«Я всё это знаю: твои ярмарочные волосы, твои прибрежные глаза, Твои вампирьи зубки, твои ничтожные истины, твои маленькие обманы. Я всё это помню: дрожь твоих пальцев, твою стыдливую гордыню, Твои члены, объятые сном, твои заморские песни, Твои полночные рыдания. Так вытри же слезы и отвернись: Ведь говорить больше не о чем. Теперь ты далеко-далеко… Я помню следы слёз на твоем лице, помню, Как твоя ладонь скользнула из моей. Я помню твои обезьяньи лапы, твои обезьяньи коготки, твои обезьяньи пальчики…» © Nick Cave and the Bad Seeds — Lament
Сегодня Лив воображала себя укротительницей зубастого тигра: она долго смотрела сквозь щель в просторную роскошную клетку, выжидала момент, чтобы зайти и сунуть руку в голодную скалящуюся пасть. Паоло, одетый в белый костюм и белую шляпу-котелок, сидел за громоздким дубовым столом и разбирал документы. Кряхтел и брюзжал себе под нос, часто обтирая потный лоб шёлковым платком. От взгляда на него стыла кровь, а перед взором расстилалась тьма. Холодная, удушающая, немая. Переселила себя, постучала в дверь и после самодовольного «войдите!» юркнула внутрь, остановилась перед столом. Паоло ещё не поднял головы, но уже понял, что это она: эти маленькие белые пальчики он узнал бы среди тысячи других, как и невесомые стремительные шаги. Его рыжая бестия. Его страсть. Его погибель. Лив опёрлась ладошками на поверхность стола и заглянула в его бумаги. — Цифры, цифры, цифры, — прошептала она. — Буквы, буквы, буквы… Я даже знаю некоторые, только ни словечка не составлю. Паоло удивлённо уставился на неё: «Неужели… пришла ко мне? — Внутри зацвела надежда. — Сама пришла!» — Надо же, кто ко мне пожаловал! — с ехидством воскликнул он и откинулся на мягкую спинку кожаного глубокого кресла. — Чего надо? Лив, нервно отряхнув подол платья, села напротив Паоло. — У меня деловое предложение. — Она старалась звучать «по-взрослому». — Хочу узнать, сколько составляет мой долг, и заплатить. Несколько секунд Паоло смотрел на неё в замешательстве, а после взорвался от хохота: — Ты? Заплатить весь долг?! Тебя что, в голову через уши трахали, что мозги все вынесли? — Не в уши, — тихо отозвалась Лив, прожигая его взглядом, — в основном, в рот. Солнце скрылось за тучами, в кабинете потемнело, и карие глаза Паоло сделалась чёрными, бездонными. — Не любишь в рот? — В его голос заползли сластолюбивые нотки. — Паоло, скажи, сколько я тебе должна, — настаивала Лив. — Разумеется, всю сумму я не потяну, но я откладывала деньги как раз на этот случай. Остальное возьмёт на себя капитан Леви. Он мой… — Да знаю я про этого калеку! — резко оборвал её Паоло, шумно вздохнув. — Этот мерзкий парадизский дьявол. — Скрежетнул зубами. — Каждая шкурка в этой богадельне только про него и трещит. — Капитан Леви сделал мне предложение, и я стану его женой, — продолжила Лив, а затем воинственно сощурилась. — Больше не хочу, чтобы мой рот трахал кто-то, кроме него. — Ну, всё, не выдумывай ерунду, иди работай. — Махнул рукой в сторону выхода и с демонстративным усердием принялся перебирать бумаги. — Просто скажи, — прошипела Лив, закипая от злости, — назови сумму, Паоло. Я… — Голос её сорвался, но она не желала выглядеть слабой и мгновенно собралась. — Я больше не хочу жить здесь, не хочу ублажать за деньги — не хочу! Я люблю капитана Леви. Даю слово, что вместе с ним мы найдём столько денег, сколько скажешь. Лив и сама не до конца верила в то, что говорила, но нужно было звучать убедительно, гнуть свою линию до последнего. Паоло сдастся, она не сомневалась. Разве он когда-нибудь отказывался от денег? — Ты моя. — Его голос был подобен наждаку. — Ты моя собственность, Лив. — Он перевёл на неё взгляд. — Никуда я тебя не пущу. Останешься здесь до конца своей никчёмной жизни. — Я не твоя вещь, — дрожащим голосом произнесла Лив. — Ты не можешь… — Не могу?! Вскочил, грозно навис над ней, заслонив собой окно. Лив поглотила тьма, страх забрался под рёбра, сердце забилось о грудную клетку раненной птицей. Ей чудилось, будто кабинет сужается: стены надвигались с огромной скоростью, ещё чуть-чуть — и раздавят её. Лив ссутулилась, сжалась в комок. Паоло обошёл стол, схватил её за плечи и грубо тряхнул, как тряпичную куклу. — Ах не могу?! — брызгая слюной, повторял он. — Нет, бестия, я могу всё!.. Я — твой бог и господин. Поняла меня? — истерично шептал он. Лив дёрнулась к двери, но Паоло впечатал её обратно в стул. — Да я твоего недо-капитанишку по стенке размажу, как сраную букашку. Да я!.. Знаешь, что я с ним сделаю? — На его лице заходили желваки. — Думаешь, убью? Нет, бестия, это было бы слишком легко! Сначала мои парни сломают этому выродку позвоночник, чтобы он не только ходить, но и сидеть не смог. Будет лежать овощем и мочиться под себя. Потом совершенно случайным образом загорится его убогий домишко и дурацкая чайная лавка. Затем я убью всех, кто ему дорог, и только после этого приду за этим ублюдком! Оторву ему башку. Лив, вздрогнув, зажмурилась, и по её лицу покатились слёзы. — Не смей его трогать, — всхлипывая, проговорила она, — иначе я сама тебе башку оторву. Рассвирепев, Паоло отвесил ей звонкую пощёчину. Лив медленно поднесла руку к горящей щеке, потёрла больное место. — Очень трогательно, — издевательски произнёс Паоло. — Ты знаешь, что я сделаю это. И мне ничего не будет. — Самодовольно усмехнулся. — Деньги и связи в нашем мире решают любые проблемы, пора бы уяснить это и знать своё место. Ты шлюха, Лив. Обыкновенная продажная сучка. Такой навсегда и останешься, потому что больше ни на что не способна. В коридоре раздался шум, затем отворилась дверь, и на пороге, подбоченившись, показалась мадам Роза: — Что здесь за ор? — сердито спросила она. — Поало, козёл, ты чего опять орёшь на малышку Лив? — Ты знала? — с трудом сдерживаясь от крика, сказал Паоло. — О чём? — О том, что эта гадина вздумала свалить со своим калекой! — Не знала, — ответила мадам Роза и удивлённо посмотрела на Лив. — И что с того, что хочет? Тряси с капитана долг, и пусть забирает свою мартышку. Тоже мне проблема! Устроил цирк с конями. — Значит, ты знала, — пробубнил себе под нос Паоло, глядя сквозь сестру. «Да они все в сговоре! Хотят забрать у меня рыжую бестию. Чёрта с два я им позволю». Двинулся на неё, прихватив со стола стеклянное пресс-папье, и наотмашь ударил мадам Розу в висок. Лив, истошно завопив, забилась в угол комнаты. Мадам Роза ватным движением провела по виску, и рубиновые капли покатились на белоснежный ковёр. Паоло ударил снова, и мадам Роза, покачнувшись, с грохотом упала навзничь. Алая струйка ожерельем оплела её пухлую шею, замочив ворот платья. Измазанное кровью пресс-папье выскользнуло из рук Паоло. Он обернулся: из тёмного угла на него смотрели синие светлячки, испуганно мельтеша — туда-сюда, туда-сюда. Совсем как в ту проклятую ночь. — Мадам Роза?.. — тихонько позвала Лив, оторопев от ужаса. — Жива твоя сраная Роза, — выплюнул Паоло, перешагнув через сестру. — Приберись тут как следует, а я пойду за доктором. Тишина свалилась неподъёмной ношей, растеклась по багровевшему ковру. В единственном луче, кинжалом пронзившим пространство кабинета, величественно и зловеще мерцала пыль, кружась в неуклюжем танце. Лив не четвереньках подползла к мадам Розе, приложила ухо к её груди — вроде дышит. Взяла её руку и стала нервическими движениями поглаживать, пытаясь скорее успокоить себя, чем привести хозяйку в чувства. Лив представила, как сидит перед бездыханным телом Леви, держит его обмякшую холодную кисть и не может докричаться. Как припадает к его груди и не слышит биения сердца. Больше он не откроет ледяных глаз, не назовёт её Осенью. «Я не позволю тебе истлеть в земле, только не из-за меня! — захлёбываясь слезами, твёрдо решила Лив. — Сколько чудесного ещё тебя ждёт. А со мной всё было ясно с самого рождения. Я навечно останусь в этой зловонной тюрьме, пока не сточусь под десятками тысяч чужих тел, мечтая лишь о твоём».***
Открыв ранним утром глаза, Леви думал только о том, как бы снова уснуть и проспать до самого вечера, приблизить долгожданный момент развязки. Он по-мальчишески верил, что всё пройдёт как по маслу и уже этой ночью он заснёт в объятиях своей Осени. Потёр сонное лицо, убрал со лба колючую чёлку и нехотя сел, спустив ноги на пол. Через час в лавку приедут поставщики с новой партией чая, а он ещё в душе не был. Забывшись, встал с постели и прошёлся до кресла, на котором с вечера аккуратной стопкой сложил полотенце и свежее бельё. Взял вещи в руки, разогнулся и уставился на себя в зеркало: голый, заспанный и лохматый. Леви нахмурился и перевёл взгляд на пол — стоит на двух своих как ни в чём не бывало. «Какого?..» — пронеслось в его голове, и он покачнулся. Схватился за спинку кресла, устоял. «Надо же, стою, — выпучив от изумления глаза, думал он. — Сам!» Покалеченная нога подрагивала от перенапряжения, но не сгибалась. Леви по стеночке добрёл до ванной комнаты и, держась за поручни, смело встал под душ. Припал головой к кабинке, неосознанно улыбнулся во весь рот и, не шевелясь, полчаса стоял под напором горячей воды. «Даже эти ужасные раны тебя не убили. Думаю, причина одна: потому что ты один из Аккерманов», — звучал в памяти голос Ханджи, зашивавшей его у костра в тот страшный день. Без сомнений, на ногах он сейчас по той же причине — в его жилах течёт кровь совершенной машины для убийств. Когда Леви вышел к завтраку без коляски, Габи и Фалько тут же набросились на него с радостными расспросами. — Вы теперь будете с тростью ходить, капитан, как некоторые пижоны-аристократы? — поинтересовалась Габи, перегнувшись через стол и подперев кулачком подбородок. — Хожу я пока с большой натяжкой, — поумерил её пыл Леви, — так что не знаю. — Я тоже думаю, что совсем без коляски пока опасно, — поддержал Фалько, разливая по чашкам кофе. — Вам, как обычно, чай? — Ладно, наливай свой кофе, — пробормотал Леви. — Этот не как в первый раз, на этот я раскошелился, — пояснил Фалько. — Так что вы решили? — Поеду на коляске, по лавке попробую ходить сам. А насчёт трости… может, и неплохая идея, — сказал Леви, взял чашку и сделал глоток. — Хм, этот и впрямь лучше. — А почему вы всегда так странно кружки держите? — с улыбкой спросил Фалько. — Ну, за края, а не за ручку. — Так надёжнее, — отозвался Леви. — А то вдруг ручка хлипкая. Не хочу разбить. — Вот, наверное, ваша подруга обрадуется, что вы потихоньку встаёте на ноги, — сказала вдруг Габи. — Да Габи! — Фалько легонько пихнул её в бок. — Какая ещё подруга? — Леви сделал вид, что не понимает, о чём речь. — Ну, та… ну, которая… которая вас в шею целовала, — договорила Габи и слегка покраснела. Леви сначала оборонительно сложил на груди руки и приготовился отпираться, но потом подумал: «Всё равно скоро их придётся знакомить. Может, даже сегодня». Расцепил сложенные руки: — Обрадуется, — ответил он, и уголок его рта чуть вздёрнулся: Леви представил скачущую козочкой счастливую Лив, хлопающую в ладоши. — Пищать будет от восторга. Дабы прервать каскад вопросов, который неизбежно последовал бы за его фразой, он спешно вышел из-за стола и отправился в лавку. Погрузившись в дела, Леви не заметил, как стремительно сгорел день. С наступлением холодов покупателей становилось больше. А когда появился первый желающий выпить чашечку чая здесь же, за одним из немногочисленных столиков, Леви окончательно уверился в том, что всё было не зря. Этим вечером за столиками сидели уже четверо посетителей, и капитан с упоением наблюдал за ними. Пожилая дама с маленькой собачкой, выглядывающей из сумки, пила чай с бергамотом — Леви он нравился больше остальных. Двое молодых парней за угловым столиком пили обыкновенный чёрный и над чем-то не переставая смеялись, как всякая молодёжь. По центру сидел представительного вида мужчина средних лет, одетый в хорошо скроенный дорогой костюм, и с печальной задумчивостью смотрел в окно. Он долго и со знанием дела пил свой зелёный чай с кусочками клубники, а после подошёл к прилавку, чтобы расплатиться: — Хорошее у вас место, капитан, — сказал он, открывая кошелёк. — Спокойное, уютное. На моей памяти, самое лучшее. А я был во многих знаменитых чайных по всей стране, толк знаю, уж поверьте. — Рад слышать, — искренне отозвался Леви, немного смутившись от неожиданности. — Столики с диванами пока невесть что, да и сад в ноябре — жалкое зрелище, но у меня на эту лавку большие планы. — Не сомневаюсь. А насчёт сада не переживайте: знаете, в умирающей природе есть своя, почти непостижимая красота. — Мужчина с почтением приподнял шляпу и поклонился. — Ну, доброго вам вечера, капитан! «Вечер? Уже?» — Леви моментально охватило приятное волнение. Он поднял голову и посмотрел на часы — самое время закрывать лавку и отправляться на встречу с Лив. Дождался, пока опустеют столики, на скорую руку убрался и чуть не помчался на своей коляске в сторону трущоб. Ноябрьский холод был добр и ласков, обнимал его и баюкал, а ветер в волосах напевал песню счастья. В Леви было столько силы, что ему казалось, будто он может встать и держать на плечах небесный свод. Влетел в двери борделя, остановился перед стойкой мадам Розы и стукнул по ней ладонью: — Вылезай давай, мамаша, не то задница к стулу прилипнет окончательно, — с небывалым задором проговорил Леви. Из-за стойки поднялась незнакомая дама: ярко-накрашенная, сухая и сморщенная, с глазами навыкате. Поправила большие красные бусы и произнесла прокуренным голосом: — Добро пожаловать, господин, я мадам Шарлотта, чего желаете? — Она попыталась сказать это игриво, но вышло нелепо и комично. — А где Роза? — удивился Леви, неодобрительно оглядев новую хозяйку. — Ей нездоровится, — томно пробасила мадам Шарлотта. — Так чем могу быть полезна, дружок? — Во-первых, я тебе не дружок, — сцепил на груди руки. — Меня ждёт Лив, так что я, пожалуй, сразу поднимусь наверх. Можешь не провожать, — добавил Леви, двинувшись к лестнице. — У неё клиент, дружок, — крикнула ему вдогонку мадам Шарлотта. — А у тебя что-то с головой, — буркнул Леви. — У неё отгулов на неделю. И она ждёт меня. — Ну, если вы условились на тройничок, то в добрый путь, — ответила мадам Шарлотта. Леви остановился перед лестницей и увидел Лив: растрёпанная и в расстёгнутом пеньюаре, она спускалась за руку с богато одетым мужчиной с длинными чёрными волосами, собранными в хвост. Тот что-то шептал ей на ухо, и она громко хохотала над его словами. — Ой! — Она споткнулась о ступеньку, но спутник успел её подхватить. Обвил руками её талию и припал ртом к оголённой груди. Лив захохотала ещё пуще. — Слушай, а оставь мне ещё тех твоих таблеток, м? — Запрокинув голову, на выдохе произнесла она. — С ними мне хочется летать! Раскинула руки, вырвалась из лап своего спутника и бегом спустилась по лестнице. Она даже не увидела Леви, с ужасом взиравшего на представшую перед ним картину. — Куда же ты, жар-птица? — смеясь, крикнул ей вдогонку длинноволосый мужчина и сбежал следом. — Милочка, тут к тебе, — сказала подошедшая мадам Шарлотта, кивнув на Леви. Лив затуманенными глазами уставилась на него и встала как вкопанная, боясь шелохнуться: «В воображении это было намного проще. Но вот он здесь. Что ж, милый капитан, добро пожаловать на представление! Держись крепче, потому что я вырву твоё сердце!» Лив вообразила себя на цирковой арене, освещённую ослепляющим круглым прожектором. Вокруг мрак и пустота. А Леви — её единственный и главный зритель. Подошла к нему — будто на эшафот поднялась: «Нет, я не на сцене. Я на казни. И сейчас моя чёртова голова полетит с моих чёртовых плеч». — Лив, какого дьявола? — Леви, нахмурившись, глядел на неё с непониманием, почти брезгливо. — Мы же вчера… ты же… — Он не мог подобрать слов. — Извини, солдатик, я передумала. — Поджала губы. Она всеми силами старалась звучать убедительно. — Это какой-то бред… — Леви прижал ладонь ко лбу. Собрался с духом, подкатился к ней и настойчиво взял за руки: — Объясни, что произошло. — Наступил себе на горло, проглотил гордость: «Плевать на всё, — решил он, — нет ничего важнее неё». — Тебя кто-то заставил? Тебя не хотят отпускать? — Леви отчаянно перебирал все возможные варианты. — Да не молчи же ты! — Дёрнул её, развернул к себе лицом. «Это невыносимо. Невыносимо! Замолчи! Ничего не говори! И не смотри на меня этими своими глазами, иначе я ничего не смогу сделать! Господи, помоги…» — Лив воздела глаза к воображаемым небесам, но не увидела никакого Господа. Она вновь посмотрела на Леви: — Я тебе ничего не обещала. Мне нужно было подумать, и я решила, что не хочу нищего коротышку в инвалидном кресле. — Да что за чушь ты несёшь? Выдернула руки из его ладоней. — Ты занудный и мерзкий. Слышишь меня?! Лив крикнула так громко, что на её крик сбежались другие девушки. — Ненавижу тебя и твои убогие солдафонские замашки, ненавижу твой снисходительный, покровительственный тон, ненавижу твой голос, ненавижу твой запах, ненавижу, как ты меня трахаешь — ненавижу, ненавижу, ненавижу! Смахнула со стойки хрустальную вазу с тюльпанами, и та разлетелась вдребезги. — Оставь меня в покое! Под недоумевающие взгляды девушек, мадам Шарлотты и мужчины в богатом костюме она бросилась наверх. — Лив, умоляю, постой! — Леви встал с коляски, но ноги его подкосились, и он тотчас рухнул, больно ударившись об пол. Это было в высшей степени унизительно. Беспомощный. Жалкий. Леви кое-как забрался в кресло, грубо отмахиваясь от предложенной помощи мадам Шарлотты, и покинул стены борделя.***
Ни одна из попыток Леви поговорить с Лив не увенчалась успехом. Она либо избегала его, либо непреклонно игнорировала. Леви потерялся в бессчётных догадках о причинах её внезапного похолодания. Он знал одно — так просто он не сдастся. Однако к исходу зимы впал в отчаяние. Три месяца жизни были выброшены на свалку. Леви плохо ел и почти не спал, заменив крепкий чай крепким алкоголем. Лавка была единственным спасительным кругом в необозримом океане тоски и одиночества. Но её было недостаточно. Все планы и мечты Леви в одночасье превратились в пыль. Поначалу Аккерман ненавидел себя за то, что посмел факелу надежды загореться в своём сердце, но с началом весны возненавидел Лив: за то, что дала надежду, а после жестоко растоптала и унизила. Ненависть к Лив спасла его и от очередной попытки свести счёты с жизнью. «Я совершенно избавился от неё, убил дрянное чувство. Встань она сейчас передо мной, я бы ничего не почувствовал», — думал про себя Леви, стоя в порту и ожидая посадки на военный лайнер. Помощь пришла откуда он не ждал: террористическая организация противников перемирия с Парадизом набрала огромную мощь и объявила островитянам войну. Хистория в срочном порядке отправила в Марли депешу, попросив капитана Леви о любой помощи в противостоянии врагу, и он без колебаний согласился. «Раз сам не могу себя прикончить, то предоставлю это неприятелю. Надеюсь, от меня будет хоть какая-то польза», — решил он. За зиму Леви окончательно приноровился передвигаться без инвалидного кресла, а значит, не будет балластом для боевых товарищей. Затянувшаяся депрессия притупляла острые боли в ноге и спине, которые время от времени беспокоили его по ночам. По приказу Хистории за счёт королевской казны был сделан ручной металлический протез, к которому Леви никак не мог привыкнуть и подчас пугался своих новых пальцев. Но, несмотря на это, упрямо носил его: «Держать клинки с ним будет намного проще», — понимал он. Промозглый грязно-серый март нагло запускал ручонки под воротник форменной шинели, и Леви поминутно съёживался от студёного ветра. Шевроны со знаком крыльев свободы неизбежно притягивали взгляды зевак и прохожих, но Аккерман не обращал на них внимания: память неумолимо несла его сквозь пространство и время, к воротам стены Мария, за которыми его ждал привычный мир потерь и крови. Мир, который он ненавидел, но к которому стремился всем существом. Только бы сбежать. Сбежать как можно дальше! От постылого существования, от осознания собственной бесполезности и ненужности. От проклятого расколотого сердца. Побелевшими пальцами впился в ручки переносного кожаного чемодана, сомкнул веки и подставил лицо навстречу неласковому ветру, который мгновенно растрепал грубые пряди лезшей в глаза чёлки. С верхних палуб лайнера раздался задорный громкий свист. Леви поднял голову и увидел столпившихся кучкой Армина, Жана, Микасу, Райнера и Конни, махавших ему руками и оравших во все глотки: «Капита-а-а-ан Ле-е-е-еви!» «Вот разорались», — пробормотал он про себя, с трудом сдерживая улыбку. Разомкнул пальцы, выпустил чемодан и, вытянувшись струной, приложил к груди сжатую в кулак правую руку, а левую завёл за спину. Крики ребят сделались ещё громче, и они, как по команде, повторили за своим капитаном. — Поднимайтесь на борт! — сорвавшимся голосом прокричал Жан. — Скорее, капитан! — поддержали остальные. — Мы вам заняли лучшую каюту! — перебивая всех, прогорланил Конни. «Как дети малые», — умильно ворчал Леви, проверяя в кармане посадочный билет. Толпа на пристани сгустилась, зашевелилась, лениво поплыв в сторону лайнера, и в этом людском море маленькая фигурка капитана пропала из поля зрения ребят. «Иди за мной», — послышалось рядом с Аккерманом, а затем горячая ладонь обхватила его запястье и дёрнула куда-то в сторону. Леви едва успел подхватить с мостков чемодан, пока неудержимая толпа неслась ему навстречу. Он не задавал вопросов, а просто шёл на магический зов, которому не мог противиться. Это была она — его ненавистная Осень. Затащила его в тесный заброшенный портовый магазинчик с низкими потолками и покрытыми пылью прилавками. Остановилась напротив, тяжело дыша и продолжая придерживать спадающую с головы шляпку-канотье. Леви не видел Лив всю зиму, и сейчас она казалась ему взрослее и женственнее, чем он запомнил: в детских чертах появилась строгость и вместе с тем плавность. Неизменной была лишь печаль, залёгшая в глубине морских глаз, которые светились ещё ярче на фоне тёмно-синего долгополого пальто. — Вау, — прошептала она наконец, — надо же, ты без коляски… — Как видишь, — сухо отозвался Леви, а сам, сунув руки в карманы, незаметно прислонился к пыльному прилавку, лишь бы не рухнуть из-за головокружения. — Чего тебе, Лив? Она опасливо обернулась на дверь, а затем несмело приблизилась к нему. Леви машинально отклонился, сурово глядя на неё из-под надвинутых тонких бровей. Лив прижалась к нему, обвила его шею и, будто при смерти, надломлено пролепетала: — Возьми меня. Пожалуйста… Лив потянулась к его губам, но Леви сжал её за плечи и отстранил от себя. — Сдурела? — угрюмо спросил он и легонько оттолкнул её. — Что ты делаешь, Лив? В толк не возьму. Орала как потерпевшая, чтобы оставил тебя в покое, и я оставил. — Пожалуйста, — шептала она, как молитву. — Пожалуйста, Леви… Лив снова подошла, расстегнула ремень, опоясывающий его шинель, обняла каменный стан и прижалась к нему всем телом. Проворная ручка соскользнула к ремешку на брюках и, мгновенно расправившись с пряжкой, настойчиво обхватило подрагивающее естество. «Пожалуйста, — шептала она, трясь холодным носом о его шею, — пожалуйста…» Павшая, поруганная — ей никогда не отмыться от проникшей под кожу скверны. Долгие морозные ночи в разлуке с капитаном слились в один единственный не проходящий кошмар, покрытый пушистым белым снегом. Кошмар из вереницы мужских тел — до тошноты безликих, до смерти ненавистных. Лив променяла свободу на биение сердца Леви и, не задумываясь, сделала бы это снова. Она понимала, что он должен обозлиться на неё, чтобы отпустить и продолжать двигаться дальше. И Лив всё для этого сделала. Но когда власти Марли объявили о войне на Парадизе, и мадам Роза прочла в газете имя Леви Аккермана в списке добровольцев, она не справилась с преступным желанием увидеть его. Хоть на мгновение! Солдаты гибнут на войне, и её милый капитан тоже может сгинуть на полях сражений. Сидя во мраке спальни на коленях и молитвенно сложив ладони, она просила Всевышнего о спасении своей грешной, запятнанной души, о свете во тьме. И в объятиях капитана Леви она видела своё спасение. Пусть даже на ничтожные минуты. За ней могли следить люди Паоло, но Лив откинула всякое благоразумие и весь страх. Конечно, она об этом пожалеет. Но это будет потом. — Пожалуйста, возьми меня, капитан, — жалобно молила она, — и отделай хорошенько. Чтобы искры из глаз летели. — Иди к чёрту, Лив, — Леви нехотя высвободился. Она виновато смотрела на него несколько секунд, а затем смиренно развернулась к выходу и открыла на улицу дверь. Торопливые шаги за спиной, хлопок затворившейся перед носом двери. — Ладно, — выдохнул Леви в её макушку. Лив развернулась к нему лицом. Стиснув зубы, Леви яростно подхватил её на руки и усадил на деревянную стойку, задрал подол и нетерпеливыми сминающими движениями прогладил её крутые бёдра. Лив расстегнула пальто, сбросила его на пол и, устроившись поудобнее, спустила лиф платья, обнажив покрытую мурашками грудь. Звук рвущегося нижнего белья и жадный рот, влажно сомкнувшийся вокруг её соска: она впервые видела Леви таким, но его расторопность не пугала её. Послушно разведя колени, Лив придвинулась к краю стойки. Его пальцы ласкали её обстоятельно и нежно. Липко, мокро — божественно! Лив, сдавленно простонав, закатила глаза, двигаясь навстречу пьянящему теплу. Леви, аскетично облизнув ладонь, несколько раз скользнул по напрягшемуся члену вверх и вниз, а затем сгрёб Лив в небрежное объятие и осторожно вошёл. Он брал её нарочито отстранённо и притворно равнодушно, уворачивался от поцелуев. Запустил пальцы в жидкую медь её волос, стиснул и чуть оттянул, запрокинув голову Лив. Она поглядывала на него из-под полуопущенных ресниц с благодарностью и нескрываемым наслаждением. Лив кончила первой, а Леви следом за ней и обессилено припал лбом к её шее, зарывшись в пушистых земляничных волосах. — Это что-нибудь значит? — хрипло проговорил он, проведя языком по пересохшим губам. — Не значит, — ответила она. — Ну и сука же ты, Лив, — горько вымолвил Леви, сглотнув подступивший к горлу ком. — Какого дьявола ты меня мучаешь?.. Отстранился от неё, непослушными бескостными руками кое-как заправил рубашку в брюки и застегнул шинель. Достал кошелёк, вынул горсть монет и рассыпал рядом с Лив — ровно ту сумму, которую платил за ночь, проведённую с ней. Поднял с пола чемодан и молча вышел за дверь. Пройдя всего пару метров, Леви уткнулся в мощное плечо Райнера, перегородившего ему путь. — Ты зубы мне хочешь выбить? — проворчал Леви. — Мы вас потеряли, капитан, — запыхавшись, проговорил Райнер. — Корабль отплывает через пять минут, надо поспешить. За спиной капитана мелькнула рыжая макушка и синие глаза. Браун, открыв рот, уставился на знакомое лицо красавицы и молодецки ей подмигнул. — У тебя нервный тик, что ли? — Леви нахмурился. — Да нет, просто увидел позади вас рыжеволосую красотку, которая махала мне в прошлый раз на причале. — Райнер самодовольно ухмыльнулся. — Вот это попка! Умер бы за такую, — заворожённо проговорил он. Леви со всей силы заехал ему под рёбра локтем и, проигнорировав жалобный рёв Брауна, грозно двинулся в сторону трапа: — Хорош на девок пялиться, Райнер. Идём. Не то без нас уплывут. Бурные волны уносили Леви всё дальше от бессердечной Осени, с шумом ударяясь о железные борта. Он задумчиво стоял на палубе, сунув руки в карманы, и провожал за горизонт алое солнце, медью расплескавшееся по синим волнам: «Всё — ты, — тихо проговорил Леви, очерчивая взором мерцающие солнечные завитки, — и во всём — ты».