Разломы

      [ВНИМАНИЕ]

      В красной темноте Доктор отплёвывается кусками дёсен, кровью, вспененной слюной. Зуб раздёрган, зуб расшатан, зуб надломлен и провёрнут. Голодные щипцы уже обглодали его до челюстной кости, но продолжают соскальзывать и соскабливать мясо и эмаль.              Стон отчаянья и битого стекла.              Доктор разбивает шкаф в дребезги, лекарства чехардой выпрыгивают с полок.              — Доктор, зачем ты…       Мысли эхом отражается от ментальных стен.       Вдох.       — Ладно.       Мастер выходит из оцепенения наблюдателя.              В осколке дверцы сверкают янтарные глаза.              — Доктор, — Мастер осторожничает. — Необязательно столь радикально… Как бы я не был предвзят к человечеству, но у них есть, знаешь, рентген. Прямо в этой больнице. Его достаточно, чтобы ответить на твой вопрос, может быть, ты не…              Он замолкает.       

      [ВНИМАНИЕ]

      

      [ВНИМАНИЕ]

             Но Доктор внимания не обращает. Щипцы снова погружаются в его рот.              Бесполезно.              Казалось бы, такая сладкая амбивалентность. Доктор начнёт истекать кровью. Это вкусно. Это его ослабит. Он будет кричать в безумии на свой зуб, каким бы тот не оказался. Любой из результатов его добьёт. Определённо уморительное зрелище. Или же они сгорят раньше? Это опасно.              И Доктор причиняет себе боль.              По заслугам.              Мастеру бы веселиться, но… нет. Совсем не весело.              Где же восхитительнейшее предвкушение развязки? Организм жалок. Молчалив. Он не разгоняет, не подсовывает азарт, цели и удовольствие от… чего-нибудь, чтобы Мастеру перестало быть так безразлично тоскливо. Просто… просто убей его, или себя, или одновременно, разве это так сложно?       

всегда сложно.

             Где реакция на происходящее, в конце концов?       

      [ВНИМАНИЕ]

             Потолок скучен, но Мастер бурит его взглядом. Из вентиляции продолжает тянуть опаленной человечиной.              Почему… почему запах едва отличим от.. него самого.              О, да, Мастер помнит.       Как сейчас помнит, как в огне лопалась его собственная кожа, как долго горит, но не сгорает прочная плоть Повелителей Времени, как становится ловушкой собственное обугленное мясо с оттенком мёда. Как же ему всегда хотелось придумать более долгую и мучительную смерть, чем эта… для него. Для Доктора. Для Всех Этих, Чьи Имена Он Презрит Называть.              Но, кажется, до этого не дойдёт.              Они вот-вот разделят смерть в огне, а Мастер сидит в оцепенении. И немного крутится в кресле. В совершенно отвратительном кресле. Но мысленно, конечно, сидит в оцепенении. А Доктор в зубах ковыряется. Ещё один его побег от проблемы.              Лучше быть просто не может.              Если камеры здесь ещё работают, и оставшийся учёный со спутника не-помню-как-зовут видит это, то он, должно быть, умирает со смеха. Ему же проще. Свидетеля подобного Мастер непременно бы убил в любом случае.              Но лучше бы он работал по плану и открыл эту чёртову дверь.              — Что я делаю?

Что я делаю?

                              ЧТО Я ДЕЛАЮ?!

Ч̵̝̬̬̜͛͐̕͢Т҉̡̫̠̳̳͚҇̓̀̈́͂̔О̸̢̱̪̩̊̃̕ Я҉̡̩̙͒̀͝ Д҉̜͈̏͒͂͗̃͢͡Е҈̢̭͕̯̑̔͠Л̸̣͉̬҇͆̇̊͑͆͜А̸̢̮̥̽͐̽̕ͅЮ҈̨̛͇̥̖̲̆̅͛̀̾? ̴̢̛̩͙̳͐́̊̚̚! ̶̨̛̩̖̇͊̑

      Ничего не делаю.              Разве это не то самое подчинение?              Время замедляется и ломается. Мастер вскакивает с кресла, ощущая адреналин и ток, и его бросает в крупную дрожь, которую стоит унять, если…       

      [ВНИМАНИЕ]

             Доктор,              безумная блеклая тень Доктора, задетая ментальной волной, оборачивается:              — Дымом пахнет. Здесь кто-то… почему я их чувствую, разве они не…              Может быть, у Мастера бы задёргался глаз, если бы тело Повелителей Времени было склонно к нервным тикам. Но Мастер никого не ощущает, кроме Доктора, остатков Доктора.              Может быть, Мастер бы первым разбил этот стеклянный шкаф его головой, но… эта тень даже не осознаёт, когда переходит с голосового на ментальный уровень. И ничерта не запомнит. И не помнит.              Играть с этим? Рисковать из-за этого? Умирать из-за этого?              Выть хочется.              А умирать — нет.              Пусть это осознает, что происходит. Нужно разобраться. Окончательно. Но сначала…              — Ты всё делаешь неправильно.              Кровь из его порванной дёсны каплями падает на пол. Зрелище затягивается. Мастер осторожно берёт щипцы из его руки. Никакой реакции в ответ. Кажется, Доктор скалится несколько секунд. Семь, двадцать один, двадцать семь, сорок два… о, ясно.              — Не можешь разжать челюсти?              Доигрался с собой, милый мой?              Доктор мотает головой. Нет, кивает. Путается. Неважно.              Мастер едва проводит пальцами по его мокрой от крови щеке.              Даже ударять не хочется.              Может ли боль от пощёчины сравниться с той, что пронзит Доктора, когда он, позже, уже в здравом уме осознает всё, что он сделал. Внутри ёкает только от мысли об этом. И Мастер будет рядом. И Мастер этот здравый ум ему подарит.              Мастер отходит к разбитому шкафу и лениво читает этикетки на немногих целых пузырьках. Мышца за мышцей в теле Доктора спазмируются всё сильнее, и он сползает на пол, буквально стелется в ногах. Ему надо противосудорожное, что-то релаксирующее, что-то успокаивающее. А что надо Мастеру? Устранить парадокс с собой. Убить Доктора. Убить себя. Исправить. Сломать. Создать. В разном порядке, в разное время, на просторах Вселенной и за её пределами. Бесконечно много. Иначе нет покоя. Не было. И не будет.              Мастер набирает лекарство в шприц. Хорошее лекарство. Оно его не убьёт. Даже не попытается.              Мастер опускается вниз к нему, к Доктору, такому жалкому, поблёкшему и потерянному. Уголок рта дёргается в слабой улыбке. И ничего нет для Доктора хуже, чем оставить его в живых.              И Мастер оставит.              Доктор молчит и ничего не думает, когда в его теле начинает расходиться препарат, а с потолка из вентиляции падает первая искра. Он прижимает к себе ослабшие колени.              Не стоит подавать ему руку. Не стоит быть близко. Мимолётная слабость, эмоциональные скачки. Желание. Хочется. Хочется его физически. Хочется его тело. Хочется его пробовать. Хочется быть уличённым. Мастер думает. Думает об этом. Здесь нет зеркал, но в глазах Доктора его собственные глаза отсвечивают ярко голубым.              Что именно имеет значение? Это соблазнительно. Давать доступ. Терять контроль, потворствовать своим низменным потребностям, но не они делают его Мастером, а власть над собой — то, чем он пренебрёг. Невежество в познании себя привело его сюда.              Воспоминания не вырезать, не все. Они оба знают об этом, иначе бы забыли друг друга ещё в Академии. Презренные рабы тел, иронично выжившие снова. Как будто… как будто это правильно. Мерзостно.              Поэтому Мастер подаёт руку. Доктор осторожно поднимается на ноги, и осколки стекла хрустят под ним.              Сегодня никаких благодарностей.              — Здесь работает камера, — Мастер вглядывается в бездушный объектив в углу комнаты. — За мной уже должен быть послан один из надрессированных дикарей. Они идеально открывают двери, помнишь же? И беседой могут развлечь, я видел, тебе понравилось.       Это правда. Он предусматривал несколько ситуаций, когда… ему понадобятся ассистенты или еда.              — Я должен был догадаться, когда… — Доктор осекается, соскользнув плечом по стене, — когда… опознал сильнейший гипноз.              — О, я дождался комплимента, как любезно. — Мастер рассматривает в руках перепачканные щипцы. Что-то в нём ликует, когда взгляд Доктор проясняется. — Признайся, эти её фразы были хороши: «Мы Вас так ждали!», «Как Вы добрались?». Последнюю, правда, зациклило про утечку и спутник. Я понадеялся на твоё любопытство, но-но-но-но… как жаль, как жаль, я хотел скормить её тебе в награду как полноценный ужин позже, а ты…              — Прекрати.       — …как типичный подросток не дождался застолья, схватив самое вкусное и вредное. — Мастеру приходится закрыть глаза, чтобы совладать в борьбе с приказом. — Ещё и сбежал в дурную компанию.              — Мастер, подожди, ты чувствуешь… Они, я их… они… там…              — Кто?       

[ВНИМАНИЕ]

      Стоп. Запах.              Мастер напрягается, что-то знакомое. Иногда он думает, что ощущение Времени и парадоксов не исчезло полностью, а видоизменилось. И сейчас он чувствует.              Кто-то.              Сигнал тревоги перемешивается с шумом за дверью. Оба замирают. Мастер до крови сжимает в руке щипцы. Он оказывается слишком занят собой и предвзят, чтобы разобрать в бреднях Доктора истинное предупреждение. Уже плевать.       

      [ВНИМАНИЕ]

      — Доктор, властью, данной мне Дивизионом, я приказываю вам открыть дверь и сдаться!       

      [ВНИМАНИЕ]

      Какой ещё, чёрт возьми, Дивизион?       Голос проникает прямо в голову, но контакт односторонний. Некто не пытается взломать его сознание, только беседовать. Непомерное давление. Если бы они захотели, даже Мастер бы сдался. Но почему-то не хотят. Доктор морщится и хватается за голову.       О, односторонний контакт со свидетелем, но не с обвиняемым. Доктор дёргано мотает головой.       

      — Доктор, я считаю до трёх. Сопротивлением ты только оттягиваешь свою казнь.