Постоялые дворы бывают разные, и не только в качестве еды, постели и обслуживания. Где-то хозяин принесет заказ и убежит по своим делам, а где-то окажется таким дружелюбным, что со всей семьей перезнакомит. Не каждого посетителя, но либо богача, либо аристократа, либо чародея… либо менестреля. По статусу для хозяев трактиров все они были равны, а менестрели ценились превыше всего: будут петь, привлекут посетителей, живая реклама.
В трактире, где Лютик и Эсси раньше ни разу не останавливались, хозяин принадлежал к числу последних. Их приняли, как родных — наверняка, если бы у дочери трактирщика вздумал кто-то родиться, то Лютик с Эсси стали бы крестными родителями, так их обхаживали.
Трактирщика звали Нильс, его жену — Бианка, у них было двое детей: старший сын Матт обзавелся женой Тельмой и у них подрастал ребенок, мальчик по имени Юрген, а младшая дочь Дженни…
Дженни была тихой девицей, и не уродиной, но на удивление никакой — взгляду зацепиться негде. Не умна, не красива, не бойка на язык — никаких достоинств как будто. Эсси стало жаль эту молчаливую девушку, о которой говорили так, будто ее здесь нет. Говорили незнакомым людям.
— Целый день только и делает, что хлопочет между кухней и гостиной. И порою на работу ходит, вот и все ее стези! Ни танцы ей не интересны, ни прогулки… — жаловалась мать. — А пройдет четыре года — ей будет двадцать девять! Замуж будет поздно, да и кто ее возьмет замуж? Мы не можем понять, чего ей надо, ни я, ни отец, ни ее тетки, сестры мои… Отчего не жить, как люди? Неужели ей охота окончить жизнь в старых девах? Что Дженни ждет за принца? Почему бы ей не выйти за соседа замуж? Неплохой парень…
Эсси было так неловко, словно она застала кого-то в постели или на месте преступления. Бедная Дженни, почему она это терпит?
Лютику тоже было неловко. Оба менестреля тихо страдали, пока вдруг хозяйка не заявила:
— Все ведь женятся! Все! Даже
вы — вы же женаты!
Эсси поперхнулась. Лютик этим воспользовался, хлопая ее по спине:
— Женаты, — подтвердил он.
— Нет! — прокашлялась Эсси. — Ну, то есть… не
официально.
— Но вместе же живете, — заметила хозяйка. — Так и состаритесь вместе. Может, однажды детишек заведете, как надоест по дорогам гулять. А Дженни — она одна.
— Тогда это
ее выбор! — резко сказала Эсси. — Не хочет замуж — не надо! Не хочет детей — не надо! С чего вы взяли, что в двадцать девять замуж уже поздно? С чего вы взяли, что лучше жить с нелюбимым соседским сыном, чем быть старой девой и ждать принца? С чего вы взяли, что так должны жить все люди, и что вы имеете право осуждать…
Эсси выскочила из-за стола. Лютик одарил хозяев широкой виноватой улыбкой, не бросаясь за подругой — научился понимать, что в таких случаях только хуже гоняться за ней и утешать. Лучше дать перезлиться.
И почему она так завелась? Подумаешь, трактирщица моет кости своей дочери… Мало ли на свете таких трактирщиц, недовольных дочерьми?
***
Уже среди ночи Лютик встретил Эсси во дворе — встревожившись, пошел ее искать. Искал ровно пять секунд.
Глаза Эсси блестели от недавно пролитых слез, и напоминали звезды еще сильнее обычного.
— Что с тобой? — спросил Лютик. — Зачем так близко принимать к сердцу? Дженни милая, но она же чужой тебе человек. Таких Дженни в мире тысячи…
Эсси рассмеялась.
— Вот именно! Тысячи! И
я была такой же. Отец причитал: ну почему Эсси не хочет по-человечески жить… А у мамы взгляд темнел, когда он говорил
«по-человечески». Я не понимала — а он ведь подчеркивал, что во мне слишком много крови Aen Seidhe… И в Академию Оксенфурта меня именно мать отпустила. А так — была бы я, как Дженни.
— Ты?
— А
чем я лучше? Дочь купца. Я
красивее, но мне точно так же бы пеняли, потому что замуж не вышла и не выйду… Как будто для девушки это главное достижение. Цель всей жизни —
замуж! — глаза Эсси горели. — Хочет она или нет —
замуж! Если она не любит мужа, если он дурно с ней обращается — какая разница, зато
замужем! С утра до ночи работать на кухне и по дому, рожать детей, растить их, ублажать мужа — и это d'hoine считают
счастьем!
Эсси не заметила, что назвала людей на Старшей Речи. Так бывало, когда она злилась.
Лютик тронул ее руку.
— Пойдем спать? Послушай, все же хорошо. Ты удрала от отцовских упреков, ты не варишь борщи и не рожаешь детей. Ты талантливый бард и без пяти минут маэстро. А другие… Мир не изменишь. Во всяком случае, не быстро.
— Можно
пытаться, — упрямо сказала Эсси. — Как мы умеем — песнями…
***
Они возвращались в отведенную им комнату и вдруг услышали за дверью голос. Тихий, но в ночной тишине слышный отчетливо. Дверь была приоткрыта на какой-то миллиметр. Не сговариваясь, менестрели приникли к щели.
Обоим снова стало неловко.
Дженни молилась.
Только молилась не так, как принято. Не теми словами.
— Боже, мой Боже, ласковый мой Боже, если ты все можешь — научи меня летать! — шептала Дженни.
Так вот,
что тревожит ее душу, а никто о том не знает и знать не хочет.
Лютик и Эсси осторожно отошли от двери.
— Боже мой, Боже, ласковый мой Боже… — пробормотала Эсси. — Научи меня летать, если ты все можешь…
Научи меня летать…
