in reflexio lunae

      Николь долгое время внимательнейшим образом рассматривала покои повелителя. Она разглядывала широкую кровать, занимающую большую часть комнаты, взглядом пробегала по пергаменту на столе, изучила догорающую свечу, что порой тихо шипела. Огни в спальне правителя приглушены, с полупустой улицы доносились стихающие голоса работающих допоздна слуг — сейчас они собирались идти в бараки, где ждали восхождения солнца. Николь не могла выбраться — сбежать не получится из-за охраняющих покои воинов, прыгать с самого верхнего этажа дворца опасно. Девушка неторопливо прошла через спальню и вышла на небольшой балкон, откуда открывался вид на прекраснейший сад во всей империи. В темноте не было видно всю красоту, однако занять себя от мучительных мыслей Николь решила именно разглядыванием высоких деревьев и тонких тропинок, по которым порой пробегали люди. Тишина пугала и вынуждала волноваться. По спине раз за разом пробегали многочисленные табуны мурашек — то ли от холодного ветра наступающей ночи, то ли от страха, что сжимал сердце и вынуждал стоять неподвижно на балконе великого дворца, возведённого сотнями людей с разных концов мира. Тяжёлая дверь с шумом открылась, но девушка не пожелала оборачиваться и лишь продолжала изучать тёмный сад. Она отчётливо слышала шаги — медленные, негромкие, будто шаги нападающего на жертву тигра, что скрывался в зарослях, но всё же приближался. Взгляд зацепился за мужскую руку, что легла на перила балкона, глаза мельком изучили перстень, украшающий пальцы, а затем Николь вновь отвернулась, не торопясь заглядывать в чёрные глаза своего злодея. А тот всё рассматривал жадным взглядом лицо опустившей голову девушки, цеплялся глазами за каждую черту лица и запоминал всё, чтобы и во сне портрет наложницы воспроизводился без особого труда.       — На чём мы прервали наш разговор? — ответа не последовало, однако правитель отворачиваться не стал. Он неторопливо протянул к лицу девушки руку, заправил за ухо прядь длинных волос, приятно пахнущих после бани. Она отпрянула и злобным взглядом холодных глаз осмотрела лицо повелителя. Николь принципиально молчала, не желая продолжать беседу, и больно ударилась поясницей о перила балкона, но при этом лицо её не изменилось, хотя жгучее ощущение болезненно ударило в спину и разлилось огнём по всему телу, уставшему от всего, что происходило с её обладательницей. — Боишься? — на губах выступила ухмылка, а в глазах виднелось понимание от очевидности ситуации: многие его боялись, ему это нравилось, доставляло удовольствие видеть то, как люди страшились оказаться рядом.       — Это тебе нужно бояться.       Он рассмеялся. Негромкий утробный смех разрезал тишину, а улыбка Дьявола сверкала, словно полуночная звезда в тёмном небе. Николь на мгновение оцепенела, изучая лицо человека, стоящего перед ней, не в силах отогнать мысли о том, как прекрасна была та улыбка, что открылась взгляду. Мужчина стоял неподвижно, сжимая несильно в руках перила балкона, а взгляд всё впивался в красавицу, что изучала его с непониманием в глазах. Разве сказала она что-то смешное? С чего бы ему смеяться? Николь подавила желание высказать колкость, развернулась и порывалась уйти, однако невольно вскрикнула от неожиданности — сильные руки вдруг обняли её со спины, а мужская грудь отдавала не просто теплом, жаром, что хрупкое тело впитывало и желало столько времени. На глазах, словно от нехватки воздуха, выступили крупинки сверкающих слёз. Николь ногтями вцепилась в руки, сложенные на её животе, и со всех сил, что остались, пыталась высвободиться. Она чувствовала горячее дыхание на своей остужённой благодаря ночи коже, не понимала той нежности, с которой мужчина расцеловывал её шею и усмехался, проводя губами по мочке уха. Николь пыталась его оттолкнуть, пыталась руки высвободить, уворачивалась от проворных поцелуев и лишь шептала о том, как сильно человека, что семьи лишил, ненавидела. А сердце от неизведанных ощущений в рёбрах порхало, стучало в восторге о грудную клетку, тело теплом — жаром — мужчины упивалось, но только глаза продолжали беспомощно выискивать помощь в полумраке просторных покоев, а ногти в кожу врага вонзались.       — Будет больно, если решишь и дальше дерзить, — чересчур сжав пальцами шею наложницы, вполголоса предупредил Тэхён, а Николь лишь продолжала безрезультатно шипеть с нескрываемой злобой.       — От моей боли тебе вдвойне больно будет, — угрожающе, будто защищающаяся дикая кошка, прошептала девушка и вновь дёрнула руками, пытаясь освободиться — те затекли, пальцы слегка онемели.       В комнату внезапно вошли — тяжёлые двери с грохотом ударились о стены, запыхавшийся человек недовольно осматривал лицо правителя и внимание на скованную объятиями повелителя девушку не обращал совсем. Обладатель прекрасных покоев, видно, узнал в раздражённом лице знакомые черты, поэтому разочарованно выдохнул носом и выпустил задыхающуюся от чувств Николь. Та в неверии глянула на своего врага, но лишь мельком изучила его лицо и тут же согнулась в уважительном поклоне пред мужчиной, вошедшим в спальню. Тэхён бестолково смотрел на согнувшуюся в поклоне наложницу и лишь вполуха слушал возмущения пришедшего не вовремя гостя. Николь успела лишь рассмотреть острые, словно у лисицы, глаза на раздосадованном лице незнакомца, однако более знать не хотела: ей бы поскорее вернуться в гарем, спрятаться под одеяло и уснуть до завтрашнего утра, если то позволят расшатывающиеся нервы. «Отведите её обратно», — было брошено повелителем словно случайно, машинально и как-то невдумчиво. Завороженный странным поведением девушки Тэхён внимательным взором провожал её прямую спину, спрятанную за дорогой тканью платья и локонами шелковистых волос. Гость, испортивший весь вечер, прокашлялся и привлёк к себе внимание правителя, который тут же нахмурил брови и осмотрел давнего знакомого с ног до головы.       — Почему она тебе поклонилась? Мне никогда не кланялась, — Чимин, введённый таким вопросом в ступор, перестал недовольно щуриться и сменил серьёзность на привычное баловство, хитро растягивая пухлые губы в улыбке.       — Девушки всегда находили меня более привлекательным, даже в юности, разве не помнишь?       — Однако политика выбрала меня, — гордо поднял подбородок мужчина, а Чимин рассмеялся по-дружески тепло.       — Ты так быстро убежал, а оказалось, спешил на встречу с наложницей, — хранитель повелительских покоев и заведующий всем дворцом вдруг склонил голову вбок и натянул улыбку пошире, не пряча искорок веселья в тёмных глазах. Тэхён досадливо фыркнул, сохранил полуулыбку и налил в куб красное вино: торопился, а что толку? Николь упорхнула из его рук, словно до конца бьющийся за свою жизнь мотылёк. — Когда тебя так заводили женщины? — и впрямь — устремляя взгляд тёмных глаз вдаль темнеющей ночи, задался вопросом молодой правитель великой империи — когда?

***

      Каждый день становился холоднее предыдущего. Приближалась суровая зима — солнце совсем перестало выходить из-за туч и висело на небосклоне мутным жёлтым пятном, словно грязь, что всё не отстирывалась от ткани. Наложницы всё реже выходили на улицу, поэтому найти тихое пристанище для того, чтобы уединиться со своими мыслями, Николь с каждым днём становилось всё тяжелее. Лин, видя страдания своей «диковатой» госпожи, не могла оставить наложницу в беде, поэтому выискивала людей, которые могли бы знать, где можно посидеть в одиночестве хотя бы пару часов.       Жизнь в гареме постепенно улучшалась — великий повелитель больше не просил к себе Николь, поэтому наложницы перестали шептаться о ней за спиной, уменьшилось и количество косых взглядов, поэтому голова рабыни из павшего поселения освобождалась от тяжёлых мыслей. И пусть все невзгоды девушка отпустить и забыть не могла, с болью на сердце проживая свои дни во дворце Мортисианской империи, Николь жилось значительно легче. К великому счастью Лин госпожа начала лучше питаться и теперь съедала всю положенную порцию, а пережитый стресс постепенно сходил на нет, так что голова девушки опустошалась, поэтому Николь постепенно прибавляла в весе. Глядя на себя в отражении воды в бане, куда её водили лишь раз в неделю, как и других второстепенных наложниц, находящихся в гареме господина лишь для красоты и показателя богатства, Николь и сама замечала в себе значительные изменения: кожа, хоть и оставалась сравнительно других девушек бледной, отдавала здоровым румянцем, глаза не выглядели такими огромными из-за худобы лица, которое стало чуть круглее из-за мягких щёк, грудь округлилась, как и бёдра, а на боках появились небольшие складки, которые Николь сминала руками и постепенно полюбила в себе. Ей было странно видеть себя такой здоровой и подходящей под стандарты красоты — в гареме у каждой второй имелась большая грудь и был мягкий животик, что делало привлекательным для мужчин.       Николь не пыталась сближаться с кем-то из наложниц, но научилась неловко отвечать на вопросы и скромно поддерживать беседу на обеде или ужине. Она научилась сдерживать свои недовольные вздохи и неприкрытую враждебность во взгляде, стала всё чаще показывать слабую улыбку. Находились люди, которые эту смену в поведении считали странной, однако в лицо, опять же, наложнице из павшего поселения ничего не говорили, будто змеи шептали за спиной и молча провожали уходящую в комнату девушку странными взглядами. Лин всё видела — она была куда наблюдательнее своей госпожи, что с трудом адаптировалась в гареме, — однако ничего не говорила и лишь иногда кидала высокомерные взгляды на дам из окружения.       В первый декабрьский день Николь планировала выйти из своей комнаты и покинуть здание гарема, чтобы разузнать положение дворца снаружи получше и подыскать место, какую-нибудь лазейку, которая поможет уйти со двора навсегда. Снег ещё не выпал, а оттого на улице оказалось слишком холодно и чересчур темно — Николь намеренно ждала темноты, однако сейчас не видела даже своих рук. Лин давно оставила её в одиночестве, попрощавшись после ужина, поэтому девушка чувствовала некую свободу, находясь наедине с собой. Она неторопливо скользила по протоптанным дорожкам, ориентировалась по замёрзшим знакомым деревьям и огню света где-то позади. Ветер уже сдул все листья с деревьев и кустарников и теперь собирался словно переломать их тонкие палки и сучья, стараясь как можно громче действовать в ночи. Николь остановилась возле огромной стены, чья верхушка терялась в темноте небосклона, и поджала губы. Ей больше некуда идти, поэтому девушка постаралась как можно тише пройти вдоль ограждения, касаясь ледяных камней замёрзшей ладонью. Она шла неторопясь и боясь напороться на какой-нибудь предмет вроде кустов, поэтому носком ноги ощупывала землю перед собой — та была всё так же покинута и холодна. Слышался треск деревьев и шум со стороны бараков — слуги завершали рабочий день и расходились по своим убежищам. Вскоре Николь перестала прислушиваться к отдалённым шагам и слышала лишь отчётливый стук своего сердца. То стучало торопливо и боязно, мысли о грядущем наказании при поимке нарушительницы правил гарема не покидали голову.       Она едва ли не вскрикнула, когда кто-то мёртвой хваткой вцепился в её запястье, а второй рукой крепко зажал рот. Незнакомец, чьё лицо было тяжело разглядеть в ночи, внезапно громко шикнул на перепуганную наложницу, что двумя руками перехватила его запястье. Николь прищурила взгляд, однако отобрать от своего рта руку боялась, поэтому смотрела на чужого, словно зачарованная, и пыталась выяснить хотя бы намёки на его внешность. Руки были неприятно шершавыми и оказались на странность тёплыми, поэтому Николь посмела сделать вывод о принадлежности схватившего её человека к низшему слою населения дворца — слугам. От него смешанно пахло сухим сеном и чем-то сладким вроде щербета, а горячее дыхание, тяжёлое после бега, опаляло кожу лица замёрзшей и напуганной наложницы. Они стояли так долго — Николь чудовищно боялась двинуться, а странный незнакомец явно не смотрел на неё и прислушивался к приближающимся голосам. Он резко потянул её вниз, освободив рот от собственной ладони, и вновь многозначительно шикнул, призывая к полному молчанию и безусловной тишине. Мимо прошли двое воинов, патрулирующих территорию дворца, а огонь их факелов помог Николь неточно увидеть лицо незнакомца — тот прищурил взгляд круглых глаз и поджал бледные губы, становясь похожим на испуганную белку. Его чёрные отросшие волосы доросли до линии челюсти и были заправлены за уши.       — И что ты тут делаешь? — когда даже отдалённый свет огня потерялся во тьме, наконец-то подал голос незнакомец. Николь поджала губы и опустила голову. — Наложница? Дьявола или господина Чимина?       — Дьявола, — горечь на языке образовалась мгновенно, а тяжёлый вздох говорящего сжал сердце в груди девушки.       — Тебе… Вам не стоило бы расхаживать по двору ночью.       — Помоги мне, — отчаянно прошептала наложница, вдруг находя в себе отвагу сжать в цепкой хватке тонкое запястье худощавого парня, который фыркнул и отвернул голову. — Я дам тебе сотню… Да, сотню золотых, а ты выведешь меня наружу… Идёт?       — На кой чёрт мне твои… Ваши золотые, когда Дьявол лично голову срубит. Вам не стоило бы…       — Не учи меня, лучше помоги. Если меня поймают, то накажут розгами, а если я сбегу и буду поймана, то никогда не скажу, кто мне помог. Я ведь не знаю твоего имени, так что даже при ужасных пытках не ска…       — Моё имя Хосок. Подвергая себя наказанию, вы подвергаете меня смерти, так что не нужно сбегать. Жизнь наложницы вряд ли сладка, но она лучше, чем жизнь странствующего бедняка. Возвращайтесь в свои покои и держите наш разговор в секрете. Здесь вы не найдёте выхода.       — А где найду?.. — выпрямляясь следом за молодым человеком, Николь напрочь отказывалась отпускать его руку и с надеждой вглядывалась в измученное лицо своего нового знакомого.       — Вы держите слишком крепко. Нас могут застать и подумать всякое, — протянул недовольным тоном мужчина и старательно отвёл от себя руку наложницы, что тихо выдохнула, окончательно теряя надежду. — Наложницы из гарема великого повелителя не должны разговаривать с мужчинами, не служащими в гареме, так что прекратите искать беды на голову и возвращайтесь в покои, госпожа. Подвергая себя наказанию, вы подвергаете меня смерти, — названный Хосок стряхнул с себя нечто невидимое, словно избавлялся от следов прикосновения и собирался уйти прочь, однако остановился, слыша позади всхлипы. Он закатил глаза. Николь слышала свой учащённый пульс и пыталась сдержать жгучие слёзы, однако те всё рвались наружу и катились по щекам. Единственная её надежда на удачный побег вот так легко повернулась спиной и зашагала прочь. Стирая слёзы холодными пальцами, девушка побрела вдоль стены. — Всё… Так плохо?       Она остановилась, боясь сделать неверный шаг, словно от одного слова зависела вся её жизнь — взорвётся ли земля под нею, ответь она на этот вопрос? Поднимется ли с громом дворец в воздух, попытай она удачу дважды? Николь кинула взгляд в сторону нового знакомого, который смотрел на неё полубоком и молча ожидал ответа. В полумраке слишком яркой луны этой ночи были видны нечёткие очертания мужского лица — он казался молодым, даже юным, но до боли уставшим. Николь слабо кивнула — он кивнул в ответ. Она не понимала, что происходило и что значил этот ответный кивок, однако продолжала большими от надежды глазами, наполненными огромными слезами, продолжающимися нещадно катиться по лицу, глядеть на мрачный силуэт раздумывающего молодого человека. Он молчал долго — сверчки не пели, как делали летом, и это нескончаемое молчание нарушал лишь одинокий вой ветра, что выл словно задумчиво и пытался разобрать мысли того слуги, стоящего меж двумя огнями: помочь незнакомой, но почему-то отчаянной девчонке из гарема и лишиться головы или продолжить спокойно, но тяжело жить службой дворцу и своим господам?       — Я помогу, — выбор был сделан, однако никто из них двоих не знал: правильным он окажется или же нет, — при условии, что вы вывезите из дворца мою дочь.       «Дочь». Отголосками в ночи пронеслось слово, обозначающее человека, ответственность за чью жизнь здесь и сейчас брала на себя Николь. Она неуверенно подошла ближе и поклонилась с данью уважения человеку, что тут же сконфуженно отвёл взгляд и прокашлялся, лишь бы не слышать жалобные всхлипы благодарной наложницы.

***

      Лёгкие сдавливал сухой кашель. Уже сотый раз за сегодняшнее утро Николь пожалела, что проснулась, когда кашель вновь вырвался наружу, царапая тонкими ногтями горло, а лёгкие словно сжались до размера ногтя на мизинце и с резкостью расправились вновь. Девушка неторопливо передвигалась по двору дворца, задумчиво устремила свой взгляд куда-то в сторону и старалась не думать о ночи вчерашнего дня, однако раз за разом возвращалась к хриплому голосу в темноте сада и его обещанию помочь. «Я помогу…» Всего два слова вселили в Николь ужасную надежду, которая пугала и очаровывала одновременно. Она боялась — боялась попасться, выдать имя своего спасителя, не найти способ уберечь его дочь. Наложница должна оставаться во дворце, нести свою ношу до конца жизни и следовать всем чётко расписанным правилам и законам, чтить традиции места, где оказалась впервые, но мысль сбежать была запретным плодом, к которому сердце предательски тянулось, хотелось поскорее вкусить надежду и почувствовать лёгкую приторность радости на языке. Николь не справится — кто она такая, чтобы брать ответственность за жизнь другого человека, если не могла о себе толком позаботиться? Николь чудовищно боялась, и её эмоции отражались на лице болезненной бледностью и задумчивой складкой между бровями. Лин плелась позади, не смея поднимать головы и укутываясь потеплее в платок. А Николь неторопливо вышагивала спереди, смотрела вдаль невидящим взглядом и порой останавливалась, чтобы поглубже вдохнуть острый воздух наступившей зимы. Та не торопилась укутывать землю в снежное одеяло, но уже пыталась заставить людей замёрзнуть насмерть.       Николь не чувствовала на себе испытывающего взгляда острых лисьих глаз человека, что стоял прямо на крыльце огромного дворца и внимательно следил за двумя девушками, игнорирующими присутствие других наложниц во дворе и не обращающими внимание на их приветствия. Чимин стоял в тёплой шубе и, опираясь на трость, помогающую сохранять равновесие и не перенагружать повреждённую ногу, долго выглядывал девушек, услышав от слуг гарема, что интересующая его личность — не его, на самом-то деле, а великого повелителя — с самого утра шаталась по двору. Ему было интересно то, по какой причине одна из наложниц так долго слонялась по холоду и что привлекло её в прогулке по морозу, однако никаких догадок у господина до сих пор не было, а все попытки отгадать повод для такого странного поведения приводили в мысленный тупик, украшенный свежей зеленью, словно в лучшем лабиринте, где главный помощник повелителя вот-вот заблудится из-за какой-то несмышлённой девчонки.       Все трое — Николь, Лин, идущая позади госпожи, и наблюдающий за ними Чимин — вдруг оживились, когда милое дитя врезалось в ноги задумавшейся наложницы, которая отреагировала быстро — крепко схватила девочку за руку и потянула на себя так, чтобы ребёнок не упал на землю и не ушибся, встретившись с мягкой, а оттого и согревающей, юбкой платья Николь. Она обеспокоенно рассматривала девочку, которая подняла на неё опухшие от слёз большие глаза и испуганно смотрела в бледное лицо девушки, что машинально поглаживала её по голове и еле-еле заметно улыбалась растерянной малышке, которая тёрла глаз мелким кулачком. Ребёнок был до ужаса худощав — её щёки, что должны быть по-детски пухлыми, впали, поэтому глаза на смуглом лице девочки выделялись своими размерами, а рука под тонкой тканью чего-то наподобие дряхлой шубы заставила Николь сожалеюще прикусить губу и заломать от волнения брови. Лин ойкнула, быстро оббегая госпожу и стараясь убрать от неё ребёнка — разве должна наложница контактировать с челядью? Однако Николь присела на корточки и взяла маленькие руки девочки в свои более тёплые ладони и приветливо улыбнулась, заставляя девочку доверчиво мигать глазами.       — Простите меня, госпожа, пожалуйста, не наказывайте меня, — не отнимая рук, девочка мгновенно согнулась в резком поклоне, из-за которого лбы девушки и самого ребёнка со стуком встретились. Малышка вдвойне испуганно посмотрела на приложившую ко лбу ладонь наложницу. Лин от неожиданности вздрогнула и прикрыла рот ладонью, а наблюдающий за всем происходящим господин фыркнул и растянул припухлые губы в полуулыбке: он не слышал разговора, но ситуация выглядела забавной. Николь мягко посмеялась и покачала головой.       — Всё хорошо, такое бывает. Что случилось? Ты потерялась? — утирая лицо от слёз, поинтересовалась у малышки наложница, а её верная служанка стянула с себя плащ и накрыла им плечи продрогшей девочки. Крупные глаза отчаявшейся «потеряшки» вдруг наполнились горькими слезами, и она довольно громко разрыдалась, кивком отвечая на заданный вопрос. Чимин, поняв, что ничего более интересного его не ждёт, укутался в свою шубу и, хромая, ушёл во дворец — ему не льстила задумка наблюдать за крокодильими слезами чужого ребёнка.       — Я бежала за кошкой, а она свернула в тот сад, — девочка указала на огромные деревья в стороне, — и я потеряла моего папу. Теперь он не сможет меня найти и будет плакать!       — Юджу! — до ужаса знакомый голос, заставивший Николь резко выпрямиться и отойти от девочки, вдруг прозвучал откуда-то сзади. Мужчина на скорости подлетел к своему ребёнку и крепко обнял разрыдавшуюся в край дочь, поглаживая её по спине и приговаривая, что теперь, раз папа рядом, всё будет хорошо. Николь внимательно наблюдала за ними и совсем забыла про Лин, которая подсказывала натянуть платок на лицо, дабы скрыть его от взгляда чужого мужчины. Девушка рассматривала тёмную макушку сальных волос и словно помнила в ней нечто знакомое. Молодой человек повернулся к ней лицом, тут же цепенея. Это он. Мужчина молча поднялся, запыхавшийся и уставший после долгого времени поисков единственного чуда в его жизни, поднял на руки своего единственного ребёнка и, придерживая его, глубоко поклонился наложнице повелителя, не позволяя себе поднять взгляд. Он неторопливо прошёл мимо, не смотря на опустившую голову Николь, что бегала взглядом по своим ногам. — С первым снегом, госпожа.       — Первый снег? Папа, но снега ещё не было! — шмыгая маленьким носом, проговорила гнусаво девочка, а Николь лишь губами повторила: «С первым снегом».