Альтависта

Раз. Два. Три. Четыре. Это ещё только университетские годы, которые успела пережить Есенина – и даже за них в её истории уже насчитывается немало счастливых минут, ошибок, случайных удач и неловкостей. Что будет дальше – маняще и пугающе одновременно, так хочется представить, но пугает до жути, будто прыжок в неизведанную бездну. А надо ли в него прыгать, в будущее это? В её прошлом – родной провинциальный и не слишком большой город, медико-биологический колледж за спиной, страсть к пению и музыке, посаженное зрение и черновые наброски летающих фигур на тетрадных листах. Детство, юность – обзови как хочешь, суть та же. Взрослеть не хочется. Вернее, хочется быть старше, умнее и ответственнее, но не хочется терять присущую ей очарованность этим прекрасным и яростным миром, как сказал бы классик. Есенина изо всех сил надеется, что ей удастся примирить в себе детское и взрослое «я». В её настоящем – то, что старшие поколения называют альма-матер. Жёлтые кирпичные стены, скользящая под ногами плитка, ненавистная лабораторная униформа, уродующая её тело и душу, и лучшая в мире научная руководительница в лице доктора Гюго. Ради Гюго только и можно терпеть весь этот дурдом – вряд ли Энтузиастка взялась бы управлять заведомо нестоящей, проигрышной махиной и такими же студентами. Впрочем, выносить здешний беспредел у Лирика есть ещё одна причина. Вот сколько ни тверди студентам и молодым учёным «не влюбляйся, не пей вина и на лбу себе высеки…» - ту или иную заповедь, а то и обе сразу, юные балбесы всенепременно нарушают. К счастью, на проблемы с алкоголем Еся пожаловаться не могла. Но вот за то, что связалась с кем-то, по её мнению, «старшим на несколько лет и гениальнее на целое звено эволюции» костерила себя на все лады. К её облегчению, недолго – самому Аналитику тоже элементарно требовалось время и смелость, чтобы к ней подойти. И вроде бы всё хорошо. Год, второй, третий на подходе. Нежданно-негаданно их хрупкая гармония чуть не летит в тартарары из-за нелепой истории со стажировкой, выигранной Лириком по ошибке. Нет, она, конечно, давно уже взрослая и совсем не глупая девушка, но не настолько, чтобы с налёту бросить родной дом и всё то, что держит на прежнем месте. Правда, из-за своей нерешительности и глупости Еся чуть было не потеряла Робеспьера, решившего, что его разлюбили. А потом до неё дошли слухи, что её спутали с какой-то Достоевской и какой-то Габен чуть не поплатился за это дело физическим здоровьем. Мельком она, конечно, помнит какого-то Мастера, с которым её знакомил Аналитик, но всего лишь мельком. При чём в этой истории оказалась она – непонятно и по сию пору. Робеспьер, конечно, просит не беспокоиться, но всё равно как-то тревожно на душе. Слава богу, у неё хотя бы есть Гексли. Хвала тому, кто изобрёл полных противоположностей. И им самим хвала и честь, разумеется. Как у этой ходячей скорой помощи хватает терпения второй год выносить все её академические и амурные страдания без покушений на убийство? Хотя, наверное, настоящие друзья придуманы именно для этого. Во всяком случае, сама Гексли говорит так. И уповает на то, что у некой Донны (уж эту-то личность Есенина знает не понаслышке, хоть и шапочно, пострадав однажды из-за её трудоголизма и излишней приверженности правилам) тоже есть лучший друг, которому можно выговориться, а то она с ума сойдёт в НИИ, где обитают, цитируя, «сплошь болевые сенсорики, фанатики и извращенцы». …За «болевых сенсориков» Еся обижается почти всерьёз, дуясь на Советчицу по телефону – ибо нечего говорить глупости о её любимом человеке. Но тут же смеётся и сворачивает разговор – в телефоне слышны гудки, совершенно точно обозначающие звонок по второй линии. «Вызывает Аналитик,» - весело мигает дисплей. Есины серые глаза отвечают таким же радостным блеском. Кажется, жизнь налаживается, если, конечно, она больше не будет подписываться на сомнительные стажировки.