Слом

Быть в доме Орочимару, в доме Мицки оказывается достаточно... просто. Интересно. Здесь конечно не так шумно и весело как в Конохе, хоть Карин с Суйгецу и орут постоянно, но здесь хорошо. Да, странность никуда не девается, но Боруто уже привык к этому, да и покой этого места хорошо вытесняет разные непонятные штуки. В общем — это довольно странный, со своими особенностями, но хороший дом. Узумаки он пришёлся по душе. Тем более, что все обитатели любят и переживают за Мицки. И молчаливый Орочимару с Логом, и ворчащий, жалующийся Суйгецу. А Карин никогда и не скрывает своих чувств, так что по ней сразу всё понятно. И с ней тоже удивительно легко общаться — двое Узумаки болтают часами, легко найдя общий язык словно брат и сестра, что с детства росли вместе. Орочимару на это однажды весело хмыкает — гены всё же не перекрыть и не изменить. Узумаки только смеются ещё больше. Боруто лишь удивляется тому, что в такой ситуации находится место для смеха. Но... Он ведь и сам часто улыбался и смеялся в подобные тяжёлые моменты — чтобы напомнить себе цель, чтобы подбодрить друзей. Успокоить и успокоиться. Да и Орочимару говорил, что смех один из механизмов преодоления стресса. Змей понемногу рассказывал ему о психике и разных реакциях на ситуации. Это, конечно, были очень поверхностные знания, но Боруто слушал. Не только потому, что это будет полезно, когда Мицки проснётся, но и потому что у отца его друга несомненно был талант завораживать своими речами. У него было призвание учить и нести свет знаний — потому слушать его было легко и приятно. Особенно, когда он не говорил метафорами — там уж его, кажется, никто не переиграет. Но он и не особо делал подобное, тем более когда Боруто задавал вопросы — отвечал плавно, открыто, но иногда так, чтобы Узумаки сам догадался. В целом — учитель, наставник из него был хороший. Боруто даже иногда обо всём забывал, просто наслаждаясь общением и спокойной, размеренной жизнью в таком тихом месте. У него складывалось впечатление, что он не только часто бывал здесь, но и подолгу оставался жить, словно у родственников или хороших, давних друзей. Его здесь приняли. И Узумаки только удивлялся — как этот интересный, спокойный и невероятно умный человек мог быть преступником. Ещё и S ранга. Он совершенно на такого не походил — да странный, немного пугающий и жёсткий даже (Боруто как-то видел, как Орочимару осадил Ямато. Словно это не змей находится под наблюдением, а они. Он тогда еле смог сдержать свой смех, видя офигевшее лицо ниндзя Листа), но в целом змей был приятным. По крайней мере, Узумаки было с ним спокойно. Как и со всеми жителями этого места. Хотя и неудивительно — они все здесь сейчас собрались из-за и для Мицки. Мицки... Он всё спал. Ещё три дня и будет две недели, как он спит. За это время его живот сдулся почти полностью, лишь немного было заметно, как он выпирал. Но Мицки худой и подтянутый, стройный даже, потому на нём и такой маленький живот был заметен. Но это означало, что скоро он проснётся, что физически его тело справилось. И, если его душа не разбилась, он скоро очнётся. Тем более, что пульс ускорился, в сравнении с тем, что был в самом начале, даже в норму пришёл. Потому-то Боруто постоянно и бродил вокруг этой палаты и кушетки Мицки. Как и Орочимару, Лог и Карин с Суйгецу — эти двое даже почти не орали в последние дни. Все были в ожидании и лёгкой... Ладно, может и не лёгкой, нервозности. Все ждали его пробуждения, чтобы ситуация наконец-то сдвинулась с точки. Чтобы хоть что-то изменилось. Чтобы они могли уже что-то сделать. Жаль только, что в итоге, пробуждение Мицки было совсем нерадостным. Он очнулся на семнадцатый день. Мицки было странно... Страшно. Страшно, что он наконец-то умер. Потому что покой и непонятная безопасность не могли быть в том месте. Не могли те мучения закончиться. Не могли они оставить его в покое. Открывать слипшиеся глаза было страшно, так страшно, как никогда не было — Мицки боялся, что, когда проснётся, всё... Начнётся заново. По зацикленному, кошмарному кругу. Пожалуйста, пусть он умрёт и это закончится. Залипшие, тяжёлые веки еле подрагивали, когда он пытался их открыть. Глаз... два глаза еле могли различить что-то — их словно ослепили слёзы и всё было мутным, расфокусированным. Что-то... такое знакомое было в этом потолке, такое... Хорошее. И так светло. Кто-то оказался рядом с ним и Мицки не вздрогнул — опасности и страха от него он не чувствовал. Почему-то... Разве в этом месте может быть такое? Может быть покой? Через пелену и усталость в его мысли постепенно доходил образ — бело-чёрный. И фиолетовый. Что?... Отец. Рядом с ним стоял отец, обеспокоенно разглядывая. У Мицки из глаз потекли слёзы облегчения. Похоже, он всё-таки умер... Раз видит отца. Он слабо улыбнулся. Наконец-то будет покой. Только... Рука. Прохладная, большая, родная коснулась щеки, и Мицки вздрогнул, открыл глаза. Отец был совсем близко. — Всё уже закончилось, Мицки. — Родной, хриплый голос звучит так ласково, так чувственно. И... горько. Мицки просто лежит и тупо смотрит в змеиные, печальные глаза — его мозг, душа совсем не понимают, для чего такие миражи, если он умер? И что такое говорит отец? Почему он грустный? Он ведь не в действительности его провожает на тот свет... Мицки долго лежит и больше не подаёт никаких признаков осознанности, пока мысли, хоть какие-то, не начинают медленно наполнять пустую голову, вытеснять кошмар. Он долго ничего не понимает, а потом... Потом сердце начинает колотиться как сумасшедшее, из глаз неконтролируемо текут слёзы, и Мицки понимает. Он больше не там. Он жив. Жив... Тело, закаменевшее, ослабевшее еле сгибается, но он скручивается, сжимается и кричит, рыдает так, как никогда прежде. Даже больше чем там. Потому, что кошмар накатывает волнами и эфемерные кунаи протыкают тело, душу, и животный страх, безумие берёт верх над разумом. Над ним. Он воет так ужасно, что Орочимару и Боруто, что тихо стоял в стороне, передёргивает от ужаса — потому, что сейчас это не Мицки, это один сплошной оголённый, истерзанный нерв. И в нём больше нет ничего разумного — только страх и боль. Невероятная боль. Мицки орёт, рвёт горло и захлёбывается слезами, ужасом, безумством. Насколько чудовищным, неправильным он был тогда, когда Боруто его нашёл, настолько же он был уничтожен сейчас. Абсолютно. Мицки, не прекращая, заходится в истерике, дрожит всем своим худым телом, его сила безумно, неудержимо мечется по палате, сметая, уничтожая всё на своём пути. Орочимару успевает прикрыться, а вот Боруто нет — зелёная вспышка рубит его плечо, как плетью, легко разрезая мышцы. Только он настолько напуган этим Мицки, что сперва даже не понимает, почему его впечатывает в стену. Орочимару, вероятно, впервые в жизни, пробирает страх. Но он не зря получил свой титул, славу, потому, несмотря на ярость, бессилие, он успевает прикрыть Узумаки от нового удара и отточенным, автоматическим движением вгоняет в вену Мицки иглу. Дважды. Потому что одна доза, пусть и сильная, не подействует сейчас на него. Только вот после этого Мицки ещё бесится несколько минут — уничтожает всплесками чакры, хрипит порванным горлом и дерёт свои же плечи длинными когтями. Настолько невменяем, что даже сам себе вредит — как же искалечена его душа, как разбито сознание. Несчастный ребёнок. Мицки всё же отключается — двойная доза успокоительных берёт верх над его усталым телом и измученным разумом, после нескольких минут безумного буйства. Карин, прибежавшая на шум, занимается пострадавшим Боруто, пока Орочимару приводит в порядок Мицки — разгибает сведённые судорогой пальцы, вытаскивая из плечей его же когти. Глубоко вошли. Мышцы порваны. Но он уже достаточно восстановился, пока спал, так что раны заживают буквально за минуту, змею остаётся лишь вытереть с него кровь и расслабить напряжённые мышцы. Внутри него что-то обрывается, невыносимо болит — наверное душа, в отсутствии которой был убеждён третий. Эта боль выворачивает, убивает все мысли, и он только автоматически занимается своей работой. Боруто мутит. Не тошнит, но... Его душа словно была перемолота сейчас. Он настолько шокирован, ему настолько больно за Мицки, что он ничего не видит из-за слёз, не чувствует раны, как Карин о нём заботится, не чувствует липкой от крови одежды и холода стен. Он хотел, он так хотел помочь другу, спасти Мицки, а на деле ничего не удалось. Да... Даже Орочимару ничего не смог сделать.... Как тогда они выберутся из этого? Как помогут Мицки? Узумаки странно мутит, не желудком — душой, его шатает и он безотчётно плачет, оторвавшись от реальности. Он шокирован. Разбит произошедшим. И сознание Боруто сдаётся, отправляя его в темноту. Орочимару только краем отупевшего сознания отмечает это. Он вытирает Мицки от крови, поправляет съехавшие датчики и покрывало, пока Карин уносит бессознательного Боруто. Змей стоит рядом с койкой совершенно... Потерянный. Он впервые испытывает нечто такое... Не знает что делать, как реагировать и... Как унять свою боль. Орочимару настолько шокирован, что даже вздрагивает, услышав судорожный выдох. Всхлип. Чей-то другой, не Узумаки. Он не удивляется — не может, когда видит Лога. Напряжённого, подрагивающего, злого и потерянного ребёнка. Его очень потрясло произошедшее — змей чует, видит, как слёзы собираются в золотых, отчаянных глазах. Он стоит, всего несколько секунд, но они кажутся вечностью, прежде чем подойти к сыну и обнять, прижимая его голову к своему плечу. Орочимару не очень удобно стоять с задранной головой — Лог выше него, но вот сыну удобнее так уткнуть лицо в шею или плечо родителя. Потому змей не обращает внимания на дискомфорт, а если и хотел бы, то не смог — слишком вымотанный у него ум сейчас. Он осторожно перебирает пальцами голубые волосы, прижимая, обнимая несчастного сына. Лог напряжён, подрагивает и от такой нежности родителя всё же срывается и плачет. Но не обнимает — сжимает руки в кулаки. Нужно ведь собраться... Он плачет, тихо всхлипывает и судорожно, быстро дышит, пытаясь подавить эмоции. Он резко выдыхает и отстраняется. Орочимару не убирает руки с его головы, всё так же поглаживая. Глаза у его ребёнка совсем несчастные, напуганные, будто это с ним кошмар случился. — Извините... Нужно... Нужно успокоиться... И Мицки... — говорит он рвано, задыхаясь и срываясь на слёзы. Орочимару просто снова прижимает его к себе. Пусть хоть со старшим всё наладится. Лог не собирался этого делать, но его разум, сила сами проникают в мысли отца — он хочет понять, почему тот так себя ведёт и удержать технику он не может. А потом... Потом уже плачет по-настоящему, чувствуя, что Орочимару совершенно потерян. Что у него нет сил сейчас что-то сделать. Понять. Лог ревёт, как младенец, и несмело цепляется руками за белое кимоно, обнимая родителя. Его пальцы судорожно сжимают ткань.