Осенний ноктюрн

      Леви не делал из этого трагедию, не истязал себя бессмысленными переживаниями и сомнениями. Он давно всё решил и лишь ждал подходящего случая. И дождался: в доме было пусто, Фалько и Габи ушли к друзьям и наверняка не вернутся до позднего вечера. «Сегодня хороший день», — подумал Леви, глядя в окно на опадающие пёстрые листья. Беззаботное дурашливое солнце мягко подсвечивало охрово-алые макушки деревьев, дрожало на подоконнике, перекатывалось по стенам гостиной. Уютной гостиной. Надо отдать должное Габи — вкус у неё что надо. Она немало усердствовала, обустраивая новый дом: подолгу переставляла мебель, тщательно подбирала шторы к обоям, часами раскладывала на полках книги и безделушки. В новой жизни возымело смысл всё, что казалось ничтожным в прошлой. Стремление к комфорту и погоня за модой больше не были пустой прихотью или привилегией. Человечество всеми силами пыталось скинуть оковы эпохи титанов, залечить кровоточащие раны, забыть унижение и ужас бесчисленных войн. Иногда людям это удавалось.       Иногда.       Ловкие пальцы без труда загнали патрон в патронник. Гладкий ствол револьвера хищно блеснул на солнце, чёрная голодная пасть дула с беспощадностью глядела в лицо Леви. «Нет, так весь ковёр заляпаю, — решил он. — Небесно-голубой, с густым ворсом — Габи долго на него копила. Надо что-то подстелить». Развернулся на инвалидной коляске, съездил в спальню и принёс старую простыню. «Другое дело», — мысленно похвалил себя и едва заметно приулыбнулся. Вновь взял револьвер, покрутил в руках. Неужто смятение? Ничуть. Леви не сомневался — его бой окончен. Он выполнил солдатский долг, отдал своё сердце с потрохами ради будущего человечества. Теперь дело за молодыми, им принадлежит новый мир. А для него, покалеченного войной ветерана, в нём так и не отыскалось места. Леви ненавидел себя за то, что не мог спокойно переносить комфорт и частенько засыпал на полу, тревожно скрестив на груди руки. Словно отправлялся в очередную экспедицию Разведкорпуса за стены и, остановившись на привал, лежал в окружении боевых товарищей под бескрайним чёрным небом, усеянным крошкой мерцающих звёзд.       Товарищи.       Иногда бывшие сослуживцы приплывали с Парадиза, чтобы навестить своего капитана, и поначалу эти встречи были всем, чем Аккерман жил. Боль и воспоминания у них были одними на всех, однако со временем Леви осознал, что кроме этого больше не было ничего. С годами друзья стали понемногу налаживать мирную жизнь: осваивали гражданские профессии, находили увлечения, приобретали новые интересы, а некоторые даже отваживались заводить отношения и семьи. Пусть и несмело, но пробовали терпкий опьяняющий вкус свободы, надеясь навсегда похоронить прошлое. Леви же не мог его отпустить. «Даже если я и представлял когда-то себя в мирной жизни, то теперь позабыл. Может, стал попросту не способен на неё. Да и на что может надеяться наспех заштопанный монстр, кое-как собранный из собственных ошмётков и привязанный к коляске? Славно было бы пасть в бою, как Эрвин, отдав жизнь за товарищей, а не болтаться на шее молодых бесполезным куском дерьма.       Но довольно распускать сопли и жаловаться на свою участь. Я не сгинул в вонючей пасти титана и могу сам решить, как окончить путь — считай, роскошь. В конечном счёте, всё не так уж плохо».       Решительно приставил дуло к виску, сомкнул веки. С улицы доносились оживлённые голоса, детский смех и задорный собачий лай вперемешку с шумом автомобильных колёс — разве можно было вообразить себе реквием лучше этого?       Внезапная, прилетевшая из ниоткуда мысль остановила полёт пули. «Уйди!» — приказал ей Леви, нахмурился и недовольно мотнул чернявой головой. Но она, подобно заразе, успела овладеть сознанием, проникнуть в его потаённые уголки. Леви открыл глаза и вновь посмотрел в окно: ветер яростно трепал деревья, и солнце совсем расхулиганилось, запутавшись в ветвях. «Последний раз… я хочу в последний раз оказаться в объятиях женщины, — сказал себе он. — Хм. Глупая блажь. Но ведь это я хочу покоя, а тело отчаянно борется за выживание, включает механизмы самосохранения на полную катушку. Что ж… — задумчиво приставил кисть с револьвером ко рту. — Последнее желание умирающего принято исполнять».       Он не мог вспомнить, когда последний раз был с женщиной. Казалось, это было вечность назад, ещё до вступления в Разведкорпус, в Подземном городе. Он волочился за тощей карманницей с волчьим взглядом, и однажды, крепко напившись, они очутились в одной постели. И пускай она была совсем не ласкова и чересчур зациклена на себе, Леви всё равно было хорошо с ней. А с годами он и вовсе стал идеализировать воспоминание о той ночи: солдатская жизнь и ужасы войны убили помыслы о телесном. Тело превратилось в инструмент, смертоносное оружие. Всё, что в нём осталось живого — сердце, которое всегда нужно быть готовым отдать во имя высшей цели. Калекой он окончательно оставил всякие надежды и не строил понапрасну иллюзий. Впрочем, гордость не позволила бы Аккерману стать обузой для своей спутницы, даже если бы нашлась подходящая женщина.       А, значит, путь его лежал на окраины — в рассадник нищеты и трущоб, к дверям борделей, коих в той части города расплодилось с лихвой. Новый мир, освободившись от титанов и закончив бессмысленную войну, не избавился от насилия и зла. Бок о бок с надеждой всё так же жили несправедливость и отчаяние. Никуда не делись беспринципные дельцы и жадные чиновники, перенёсшие все пороки и несовершенства прошлого в заново отстраивающийся мир. Одни снова наживались на других, а разрыв между богачами и бедняками множился день ото дня. «Наверное, людоедство — часть нашей природы, — рассуждал сам с собой Леви, приближаясь к промышленной зоне, находившейся у самых окраин, — и мы вечно будем пожирать и мучить друг друга». Тяжёлый, металлический воздух промзоны сменился вскоре удушливым, кисловатым душком спальных трущобных районов. Леви с брезгливостью озирался по сторонам, вдавив в нос белоснежный платок. До омерзения знакомые сюжеты и пейзажи: шныряющие по подворотням чумазые оборванцы, стремящиеся обобрать до нитки какого-нибудь простака, ростовщики, спекулянты, наркоторговцы, попрошайки и грошовые проститутки, готовые на всё ради куска хлеба. Всюду теснота и копоть. «Побыстрее бы получить то, зачем решился на эту прогулку, и убраться подальше».       Долго искать не пришлось: бордели тут никто не пытался прятать, несмотря на то, что они были вне закона. Табличка с надписью «Девушки мадам Розы» была более чем красноречива: ярко-красная, имитирующая женский силуэт. «Вульгарщина, — вынес вердикт Леви. — Ну, хоть крыльца нет, уже плюс».       Необъятная мадам Роза встретила его без особого энтузиазма: вряд ли мужик в инвалидной коляске озолотит её. Но Леви было плевать на неё и её пренебрежительный тон. Сегодня он пустит себе пулю в лоб, так какая разница, будет ли с ним любезничать хозяйка борделя? — Марла, принимай гостя! — проорала мадам Роза, отворив дверь в спальню одной из девушек.       Леви заглянул, окинул взором комнату и покачал головой: — Не здесь.       Мадам Роза, шумно и со свистом выдохнув, постучала в комнату напротив. — И не здесь, — снова сказал Леви, заглянув в спальню. — О Гос-с-с-с-поди… — прошипела мадам Роза и закатила глаза.       Посетили ещё четыре комнаты на этаже, и все они не устроили Аккермана.       Поднялись на второй этаж, обошли несколько спален, и лишь маленькая комнатка в самом конце коридора удостоилась одобрения Леви. — Эта, — произнёс он наконец. — Эта? — наморщилась мадам Роза. — И расскажите-ка почему? — не удержалась она от вопроса. — Чисто, — сухо отозвался Леви и направил свою коляску внутрь.       У туалетного столика со скучающим видом сидела худенькая девушка в нежно-сиреневом расстёгнутом пеньюаре и чёрных чулках с поясом. Удивлённо обернулась и уставилась на вошедших синими испуганными глазами. Но не глаза первыми обратили на себя внимание Леви, а копна красно-рыжих тяжёлых кудрей, обрамлявших чуть приплюснутое острое лицо. — Скоро придёт господин Рассел, мадам Роза, я же говорила вам утром. — Надтреснутый, но приятный, успокаивающий голос. — Подождёт твой франтик! Ему всё равно другие девочки не интересны. Прими гостя, — настояла хозяйка и тут же вышла за дверь, не желая слушать возражения.       Оставшись наедине с необычным клиентом, девушка поначалу растерялась и опасливо поглядывала на него, часто хлопая чёрными ресницами. Склонила головку набок, задумчиво прикусив изнутри щёку.       «Красивая, — с удовольствием отметил Леви, как следует приглядевшись. — Как будто на меня смотрит осень. Вот только… сколько ей лет? Готов поспорить, она вдвое моложе меня». Не торопил её, дав возможность привыкнуть к своему изувеченному лицу. — Как ты хочешь? — прервав молчание, будничным тоном спросила она. — Я…       Слова застряли в глотке. А как он хочет? Леви не имел ни малейшего понятия. Отправившись сюда, он не представлял с кем и как это случится. Сердце алкало лишь одного — позабытого сладостного чувства, охмеляющего блаженства. — Хочу, чтобы было… чтобы просто было приятно. — Лицо залилось краской. — Сделай что-нибудь, что самой не будет противно.       Подплыла легко и изящно. В развевающихся полах пеньюара мелькнула маленькая упругая грудка молочного цвета. Девушка мягко опустилась перед ним на колени, — медные гроздья крупных кудрей рассыпались по плечам, — взглянула на него беззастенчиво и кротко. В ультрамарине печальных глаз дрожало пламя одинокой свечи, стоявшей в подсвечнике на туалетном резном столике.       Бах! Сердце Леви провалилось вниз живота, по внутренностям разлился жгучий свинец, и все мышцы онемели. Так же ловко, как он заряжал револьвер, девушка расправилась с застёжкой на его брюках, обнажила подрагивающую вздымающуюся плоть, обхватила мягкими губами и несильно сжала в жилистой горячей ладони. Сдавленный стон вспорол ему горло, выстрелом пронзил тишину и повис густым порохом где-то под потолком. Мутная пелена застлала взор, кровь стучала в затылке. Невыносимо, до боли сладко. Впился ногтями в подлокотники своего кресла, процарапал кожаную обивку. Сладко, сладко!..       Всего несколько жалких секунд — и он кончил.       «Позорище, — со страхом подумал Леви, когда схлынула первая волна экстаза. — Совсем разучился быть мужчиной. Какой-то смешной и неуклюжий подросток вместо сорокалетнего бывалого капитана. Срам и только. — Он виновато посмотрел на снисходительное выражение лица девушки, на тень улыбки, притаившейся в уголках губ. — Ну, прости меня, девочка». — Неловко вышло. — Леви смущённо потупил взор, насупил и без того хмурые брови.       «И на кой ей твоя идиотская откровенность? Ну, скажи ещё какую-нибудь глупость, закопай себя целиком. Будто девчушка, ублажающая мужиков за деньги, обращает внимание на их оплошности. Придурок ты, Леви». — Не конец света, — с задоринкой произнесла она, утирая губы тыльной стороной ладони. — Забей.       Шаловливая осень встала с колен, тряхнула кудрями, и в воздухе разлился вкусный земляничный запах: «Куда ж ещё слаще?» — подумал Леви, жадно вдыхая ароматное тепло её волос. Девушка села на кровать, достала из верхнего ящика тумбы сигарету: «Покурю?» — непринуждённо спросила она и, не дожидаясь ответа, прикурила от свечи. Теперь она глядела на него вопросительно и с интересом. Особенно на его одежду — без сомнений, это была военная форма: — Ты ведь с Парадиза? — желая отвлечь его от самобичеваний, спросила она, выдохнув клубок сероватого дыма. — С Парадиза, — ответил Леви. — Впервые вижу ветерана с Парадиза. — Девушка задумчиво подпёрла кулачком щёку. — Неслабо тебе досталось. — Она явно прежде не сталкивалась с отпечатком уродства, оставленным войной. — Мне ещё повезло, — мрачно проговорил Леви. — Наверное… Вряд ли и ты в восторге от своей участи, — добавил он в свойственной ему безжалостной манере. — Не знаю, — искренно ответила она, — мне не с чем было сравнить.       Болезненным движением обвила живот рукой, неосознанно сжалась, сгорбилась. Сделалась крохотной, ничтожной. Леви по новообретённой привычке тоже так делал, подсознательно желая укрыться от любопытных глаз, спрятать своё безобразие. «Вот и она уверена, что безобразна», — заключил он. — Как тебя зовут, полковник? — поинтересовалась она, намерившись сменить тему. — Леви. И я капитан, — уточнил он, — командир спецотряда Разведкорпуса. — Нет-нет-нет, капитан Леви! — Покачала головой. — Эта фраза должна звучать предельно сексуально, иначе ни одна девушка на это не клюнет, — сказала она нарочито театральным тоном. — Думаешь? — В его голосе прозвучал скепсис. — Не подозревал, что кто-то может так воспринимать это. Поверь, война — это совсем не сексуально. — Ты меня неверно понял, капитан. Раз война — смерть, боль и ужас, то надо ей что-то противопоставить. Иначе она всегда будет побеждать. А что может быть более жизнеутверждающим, чем телесность, м?       Леви задумался. — Может, в этом что-то и есть, — ответил он после. — Кстати, раз уж я сказал своё имя, то и ты скажи своё, а то так и буду про себя называть тебя осень. — Осень? — Она одобрительно засмеялась. — Мне нравится — Осень… Намного поэтичнее и оригинальнее, чем Лив. — Хм. — Хмурое лицо его посветлело, губы вот-вот готовы были изогнуться в улыбке. — Что ж, Лив, будем знакомы.       Он вернулся домой в сумерках, но там по-прежнему никого не было. Леви пересёк гостиную и взял с подоконника револьвер. Затем переложил в другую руку. Посмотрел в окно, на причудливые тени, перемежающиеся с отблесками уличного фонаря. Вновь перевёл взгляд на револьвер: «Нет, наверное, не самый удачный момент, лучше подожду ещё пару дней, — решил он. — Вот увижу снова медноволосую осень — всего разок — и тогда уж точно всё».