Слом

Мицки рад. Он невероятно счастлив, что именно ему получилось отвлекать преследователей, а не Боруто и Сараде. Он правда безумно рад. До глупых, отчаянных слёз рад, что это не они попались. А он. Он ведь переживет это. Но не они. Он должен это помнить. Думать об этом. А не думать о том, как хрустят его пальцы под ударами молотков. Не плакать, не плакать!... Только слёзы всё-таки текли из глаз, к счастью, закрывая ему вид. Он не видит, как раздробленные пальцы, ладони истекают кровью, медленно срастаясь, восстанавливаясь. Как затягивается кожа, упуская слишком много крови, что покрыла, кажется, всё его тело. Пальцы ещё даже не восстанавливаются, они сплошное кровавое месиво с белыми осколками, когда их снова полностью отрывают. Вместе с запястьем. Выкручивают руку, выдёргивая из плеча. Сухожилия, кости, мышцы лопаются с оглушающим звуком. Кровь брызжет во все стороны. Оторванная, измельчённая рука противно плюхается на каменный пол. За ней отправляется вторая. С ногами они возятся дольше — медленно вырывают ногти, выдёргивают пальцы, снимают кожу и дёргают сухожилия. Голени, бедренные кости, таз трескается, забрызгивая всё вокруг темной кровью. Дышать невозможно — в воздухе висят капельки крови, забивая нос. Мицки плачет. Тихо и беспомощно, жалея, что они не вырвали ему глаза. Но... он пытается помнить, что Боруто бы не пережил... А он... он восстановится. Клетки уже регенерируют. Безостановочно. Уже... Сколько? Сколько он уже у этих нелюдей? Сколько времени они истязают его бессмертное тело? Сколько он уже сходит с ума... Пока конечности отрастают, они принимаются за его лицо. Снова. Они снова превращают его в плоское и кровавое, безносое существо, выдёргивая щипцами хрящи-перегородки, вбивая в него кулаки. Нижняя челюсть отрывается и летит к груде других его частей в углу этого кошмара. Кровь течет по шее, груди, смешивается с раздробленным тазом. Кунай, отлично заточенный, приближается к глазу — это что-то новенькое. Острое лезвие легко, как в воду, входит в глазницу, разрезая глаз. Месиво кусками выпадает из глазницы, вслед за кунаем, лишь оболочка повисает на тонких венках. Мицки уже не плачет. Он полностью опустел. От него уже осталась лишь одна оболочка, что не чувствует боли и продолжает жить. Он уже не хочет ничего, так его вымотали пытки. Нет, боль он отключил ещё с самого начала, когда его просто избивали до полусмерти, но он устал от такого непрекращающегося кошмара. Чакра, которой он не чувствовал ещё с пробуждения, совсем угасла, а её центры похолодели, вымораживая его изнутри. Он... он больше не в силах смотреть, знать, что с ним делают. Не в силах осознавать, что острые кунаи втыкаются в его торс как иглы в подушку — проходят в лёгкие, печень, желудок... Да во все органы. Только сердце они не трогают. Мицки, конечно, выживет, но они-то этого не знают наверняка. Хотя и он уже тоже. Образ... какой-то светлый, тёплый образ ещё держится в его сознании. Ещё поддерживает остатки, крохи его разума, но Мицки уже на грани. Он не помнит: кто это? Что? Такое тёплое.... В нём окончательно что-то ломается, когда его отросшие ноги — голые мышцы без кожи — разводят в стороны. Что-то горячее упирается между ягодицами. Внутри Мицки что-то рвётся. С оглушающим хрустом ломается, и сила одним разрушающим потоком выплёскивается из него. Разум окончательно меркнет. Мицки больше нет. Есть только злой, голодный Змей. Зелёная чакра покрывает всё вмиг восстановившееся тело. Рог и метки вокруг глаз, волосы горят неестественным зелёным, смертоносным светом. Цепи, которыми держали тело, трескаются как тоненькое стекло. Всё, что близко к нему, крошится под напором чистой, неоформленной чакры. Эфирные змеи разевают бездонные пасти и вгрызаются в тёплую плоть. Так вкусно пахнет. Тёплой, живительной пищей. Жёлтые животные глаза впиваются в корчащиеся, орущие тела — еда. Змей в один миг оказывается рядом ловя губами брызжущую из горла кровь — тёплую, питательную, свежую. Желудок сводит голодом, и больше уже ничего не остаётся в сознании — только необходимость насытиться. Мясо. Тёплое. Пахучее. Горячее. Оно проваливается в глотку, в желудок словно в бездну, сразу же, без остатка растворяясь, чтобы восстановить нанесённый урон. Пальцы, не человеческие, с длинными когтями, в которые превратились последние фаланги, входят в мышцы как в воздух — такие они острые. Клыки вгрызаются во вкусные куски плоти, обгладывая её с костей. Сердце Змей заглатывает целиком. Печень небольшими кусками — смакуя её текстуру и питательность. Лёгкие выпускают весь воздух из-за пронзивших их когтей, сдуваются опадают. Так вкусно. Ох, а жир так приятен на языке, так легко проходит в глотку. Череп лопается под пальцами как перезревшая дыня. Мозг похож на какую-то особенную сладость — приятными кусочками наполняя брюхо своей желейной массой. Больше. Больше. Больше вкусной еды! Настолько много, что живот уже не просто полон, а раздулся, увеличился, выпирая из тела, поджимая лёгкие. Как же хорошо. Сытно. Но эта сладкая печень в руках... она так пахнет. Разве её можно выбросить?... Змей дёргается на звук — живое тепло. Вскидывает руку, эфирные змеи несутся к ещё одной еде и ... застывают. Змей застывает. Неожиданно. Он наклоняет голову, пытаясь понять почему? Что это? Нет — кто это? Такой тёплый... Такой светлый.... Что-то откликается внутри, признаёт — это свой. Это нужно защитить. Нужно подарить. Змей медленно, пошатываясь из-за того, что слишком объелся, встаёт и идёт к Нему. К тёплому как солнце. Безопасному. Своему. Он протягивает печень, предлагая тоже насытиться этим прекрасным мясом. Только... это не хочет. Это отворачивается, пахнет страхом. Змей хмурится — неужели что-то не так? Это не любит мясо? Не голодно? Он в замешательстве, но не может быстро мыслить — переполненный организм требует сна. Покоя в норке. Змей шатается, ближе к этому и... Это неожиданно откусывает кусочек подарка. Змей рад — его старания не пусты. А потом это пододвигает печень к нему, предлагая доесть. Змей радостно доедает за ним. Потом хватает это и тянет в уголок, щель в земле, чтобы спрятаться. Безопасно. И тепло — он прижимается к этому солнцу, обвивает и сладко, спокойно погружается в глубокий, сытый сон. Боруто тошнит. Его колотит. Невероятно выворачивает душу, сердце от вида совершенно обезумевшего Мицки. В глазах ни капли сознательности. Человечности. Это сейчас просто... другое существо. Бессознательное. Мицки ведь всегда был собранным, умным, спокойным что... Что должно было случиться за эти три дня, что он превратился в такое? Чтобы сошел с ума? Почему Боруто не мог его найти раньше? Почему? Почему? Почему? Узумаки сглатывает тошнотворный ком, и не Мицки его замечает. Боруто не успевает даже осознать, как он к нему разворачивается и атакует, но... Змеи замирают в миллиметрах перед лицом. В изменившихся глазах ни капли сознательности, но Боруто видит, как это существо узнает его. Принимает. Не Мицки наклоняет голову — так похоже на его друга — смотрит долго, пытаясь понять. А потом тяжело встаёт. Боруто снова тошнит, когда он видит: насколько у него растянулся живот от... От того что он съел. Прямо от рёбер, где ещё должны быть лёгкие, до лобка его живот раздался вперёд, набитый до отказа. Это выглядело просто отвратительно в своей неправильности. И ещё кровь. Весь он был в крови — от кончиков волос до кончиков пальцев ног. Ками... это ведь не его кровь? Только их? Не Мицки шатается, как пьяный, его ноги словно не слушаются, он тянет их по земле, когда идёт к нему. Он тянет к нему окровавленные руки с куском... плоти. Что это вообще? Какого?... Не Мицки смотрит, ждёт чего-то. У Боруто внутри всё переворачивается. Он давит шок, поднимающуюся панику, загоняет поглубже тошноту и откусывает эту тёмную, окровавленную субстанцию. Совсем немного. Узумаки давится, пытаясь проглотить. Его чуть не рвёт, но всё-таки кусок проходит по горлу, прямо в желудок. Сказать что-либо Боруто не может — не столько из-за шока, сколько потому, что боится, что его вырвет. Всё тело колотит, но он максимально осторожно, безобидно отодвигает руки... странные когти Не Мицки к нему самому. Не Мицки улыбается своей окровавленной, широкой, клыкастой пастью — Узумаки понимает, что всё сделал правильно. Не Мицки заглатывает это нечто большими кусками, что с трудом проходят в горло — Боруто отчётливо видит, как они один за другим движутся по глотке и тяжело застревают где-то в районе диафрагмы. Или солнечного сплетения? Из-за раздувшегося живота совсем не ясно. Это нечто — животное — сыто расслабляется, устало жмурит глаза. Заторможенно, обессиленно движется, когда хватает Боруто за руку и тянет в угол этой комнаты. С двух сторон там стена, с третьей осколки камней и какой-то мебели, а в земле какая-то яма. Наверное, Не Мицки её сделал, когда буйствовал. Это чудовищное существо тащит туда Узумаки и... укладывается спать? Боруто совсем не соображает — его тошнит от происходящего, от куска плоти в желудке, от того, что Не Мицки жмётся к нему, греется, весь залитый кровью и пачкает и Боруто тоже. Чудовище, длинными когтями, нечеловеческими пальцами, вцепляется в одежду. Обнимает его. Чакра плавно исчезает, вместе с ней и рог. Этот... Мицки отключается — руки обессиленно опадают, отпуская одежду, он заваливается на Боруто и не шевелится. Узумаки тоже. Он зажимает рот ладонями, боясь пошевелиться, боясь что его вырвет. Он долго сидит, пытаясь прийти в себя. Но его дорогой друг сейчас полностью покрыт кровью и Боруто должен проверить — его ли это кровь. Не ранен ли он. Потому он пересиливает себя, обнимает Мицки и осматривает. Как может. От неестественно растянутого живота тошнит, но он пытается не думать — ищет повреждения. И не находит. Узумаки облегчённо выдыхает. Он хотя бы не ранен. Но... что же тогда случилось? Он смотрит в уставшее лицо друга и вдруг мороз дерёт по хребту — Мицки совсем не дышит. Его потряхивает пока он проверяет дыхание — совсем слабое, медленное, словно Мицки не может дышать. Сердце бьётся очень медленно, как не должно. Неужели у него есть повреждения? Внутри? Паника накрывает Боруто, дышать становится сложно, он бездумно сжимает друга в объятиях. Но, сквозь эту пелену, проскальзывает что-то... Змеи ведь впадают в спячку на зиму. Он знает это. Конечно, сейчас лето, но.... Наверное, это не настолько плохо? Может он просто впал в спячку и потому еле дышит? Орочимару... нужно отнести его к Орочимару — он в любом случае справится. Узумаки мечется по комнате безумным взглядом, выискивая какую-то одежду, накидку. Он облегчённо выдыхает, когда находит, плащ. Укутывает в него Мицки и берёт его на руки. Сейчас он весит гораздо больше, чем раньше. Нести его перед собой не только не удобно, но и опасно — Боруто не сможет отбиться, если что. Но, взять его за спину сейчас не получится — он действительно опасался, что из-за набитого живота Мицки не только стошнит, но он его ещё и повредит. Потому... потому так. Клонов он всегда успеет создать. Боруто заставил себя успокоиться и сосредоточиться на дороге. Нужно успеть к Орочимару. Руки у него совсем затекли и, кажется, отваливались, когда он наконец-то пришёл в это странное место — дом Мицки. Орочимару сперва слегка удивился, увидев Боруто, но потом Узумаки увидел на его лице испуг, волнение, когда он видит кого ему принесли. Он сразу же забирает Мицки из ноющих рук Узумаки и несёт его в лабораторию. Он долго проверяет его — медицинскими техниками, приборами, подключает какие-то трубки к нему. Мицки, под потемневшей, засохшей кровью, весь бледный — больше чем обычно. Но спокоен. Он спокойно спит, как говорит Орочимару. Восстанавливается. Боруто пугается, после этих слов, глядит на змея испуганными глазами. — Мицки не нужна пища, чтобы восстанавливаться — его тело постоянно поглощает природную чакру, за счёт чего и существует, регенерирует. Однако, судя по его состоянию, он был сильно истощён, настолько, что ему пришлось восстанавливаться... едой. А когда змея поест, то отправляется отдыхать. И время отдыха, глубина сна зависит от того, какая большая была добыча. Мицки съел слишком много, потому и спит так глубоко. Переваривает и восстанавливается. — Но что с ним случилось? Вы ещё не смотрели? — Спрашивает старший Мицки — Лог. Боруто так переживает за своего Мицки, что у него нет сил удивляться таким мелочам. — Только собираюсь, — эти чёртовы слова Орочимару ознаменовали кошмар. Когда они начали смотреть воспоминания Мицки, Боруто ещё держался, пока его друга просто избивали. Но, когда ему начали ломать, отрезать и рвать пальцы — Узумаки всё-таки стошнило. Его долго, противно выворачивает в какое-то пустое ведро. Хорошо, что не на пол. Видеть... даже знать, что делали с Мицки невыносимо. Плохо. Он дрожит безостановочно, даже когда его перестаёт тошнить, он всё равно дрожит. Орочимару ставит видео на паузу. Застывает. Будто... его это поразило, разбило. Совершенно. Лог вообще отвернулся от монитора и смотрит так... Как Мицки, когда он в ярости, из-за того, что Боруто в опасности. Он хочет уничтожать. Настолько, что чакра вырывается беспорядочными фиолетовыми потоками. Орочимару вот спокоен. Слишком. Наверняка его ярость куда больше и страшнее чем их. Но явно не так сильна, как ярость сошедшего с ума Мицки. От таких мыслей снова начинает мутить и Узумаки хватается за ведро, скрученный пустыми спазмами. Ещё больше его тошнит, когда в своей рвоте он видит тот тёмный кусок... чего-то. Как... Как Мицки выжил? Что там вообще происходило? Нет, он точно свихнётся, если подумает об этом. Боруто всё так же скрюченными пальцами, держит ведро и уходит из палаты, пошатываясь от дурноты. Далеко правда не получается — он валится к стене и спускается на пол, недалеко от разъезжающихся дверей. В голове месиво не хуже, чем в ведре, куда его стошнило. И сердце в голове колотится. Сколько он там сидит непонятно, холод от плит пробирает до костей, понемногу отрезвляет, только боли, переживаний за Мицки не уменьшает. Но его хотя бы больше не тошнит. Ещё бы избавиться от этого гадского вкуса во рту. Боруто вздрагивает, когда из палаты выходит Лог — тот совсем потерян, не меньше Узумаки. Он так же сползает по стене на пол, рядом с ним, и достаёт, трясущимися руками сигареты. Дым противный — горько режет нос и горло, но зато отбивает запах из ведра и привкус во рту. Старший долго курит, одну за одной, не мигая, смотря куда-то в пустоту. Боруто даже представлять не хочет, что такого он там увидел, что его так разбило. — Сколько?... Сколько они издевались? — Все три дня, — эти сухие, безжизненные слова Лога больно режут сердце, и Боруто давится слезами, проклиная себя за каждую минуту передышки, за то, что оставил Мицки одного. Снова позволил прикрывать его и Сараду. Как он виноват. Как ему жаль, больно от того, что пережил Мицки. — Что?... — говорить не получается — из-за слёз и новой волны тошноты. Но Лог понимает. Он вздрагивает и глубоко затягивается, чуть ли не половина сигареты осыпается пеплом. — Его всё время резали... Рвали. Потом изнасиловать хотели, но не получилось. Мицки полностью с ума сошёл, отдался инстинктам и уничтожил их... Ками, как он выжил? — Он поправится? С ним же всё будет в порядке? — Слёзы отчаянные, горькие текут из его глаз, совсем не собираясь останавливаться. Лог долго смотрит на него своими потерянными, шальным глазами — в них такая боль, что ему даже не нужно говорить. Боруто и так прекрасно понимает — если Мицки придёт в норму — это будет настоящее чудо. И никто, даже Орочимару не может сказать — сбудется ли это. Лог рядом плачет молча, и Боруто спешит зажать рот руками, чтобы не заорать.