Кинотеатр
В Южном никогда не было никаких кинотеатров, так что все желающие посмотреть что-нибудь на большом экране ездили до ближайших нормально населённых пунктов. Машины, естественно, были далеко не у всех, так что с самого утра междугородние автобусы были забиты не только любителями больших экранов, но и бабками разных видов и мастей. Почти все с рассадой. Зимой с авоськами и в шубах, делавших их всех вместе взятых в два раза больше, следовательно и места они занимали точно так же больше. Именно поэтому зимой поток любителей кино из Южного уменьшался вполовину, ибо никто не хотел быть задавленным какой-нибудь бабкой с авоськой закаток. Хорошо, когда есть батя, а когда у бати есть машина — ещë лучше. На зимних каникулах всю компанию из Эдика, Степана, Коли и Кости в кино и обратно возил Родион, постоянно на это жалующийся. Ещë машина была у Изоленты старшего, но он был слишком бережлив и чистоплотен, так что иногда даже сына в неë не пускал, не говоря уж о толпе из четырёх-пяти человек, которых постоянно нужно было куда-нибудь отвезти. У Демида попросту не было времени рассекать туда-сюда — он всë своë время проводил в любимой адвокатской конторе, на которую горбатился уж как последние десять лет. «Нет, Коль, я не повезу вас в кино. Нет, Коль, я таки не могу уволится» На этом бати и их машины и закончились. У Эдика вообще в свидетельстве о рождении графа «отец» пустовала, так что ни того, ни другого у него не было. Бедный малый. С самого утра Эдик сидел как на иголках. Сегодня двумя последними уроками были изо и физкультура, а в прокат выходили новые голодные игры. Что это значило? Он был просто обязан прогулять последние два урока, чтобы попасть на автобус, набитый бабками, слава богу, без шуб, но пока и без рассады. На улице стоял март. Холодный, серый, грязный, мокрый. Низ штанин украшали пятна грязного растаявшего снега, в ботинках похлюпывало, а когда ночью ударяли морозы, все коллективно оказывались ничком на земле. Гололëд вещь такая. Страшная. В марте сбегать с уроков было страшно. Или в лужу шлëпнешься и придëтся идти домой, где тебя будут ждать бесконечные вопросы, или на льду поскользнëшься и развалишься на кусочки. Будет мимо проходить какая-нибудь физичка/химичка/не Геннадьевич и оттащит в медпункт, а там опять вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы. Коля разразился восклицаниями, что уроки прогуливать ни в коем случае нельзя. Мол, все мы по закону обязаны посещать учебные заведения нашей необъятной, а непослушание карается всем, чем только можно. Эдик послал его в жопу, Коля послал Телегина в жопу в ответ. На этом и порешали. Степан не видел совершенно никакого смысла в уроках физкультуры и уж тем более изо, так что на предложение Телегина согласился с радостью. А что Костя? По Косте было видно, что он был готов уйти хоть прямо сейчас. Лëню всегда брали за компанию, но, опять же, не из дружеских порывов, а из-за того, что Лëня выставит себя виноватым, только скажи ему об этом. «А это всë Масло!» «Правда? Какой ужас! Отправьте меня к директору и не подпускайте к обществу ближе чем на пару километров!» «Николай, Николай, Ко-о-оля» — протянул Эдик. Колю всë же уломали. Запасной выход, через который Эдик бегал расписывать забор, открывали где-то в середине апреля, а в марте бедная дверь была заметена сто раз растаявшим и замëрзшим снегом. Так что товарищам пришлось воплощать в действие более сложный и продуманный план, чем просто побег через задний двор школы. Эдик идеально копировал почерк и подпись своей матери — детям, а особенно Эдику, постоянно сваливавшему с уроков, это играло только на руку. Первым делом Лëня подходил к гардеробщице и говорил, что еë вызывают к директору, ничего не понимающая бабуля пожимала плечами и нерасторопно направлялась куда-то вдаль по коридору, Телегин членовредительствовал в раздевалке, пока другие в спешке накидывали на плечи куртки и натягивали шапки, после прятались на лестничной клетке, а Эдуард проворачивал схему с охранницей. Мол, здравствуйте, там в раздевалке заклинило вешалку и теперь я не могу достать свою куртку, а гардеробщицы нет. Помогите пожалуйста. Телегин заманивал охранницу в раздевалку, заставляя еë покинуть свой пост, тем временем своë укрытие покидали четыре маленьких преступника и, пролезая под турникетом, чтоб не вызывать слишком много шума, благополучно покидали двери учебного заведения. Охранница решала Эдиковскую проблему, он показывал ей справку и так же благополучно сваливал. Жаль, что пользоваться этой схемой можно было не так часто, ибо ни охранница, ни гардеробщица дурами не были и рано или поздно всë бы просекли. В сентябре, октябре и мае компания без проблем пользовалась запасным выходом, оставившим Лëне травму на всю жизнь. «— Сбегáете? — спросил невесть откуда взявшийся одиннадцатиклассник. — Нет! — пискнул до смерти испугавшийся Лëня, уже сто раз успевший подумать о том, что сейчас их поведут к Геннадьевичу, а потом к директору. — Это хорошо. Я в вашем возрасте тоже не прогуливал, а потом покатился. Вот, дети, контрольная по физике, а я здесь. Ладно, бывайте. — высокий парень огляделся по сторонам и просочился за дверь, через секунду уже скрылся за углом. — Пока! — пискнул Лëня.» В автобусе не было бабок, притоптанный снег блестел на солнце, Лëня влез в долги, так как отец снова лишил его денег на карманные расходы, а Эдик благородно дал ему в долг под пятьдесят процентов. Коля блаженно вздохнул и понял, что изо он, всë таки, прогулял не зря.Окно
Из окна квартиры Леонида Изоленты постоянно кто-то выглядывал. График нахождения лиц в окне был довольно-таки чëтким. С семи до двенадцати утра улицу разглядывала Лидия, с шести и до десяти часов вечера улицу разглядывал Степан, к семи подтягивалась Лидия и караулила с мужем за компанию. В основном высматривали вандалов, бомжей и Лëню. Не то, чтобы Леонида можно было причислить к бомжам и вредителям, но по мнению родителей за ним тоже нужен был глаз да глаз. Мало ли что он там делает. Как-то прохладным весенним днëм под Лëниными окнами проходили двое: длинный как шпала в заляпанной рыжей куртке и широкий в красной ветровке. Оба разговаривали отборным матом, будто смакуя каждое слово. К слову, о словах: больше щеголял разнообразием словарного запаса первый, живущий в такой обстановке, что каждый день он обязательно узнавал что-то новое. Второй поджимал губы и качал головой, как бы безоговорочно соглашаясь с первенством друга в этом нелëгком ремесле. Ремесле крепкого словца. Оба бесцельно бродили по посëлку и неожиданно встретились у шиномонтажки с гастарбайтерами, разговорились и дальше пошли вместе. Как раз таки, по подходу к дому Лëни Масла, между товарищами разгорелся ожесточённый спор о том, как же всë-таки правильно есть жвачку в круглых коробочках: откусывать от всего рулета или разматывать. Длинный утверждал, что откусывают только ненормальные, а широкий спорил, что откусывать вкуснее. Разматывают только слабохарактерные идиоты. Тем временем на третьем этаже как раз открылось окно и из него на улицу выглянул гражданин унылого вида с криво завязанным галстуком. Как только гражданин заслышал отборный мат, а после узнал ругающихся, он опëрся рукой о подбородок и со скучающим видом стал следить за траекторией движения товарищей, упорно направляющихся к его окну. Как только двое достигли нужной точки, гражданин откашлялся и спросил: — А вы случаем не знаете где Лëня? Где этот ваш Лëня товарищи не знали, но спор резко прервали и медленно подняли головы вверх. На них выжидающе пялились два болотно-зелëных глаза. Больше под окнами Лëни никто так громко не матерился. Холодный зимний вечер, на небе сияли яркие звëзды, кусты около помойки припорошены снегом, его по колено, подбитый снежком Костя ничком валялся в сугробе около песочницы, с улыбкой слушал радостные крики Телегина, запустившего снежком в Колю. Из окна на третьем этаже выглянула Лидия, параллельно что-то готовящая у плиты. Безразлично окинула пустым взглядом площадку, поморщилась когда Эдик на весь двор заорал: «Пиздец тебе, рыжий!» Оглядела площадку ещë раз, но почему-то так и не заметила Лëню, ушедшего гулять вместе с товарищами. Полное безразличие на лице женщины медленно начало перетекать то ли в волнение, то ли в негодование. Брови ползли то к переносице, то куда-то наверх. Бросив кухонную лопатку в сковороду с зажаркой, Лидия открыла окно, в лицо ударил холодный ветер, нос и губы в момент защипало. Лëни на площадке так и не наблюдалось. Только грузный Эдик скакал по сугробам аки горный козëл. Женщина высунулась из окна по пояс, снова поморщилась от Эдиковских восклицаний. Кажется, силиконовая лопатка начала плавится. Вот теперь Лидия точно была раздосадована. Хотя что уж там, она была зла. Захлопнула окно. Над плитой витал какой-то странный запах. Женщина принюхалась. И правда. В сковороде жарились морковь, лук и лопатка. — Ах ты! — Лидия молниеносно сняла сковороду с огня и выключила газ. Лопатка была почти в порядке, но какую-то часть морковки всë таки подпортила. — Что ж такое творится то, а? Стëп! — Да? — раздался тихий голос мужа из гостиной. — У меня лопатка в сковороде расплавилась, а твой сын куда-то с площадки пропал! Найду его — уши отдеру! — женщина с громким стуком чуть ли не бросила сковороду обратно на плиту. — Да? — Степан вмиг посерьезнел. Кажется, в этом простом «да» уже начали сгущаться всевозможные грозовые тучи. — Да «да»! Я пойду проведаю его где-то шатающуюся светлость, а ты, пожалуйста, отскреби остатки лопатки от сковородки этой несчастной. — Лидия вылетела в коридор, наткнулась на мужа с газетой. Тот уже встал с дивана, собираясь закрыть за женой дверь. Лидия наскоро обмотала шею шарфом, накинула шубу, чмокнула Степана в щëку, влезла в сапоги на меху и скрылась за дверью. Костя вылез из сугроба. Коля мутузил Эдика. Сбоку захрустел снег, рядом плюхнулся Степан. — Че как? — Да потихоньку. — Телегин козлина. Снег, который он мне за шиворот напихал, растаял. — Степан снял варежки, слепил снежок, замахнулся и бросил в сторону валяющегося в снегу Эдика. Не попал. В кустах маячил голубой пуховик Лëни. Его снова против воли закутали в сто слоëв одежды, как капусту, так что Масло предпочëл обстреливать Телегина из-за полуголых, но достаточно густо посаженных кустов. В таком не особенно поворотливом состоянии даже Эдик завалил бы его в какой-нибудь сугроб за пару секунд. Костя слепил снежок и запустил его в спину Изоленты. Лëня потерял равновесие и безвольно шлëпнулся в снег. Степан прыснул. У Кости с меткостью было получше. Следующим под натиском пары снежков пал Телегин, но вскоре воспрял духом и направился мстить убийце. По дороге задел плечом Лëню. Масло опять упал. Запищал домофон, из-за массивной железной двери выглянула Лидия. Ключи в еë ладони угрожающе позвякивали, пока она потрясывала полусжатым кулаком, снова разглядывая двор. Поморщилась от восклицаний Эдика, собирающегося прикончить Константина, так вероломно закидавшего его снежками, пока он увлечëнно фаршировал куртку Коли охапками снега. И вот он. Тот, ради кого она зажарила лопатку. Лëня как ни в чëм не бывало сидел в сугробе и старательно смахивал варежкой снег с разгорячëнного лба. — Так вот вы где, молодой человек! — Лёня повернулся к источнику шума. Прямиком на него двигалась взлохмаченная женщина в полурасстегнутой шубе, уже готовой слететь с худых плеч. Лёня, предчувствуя что-то неладное, напрягся и крепко сжал в руке тёмно-синюю варежку. — И где это мы были? Где это нас носило? — «Где»? Я всё время здесь был и никуда меня не носило. — Вот так значит? А почему тогда я столько раз в окно выглянула, а тебя там особо не наблюдалось, м? Ты давай, поври мне ещё, а я послушаю. Кому сказано было раз сто: не сметь уходить с площадки без родителей? Ты совсем необучаемый, да? — Лидия попыталась рывком поднять сына из сугроба, но пальцы лишь скользнули по ткани болониевой куртки, а Лёня всё также остался сидеть в сугробе. Вторая попытка тоже не увенчалась особым успехом — ногти скользнули по ткани, Лёня в сугробе. Женщина раздосадованно то ли рыкнула, то ли буркнула что-то нечленораздельное. Всё таки Лёню из снега выдернули, но уже за рукав куртки, грубо стёрли капли растаявшего снега с носа и левой щеки. — Домой. Отцу расскажешь где был, раз мне не признаёшься. — Но я в кустах- — Домой я сказала! — Ну за кустами я- — Лёню резко развернули за плечи. Больше Лидия слушать ничего не желала, только ещё раз звякнула ключами и кое как вытолкала неповоротливого сына с площадки. Впервые в жизни Изолента не попрощался с оставшимися на площадке одноклассниками. «Лошара» — изрёк Телегин.Комната номер три
Как говорил кто-то из классиков: правила созданы, чтобы их нарушать. Комнате номер три эта идея казалась довольно логичной и правильной, так что выговоры этим пяти счастливчикам делали постоянно. Итак, детский загородный летний лагерь «Чайка», река, лес, два корпуса и шесть отрядов. Четвëртый отряд с дурацким названием «Токийский дрифт» и с таким же дурацким девизом — двадцать пять десяти/одиннадцатилеток, двое из которых приехали из глуши, о которой товарищи по отряду слышали впервые в жизни. Зато хоть что-то новое в области географии узнали. А вот и те самые счастливчики, оказавшиеся в комнате номер три и нашедшие общий язык в побегах с общелагерных мероприятий, бойкотировании отбоя и наглого купания в речке за забором: одиннадцатилетний короткостриженный голубоглазый и уж очень высокий Андрей, его друг детства — абсолютная ему противоположность по имени Слава, десятилетний Витя с чëлкой до Китая, мечтающий стать самым лучшим в мире футболистом, а так же уже давно знакомые нам лица — зеленоглазый рыжий Коля и бледный вечно уставший Степан. Главными инициаторами и заводилами в этой компании были Слава и Витя, Андрей же уродился человеком тихим и довольно флегматичным, но уж очень ненавидящим правила. Коля, почувствовав себя наконец-таки свободным, счастливым и независимым, пустился во все тяжкие, поддерживая любую (даже самую безбашенную) Славину или Витину идею. А Степану было просто лень. Особого кайфа в этой истории он не видел, так что просто ходил хвостиком за лучшим другом. Самым любимым и, наверное, самым безопасным видом саботажа против лагерного устава было бессовестное игнорирование отбоя. Вместо здорового сна третья комната предпочитала рассаживаться в кружок и рассказывать друг-другу что-нибудь до одури страшное, попутно шурша фантиками от запрещëнных в лагере шоколадных конфет. Как только в коридоре отключался свет и вожатые расходились по своим комнатам, город засыпал и просыпалась мафия с фонариками наперевес. Одно, что ты рассказываешь про маньяков, другое, когда во время рассказа твоë лицо снизу ещë и фонариком подсвечено. Жуть. Истории про жëлтые занавески и зелëные глаза, которые бегут-бегут по стенке уже мало кого интересовали. Почти каждый отбой в стенах палаты воцарялись творчество и изобретательность. Чем лучше фантазия — тем интереснее, а главное — страшнее. Если пугливый Андрей так и не уснул до самого подъёма, то это твоя личная победа и ты можешь ей гордиться. Итак, готов представить вашему вниманию широчайший диапазон страшилок комнаты номер три. От самых идиотских, до самых страшных; от самых коротких, до самых длинных. Да… Я чувствую, что вам очень хочется чего-то простого и банального, чего-то известного абсолютно каждому ребëнку, кто был рождëн на территории нашей необъятной. Тогда представляю вамГроб на колëсиках в новом прочтении
Однажды мама, уходя на работу, сказала дочке: — Никому дверь не открывай! Через некоторое время зазвонил телефон. Девочка была социофобкой и трубку не подняла. Спустя пять минут позвонили снова. Девочка подумала: «Да ну его нафиг», трубку не подняла. Девочку уже крайне задолбала реклама окон и орифлейм по телефону. Позвонили девочке в третий раз. «Ну я вам сейчас покажу кузькину мать, гады прилипчивые!» — подумала девочка и ответила на звонок. — Не нужны мне ваши окна! — заорала в трубку девочка. На другом конце повисло неловкое молчание. Через пару секунд кто-то робко заговорил: — Девочка, девочка, там это… гробик на колёсиках ищет тебя. Он уже нашёл твой город. — Какой к чëртовой матери гробик?! — девочка бросила трубку. Через некоторое время опять зазвонил телефон: — Это опять вы?! — Девочка, девочка, гробик на колёсиках нашёл твою улицу и ищет твой дом. — Да идите вы в задницу! — девочка сбросила трубку. Опять зазвонил телефон, но девочка трубку уже не брала. Тогда радио включилось само собой и сказало: — Девочка, девочка, гробик на колёсиках нашел твой этаж и квартиру. Тут же раздался звонок в дверь. Разъярëнная девочка вышла из своей комнаты и посмотрела в глазок, но никого там не увидела. Поэтому она открыла дверь. Гроб на колёсиках въехал в комнату. Девочка открыла шкаф, схватила со второй полки лом и расхреначила гроб к чëртовой матери.
Вторым (и самым простым в плане исполнения) способом нарушить лагерный устав было воровство хлеба, ложек и яблок из столовой. Если с хлебом и яблоками всë было понятно, то вот ложки тырились чисто из-за того, что больно уж руки чесались напакостить. Впрочем, Витя всех уверил, что ложки им нафиг не нужны и в конце смены они вернутся туда, откуда их спëрли. В итоге одна из тех самых ложек лежала в ящике на кухне Майоровых уже почти как год. Насчëт Коли Степан не знал. Скорее всего перед предательским отъездом посреди смены он оставил все свои ложки где-то в медпункте. «Да дрыхнут они уже. Пойдëм.» — раздалось за закрытой дверью. Вожатые и воспитательница в тот вечер разошлись по комнатам намного раньше. — Больно сегодня луна красивая. Пойдëм посмотрим? — Степан скинул одеяло и сел на кровати, оглядел скрытую в сумраке комнату. Четыре холма, покрытых одеялами, признаков жизни не подавали. Наконец-то из-под одного из одеял раздалось глухое: «Не, я пас. Я спать. Идиотская эстафета.» К великому сожалению всей комнаты, эстафеты им избежать не удалось, заставили бегать со всем лагерем. Да ещë и следили так пристально. Одеяло на кровати около окна зашевелилось, из-под него выглянул Витя и точно таким же уставшим голосом отрапортовал, что он вынужден отказаться от этой не особо интересной авантюры. — Коль? — Да. — Пошли, а. — Чëрт с тобой, золотая рыбка. — Коля нехотя слез с ужасно скрипучей кровати, влез в тапки и медленно направился к окну. Степан осторожно раздвинул пыльно-розовые жалюзи и осмотрел территорию на наличие каких-нибудь там вожатых или, не дай бог, директора. Чисто. Майоров поднялся на носках, схватился за пластиковую ручку, открыл окно и аккуратно снял москитную сетку, положил рядом с собой на подоконник. В лицо ударил свежий ночной воздух, от запаха скошенной вечером травы и влажного песка на берегу реки будто бы закружилась голова. — Окно не вздумайте закрыть. Ответа не последовало. Кажется все уже радостно смотрели десятый сон. Момент и два преступника в пижамах и тапочках уже стояли посреди клумбы, сплошь засаженной петуниями и прочей зелëной гадостью. Среди деревьев вдалеке под мягким лунным светом поблескивала гладь реки. От неë мальчишек ограждал невысокий забор, через который постоянно перелетал мяч волейболистов, играющих на площадке неподалёку. Территория лагеря как бы спускалась под горку и в итоге вышло так, что на футбольное поле можно было смотреть сверху, сидя на одной из лавочек около корпуса досуга. Вожатая пятого отряда рассказывала, что однажды какой-то мальчик кубарем скатился вниз по склону и врезался в кучу футболистов, обсуждающих план следующей игры. Вроде как все в этой истории остались живы-здоровы, но теперь бордюр перед склоном дети обходили за пару шагов. Коля перешагнул через кусты. — Куда пойдëм? — Пошли на лавочке около поля посидим. — Степану нравилось это место. Одна из дальних лавочек была полностью скрыта в кустах сирени, так что туда постоянно кто-то бегал целоваться. Неделю назад девочка из их отряда случайно наткнулась на вожатого первого отряда, похожего на Иисуса, в обнимку с кудрявым вожатым второго. — Слушай, а как ты вообще понял, что тебе Вика нравится? — Я? — Ты. — Странные какие-то вопросы у тебя… — Майоров обогнул лестницу, ведущую к футбольному полю, как-то аморфно пнул валявшийся на дороге камешек. Тот укатился вниз по склону. — Понятия не имею. Ну у неë глаза красивые. Серые такие. Меня аж наизнанку выворачивает, когда я в них смотрю. — Степан замолчал. Подумал с пару секунд. — В смысле, внутри всë переворачивается и ещë голова кружится… Голос у неë приятный такой, спокойный, а когда она хочет вмазать Телегину, то он срывается и становится ужасно писклявым. И две косички еë эти дурацкие. Идут ей ужасно. А что? Неужто понравился кто? — лунный свет забликовал в сощуренных глазах Майорова. — Неа. Просто интересно. — Жаль. — Ну почему жаль то сразу? Степан пожал плечами и медленно опустился на облупившийся лак. Коля присел рядом. Их действительно со всех сторон окружали кусты — мальчишки были надëжно скрыты от чужих глаз. Футбольное поле будто светилось в холодном лунном свете, около ворот валялся брошенный мяч, от него тянулась длинная чëрная тень. Коля откинулся на спинку скамьи, но буквально сразу же зашëлся в сухом кашле. Последние два дня Брофловский периодически подкашливал, но в этот раз ситуация выглядела намного серьёзнее. — Блин, чел. Тебе точно не нужно было в речке этой плавать. Ты как? — Коля давным-давно прославился на весь класс своим никудышним иммунитетом. Каждую осень, зиму и весну Брофловский регулярно пропускал школу по болезни, так что окунаться в ледяную воду по самую макушку было весьма неразумным решением с его стороны. Степан подтянул ноги к груди, со ступни слетела вьетнамка. — Нормально. Жить можно. Меня знаешь что больше волнует? Меня мама сюда с таким скрипом отпустила. А если я окончательно заболею? Тогда в следующем году меня точно никуда не отпустят. — Коля тоже закинул ноги на лавку, сел по турецки. — Ой, да всë с тобой нормально будет. Сходим завтра в медпункт. Они тебя там в момент подлатают. — толкнул плечом. — Смотри вон какая луна огромная сегодня. — Ага. — Коля задрал голову вверх. Луна в самом деле была необыкновенно большой и удивительно яркой. Казалось, протяни руку — и коснешься ее шершавой поверхности. Луна была так близко, что Коля, находившийся внизу, мог бы коснуться ее пальцами. Если бы захотел. Его охватило странное умиротворение. — Давай завтра на мандалы наконец-таки сходим. Если мама узнаёт, что я тут присмерти, то сразу домой отправит, а мне надо ей эту штуковину доплести. — Окей. Пойдëм обратно? — Давай ещë немного посидим. Через четыре дня Коля уехал домой.Как Костя учился вязать, а Степан узнал, что если молчать, то можно и за умного сойти
После того, как Миша вручила Косте спицы и моток шерстяной пряжи и попутно оскорбила несчастную трудовичку, Маккаренко честно пытался научиться вязать самостоятельно. Даже в школьной библиотеке откопал книжку: «100 видов рукоделия для начинающих», но это привело лишь к тому, что на Костином запястье левой руки появилась ещë одна неглубокая царапина. Надо же было умудриться в порыве злости поцарапаться не особо-то и острой спицей, но Костя смог. Костя может себе позволить. Спасибо, что хоть не глазом на неë наткнулся, а мог бы. Степан уныло шлëпал ложкой по холодному омлету с таким же холодным сероватым горошком. Стакан с его, а заодно и Эдиковским какао уже давно опустошил Костя. Скорее всего сейчас и омлет перекочует к недоедающему льготнику. Льготник поднял стакан над головой. «15» — гласила надпись на донышке. Степана пихнули в бок. — М? — К тебе сегодня можно? — Костя стянул шарф с лица и отправил ложку с остатками Эдиковского омлета в рот. — Ты зайти что ли хочешь? Костя, жуя, кивнул. — Ну ладно, пошли. Коль, а ты хочешь? — Степан отодвинул от себя тарелку с омлетом. — Я не могу. Мама тащит меня на день рождения какой-то тëтки. — Коля отпил из стакана. — Фу. Ну и гадость. Колин гранëный стакан тоже отъехал к Косте. — Жаль. — А Миша дома будет? — раздалось сбоку. Костя подтащил к себе тарелку Степана и принялся за его унылый горошек. — А Миша-то тебе нахрена? — Степан удивлëнно двинул бровями. Его с какого-то хрена променяли на сварливую старшую сестру. — Мне к ней надо. — промычал Костя — с горошком было покончено, теперь он запихнул в рот чуть ли не весь Степанов омлет. Спереди послышался не то всхлип, не то шмыг. Телегин картинно утирал несуществующие слëзы, льющиеся по щекам. — Эх. Вырос совсем наш мальчик! Вот уже к чужим сëстрам на свиданки бегает. Плохой, разве что, выбор. Плохой. — Заткнись, Телегин. Это ты плохой выбор, а моя сестра хоть и дура, но уж точно получше тебя будет. — Фи. — ответил Эдик. Костя застегнул молнию на куртке. — Не могу я на тебя смотреть, чел. На улице конец октября, а ты в зимней куртке — Степан, в отличии от друга вообще никогда не мёрз: даже зимой он спокойно мог ходить без шапки и радоваться жизни. — Мне холодно — пробубнил в шарф Костя. Друзья-товарищи упорно не могли уяснить, что мало того, что теплообмен у Кости хромал на обе ноги, так у него попросту больше не было никакой верхней одежды. Болоньевые штаны, да парка в заплатках — этот наряд на любое время года — всё, что у него было. А вот летом и поздней весной к превеликому огорчению в куртке было уже не походить, так что она сменялась джинсами с дыркой на коленке и безразмерной кофтой с капюшоном. — Ладно, двинули. — Степан поднял с пола печально выглядящий красно-синий рюкзак, из которого постоянно что-нибудь да и вываливалось. Вот и сейчас на пол шлёпнулась тетрадка по математике, а сверху аккуратно приземлились два цветных карандаша и упаковка от бабаевского тёмного. Степан был чуть ли не единственным ребёнком, кто реально ел горький и тёмный шоколад и вроде как даже наслаждался. — Ладно, не двинули. Степан опустился на колени — из рюкзака выкатилась полупустая бутылка воды. Чертыхнулся, бросил рюкзак рядом с чьими-то туфлями и потянулся за бутылкой. Внезапно и очень неожиданно, как в каком-то дешёвом кино, об его вытянутую руку запнулась девчонка из «б» и чуть не наткнулась глазом на крючок вешалки. Костя облокотился о стену. Это будет долго. Теперь на Степана кричала испугавшаяся до смерти девочка. Во время девчачьей тирады каким-то макаром Майоров умудрился рассыпать половину своего пенала по полу, кто-то встал ногой на синюю ручку, та, естественно, сразу же приказала долго жить. Пара карандашей и одна линейка разлетелись в разные углы раздевалки, подпнутые толпой зашедших в раздевалку пятиклассников. — Чёртово дерьмо. Бляха-муха. — Степан запихнул бутылку и тетрадку в рюкзак, сгрёб в кучу валяющиеся неподалёку карандаши и таким же резким движением затолкал их к остальному хламу, месяцами копившемуся где-то на дне сумки. — Пошли. Костя помахал Лёне, прыгающему вокруг горы курток в попытках снять с крючка свою. Масло чуть ли не зубами вцепился в Эдикову ветровку, та слетела с вешалки и потащила за собой мешок с обувью, за мешком на пол шлёпнулось тонкое пальто Вари. Места в раздевалке начальных классов было критически мало, так что всем приходилось вешать куртки друг на друга. Лёнина ветровка как раз была похоронена где-то в сердцевине этого курточного чудовища. Геннадьевич объяснял всю ситуацию тем, что «понарожали по объявлению». Лёня с Серёжиной курткой на голове помахал в ответ. Буквально в ту же секунду сбоку раздалось шепелявое: «Спасибо, Лёнь» — Серёжа сдёрнул с Изоленты свою куртку, накинул на плечо и так же неожиданно, как и появился, исчез в цветастой куче в поисках пакета с обувью. Степан хмыкнул. Вот он плюс вечных опозданий — твоя куртка будет висеть на чужих, хотя при этом значительно повысится процент того, что в итоге её свалят на пол. Костя пнул ногой валяющийся на каменном полу Степанов текстовыделитель, тот проскользил из раздевалки к противоположной стене с фотографиями лучших учеников (удивительно, что они вообще были) и отлетел ко входу на лестницу. — Костя, блин. — Майоров несильно пнул Маккаренко по ноге, зашуршала бахила — Костина сменка уже который день была сдана в аренду Вите Симонову из «в». Тот постоянно забывал свои туфли где попало, а потом ходил по школе, шурша синими бахилами. Полтора месяца назад он в который раз забыл дома сменку, но благо в раздевалке ему подвернулся Костя, который согласился одолжить на день свои туфли. В благодарность Витя выудил из кармана две бумажки по сто рублей и всучил их Косте. Последний раз видевший такие деньги полгода назад Костя сразу же предложил Вите заключить контракт. Если Витя в очередной раз профукает сменку, то он в любой момент сможет поймать Маккаренко в раздевалке и отжать у него пакет с туфлями. В итоге сошлись на банке колы, десяти жвачках по рублю и пакете крабовых чипсов в неделю. Где-то сзади раздался победный крик Лёни — он добрался до своей ветровки. Погода стояла довольно ветреная, Родион как всегда не особо спешил за сыном. Костя подтянул шарф поближе к глазам. Оба стояли молча. Степан ковырял выбоину в асфальте носком ботинка, та крошилась на мелкие кусочки и разрасталась в диаметре даже от самого нежнейшего прикосновения. «Вот это качество» — подумал Майоров и как следует подопнул край дыры. От асфальта откололся приличный такой кусок. Тошный какой-то день выдался. Пасмурно, ветер, за завтраком опрокинул на себя тарелку молока, потом минут двадцать угрохал на поиски новой одежды среди куч хлама, валяющегося по всей комнате. В итоге натянул вместо залитой молоком рубашки Родионов свитер, воняющий табаком, а на брюки, если так можно выразиться, плюнул и потёр. Не хватало ещё у отца штаны одалживать. Опоздал на математику — прогулялся до директора, заодно рассказал ему почему это от четвероклассника несёт куревом за три версты. В туалете сломался кран у раковины — опять облился. Вика поссорилась с Варей, но наорали почему-то на Степана. И этого всего как будто было недостаточно. Костя променял его на Мишу. Сказка. «Тьфу» — подумал Степан и ещё раз хорошенько вдарил по выбоине.***
Родион выдернул ключ зажигания и похлопал ладонями по рулю. Жигуль заглох. — Ну что, мальчики, вываливаемся. — оглядел салон: сорвал выдохшуюся ёлочку с зеркала, вытащил из бардачка пустую пивную бутылку. Костя подтянул к себе рюкзак, потянул за ручку и толкнул дверь салона. Не поддалась. Толкнул ещё раз. — Дёргай сильнее, салага. Этот кусок железа постоянно где-нибудь заклинивает. — Родион толкнул дверь со своей стороны и спокойно вышел из салона. Собрав все свои силы в худощавый кулак, Маккаренко приложился всем весом на ручку, пихнул дверь и чуть ли не кубарем выкатился из машины. — Господи. Ты жив? — Степан отпрыгнул от внезапно распахнувшейся двери. Костя шлёпнулся ему прямо в ноги. Так ещё и вниз головой. — Жив. — Костя поднялся на локтях и потёр ушибленный затылок. — Точно? — Степан отошёл на шаг в сторону и подал другу ладонь, тот с благодарностью за неё схватился. — Точно. Мерзко скрипнула деревянная дверь, на крыльце показалась Ширин с половником наперевес. Заметила Костю, тщательно отряхивающего дорожную пыль с болоньевых штанов, которую он собрал на себя с бока машины. — Стёп! Ты почему опять меня не предупредил о том, что у нас гости? Я бы приготовила что-нибудь. Твой отец сегодня ночью добил наконец-то этот несчастный борщ, который никто не ел. — Ширин спустилась по деревянным ступеням и направилась прямиком к сыну. Половник в её руке стал выглядеть уж как-то слишком угрожающе. — Теперь, скажи на милость, чем я вашу ораву кормить буду, а? — Я есть не хочу. — Эх ты. — женщина покачала головой и тепло улыбнулась. — Пойдёмте хоть чаю попьём. Как у вас день прошёл, дети? — Отвратительно. — хмыкнул Степан. Степан указал рукой на дверь в комнату сестры. Пусть сам стучится. Очередной раз получать по макушке учебником математики не хотелось. Костя качнул головой, как бы выказывая своë недоумение схренали Степан еë так шугается. Да, психованная немного, но не до такой же степени. Маккаренко пару раз бодро ударил костяшками пальцев по белой двери. — Кто? — раздалось из глубины комнаты. Вместо ответа Костя уверенно повернул ручку на двери и заглянул в комнату. Первое, что бросилось ему в глаза — это растрëпанная копна волос, кое как перевязанная розовой резинкой и массивные наушники, висящие на шее. Миша как-то неестественно сидела на подлокотнике кресла на колëсиках к нему спиной, опëршись согнутой рукой о стол, и разглядывала что-то за окном. На стене висел постер с какой-то усатой женщиной, похожей на отца Степана, кровать была чуть ли не завалена мягкими игрушками, на стене напротив женщины тëплым жëлтым светом мерцала гирлянда. — Если это ты, говнюк, то свали отсюда. — Миша сняла наушники с шеи и явно собралась надеть их обратно на голову. — Это не я, это Костя. — раздалось из коридора. Кажется, Степан отступил вглубь ещë на пару шагов. — Какой нахрен Костя? — на этот раз Миша повернулась в сторону двери. На пороге стоял худощавый одноклассник брата. — А. Этот Костя. Че ему надо? — Я не знаю. — Ну и вали тогда отсюда! Встал за дверью и бубнит там что-то. — Миша слезла с подлокотника и уселась по-турецки. — Чего тебе? Костя переступил порог, перед носом Степана захлопнулась дверь. Глубоко в душе Миша была человеком отзывчивым и искренним, но умело скрывала это от тех, кто еë бесил. Бесили еë, кстати, почти все, но на удивление самой Миши Костя не раздражал еë от слова совсем. Ей даже жаль его было. Задохлик такой, на щеке синяк, на подбородке шрам, сам тонкий и длинный как палка. Одним словом, вид у пацана был истинно жалкий. Миша поразмыслила с минуту, после отодвинула ногой розовый пуфик от письменного стола, выжидающе уставилась на Костю. — Так и будешь молчать, мелкий? Маккаренко сбросил с плеча рюкзак. На самом его дне лежали спицы и клубок шерстяной пряжи цвета песка на пустыре у дома Телегина. — Вязать научишь? — пробубнил, нагнувшись к рюкзаку, себе в грудь. Миша качнула головой. К такой просьбе она точно была не готова. Особенно от одноклассника младшего брата. — Вот заняться мне нечем, как всяких говнюков вязать учить. Я спицы предоставила и на этом всë. С тебя хватит. — видимо это прозвучало слишком наигранно зло, так как Маккаренко внезапно сощурился и расплылся в улыбке. Миша вздохнула. — Ладно. Садись давай. Только обусловимся на берегу, мелкий: я показываю, ты смотришь и идиотских вопросов не задаëшь. Понял? Костя кивнул. Родион открыл холодильник и достал с верхней полки коричневую стеклянную бутылку. — Достань мне тоже. — Ширин вытерла мокрые руки о джинсы и села за кухонный стол напротив мужа. На пол шлëпнулась небольшая стопка журналов со сканвордами, ранее лежавшая на краю стола. Кроме выпечки блинов у Ширин была ещë одна слабость — судоку. Вот кто-то зависал в туалете с газетами и прочей «средствомассовоинформационной» чепухой, а Ширин могла хоть часами сидеть на стиральной машине и решать судоку в ожидании окончания стирки. Женщине не мешала даже тряска, исходящая от устройства. Вот он — истинный фанат головоломок. — На. — Родион протянул жене бутылку, захлопнул холодильник, открыл выдвижной ящик и принялся греметь вилками в поисках открывашки. — А Мишка че сегодня в школе не была? — То есть ты даже не понял кого вëз сегодня утром в школу? — Ширин как-то разочарованно усмехнулась. — Конечно еë там не было. У них в классе опять кто-то заболел и всех отправили на очередной карантин. Ты отец года, Родь. Поздравляю. — Не ну, а че я. Мало ли она там поспать решила, а потом фить — Родион махнул рукой в сторону окна, как бы указывая дорогу вперëд. — и на автобусе. — Ага. Ширин взяла открывашку из рук мужа и сняла крышку со своей бутылки. Пиво зашипело, пена вырвалась из бутылки и потекла сначала по горлышку, а потом по руке женщины. — Пей, пей давай, пока всë не свалило! — Родион с громким стуком поставил свою бутылку на стол, соскочил со стула и принялся спасать драгоценный продукт, так упорно сбегавший вниз по бутылке куда-то на пол. — Да чтож ты делаешь, дурак? Прекрати облизывать мою бутылку! — Ширин хохоча отпихнула от себя мужа. — У тебя вон у самого убегает. — Где? — Родион повернул голову в сторону своей бутылки. После решительного удара о стол, пиво видимо оскорбилось до глубины души и в отместку тоже решило сбежать. — Ах ты, гадство! — Родь, перестань! Ну перестань ты облизывать стол. Да ну фу! — Ширин чуть ли не легла на стол, пытаясь отодвинуть бутылку от Родиона, а Родиона отпихнуть от столешницы. Быстро сдалась, предпочëв громко смеяться в предплечье левой руки. Где-то на втором этаже из-за своей двери выглянула недоумевающая Миша. Миша как-то неестественно кашлянула и что есть мочи заорала: «Ма-а-ам!», явно уж очень смущëнная хохотом и вознëй родителей. Из-за еë спины в дверной проём выглянул Костя. В коридоре было пусто, лишь мерзко скрипнула дверь в комнату Степана, из-за неë выглянул точно такой же недоумевающий Майоров. Переглянулись. Степан пожал плечами. — Мам! — ещë раз гаркнула Миша. — Да, котëнок? — раздалось с первого этажа. Дыхание женщины было тяжëлым и неровным, но всë равно после котëнка проследовало ещë пару тихих смешков. — У нас осталось то шоколадное печенье? Принеси нам, а то мне на этого задохлика смотреть жалко! — задохлик за спиной Миши ещë раз переглянулся со Степаном. Судя по взгляду товарища, последний ничего не знал ни про какое печенье и слышал о нëм впервые в жизни. — Да, осталось, котëнок. Принесу попозже! — судя по звуку, Ширин слезла со стула и медленно опустилась на пол. — Спасибо. — Миша впихнула Костю вглубь комнаты и захлопнула дверь. — Так. Бери моток и отмеряй метр нити. Сама Мишель взгромоздилась на кресло на колëсиках и включила настольную лампу. Желтый свет охватил всю поверхность стола, стену и Костю в придачу. В полумраке он выглядел не так печально, как при свете. Миша хмыкнула. — Так, давай сюда, говнюк. — моток ниток перекочевал в руки Миши. — Смотри, ты обхватываешь нить пальцами. Вот тут у тебя моток, а вот тут метр свободной нитки. Понял? Тебе нужны три этих пальца и две спицы. — Миша пошевелила большим, указательным и средним пальцами. Костя кивнул. — Закидываешь нить сюда, а потом сюда. И вот так проворачиваешь, подтягиваешь. Потом ещë раз и ещë раз. Тебе сколько петель надо? Костя пожал плечами. — Понятно всë с тобой. Значит будет 12. — Миша всучила спицы и моток Косте. — Теперь давай сам. Я смотрю. Костя крутанул кистью, подтянул петлю на двух спицах, крутанул ещë раз. После поднял глаза на разглядывавшую его Мишу. — Че ты на меня пялишься? Всë у тебя нормально. Давай-давай. Дверь в комнату медленно приоткрылась. — Мама сказала, чтобы вы мне печенья отсыпали. — Степан обвëл комнату отсутствующим взглядом, наткнулся на вяжущего Маккаренко. — А че вы тут делаете? Вяжете что ли? Ты, Кость, прям как девчонка. Миша медленно подняла глаза на брата и угрожающе процедила: — Совсем страх потерял? Молчал бы иногда — умнее бы казался. — Не потерял. Пока. — Степан повернулся вокруг своей оси, ухватился за ручку двери и захлопнул еë с какой-то неимоверной силой так, что на стене вколыхнулся постер с усатой женщиной. Костя кое-как довязывал четвëртый ряд, Мишель испепеляла взглядом крошки от печенья на дне глубокой тарелки. Проходящие мимо комнаты Миши могли бы подумать, что там все к чëртовой матери просто-напросто вымерли. Костя смëл всë печенье в первые пять минут, Миша же в свою очередь не притронулась ни к одному. На вполне логичный вопрос: «Почему?» в весьма грубой форме Косте ответили: «У меня брекеты, гений». После недовольно добавили: «Ну вы и говнюки. Особенно этот ваш Телегин. Тот ещë мега-говнюк». Подслушивающий под дверью Степан заглянул в комнату с желанием поддержать беседу. — Да, Телегин говнюк. Миша повернулась к двери, схватила со стола Костин моток ниток и запустила им в Степана. — Ты меня не понял? А ну сгинь! Степан скрылся. — Ладно, давай сменим нить. Где-то у меня валялся другой клубок… Костя сдавленно вздохнул — сейчас он держал в руках целую половину собственного шарфа. Удивительно. Это сделал не кто-то с улицы, а именно он. Костя завороженно погладил полотно большими пальцами. Шарф был цвета песка у дома Телегина с тонкими тëпло-коричневыми горизонтальными полосками, зигзагом пересекающими края. Толстые шерстяные нитки забавно пушились по краям шарфа. Мишин клубок идеально подошëл по цвету. Нижняя губа предательски задрожала. Сквозь шум в ушах до него донеслось: «Ты че, мелкий?» Миша разглядывала его, нахмурив брови. Костя поднял глаза на Мишель, скрестившую руки на груди. — Спасибо. — прошептал он, крепко сжав еë в обьятиях.