ноздри, туманя голову. Он дышит глубоко и яростно, жадно, ощущая, как кожу полосует озноб. Давно он не убивал кого-то вот так – жестоко и дико. Давно чудовище в нем не напоминало, насколько это приятно. Но сейчас Чонгук вспоминает. С трудом моргает, не способный оторваться от вида разодранной глотки и остекленевших человеческих глаз. Чувствует, как капли крови, что пахнут увядшими розами, стекают по его щекам и губам. Мажет по уголку рта языком. Но слышит рычание льва на арене и невольно отвлекается, упуская нужную бдительность. Рассудок борется, силясь напомнить, где он и что происходит кругом него. Тэхён на арене, а он сам – в ложе, и в той стража, а также наследный принц, который все ещё жив и только что по вине Чонгука лишился родного отца. Принц, который в порыве, охваченный яростью, выхватывает клинок из ножен и несётся на Чонгука, взглядом обратившегося на арену, дабы убедиться, что омега в порядке. Замах, выпад!.. Чонгук слышит глухой удар и выдох, который узнает безошибочно. На недолгое время он возвращает себе способность мыслить по-человечески холодно и застаёт Лисона у себя за спиной. Брат прикрыл его своим телом, приняв уготованный для Чонгука клинок. Лисон отталкивает наследного принца плечом. Тот отшатывается, но вновь заносит клинок, и тогда Чонгук видит на лезвии кровь. Вирион посмел ранить его названного брата. Ярость застилает своим кровавым маревом весь оставшийся здравый смысл. В груди у Чонгука клокочет, щетинится, и когда принц, встретившись с ним глазами, пытается нанести повторный удар, альфа отталкивает Лисона с пути, выхватив меч из ножен, сам кидается на щенка, намереваясь того искромсать. Он скалит клыки, кожей чует страх, который рождает всем своим видом в других, и упивается им. Желание вновь совершить убийство, совершить месть за друга оплетает руки, затапливает кости, поселяется в нутре. Внезапно на арене становится в разы громче. Она будто взрывается звуками: голосами, криками, звоном, грохотом и топотом ног. Стража стекается к ложу убитого короля, и малочисленные воины Чонгука пытаются сдержать их напор, хоть каждый из них понимает, что в таком составе им ни за что не выстоять против обученных воинов, в несколько раз превосходящих количеством. Но Чонгук не даёт им упасть духом, он кричит им сплотиться возле себя, прислоняется спиной к оклемавшемуся Лисону и рубит неприятелей одного за другим, пытаясь прорваться к выходу из ложа, но там ромарийцев все больше. Они взяли в кольцо своего единственного уцелевшего господина и, оставив наследника в безопасности, перешли в наступление. Хотят в буквальном смысле задавить их. И хоть зверь в Чонгуке ревёт от восторга, человек понимает, что в такой ситуации выхода у них нет. Он не хочет лишиться людей, потерять Лисона, не суметь защитить Тэхёна, но если не выберется отсюда, все пойдет крахом. Рычит на прибывающую стражу, что наставляет на них свои копья и заставляет пятиться к стене. Черный взгляд зверя мечется от одного угла к другому, стремясь найти выход, которого нет, как вдруг замечает крупную тень. Эта тень движется, разрастается, затмевает солнце, и после вдруг слышится мощный треск. Крыша ложа проваливается, а сверху раздаются хлопки тяжёлых крыльев и львиное рычание. В облаке пыли и песка, ослеплённый ярким солнцем, под которым вдруг очутился, Чонгук видит Тэхёна верхом на крылатом льве. Омега цепляется за густую белоснежную гриву, а за пояс его крепко держит пленник с арены, пряча лицо за спиной. Золотой взгляд находит альфу, и принц резко кивает назад, веля Чонгуку забираться на льва. Животное тем временем своими могучими лапами рвет и топчет ромарийскую стражу, и его рычание приглушается лишь в те мгновения, когда клыки льва разгрызают под страшные вопли человеческую плоть. Проход в ложе оказывается частично свободен. – Встретимся по ту сторону арены, – говорит Чонгук Лисону. – Стража последует за мной и Тэхёном, а ты выводи наших людей. – Нам нужно добраться до бедных кварталов, – отвечает альфа, погружая свой меч в живот очередного ромарийца и отталкивая его слабеющее тело подошвой сапога. – Только так есть шанс уйти живыми. – Знаю. Но сначала нужно выбраться из этого места в город. Дождись, пока они последуют за нами, и уходите. Чонгук хлопает друга по спине, устремляясь ко льву. Огромный зверь не страшит: с его братьями альфа однажды уже встречался на землях Эртеры и знает, что лев почует с ним связь, примет превосходство над собой, как принял превосходство Тэхёна. Омега же следит за шагами мужчины пристально, готовый как можно скорее заставить льва взмыть с арены ввысь. Чонгук чувствует, как горит внутри тьма под яростным золотом. Но вдруг принца кто-то грубо дёргает, пытаясь стащить со льва вниз. Чонгуку за зверем не видно прибывающей стражи, но ромарийцы все ещё там и наступают, следуя приказам Вириона, что изредка слышатся за лязгом мечей и животным рычанием. Чонгук переходит на бег, но прорывающиеся к ним воины затрудняют дорогу до цели. Альфа отбрасывает меч в сторону, окончательно вручает тьме поводья, и кровь заливает его голые руки, стоит острым когтям вонзиться в очередную преграду из мяса и костей, перетянутых загорелой кожей. Он должен добраться до Тэхёна, принцу никто не смеет вредить! – Тэхён! – кричит бывший пленник у того за спиной, цепляясь за него крепче прежнего и пытаясь удержать рядом с собой, но его слабых рук едва ли достаточно. Тэхён рычит сквозь зубы, отталкивая альф, что тянут и рвут на нем одежду, ногами, а затем ему удается достать с бедра нож. В порыве он без раздумий вгоняет острое лезвие в шею воина, что к нему ближе всего. Горячая алая кровь заливает клинок и руку, крепко сжимающую рукоять. Тэхён отталкивает захлебывающегося альфу от себя, высвобождая лезвие. Глаза его так и остаются прикованы к испачканной кисти и некогда белоснежному рукаву, что окрашен теперь в яркий кармин. Тяжело дыша, он чувствует, как сердце замедляется в груди, но бьёт сильно, пытаясь протолкнуть по венам что-то тягучее, плотное… чужое. Так это ощущается? Первая кровь у него на руках, которую он сам и пролил… Чонгук все же прорывается к ним, от него, взмыленного и озверевшего, стража, повинуясь инстинкту, который вряд ли даже осознает, пятится назад. На их глазах слухи обращаются былью, и это порождает среди воинов отчаянный страх. Альфа же мельком оглядывает принцев, убеждаясь их целостности, и быстро забирается к ним на спину льва, чувствуя, как руки Тэхёна тут же крепко оплетают его, и хрупкое тело приникает сзади, позволяя ощутить свое присутствие рядом. Он так же невесом и нежен, как раньше, но стук его сердца другой – сильнее, как и отчетливее солнечный запах. Омега дышит ему в шею загнанно… Пора отсюда убираться. – За стены арены! – кричит Чонгук Лисону снова, а затем тянет льва за длинную гриву, заставляя отступить от стражников и, расправив крылья, воспарить в небо над ареной. На миг альфа находит взглядом Вириона и убеждается, что тот наблюдает за ним. Принц кричит на своих людей, кого-то от злости пинает в живот, а других – расталкивает, приказывая преследовать беглецов. Ему нужна голова убийцы отца, что Чонгуку лишь на руку: это даст шанс Лисону вывести их людей с арены без серьёзных потерь. Их предусмотрительность сослужила хорошую службу. Глассийские разведчики, ранее прибывшие тайно в столицу Ромары, поджидают за стенами арены, и как только лев приземляется снова на землю, они берут его и троих наездников в кольцо. Столичная стража наступает на них волной, но кольцо стойко выдерживает их напор, пока он не сильно превосходит глассийцев числом. Но надо спешить: пробиться через наступление и убраться от арены подальше, в жилые кварталы. Здесь они на открытом пространстве, а за спиной у них – глубокий овраг, и если ромарийцев станет больше, они с лёгкостью столкнут людей Чонгука туда. Это может стать лишь вопросом времени, если Чонгук не поторопится. – Не спускайтесь, – приказывает он омегам, прежде чем сам спрыгивает, присоединяясь к своим соплеменникам. Предводитель разведчиков Грен встречает его коротким кивком. – Эхо? Альфа указывает в небо, где в ясной голубизне кругами парит белая птица, и Чонгук выставляет предплечье, подзывая ее скорее приблизиться. – Откуда здесь эта драная кошка? – Я бы спросил у короля, – Чонгук усмехнулся старому другу, – но тот уже издох. – Ворон наконец оказывается рядом. Черные бусины глаз устремляются на хозяина в ожидании, и приказ не заставляет себя ждать. Мужчина говорит строго и немногословно, передавая свою команду тем, к кому направится Эхо. – Все сжечь. Птица, услышав слова, сказанные устами хозяина, затем тут же взмывает в воздух, стремительно унося послание на белых крыльях на другую сторону безжизненной пустыни, к тому месту, где о берег плещется океан.Ready set let’s go – Sam Tinnesz
Со стороны моста, ведущего на арену, слышится шум, и затем его деревянные ворота наконец падают, сорвавшись с петель. Лисон во главе глассийского отряда прорывается сквозь взлетевшую на воздух пыль и ведет соратников вперёд, прорубая себе путь к противоположному концу моста, что связывает арену с городом. Сам же Чонгук втягивает воздух раздутыми ноздрями и выдыхает его через оскаленный рот. Клыки его полосуют по губам, ранят до крови, заставляя ту капать черными каплями на подбородок к горлу, где вздулись жилы. Он оглядывает прибывающее вражеское отребье, от их вида сжимает руки в кулаках, заставляя запекшиеся бурые следы трескаться на коже. Запах чужого страха, смерти и ярости пьянит, зазывает, влечет его… злоба и праведный гнев на глупцов, посмевших положить взгляд на принадлежащее ему, погружает мир в темноту. И только людские сердца в этой тьме различимы для потревоженного зверя ярко, качают по венам жизнь, которую Чонгуку так сильно хочется прервать… Упиться. Смертью. Сполна. Вспомнить о своей невосполнимой нужде. Всех вокруг себя покарать, всем показать свою личину, всех изничтожить и выпить до дна! Это же так легко, так желанно… Это он и есть – демон в людском обличье. Не стоит пытаться удержать себя, старательно храня человеческое, когда свежая кровь на вкус так сладка. Он позабыл, как ощущается она на руках, но вспоминает теперь. Прорывается сквозь кольцо своих же людей, чудом не покалечив никого из них, и кидается в строй ромарийцев. Его скорость далека от человеческой, реакция точна как никогда, и тело будто бы движется само, не ожидая приказов от разума. Зверь сам знает, что делать: когда увернуться от чужого клинка, когда полоснуть когтями по плоти, когда наброситься на следующую жертву и лишить ее дыхания уже в следующий миг. Движения точны, и нет в теле ни единой капли усталости. Чонгук бьётся остервенело, ведя свой отряд следом за собой, прорубая им путь собственным телом и голыми руками. Они сейчас в центре города, но им надо достичь бедных кварталов – там ромарийских шавок ждёт западня, а их самих – спасение. Альфа дорвется до цели, он выстоит, пусть даже и рискует потерять себя в убийственном запале. Сейчас животная сущность завладела им уже так всецело, что Чонгуку плевать, вернёт ли он вообще себя. Мысль об этом теряется среди возбуждения, голода, дикости и чистейшего гнева. Каждая пресеченная жизнь будто подливает мышцам новые силы. Тело подрагивает от чувства упоения, ведь охота его в этот день сложилась удачно как никогда. Столько рек крови не проливалось Чонгуком со времён битвы за Виолу, и вот демон пирует на костях уже третьей по счету столицы. И тьма при мысли об этом восторженно вскипает, умоляет его не останавливаться и следовать дальше. Эртера, Брассилия, Ромара… мир огромен, но он может весь быть в его власти, стоит лишь поддаться этому желанию… Кожа горит ледяным огнем под одеждой, тьма забирает себе все больше его, и Чонгук рычит подобно зверю. Улицы становятся теснее, сужаются до переулков между оранжевыми домами, в которых люди торопливо захлопывают ветхие окна и двери. Слышится детский плач и крики, рождённые высокими голосами. Война. Она не щадит никого, так же, как боги, что позволили ей однажды зародиться и очернить человеческое сознание. Милосердие подчиняется страху, страх толкает в отчаяние, а иных заставляет напасть. Чонгук нападает, но не от страха. Он здесь – и есть теперь страх. Он – чудовище, которого растревожили, и теперь успокоиться сможет только когда голод его будет полностью утолен. А пока изголодавшаяся по жестокости суть продолжает с размахом пировать, кромсая стражников одного за другим. Арэт древний и запутанный, его улицы походят на лабиринт. Дома низкие и совсем не дают нужной тени, что смогла бы справиться с солнцем. Яркие лучи жгут, будто ядом, слепят не привыкшие к ним глаза северян, а до вечера и его спасительного мрака ещё нескоро. Но воины идут за Чонгуком вперёд, не отступая, следуют и оберегают двух принцев, не подпуская ромарийцев к крылатому льву. Животное бережно везёт свою ношу, расправив могучие крылья, заслоняет ими омег, чтобы никакие клинки не стали уготованы им, и чтобы взгляд не ложился на кровавое месиво. Прорвав заслон из городской стражи, Чонгук переходит на бег, крича своим воинам не отставать. Он пускает Грена вперёд. Разведчик, успевший разведать городские пути, без запинки указывает верное направление. Пока до них не добралась вражеская подмога и пока не настигли преследователи, нужно поторапливаться. Узкие переулки не позволят развязать серьезного боя, чуть что, они задушат. Глассийцев здесь легко поймать и задавить, перекрыв выходы со всех сторон. Нельзя позволить врагу сделать это, потому они движутся быстро, глотая сухими потрескавшимися губами раскалённый воздух. Чонгук слышит, как в соседних переулках раздается топот чужих ног, как гудят мужские голоса – ромарийцы близко, подступают к нему, его людям, к его принцу. Но он клянётся, что им не победить его, и если будет надо, он порвет каждого. Отнимет жизни у всех до единого, и после этого дня Арэт никогда больше не оденется в золото: под зноем навеки запечется ржавая кровь, воняющая солью. Этот город сгниет, Чонгук не оставит в живых никого, даже слабых и невинных, его темная ярость постигнет всякую душу, какую только найдет среди жёлтых песков и рыжего камня. – Чонгук, за этой площадью! Грен привлекает его внимание, и альфа озирается, быстро изучая пространство, что открывается взгляду. Их переулок выходит на рыночную площадь, заставленную прилавками, что жители побросали в страхе за жизнь. Сухое дерево, ткань защищающих от солнца навесов… то что им и было необходимо – разведчики хорошо постарались. – Укроемся на той стороне: за рынком трущобы, – буквально выплёвывает слова Грен вместе с густой слюной, от натуги тяжело дыша, и Чонгук согласно кивает, прибавляя шагу. Времени у них ничтожно мало. Повезет, если будет несколько секунд, когда они вырвутся из переулка на более широкое пространство, до того как их попытаются окружить. – Любой ценой попасть на другую сторону! – кричит Чонгук людям позади себя и слышит в ответ воинственный гул. Он первым попадает на площадь и тут же уворачивается от наконечника копья одного из стражников, что выстроились в линию в ожидании их. – У них копья! – кричит он, чтобы оповестить других. Чонгук сжимает челюсти, хватается за древко и вырывает оружие из чужих рук, чтобы тут же вонзить его альфе в голову, протыкая череп насквозь. Он разрывает вражескую шеренгу, попадая в тыл, и пока стражники, неповоротливые из-за длинных орудий, медлят, успевает расправиться ещё с несколькими, что оказались ближе других. Ему удается расширить прореху в обороне противника, расстроить шеренгу, которой теперь приходится менять положение в попытке сомкнуть ряды. Это позволяет попавшим на площадь глассийцам проникнуть сквозь заслон стражи. Не имея больше цели завязывать бой, они исполняют приказ своего командира – как можно быстрее пересекают пустынный рынок, оказываясь на границе со столичными трущобами.Bringing the fire – Carry the throne
И когда последний глассиец оказывается за заветной чертой, Грен отдает команду разведчикам. Один из них чиркает огнивом рядом с землёй, на которой тонким слоем уложена солома, что ещё ночью была пропитала горючим маслом. Пламя вспыхивает тут же, поглощая сухие стебли, бежит по проложенной для него дороге к рыночным прилавкам и тканевым навесам, перекидываясь на них уже через несколько мгновений. Со стороны ромарийцев, преследующих их, начинают раздаваться первые вопли – люди на площади попали в смертельную западню, огонь теперь вряд ли пощадит кого-то из них. Глассийцы, окружив Чонгука и наблюдая за разыгравшимся пламенем, переводят дух. Чонгук же глубоко тянет воздух, смешанный с черным дымом, и замирает. Огонь отрезвил, когда главная опасность наконец миновала, быстро напомнил о важном. О том, что вдруг становится сильнее нужды в совершенных убийствах. Альфа утирает руки о свою же накидку, что срывает с тела, и оборачивается, тут же встречаясь с золотыми глазами, в которых смешались тревога и облегчение.Тэхен
Омега, судорожно выдохнув, заставляет льва лечь на землю и после этого быстро оказывается на ногах. Его шаги к Чонгуку широкие, он спешит и не скрывает того. Не скрывает, как неугомонно его сердце, когда врезается в тело мужчины, упираясь лицом в его тяжело вздымающуюся грудь. Обнимает за голую спину так крепко, как только могут его тонкие руки, и ногтями, не сумев сдержаться, впивается в кожу. У альфы сжимается в горле, он на мгновение позволяет себе прикрыть глаза и отдаться ощущению того, что Тэхён с ним и невредим. Осторожно, не касаясь голых участков кожи, накрывает омегу своими руками, носом ведя по серебряным волосам, вдыхая с них солнечный запах живого тепла, что единственное способно согреть его. – Рынок еще останется гореть, но он не протянет долго, – все же слышит он посторонний голос, – пора уходить. Нужно успеть спрятаться в трущобах. Эти кварталы обширны, есть шанс, что стража долгое время не сможет нас найти. – Вы организовали убежище? – спрашивает Чонгук, отпрянув от омеги, но все ещё держа его рядом с собой. – Да, на заброшенном чердаке недалеко отсюда, чтобы можно было наблюдать за рынком и улицами вокруг. Когда огонь потушат, и стража начнет наши поиски, мы будем об этом знать. – Хорошо, значит не будем больше терять время, – кивнул альфа, – идём.***
– Я считаю, что тебе стоит взять принцев, ту крылатую тварь и, как только наступит ночь, лететь к нашим кораблям. Стоит воспользоваться шансом, – говорит Лисон, когда все они, кто уцелел, добираются до чердака. – Лев отказывается покидать Тэхёна, и укрыть зверя непросто, а так он сослужит нам хорошую службу. Это самый короткий и безопасный путь к кораблям, который сейчас для нас существует. Чонгук хмурится. Он отворачивается от узкого окна, сквозь которое рассматривал улицу, и глядит теперь исподлобья на друга. – А все остальные? – У дикого мыса стоят два наших судна. Вы отчалите на одном из них ночью. Я же, как выдастся шанс, выведу наших братьев из города, и мы возьмем второй корабль. Если все выйдет удачно – все спасемся, и не будет угрозы для Тэхёна и тебя. – Ты ранен, Лисон, – напоминает Чонгук, кивая на его бок. – Я помню, как ты заслонил меня, и не оставлю тебя здесь одного командовать людьми, пока ты слаб. – Ранен? – альфа хмыкает, приподнимая одежду и оголяя торс. На бледной коже сбоку вдоль ребер тянется тонкий малиновый след. – Это просто царапина. Воин из здешней нежной принцессы совсем непутёвый. Я бы над ним посмеялся, но обстановка тогда не сказать чтобы располагала… – Болтает – значит жить и правда будет, – Грен ухмыляется, проходя мимо Лисона, и хлопает того по плечу. – Но он прав, Чонгук. Со зверем и Его Высочеством надо что-то делать, лучше всего – скорей улетать. Тэхён чувствует на себе взгляды сразу нескольких альф, ведёт плечами, однако смотрит он лишь на одного. Чонгук поджимает губы, склоняя голову в раздумьях. Видно, что мужчина чувствует в словах окружающих правоту, но покинуть людей, что вложили ему свои жизни в руки, для него задача не из простых. Честь бьётся с нужной, диктуемой сердцем, и пока их бой равный. Сам омега же сидит в углу, опираясь спиной о жёсткую кирпичную стену. Острые камни впиваются в его кожу на лопатках, но он даже не шевелится: все потому что в объятиях у него в тесный комок сжался человек, которого он едва ли смел понадеяться ещё хоть раз в своей жизни увидеть. Пальцы не слушаются, когда осторожно гладят по черным спутавшимся волосам и дрожащей спине, на которой с лёгкостью можно пересчитать все позвонки и ребра. Юнги дышит через раз, почти что лежит на нем, но ощущается до того невесомым, что Тэхён с усилием себя убеждает в том, что кузен – не пустынный мираж. – Даже если нам уплывать, то куда? – после нескольких минут тишины Чонгук, кажется, наконец принимает решение, и теперь в голове у него рождаются другие вопросы о том, какой путь лучше избрать. – Брассилия слишком далеко отсюда. Если хоть один корабль Ромары уцелеет, у Вириона будет шанс нас догнать, а рисковать на воде я не готов. – Но куда ещё нам плыть? – Тэхён несдержанно вспыхивает сразу, как искра, стоит услышать чужие размышления. Своим неожиданным возмущением он невзначай тревожит Юнги, что тут же подбирается и растерянно глядит на него. – Мы не оставим Брассилию без обоих правителей под угрозой войны, Чонгук! – Угрозы не будет, – альфа подходит к нему ближе, нависнув над принцами и уверенно смотря Тэхёну в глаза, чтобы он не подумал о том, что ему могут врать. – Война не придет в Брассилию. По крайней мере, не до окончания грядущей штормовой поры. – Почему ты уверен в этом сейчас, если, находясь в Виоле, говорил совершенно иначе? – Потому что тогда, в Виоле, у нас не было возможности сжечь ромарийский флот, – подает голос Лисон за спиной у Чонгука, и альфа кивает, подтверждая его слова. – Что сделать? – Наши разведчики причалили к берегу раньше корабля, на котором приплыли мы с тобой. Они выяснили, где находится военный флот Ромары, и как только угрозы было не миновать, подожгли суда. После побега с арены я отправил Эхо передать мой приказ нашим людям. Если у них все получилось, то Ромара уже лишена большей части своих кораблей. Для того, чтобы восстановить их, понадобится время. – В Брассилию и правда возвращаться будет слишком опасно, – соглашается с Чонгуком Лисон. – Путь по морю долгий. Придется обогнуть материк, и нам невдомек, какая засада может случиться в плавании. На востоке тем временем Флат… – Слишком непредсказуемое государство, – возражает Грен, качая головой. – Каждый второй там – религиозный фанатик, а насчёт другой половины нам вообще ничего неизвестно. Когда Эртера погрязла в междоусобицах, а затем была захвачена нами, разве они не оставались безучастны? Не думаю, что на этот раз стоит ждать от них помощи. – Через воды между Флатом и Ромарой лежат пути работорговцев и контрабандистов, – вспоминает Тэхён, и Юнги рядом с ним прокашливается, приподнявшись и обращая на себя внимание. – Следует плыть на Валиссию. – Эта страна для Ромары буквально служит кормушкой, – Грен отмахивается, показывая, что слушать незнакомца, вероятней всего, потерявшего всякий рассудок в плену, он не намерен. – Выбрать дорогу туда – самое глупое, что мы можем сделать. – Путь до ее берегов займет день и две ночи, – омега даже не думает сдаваться, только хмурится и серьезный взгляд обращает на Чонгука, уяснив, за кем будет последнее слово. – Валиссия к Ромаре ближе всего, и набеги на нее совершаются – это чистая правда. Но на ее берегах собрано войско, которое ничуть не уступает ромарийским захватчикам. Клянусь вам своей жизнью – это правда. Я сам был частью этого войска. – Почему же тогда мы повстречали тебя здесь? – Чонгук изгибает бровь, задавая вопрос, и присаживается перед омегой на корточки. Руки Тэхёна обнимают плечи Юнги, напоминая, что его не дадут в обиду. – Где было это великое войско, когда тебя держали в темнице, а затем выкинули на арену на потеху толпе, поведаешь нам? – То была моя вина, а не их. – И почему же мы никогда не слышали, что на Валиссии собрано войско? – Потому что собрано оно было для спасения людей, состоящих в нем, а не для войны. – Войско всегда нужно для кровопролития. Свои сказки можешь оставить другим… – Чонгук, – устав слушать спор, Тэхен перебивает альфу тихо, но твердо, – Юнги – мой брат. Мой единственный родной человек, и я готов был отдать жизнь за него уже дважды. Я доверяю ему всецело. Прошу… Альфа раздражённо вздыхает, все ещё не считая путь на Валиссию хорошей идеей. – Какова численность этого войска? – Их тысячи. В нем множество разных племен, что стеклись со всех концов государства, потому что они понимали: по-отдельности им вряд ли суждено выжить. Кочевые народы, лесные охотники, разбойные кланы – теперь они все одно… Когда меня поймали, люди продолжали прибывать. Их легко будет обнаружить на северных берегах, если знать как искать. И я знаю. – А правда, что ты спал с кем-то из них? – Тэхён вместо Юнги встречается взглядом с подавшим голос Лисоном и гневно полосует им по альфе, словно ножом. – Да что? Просто вспомнил слова Бьёрна. Сдается, этот омега нам не врёт. – Мой альфа и правда остался там, он среди них, – соглашается Юнги, – его знают, как Вороньего Короля. Грен хмыкает, привлекая к себе внимание. – Знакомое имя. – Слышал о нем? – спрашивает Чонгук. – Если слухи не врут, вам с ним будет о чем потолковать. В нем тоже сидит какая-то дрянная зараза, которая других до усрачки пугает. Чонгук сдвигает брови, размышляя над тем, что услышал, и тем, что знал сам. Черные глаза его, упершиеся в пыльные доски под ногами, скользят сначала по омеге, не так давно бывшему пленником, а затем по Тэхёну, что терпеливо ожидает его ответа, будто уже знает, каким он будет. Золотые глаза встречают его взгляд спокойно, уверенно и без слов говорят, как их хозяин хочет, чтобы альфа поступил. Принц, может быть, и доверяет всецело своему брату, которого вновь ему удалось обрести, но едва ли в Чонгуке он уверен меньше. – Мы плывём на Валиссию, – произносит Чонгук кратко, соглашаясь с принцами и вставая, чтобы от них отойти. Со стороны Юнги Тэхёну слышится тихий дрожащий выдох. – Будьте оба готовы к пути, как только сядет солнце.I'm a Dragon – Apashe
На чердаке, где они все укрылись, было тесно, душно и пыльно. Старое помещение с ветхой крышей с трудом вмещало в себя глассийцев и двух притихших омег. Юнги, стоило их разговору с Чонгуком окончиться, быстро провалился в беспокойный сон, и чтобы его лишний раз не тревожить, Тэхён осторожно поднялся с места, подойдя к окну. Там по узкой голубой полоске неба, какую удавалось увидеть сквозь небольшой проем, на запад медленно катилось тяжёлое белое светило. Полдень минул, но до сумерек было ещё неблизко. Изредка, когда ветер менялся, принц замечал облака плотного черного дыма. Пожар ещё полыхал, пламя скакало по тканевым навесам, что были натянуты сверху в узких проёмах между домами, чтобы спасаться от солнца. Внизу от этого стоял плотный смог, не давая городской страже зайти в бедный квартал и начать поиски. Но вопрос времени, когда они смогут. Ткань да дряхлые прутья просто-напросто выгорят дотла. Тэхён лишь надеется, что хищные языки пламени не смогут сильно повредить жилища невинных людей, не тронут их халупы, которые и так с трудом можно считать домом. А это ведь все, что у них есть… Это война – Тэхён знает, что именно так ему бы сказал Чонгук, потому молчит и держит свои переживания при себе. Он и сам это знает. Он знает… судьба так решает, что чья-то жизнь важнее жизни других. Господ берегут, а чернью – жертвуют. За него самого уже отдавали жизнь, потому что Тэхён был рождён непростым человеком. Его с детства учили быть выше других, внушали, что кровь его отличается… и речь шла далеко не о некогда отобранных крыльях. Его голова носит корону, и это делает его жизнь в значительной степени ценной… и такой же ценной, но уже для других, это делает и его смерть. Странная наука. – Известно, сколько наших людей сегодня полегло? – обращается он ни к кому конкретно, но знает, что его слышат. – Около пятнадцати, считая слуг, оставленных во дворце, – отвечает Лисон, который, сидя на полу поблизости от него, чистит оружие. – Хотел бы я надеяться, что ромарийцы их пощадили, но, боюсь, те хорошенькие служанки вряд ли ещё дышат. Сегодня жизни двух принцев перевесили пятнадцать других. Это война – снова повторил бы Чонгук. А Тэхён бы согласился с ним, поджав губы. Война никого не щадит, но заставляет расставить приоритеты. Омега ненадолго поворачивается и глядит на Юнги, который все ещё спит, уложив голову на накидку Тэхёна. Ужасно маленький, бледный и худой. Черты его лица заострились, а золотые узоры на коже, что видны под изодранной одеждой, потускнели. Узнав его в пленнике на арене, Тэхён ни о чем не думал, он поступил так, как велело нутро. Разум позволил телу действовать самому, и отчет событиям омега в те мгновения отдавал с большим трудом. Его захлестнули чувства, поработила дикость, утопило в себе желание заслонить, а затем – обратить на обидчика праведный гнев. И принести возмездие. То были не эмоции Принца, каким он являлся по праву крови дома Хиссов. То было иное – сильное и жестокое. А затем, когда случился миг, и его клинок вошёл в чужую глотку… – Вся кровь на твоей одежде чужая? Тэхён резко вздохнул, когда его мысли потревожили, и заметил подошедшего к нему Чонгука. Пока омеги были рядом, мужчина обходил их стороной, давая возможность найти успокоение друг в друге, но, заметив, что теперь Тэхён один, встал рядом, осматривая с ног до головы. – Я не пострадал, – поспешил Тэхён отвести любые сомнения. – Спасибо… за клинок. – Я ведь просил тебя не отходить, – хмуро напомнил Чонгук, но затем покачал головой и молча встал с ним плечом к плечу, запоздало понимая, что Тэхён найдет, что возразить. Так оно, конечно, и было. Оба они знали про то, что не уступают друг другу в упрямстве, и спорить – дело гиблое. Особенно на глазах у воинов, которых альфа за собою ведёт. Тэхён чувствовал: не все они его принимают, не все рады, что их главнокомандующий стал так расположен к чужестранцу-омеге. – Хочу проверить льва, – шепнул он Чонгуку, кратко встретившись с ним глазами, – сходишь со мной? Так они и спустились на нижний этаж, где, плотно сложив свои крылья, ютился огромный белый зверь. Животное при виде них заурчало, но не двинулось с места, а выжидало покорно, когда к нему решат приблизиться. Тэхён первым шагнул вперёд. Протянув руку, пальцами коснулся кровавых следов на лоснящейся шкуре – здесь и людская кровь, и львиная, – лев погубил в этот день много жизней, но и его собственную стражники чуть было не отняли, пока тот пытался защищать того, перед кем склонил голову. Храброе, благородное животное, вынужденное так много времени провести в цепях… – Кошку легко найдут, как только уймется пожар. Услышав слова Чонгука, омега лишь вздохнул. Он и сам это знал, так же, как и оба они знали, что поделать с этим что-либо не смогут. Попытайся они улететь на звере сейчас – ромарийцы на сторожевых башнях легко вычислят направление и смогут затем найти гавань, в которой разведчики спрятали корабли. Таким образом они, конечно, спасутся, но людям своим подпишут смертный приговор. В ночи укрыться будет намного легче: она над пустыней темна. На своих волосах Тэхён ощутил дыхание, а после – спина его оперлась на твердость чужой груди. От Чонгука сильно пахло кровью, и он все ещё был раздет по пояс, однако это не отталкивало. Ощущения были… иные. От них сохло в горле, а сердцем вновь овладевала тревога. – Ты это тоже почувствовал? – произнес альфа. Рука осторожно коснулась серебряных прядей, отводя их от шеи, где под кожей было видно, как стучит пульс. – Когда был там, на арене… – Мое сердце забилось иначе, – Тэхён шумно вздохнул, когда ощутил на своей талии крепкую хватку. Его пальцы невольно сжали длинную шерсть на львиной гриве, и животное издало мягкий рычащий звук. – Я был… словно не я. – А теперь, когда мы близко, ты что-нибудь чувствуешь? Тэхён, отстранившись наконец-то от зверя, повернулся к Чонгуку. Он нахмурился, пристально взглянул в его серьезные глаза, пока сам внутри себя пытался отыскать ответ. В чувствах его не было уверенности, они потеряли стойкость. Он ощущал руки, держащие его за пояс, щекотку от чужого дыхания, что ложилось теперь на его губы… и запах дыма. Огонь. Он чувствовал огонь, что теперь подобрался близко и был совсем рядом. И это чувство в принце затмевало все. – Это пламя здесь… Мужчина свёл брови, не понимая услышанного, но все же позволил Тэхёну отойти от себя и молча наблюдал, как тот медленно, словно завороженный, шагает к ведущей на улицу двери. А омега, вдыхая глубоко, все яснее ощущал, как огонь зовёт его. На кончиках пальцев осел невидимый пепел, кожу опалило, жар проник сквозь нее и разлился по венам, глаза стало печь. Он распахнул дверь и вышел наружу, погружаясь в объятия сизого дыма. Над ним чудными рыжими бабочками к земле падали клочья горящей ткани, рядом стенало и трещало дерево, а солнечные лучи золотили вихри песчаной пыли. Убийственная красота очаровала принца. Восторг полностью затопил его, и он протянул вверх руку, ловя горящий маленький мотылек. Тот на его ладони заискрил ярче прежнего, взметнул в небо язык белоснежного пламени и пролился наземь огненным водопадом. Пламенный поток собрался у ног омеги, окружил, но не смел тревожить. Тэхён опустил руки и коснулся пляшущего кругом огня. Он чувствовал на себе пристальный взгляд, в котором тьма шевелилась от любопытства. Но омега позабыл о том, что за ним наблюдают, стоило услышать неподалеку грубые окрики чужаков. Городская стража, вероятно, уже сумела зайти в этот квартал, миновав пожарище. Рука Тэхёна сжалась в кулак, и он исподлобья метнул тяжёлый, полный угрозы взгляд в ту сторону, откуда слышались голоса. Пламя взметнулось высоко, до самых крыш, а затем неусмиримым потоком хлынуло в переулок. Рукава огненной реки разветвились, стремясь заполнить золотой смертью каждый закоулок. И голоса обратились криками. Тэхён же перевел дух, смежил веки, все ещё касаясь огненных языков пальцами, будто их ласково гладил. А те льнули к нему нежно, преданно, взывали к нему, и сердце принца на этот зов откликалось. Никогда ещё прежде Тэхён не ощущал столь сильную власть, такое могущество, равное самим жизни и смерти. И внутри у него все бурлило, тряслось, будто не кровь струилась в теле, а золото, кипящее в земных недрах. В это мгновение, поглотившее разум в ярости, принц вновь стал не способен узнать себя… и этим он оказался напуган. Страх разом отрезвил. Омега отшатнулся к двери, из которой ранее он вышел, убрал руки от пламени. Оборачиваясь к Чонгуку и ища его взгляд своим, он дышал глубоко и быстро, а пальцы у него на руках тряслись. Мужчина подошёл к нему сам, привлек к себе, осторожно сжимая хрупкие, разом ослабевшие плечи. Он знал. Он все знал, потому что ему самому – первому пришлось пройти через это. Когда истинная сущность явила себя, а он не смог той воспротивиться и оказался запертым в собственном теле, это стало настоящим ударом. Но не сразу – мысль, что рассудок медленно переходит под чужую указку, созревала, будто нарыв, и долго его мучила. – Огонь не стихнет до утра, он слушается меня… – произнес тихо Тэхён. В его сияющих глазах цвета янтаря Чонгук видел отражение собственных, глубоких, диких. Или дикость эта принадлежала не альфе?.. – меня… или я – его… Взгляд омеги заскользил вниз: по шее мужчины, на которой застыли кровавые брызги, по груди, где тянулись старые зажившие и совсем ещё свежие раны, по рукам – черным, опасным, обнажающим истину, какая таилась в них обоих. Среди пустыни мираж рассеивался, сказки утекали в прошлое, а на месте их оставалась правда. Жестокая, безобразная. В сказках есть зло, но также в них всегда есть место добру. За добро бьётся свет, объявляя мороку безжалостную войну. А победив, несёт за собой мир и процветание. Однако, огню не нужен мир. Он хочет пылать, хочет жечь и пожирать. Так же, как тени поглощают землю в ночи. И кровь, недавно окропившая принцу руки, была такой теплой… – Идём, нам стоит вернуться, – обрывает его мысли Чонгук, понимая, что должен это сделать, пока Тэхён не потерялся в них с концами. – Просто дождемся заката. Попытайся за это время поспать, сон поможет – избавит от страха. И обо всем этом, – мужчина смотрит ему за спину, – не думай. Сейчас нам нужно выбраться из этого города и дождаться, пока наши люди спасутся следом за нами. А как только окажемся на Валиссии, будем думать уже о другом. Ты услышал меня, Тэхён? Омега едва заметно кивает в ответ, а затем даёт себя увести. Они возвращаются на чердак, где расходятся по разным углам. Тэхён осторожно подсаживается под бок к Юнги, и тот вздрагивает во сне, едва не просыпаясь. От того, насколько измождённым и запуганным выглядит кузен, у Тэхёна внутри плачет душа, и хочется наказать безжалостно всех, кто смел его обидеть. Но прежде всего он должен быть теперь рядом, служа омеге успокоением и защитой, он не оставит его больше, будет всегда присматривать и проследит, чтобы тот снова расцвел, стал принцем, каким ему и положено. Тэхён надеется, что любовь способна сотворить подобное чудо. Не его собственная, так другая…***
Под покровом едва занявшейся ночи к Чонгуку возвращается Эхо, на белых крыльях принося хозяину желанную весть. – Флот Ромары испепелен, – говорит Чонгук, спускаясь на чердак с крыши, где с вечера ожидал птицу, чтобы она сумела найти его среди множества улиц. Альфы кругом начинают ликующе шуметь, расталкивая друг друга, что будит дремавших принцев. Чонгук подходит к ним, вновь присаживаясь, чтобы коснуться плеча Тэхёна, сонно моргающего в попытках привыкнуть к воцарившейся темноте. – Поднимайтесь, – голос его неосознанно делается мягче и тише, пальцы осторожно, чтобы не ранить когтями, скользят по чужому плечу, спрятанному под накидкой, – нам пора улетать. Прямо сейчас. Когда они с крылатым львом выходят на улицу, пламя, как и говорил Тэхён, все ещё неусмиримо горит, и жар от него плавит воздух над крышами обветшалых зданий. – Как такое возможно? Это сделали боги?.. – Юнги отшатывается, боясь подходить к огню слишком близко, и Тэхён сжимает его плечи ладонями, чтобы направить ко льву, помогает забраться на широкую спину, садясь следом сам. Омеги ждут, пока Чонгук отдаст Лисону последние недолгие наставления, где альфы договариваются, когда и где стоит встретиться их кораблям, и жмут крепко друг другу руки на прощание. После Чонгук тоже седлает льва, приказывая Тэхёну обхватить его за пояс крепко и не отпускать, пока они будут в небе. Зверь расправляет крылья, покорно слушается, когда альфа тянет за его гриву, и взмывает ввысь, за границу серых облаков, чтобы над ней суметь укрыться от ненужных зорких глаз. Чонгук направляет животное на северо-восток, в дикую бухту, о которой ему поведали разведчики. Путь недолгий, но на его протяжении им удается заметить толстый столп черного густого дыма строго на востоке, в том самом месте, где ранее был расположен ромарийский флот. Остатки судов все ещё полыхают. Чонгук опасался, что войск, охраняющих их, будет достаточно, чтобы потушить зачиненный пожар, но те под жаром ядовитого солнца не справились – огонь распространился быстро, на что и надеялись глассийцы, когда строили этот запасной план. Их предусмотрительность сыграла и спасла. Кораблей они достигают и приземляются на палубу одного из них, заставляя караульных всполошился, но те, заметив Чонгука, прячут свои клинки в ножны так же быстро, как успели те обнажить. – Оставьте на этом судне людей ровно столько, сколько достаточно будет, чтобы управлять им два дня, а остальные пусть займут второй корабль и ждут. Под утро наши братья вернутся, и он им понадобится, – отдает альфа приказ тут же, как покидает спину льва. Он оборачивается было к Тэхёну, но тот качает головой, говоря ему уходить, раз дела не терпят отлагательств. Принц не настолько немощен, чтобы не справиться с тем, чтобы найти для себя и кузена каюту. Лев ложится, позволяя омегам без труда оказаться ногами на палубе. Тэхён обходит его, становясь спереди, нежно гладит по морде и чешет за ухом, слыша глубокое урчание от огромной кошки. – Благодарю тебя, – шепчет Тэхён, прикладываясь к нему лбом. – Теперь ты свободен и волен лететь туда, где твой дом. После того, как омега отходит, лев поднимается, вставая на лапы, замирает, будто перед прыжком, а затем взмахивает крыльями и взлетает. Он быстро превращается в белую точку на небе, такую же далёкую, как звёзды. Тэхен, слабо улыбаясь, взглядом провожает своего спасителя, которого и сам сегодня спас. Он подходит к Юнги после этого, привлекая в объятия, прижимает к себе его слабое тело, позволяет спрятать лицо у себя на груди. Впервые за то время, что минуло с их встречи, принц даёт слезам волю, и те не заставляют ждать себя долго – заливают щеки и щиплют на губах солью. Одежда на нем тоже намокает от слёз Юнги, что от силы рыданий начинает трястись и дышать урывками. Тэхёну приходится перехватить его крепче, укачивая подле себя. – Все закончилось, все позади, – шепчет он в его макушку, – ты со мной, ты в безопасности, потому что я всё на свете сделаю, чтобы защитить тебя, и не позволю больше страдать. Никогда ты не будешь страдать, Юнги, клянусь. Слышишь? Ради тебя я уничтожу всех, кто посмеет ещё когда-либо даже подумать… – Ваше Высочество, вас приказано сопроводить в каюту, – перебивает его чужой голос, и Тэхён устремляет взгляд на матроса, что остановился возле омег. Как и ожидалось, чувства такта за эти месяцы ни у одного из глассийцев так и не прижилось. Однако каюта сейчас пригодилась бы, потому Тэхён нехотя отстраняет от себя кузена. – Будем признательны, если укажете путь, – соглашается, а затем мягко просит Юнги, взяв того за руку: – идём.***
Альфа, как Тэхён и надеялся, пока среди ночи бледным призраком слонялся в его поисках по кораблю, не спал. Он обнаружился в отдельной каюте, меньше той, в какой разместили омег, но сухой и теплой. Эхо дремал на деревянном выступе под потолком, но заметил его Тэхён лишь потому, что из-за скрипа двери тот встрепенулся – внутри каюты царили потёмки. Со стороны кровати послышался вздох, скрип досок и шелест перины. Омега медленно, чтобы ни обо что не споткнуться, двинулся на звуки, и вскоре уперся в деревянный каркас, а затем – вздрогнул от того, что его запястье осторожно обхватили спрятанными в ткань пальцами. Не сопротивляясь, он повиновался – подался вперёд и забрался на постель, укладываясь набок. Высвобожденная рука оперлась о чужое плечо. И так омега впервые за минувший день и эту долгую ночь сумел наконец-то ощутить, что спокоен. – Ты оставил своего друга, – негромко заметил Чонгук. – Он спит. Наконец-то. Потому что до этого не мог унять слез несколько часов. Он лишил себя последних сил и голоса, и потому, я думаю, проснется нескоро. Тэхён ощутил, как рука альфы ненавязчиво скользнула по его плечу к груди. – Вся твоя одежда теперь мокрая. – Ничего, здесь достаточно тепло. – Нет. Здесь есть немного вещей. Они для меня, поэтому будут велики, но хотя бы сухие. Тэхён не решился с ним спорить. Когда альфа встал, он поднялся за ним следом и с благодарностью принял стопку вещей, которую для него вынули из стоящего в каюте сундука. – Поможешь?.. Чонгук хмыкнул, разворачивая омегу к себе спиной и ловко расправляясь с цепочками, все ещё оплетающими его тело. Драгоценности забренчали, рассыпавшись по полу, а следом туда же спала невесомая светлая ткань, оставляя принца едва не обнаженным. Чонгук ещё мгновение не отстранялся от него, а прежде чем тот отошёл обратно к постели, принц ощутил легкое касание, ведущее от его шеи к плечу. Мурашки, которыми покрылась в том месте кожа, закололи и метнулись к груди, где сердце забилось быстрее. Но шаги альфы уже слышались неподалеку от него. Тэхён поспешил одеться. Пояс на брюках и впрямь пришлось затянуть посильнее, а рубаха спадала с плеча, если им неловко повести, но зато ткань была сухой и не выпачканной в чьей-то крови. Одевшись, омега вернулся к Чонгуку, на этот раз присев на край кровати, и перенес вес своего тела на руку, которой упёрся в подушку рядом с чужой головой. – Не могу понять, что я упустил, – произнес вдруг альфа. – Ты бо́льшую часть жизни был спрятан абсолютно от всех, и никто не знал о тебе, но откуда тогда этот омега? Как так случилось, что ты знаком с принцем Эростена? Я как-то слышал, что он пропал без вести… – Долгая и странная история, – пожал плечами Тэхён. – Нам с Юнги посчастливилось встретиться в Мериторне, это случилось на берегу, где я спас его в штормовую пору. А он оказался сыном моей покойной тети, Виталлы Хисс. Мы очень близки с ним, он мой единственный оставшийся в живых родственник, и я дорожу им сильней, чем собой. – Но ваши пути разошлись. Тэхён фыркнул, не удержавшись, и склонился над Чонгуком ниже. Привыкнув, теперь в темноте он мог различить знакомые очертания его лица. Глаза, зияющие чернотой, неотрывно следили за омегой, а брови как всегда хмурились. – Юнги бежал из города. Мериторн был взят, если помнишь. Одним наглым, грубым и бесцеремонным завоевателем, а я был захвачен в плен и передан другому завоевателю. – Более наглому, грубому и бесцеремонному, я полагаю? – И жестокому. – Вашему Высочеству нелегко пришлось. Но и вы, насколько я могу знать, не подарок. – Скажу вам честно, Милорд: в долгу я пред ним не остался. – Я рад этому, – произнес Чонгук спустя какое-то время. Альфа потянул омегу на себя, заставив опереться на свою грудь и столкнув их лбы друг с другом. Тэхён ощутил, как тело его наполняется тяжестью, как в мышцах собирается усталость, а желание прильнуть к мужчине ещё тесней растет неуемно. Омега прикрыл глаза. Они и до этой провели множество ночей рядом, но с каждой чувства принца менялись, будто вино со временем все сильней раскрывало свой сложный пьянящий букет. И на языке за горечью растекалась сладость, за которой хотелось тянуться, чтобы получить ещё. Тэхёну становилось мало этого мужчины. Странная мысль, пугающая… но едва ли он способен убежать от правды, которую в себе та несёт. Он знал, что нужда есть в них обоих, чувствовал в теле под собой отклик… и слышал, как, спрятанная мороком, шевелится в каждом из них их вторая суть. Что-то сильное. Что-то сильнее, чем они сами. – Раньше я страшился, что мы друг друга погубим, – признался Тэхён, так и не открыв глаз, – а теперь страшусь, что погубим мы всех остальных. Но чего ради?.. – Эта правда мне до сих пор не открылась, – шепот Чонгука не заставил ждать себя долго и был мягок. – И, если быть честным, я хочу оставаться в неведении как можно дольше, ведь знание будет значить, что людская часть меня потерпела окончательное поражение. – Стоит ли нам тогда… поступить благородно… и, быть может, умертвить друг друга? Пока ещё не слишком поздно. Руки альфы сжались на теле принца сильней, так, что Тэхён почувствовал, как когти впиваются в его одежду, хоть ещё и не вредят. Чонгук вдохнул резко, чтобы ответить уже на выдохе: – Больше ни слова о подобном говорить не смей. Тэхён, ты понял меня? – Но разве ты не думал об этом сам? Даже не встретившись, наши сути горели желанием уничтожить друга друга… – И мы оба решили бороться. Ты забыл об этом? Мне стоит напомнить? – Но что если наступит время, и наше решение уже не будет значить ничего? Если мы оба потеряем контроль… Я хочу сказать тебе, что сегодня… – Никто не посмеет причинить тебе вреда, – перебил его Чонгук, резко скидывая со своего тела на простыни и сам нависая над ним. Черные кудри свесились омеге на лицо, потревожили губы, что в удивлении распахнулись. Из глаз к обоим вискам отчего-то устремились горячие слезы. – Никто, Тэхён! Включая меня. Даже если на кону повиснет весь мир, будь он проклят! Тэхён протянул вверх свою дрожащую руку, чтобы коснуться щеки альфы, чтобы пальцами прочертить след вертикального шрама, от виска ведущего к челюсти, и после замереть на шее, где под кожей яростно пульсировала кровь. – Это все равно может погубить нас в итоге, – прошептал он. – И ничего не останется. Лицо Чонгука склонилось ещё ниже над ним, лоб коснулся лба, а нос заскользил по мягкой щеке, пока альфа глубоко вдыхал воздух. Его хватка, что до этого держала предплечья Тэхёна, наконец ослабла. – Ты останешься, – пообещал твердо, – останешься. Даже если я паду. – Но я… – Ночь ещё долго не кончится, – альфа отстранился, перекатываясь на свою половину кровати и подтягивая к омеге одеяло. – Спи. А на рассвете я тебя разбужу.***
Сон к Тэхёну не приходит. Но они с Чонгуком больше не говорят, хоть и продолжают лежать подле друг друга на общей постели, слушая, как дышат в унисон. Рука Тэхёна сжимает ткань одежды, что надета на альфе, он чувствует рядом его присутствие, которое всегда вселяет в тело особенный трепет, и так к нему потихоньку возвращается немного покоя. Одно все же тревожит принца: кисти его рук, что касались вчерашним днём пламени, едва ощутимо, но все же, не переставая, печет. Будто кожу ласкает огненное эхо, не давая позабыть о том, что ранее случилось в Арэте. Затем наступает рассвет. Он проникает в каюту толстой лиловой полосой, которая затем становится оранжево-алой – будто цветочный бутон в тепле распустился, являя миру свою истинную яркость. К шороху волн прибавились мужские голоса, раздающиеся то и дело за дверью. Находиться в постели больше ни альфе, ни омеге было нельзя. Не придумав, что на прощание сказать друг другу, в коридоре они молча разминулись. К счастью, пробуждение Юнги Тэхён успел лично застать, а перед тем наведался в кухню за съестным для них обоих и попросил доставить бочку в их каюту, а также ещё и натаскать в нее горячей воды. Матросы таким просьбам рады не были, но увидев, как Чонгук пристально смотрит в их сторону, тоже заинтересованный беседой, в которой сам не принимал участия, отказать не смогли и пообещали исполнить все, что хотел омега. Юнги, как и вчерашним днём, был неразговорчив, но зато он ел. Жевал быстро, даже спешно, явно будучи очень голодным, что для Тэхена не стало новостью – он смог уже в красках прочувствовать все острые косточки брата, пока долгие часы обнимал в надежде унять его дрожь и горькие слезы. Глаза у омеги и сейчас были на мокром месте, сильно воспаленные, и даже с его щек уже никуда не сходила краснота, а контур губ стал нечеткий. Голос сел, слезы катились бесшумно, а тихое дыхание иногда прерывалось икотой. Затем после завтрака в каюту наконец доставили бочку и воду. Юнги посмотрел на Тэхёна забито, сжав плотно губы, но ничего не сказал ему против. Когда они вновь остались одни, и Тэхён запер дверь на засов, Юнги позволил тому раздеть себя и помочь забраться в теплую чистую воду. Тэхён не мог не смотреть на тело брата. Взгляд цеплялся за каждый позвонок на спине, за острые колени и локти, за тонкие веточки-руки и синяки – и заживающие жёлтые, и свежие темные. Золотая вязь эростенских узоров до того потускнела, что казалась теперь не украшением, а трещинами на и без того покалеченном теле. – Что, даже не спросишь меня ни о чем? Не без труда Тэхён перевел свой пораженный взгляд на лицо омеги. То, заплаканное и измученное, не выражало ничего: ни боли, ни страха, ни жалости, какую Юнги было бы в пору испытывать к себе. Казалось, он просто устал. Из глаз цвета фиалки, что смотрели в пустоту, исчезла душа. – Я хотел бы знать все. Все, что случилось с тобой, и как это стало возможным, дорогой брат, но не уверен, что ты готов рассказать. – Они схватили меня на берегу по глупой случайности, в которой я сам виноват, и, чтобы не поднимал шум, лишили сознания. Очнулся я уже на корабле запертым, когда мы приближались к Арэту, – Юнги облизал губы и, прикрыв глаза, откинулся на край бочки спиной. Тэхён, чтобы чем-то занять руки, принялся осторожно смачивать водой его волосы, что успели за время их разлуки отрасти. – Я толком не видел города. Дорога с корабля в темницу, которая расположена под ареной, прошла как в тумане – удар по голове был сильным, кровь шла очень долго и не останавливалась, им пришлось пустить ко мне лекаря, чтобы он зашил рану. – Когда это случилось? – Не знаю точно, я не считал дни: думал, это бессмысленно, ведь меня все равно собирались убить. – Почему ты был уверен, что тебя убьют? – Так сказал тот ублюдок, – глаза Юнги вдруг распахнулись, вновь уставившись в пространство, но уже осознанно, с явно читаемой в них ненавистью. – Вирион. Он говорил об этом каждый раз, как навещал меня. А навещал меня он, к сожалению, часто. – Он… – у Тэхёна свело судорогой горло от страха услышать ответ на вопрос, который он даже ещё не произнес. Озноб побежал вниз по позвоночнику: – делал что-то?.. – Не то, о чем ты подумал, – Юнги перевел на него взгляд, что немного потеплел при этом. – Он вымещал гнев на моем теле, причинял боль, но не брал, как омегу. Считал, что я порченый, не хотел владеть тем, кем уже владел кто-то ещё. – Ты упоминал альфу, который остался в Валиссии, – Тэхён хмыкнул с пониманием. – Ты познакомился с ним после того, как с Джином бежал из Мериторна? Юнги кивнул, подтверждая догадки Тэхёна. Он рассказал брату все, что произошло, без утайки. Про то, что Джин был с ним все это время и что грифон в порядке, про встреченное племя и обретенный дом. Рассказал про Хосока, которого полюбил и любит до сих пор всем своим сердцем. К которому рвется душа, и омега надеется, что встреча их не заставит ждать себя слишком долго, ведь этот мужчина для него стал новым смыслом всего. И что на самом деле принц до сих пор хранит свою честь, потому что Хосок благороден и не посмел его опорочить, овладев вне брака. Но Юнги всем своим сердцем хочет, чтобы жизни их были как можно скорее связаны, чтобы наконец во всех смыслах принадлежать своему мужчине – время, проведенное в разлуке и ожидании неминуемой смерти, заставило на многое решиться. – Хоть в этом Вирион прогадал. Не учел, что не все альфы такие же выродки, как он сам, – Юнги зло усмехнулся на этих словах. – Эртера лишила меня многого, но не всего. – Многого… – Тэхён вдруг отчётливо вспомнил ту страшную картину, что открывалась любому с ведущего на арену моста. Клетка над арочным входом, голова с сапфировой короной… Дыхание его прервалось. – Ты знаешь… Юнги пересекся с ним взглядом, и даже без ответа Тэхён понял – тот знает все. И знание это пожирает его изнутри, пытает, хоть темница уже позади, за глубоким морем и песчаными барханами. Голос Сапфирового Принца был хриплым, будто железо скребло по камню и холодило кожу этим звуком тем, кто его слышал. А Юнги все говорил и говорил: – Так как в моем отце текла чистая кровь Эростена, его глаза не могли вынести яркого солнца. Ромарийцам, конечно же, это было известно. Они пригвоздили его к алтарю на арене и держали глаза открытыми, пока лучи не выжгли их до дыр. Вирион сказал, что отец терпел, сколько мог, но когда его глазные яблоки полопались, он стал кричать очень громко. А после того они отнимали у него руки и ноги: перерубали по-очереди сустав за суставом, и когда от моего отца остались лишь голова и туловище – бросили умирать. – Юнги отвёл взгляд от Тэхёна, уставился им в мутную воду. – На его голове была надета корона. Сапфиры в ней не давали ему умереть, и потому он мучился долго. – Омега перевел дух. – Через несколько дней ему отрубили голову. Позволили наконец уйти к предкам. – Юнги… – Тэхён не сдержался, прошептал его имя с судорожным выдохом, столбенея от ужаса. – Когда-нибудь я выплачу этот долг, – он будто и не слышал Тэхёна, продолжал говорить с той же интонацией, так же смотря на воду. – Я их всех уничтожу. И верну корону отца. Тэхён промолчал. Он и представить не мог, что ответить. Месть не могла нести в себе добра, желание ее способно было, разве что, травить своего обладателя. Юнги изменился, он прошел через немыслимое и страшное, он потерял дорогое сердцу и познал высшую степень отчаяния, смирившись с жестокой кончиной. – Да будет так, – ответил Тэхён мягко в конце концов. Подавшись вперёд, обнял Юнги за плечи, скрестив предплечья на его хрупкой груди и умостив подбородок в основании шеи. – Но сначала мы вернём тебя домой, где ты сможешь восстановить свои силы и разум. И вспомнишь, насколько любим. – Хосок ждёт меня, – тут же отозвался омега едва слышным шепотом, как будто говорил не с Тэхеном вовсе. – Он меня ждёт… он ждёт… Тэхён погрузил одну из рук в воду, чтобы проверить, насколько та ещё теплая. Он водил ею неглубоко под поверхностью, но заметил вдруг на собственной коже едва заметное свечение, прежде чем отстраниться от брата и отойти в сторону за полотенцем. – Вода остыла, давай я помогу вытереться, – произнес он, когда возвратился. Юнги в ответ лишь согласно кивнул.***
Ночью Тэхён остаётся в каюте с Юнги. Весь минувший день они не говорят много: Тэхён лишь справляется время от времени о самочувствии кузена, а затем замолкает вновь. Он все ищет момента, когда лучше рассказать о Чонгуке и всем, что случилось в Брассилии с момента их принудительной разлуки, но шанс для откровений так и не находит. Смотрит на омегу и видит лишь, что тот подле него телом, но не разумом. Немало времени должно минуть, прежде чем брат сможет вернуться к нему, явив истинную чистоту своей души. И пусть Тэхён по нему ужасно тоскует, он готов подождать столько, сколько будет нужно. Кто знает, может, тот альфа, которого Юнги стремится скорее увидеть, сможет помочь лучше, чем способен это сделать Тэхён. Любви порой многое бывает под силу – по крайней мере, так говорилось во множестве книг, что он когда-то читал. Наблюдая, как тени танцуют на потолке, Тэхён снова не спит. Пытался, но все попытки вышли тщетными, и от них только в висках заболело. Сознание запуталось в мираже, омега всем собой почуял, что ещё миг – и он погрузится в очередной свой кошмар, потому вырвался из дремы, жадно дыша. Он не хочет вновь видеть то, что виделось ему раньше. В жизни принца теперь и так сполна хватает огня, крови и боли. Задумавшись, он вытянул над собой руки, провел ими в воздухе напротив лица. Кожу до сих пор пекло… неужели теперь это ощущение невидимого пламени с ним навсегда? И будут ли тому последствия… Он сжал правую руку в кулак, вспомнил невольно, как точно так же сжимал ее, когда лезвием клинка отнял жизнь, принадлежащую другому человеку. Вспомнил, как за жалкое мгновение тогда потускнели чужие глаза, а между темных губ выступила ярко-алая кровь. Внутри что-то кольнуло, обожгло его – но не огнем, а чистейшим ужасом, – когда он заметил это снова. Печать на своем теле. Она ли – начало? Тэхён лежал, не шевелясь и еле дыша, непонятно кого сильнее боясь потревожить: Юнги, спящего рядом, или сущность, притаившуюся внутри самого себя. Лежал и разглядывал свои руки, где на изящных запястьях под тонкой кожей виднелись золотые вены. Пролитой человеческой кровью он золотом окрасил свою. Ведь не только он сам ощутил то тепло вытекающей жизни… вместе с Тэхёном в тепле согрелся и зверь, наконец-то получивший свое.***
г. Сирина, столица королевства ВалиссияХосок
Don't speak – Hidden Citizens, Tim Halperin
Лето было в самом разгаре, когда они добрались до Сирины и вторглись в столицу, если то вообще можно было назвать вторжением. Город пришел в запустение. Большинство домов оказались пусты, а те горожане, которых все же удавалось разыскать по углам поросших зеленью закоулков, выглядели хуже побитой собаки. Рты их оставались немы, глаза же – кричали о страхе. Все в Сирине звенело от пустоты и отчаяния, на которое город обрекли, словно отрекаясь от собственного дитя. Городской люд исчез, а на смену ему явилась природа, за несколько лет сожравшая город на добрые две трети. Немногие дома ещё держались, а вместе с ними вблизи морского утеса стоял королевский замок – обнесенная высокой стеной громадина, у подножия которой расстилался густой муссонный туман. Взять замок, издалека казавшийся неприступным, оказалось до глупого просто. Войску стоило лишь преодолеть стену с помощью осадных лестниц, проникнуть в крепость и изнутри отпереть ворота, запуская внутрь всех остальных. Никто не дал им отпора – оказалось, что сопротивляться осаде некому. Стража из замка исчезла вслед за городскими жителями. Коридоры замка, вторя городу, тоже звенели пустотой и тишиной, в которой звуки шагов казались особенно жуткими. Хосок не хотел понимать, как так случилось, что столица целого королевства вдруг лишилась разом всего своего населения. Но догадки не спрашивали, когда одна за другой посещали его, тревожа и так измученный рассудок. На удивление, им удалось обнаружить в глубине замка самого́ короля. Истощенного и совершенно тронутого умом. Все среди них удивлялись, как тот смог выживать один столько времени. А старый альфа будто и не понимал, что за его головой пришли, что замок его захвачен, не видел перед собою совершенно никого и только одно твердил все время истертыми в кровь губами: “уже поздно”, – хрипел, а затем кашлял, и снова: “поздно, уже слишком поздно”. Хосок приказал запереть его в одной из башен, так и не решившись от чего-то пресечь его жизнь. Раньше он во многих бедах Валиссии винил ее Трусливого Короля. Все винили. Но узрев за минувший год неведомое, вкусив, насколько горьким может быть страх, Хосок уже и не знал, был ли выбор у короля. Была ли возможность сразиться за свой народ, было ли время на то, чтобы осознать, как страшна опасность, пришедшая на порог. Сколько людей уже было погублено, и никому из живущих было невдомек, с какой силой пришлось иметь дело почившим. Существует ли от нее спасение?.. От незнания они и продолжали двигаться, продолжали спасаться бегством, вместо пути на запад избрав теперь путь на восток, к столице. По дороге им случилось отбить несколько нападений Ромары, что они перенесли стойко и доблестно: умертвили захватчиков, а корабли – потопили. Теперь иного пути, как принять бой и вырывать жизнь свою у врагов, у них не осталось. На запад и юг пути были отрезаны, на севере ждало море, а на востоке… на востоке племя встретила мертвая столица… и корабли флотилии, что все ещё, к счастью, стояли в порту. Их требовалось подлатать, но то было лучше, чем ничего. Корабли означали шанс на спасение – люди могли покинуть государство, неумолимо отдающее себя неизведанной чуме. Начать новую жизнь на тех берегах, которые скрывали от них горизонт и глубокий океан. Но подарив своим людям шанс на спасение, Хосок к стыду своему так и не обрёл покоя. Радость ему теперь была чужда, сердце день ото дня болело лишь только сильней. Он ушел глубоко в себя, похоронив улыбку под хмурым взглядом, говорил теперь мало и лишь на совете, где слово свое держал предводитель каждого племени, объединённого войском. Юнги мерещится ему во снах. А когда он просыпается, подолгу не может раскрыть глаза, потому что под веками собираются слезы. Юнги теперь нет рядом с ним. И Хосок не вернёт его. Он потерял свое самое дорогое, главную ценность, без которой сердце уже не сможет биться, как прежде. И жить ему больше не хочется. Только люди, за которых Вороний Король продолжает нести ответственность, становятся поводом ему бороться дальше, вести за собой свой народ, чтобы всех их спасти. Но также они – то единственное, что мешает Хосоку отправиться вершить месть за любимого. Он столько раз представлял, как окажется в Арэте, как выследит и убьет каждого, кто посмел отобрать его сокровище… но альфа не может бросить своих братьев, предать веру людей, с которыми вырос, которые видят в нем своего спасителя и до сих пор продолжают бороться лишь потому, что борется он. Не он наложил на свои плечи бремя их лидера, ни ему его с себя и снимать. Долг есть долг, и он пронесет его с честью, даже если внутри раскрошился от боли уже весь до основания. День сменяется днём. Племя обжилось в замке, заново вдохнуло в него жизнь, согрело коридоры с высокими сводами и поселило голоса в многочисленных комнатах. Флот понемногу приводился в порядок, и добрую половину кораблей уже залатали, после испробовав в деле. Хосоку от этого неспокойно. Каждый день он наблюдает за тем, как идут дела, подсчитывает, как скоро они смогут отчалить, и внутри него нервы рвутся под тревогой. Даже Пирит, долго терпевший, не может теперь сдержаться и время от времени голосит в сознании Хосока, требуя того успокоиться, подумать уже о чем-то другом. Хоть и знает наверняка – о другом у мужчины думать не получится, ведь он болен неизлечимо и сильно. Болен смертельно любовью, но, к несчастью, умереть до сих пор не способен, что бы ни сделал. Вскоре они уплывут к чужим берегам, покинут Валиссию… Хосок не позволяет себе надеяться, он не смеет этого делать, ведь знает, что мыслями этими лишь обожжется, но… Если Юнги когда-нибудь все же вернётся, он уже не найдет здесь Хосока. Он вернется уже в никуда. Альфа каждый свой рассвет отныне проводит на берегу. Каждый раз обещает себе, что больше не станет, но затем солнце снова встаёт – и он возвращается. Утес высок, с его плоской зелёной вершины океан видно на многие лиги. Хосок смотрит на него пристально, пока в карих глазах отражается раскаленный диск солнца, что поднимается все выше. Солнце отняло у него любимого человека, и теперь, встречая рассвет, он просит то вернуть ему его. Вернуть ему Юнги. От боли, что приходит с отчаянием собственных мыслей, он прикрывает глаза. Ненадолго все, что для него существует – это звук морского прилива и ветер, холодящий кожу на влажных щеках. Он будто растворяется в пучине, идёт на дно и вскоре будет дышать водой, а не воздухом… Но затем веки поднимаются, он щурит глаза от яркости рассветных лучей, а после и вовсе трет их пальцами. Перед глазами вспышками скачут пятна зелёного, красного и черного. А потом он привыкает. Зрение возвращается. Хосок видит, и картина перед глазами вдруг заставляет его замереть. На горизонте он замечает идущий к берегу корабль.