Огонь и солнце, день чудесный!

      Сам не знаю, что творю. В голове взрываются мириады фейерверков, гулом отдаваясь в ушах. С силой жмурю глаза и цепляюсь за твою мантию, как утопающий. Что, если я открою глаза — и все пропало? Сделаю вдох — и захлебнусь?       — Ты прекрасен, — слышу хриплое в паре сантиметров от собственных губ. Губ, которые еще секунду назад…       — Можешь открыть глаза, Рон, не бойся, — шепчешь шутливо, а затем звонко целуешь в щеку.       Ресницы взлетают вверх сотней скоростных метел. Тут же ныряю с размаху в крученый финт Вронского, напрямую к зеленой траве твоих глаз. Моргаю несколько раз, пытаясь осознать наше шаткое положение. Кажется, я держу тебя на весу, и ты… просто блядски красив!       Невесомо проводишь ладонью по моей щеке, скривив рот в ломаной улыбке. Резко распрямляюсь, наконец-то сделав глубокий вдох: перед глазами заплясали темные круги. Слышу, как смеешься рядом.       — Видел бы ты свое лицо! — уцепившись за мой рукав, уже ты сгибаешься в две погибели.       — Ничего смешного! — выпаливаю, пытаясь отскочить от Гарри, как от огня. Но пальцы — языки пламени держат крепко, а смех долетает огненными искрами до беззащитной кожи лица, обжигая.       Наконец, выпрямившись, дергаешь бровями, смотря на меня в упор. Нервно сглатываю, все еще ощущая жар твоих пальцев на запястье — рукав дотлевает где-то на земле, осыпавшись угольями. Неровно обрезанные ногти чуть корябают воспаленную кожу.       — Это правда? — и почему слова вновь неконтролируемо вылетают из моего рта? — То, что ты сказал про чувства, — правда?       — Абсолютно, — легко киваешь, ладонью ведя выше к локтю — по телу бегут мириады мурашек. — А знаешь, что мне еще нравится? — в миг преодолеваешь разделяющее нас расстояние.       Нервно облизываю губы, уставившись в зеленый омут.       — Твои крепкие объятия, — берешь меня за руки и заводишь их себе за спину; ладонями ощущаю выступающие лопатки, — и жаркое дыхание, — произносишь в полуоткрытые губы, — и твой вкус, — наконец, невесомо прижимаешься, чтобы в следующее мгновение вобрать в рот мою нижнюю губу, посасывая.       Боюсь пошевелиться, затуманенным взглядом ловлю блики в очках, ресницы за ними едва уловимо подрагивают. Надо же, на твоих веках такие очаровательные венки: кожа тонкая-тонкая, и они проступают голубоватым узором, словно гжель на фарфоре под кистью искусного мастера. У нас дома стоит такой неприкосновенный набор посуды в серванте от какого-то дальнего родственника. В детстве я часто возмущался, почему нам нельзя из нее есть, завороженно смотря на красивейшую вязь рисунков, но сейчас, кажется, понимаю…       — А ты? — вкрадчивый голос застает меня врасплох. — Что ты чувствуешь? — распахиваешь свои невероятные глаза — до меня долетают брызги росы, тут же зашипевшие, стоило им встретиться с огнем.       — Шутишь? Вроде все и так ясно, — сконфуженно опускаю глаза в землю.       — Я хочу услышать это, — звонкое напротив, будто удар ложки по стакану.       — Глупость, — верчу головой из стороны в сторону, прикрываясь опаленными прядями волос. Что за чертовщина вообще происходит? Это не сон? Ущипните меня кто-нибудь.       — Упрямый, — тянешь, с удовольствием перекатывая на языке слоги, — это мне тоже нравится, — понижаешь голос до интимного шепота.       Чувствую, как из легких выходит горячий воздух — еще немного, и я задышу огнем, как дракон. Но пока только закашливаюсь от удушающего дыма твоих слов.       — Ты в себе, Гарри? — пытаюсь спасти нас обоих, пока мы не сгорели дотла.       — Как никогда раньше, — легко улыбаешься, обнажая зубы, — наконец-то я могу говорить то, что по-настоящему хочу. Я долго этого ждал, — произносишь ты на выдохе и вновь бросаешься в сизое пламя.       Наши рты сталкиваются, как две палки, одновременно брошенные в огонь, и разгораются в танце сплетенных языков. Ощущаю, как нещадно печет макушку и плечи — пламя добралось уже и до них. Твои раскаленные руки оставляют ожоги на шее.       Мир вокруг подернулся пеленой из пепла и вздымающихся в высь огненных искр. Помню, Гермиона рассказывала, что у какого-то народа есть забава — прыгать через огонь. Интересно, что становилось с теми, кто не допрыгивал? Чувствовали они то же, что и я сейчас?       — Мы сгорим, Гарри! — выпаливаю, оторвавшись от тебя, чтобы хлебнуть воздуха.       — Черта с два, — нетерпеливо притягиваешь меня к себе, вновь в горящий омут, — зря я что ли пил столько сока? — усмехаешься. — Потушим.       Языком проходишься по шее, зализывая ожоги. Подталкиваешь вперед, и я чувствую, как упираюсь во что-то твердое и… такое прохладное! Блаженно стону, то ли от твоих поцелуев, то ли от приятной прохлады. Чуть приоткрываю глаза и вижу, что мы находимся в тени одного из деревьев на берегу озера. Тяжелые, раскидистые ветви скрывают нас от всего остального мира и палящего солнца.       Выдыхаю, наконец позволяя себе немного расслабиться. Цепляюсь пальцами за шершавую, сухую кору за спиной, чувствуя, как пульсируют губы после твоих поцелуев. Ветерок с озера приятно холодит разгоряченную кожу лица.       — Не боишься больше? — уверенно выдыхаешь в шею, и это звучит скорее как утверждение, нежели вопрос.       — Мне хорошо, — слетает с языка какая-то чушь, впрочем, я уже давно перестал его контролировать. Разрешаю себе просто расслабленно стоять в твоих объятиях, ощущая спокойное дыхание в районе яремной впадинки.       — Знаешь, думаю, я перестану пить апельсиновый сок, — сонно бурчишь, утыкаясь носом в шею; удобнее перехватываешь руки у меня за спиной. Чувствую, как легко осыпаются на землю кусочки мха и коры от твоих движений, и это от чего-то действует еще более успокаивающе.       Такое ощущение, будто мы стоим в лесу рядом с Норой, вокруг ни души, и только птицы легко щебечут в ветвях о своем. Я частенько убегал вот так из дома послушать звуки природы, чтобы успокоить клокочущие чувства внутри, и сейчас ты — словно часть этого леса, то главное, что помогало мне прийти в норму. Я слушаю твое дыхание, ощущаю, как мерно вздымается твоя грудь, в лицо лезут непослушные вихры волос, щекотя нос. Приоткрываю глаза и расфокусированным взглядом ловлю синеватую воду сквозь темные торчащие прядки на твоей макушке. Хочется плакать от чувств. Не от злости или обиды, как в мои лесные вылазки, а от всепоглощающего спокойствия, теплой радости. Водная гладь ровная, лишь изредка она волнуется от легкого ветерка, и такой же спокойный я стою в твоих объятиях, ощущая, как колышутся волоски на затылке от мерного дыхания.       Хочется, чтобы так продолжалось вечно: чтобы дерево так же продолжало холодить спину, руки обвивать талию, ветви скрывать от солнца, а ты — спасать от огня, прикрывать собой, выдыхая спокойствие, уверенность в сизое пламя.       Вскидываю голову, борясь с накатившими чувствами, губы легко подрагивают. Я понял, что сам был огнем. Огнем, который чуть не сжег нас, наше возможное будущее. Как часто я уже делал так? Почему мне легче устроить пожар, выжечь все до основания, чем принять исцеляющее, согревающее тепло других? Я ведь даже не давал шансов. Никогда.       — Почему я? — спрашиваю сипло, вздрогнув на «я». Это по-детски, эгоистично, но мне плевать. Я хочу знать!       — Ты Солнце, — легко фыркаешь в шею, крепче сжимая в объятиях. — У маглов есть легенда про одного человека — Икара, который мечтал долететь до Солнца, он был просто одержим этой идеей.       — И что с ним стало? — в страхе сжимаю веки, ожидая ответ.       — Он был слишком самонадеянным, мечта заслоняла ему здравый смысл. Икар не долетел: его крылья расплавились от жара, и он рухнул в морские пучины.       В груди что-то оборвалось. Напрягаюсь, впиваясь пальцами в кору.       — Но мне незачем лететь до Солнца, как Икару, — берешь меня двумя пальцами за подбородок, — оно само спустилось в мои объятия, а я скрыл его в тенек, чтобы не сильно жгло, — смеешься, а затем оставляешь невесомый поцелуй на моих губах.       — Но Солнце всегда обжигает, — распахиваю в недоумении глаза, с опаской вглядываюсь в зеленые омуты.       — Не-ет, — тянешь, качнув головой. — Без Солнца не росли бы деревья, — любовно поглаживаешь ствол, на который я опираюсь, — цветы, трава. А без них мы бы не могли дышать. Понимаешь? Солнце — не огонь, отнимающий кислород, жизнь, оно порождает эту самую жизнь, вдыхает ее в нас.       Смотрю потрясенно в твое излучающее спокойствие лицо и не могу поверить тому, что слышу. Не огонь… Солнце. Вот как это для тебя.       — Теперь понимаешь, почему я не боюсь сгореть? — раскрываешь губы в широкой улыбке.       — Значит, Фениксы — дети Солнца? — говорю опять что-то несуразное, но ты улыбаешься еще шире, и в глазах мелькает понимание.       — И потому они восстают из пепла, как все живое под Солнцем! Круговорот жизни,— отвечаешь и вновь приближаешься ко мне для поцелуя.       — От тебя веет прохладой, будто ты какой-нибудь сказочной Бог ветра и свободы, — хихикаю в губы.       — Что ж, значит я точно буду удачливее Икара, — притягиваешь меня еще ближе; с неохотой отстраняюсь от прохладного дерева… Но постой-ка, разве у меня теперь не сам Бог ветра в личном распоряжении? Снова по-идиотски смеюсь.       — Теперь все будет просто замечательно, вот увидишь, — поднявшись на цыпочки, шепчешь прямо в ухо.       Сжимаю тебя в крепких объятиях в ответ, легко отрывая от земли на пару секунд. «Я верю, верю, как никогда и никому!» — хочется закричать в ответ, но ты смотришь так, словно уже прочел все мои мысли, будто знал их еще наперед, до того, как я сам их осознал.       — Так точно, капитан, — выдыхаю только это, устало склоняя голову на родное плечо.       — Остальное предоставь мне, — целуешь в ухо, нежно проходишься руками по волосам, и я окончательно успокаиваюсь, прикрывая глаза. — Под моим руководством ветер всегда будет дуть в наши паруса.       Все, черт возьми, просто обязано быть замечательно, но мне даже не хочется об этом думать. Сейчас мне хорошо, и я счастлив… Счастлив? Проверяю свое состояние, пытаясь понять, что чувствую, и замечаю, как в груди растекается тепло, будто мороженое на солнце, а на лице застыла широкая улыбка, так что уже сводит скулы. Пожалуй, я и правда счастлив!       Глубоко вдыхаю твой запах, и нежность заполняет разум. Слезы наконец-то проливаются из глаз, подобно спасительному дождю во время засухи. Будто мы двое давно потерпели крушение и умирали от жажды на шлюпке посреди бескрайнего океана, но вот Солнце сжалилось, ветер нагнал туч, и вожделенная влага обрушилась на наши головы.       Мы не сгорим, Гарри, нет. Теперь я знаю это наверняка. В твоих объятиях хоть на край света, хоть Икаром до Солнца.