Осенний ноктюрн

      Неделю Лив нездоровилось. Температура, слабость и заложенный нос были долгожданной возможностью побыть наедине с собой. Принадлежать лишь самой себе. Одно плохо — пропадёт недельное жалование, а деньги Лив усердно копила, чтобы однажды расплатиться с Паоло за своё содержание и оставшиеся после смерти матери долги. Навсегда оставить это треклятое место. Правда, она никогда по-настоящему не представляла, каково будет в одиночестве отправиться навстречу новой жизни. Необразованная, без средств и связей, бывшая куртизанка — ничего хорошего её не ждёт. Лив понимала, что заветная свобода ещё не гарантия счастья.       Бледная и ослабевшая, она, тем не менее, как следует прибралась в комнате, надела зелёное платье-рубашку и достала из-под кровати мамину гитару. Краснодеревная, изящная, поблёскивающая лаком. Пускай старенькая и кое-где вздувшаяся от сырости, но зато в рабочем состоянии. Лив называла её «старой аристократкой». Гитара составляла всё наследство, которое ей досталось в неполные одиннадцать. Единственный проводник в галопом проскакавшее детство, в смазанные временем воспоминания: о матери элдийке, которая, как и сама Лив, работала в публичном доме, и о марлийце отце — богаче, меценате и интеллектуале, вхожем в высший свет. Она видела его вживую всего один раз, на четвёртый день рождения: статный и изящный, с медными роскошными усами и очаровательными веснушками на скуластом приплюснутом лице. От него вкусно пахло шоколадом и дорогим табаком. Он подарил ей фарфоровую куклу и незабываемый нежный поцелуй в румяную щёчку. Лив даже думала, что если бы существовало воплощение слова «шарм», то им бы стал отец. Неудивительно, что мать любила его до самого гроба и никогда не упрекала в том, что тот не смог пойти наперекор обществу и жениться на ней.       Лив провела вспотевшими подрагивающими пальцами по струнам — нужно настроить. Через несколько минут, убедившись, что звук в порядке, она поудобнее устроилась на кровати и стала неспешно играть, тихонько подпевая. Вообразила себя на маленькой круглой сцене одного из тех прокуренных ресторанов, где всегда приглушали свет, подавали устрицы с дорогим алкоголем, а дам в вечерних нарядах сопровождали кавалеры во фраках. Её излюбленная и самая заветная фантазия.       Измождённая Констанс с поплывшим макияжем прислонилась к стойке мадам Розы и, прислушавшись, грустно посмотрела вверх: — Рыжуля взялась за гитару, — констатировала она. — Ага, — с печальным вздохом отозвалась мадам Роза. — Неужели всё настолько паршиво? — Констанс достала из декольте мятую сигарету, коробок спичек и задумчиво закурила. — Кажись, да. — Мадам Роза перевела многозначительный взгляд на Констанс. — Поёт вроде что-то там о прогулках во снах, одиночестве и любимом лице. — Вялый хрен мне в уши!.. — Констанс поморщилась, сняв с языка кусочек табака. — Она что, втрескалась в кого-то? — В «кого-то»? — Мадам Роза прыснула. — Вестимо, в кого! — В этого имбецила Рассела, что ли? — Да какого нафиг Рассела?! Как пить дать, в капитана своего. — В калеку? — Констанс вскинула бровь. — Господи, ты вроде с ней ближе всех общаешься, а всё равно хлопаешь зенками, как тетеря глупая, — пробурчала мадам Роза, деловито поправляя сползший корсет. — Дак он уже тысячу лет не объявлялся! — Не совсем. Неделю назад прикатывал, а потом увидел нашу малышку с Расселом и дёру дал. Ну, я и не стала Лив об этом рассказывать, чего расстраивать девчонку? — Да уж… ну, и дела в нашем царстве-государстве! — резюмировала Констанс, туша сигарету об стойку.       Мадам Роза щёлкнула её по лбу и погрозила пальцем: — Вот что у вас с Лив за манера идиотская?! Мебель мне всю попортили своими окурками. Бандитки! — Не ворчи ты, а то ещё одна морщина появится, — отозвалась Констанс, указав пальцем на переносицу мадам Розы. — Языком, смотрю, не наработалась? Стоит трещит без умолку! Иди лучше харю умой да ванну прими перед новым клиентом, а то как дворовая потаскушка, честное слово.

***

      Разбирая бухгалтерские документы лавки старика Флетчера, Леви обнаружил, что дело убыточное: доходы не покрывали расходы, осталась небольшая задолженность поставщикам. Но, несмотря на это, Аккерман вступил в право собственности. Сидя рядом с ящиком прогнивших персиков и глядя на пыльную паутину, свисающую с потолка, он размышлял о будущем лавки: «Здесь уютно и светло. Просторные полки сделаны на совесть, потолки высокие и не протекают. Хорошее место. Может быть, моя давняя мечта его достойна?» Леви заехал за прилавок, остановился рядом с чередой ящичков с потёртыми и отломанными ручками. Бережно провёл пальцами по тёплому гладкому дереву: здесь можно было бы хранить склянки со специями или травами. А на стеллажах хорошо смотрелись бы различные баночки и коробочки со всевозможными сортами чая: чёрного, зелёного, фруктового, травяного — со всех уголков планеты. Он бы пробовал комбинировать различные виды, экспериментировал с вкусовыми добавками. Заменил бы мелкие окна на панорамные, поставил вдоль них деревянные столики с мягкими диванами, чтобы посетители могли пить чай прямо здесь, любуясь грушевым садом и пенными шапками сиреневых и розовых гиацинтов.       Леви увидел свой чайный магазинчик так ясно и так живо, что не хотел ждать ни минуты. Взяв в руки швабры и вёдра, он пропал в лавке на несколько дней. Убираясь в погребе, Леви нашёл две бочки — с ромом и вином — причём отличного качества и долгой выдержки. Продал их местным бутлегерам, выручив неплохую сумму. На одну часть закупил первую партию чая, а вторую вложил в ремонт: заменил вместе с Фалько скрипучий паркет, обновил светильники, докупил нужное оборудование.       Перемешивая в жестяной банке чёрный чай, сушёные яблоки и лепестки шиповника, Леви думал о том, что никогда не чувствовал себя настолько живым.       Новое занятие отнимало всю энергию и все силы Леви, из-за чего физическое несовершенство стало ощущаться острее. Уборка и ремонт порой превращались в затяжной ад, в котором ради элементарных действий приходилось изворачиваться всеми возможными способами. В эти моменты Леви чувствовал себя жалко и унизительно. Назло немощному телу он привставал с коляски, опираясь на всё, что попадалось под руку, и, дрожа, стоял, сколько мог. «В конце концов это принесёт плоды», — пронеслось в его гаснущем сознании, когда он рухнул на пол из-за чудовищной судороги в ноге. Его разбудили мутно-рыжие лучи заходящего солнца — тёплые, шаловливые, нежные и печальные. Совсем как его беспризорная Осень. Леви стало трудно и больно дышать. Зажмурившись, он с силой надавил кулаком на грудную клетку. Из глаз брызнули слёзы. Мучительно простонав, он жадно втянул воздух, лишь бы заглушить подкатившую волну рыданий. Так и лежал, онемев, посреди вязкой тишины, давясь слезами и своей гордостью. Проклятая гордость! Из-за неё он позорно сбежал и не увиделся с Лив, из-за гордости не признавался себе, что ревнует её к тому высоченному красавцу в дорогом костюме: «Просто скажи это, Леви. Скажи, что ревнуешь её, дьявол тебя побери!» Оскалился, разозлившись на себя самого. Все мечты вдруг показались безнадёжно пустыми и ненужными, если рядом не будет его Осени. Его? Неужели он посмел с такой варварской лёгкостью присвоить её себе? Его! Какая смешная и наивная самонадеянность.       Его тело тоже скучало по Лив, изголодалось по нежности и испепеляющим ласкам. Капитану казалось диким, непривычным и почти противоестественным изматывающее томление, в котором он пребывал почти каждый день. Тяжёлые физические нагрузки, которыми Леви себя изнурял, мало чем помогали, зато, умаявшись, он в конце дня сваливался на кровать и до утра проваливался в глубокое забытьё. От одиночества спасали лишь Габи и Фалько. Но когда ребята уплыли с ответным визитом на Парадиз, тоска мгновенно сжала трухлявые хладные руки вокруг его горла.       Леви до конца не осознал, что за неведомая сила привела его вечером в один из городских баров. Набитый битком зал не спасёт от одиночества, алкоголь не принесёт желанного успокоения. Да и с его невосприимчивостью к спиртному нужно ещё очень постараться, чтобы хмель ударил в голову. Однако Леви был решительно настроен напиться до беспамятства. Взял бутылку джина и забился в углу барной стойки. Стакан. Другой. Третий. Мимо проплывали весёлые смазанные лица, громко звенели пьяные голоса. В центре зала, слившись в крепком объятии, тихонько перетаптывались под приятную музыку мужчина и девушка. Красивые, как с картинки, розовощёкие от хмеля и чувств. Мужчина обхватил запястье девушки и, смеясь, покружил её. Она заливисто захохотала, и он поцеловал её. «Хочу быть ею», — Леви вспомнил слова своей Осени, восхитившейся прекрасной циркачкой. «Хочу, чтобы мы были ими», — подумал он, завистливо глядя на счастливых танцующих влюблённых, не замечавших никого вокруг.       Оставил едва начатую бутылку и поехал на окраины. В холодных ноябрьских сумерках трущобы казались совершенно удручающими, давящими — бесконечное, беспросветное чистилище. «А я оставил её здесь. Я даже не попытался!..» Стал сильнее крутить колёса — налетел на камень, перевернулся и больно ударился головой. — Так мне и надо, — вслух сказал он, поставив коляску и пытаясь обратно сесть в неё. — Вот и моя баба так же сказала, когда я приволокся из пивнушки без единой монеты и с пробитой в кровь башкой, — послышался из темноты хриплый голос. — Давай-ка я тебе помогу, сынок.       Тонконогий пузатый старик в твидовой шляпе взял Леви под руки и усадил в коляску. — Ну ты как? Порядок? — источая крепкий чесночно-пивной душок, добродушно спросил старик. — Да. Спасибо, — сконфужено отозвался Леви, испугавшись стариковой доброты. — Хе-хе! С богом тогда, сынок.       Старик исчез так же внезапно, как и появился. Необъяснимое место. Оно всегда бросало Леви вызов, обескураживало своей многоликостью и неоднозначностью. Объятый смятением он доехал до «Девушек мадам Розы» и вкатился внутрь. Бордель не спал: ярко и переливчато светились стеклянные люстры, перекрашенные в красный стены горели и пульсировали, а вокруг — вереницы полураздетых размалёванных девиц, тонувших в едком море дешёвых духов. «Оживлённее, чем обычно», — заметил Леви. Подъехал к стойке мадам Розы, мечтательно гладившей себя по лицу павлиньим пером. — Я вроде всего бокал шампанского выпила, а уже призраки мерещатся, — промямлила она, вперив в Леви полный осуждения взгляд. — Как же я скучал по твоему непревзойдённому гостеприимству, — монотонно пробубнил Леви. — Лив одна? — Понятия не имею. — Она даже вздыхала с осуждением. — Была где-то здесь, внизу. — Что это за столпотворение сегодня? — спросил он, чуть наморщившись. — К мистеру Расселу приехала кучка политиканов из других стран — он же посол, — уточнила мадам Роза. — Вот и притащил их сюда на «развлекательную программу». Уйму деньжищ уже слили! — довольно заключила она.       «Сегодня же заберу её отсюда, — решительно подумал Леви. — Хватит с нас этих детских забав и бесконечного жевания соплей». Двинулся вглубь просторного зала, уставленного барочного вида креслами, обитыми бархатом. Долго искать Лив не пришлось: она сидела абсолютно пьяная в окружении четырёх мужчин и, по всей видимости, играла с ними в карты. Они услужливо подливали ей шампанское в высокий бокал, заляпанный красной помадой, и соревновались друг с другом в остроумии. — Я видел, мисс Лив, что вы курите, — с вожделенной улыбкой сказал один из них, разминая ей плечи, — но ваши сигареты — вы уж меня простите! — редкостная дрянь! — О, так вы знаток? — заплетающимся языком произнесла она, закинув ногу на ногу. — Исключительный, леди! — Приблизил усатое лицо к её покрасневшему ушку: — У меня собственная табачная фабрика. Позвольте угостить вас сигарой? — Сигарой? — Оживившись, обернулась к нему. — Никогда не курила сигар. Но мой отец курил, — тихо и задумчиво добавила Лив. — Такие, знаете, с запахом шоколада. — Что ж, сегодня я буду твоим папочкой, — облизнувшись, проговорил он, вложил в её пальцы толстенную сигару и поджёг. — Не такая здоровенная, как мой член, но тебе понравится, крошка! — Даже не сомневаюсь. — Она глубоко затянулась и в разнузданной манере откинулась на спинку дивана. — Крепковато. — Слабо улыбнулась и с глупым выражением уставилась в одну точку. — Но вкус что надо!       Леви остановился подле неё, положил руку на коленку и тихонько потряс: — Лив? — позвал он её. — Лив, мы можем поговорить? Наедине. — А это ещё что такое? — Усатый владелец табачной фабрики выпрямился во весь рост и кинул на Леви надменный взгляд. — Ты не потерялся, малец?       Леви нахмурился и обернулся к усатому: — Лучше сунь поглубже в свою грязную глотку хвалёную сигару и не мешай, здоровяк, не то я разозлюсь, — мрачно отчеканил он. — И что же, интересно, случится, если я не заткнусь? — с издёвкой ответил усатый и усмехнулся. — Продолжай в том же духе и узнаешь, — не повышая тона произнёс Леви. — Лучше не надо, мистер Балмор, — вмешалась Лив. — Капитан Леви много лет служил на Парадизе в Разведкорпусе и в одиночку кромсал титанов.       Мистер Балмор во властной манере навис над Леви, широко расставив ноги, и выдохнул ему в лицо сигарный дым: — Да? А, по-моему, капитан Леви самостоятельно даже отлить не сможет.       Раздался хруст: Леви пнул усатого ступнёй в берцовую кость. Истошно проголосив, мистер Балмор качнулся на подкосившихся ногах. Леви дёрнул его за галстук, обернул удавкой вокруг надушенной шеи и со всей силы ударил носом об колено, забрызгав светлую брючину алым фонтаном. — Вот сука. — Леви брезгливо откинул его от себя. — Брюки мне испоганил.       Остальные, опешив, молча глазели на корчащегося мистера Балмора, а затем закатились бурным истерическим хохотом. — Идём. — Леви дёрнул Лив за руку, и она поплелась за ним безвольной куклой. — Геро-о-о-й! — саркастично протянула она, отхлебнув из бокала. — Развыделывался, сраный выпендрёжник, — добавила, с трудом выговаривая слова. — Куда ты меня ведёшь?       Остановилась, выдернула руку и обняла себя за плечо. — Я всё тебе объясню, — уверил Леви, — только прошу, давай выйдем на улицу. — Никуда я с тобой не пойду. — Небрежно осушила бокал, облившись содержимым. — Твою мать, — расстроенным голосом, — какая же я несуразная…       Притулилась к стене, провела расчесывающим движением по растрёпанной медной копне и тусклыми глазами уставилась на Леви. Он подкатился к ней и нежно взял за руки — как прежде делала она. — Будь моей, — сухо произнёс он, а сам не слышал собственного голоса из-за бешеных ударов сердца и шума крови в ушах. — Так заплати и делай, что хочешь. Ты знаешь, сколько стоит ночь со мной, — со смешком отозвалась Лив. — Мне нужны все ночи с тобой, а не одна. — Он не отводил взгляда. — Наверное, я не ясно выразился, — предположил он. — «Будь моей» — значит, будь со мной. Не только в постели, а всегда. — Да будь ты проклят, — горько пролепетала она. — Думаешь, можешь — фить! — пропасть на бесчисленное количество времени, а потом вот так заявиться? — Лив усмехнулась. — Нет-нет, капитан, это так не работает! — Нагнулась, приблизилась к его лицу и замерла в нескольких мучительных миллиметрах: — С тебя взятки гладки, не переживай, — прошептала она, натянув фальшивую улыбку, — ты ничего мне не обещал. Это я, маленькая дурочка, напридумывала себе всякого… Но, клянусь, — приложила руку к груди, — я повзрослела, капитан! Сказкам конец. — Казалось, ещё миг, и Лив разрыдается. — Если хочешь, плати мадам Розе, и я тебя так ублажу, что ты своё имя забудешь! Или катись ко всем чертям. Это всё, что я могу тебе предложить.       Конец настал не только сказкам Лив. Леви лихорадочно перебирал слова, но подходящих так и не отыскал. — Я заплачу, но ничего не будет, — произнёс он после долгого молчания. — Не хочу, чтобы ты оставалась с теми уродами. — Какое благородство, боже правый! — Не выдержала, рассмеялась. — Прекрати строить из себя грёбаного спасителя. Трахай или катись. — Разочарованно посмотрела в пустой бокал. — Надоели твои игры. — Хорошо, — надломленным голосом прошептал Леви.       Лив хотелось его задушить, размазать по стенке. Её тошнило от его слов, от того, что он явился спустя два месяца как ни в чём не бывало и даже не извинился. «Но если он сейчас уйдёт, я умру, — пронеслось в её затуманенном сознании. — А ещё умру, если он опять будет строить из себя чёртового недотрогу. Господи, я хочу его любить и вместе с тем прирезать! Это вообще нормально? Хотя что в моей жизни вообще подходит под определение нормы? Всё сплошной, бесконечный абсурд».       Как только они остались наедине, Лив бросилась ему на шею и стала покрывать его лицо отрывистыми поцелуями, перебирать мягкие пряди на затылке. «Как же я тебя ненавижу, капитан Леви! Ненавижу!..» — шептала она сквозь поцелуи, задыхаясь от счастья. Он наконец здесь, в её истосковавшихся объятиях. Она ещё успеет его послать. Когда-нибудь завтра. Но в эту минуту она хотела чувствовать лишь тепло его кожи, жар поцелуев, сладость единения. — Ненавижу! Ненавижу! — Процеловала от подбородка до впадины на груди. — Как скажешь, Осень, — дрожащим голосом проговорил Леви, поглаживая её по спине, и закатил в блаженстве глаза. — Я весь твой. Весь твой…