Разломы

      Двери распахиваются, и ТАРДИС рыдает Набатом.       

Бом.

      Настоящее мертво.              Оно вычерчивает красную полосу за ним, когда Мастер — всё ещё Мастер — сползает вниз по стене; его Время стелется по чёрному полу, разливается по ступеням, и ноги нелепо скользят по собственной крови, когда он рывком перебирается под консоль в центре и заменяет выжженную дематериализационную схему.       

Бом.

      Будущее сказало ему, что успеет выпить чашку чая, что будет скучать, что вообще будет…              Будущее — усталость; гадко сросшийся перелом, который исправляется через боль, и лишь сам Мастер имеет на это право.              Будущее мертво, и у них нет ничего общего — даже имени — только смерть.              Бом.              Он дёргает рычаг и забирается в кресло. ТАРДИС виснет вне пространства, не умолкает, плачет и плачет, плачет вместе с Временем, плачет с ритмом сердец, которые бьются в проклятом теле, и в голове, и качают кровь, и заставляют дышать и помнить, и вырезать бы каждое, и сжечь, и чтобы              чтобы              чтобы не было ничего более, что не контролируется им — Мастером — начиная с себя.              Но нет, нет, нет, нет, его мер достаточно. Должно быть достаточно. Вычищено, выправлено, вычеркнуто. Чёрная дыра — идеальный крематорий, гроб-корабль медленно втекающий в него, но… гарантии? Или же:              вернуться и вогнать своему будущему её же кинжал в оба сердца — для надёжности, а в горло — для красоты;       сжечь тело, развеять пепел в разных частях Вселенной;       сжечь каждую планету, по которой ступала её нога;       соскоблить ножом частицы её ДНК с Доктора, с рук Доктора, с губ Доктора, с… со всего Доктора, вывернуть его наизнанку, вытряхнуть, убедиться и       

Бом.

      Если Доктор жив.       

Бом.

      

Бом.

      Опасно, излишне, дело третьего плана. Ни к чему, если сейчас всё и закончится.              Бом.              Артронная энергия переливается между пальцами, просачивается сквозь скелет светом самых раскалённых звёзд, и не приносит ничего, кроме боли.              Мастер умирает — так пишут сканеры ТАРДИС снова, снова и снова.              Мастер уже мёртв, давно, в детстве и с каждой чужой смертью, и обратное этому неправильно — так молчит Доктор в предыдущую встречу, но всегда — думает.              Мастер должен быть мёртв, и быть кем-то другим, и быть с Доктором, потому что так п-р-а-в-и-л-ь-н-о — так верит, ошибается, смеётся, умирает будущее. И…              Мастер жив. «Его существование провально в своей сути, но вынуждено» — так говорили они в ярости, в страхе, в поражении, в отчаянье, неготовые стереть его из Матрицы. Они — низменные осколки былого величия, Рабы Времени, иные, трусливо покорные, вверившие судьбу Вселенной в чужие руки, руки изжившей себя Рухляди и ими же — в руки Доктора, в те самые руки, которыми он роняет даже себя…              Смерть так ненадёжна, когда дело касается их двоих. Это нужно решить. Может, всё же сейчас?..       

Бом.

      Набат сбивается, частит, и       

Бом.

      красный свет       

Бом.

      меркнет на несколько тонов.       

Бом.

      — Я прекрасно слышу тебя, — думает Мастер, наваливается на консоль, горбится под тяжёлым дыханием смерти, оу, да разве это боль, бывало и похуже, и тянется за ручным управлением. — И разберу тебя, милый мой корабль, на запчасти и соберу заново, если ты не прекратишь. Это не помогает. Я разве никогда не водил тебя будучи при смерти или мёртвым? Что за капризы?              {{{{ Исправить]]]] \\\\ \\\\−••• −−− •−•• −••−       

••• −− • •−• − −••−!!! Исправить!!!

      

[[[[[[{{{{ Выжечь }}}} {к{а{ж{д]у]ю]]]]]]]

      [?][?]Планету {? }{? }       

Критическое ~ ~~ ~~~~ ~~~~~~~ ~~~~~~~ ~~~~ ~~ oOQQQo

      

[х] [х] Систему [х] [х]

      

состояние````

      

{! }{! }Галактику[!][!]

      .       .       .       .              Бом.              Хаотичные ментальные волны обвивают на разных частотах, завязываются в узлы, противоречат, и Мастер устало скалится:              — Так соскучился? Обязательно, по порядку, — ногти впиваются в обивку на рычаге, — когда решим насущные пробл-              Ах, к чёрту, деликатно не выйдет.              Он резко, с животной ненавистью кусает себя за свободное запястье, и кожа с неправильной лёгкостью расползается под его зубами. Кровь медленно струится и не сворачивается. Она напоминает… о, да, её вкус ещё хранит шлейф последних недель — чудесных, вкуснейших, и как Доктор списывает все пропажи детей исключительно на происки киберлюдей-одиночек — очаровательная наивность. Или непростительная вера в ближнего своего. Вряд ли он определился.              — Стоит совместить. Последний пир, последний жест милосердия к природе, откатывающий прогресс на сотни или тысячи лет, — Мастер откидывается назад на спинку кресла. — Хочу кого-нибудь важного в истории на планетарном уровне... Как же жаль, что они каждый раз замещаются другими, быть настолько ничтож-              Свет гаснет, ментальное поле ТАРДИС выкидывает его              .       .       

гул пространства продавливает насквозь

      .       .              Бом.              

Смерть?              { { { { Другое. Нет данных. } } } }

      .       .       .       .              Мастер открывает глаза через вечность. Консоль надрывно пищит, координаты выписывают на мониторе пируэты: неисчисляемое непостоянное количество, нет, не может, оно немыслимое... Или Мастер не в состоянии осмыслить. Вздор.              Тело пытается пошевелиться, само, судорогой, болит — существует; поверхностное дыхание, тахикардия, раны... на месте; почка, запястье, кровь льётся, жидкая, не сворачивается, голод голод голод голод. Под ногой хлюпает...              Хлюпает?              Мастер смотрит вниз, пол залит... что? почему? В мокром глянцевом отражении играет белый свет ламп... уже голубой, о, нет, это он сам. Энергия выжигает изнутри, Мастер жмурится, снова открывает глаза: пол залит его кровью. Ровным слоем. Высота по каблук. Вся площадь консольной. Литры. Прошли часы, дни, больше?.. Очевидно смерть, но нет. Никакого покоя. Жив. Руки не чувствуют лица, лицо не чувствует пальцы, тянут, волосы короткие, не должны, рост не останавливал, ещё бы тратить силы на мелочи.              Корабль молчит, неправильно, лёгкая рябь ментального поля, но контакт отсутствует. Плевать, стабилизировать, взять управление полностью в свои руки, пока из них валятся искры и кровь. На экране хаотичные надписи, изломанные, перевернутые, без смысла. Слетевшая кодировка? Мозговая дисфункция?              Мастер выводит своё имя кровью на краю консоли. Читается. Мозг в порядке. Скорее всего.              Из иллюминатора виднеется — но не чувствуется — планета, минимум два спутника, одно солнце этой системы. Курс не изменить, ТАРДИС не отвечает, дрейфует и неминуемо врежется. Мастер хочет вырвать её душу, разодрать и впитать бесполезную сущность, что невольно, пойманная гравитацией, тащит его из одного заточения в другое — прямо к поверхности примитивного спутника. И, тварь, не включает щиты.              Мастер пытается связаться снова, рыщет по ментальному полю, хватается за гравитационные волны, нити временных потоков, но ощущает себя полностью слепым. Ничего, кроме базовых органов чувств. Ничего, кроме голода и боли.              Умирающая ТАРДИС, не слушаясь, врывается в атмосферу, как горячий нож в масло. Не приземляется — падает, дырявит купол, и верхние слои корпуса распадаются, моментально оплавляя всё вокруг себя. Шлейф из пылающих пней раскалывает золотые джунгли надвое.              Мастеру гореть не впервой.              Гореть, выползать из ловушки, лежать на чахлой траве; пялиться в искусственную черноту неба, во вкрапление звёзд, зияющих из дыры; умирать, не умирать — осточертело. Утомительно и до скуки обычно.              Неподалёку слышен стремительный бег.              Ох, не мешай, я страдаю.              Отвёртка оглушает — не убивает, нет, ему хочется самому, хочется впиться в живую плоть, разделись всю интимность момента смерти — и в нескольких метрах падает тело.              — Тшшш… Не двигайся, молчи, слушай.              Пробраться в слабоумную голову, вычленить информацию, подарить примитиву единственную возможность не прожить его никчёмную жизнь зря — стать съеденным. Разве не прекрасно?              — Не расстраивайся, молодой охотник, не повезло не только тебе, — Мастер наваливается на него и шепчет на племенном языке близко-близко к уху. — Не повезло всем.              Огонь лижет золотую листву, бежит по лианам вверх, и светит в этой тьме на километры. Но пока больше никого не слышно. Значит, есть время на… дополнительное веселье.              — Ваши легенды про звёзды совсем не миф, можешь увидеть их сам. Это просто чёрный купол, который построили люди. Другие, более развитые. Совсем чуть-чуть, — Мастер почти ласково поворачивает парализованную голову в сторону прорези в небе и вгрызается в беззащитную шею. — Я прикинусь вашим Богом, мы убьём людей, потом я убью всех вас, растяну на время своего прибытия, а после настанет дивный новый мир.              Он отстраняется и капает кровью на глупое лицо, обезображенное болью. Сдавленные болезненные хрипы такая бездарная скудная симфония, но чувства, которые они вызывают… Низменные инстинкты обострены, ощущение тепла под собой, циркуляция живой энергии, крови, такой сладкой, хочется раздавить, обнажить мясо, сжать до костей, рука заползает под жалкое подобие рубашки этого ничтожества, под ладонью бешено стучит его сердце, и Мастер набрасывается снова.              Кажется, это называют объятьями?              — Был бы ты почище, — пальцы разлепляют чужие губы, едва касаясь гнилых заострённых зубов. — Вы всегда такие грязные снаружи. Мерзкие оболочки, но внутри… Спокойных снов.              И Мастер вспарывает ему живот.              Горячее влажное нутро, поистине чистое, нужно всего только осторожно отодвинуть кишки, чтобы не лопнула какая-нибудь вонючая человеческая гадость, и вставить член под рёбра. Кровь заливает жёлтую траву и цвета напоминают о Доме. Сказка. Бесконечно горящий Галлифрей.              Спасённый Галлифрей.              Да чтоб он провалился уже.              С каждым вялым толчком усталость отзывается щемящей болью в мышцах. Может, стоило погодить с убийством, заставить сделать всё самому, но… ах, голод. Всегда голод. Даже этого едва ли хватит. Мастер выпивает тело до дна, рвано выдыхает, и медленное слабое насыщение накрывает его негой.              Вдали раздаются обрывки скудной примитивной речи и топот десятков ног.              Запоздалые мотыльки летят на огонёк. И огонь их ждёт.