«…Как птица на ветру, По возвращении весны, любовь моя, Я жду тебя, любовь моя, я жду тебя. Но я могла бы забыть тебя, любовь моя, Если слишком долго ждать твоего возвращения. Даже под дождём, на ветру, Я наконец обрету свободу, и все же Я жду тебя, любовь моя, я жду тебя». © Françoise Hardy — Même Sous la Pluie
Отрешившись от всего и паря в невесомости, Лив быстрыми шагами шла через город. Она не слышала гомона голосов и шума автомобилей, не видела лиц прохожих, не замечала красоты цветов и архитектуры, не чувствовала головокружительных запахов. В мире не осталось ничего, кроме его глаз и его голоса. Даже когда на улицы стеной обрушился ливень и люди в спешке бросились по домам или к ближайшим спасительным крышам, Лив продолжала идти не меняя темпа. Она легонько гладила мокрыми пальцами мягкие губы, горевшие от вкуса чая и призрачного поцелуя. Столько дней и ночей кромешного забвения, тягучего, беспросветного морока и грёз о любимом лице. И наконец она увидела его. Леви сидел на расстоянии ничтожности и вместе с тем бесконечности. «Мне показалось, или в его взгляде не было ненависти? Хотя вряд ли можно простить то, что я сказала и сделала. И всё же… мы же прямо сейчас занимались любовью! Пускай даже были одеты и почти не разговаривали». Вымокшая до нитки Лив забежала в здание борделя, миновав мадам Розу с вопросительным выражением на лице, взметнула на второй этаж и заперлась в своей комнате. Залезла под кровать, достала покрывшуюся толстым слоем пыли «старую аристократку» и уселась с ней у распахнутого окна, мечтательно дёргая упругие струны. Вдали раздавались раскаты грома, лаская Лив слух: «Будто гроза беседует с моей старушкой-аристократкой», — подумала она и стала тихонько подпевать необычным собеседникам. Она тряслась от холода в своём сыром платье, но не понимала, что ей холодно. В груди горел пожар: разливался согревающим теплом внутри тела, изголодавшегося по ласке милых рук. Тень прикосновений Леви скользила по лицу и шее, задерживалась на груди и спускалась всё ниже. Бесстыдная и нежная тень — она навсегда останется с Лив. Здесь, в этой комнате, в этих стенах, в каждом моменте прошлого и грядущего. Разъярённый Паоло, которому его прихвостни успели доложить о том, что Лив ходила в лавку капитана, мчал по лестнице, чтобы обрушить на рыжую бестию свой гнев, но замер перед дверью, заслышав хрусталь её печального голоса. Жадно припал ухом к замочной скважине, скрёбся, как собака, и безостановочно заливался слезами. Он видел Лив даже сквозь проклятую дверь: очаровательного тринадцатилетнего курчавого бесёнка, без конца бренчащего на гитарке, оставшейся после смерти матери. Вся её печаль, дрожь расколотого голоса были не для него, и Паоло хотелось рвать волосы на голове от боли и невозможности обладать Лив. Что бы он ни сделал, в какую бы клетку её ни посадил, как глубоко не вонзился бы в тесное лоно — она никогда не будет принадлежать ему. Подстреленным диким зверем он бежал к своему личному духовнику, чтобы тот даровал ему очищение и покой. Паоло познакомился с преподобным Мартином в ту самую зиму, когда осмелился надругаться над Лив. Он был мертвецки пьян и как на духу выложил святому отцу всё, что терзало его почти месяц. Мартин, желая отвязаться от назойливого прихожанина, сказал первое, что пришло на ум: «Ты не виноват, сын мой. Диавольское дитя сбило тебя с пути истинного. Чтобы очистить душу свою и не дать другим несчастным пасть жертвами чар коварной маленькой грешницы, накажи её, направь по пути Ада, откуда она пришла, и да очистишь душу свою». Растроганный Паоло, услышавший то, что хотел услышать, бряцнул мешком монет и долгое время не появлялся. Зато, когда пришёл за очередным отпущением грехов, преподобный Мартин был готов сказать что угодно, лишь бы не потерять благосклонность столь щедрого спонсора Господня. Под покровительством Паоло богател его приход, а сам Мартин получил неограниченный доступ к женской плоти в борделе состоятельного прихожанина. Девушки сразу возненавидели нового друга своего хозяина, за которым прочно закрепилось прозвище «развратное чудище». Совладать с его грубостью и напором удавалось только Констанс, которая быстро отыскала ниточки, за которые можно дёргать проблемного клиента, чтобы он платил ей лишнюю монету в обход зоркого глаза мадам Розы. — Не могу, преподобный! Устал! Рыжая бестия повсюду: во снах, наяву, в фантазиях! Я так устал, так устал!.. — обливался слезами Паоло, погружаясь в ледяную купель, над которой со всей дури тряс кадилом Мартин. — Не ведись на диавольские уловки, сын мой, борись с греховными помыслами, — равнодушно бормотал Мартин, с трудом справляясь с урчанием в животе: он как раз собрался плотно пообедать, а тут Паоло со своим очередным нытьём — все планы насмарку. — А если темнота окончательно завладела твоим сердцем, то, вероятно, стоит разок поддаться искушению, чтобы с корнем выдернуть грех. — Сластолюбиво ухмыльнулся: «Ну и прохвост же я, однако!» Паоло перестал окунаться и непонимающе уставился на своего духовника, вопросительно хлопая веками: «Неужели, он это сказал? Неужели, так и впрямь хочет Создатель?» — думал про себя он, а внутри разгоралось адское пламя. Вышел из воды, достал из кармана все деньги, что взял для вечерней игры в покер, и всучил их Мартину. — Спасибо, друг! — с покрасневшим лицом промямлил он. — Без тебя я бы давно пропал, понимаешь? — На всё воля божья, — как с листка отчеканил Мартин, поглаживая пальцами очертания монет в мешке, и ощутил, как стало тесно в штанах.***
Окаменев, Леви снова и снова перечитывал последнее предложение послания Констанс. Он не успел в полной мере насладиться радостью осознания, что любим Лив, что разгадку её молчания ему преподнесли на блюдечке. Всё, о чём он мог думать — что чуть не потерял её. И что в том его вина. Слеза скатилась по ничего не выражающему лицу капитана и смазала чернила на бумаге. Леви поднялся со стремянки и молча вышел на улицу. Брёл наугад, пока не оказался в безлюдной подворотне: припал лбом к кирпичному зданию и, стиснув зубы, лупил по нему кулаками, что было сил. Он унялся лишь тогда, когда перестал чувствовать руки, скользящие по окровавленной стене. Леви не вернулся домой, проведя ночь в пустом доме старика Флетчера. Он не спал до утра: сидел на полу и, обхватив колени, глядел на белую полоску лунного света, протянувшуюся вдоль всей гостиной. С несвойственной иррациональностью Леви проклинал себя, что усомнился в чувствах Лив, что хотел переспать с другой, лишь бы вытравить её из сердца. Ненавидел себя за то, что оставил её, что не нашёл сил бороться за неё до конца. Он несколько раз вскакивал, порываясь броситься и разыскать непонятного Паоло, который посмел отнять у него его Осень, но рассудок брал верх, и Леви возвращался на прежнее место. Два дня он не появлялся дома, напугав Фалько и Габи, которые по возвращении устроили ему очередную головомойку. Измождённый отсутствием сна Леви без возражений выслушал их причитания и крики, а затем оглядел обоих пустым, отсутствующим взглядом и, слабо прошептав «простите», поплёлся спать. Проснулся Леви с невообразимо ясным сознанием и желанием непременно начать действовать. И хотя в это утро он долго не мог подняться с кровати из-за страшной судороги в ноге, Аккерман ощущал небывалый прилив сил. После завтрака он уединился в спальне и вновь перечитал письмо, но на сей раз опустил пугающую строчку про попытку суицида Лив и сосредоточился на предложениях, в которых Констанс писала о любви его Осени и о том, что он должен быть рядом с ней. С прилежанием школьника он вчитывался в просьбу «не быть дурацким пнём» и «обставить всё как игру», не имея ни малейшего понятия, что это значит и как это сделать. «Быть с ней, но притом не подавать вида, что всё знаю и не злюсь — это вообще возможно? Ещё как-то умудриться сделать из этого игру. Чёрт подери, и совета-то спросить не у кого…» Стоя за прилавком и глядя на столик, за которым несколько дней назад сидела Лив, к Леви пришло внезапное осознание, что их молчаливое чаепитие из одной чашки — и есть игра. Как и всё, что не было сказано. В памяти капитана всплывали обрывки, в которых Лив то хотела стать прекрасной циркачкой, то кричала, что ненавидит, и тут же ласкала его до умопомрачения: «Тц, ну и артистка же всё-таки! — восхищался он про себя. — Если подумать, то игра — способ её существования. И она в совершенстве овладела этим мастерством. А я и впрямь, как пень, не понимаю и половину её перфомансов». Из-за чудовищной духоты посетителей было мало, и Леви закрыл лавку на два часа раньше обычного. Придя домой, обнаружил на обеденном столе конверт, адресованный ему: с печатью городского совета, из бумаги превосходного качества. Немало удивившись, развернул и принялся читать. — Господи, ну и чушь, — пробубнил он, бросив письмо в мусорную корзину. Протиравшая книжную полку Габи выглянула из-за шкафа и с интересом уставилась на Леви: — Что там, капитан? — спросила она. — Мы с Фалько весь день гадали! Что-то важное, небось? — Выпучила карие глазёнки. — Приглашение на сборище бизнесменов Либерио, — поморщившись, ответил Леви. — Судя по всему, какая-то пафосная пьянка на теплоходе, проспонсированная средствами городского бюджета. — Он желчно усмехнулся. — Как будто больше не на что деньги потратить. — И вы выбросили приглашение в мусор? — Габи, спохватившись, достала из корзины конверт. — Но вы же у нас и правда предприниматель, почему не хотите пойти? С людьми пообщаетесь, заведёте полезные знакомства. В конце концов, можно ни с кем не знакомиться и просто покутить за чужой счёт! — Она заговорщицки подмигнула. — Габи, ты смеёшься? Я обычный владелец мелкой лавчонки с чаем. И разве я похож на заядлого кутёжника? — Леви нахмурился. — Да и нужен я им там в качестве клоуна, а не предпринимателя: прочти постскриптум. — «Постскриптум: господин Аккерман, мы надеемся увидеть героя войны с повстанцами одетым по форме и с ворохом отличных армейских историй», — вслух прочитала Габи. — Есть ещё вопросы? — Леви скептично приподнял бровь. — Думают, нашли цирковую обезьянку. Тоже мне! — Вы не ответите на приглашение? — не сдавалась Габи. — Ответь сама, если так надо. Можешь написать, что «господину Аккерману» омерзительны идиотские сборища и напрасные траты казённых денег. Леви сел в кресло и спрятался за газетой. — Мероприятие уже завтра, — со вздохом произнесла Габи, обидевшись на непрошибаемость капитана. — Я всегда хотела побывать на таком: погулять по палубе, глядя на ночное небо. И чтобы Фалько мне бросил на плечи свой сюртук, — мечтательно потёрла пальчиком уголок конверта, — а потом как поцеловал! Романтично бы так было… Леви внезапно очутился подле неё, небрежно выхватил приглашение и стал лихорадочно перечитывать. — Знаешь, эм… может, и неплохая мысль. — Его щёки внезапно загорелись. — Ну, бесплатно напиться, я имею в виду. В общем, ответь, что я пойду. А мне надо кое-куда сходить. Габи смотрела на него, как на пришельца: «Чего это с ним? Как будто его по башке огрели, и он забыл, кто он такой». — Вот сами и ответьте. — Она решила повредничать. — Мне надо уборку делать. А то ещё будете опять говорить, что мы в хлеву живём. — Язва ты, — изрёк Леви. Взял чернила, наскоро написал ответ и в спешке ушёл, прихватив с собой конверт.***
— Констанс! Консти! Лив без стука влетела в комнату подруги и с разбегу плюхнулась на край кровати. Констанс вместе с клиентом откинули одеяло и удивлённо уставились на внезапную гостью. — Ой, извините за вторжение, — Лив разинула рот и мгновенно покраснела. — Хочешь к нам, крошка? — спросил седовласый красивый мужчина, уставившись на неё замутнёнными зелёными глазами. — Полезай, места всем хватит. — Что там у тебя, малышка? — с материнской нежностью отозвалась из-под клиента Констанс, закрыв ему ладонью рот. — Прихожу я, значит, к себе в комнату, а там коробка здоровенная, — затараторила Лив, активно жестикулируя. — Открываю, а в ней сиреневое платье! — Схватила Констанс за запястье. — Консти, оно дорогущее. Я его видела в бутике, когда чулки твои забирала. — Немного успокоившись, протянула сложенный пополам лист бумаги. — Там ещё записка. Прочтёшь? Констанс, в изумлении хлопая веками, открыла послание: — «Сегодня в десять, порт Либерио. Теплоход «Катрина». Просто назови своё имя». — И что это значит? — испуганно спросила Лив. — Что у тебя тайный поклонник, крошка. Причём весьма состоятельный, — отозвался клиент Констанс, приняв сидячее положение и притулившись к спинке кровати. — На «Катрине» сегодня банкет, устроенный городским советом для предпринимателей Либерио. Сходи, развлекись. — Он взял с прикроватной тумбы позолоченную трубку и закурил. — Кажется, твой воздыхатель намерен сегодня раздеть тебя, если прислал наряд. — Консти, что мне делать? — с детской наивностью протянула Лив. — Наверное, не надо идти, не хочу быть обязана какому-то наглому незнакомцу. — Она повернулась к седовласому мужчине. — Скажите, сэр, если пойду, то буду обязана, так ведь? — Ну… — Мужчина задумчиво погладил большим пальцем верхнюю губу. — Я бы сказал, что больше да, чем нет. Однако всё зависит от личности твоего поклонника. Но я бы, на твоём месте, рискнул: азарт у меня в крови. Констанс вытирала платком пот со лба и старательно размышляла. — Наверное, Рассел твой расщедрился, — уверенно заявила она, — больше некому. — Точно! — Лив щелкнула пальцами. — Почти наверняка он. Ну, если Рассел, то можно и сходить. Наверное… — Дело, конечно, твоё, но я бы не пошла. — Констанс внутренне напряглась: не хватало ещё, чтобы Рассел испортил её план. Она ведь только позаботилась о том, чтобы кроме капитана никто не ошивался рядом с её малышкой! — Ты права. — Лив кивнула. — А то, не дай бог, ещё Паоло прознает, он же с меня семь шкур снимет. Пойду лучше готовиться ко сну. — Светлая мысль. — Констанс кивнула. — И, ради всего святого, малышка! Стучись, пожалуйста, в следующий раз, а то мало ли, в какой компрометирующей позе ты меня застукаешь. — Компромен… чего? Ты по-марлийски сейчас вообще сказала? — Лив хохотнула. — Иди уже, мартышка! — Констанс, гогоча, кинула в неё пробкой от вина. Лив вернулась в комнату, приняла ванну и, забравшись в кровать, задула свечу. Но сон не шёл. Мысли жалились, как пчёлы, а разыгравшееся воображение не давало покоя. «Почему я всегда должна быть послушной и делать только то, что скажут другие? Хочу озорничать! Возражать! Хочу крохотного безумства!» Шкодливо вылезла из-под одеяла, обратно зажгла свечу и уселась перед зеркалом. Собрала пряди с висков и заколола на затылке, привела в порядок распушившиеся после мытья кудри. Накрасила ресницы и губы. Вскинула головку набок, залюбовавшись вдруг своим отражением: «Хороша, маленькая бунтарка!» — с задором подумала она, подскочила с пуфика и достала из коробки платье. Ткань на ощупь приятная, гладкая. Идеальные, ровные швы, ни одной торчащей нитки. Село как влитое. «Кем бы ни был мой воздыхатель, но он определённо знает моё тело не хуже собственного», — заключила Лив, разглядывая себя напоследок в зеркале. Простое, но изящное, с дерзким декольте — платье было безупречным отражением внутреннего состояния своей владелицы. В шкафу Лив нашла мамину бархатную накидку с капюшоном, которая всё ещё была в отличном состоянии. Надела её и тихо вышла на задний двор. Осмотрелась — никого. Под покровом ночи, освещённая проказницей луной, Лив шустрыми шагами направлялась навстречу приключениям. Глупо, легкомысленно: «Ну и пусть!» — кричало её сердце. Оказавшись в порту и остановившись у откинутого трапа громадной посудины, Лив на миг смутилась: «Наверное, смешно, что такая оборванка, как я, решила, будто достойна прогулки на этом роскошном корабле». — Вас ожидают, леди? — спросил её молоденький лакей, дежуривший у трапа. — Меня? — Лив, опешив от слова «леди», приложила к груди руку. — Наверное… — Она залилась краской и смущённо улыбнулась. — Моё имя Лив. — О, разумеется! — Юноша улыбнулся. — Приятного вечера, мисс Лив! — Он сделал пригласительный жест. Высоченный, трёхпалубный — теплоход поразил воображение девочки, вырвавшейся из серых, грязных трущоб. Лив с детской непосредственностью озиралась по сторонам, открыв рот. Поднялась на второй этаж, подошла к краю борта и, свесившись, наблюдала за двумя джентльменами во фраках, сидевшими на нижней палубе и курившими сигары за игрой в карты. Гудок. Второй. Третий. И теплоход отчалил: поначалу постепенно, а затем стремительно набирая скорость, оставляя на воде большие воронки, поблёскивавшие в серебристом лунном свете. Тёплый ветер скользил по упругим гроздьям медных волос, резвясь, забирался в вырез платья, покрывая грудь роем мурашек, а затем соскакивал по длинному подолу. «Какой милосердный у меня воздыхатель, однако, — подумала Лив, — даже и не думает врываться в мой маленький рай. — Подставила лицо ветру, раскинула руки. — И не нужен мне никто! Как хорошо одной: свободно и легко! И не нужен он мне ни капельки!» — Надеюсь, не помешаю, принцесса, — послышалось рядом с ней. Лив сконфуженно выпрямилась и повернула голову: рядом с ней стоял Леви в своей форменной шинели и сосредоточенно глядел на чернеющий горизонт. — А принц, стало быть, ты? — ошарашенно спросила она. Капитан развернулся и вперился в неё распахнутыми жадными глазами: — Что ты имеешь в виду? — Да всё! — Она всплеснула руками. — Ты же прислал платье и записку с приглашением? — Я? — изобразил удивление. — Мы вроде не один день знакомы. Знаешь же, что романтическая чепуха — это не про меня. Я же… как ты там сказала? — Он сощурился. — «Занудный и мерзкий солдафон», кажется? Лив опустила глаза. — И ты не ошиблась, Лив. Я такой и есть. «Глупо вышло, — подумала она про себя. — Как я могла ляпнуть подобную чушь? Он всё ещё презирает меня, а романтика и впрямь не про него». «Посмотри на меня, — твердил про себя Леви, сгорая от желания стиснуть в жаждущих объятиях свою Осень и зацеловать до потери рассудка, — не отводи глаз, чёрт тебя подери!» Лив вновь подняла на него глаза, блестящие в лунном свете. Леви впился заледеневшими пальцами в поручень. — Ты прав. — Лив разочарованно поджала губы. — С чего я решила, что это был ты? Глупость какая! — Ей хотелось разрыдаться, но вместо этого она засмеялась. — А ты-то здесь что делаешь, капитан? — Клоуном подрабатываю, — буркнул Леви и кивнул в сторону банкетного зала, набитого пёстрой толпой. — Развлекаю самодовольных мерзких толстосумов армейскими байками. — Представляю, как тебя это бесит. — Усмехнувшись, Лив отвернулась и уставилась вдаль. — Я рада, что мы можем просто разговаривать, — сказала она. — Думала, ты меня ненавидишь. — А я и ненавижу. Леви встал за спиной Лив, обставив с двух сторон руками, и, едва касаясь губами её ушной раковины, вкрадчиво прошептал: — Ненавижу тебя… — Его голос был надломленным и нежным. Леви смежил веки, втянув поглубже пьянящий аромат её волос, и поверженно припал лбом к её затылку. — Но ведь и ты меня ненавидишь, правда? Лив почувствовала, как низ живота стянуло горячей истомой. Развернулась к нему всем телом и, задрожав, заворожённо пролепетала: — Правда, — подыграла она ему. — Тогда позволишь мне ненавидеть тебя до самого до утра? — сдавленно спросил Леви. «Вот это я вошёл во вкус», — изумился он самому себе. Склонился и чуть коснулся губами её губ, дотронулся до них кончиком влажного языка. По палубе раздались глухие шаги, и Лив, упёршись кулачками в грудь Леви, нехотя его оттолкнула. — Куколка, это ты? — в воздухе прозвенел елейный голос Рассела. — Ничего себе! Вот это встреча. — Господин Рассел! — Лив натянула приветливую мину. — Если он сейчас же не уйдёт, я его на куски покромсаю! — шикнул ей на ухо Леви. — Чшш! — Состроив недовольную гримаску, Лив легонько дёрнула его за рукав. — Хах, надеюсь, я ни от чего не оторвал? — в игривой манере спросил Рассел. — Нет, — солгала Лив. — Капитан Леви рассказывал мне о Парадизской военной кампании. «Да чтоб тебя!» — Леви стиснул челюсти. — Вот как? — Рассел сделал пригласительный жест внутрь. — Тогда, может, присоединитесь к нашему столику? Думаю, все захотят послушать о войне с повстанцами из первых уст. — Для наглядности могу и продемонстрировать, — пробурчал Леви. — Хотите побыть в роли одного из повстанцев, мистер Рассел? — Ха-ха! — Рассел стал давить из себя гомерический хохот. — А вы забавный, капитан! — Вы даже не представляете насколько, — выплюнул Леви, глядя на него исподлобья. Рассел на несколько секунд растерялся под его сверлящим ледяным взором, а затем вновь притворно улыбнулся: — Ну, не будем стоять на ветру! — настаивал он. — Идёмте внутрь. «Это будет очень долгая ночь», — прошептал Леви, сжал руку Лив и пошёл следом за Расселом.