Альтависта

Профессор Горький таскает на себе девятый десяток прожитых лет. Профессор Горький слишком долго жил по принципу «отдаться делу без остатка или не заниматься им вообще». Профессору Горькому трудно свыкнуться с мыслью, что силы уже не те для былого героизма. Иногда на него находят приступы апатии, когда хочется махнуть дрожащей правой рукой на всех и вся, передать полномочия первому попавшемуся преемнику и, как говорится, стать образцовым пенсионером с дачей, внуками, таблетками и склерозом. Но на кой чёрт ему такая жизнь? Больше любой беды или болезни пожилого заведующего НИИ пугает малейшее отклонение от нормы, стандарта, от того, к чему он привык. Будто внедряется кирпичик другой породы в добротную стену, что он строил годами с титаническим трудом, и может с грохотом эту каменную громаду обрушить. Понимает умом, что не всегда надо бояться перемен, с налёту отвергать иное и новое, но, как потом вздыхает с горькой усмешкой «старые птицы не могут петь новых песен». Своё, построенное, нажитое Инспектор бережёт всем сердцем. Институт, возникший на его глазах. Знания, суждения, теории. Кадры и узкий круг друзей. Старинное зеркало тончайшей ручной работы – подарок его названного брата. Когда сие произведение искусства разбивается за считанные секунды в неловких руках его молодого помощника – невозмутимый сдержанный профессор готов выть от досады. Но не обвинять же Робеспьера во всех смертных грехах, когда этот толковый парень и так тащит на себе слишком много. И всё таки, как тут не вспомнить примету, что треснутое зеркало – к беде? На следующий же день порог института переступает она. Его головная боль. Донне двадцать с гаком, ни гроша за душой, полная каша в мыслях и синий диплом в анамнезе. Донна приходит в НИИ растерянной пигалицей с «ежом» на голове и маниакальной идеей остаться здесь навсегда. Донна красит волосы в ультрамарин перед самым выходом на работу. Донна ругается «ёперным бакалавриатом» или испанской нецензурщиной сквозь зубы по триста раз на дню. Вот не ребячество ли? И что ей так дались именно эти стены? Горький честно делает над собой усилие. Она аспирант, она сотрудник. Понимать, уважать, контролировать по праву старшего. Не вмешиваться, пока не прозвенит тревожный звонок. Но однажды его терпение лопается и он объявляет тревогу сам, быстро найдя замену. Дюма спокойнее, рассудительнее, у неё умиротворённый взгляд и волосы естественного цвета. Она не грызёт себя приступами паники за каждую мелочь и прекрасно вписывается в коллектив. Но почему-то не выдерживает и оставляет место работы через год, снова освободив дорогу «урагану Ламанчской». «Ураган» прёт напролом. Не спрашивает разрешения, а ставит перед фактом, даже глядя при этом виновато-настороженно. Это не девчонка, это просто полтора метра хаоса. Ну где можно представить себе такого сотрудника? Разве что на другой планете или в каком-нибудь институте для одарённых, но не приспособленных к реалиям жизни социофобов. На её вопрос «почему я здесь неуместна?» ему ответить нечем. Не свои же страхи предъявлять в качестве аргумента. Горький устал. Адски устал. Пост заведующего, бесконечные бумаги, организационные вопросы. Доценты, ни один из которых не хочет защищать докторскую диссертацию, заместить его на этой должности и дать ему, наконец, отдохнуть. А теперь ещё и приходится утихомиривать с завидной периодичностью маячащие на горизонте полтора метра хаоса, услышавшие краем уха об очередной преподавательской вакансии. Что вот ему прикажете с этим делать? Может, правда махнуть рукой и уйти навсегда, насовсем, оставив многолетнюю махину на Штирлица? …Горький закрывает окна в кабинете – он почему-то мёрзнет даже летом – и решает, что пусть всё идёт как идёт. Время куда мудрее него. Оно рассудит само.