Осенний ноктюрн

      Красно-рыжее облачко, дрыгая ногами, плавно кружилось вокруг большой карусели-ромашки. Леви не отрываясь смотрел на Лив, держащуюся за длинные цепи и в блаженстве запрокинувшую голову: «Она как будто на УПМ летает, — отметил он про себя, склонив голову набок. — Господи, я неизлечим…» Тёплый сентябрьский ветер шустрой змейкой стелился по брусчатке, поднимая песок и сор, закручивался вихрем. С небес струился бледно-жёлтый матовый свет, беззаботно пели птицы, вторя радостным людским голосам. На этом празднике жизни Леви ощущал себя лишним, и от этого ему было стыдно. Сколько его товарищей полегло в сражениях — куда более достойных, как ему казалось, — каждый из них был бы благодарен судьбе и не допустил бы даже мысли о самоубийстве. Но в живых остался он, и теперь не знал, как потратить эту бесценную монету. «Что бы сказал Эрвин, увидь он меня сейчас? Жалкого, безвольного, трусливого. Он поплатился мечтой и жизнью, чтобы дать надежду другим. Уверен, меня он тоже причислял к ним. А я только и мечтаю оказаться на его месте. Одно слово — подлец».       Его челку покачнул необузданный шторм, обдал лицо запахом земляники, выведя из размышлений и самобичеваний. — Потрясно! — проговорила Лив, облизывая обветренные губы, и села на близстоящую скамью. — Чёрт, так курить хочу, помру сейчас. — Сунула руку в кармашек на подоле и потискала пачку. — Так кури, — ответил Леви, пожав плечами. — Дети же кругом, — на выдохе сказала Лив. — Не хочу, чтобы они этой гадостью дышали. — Тебе они нравятся? — чуть погодя спросил Леви. — Дети-то? — Она улыбнулась. — Да. — Я люблю детей. Мадам Роза говорит, что это потому, что я сама ещё сопля. — А что думаешь ты? — Думаю, что просто хочу чего-то нормального. — Она смущённо опустила глаза. — Это, небось, звучит ужасно скучно: девчонка, которая хочет мужа и детей. Во всех книжках, которые мне иногда читает наша кухарка Луиза, героини, вроде меня, обычно самые скучные. — Если ты скучная, то я — высокий, — отозвался Леви. — А ты, капитан? — негромко спросила Лив. — Хотел бы детей? — Вряд ли я когда-либо всерьёз задумывался об этом. Я солдат, Лив. Хотя в моём отряде было полно желторотых малявок, за которых я без колебаний отдал бы жизнь. А теперь… не представляю женщину в здравом уме, которая согласилась бы иметь со мной дело. — А чего это ты за женщин решаешь? — со смешком спросила Лив. — Мне кажется, ты даже не пытался, а просто в один прекрасный день внушил себе, что на этом всё. — Стыдно сказать, но я и ухаживать-то разучился. Флиртовать, кстати, тоже. — Леви с полминуты помолчал. — Вчера ночью я пошёл в бар и там попытался склеить дамочку, — неожиданно произнёс он. — В той манере, как ты учила. — Так-так! — Лив в предвкушении придвинулась, развернула его коляску к своему лицу. — И что? — Что-что? — Леви сложил на груди руки. — Я звучал, как маньяк, а дамочка позвала громилу-охранника, и тот выставил меня. Говорил же, «сексуально» и я — несовместимые вещи.       Лив откинулась на спинку скамьи и залилась гомерическим хохотом. — Ничего, капитан, в делах сердечных, как и во всём, главное — практика.       Подскочила и, нежно сжав запястья Леви, тихонько проговорила: — Я видела в тире дурацкую плюшевую обезьяну с длиннющими лапами, и не прощу себе, если уйду без неё. Научишь меня стрелять? — Она в излюбленной манере закусила изнутри щёку. — В обезьяну стрелять? — с интересом уточнил Леви. — Да нет же, по мишеням. Обезьяна — главный приз. — Ненавижу обезьян, — многозначительно произнёс Леви. — Но так и быть. Показывай, где там твой тир.       Его запястья всё ещё горели от её вероломной нежности.       Подошли к тиру, и Лив, неправильно схватившись за охолощённое ружьё, попыталась попасть по самой ближней мишени. Не справилась с отдачей, выстрелила куда-то в воздух и чуть не упала, но Леви вовремя её придержал. — Ты вроде спросила, не научу ли я тебя, — недовольно пробубнил он. — Ага. — Чего тогда палишь сломя голову? — Подумала, вдруг смогу тебя удивить. — Она робко почесала пушистую макушку. — Так удивила, что сесть и не встать, — сыронизировал Леви, едва заметно ухмыльнувшись. Взял из её рук ружьё и прицелился. — Левую ногу чуть вперёд, приклад в плечевую впадину, — объяснял он вкрадчиво и неторопливо. — Руку, которой держишь ствол, сильно не вытягивай, тебе должно быть комфортно. И ещё: ствол лучше держать параллельно земле, ниже уровня глаз.       Нажал спусковой крючок и сбил одну из самых дальних движущихся мишеней. — Ого… — Лив открыла рот. — Поняла? — спросил Леви, убрав оружие от лица и вернув его обратно Лив. — Держи.       Лив села перед ним на корточки: — Покажи ещё раз, куда приклад прижимать? — Вот сюда. — Дотронулся до основания её плеча. — Хорошо, капитан. — Её губы растянулись в лисьей ухмылке.       Она сделала пять недурных выстрелов, заслужив похвальный кивок Леви, одобрительно опустившего уголки рта. Но затем он вновь забрал ружьё и несколькими блестящими попаданиями набрал нужное для приза количество очков. Работник тира восхищённо поаплодировал и с удовольствием вручил подпрыгивающей на месте Лив плюшевую обезьяну. Леви хмуро косился на игрушку, но в конце концов его отвлекли восторженные попискивания счастливой Лив, со всей силы прижавшей к себе обезьяну. Она самозабвенно покачивалась с ней и гладила по голове, будто та была живая. Лицо Лив на мгновение сделалось печальным-препечальным, казалось, ещё немного, и она разрыдается. Убрала игрушку от груди и натянула задорную улыбку: — Спасибо, — прошептала она и, смутившись, умолкла.       «Делает вид, что вся из себя девочка-праздник, а чувства скрывает не хуже меня, — подумал Леви. — Столько невысказанного и невыразимого сквозит в этом вынужденном смехе, в выученной игривости. И она не притворяется — вовсе нет. Она защищается. Так же, как она смеётся, я отпускаю гадости».       Весь сентябрь Леви приходил к ней вот так — не ища ничего, кроме компании для прогулок. Он с удивлением обнаружил, какой большой на самом деле Либерио, даже не смотря на повсеместную грандиозную стройку, развернувшуюся после разрушения города «дрожью земли». Он не оставил помыслы о самоубийстве, однако раз за разом откладывал его на завтра, которое всё никак не наступало. У него появился целый список того, что он хочет сделать в последний раз, а следом — список того, чего он не делал никогда. Самоубийство никак не могло найти место в столь плотном графике. Леви возобновил ежедневные тренировки — как мог, поддерживал форму. «На всякий случай», — говорил он себе во время отжиманий, делая очередной подход. Тело не сопротивлялось, словно только этого и ждало. К исходу месяца Аккерман уже самостоятельно поднимался с коляски. Конечно, он не мог ходить или долго стоять без опоры, но подать Габи банку овсяных хлопьев из настенного шкафчика больше не составляло труда.       Встречи с капитаном Леви стали для Лив ещё одним поводом вставать по утрам, причиной терпеть грубых и неприятных клиентов, ведь ничто не имело значения, когда он появлялся на пороге и уносил её на несколько часов в мир грёз, в котором она праздно гуляла по набережной, каталась на пароме, следила с трибун за конными скачками или смотрела представление бродячего цирка: изящная акробатка в блестящем костюме и со страусиным пером на голове, ловко управляющая неповоротливым слоном, похитила воображение впечатлительной Лив на несколько дней. — Хочу быть ею, — заявила она Леви после представления, — этой прекрасной гимнасткой. Чтобы все восхищались моим талантом. А потом вскочила бы на громадного слона и уехала далеко-далеко…       «И оставила бы меня?» — со страхом подумал Леви. — Да ты бы шею свернула, уже залезая на него, — съязвил он.       У Лив была редкая способность — невосприимчивость к скверному характеру Леви: большинство его колкостей не задевали её, а другую часть она попросту пропускала мимо ушей и прощала ему. А потому лишь пожала плечами на его ядовитое замечание.       Вместе с желанием жить Леви приобрёл страх — потерять Лив. К своему ужасу, он понемногу замечал, что становится зависимым от её общества. Больше всего его пугало незнание, что делать с этой зависимостью, и Леви просто плыл по течению, надеясь, что всё разрешится само собой: «Будь я на поле боя, ни за что не допустил бы подобной безответственности и беспечности. Но поле боя — моя стихия. А это — непонятная чертовщина».       Странный клиент Лив стал чуть ли не главной темой для сплетен в борделе. Именно его девушки обсуждали во время традиционного еженедельного посещения огромной сауны с низким потолком и треснувшей каменкой. — Эти ваши платонические отношения — что-то противоестественное, ей-богу, — заявила пышногрудая брюнетка с хриплым голосом. — Ну, не стоит у мужика, Марла! — вмешалась хорошенькая коротковолосая блондинка в летах. — Чего пристала? Он же на коляске разъезжает. Внизу, небось, тоже не фурычит. — У кого не фурычит? — спросила вошедшая в парилку русая высоченная красотка с ярко-розовыми губами и дымчатым макияжем глаз, с которой Лив общалась теснее, чем с остальными. — Мне такого не фурычащего сейчас бы кто подкинул, а то весь день одни кони нетраханные! — Флегматично стянула сетчатые колготки и устроилась на лавке рядом с Лив. — Я уже сидеть не могу, а уж что завтра будет… — У Констанс как всегда! — Марла захохотала, поглаживая длинную мощную шею. — Одни тупоголовые «плотники», которые, кроме как долбить, ничего не умеют.       Лив уже было выдохнула, что девушки сменили тему, но Марла явно вознамерилась давить до конца: — Так этот твой колясочник импотент, что ли? — Она громко прыснула. — Или у вас того — шуры-муры-амуры?       Сауна взорвалась от смеха. — Какие ещё амуры? — Лив нахмурилась. — Ты даже хмуриться стала, как он, — заметила открывающая бутылку скотча Констанс, спародировав Лив. — С такими держи ухо востро, — предостерегла мадам Роза, обмахиваясь деревянным веером. — Тебе надо о себе заботиться, а не утки из-под немощного мужика выносить. — Господи, чего вы все раскудахтались? — с раздражением вспылила Лив. — Во-первых, он не импотент. А, во-вторых — я в него не влюблена. И не влюблюсь. — Всё ещё надеешься на Рассела? — со скепсисом спросила Констанс. — Поверь моему опыту, малышка, все мужики — вруны и трахари, которые плевать хотели, на что ты там надеешься. Для них мы товар, который должен исправно выполнять свои функции. Разве у товара могут быть чувства? — Обречённо вздохнула. — Понадеялась я на одного… а в итоге? Всё, что мне осталось от этого урода — пацанёнок в подоле, которого я даже воспитать порядочно не могу.       Лив встала с лавки, подошла к маленькому окошку, распахнула его и с упоением закурила. Багряное золото закатных лучей растеклось по подоконнику, распаренную кожу обдало спасительной вечерней прохладой. — Рассел предсказуемый и понятный, — сказала она. — В постели не весть что, но хотя бы не грубый. Да и не помню я таких, кто весть что… — Лив задумчиво подпёрла острый подбородок большим пальцем. — Я никогда не кончала с мужчинами. Только с самой собой. — Обхватила живот рукой и сжалась в комок. — Не много и потеряла, — утешила её Констанс. — О, а у тебя есть ещё сигаретка? Я свои утром отдала Тельме, а эта индюшка всё скурила вместе со своим старым жлобом.       Лив молча протянула подруге открытую пачку. — Ладно, ты меня не слушай. — Констанс подошла и легонько толкнула Лив в бок. — Наверное, я просто тебе завидую: в моём-то возрасте уже не мечтают. — Выпустила струйку серого дыма. — В твоём возрасте? Пф! — Лив хохотнула. — Артистка, — добавила она в перенятой у Леви угрюмой манере. — Всё, я пошла. — Затушила недокуренную сигарету об оконную раму. — А то Марла ещё из-за чего-нибудь заведётся, и будем здесь опять три часа сидеть.       Лив просушила волосы, надушила их земляничным маслом и уже приготовилась ко сну, когда в дверь постучали. Мадам Роза и другие девушки всегда звали её по имени, когда стучались — так было заведено. Значит, кто-то из посетителей. Она наспех нарумянила щёчки, слегка подкрасила губы и сменила хлопковую сорочку на шёлковый миниатюрный халатик. Отворила дверь и увидела Леви. — Капитан? — удивилась она.       Он никогда не приходил в столь поздние часы: как правило, в это время они расставались. Леви не смотрел на неё. Измученный, с понурой головой и опущенными плечами. Бледный, синяки под глазами совсем тёмные. Лив поняла, что у него что-то стряслось. Она опустилась перед ним на колени и оберегающе сжала его ладони в своих. — Хочешь поговорить? — тихо спросила она. — Нет, — бесцветно отозвался Леви и наконец посмотрел на неё. — Сегодня я хочу не говорить.       Лив всё поняла и осторожно потянула его за собой. В тёмной спальне не горело ни одной свечи, лишь лунный свет, разбрызганный по стенам, стекал на белоснежную кровать. Лив села на краешек и развязала поясок халата, развела полы, обнажив грудь и живот. Её белая кожа маняще сияла в лунном свете, вьющиеся волосы мерцали серебром. Она казалась сотканной из воздуха, нереальной — волшебным миражом. Леви приблизился, трепетно дотронулся до её щиколотки и невесомо погладил. Когда его рука двинулась выше, он вновь заглянул в глаза Лив, как бы спрашивая разрешения. Внезапно он приподнялся со своего кресла, упёршись коленом здоровой ноги в край матраса, и припал к её губам алчущим, отчаянным поцелуем. Его горящие ладони беспорядочно гладили её грудь, плечи и шею. Ласковые ладони. Лив с ног до головы прошибло током. Надо бы уже пошевелиться, сделать хоть что-то, но её мышцы онемели, а низ живота стянуло мучительно-невыносимой истомой. Рука Леви соскользнула с её груди на живот и, дрожа, двинулась ниже: «Можно?» — сипло и не своим голосом спросил он, теряя равновесие из-за головокружения. И когда она закивала, он уложил её на спину и навис зловещей тенью, сгорая от желания. Но он не пугал Лив. Напротив, она ещё никогда не чувствовала себя в безопасности так, как в это мгновение. Потянулась к его лицу, с нежностью провела согнутыми пальцами по жутким шрамам. На дрожащих руках Леви опустился, прогладил её между ног, а затем легко и плавно вошёл в неё. Лив, закатив глаза, громко простонала, выгнулась навстречу сладкому ощущению наполненности.       Комната смазалась, стёрлась, превратившись в абстрактную чёрно-белую картину. Лив не слышала ничего, кроме своих звонких стонов, ополоумевшего сердца и хриплого голоса Леви, безостановочно шептавшего в её волосы: «Лив! О, Лив!..» — Боже, как хорошо!.. — задыхаясь, чуть не плача лепетала Лив, сжав в кулачке волосы на его затылке.       По-аккермански выносливый, Леви был неутомим и пылок. Он безукоризненно чувствовал Лив, откликался на каждый сигнал её тела. Не пресекая попыток доставить ему удовольствие, Леви тем не менее брал инициативу на себя, стараясь поберечь силы Лив и в первую очередь сделать приятно именно ей.       На её безудержные стоны собралась добрая половина других девушек, живших на этаже. — Чего вы тут верещите? — недовольно прошипела поднявшаяся с первого этажа Констанас, ещё не успевшая протрезветь с полбутылки скотча. — Клянусь, я никогда не слышала, чтобы кто-то так самозабвенно и громко стонал! — прохихикала пухленькая розовощёкая шатенка. — Эка невидаль — орущая шлюха в борделе. — Констанс икнула. — Мне хоть палец прищеми, я не выдам подобное соло! — ответила ей шатенка. — И что-то я не помню от нашей малышки Лив такие соловьиные трели. А она там, между прочим, со своим калекой! — добавила шепотком. — Лив?! А ну-ка пропустите! — Констанс, распихнув девушек в стороны, приблизилась к двери и приложила ухо. — Ты б отошла, а то снесёт звуковой волной!       По коридору пронёсся раскат хохота, и на сей раз заявилась мадам Роза, грозно тряся над головой туфлей. — Устроили мне тут!.. — рявкнула она. — Быстро по комнатам, шкурки!       Как только все разбежались по своим углам, мадам Роза замерла посреди коридора и с удовлетворённым видом прислушалась к неумолкаемым возгласам из спальни Лив. Просияла счастливой улыбкой и, довольно кряхтя, поплелась вниз, к приёмной стойке.