***
Как же это диковинно. Уанслер уже был в барах, но он и не подозревал, что на территории тюрьмы есть бар! Самый настоящий бар. Заключённые работают в нём как обслуживающий персонал, а гости — это и сотрудники тюрьмы, и заключённые вперемешку. Уанслеру было всё ещё неуютно от того, что заключённым дают столько свободы. Вдруг что-то произойдёт? Вдруг его попытаются убить или ещё что? Или не его, так кого-то другого? — Вроде женщина тут я, но ведёшь себя как баба только ты здесь. Не дрейфь. После этих слов последовал короткий смешок. Уанслер осторожно посмотрел на Элис, разглядывающую посетителей бара. Ей совсем не боязно быть здесь. Ну, конечно. Если бы Уанслер имел такую же мускулатуру, то тоже бы не боялся. Как-то всё равно не по себе здесь даже если всё под контролем камер и охраны. — Может возьмёшь себе выпить чего? Расслабься уже, — хмыкает Элис, после чего отпила немного из кружки тёмного пива. — Отдохни, пока есть такая возможность. — Я б с удовольствием, но сначала я хочу поговорить с Ворденом, — объяснил свои действия Уанслер, который искал своего начальника взглядом, но всё никак не мог найти. Элис понимающе замычала, но ничего больше не сказала. Уанслеру нравится, что когда нужно Элис не прикапывается и сохраняет дистанцию. Никогда не нравились люди, которые нагло суют нос в чужие дела. Если захочет, сам после всё расскажет. Уанслер очень незаметно покусывал нижнюю губу. Он нервничал. А как уж тут не нервничать, когда с его начальством было что-то не так? Уанслер всё вспоминал этот потерянный взгляд Вордена и думал, что же такое ему сказали там? на сцене? От чего вдруг настроение его сменилось так резко и кардинально? Вдруг взгляд сумел зацепиться за яркий костюм среди людей. Уанслер тут же встал и подошёл к этому человеку. Не было никаких сомнений, что это Ворден. А кто ещё будет ходить в таком вызывающем костюме? Рука Уанслера успела схватить за рукав пиджака мужчину. — Я вас искал, мистер Ворден, — начал Уанслер немного с облегчением от того, что он встретил человека, о котором не мог перестать думать ни на минуту. — Я хотел спросить вас. Ворден обернулся к нему. И выражение его лица точно такое же, какое было тогда, на сцене. Непонятное, потерянное, заставляющее сердце сжиматься. Что делать, когда ты чувствуешь, что с человеком явно что-то не так, но вы не так уж и близки, чтобы спрашивать напрямую? Уанслер поджал губы. — Я тебя слушаю, — сказал Ворден. — С вами всё хорошо? От этого вопроса Ворден замер. Он во все глаза смотрел на Уанслера. Звуки резко стали тише во много раз, как будто время остановилось. Они были совсем рядом, их разделяло меньше метра... — Да, конечно. ...И желтые стёкла круглых очков. Уанслеру кажется, что если бы не эти очки, то Ворден сейчас был бы откровенен с ним. Не было ни малейшего понятия, почему Уанслер так думает. Он просто уверен в этом, знает. Предчувствие? Интуиция? А может, просто тычок пальцем в небо? Душа бушевала, а на языке крутилось слово, которое Уанслер хотел сказать. Такое короткое и лаконичное, но такое неподъёмное для него: "Лжец". — Извините, мне тогда показалось, — отступил Уанслер, чувствующий себя нелепо и глупо. Он не будет лезть к Вордену. Это ведь не его дело, так? Если у Вордена что-то на уме, то это должно остаться с ним? Кто Уанслер для него, чтобы нагло пытаться проникнуть в его мысли? Просто сотрудник, который до сих пор не выполнил задание с бумажками, которые ждали его уже больше половины дня. Да, точно! Его ждёт работа. — И ещё кое-что, — начал Уанслер, скрестив руки на груди и став чуть более серьёзнее, чем был. — Я не уверен, что нужен был вам сегодня. Брови Вордена выгнулись, а сам он вытянул немного лицо в недоумении. Рассеянность исчезла, как будто директор наконец-то пришёл в себя после долгого сна. — Что? — Я имею в виду, что у меня много своей работы, которую мне нужно ещё успеть выполнить. А всё, что сегодня было, это лишь сплошная трата времени в никуда, — объяснил Уанслер. — Это, конечно, интересно было, но лучше бы я остался в своём кабинете. — "Сплошная трата времени"?! — побагровев от злости, воскликнул Ворден. Вдруг шум толпы в баре и лёгкая музыка остановились. Почувствовалась насыщено-гнетущая атмосфера. Уанслер опасливо оглянулся. А в чём собственно дело? Что произошло? Почему Ворден внезапно закипал от гнева? Ответа в глазах отдыхающих и персонала, которые внимательно следили за происходящим, Уанслер точно не найдёт. И, вновь взглянув на собеседника, он пожалел, что сделал это. Теперь лицо директора искажала гримаса гнева, а за линзами полыхал огонь. Впервые Уанслер видит его таким. Ворден раньше никогда не показывал себя в плохом настроение. Он всегда такой позитивный, справедливый и хороший, но сейчас складывалось ощущение, будто Ворден нажмёт на большую красную кнопку и взорвёт весь земной шар. Ворден покрепче ухватился за свою трость и резко замахнулся ей в Уанслера, который успел зажмуриться и съёжиться. Уанслер подумал, что сейчас его ударят, но трость остановилась прямо напротив его носа в паре сантиметрах. — Ах да, как же я мог забыть, что ты занятой мальчик. Всё в делах да заботах, — с фальшивой добротой говорил Ворден. — Плевать ты хотел на всех, так? Какие-то там деревья, цветочки, зеки... Пф, фуфло какое. Уж лучше пойти дрочить какие-то там бумаженции весь день, а? Со стороны это выглядело так странно, когда больше десяток глаз прожигают вокруг насквозь, а напротив стоит собственный начальник и отчитывает за... А за что он отчитывает? Уанслер ведь не сделал ничего плохого. Уанслер нахмурился и рукой убрал от себя конец трости. Чтобы не творилось в голове начальника, Уанслер не позволит себя обижать, тем более перед десятками глаз. Все беспокойные мысли выветрились из головы, оставив лишь нежелание быть проигравшим в странном споре. — Но я делал всё, что вы мне говорили! Я занимался бесполезными делами, а мог бы закончить с "бумаженцией", которую вы, — Уанслер тыкнул пальцем в Вордена, — между прочим, мне и поручили! Как вы вообще директором стали с такими инфантильными качествами? Зря последнее предложение сорвалось с языка. Очень зря. Уанслер понял это, когда увидел как Ворден немного дёрнулся всем телом от этих слов, как будто его ударили лёгкой пощёчиной. Как злость быстро появилась, так же она быстро и таяла, а в душе оседали раскаяние и даже стыд. Почему Уанслер так сорвался на него? На него. На человека, который всегда был с ним так дружелюбен и обходителен. Не было причин для злости на него... до этого момента. Ворден первый начал! Он виноват в этом конфликте, а не Уанслер. Уанслер же прав? У него стоит чёткая задача с коротким сроком выполнения. Когда же он успеет это сделать? Совершенно нет времени на какие-либо игры. Его начальник просто ребёнок в шкуре взрослого, который даже не может объяснить, что с ним случилось на той чёртовой сцене! Всего секунда и взгляд напротив стал другим. Более холодным и равнодушным. Прямо-таки тот же взгляд, когда Ворден присутствовал на казни заключённого. Жёлтые линзы круглых очков опасно сверкнули. Стало неприятно и немного даже жутко, как будто сейчас Ворден вынесет посмертный приговор. — Хорошо. Вперёд, иди. Занимайся чем там тебе надо. Я не держу тебя. Мурашки прошлись по коже от такого скучающего тона. Как будто Ворден разговаривал не с Уанслером, а с... Джаредом. Ощущалось, что Ворден разочарован, что Уанслер не оправдал ожиданий, что будто всё в начале перестало иметь смысл. Ворден развернулся к нему спиной и пошёл к лифту, который был расположен прям в напротив входа в барное помещение. Тёмные брови опускаются к переносице, а губы недовольно изгибаются. Уанслер не хочет это так оставлять, не хочет, чтобы за Ворденом оставалось слово. — Мистер Ворден, я же совсем не против того, чтобы мы... — Мы закончили, — отрезал Ворден, а дверки лифта медленно скрыли его фигуру. В горле стоял ком, который всё не получалось проглотить. Уанслер ощущал неприятный осадок на душе после их разговора. Так не должно было быть. Не должно! Уанслер хотел поинтересоваться лишь о состоянии Вордена, но всё внезапно пошло по тропинке конфликта. Он не хотел ссориться с Ворденом или идти против него. Это всё произошло спонтанно. Как только Ворден исчез из поля зрения, отдыхающие в баре издали счастливый крик и, включив музыку погромче, продолжили веселье. В ушах стоял противный звон от устаревшей диско музыки, а сердце болезненно ухало в груди. Уанслер чувствовал, что его бросили тут, оставили посреди людей, с которыми не было желания проводить время. Единственное, на что Уанслера хватило, так это сесть на своё место рядом с Элис. — Я не понимаю, — качая головой, Уанслер начал говорить Элис. — Я просто не понимаю его. Почему он так?.. Уанслер не договорил свой вопрос, заметив, что его никто не слушает. У Элис на коленях сидел заключённый с бритой головой и в татуировках. Он грубо целовал её, ощупывая руками её внушительную грудь. Даже слышится стон от неё. Им явно было плевать на обстановку и людей вокруг. Они могут заняться сексом прям тут на столе. Уанслер бы смутился, Уанслер бы встал и вышел из-за стола, Уанслер бы возмутился, но сейчас он безразлично глядит на них. Его настроение на нуле, кроме брошенности и странной боли внутри, ничего не чувствовал. Поняв, что его никто не собирается выслушивать, Уанслер перевёл взгляд в центр бара, на этих веселящихся людей. Все безумно счастливы, что директор ушёл от них, а Уанслер не мог понять, как можно развлекаться в такой момент. Сделав глубокий вдох и выдох, Уанслер моргнул и чуть нахмурился. Ему хотелось расслабиться и перестать думать хотя бы на минуту о резких словах директора. Но как назло в голове крутились равнодушные слова, брошенные в конце Уанслеру. Его не оскорбляли, но тон, с которым Ворден говорил, заставлял чувствовать глубочайшую обиду и растерянность. Почему он завёлся с пол-оборота, когда Уанслер сказал то, как всё есть? Разве слова Уанслера не верны? — Эй, кисонька, — слышит Уанслер где-то рядом. Плавающий взгляд натыкается на деревянный небольшой столик, стоящий совсем рядом с его, буквально пара метров. За столиком сидели двое мужчин: один ужасно хмурый, а другой кошмарно поддатый. Последний пытался пододвинуться на стуле поближе к собеседнику, который двигался уже наоборот от него. — Ну почему ты опять злишься? Что-то случилось? — вопрошал пьяный заключённый с каштановыми волосами, чья рука потянулась через стол к руке хмурого мужчины. — Хочешь я тебя выслушаю? Поплачешься в жилетку, а потом кто знает, что будет. — Отвали от меня, — ответил ему мужчина, вытянув руку из хватки. Он крепче сжал кружку пива, которую ещё даже не начинали пить. — Ты меня уже в край достал. — Ох, кисонька, твои слова словно кинжалы, — театрально произнёс шатен, не отводя бесстыдного взгляда от того, — пронзили моё сердце. Подслушивать чужой разговор было неправильно и некрасиво. Уанслер не из тех, кому нравилось нагло развешивать уши. Просто они говорил достаточно громко, чтобы Уанслер их слышал. А чужая драма могла хорошо отвлечь Уанслера от мыслей о чёртовом директоре. Уанслер поджал губы, в голове словно вспышкой появляется полный разочарования взгляд, чей обладатель говорит: "Я тебя не держу". Шатен резко пододвинул стул к своему объекту приставаний, а после, обняв его за талию, начал что-то шептать на ухо. С каждым новым словом мужчина краснел всё сильнее и сильнее. Уанслер понятия не имел, что ему говорил этот пьяный заключённый, но по лицу было понятно, что что-то явно непристойное. Шатен удивлённо захлопал глазами, когда его собеседник молниеносно подорвался со стула, уронив оный. Лицо "кисоньки" исказилось в гневе. — Ебучий же ты мудак. Ты меня заебал! Сколько можно таскаться за мной, как какая-то шавка? — чуть ли не переходя на крик, со всей злостью, что накопилась, выплёвывал слова заключённый. Интересно, как давно это длится между ними? — Думаешь, я не знаю, что ты своим сокамерникам рассказываешь? Мужиком, блять, себя называешь, хвастаешься как нагнёшь меня, когда я перестану ломаться. Хоть раз поступи как настоящий мужик и отъебись от меня! Взбешённый заключённый ушёл, оставив нетронутую кружку с пивом и расстроенного шатена. Он грустно глядел ему вслед. И Уанслер видит что-то почти знакомое для него самого, понятное. Неужели Уанслер выглядел так же, когда недовольный Ворден повернулся к нему спиной? Также разбито и беспомощно? Сердце неприятно забилось. Да почему сегодня день такой странный? Шатен перед ним опёрся локтями в стол и закрыл лицо руками. Уанслер вдруг начал ощущать обиду и непонимание ещё сильнее, чем раньше. Возможно, его добила сцена между незнакомцами? А может быть, новые мысли о директоре пожирали его изнутри ещё сильнее? Никогда не ощущалось такое сильное чувство одиночества как среди толпы людей. Уанслер как можно быстрее покинул это злосчастное место.***
Из окна дует слабый ветерок, а Уанслер с гордостью глядит на идеальность на своём столе. Все стопки разложены так, как надо. Это нужно убрать в архив, это в кабинет главного бухгалтера, а это отдать директору. От успешно выполненной работы на губы лезла улыбка и по телу шла приятная дрожь. Неужели его страдания закончились спустя все выходные непрерывной работы? Наконец-то, он может вздохнуть полной грудью? Как хорошо, что теперь сидеть на стуле и, откинувшись на спинку, наслаждаться всей этой атмосферой свободы. Завтра наступает срок сдачи и Уанслер к нему готов. С улицы слышится ещё пока тихий гром. Уанслер удивлённо скосил взгляд на окно, а точнее на тучи снаружи. Будет дождь и гром? Он как-то даже не заметил этого, слишком уж сильно был занят работой. Ветер из окна начал дуть сильнее и холоднее. Это дало Уанслеру мотивацию встать и закрыть окно. Не хватало ему только заболеть. Не успел он дойти окна, как ветер дунул в помещение намного сильнее и резче. За спиной послышался шелест бумаг. Сердце вдруг ухнуло в груди. Нужно срочно закрыть окно! И Уанслер закрыл окно, повернув его белую ручку. Поворачиваться не хотелось, совсем. Уанслер мысленно приготовился к самому страшному и, повернувшись, осознал, что всё же не был готов к тому, что увидел. Все его труды, вся его работа за все эти выходные, всё это разлетелось по кабинету, перемешавшись между собой в некрасивый ворох на полу. В носу неприятно защипало. Уанслер старался сдерживать себя все выходные, отвлекал себя работой от инцидента в баре, но сейчас... Сейчас негодование и бессилие сковали с ног до головы Уанслера, который не знал, что ему делать: заплакать или заплакать громко?