Слом

Ещё неделю всё шло так же хорошо — Мицки радовался и улыбался. Он привыкал к новому наряду, понемногу тренировался и с удовольствием ходил гулять по окрестностям. Не один конечно, а с Боруто или отцом — Лог пока был на задании. Только иногда у него дрожали руки, но это быстро проходило, и он снова возвращался в хорошее расположение духа. А потом всё резко отключило. Радости, да и вообще каких-либо эмоций, как не бывало — Мицки ничего не хотел и не мог. Тёмная, тяжёлая пустота навалилась на него сразу со всей силы и размазала по койке так, что даже глаза было трудно открыть. Боруто невнятным ярким пятном мелькал перед взором, его голос и голоса других были в ушах непонятным шумом, забивая мысли ватой. Он не реагировал ни на что и ни на кого, только глубже проваливался сознанием в это небытие. Где-то, на краю мелькала слабая мысль, что он должен бороться с этим, что где-то там его ждут. Но сил не было. И когда рядом резко и внезапно что-то раскололось — кошмар скрутил каждую клетку тела. Каждую мысль вымораживал холодом. Мицки только мог скулить, желая, чтобы это закончилось. Эта темнота, холод, так разрывали его, вскрывали кунаями, что, в конце концов, он просто провалился в абсолютную тьму сознания. За все эти светлые, радостные дни, когда Мицки улыбался, за то время, пока приступы были слабыми, они как-то забыли, насколько он был искалечен. Насколько ему было плохо, больно. Когда Мицки был просто в апатии, Боруто ещё держался, но когда Суйгецу случайно разбил пробирку, и с этим звоном Мицки кошмарно, жалобно заскулил, погружаясь в ужас — Боруто не выдержал. Мицки заскулил, его сознание вернулось в тот кошмар, отделилось от реальности, и, в конце концов, после нескольких уколов, он отключился совсем — обмяк на кушетке. А Узумаки заплакал, бессильно сжимая бледную ладонь. Орочимару тяжело вздохнул и присел рядом с ними, когда Суйгецу поспешил убраться подальше. Боруто тихо плакал, а саннин просто сидел, перебирая волосы сына. — Что-то я совсем… Не думал, что так расплачусь, вроде всё как всегда… — Узумаки потянул носом и стирал слёзы одной рукой, так и не отпустив ладонь друга. — Такого сильного приступа долго не было — это нормально, что на всех так отразилось. Когда случается что-то плохое, это всегда выбивает из равновесия. — Орочимару потрепал его по волосам. От прохладной руки стало немного легче и от слёз тоже — нервы немного схлынули. — Но… Последние разы было… не так. — После периода покоя, приступы всегда сильнее, и не забывай — это ещё долго будет преследовать Мицки. — Опять просто ждать. — Вздохнул Узумаки. — Я снова ничего не могу сделать. — Здесь ничего особо и не сделаешь — можно только заботиться и помогать. Конечно, лекарства тоже будут делать своё дело, как и… преодоление препятствий, но по большей части, психика справляется с этим в одиночку. Ты, мы — можем только дать безопасное место и заботу. Со временем спокойные периоды будут увеличиваться, и, возможно, когда-то он полностью от этого оправится. Или, хотя бы, не будет больше терять связь с реальностью. — Орочимару погладил Мицки по щеке, заправив прядь за ухо. Боруто чётко видел, что тот переживает за своего ребёнка, но держится, потому сам вздохнул и постарался успокоиться. Сосредоточиться. — Как и до этого, имеет смысл только то, что ты делаешь, твоя поддержка. Ты отлично справляешься, только не так быстро подобное проходит. И до сих пор Мицки преодолел много — мало кто так быстро начинает осваиваться после подобного. Просто продолжай быть рядом — этого достаточно. — Саннин улыбнулся. Было странное ощущение, но в глазах, в слегка приподнятых уголках губ Боруто видел то же тепло, что и в Мицки. И Узумаки тоже слабо улыбнулся в ответ. Да, сейчас он соберётся и переживёт это. А потом поможет другу. Правда, ещё пять дней пришлось просто сидеть рядом и ждать — даже без убойной дозы успокоительного, Мицки никак не приходил в себя. И ровно когда исполнился год с его плена, друг наконец-то открыл глаза. Боруто сразу же затормошил змейку, через которую следил Орочимару и придвинулся ближе к Мицки. Его золотые глаза были совсем уставшие, как и посеревшее лицо с тёмными тенями под глазами — будто он не спал всё это время, а сражался. Хотя, он и сражался — со своей травмой, своим ужасом. Но, наконец-то выбрался, и теперь Боруто и Орочимару с Логом, позаботятся о нём. Узумаки улыбался и держал его за руку. Вскоре подошли его отец и брат, и они вместе снова стали делиться с ним теплом, любовью. Мицки был вымотан и разбит. Ему было тошно от всего этого. Тоскливо. Счастье казалось было так близко, а снова обернулось кошмаром. Беспамятством. Он был расстроен, что в этот раз даже толком не помнил, что нужно пытаться выбраться. Он даже хотел, чтобы это закончилось любым способом. И теперь, когда пришёл в себя, то был ужасно вымотанным, и его мысли становились ещё более тяжёлыми. Даже родные не очень помогали — Мицки желал только таблеток и пустого покоя. Лишь бы ничего не ощущать. Ни кошмара ни обиды. Но никто не оставлял его в одиночестве. С ним всегда были, поддерживали, делились любовью, теплом. Мицки не мог не обращать внимания, не мог скрыться от света, что шёл от родных. Они не давали ему шанса, кроме как вернуться. И он постепенно снова оживал. В этот раз было тяжело, как в первый, потому что Мицки ещё и злился на себя — не смог удержаться, даже не вспомнил света, только хотел, чтобы всё закончилось. Эта обида на самого себя, бессилие злили и тормозили его. Но его держали. Не давали тонуть. Мицки тяжело дышал, медленно двигался, неохотно оживал. А потом всё же улыбнулся. И сам этому удивился, но снова улыбнулся и прижался к отцу. Медленно всё снова возвращалось в норму — приступы случались, но не такие тяжёлые, и с ним всегда кто-то был, поддерживал, любил. А потом снова произошло что-то странное, что выбило из лёгких воздух и сердце заставило биться часто-часто. Сначала Боруто зачем-то принёс лак для ногтей. Мицки не понимал зачем это, но конечно же доверил тому свои руки и долго ждал, жуя кусочки мяса, пока Узумаки творил. Мицки, зная его способности к рисованию, подозревал, что это плохо кончится, но, к счастью, лак был бесцветным. Да и он так старался, что почти не задевал кожу. И жутко устал после такой работы. Мицки посмеялся и не стал трогать ногти, что теперь слегка блестели — всё равно Боруто так загадочно улыбался, что точно бы не сказал. Правда, несколько минут запах ещё мешал его чувствительному носу, но после насмешливого взгляда Лога и ещё половины пакетика угощения это перестало его беспокоить. Только через пару часов Мицки понял, что это было и зачем. И сколько времени продолжалось. У него начали снова дрожать руки, когда, гуляя, они подошли слишком близко к Ямато. Мицки занервничал, и они сразу же пошли обратно, но руки уже начали дрожать. Сначала Боруто легко держал его ладонь, а когда они ушли оттуда, отпустил. Змей как-то растерянно сжал пустую ладонь, а во рту всё моментально стало горьким. Просто отвратительно противным. Он отдёрнул руку от губ и отплёвывался от этого гадкого вкуса. Боруто тихо посмеялся и достал пакетик с мясом. — Что это? — Было очень обидно из-за случившегося, смеха Узумаки и того, что это он и сделал. — Не злись, это просто лак. Для детей, чтобы они не грызли ногти. Мама такой для Химавари брала. — Боруто мягко улыбался, а Мицки обиженно и возмущённо смотрел на него. Мысли медленно складывались в голове, но всё же до него дошёл весь смысл, и он широко распахнул глаза, смотря в это ласковое лицо. Да, когда у него начинали дрожать руки, это была не просто дрожь — он грыз ногти. Но Боруто всегда его останавливал. И брат. И отец. Они осторожно брали его ладонь, чтобы он успокоился и не обгрызал ногти, не вредил себе. И поэтому Узумаки стал приносить ему угощения, отвлекал. Всё это время они так осторожно о нём заботились. Так берегли. Слёзы полились быстро и много, сердце сумасшедше затрепетало. Это всё осознание так ударило по эмоциям, так осенило светом и теплом, что Мицки просто не выдержал — он расплакался от переполняющих чувств и бросился к Боруто, обнимая его. — Ну тише, тише. — Ласково успокаивал его Узумаки, гладя по спине и голове. Мицки плакал и никак не мог остановиться — вся эта любовь просто разрывала его — сколько всего они в него вложили. Аж мысли разбегаются от этого. Аж дурно становится от жара. Только через пару минут, когда слёзы заканчивались, Мицки поднял от плеча Боруто заплаканное, раскрасневшееся лицо и прижался губами к полосатой щеке, размазывая слёзы и по его лицу. Узумаки опешил, а потом мягко улыбнулся и крепко прижал к себе Мицки. — Всё хорошо. — Тихо выдохнул он в светлую макушку. Змеёныш никак не мог его отпустить, потому Боруто пришлось подхватить его под бёдра и нести перед собой как ребёнка, перед этим он ещё и скормил Мицки кусочек мяса. Змеёнок держался за него и просто сгорал от тепла, что бурлило в нём. Мысли метались от тех невероятных чувств, но в груди зарождалось что-то такое особенное. По-другому тёплое и невероятно прекрасное. Мицки обнимал его за шею и вжимался лицом в яркие волосы, погружаясь в некую эйфорию — он словно парил в чистом, искрящимся свете и тепле. И очень хотел, чтобы это продолжалось вечно. С его солнцем. Дни шли дальше и незаметно набирали скорость. Мицки часто пытался грызть ногти, но постоянно плевался от отвратительного вкуса — Боруто постоянно подкрашивал ему ногти — а потом Узумаки давал ему угощение и брал за руку. Мицки успокаивался. Тренировки и прогулки становились дольше, насыщеннее. Они даже несколько раз прогулялись по окраинам Звука, и Мицки почти не нервничал — только крепко держался за Боруто. Постепенно, змеёнок всё меньше пытался грызть ногти и вскоре совсем перестал это делать — он сам стал цепляться за рукав Узумаки, когда нервничал. В первый раз, когда он взял тёплую ладонь солнца и переплёл с ним пальцы, Узумаки на миг застыл, а потом радостно улыбнулся и достал пару кусочков мяса. Змеёнок больше даже не пытался подносить пальцы ко рту. Боруто больше не красил ему ногти, и Мицки улыбался. Он гордился ещё одним маленьким достижением. Дальше всё было так же спокойно, тепло. Но однообразно. Настолько, что даже Мицки наскучило. Он стал ходить с отцом в деревню, совсем как «хвостик», держась за его руку или сидя на кресле, пока родитель решал вопросы — это было и то интересней, чем сидеть в подземельях. Шиноби отца были гораздо спокойнее и, возможно, послушнее, чем в Конохе, по крайней мере, при Орочимару и с Мицки вежливо здоровались, не приставали, а одна из секретарш, вообще, угостила леденцом. Змеёнок их вообще-то не очень любил, но взял, тихо поблагодарив, и залился таким румянцем, что девушка совсем восторженно заохала. Лицу было жарко, сердце колотилось, и он чувствовал себя совсем маленьким ребёнком, потому спрятался за отца. Совершенно по-детски. Орочимару тихо посмеялся. Было странно, но это такое тёплое чувство, что щёки горели ещё долго. Мицки ходил по деревне с отцом, иногда с Логом, у которого были поручения, а позже они с Боруто гуляли сами. Сначала обычно, но и это скоро наскучило. Хотелось движения. Чего-то интересного, и они стали исследовать Звук как шиноби. Носились по крышам и переулкам, заброшенным зданиям и складам, совсем как ученики академии или молодые генины, что только получили повязки и изучали свою деревню. Они смеялись, в шутку убегали от чуунинов и джонинов, что картинно их ругали — веселились, словно дети. Мицки смеялся. Было хорошо. До того момента, как на прогулке с Логом, он издали увидел Боруто. С его мамой и сестрой. Внезапно, он в полной мере ощутил, что есть ещё что-то, кто-то. Есть мир, помимо их пещер и Звука. У Боруто есть семья, а не только Мицки. Это абсолютно выбило из колеи — сильнее, чем когда он понял, что пробыл тут полгода. То, что у друга есть кто-то помимо него, било больнее, чем осознание, что прошло уже полтора года. И он совсем не знал, что со всем этим делать. Он так растерялся, точнее так поразился этому, что мысли просто ворочались в голове неясной массой, и он ни о чём не мог думать. И что-либо делать. Они с братом быстро вернулись домой, и до вечера Мицки просидел, не шевелясь, смотря в пустоту. Он был внезапно опустошён — будто всю радость вытянули. Он даже на Боруто не среагировал, точнее только больше погрузился в пустоту мыслей и тоску. Измученный он уснул, свернувшись под пледом и вцепившись в брата. Но утром он также был не в себе. Было очень горько и больно осознавать подобное, понимать, что нужно сделать — отправить его домой. Отпустить. Пусть Мицки с ним и необычайно хорошо, пусть Боруто вытаскивал его из кошмаров, но Мицки не может больше держать его тут. Хоть и очень хочется. Только боль и грусть сдерживать в себе не удавалось, и Узумаки вопросительно, но аккуратно заглядывал ему в глаза, ждал, когда Мицки поделится мыслями. Лишь после обеда он наконец-то нашёл в себе силы рассказать всё. Он говорил тихо и печально, Боруто слушал молча. Змеёнок еле сдерживал слёзы, когда закончил, а Узумаки тяжко вздохнул. — Я не уйду. Я хочу быть с тобой. — Смотрел он так, что сердце Мицки замерло, а в голове образовалась звенящая пустота. Этому уверенному взгляду голубых глаз невозможно не верить. В его решимости невозможно сомневаться. Сердце болезненно начало биться, и Мицки заплакал, обняв этого удивительного человека. Нет, не человека — Боруто его самое настоящее солнце. Мицки плакал, прижавшись к нему, и страхи уходили, когда тёплые руки гладили его по спине. Согревали и зажигали.