Слом

Утром Орочимару дал ему лекарства, оставил Боруто подробные инструкции и, на всякий случай, новый автоматический шприц, чтобы Узумаки не приходилось ждать Суйгецу и Карин, когда начнётся приступ. Потом он и Лог попрощались с Мицки, поцеловав того, и тихо ушли. Боруто остался с ним. К счастью, он был шиноби, и ему не приходилось оставлять тихого и грустного друга одного, когда нужно было отлучиться. Змеёнок был печальным. Он не говорил, не очень слушал и лежал, завернувшись в плед. Весь его вид был каким-то грустным и болезненным. Узумаки не заставлял его ожить — просто продолжал быть рядом, читая книги по ботанике. Он, конечно, сомневался, что парень что-то слышал, но продолжал. Как и во времена его апатии и темноты — это имело смысл в будущем. Но оно наступило быстрее, чем Боруто думал. К позднему обеду друг всё-таки встал и захотел чаю. Ради разнообразия, Узумаки решил отвести его на кухню, и там бы они сделали чай и может взяли что-то вкусное. Змеёнок согласился и спустился с койки, кутаясь в плед. Он по-прежнему молчал, но Узумаки понимал, что это не надолго, что разговор вот-вот случится. Когда чай уже остывал, а на нескольких блюдцах были те самые конфеты и вяленое мясо, он всё же решил заговорить с другом. — Почему тебе грустно? — Тихо начал он, терпеливо ожидая ответа, пока тонкие пальцы друга водили по ободку кружки. Чай он всё не пил. Они долго сидели в тишине, Узумаки успел выпить половину и съесть пару конфет, прежде чем Мицки заговорил. — Они ушли… — Он вздрогнул, и Боруто поспешил поймать дрожащую руку, пока кружка не перевернулась, залив всё чаем. — Ушли по делам, а я всё ещё здесь. Застрял. И никак не могу выбраться, как бы не старался. Ничего не могу… — Узумаки почувствовал слёзы, а потом и увидел, когда придвинулся к нему и обнял за плечи. — Я ничего не могу, мои руки дрожат, и я боюсь… Так боюсь. Я хочу, но ничего не могу! — Боруто вздрогнул от его крика и прижал друга к себе, гладя спину и затылок. Он терпеливо ждал, когда сойдёт истерика, пытаясь объятиями передать тепло и «оборачивая» его своей спокойной, тёплой чакрой — саннин научил его этому трюку. Это не было приступом, что требовал лекарств, и вскоре слёзы кончились — это была просто усталость и боль сознания, и всё, что можно было сделать, это дать слезам выйти, а потом окутать его покоем. Мицки дрожащими руками тёр глаза, а Боруто поправил плед, накинув его ему на голову, словно капюшон — уютно и тепло. Самое то, чтобы спрятаться. Потом он поднёс чашку Мицки к его губам и держал, пока уставший друг пил, стараясь держать её непослушными пальцами. Затем он снова прижал к себе Мицки, так же поглаживая, ожидая, когда он совсем успокоится. Лишь когда всё напряжение окончательно ушло из друга, он немного отстранился и посмотрел ему в покрасневшие печальные глаза. — Тебе пришлось много пережить. Это ужасно, и мне бы очень хотелось забрать из тебя всё это, да и чтобы такого вообще не было. Понадобится время, много времени, но ты поправишься. Да, это тяжело, но ты сильный, и мы все тебе поможем. Ты сильный, Мицки, и станешь ещё сильнее, слышишь? Всё будет хорошо. — Боруто надеялся, что он достаточно уверен, чтобы сейчас эти слова подействовали на Мицки, дошли до него. Мицки ловил каждое его слово, он смотрел огромными, слегка печальными глазами, и Боруто видел, как в них плескалась надежда. Желание этого. У него снова заблестели слёзы, но теперь он не плакал так сильно. Он уже надеялся. Узумаки обнимал его и целовал непослушные волосы, сам находя в этом покой. Он чувствовал, как напряжение отпускает парня. Как внутренне он перестаёт болеть. А потом Узумаки сделал странное. Он рисковал, но ему казалось, что это сработает. Боруто, когда змеёнок совсем успокоился, осторожно повёл его на тренировочную площадку. Ненадолго он оставил его одного сидеть на каменной скамейке у стены, а сам пошёл к своей сумке. Холодное железо куная привычно легло в руку. Он завис так на секунду, но потом вернулся к Мицки и вложил кунай в его подрагивающие, прохладные руки. Он сжал свои ладони поверх его, не давая оружию упасть. Мицки смотрел на него сверху вниз, как-то неверяще, растерянно. — Ты сможешь. Мы сделаем это. — Тихо, но уверенно проговорил он, смотря в эти удивительные глаза, что так нуждались в его решимости. Мицки замер, долго, не мигая смотря на него, а потом на их руки и кунай. Несколько слезинок всё же сорвались с его ресниц и попали на руку Боруто. Но он глубоко вздохнул и выдохнул. Тонкие руки сжали кунай. Он медленно встал, плед стёк с плеч и повалился на скамью, а они так и держали руки вместе. Они снова смотрели друг другу в глаза, и в золотых теперь была решимость. Боруто улыбался. Медленно и осторожно он отпустил руки, и так же, не отводя взгляда, отошёл. Узумаки взял себе кунай и замер напротив. Мицки начал первым. Далеко не так быстро и сильно, как может, а совсем как молодой ученик академии. Они медленно, но упёрто проходились по всем стойкам, обманкам, разным движениям, повторяя всё, что он умел. Заставляя тело работать. Это даже больше походило на танец, своей медлительностью и плавностью, но по желанию Мицки, это было словно бой на его пределе. Боруто ничего не говорил, только улыбался, отбивая его удары и нападая в ответ. Слова были и не нужны, только движения. И когда почти через час Мицки полностью обессилел и выпустил кунай, потеряв все силы, Боруто двинулся к нему, подхватывая уставшего друга, что стал оседать на землю. Змеёнок безвольно повис на нём, тяжело дыша. Он был совсем вымотан, но Узумаки не чувствовал того надрыва, что был в нём до этого. Да, он был совсем без сил, но спокоен. Если не считать бешеное сердце. Впрочем, может это радостное сердце самого Боруто так стучало. Лишь, когда он подхватил друга на руки, заметил на скамейке возле пледа Орочимару. Он улыбался и, видно, давно здесь был и наблюдал за ними. — Это было очень хорошо, Мицки. — Сказал саннин, когда Узумаки подошёл к нему с другом на руках. Он потрепал ребёнка по волосам, а потом осторожно сам взял на руки. Мицки с трудом открыл слипающиеся глаза и слабо улыбнулся. Совсем немного. Но было видно, что несмотря на усталость, он рад. У него получилось преодолеть черту. Сделать ещё один шаг. Узумаки был очень счастлив, и ему казалось, что теперь всё изменится. Будто они прошли поворотную точку. Это, казалось, действительно было так. С того дня Мицки стал прежним. Да, тело было слабо, он часто дрожал, терялся и всё ещё пытался грызть ногти, но Боруто смотрел на него и видел своего прежнего друга. Решительного, прямого, уверенного. Такую самоотдачу, самоотверженность Узумаки видел в его глазах, только когда он сам был в очень плохом положении, и Мицки пускал всего себя на то, чтобы спасти его. Так, будто от этого зависит и жизнь змеёнка. И сейчас, видя этот же взгляд, эти же чувства, но направленные на спасение самого Мицки, Боруто неимоверно радовался. Счастье, казалось, просто разорвёт его сердце. Он знал, что с таким намерением, друг точно выберется, точно спасёт себя. Вырвет кошмар из мыслей. Такую радость, что просто наполняла облегчением, Узумаки испытывал лишь один раз — когда на одной миссии, в доме, где был Мицки, прогремел взрыв. Печатей там было так много, что здание просто разнесло на осколки, стёрло с лица земли. У Боруто тогда сердце оборвалось, и он опустошённо, убито осел на землю. Разве можно в таком взрыве выжить? Боруто тогда думал, что всё кончено. Только вот через пару минут Мицки подошёл к нему, отбиваясь от врагов, что пытались пробраться к потерянному, раздавленному Узумаки. Да, он был в пыли, потрёпан — из-за того, что его отбросило и слегка оглушило взрывом — но он был живой. Боруто аж поплохело, голова закружилась от облегчения, что Мицки оказался жив. И сейчас, смотря на такого устремлённого друга, он верил, что всё действительно наладится, и был также невероятно рад, как и тогда. И друг так же упёрто стоял на ногах и хотел двигаться вперёд. Узумаки улыбался, подрагивал от радости и нетерпения и поддерживал его на пути восстановления. И легко подталкивал его дальше — через пару недель он повёл друга на прогулку. Настоящую. Раньше они бродили недалеко от пещер, между скал и в степи — к лесу было далеко для состояния Мицки. Но теперь они прогулялись аж туда. Правда, с остановками, и там друг долго сидел под деревом, отдыхая и, по большей части, наслаждаясь ветром и происходящим. Тем, что жизнь движется, и он сам тоже. Ямато с командой не было ни видно, ни слышно. Да и вообще не было — Боруто не знал, что такого Орочимару сказал ему и Хокаге, что те просто убрались от их дома довольно далеко. Впрочем, его это и не интересовало, Мицки, что подставлял лицо ветру и улыбался, занимал его куда больше. Было очень радостно видеть настоящую, спокойную и довольную улыбку, на его бледных губах, как он счастливо наблюдает за плывущими облаками и за солнцем. Боруто сам улыбался, глядя на друга, и не мешал ему наслаждаться, только легко держал за руку, давая знать, что он рядом, если понадобится. После они прогулялись по лесу, собрали немного терпких ягод, измазав пальцы и губы в синем соке. Когда они вернулись домой, солнце уже садилось, а Мицки был очень уставшим, но счастливым. Это было видно по его глазам и лёгкой улыбке, и по тому как улыбался Лог, укладывая уставшего брата спать. Мицки выдохся ещё на полпути сюда, и Боруто нёс его на спине, а в доме его уже забрал брат, озаботившись подготовкой ко сну. Сам Боруто тоже порядком вымотался от таких впечатлений и, жутко зевая, повалился в кровать, даже не ужиная, сразу же заснул, обнимая друга. Вот так медленно, но верно они двигались к светлому будущему. Мицки было страшно, внутри постоянно что-то было в напряжении, ожидании кошмара. Но после того дня, когда Боруто дал ему в руки кунай, это словно обрезало. Страх стал меньше, дрожь постепенно стихала, оставляя только быструю усталость, а кошмар почти не вспоминался. Мысли не разбегались. Родные держали его, дарили безопасность и любовь. А Боруто, действительно его солнце, снова осветил ему путь, дал сил, чтобы двигаться к свету. Успокоил сердце и дрожь. Он улыбался, грел его своей заботой и горячим телом, угощал вкусностями и вёл, как самый настоящий свет. Мицки становилось хорошо. Он ловил эти моменты невесомости, счастья и тепла и улыбался. Сердце замирало от этого и сладко стучало, наполняясь любовью. На фоне этого — дрожь и подкрадывающаяся паника были ужасны. Но рядом всегда кто-то был. Теперь, правда, больше Боруто, но и остальные были с ним. Крепко держали за руку, не давая утонуть. Согревая. И Мицки успокаивался, с удовольствием жевал кусочки мяса и держался за таких любящих родных. Но после той прогулки в лесу, где они наелись ягод, и он совсем испачкал несчастное заношенное кимоно, сердцу хотелось ещё больше перемен. Да и смотря на такой непривычный, новый вид Узумаки, он цеплялся за пройденное время. И хотел больше его прочувствовать. Хотел тоже измениться. Да, причёска была забавной, но почему бы не заменить уже такую старую вещь? Ведь действительно, оно уже потрёпано, даже то, что нашлось в доме отца — ещё со времён, как Мицки был генином. На то, что он хочет пойти в деревню, все отреагировали взволнованно, но согласились — отец даже отставил дела и пошёл вместе с ним и Боруто. Вот только идти от дома до деревни было далековато для ещё не вернувшего силу тела. Они неспешно гуляли, немного даже бежали, играя в догонялки. Даже отец немного покрутится с ними, плавно и изящно отбивая рукавами руки Боруто, что пытались схватить его. Они смеялись, грелись под слабым солнцем и копошились словно дети. Отец ласково щурил глаза, держал его за руку и трепал Боруто по волосам. Было так тепло, светло и хорошо, что Мицки почти не замечал усталости от такой долгой дороги. Только, когда они остановились почти под деревней — уже было слышно бурлящую жизнь — и присели отдохнуть, змеёнок почувствовал, как от усталости начинают болеть ноги. Словно покалывать. Но ему было спокойно, радостно, и он улыбался, привалившись к плечу родителя и вслушиваясь в окружение. Боруто рядом тоже сидел тихо, пока никуда не торопясь. Мицки слушал шум ветра, листьев, и долетающие звуки деревни, где никогда не останавливается жизнь. Отец и Узумаки были рядом, и было спокойно. Но потом где-то вдалеке что-то бахнуло и застучало — змеёнок вздрогнул и ухватился за руку отца, пряча в белом рукаве лицо. Изнутри его стала заполнять холодная паника. Мозг успел понять, что это были только звуки стройки, но страх уже успел вцепиться в его нутро, сжать. Гомон деревни внезапно врезался в уши оглушающим визгом, выворачивая мозг. Паникой и спёртым дыханием пришло понимание — там люди. Много чужих, незнакомых людей. Они громкие и резкие. Они сметут его и задавят. Втопчут в землю. Мицки вцепился в руку отца и оцепенел. Он не мог туда пойти. Не мог даже пошевелиться. А отец просто обнял его одной рукой и легко ткнулся носом в макушку, тихо шипя. Больше они ничего не говорили, просто ждали, когда змеёнка отпустит. Вот только этого не случилось. Первая волна ушла, но страх крепко держал, а от мысли пойти дальше внутри всё скручивало, болело, словно он снова утыкан кунаями. Ещё и тошнота подкатывала к горлу. Всё это было слишком резко. Он не был готов к подобному и мог только держаться за отца, чтобы спрятаться. В деревню они так и не пошли. Родитель подхватил его на руки и, не спеша, пошёл домой, давая ему возможность ещё отдышаться и успокоиться ветром и солнцем. Боруто шёл рядом — Мицки слышал его шаги — только иногда переговариваясь с Орочимару. Вокруг было спокойно, их тепло и любовь растапливали холод страха, и змеёнок успел успокоиться, когда они ещё не вернулись домой. Но потом стало так обидно. Так горько, что он такой слабый, испуганный, что не может даже выйти никуда. Даже с ними, под надёжной защитой. Злые слёзы полились сами, и змеёнок вцепился в кимоно, рыдая от бессилия и злости. Он даже не заметил, что они уже дома — так измучился рыданиями — очнулся, только когда отец уложил его на койку и принялся вытирать лицо влажной тряпкой. Он мягко улыбался. — Попробуем позже, когда ты успокоишься. Всё получится, Мицки. Не думай о плохом, не переживай. Ты чудесный ребёнок, удивительный, и с этой мелочью ты справишься. — Его голос был тихим, шипящим и мягким, а в глазах было столько любви и ласки, что Мицки мигом забыл о том, что плакал, и так восхищённо смотрел на него. Он не мог не верить такому. Не мог не верить покою, что заполнил его усталое сознание. Да, в этот раз не вышло, что будет в другой — неясно, но сейчас Мицки был спокоен и устало засыпал из-за нервотрёпки, в окружении любви. Отдыхал он недолго и к обеду проснулся. Боруто закутал его в плед и повёл на кухню, как раз готовить себе, а заодно и Карин, перекус. Узумаки галдели, бегали вокруг, создавая такую бурлящую, но приятную атмосферу, что Мицки улыбался, следя за ними во все глаза. Так хорошо. А потом ещё вернулся брат и погладил его по волосам. Про одежды он не спрашивал, но улыбался и сел рядом, чтобы Мицки чувствовал его сильное плечо. Вскоре Боруто затащил в перебранку и Лога, и они втроём поддевали друг друга словами, и носились вокруг Мицки. Было так по-домашнему, так уютно, что он даже не дрожал, а брат держал его, только чтобы показать любовь. И всё это было так особенно вкусно, так тепло, что напрочь выметало из головы всё другое. Он спокойно выпил все лекарства, подождал пока Лог сделает укол, а потом они все вместе пошли на тренировочную площадку. Брат снова немного занимался с ним, терпеливо повторяя и ожидая, пока у Мицки получится, что нужно. В этот раз он даже сумел призвать змей и чуть не оглох от радостного визга Боруто и Карин, что подбадривали их криками. Улыбка никак не исчезала, а в душе и сердце было светло, словно там горело маленькое солнце. И уже засыпая вместе с братом, Мицки пообещал, что в следующий раз у него всё получится.