Огонь и солнце, день чудесный!

      Солнце неприятно бьет в глаза; меня шатает как пьяного от этой духоты. С силой тяну за ворот, где пару минут назад красовалось оранжевое пятно. Выдыхаю, облизывая вмиг пересохшие губы.       — Чувствую себя по-идиотски, — раздается сиплое слева.       Поворачиваю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как ты сдуваешь падающую на лицо золотую прядь. Вздрагиваю. Исподлобья бросаешь на меня быстрый сконфуженный взгляд, и я с силой прохожусь рукой по лбу: пот застилает зрение. Или скорее твои огненные волосы ослепляют, оседают в сознании опавшей листвой.       Но на ощупь они совсем другие: мягкие, будто лисья шерстка. Я знаю — трогал, когда ты спал. И не раз, только, конечно, не скажу об этом.       — Эй, тебе не о чем переживать, все равно меня не переплюнешь, — пытаюсь отшутиться, нервно натягивая рукава на пальцы.       Вскидываешь недоуменно голову; золотой нимб на долю секунды всколыхивается, тут же вальяжно разваливаясь по плечам, словно сытая лисица. Сглатываю, перевожу взгляд ниже и падаю в васильковое поле твоих глаз. Я будто на самом деле чувствую свежий весенний аромат цветов, ощущаю на кончиках пальцев нежность их лепестков.       — Знаю, это глупо, но то, что ты делаешь, просто сводит меня с ума. Я… Я не могу так больше, — рыжие брови взлетают вверх встревоженными мандаринками, — если продолжишь… Даже не знаю, что может произойти, — запускаешь веснушчатые ладони в волосы, а я плавлюсь под солнечными лучами, которые отражает твоя молочная кожа.       — О чем ты, дружище? — стараюсь не поперхнуться воздухом, заметив капельку пота на твоем виске. Маленькая лазутчица медленно оглаживает овал чуть вытянутого лица. О-о-о, я отдал бы многое за то, чтобы сейчас на ее месте оказалась моя рука.       — Апельсиновый сок, — говоришь тихо, куда-то в ворот. Наклоняюсь чуть ближе в недоумении.       — Что-что?       — Ты постоянно пьешь этот блядский апельсиновый сок! — твои щеки стремительно заливает румянец.       Губы сами собой растягиваются в идиотской улыбке. Знал бы ты, Рон, что именно напоминает мне этот сок. При одном воспоминании о живительной влаге язык вновь проходится по сухим губам. Ловлю твой вмиг вспыхнувший взгляд: расширившиеся зрачки, зажженная спичка, брошенная в васильковое поле.       Усмехаюсь. Как ты предсказуем, Рон!       — Пожалуй, я знаю одно решение, — вглядываюсь в огниво напротив; невесомый пепел твоего сомнения долетает до чувствительной кожи лица. Отбрасываю его взмахом ресниц.       — Но для этого способа надо быть предельно честным, ты готов на откровения, Рон? — как камертон ловлю каждое твое колебание: пальцы, судорожно вцепившиеся в ткань брюк, бьющаяся на напряженной шее жилка.       — Это какое-то сумасшествие, Гарри, я как в бреду… — судорожно сглатываешь. — Ты чувствуешь эту духоту? Сегодня жарковато для середины весны, не думаешь? — цепляешься за галстук, будто хочешь им удавиться.       Хмыкаю.       — Посмотри, какое яркое Солнце, — говорю, не отводя взгляда от его алого лица.       — Да, пожалуй… Но я все еще ни черта не понимаю, — страдальчески разводишь руки, чересчур сильно прижимая плечи к ушам. Ты кривишься, и я отражаю это, ощущая почти осязаемую боль. Опускаю глаза к изумрудной траве.       — Я пью его, потому что он напоминает мне тебя, Рон, — выдыхаю легко, словно мановение ветерка.       — Что?..       Мне даже не нужно смотреть: внутренним взором во всех деталях представляю твой недоуменный вид. Наверняка выглядишь как всклокоченный воробей, угодивший в лужу.       — Апельсиновый сок насыщенного оранжевого цвета, а что в тебе есть похожего? — осмелев, подхожу ближе, встречаясь с обескураженным взглядом. — Ты рядом, но я не могу прикоснуться, — подношу ладонь к щеке, покрытой очаровательными веснушками, но задерживаю в паре сантиметров от розоватой кожи, — так что мне прикажешь делать? Топлю свое горе в соке.       Выдыхаешь резко, так, что я чувствую жар твоего дыхания на виске. Едва различимо дрожишь. Борюсь с желанием впечататься лбом в твою грудь.       — Что ты чувствуешь? — быстрое, будто боишься не успеть или, быть может... услышать ответ?       — Сейчас или вообще? — и как у меня хватает самообладания на шутки?       — Не юли, — серьезно, со сведенными к переносице бровями.       Цокаю, притворно закатывая глаза.       — Нравишься ты мне, вот что! — огорошиваю Рона своим уверенным тоном.       Отшатываешься на пару шагов, словно от раскаленной сковороды. Смотришь затравленно несколько секунд; вижу, как судорожно водишь взглядом по моему лицу. Стараешься понять, шучу ли я?       Не успеваю тебя разубедить, как рыжее пламя вдруг стремительно мелькает перед глазами. Мир наклоняется под неестественным углом, и я только и успеваю, что судорожно вцепиться в вожделенные волосы. Губы отдают болью — ты пьешь меня, как страждущий в пустыне, наконец отыскавший воду.       Сияющий золотом обод обрамил наши лица; чувствую на скулах, лбе, ушах мягкие, теплые пряди, поцелованные Солнцем.       Забавно, ведь и я теперь тоже, получается… поцелован Солнцем?       Мысли, подобно бабочкам, разлетаются во все стороны, и я сгораю в этом пламени, отдающем золотом и запахом васильков.