Я стану твоей силой

Берк Если бы она ответила на мой вопрос “да”, я бы не отпустил ее. Я бы точно увез ее куда-нибудь далеко, чтобы нас никто не смог найти. Или снова запер бы в своем особняке, удвоив, нет, утроив охрану, чтобы нас никто не потревожил. Вопреки здравому смыслу я бы не позволил уйти своей девочке. Мне было бы плевать на все и всех. Но она не сказала, что не хочет уйти. Айбике сказала, что есть то, что нужно сделать. И я не стал ей мешать. Хотя я чуть не сорвался, когда почти признался вслух, что люблю ее. Я все эти дни держался, чтобы не раскрыть свои чувства, и видел по глазам Айбике, что она ждала этого. Наверное, если бы я так и поступил, она бы решила остаться со мной. Но как я сказал Доруку, я не стану подвергать ее жизнь риску. Я хорошо знал, к чему могла привести жизнь с боссом. Поэтому я в обычном для себя одиночестве ехал домой, где меня уже никто не ждал. Айбике Меня еще никогда не раздирало столько эмоций, как в тот момент, когда Огулджан завел двигатель, и машина двинулась в сторону дома. Облегчение, что меня спасли. Разочарование, что меня забрали. Радость, что я вновь буду с семьей. Тоска, что я больше не со своей любовью. Счастье, что моим близким не придется беспокоиться за меня. Боль, что моему любимому придется забыть обо мне. И я искренне надеялась, что Берку удастся это сделать. Ради его же блага. Как бы это не ранило мое сердце. — Систер, все закончилось. Слышишь? Закончилось. Ты теперь с нами. Все будет почти как раньше, и больше тебя никто не тронет. Обещаю. Тысячу раз обещаю тебе. Я могла предположить, насколько подавленной и отстраненной я выглядела со стороны, раз Огулджан так судорожно пытался меня успокоить. Но каждое его слово вонзалось кинжалом в мою душу. Все закончилось. Все будет как раньше. Больше меня не тронет. Черт. Черт. Черт. Я оперлась головой об окно так, что пряди волос упали на лицо, прикрывая молчаливо скатывающиеся слезы. Мы больше не встретимся. Я больше его не увижу. Темно-рыжую шевелюру, веснушки, которые просятся их пересчитать, мощные плечи, словно моя защита от всех опасностей. Я больше не услышу его голос. Безумно низкий, с хриплыми нотами, густой и завораживающий. Я больше не прикоснусь к нему. Не почувствую этого тока от ощущения его кожи под своими пальцами. Я больше не вдохну его запах. Древесины, табака, бензина, который до сих пор витает в моем поврежденном сознании. Или… Ох. Его куртка. На моих плечах. Я ее не вернула. Мне стоило вернуть ее. Как я могла забыть? Она как защитная броня, которую Берк каждый раз надевает перед выходом в свой опасный мир. Как доспехи для воина. Как баррикада для революционеров на улице Парижа. Аллах, умоляю, помоги мне преодолеть все это. И прости меня, ведь я радовалась, что совершила эту кражу. Я поднесла одну руку к своему лицу, чтобы быстро убрать мокрые дорожки со своего лица, и вновь опустила ее на колени, теребя кожаный край куртки. — Айбике, пожалуйста, скажи что-нибудь. Скажи мне хоть слово. — Все в порядке. Я просто устала и хочу домой, — выдавила я из себя. — Мы скоро приедем. Мама уже ждет нас. Она все утро готовилась к твоему приезду… — Огулджан принялся тараторить, а я делала вид, что слушаю его. Его болтливость была моим спасением от неловкого молчания и способом избежать водоворота мыслей. Только глухая боль не оставляла меня ни на секунду. Мне хотелось зарыться в нее, погрузиться в эти глубокие мутные воды и плакать, но я пообещала себе, что продержусь до того момента, пока не закроюсь в своей комнате и рухну на кровать. Когда машина остановилась, я увидела в запотевшем от летнего дождя окне очертания нашего дома: знакомые красно-кирпичные стены, потемневшая от ливня крыша, белые занавески за деревянными окнами. Я не помню, как дошла до крыльца, поднялась по лестнице и зашла внутрь. Все, что я помню, это теплые объятия мамы и наши смешавшиеся слезы счастья и печали. — Мой ягненок вернулся! Моя красивая девочка… — мама расцеловывала каждую щеку и никак не могла остановиться. — С тобой все хорошо, Айбике, дочка? Тебя не обижали? Прошу, скажи правду. — Все хорошо, мама, меня не трогали. Я… Так, главное, не разрыдаться. Еще рано. — Я очень даже в порядке, — я убрала назад выбившиеся кудри. — А где папа? — Он… — мама хотела ответить, но ее перебил Огулджан. — Он на реабилитации. Будет завтра. Мама бросила мимолетный взгляд на брата, затем снова посмотрела на меня и кивнула, подтверждая его слова. Выглядело недостаточно убедительно для меня. — Как это? Папа всегда после реабилитации возвращался домой. Это же всего лишь физиотерапия, массажи и прочие процедуры, которые занимают несколько часов, — спокойно проговорила я, давая им шанс рассказать все, как есть. Они им не воспользовались: — Сегодня процедуры будут до восьми вечера, а завтра начнутся в семь утра. Врач сказал, что он может остаться там на ночь, чтобы лишний раз не ехать туда-сюда, — пробормотала мама. — Мама, скажи правду, — я развернулась, чтобы обратиться и к Огулджану. — Вы, оба, скажите правду. Что с папой? Что-то случилось? Я нервно сглотнула в ожидании ответа, которого боялась услышать. Не дай Аллах, что-то произошло с папой, пока меня не было. Или Огулджан обманул меня при звонке, и папа узнал о моем похищении? После чего ему могло стать плохо , и он… Он… Нет… — Ладно, мам. Надо сказать, — мрачно промолвил Огулджан. — Нечего говорить… — озлобленно бросила мама. — Вчера у него случился сердечный приступ, когда ему рассказали о том, где ты на самом деле… Я отчаянно замотала головой. Нет! Нет! Нет! Он не мог! Не мог меня оставить! Мои губы дрожали, руки хватались за плечи, впиваясь в кожу куртки, из легких выбили весь воздух. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Нет… Огулджан, мама, нет… — пролепетала я. — Только не говори, что он… — Ох, Аллах! Огулджан, ты сейчас и ее до приступа не доведешь! — мама дала подзатыльник брату. — С твоим отцом все хорошо, не волнуйся. Ему дали успокоительное, и сегодня показатели значительно улучшились. Завтра должны выписать. — Да. Завтра папа будет дома, — кивнул брат. Фух. Я выдохнула с облегчением, прекращая трястись. — Минутку. А кто ему рассказал обо мне? — успокоившись, задала вопрос я. Мама с Огулджаном переглянулись. — Айбике, дочка, давай ты сейчас немного отдохнешь, а потом мы на все ответим, хорошо? — мама погладила меня по плечу. — Нет. Я хочу знать все сейчас, — жестко обозначила я. — Говорите. Все говорите. — Ладно, — согласился Огулджан, проходя в гостиную и усаживаясь на диван. Мы с мамой пошли следом. У меня было предчувствие, что то, что я услышу, мне не понравится. Но мне нужна была правда и смелость, чтобы ее вынести. Тяжесть от куртки на плечах приятно успокаивала меня, давая ощущение защищенности. — Вчера приходил Джихан. Он был зол, что по условиям не мог забрать тебя и должен вообще уехать из Стамбула. Джихан приехал сюда и стал кричать, что имеет право остаться до тех пор, пока ты не будешь в безопасности. Он настаивал на том, чтобы поехать со мной. Идиот. Как будто это от меня зависело! Учитывая вспыльчивость и импульсивность Джихана, несложно было догадаться, что произошло дальше. Папа услышал его громкую браваду о вселенской несправедливости и жестокости Берка и захотел разобраться в чем дело. — Вместо того, чтобы придумать что-то вразумительное, этот дурак выпалил все, как есть. Короче, папу увезли в больницу, а я сказал, чтобы духу его больше не было в этом доме. — Уф, Огулджан! Ты не можешь без риска, да? — вырвалось у меня. — Джихан поступил ужасно, но он заместитель твоего босса. Ты должен об этом помнить, черт побери! — Айбике, давай без ругательств. Сколько раз надо повторять? — братец потер шею, что говорило о том, что я еще не все знаю. — И Джихан больше не заместитель. Его отец умер два дня назад, не приходя в сознание. Я закрыла лицо руками. Конечно, вот что подкосило Джихана. Он потерял часть семьи и свою опору. Неудивительно, что он так сорвался. — Значит он теперь босс? — нерешительно задала вопрос я. — Наверное. Я не знаю. Меня не было на посвящении, — пожимая плечами, ответил Огулджан. — Как это? Он не мог тебя не пригласить. Несмотря на все размолвки, ты же его друг! — воскликнула я. — Мы больше не входим в клан, Айбике, — неожиданно вставила свое слово мама. — Я ничего не понимаю… — нахмурившись, я смотрела то на маму, то на брата. — Джихан был вынужден уехать, чтобы ты вернулась к нам. Он это сделал, забрав всех, кто ему еще подчинялся. А мы не могли уехать из-за лечения папы и, все обсудив, попросили дать нам возможность остаться здесь, — пояснил Огулджан. — И он позволил? — сомневалась я. Просто так из клана не выйдешь. На наше счастье никто из моих родных не был присягнувшим солдатом, а солдаты обязаны служить до конца своих дней. Тем не менее, папа отработал на мафию почти двадцать лет. Он был в курсе многих вещей, и его не могли отпустить вот так. — Не сразу. Мы убедили Джихана, что нам нужно несколько месяцев для прохождения реабилитации, а затем мы свяжемся с ним. Пока будем здесь, — мама взяла меня за руку, будто не до конца верила, что я рядом. — Пойду накрою на стол. Ты, наверняка, проголодалась. Я почти не слышала, что она сказала. Меня интересовали лишь мои вопросы. — То есть он уехал? — тут я вспомнила об одном важном человеке. — Погоди, а Селин? Неужели она уехала, даже не попрощавшись со мной? Не дождавшись меня? Я поняла абсурдность сказанного, как только произнесла последнее слово. Конечно, Селин уехала. Как и все остальные. Это то, чего требовал Берк. — Она хотела, но не могла. Им нужно было срочно покидать Стамбул, — Огулджан уже заметно подустал от моих нападок, поэтому я решила закругляться. — Я могу ей позвонить? Дашь телефон? Ей сейчас нужна моя поддержка, — самое время осознать, что мой мобильник безвозвратно утерян. — Нет. У меня есть контакт только Джихана, и то, это на тот случай, когда нам нужно будет связаться. До этого времени мы условились, что не станем выходить на связь, — брат поднялся и направился ко мне. — Айбике, мы только вернули тебя домой, а ты уже спешишь другим на помощь. Пора подумать о себе.

***

Берк Мой дом всегда служил для меня убежищем. Такая берлога, куда можно засунуться и не высовываться, пока не понадоблюсь Фырату, Доруку или еще кому-нибудь. Где никто не будет меня доставать или трогать. Где никто не причинит вреда. Мое личное пространство. Безопасное место. На этот раз, вернувшись домой, я не смог провести там и пяти минут. Мне стало дико неуютно, и я тут же завел свой новенький Харлей и поехал буквально куда глаза глядят. Рев мотоцикла заглушал громкие мысли, витавшие в голове, и я в какой-то степени сбросил с себя этот груз дерьма, который висел с момента, как Айбике захлопнула дверцу моей машины. Я уже довольно долго петлял по запутанным дорогам Стамбула, когда вибрация от телефонного звонка заставила меня остановиться и достать смартфон. — Ты где бродишь? — сразу бросил Дорук. — С чего ты взял, что я не дома? — довольно грубо произнес я. — С того, что я дома. Точнее у тебя. Привез лекарство. — Что ты несешь? Я не болею. — Лекарство для твоей души. Дуй сюда, — он тут же отключился, давая понять, что отказ не принимается. Прежде чем развернуться, я хотел закурить и уже потянулся за пачкой, которая всегда лежала во внутреннем кармане, как осознал, что на мне нет куртки. Черт. Я отдал ее Айбике. Моя любимая кожаная куртка у нее. Ладно. Пусть останется у нее. Не то, что бы я сильно против. Где-то в закоулке моего подсознания меня даже радовала мысль, что у нее останется что-то мое. Возможно присутствие рядом друга поможет мне отвыкнуть от Айбике, которая больше не жила со мной. Не готовила на моей кухне. Не спала в моей постели. Не делала… Блять. Это просто невыносимо. Как я собираюсь выкинуть ее из головы, если ни на секунду не могу перестать думать о ней? Если я ужасно хочу ее увидеть. Если я ужасно хочу ее коснуться. Мне это нужно сильнее кислорода. Аллах, дай мне сил. И терпения. Не успел я переступить порог, Дорук тут же налетел на меня со стаканом чего-то явно алкогольного. — Пей, — приказал он. — Какого хрена ты тут делаешь? Снова прячешься от господина Акифа? — я взял напиток, но не спешил вливать его в себя. — Спасаю своего лучшего друга. Он в полной заднице, — Дорук приземлился на диван. — Меня не нужно спасать. И я не в полной заднице, — я сел рядом, по-прежнему держа стакан в руке. — В полной. Как же он меня заебал. Я хотел отвлечься, а Дорук только напоминал о том, что я так хотел забыть. Я наконец сделал глоток. Это был бурбон. Я не так хорошо разбираюсь в алкоголе, как Дорук, но я не мог не уловить знакомый вкус. Тот же бурбон, что тогда выпила Айбике вместо меня. Тот же бурбон, что она дала мне, когда обрабатывала мою рану. Твою ж мать. Ну почему все напоминает о ней? Почему? — Ты как? — услышал я сквозь пелену воспоминаний. — Хреново, — я залпом допил остаток. — Очень хреново. — Я попросил Фырата доложить мне, когда ты передашь ее. По правде говоря, я до конца не верил, что ты сможешь это сделать. Я и сам в это не верил. Мне постоянно приходилось делать то, от что не приводило меня в восторг, наверное, поэтому я в итоге в очередной раз просто пересилил себя. — Я очень надеюсь, что тебе никогда не доведется испытать то, что испытываю я сейчас. Я был разбит. Убит. Раздавлен. Растерзан. Все вместе и одновременно. Прокатись по мне бульдозер, и я бы не заметил. — Я не повторю твоей ошибки, поверь. Любить так сильно? — усмехнулся Дорук. — Мне хватает страданий в жизни. — Как будто любовь это выбор, — хмыкнул я. — Вот именно, что это выбор. Влюбленность — это не выбор. Это случайность. А вот любить ли, доверять ли, проникаться ли человеком — решаем мы сами. Тебе захотелось полюбить ее, — уверенно произнес он. Засранец. Знает, чем парировать. И хоть я и не выразил согласия, но где-то глубоко внутри понимал, что Дорук прав. Я хотел любить Айбике. Любить, потому что нуждался в этом. Айбике, потому что она была достойна, чтобы ее любили. И потому что она дала чувство защищенности. Эта хрупкая маленькая дьяволица, рядом с которой я мог быть кем хотел, а не кем должен. — Может насчет меня ты и прав. Но иногда любовь случайна. Посмотрим, что тебя ждет, — я взял бутылку со столика и налил себе вторую порцию. — Не дождешься, — заверил он. — Я слишком люблю волю. Я, в отличие от некоторых, предпочитаю свободу в жизни и разнообразие в постели. — Знаешь, кажется я только что вновь обрел смысл жизни. — Неужели? — Ага. Увидеть, как Дорук Атакул страстно полюбит ту, которая превратит его из гордого альфа-самца в жалкого подкаблучника. Посмотрим, что ты скажешь тогда. Дорук захохотал во весь голос. — Мечтать не вредно, Берк. Я не опущусь до твоего уровня. Странно, но такие философские разговоры о любви помогали мне абстрагироваться от реальности. Будто мы говорим о чем-то вымышленном, ненастоящем. На мгновение боль притупилась, и я снова залпом осушил стакан. — Все. Достаточно алкоголя. Я планировал разобрать кое-какие вещи у себя в кабинете. Да и вдруг нужно будет сорваться по делу, — пробормотал я, увидев, что Дорук собирался налить мне третью порцию. — Не нужно будет. Я договорился с Фыратом, что сегодня у тебя выходной, — отмахнулся он, все же наполнив стакан бурбоном. — Ты напиваешься, я контролирую. — Нет. Так не пойдет. Я не могу просто глушить чувства в алкоголе. — Я не говорю тебе закрыться и опустошать свой бар каждый день. Только сегодня. — Нет. Мне надо переключиться, а не зарыться, — я отодвинул стакан и вскочил на ноги. Если сдамся сейчас — проявлю слабость. Я не должен поддаваться слабости.

***

Айбике Еле запихнув в себя кусочек маминого пирога, я сослалась на усталость и заперлась у себя в комнате. Нехотя я сняла с себя куртку, открыла нижний ящик прикроватной тумбочки и, аккуратно сложив вещь, положила ее на дно. Туда же отправились “Отверженные”. Мне хотелось читать продолжение, зарывшись в куртку Берка, но это было бы слишком. Я никогда не смогу пережить расставание, если буду следовать этим разрушающим порывам, застревая в прошлом. Поэтому я просто собрала волосы в пучок и свернулась калачиком на кровати. Как же некомфортно лежать одной в постели. Я закуталась в плед, создавая иллюзию, будто меня кто-то обнимает. Будто меня держат эти сильные крепкие руки и прижимают к твердому телу. Будто я слышу ровное дыхание где-то над своей макушкой. Я так больше не могла. Я хотела к Берку. Я ужасно скучала по нему. Мысль о том, что я больше его не увижу, была словно молоток, заколачивающий гроб, где меня хоронят заживо. Раньше мне казалось, что писатели утрируют ощущения от неразделенной, потерянной или несчастной любви. Да, неприятно терять дорогого человека, но ведь это не конец света, правда? Тогда почему почему так больно? Почему так невыносимо тяжело? — Систер? — я услышала стук в дверь. Раньше Огулджан не утруждал себя и просто залетал в мою комнату без всякого предупреждения. Я усмехнулась, вспоминая, как однажды он чуть не снес мне дверь, открывая ее ногой. — Заходи, — позвала я, присев на кровати. Он зашел и сел рядом. — Никак не могу поверить, что ты здесь. Зашел, чтобы убедиться. — Я здесь, с вами, — ободряюще улыбнулась я, но выглядело неубедительно. — Вроде да, а вроде… В тебе что-то изменилось, Айбике. Словно ты не рада. Словно это не твой дом. Огулджан говорил правду. Я не чувствовала радости и не ощущала себя дома. Больше нет. Я так рвалась к семье, так по ним скучала, а в итоге я… разочаровалась. Нет, я безусловно хотела всех увидеть и все еще хочу встретиться с папой, но здесь я как не в своей тарелке. Как все вокруг внезапно стало таким чужим? — Мне нужно немного времени, чтобы отойти от того, что произошло, — я почти не лгала. — Понимаю, — Огулджан закивал головой. — Ты же знаешь, что можешь рассказать все, что угодно? Я могу сказать, но не думаю, что вы поймете. — Конечно. Я просто… — нужно было срочно перевести разговор в другое русло. — Меня съедает вина за произошедшее. Если бы я была внимательнее, ничего бы не случилось, и нам не пришлось бы выходить из клана. — Твоей вины здесь нет, Айбике. Если кто и должен нести ответственность, так это я. Проявил беспечность, которая стоила дорого. Хорошо, что все обошлось. Я подсела к брату поближе и обхватила руками колени, вытянув голову чуть вперед. — Ты не знал. Никто не знал, что так выйдет. Не кори себя, — я положила руку ему на плечо в знак поддержки. Огулджан повернул на меня голову и посмотрел с грустной улыбкой. Затем он перевел взгляд чуть в сторону и нахмурился. — Айбике, это что? — взглядом он указывал куда-то мне за спину. — Где? — я начала оборачиваться по сторонам, пытаясь понять, что брат имеет в виду. — У тебя на шее. Сзади, — уточнил он. Я схватилась рукой за затылок и поняла, что увидел Огулджан. От смены позы воротник рубашки съехал назад, оголяя кожу, покрытую засосами или укусами. Я не могла видеть, но хорошо помнила, что Берк оставил там свои отметины. Вот черт. Черт. Черт. — Это… — я не нашлась, что сказать, пытаясь поднять воротник повыше. — Это то, о чем я думаю? — Огулджан вскочил на ноги и прижал руку к лицу. Я не была уверена, что знала, о чем конкретно он думал. — Это ничего не значит, — пробормотала я. — Случайность. Аллах, как можно было быть такой дурой, чтобы ляпнуть подобное? — Ты держишь меня за идиота?! Думаешь, я не пойму, что это?! — взвинтился Огулджан. — Пожалуйста, не кричи! Мама услышит и придет сюда, — я пыталась утихомирить его. Ему еще можно было как-то все объяснить, но разбираться с мамой у меня не было никакого желания. — Тогда я жду правды, — брат нервно зашагал по комнате. — Черт, этот козел тебя изнасиловал? — Что?! Нет! Ох, Аллах, конечно нет! — поспешила я оправдать Берка, вскакивая с места. — Меня никто не насиловал! Я сама этого хотела. Мне было безумно стыдно говорить о таком с Огулджаном, но я не могла позволить ему думать плохо о Берке. — Нет. Ты не… — Огулджан закачал головой, отрицая услышанное. — Этого не может быть. Айбике, ты просто чересчур наивная и… — Я не наивная! — не сдержалась я. — Думай все, что тебе нравится, но я говорю правду. Я захотела. Я сделала. На этом все. Я не горела желанием раскрывать все подробности Огулджану. И вообще вести с ним беседу на эту тему. Я надеялась, что мне удастся поскорее замять неприятный разговор. — Ты не понимаешь, — он подошел ко мне и схватил за предплечья, заставляя смотреть на него. — Моя красивая сестренка, этот гад манипулировал тобой, чтобы взять то, что ему не принадлежит. Ты не могла этого хотеть сама. Все должно было быть не так. Меня злило, что Огулджан отказывался принимать мои слова. Я вырвалась из его рук и сделала шаг в сторону. — Нет! Это ты не понимаешь! Я люблю его! И я не жалею о содеянном, — немного успокоившись, я сбавила обороты. — Послушай, я знаю, как это выглядит со стороны, но я говорю правду. Ничего такого не произошло. Мы просто влюбились и поддались чувствам. Разве это настолько плохо? — Айбике, мы сейчас говорим о Берке Озкайя. Все знают, что он хладнокровный и жесткий. Босс одного из крупнейших кланов Турции. Очень опасный человек. Как, как ты могла влюбиться в него? — Он не такой, каким кажется. Это только оболочка. Оболочка, за которой скрывался заботливый и нежный человек, способный на милосердие. Но я не рискнула произнести это вслух. — У тебя что, синдром спасателя? Пытаешься разглядеть добряка в монстре? Или боишься открыто признать свою ошибку? — Огулджан! Ну почему, почему он не хотел мне верить?! — Так, ладно. Бесполезно тебя переубеждать. Ты не в себе, — я закатила глаза от его слов. — Я никому не расскажу о произошедшем. Но очень надеюсь, что ты не залетела от этого ублюдка, и скоро придешь в норму. Не дав мне бросить ему в ответ пару оскорблений, Огулджан пулей вылетел из моей комнаты.

***

Прошло три недели, а мы с братом продолжали находиться в натянутых отношениях. Он сдержал слово, и родители оставались в неведении, но сам Огулджан пытался игнорировать меня. Мама была занята поиском подработок, а папа устроился к одному из пациентов в больнице, с которым они вместе проходили физиотерапию, и работал с его бумагами дома. Сердечный приступ чуть замедлил прогресс в папином лечении, но врачи обещали хорошие перспективы. Я так и не смогла свыкнуться со своей жизнью дома. Несмотря на то, что мне удалось вернуться в лабораторию, любимая работа и семья не спасали от чувства одиночества, которое особенно сильно накрывало меня по ночам. Я беззвучно плакала в подушку, иногда зарываясь в украденную куртку, иногда прижимая к груди заветную книгу. Я так и не смогла прочесть ни строчки романа. В один из очередных безрадостных дней я вернулась домой с работы и, едва скинув с плеча сумку, услышала маму: — Айбике, ты пришла? Надо помыть посуду, я собираюсь готовить ужин. Я пришла уставшая и голодная. С абсолютным отсутствием желания делать что-либо, кроме как поглотить порцию сытной пищи и завалиться в кровать в дежурном порыве самобичевания. Почему я вечно вынуждена соглашаться на то, что мне не хочется? Без особого энтузиазма я все-таки помыла посуду, достала из холодильника остатки долмы и съела пару штук. — Хоть бы разогрела, — бросила мама, проходя мимо меня. — А то ешь холодное, как можно? — И так сойдет, — ответила я, убирая тарелку. Проходя мимо гостиной, я краем глаза увидела папу, который смотрел телевизор. — Неужели мой дорогой папочка сегодня не работает? — улыбнувшись и поцеловав его в щеку, я присела на диван. — Пораньше закончил и отправил документы с Огулджаном. Прошло уже минут сорок, а его все нет, — жаловался папа. — Наверняка, на обратном пути заскочил на какую-нибудь вечеринку. Ты же его знаешь. Папа едва заметно улыбнулся и кивнул. — Молодежь… А ты почему не веселишься? Все время работа — дом, дом — работа, — произнес он. — Дочка, ты так всю молодость растратишь на скучные вещи. — Почему скучные? Мне нравится помогать в исследованиях. Нравится приходить домой и слушать ворчание мамы… — Айбике, ты видела разделочную доску? Не могу найти, — вовремя послышалось из кухни. — На верхней полке за тарелками, мам! — крикнула я и вновь обратилась к папе. — Видишь? Стоило вспомнить. Он засмеялся. — Нравится сидеть с тобой и смотреть… — продолжила я. — Что это? Новости? Да, нравится смотреть новости. Я не лукавила. Мне действительно были дороги все эти вещи. Пусть иногда меня что-то и бесило. — Не неси чепухи, дочка, — папа продолжал смеяться. — Как тебе это может нравится? Давай, вставай. — Зачем? — Иди, развейся. Ты ходишь все время сама не своя. Позвони брату и поезжай к нему, пусть за тобой присмотрит. А лучше ты за ним присмотри, — подмигнул мне папа. Мне ужасно не хотелось проводить время с Огулджаном, но отказаться от заманчивого предложения папы я не могла. С тех пор, как я вернулась, мои вылазки из дома действительно ограничивались исключительно работой. Мама слишком переживала за мою безопасность и настаивала на том, чтобы я без надобности никуда не совалась. Я особо и не сопротивлялась. Но в тот момент я подумала, что возможно мне стоит начать вылезать из своей скорлупы. Хватит убиваться по тому, что уже не вернуть. Надо жить дальше. В первую неделю в Стамбуле Селин потащила меня в один бар недалеко от центра города. Место показалось мне вполне приличным, чтобы вернуться туда вновь. Папе необязательно знать, что я немного отклонюсь от предложенного им курса. Я решила, что брошу Огулджану смс-ку с адресом на всякий случай, но через пару часиков. А то примчится, когда я еще не успею сделать первый заказ бармену. Оказавшись на месте, я поняла, что не ошиблась с выбором. Был будний вечер, поэтому скопилось не так много людей, и контингент казался достаточно адекватным. Несколько парней порывалось купить мне выпивку, но я отказалась. Мало ли что мне могут подмешать. Я сама взяла себе сидр и уселась в углу, наблюдая за людьми. За барной стойкой сидело несколько офисных планктонов с пивом в руках — обсуждали какую-то финансовую ересь. Наверное, под градусом говорить о нечто подобном становилось веселее. За столом обитала компания студентов. Громкие ребята привлекали к себе много внимания, так что игнорировать их было трудно. Еще несколько девушек стояли в центре, поглядывая на офисных планктонов. Вероятно, пытались придумать, как бы зацепить мужчин. Неспешно прикончив бутылку алкоголя, я решила, что с меня хватит этого маленького акта бунтарства, и вышла из бара. Не успела я дойти до следующего дома, как меня окликнули. — Девушка! Вы, кажется, что-то обронили. Я прекрасно знала, что это неправда. Это просто был тупой подкат. Но я все равно обернулась. Зря. — Мне все равно, — сказала я, заметив троих парней. — Раз вы обернулись… Значит не все равно… Похоже, что они были подвыпившими, так как их речь была не особо связной. — Я лучше пойду, — я хотела ускорить шаг, но один из них преградил мне дорогу, вынуждая отойти к стене бара. Блин. Вот и выбралась ты из скорлупы, Айбике! Так и знала, что не стоило. Лучше бы лежала в своей комнате, заливая слезами несчастную кожаную куртку. — Куда спешить? — злобно ухмыльнулся один из парней. Все. Это тупик. — Вам очень нравится влипать во всякие истории, госпожа Айбике? — за спинами моих преследователей послышался знакомый голос.