Осенний ноктюрн

Лив была не на шутку взбудоражена предстоящим королевским приёмом и увлечённо выбирала наряд, вихрем носясь вдоль стоек и манекенов. Припомнив Леви его выходку на теплоходе, она заставила его принимать участие в покупке. Он подошёл со всей ответственностью, не делал вид, что ему всё равно и не отмахнулся от просьбы жены: ему было совестливо за то порванное платье и свои упрёки. К тому же он обещал ей новое. Но раскошелился на два. Для приёма выбрали платье винного цвета, элегантное и без излишеств, но с роскошной пышной юбкой, из дорогой плотной ткани. Село почти идеально, портной в несколько приёмов подогнал его по фигуре Лив. В гостиничный номер вернулись раньше, чем планировали, и когда Лив собралась в ванную, чтобы поваляться часок-другой в душистой пене, Леви её остановил: — Приём у королевы — не повод пропускать занятия, — строго сказал он, доставая из тумбы письменные принадлежности, чистые листы и книгу. — Времени ещё предостаточно, успеем немного позаниматься. — Ты слишком строгий учитель, — ответила Лив с наигранным недовольством и притворно надула губы. — Сама хотела научиться читать и писать, так что марш за стол, — настойчиво, но размеренно произнёс Леви, кивнув в сторону стола. — Без прилежания ничего не получится. — Так точно, капитан, — со вздохом отозвалась Лив и села за стол. Взбудораженная мыслями о приёме и тем знакомым лицом в окне экипажа, она была рассеянной и скучала. Лив попеременно поглядывала то на часы, то на разошедшийся за окном ливень, с неистовством барабанивший по стёклам. Она вертела головой, устало мычала и перебирала под стулом ногами, но время ползло подстреленным зверем. Подпёрла щёки и уставилась в книгу: её заданием было прочитать предложение, а затем постараться переписать его. Детский простенький рассказ, но он забрал у Лив все силы и остатки терпения. Она спотыкалась на каждом втором слове и злилась, когда не могла тотчас исправиться. — Дурацкие буквы, — змеёй прошипела она и злобно топнула ногой, — дурацкий скучный рассказ, дурацкая глупая я! — Эй, эй! — Леви попытался поубавить её пыл. — Во-первых, возьми себя в руки и успокойся. А, во-вторых, ты никакая не дурацкая и не глупая. — Я такая жалкая. — Она упала лбом в открытую книгу. — Не могу прочитать рассказ про «храбрый помидор», это просто нелепица… Леви выпрямился и с сочувствием посмотрел на рыжую макушку, ярко горящую на белых страницах. Он сложил руки на груди и стал задумчиво смотреть на чистые листы бумаги. Затем взял один, занёс над ним механическое перо и, едва заметно ухмыльнувшись, что-то написал. Придвинул его к Лив и постучал по её плечу указательным пальцем. — Давай, читай, — спокойно скомандовал он. — Хватит сопли размазывать по книге. Лив придвинула к себе лист и склонилась над ним со страдальческим видом: — «К-к… к-ка-пи-тан Л-л… Леви?» — Она подняла на него горящие глаза и широко улыбнулась. Откашлялась, расправила плечи и сложила перед собой руки, увлечённо уставившись в листок. — «Капитан Леви, — с удовольствием повторила она начало предложения, — л-лю-бит тра-ха-ть…» — Захлопала веками, залилась краской и приблизила лицо к листку. — «Капитан Леви любит т-тра… любит трахать сво-ю ж-же-ну Лив». — Она с открытым ртом уставилась на мужа. Леви смотрел на неё с невиданным мальчишеским озорством и сотрясался от беззвучного смеха. — Вот дурной! — вскрикнула Лив и легонько кинула в него пером. — Очень смешно. Просто обхохочешься. И это капитан элитного отряда Разведкорпуса! — Который, прошу заметить, очень любит трахать свою жену Лив, — добавил Леви. — Я на тебя дурно влияю, — ответила Лив и, не сдержавшись, засмеялась. — Так, а ну соберись! — приказал он нарочито серьёзным тоном и надвинул брови. — Тебе ещё переписывать это. — Стыд-то какой… — Надеюсь, Осень, тебе больше не скучно, — с надеждой произнёс Леви. Лив взялась за перо и принялась старательно переписывать предложение. Приятно скрипя, металлический наконечник целовал шершавую бумагу, оставляя на ней чёрный след любимого имени. Сердце у Лив ошалело затрепыхалось, пока она выводила изящную «Л» и непослушную «е», угловатую «в» и простенькую «и». Четыре буквы — гармония и совершенство. Вот только не её неуверенными кривыми линиями. Рассердившись, Лив с остервенением зачеркнула написанное, продырявив лист. — Так правильно же всё, — вмешался Леви, — чего бумагу уродуешь? — Я не бумагу уродую, — процедила Лив, закусив язык и принявшись заново выводить имя мужа. — В чём дело? — Ни в чём. Размахнулась и на весь лист вывела безупречную огромную «Л». Дрожащими пальцами бережно обвела букву, испачкавшись в чернилах. — Эй, ты чего? — Леви склонился, приподнял за подбородок её лицо и повернул к себе. — Люблю твоё имя, — прошептала Лив. — И тебя люблю… Обвила его шею своими измазанными в чернилах руками и прижалась щекой к его щеке. Леви смутился, растерялся от внезапности её порыва и застыл с поднятыми вверх ладонями. — Лив… — тихо позвал её Леви. — Ты… у тебя руки грязные. — Ой. — Она нехотя отпрянула от него. — Извини. Жар её прикосновений начал таять, и Леви разозлился на себя и своё замечание: «Нет, ну какой же придурок. Какая вообще разница, что с её руками, когда они с таким упоением сжимают меня в объятиях? Это ведь было приятно. Больше, чем приятно. А теперь это мгновение навсегда ушло. И обратно не напроситься, глупо как-то будет…» — Ладно, заканчивай переписывать мою похабщину, а я пока приму душ. — Леви поднялся со стула. — Надо собираться. Он быстро вымылся, а затем, пока Лив отмокала в ванной, оделся и уложил волосы. По просьбе Хистории надел военную шинель и повесил награду за возвращение стены Мария, вручённую много лет назад. Овальный изумрудный орден в золотой оправе — омытый кровью павших товарищей, вырванный из пасти звероподобного титана символ его рокового решения. Сжал в кулаке, стиснув зубы. Ладонь горела, пульсировала, будто орден раскалился и обжигал кожу. Бросить бы его в бездну! И вернуть тех, кого больше не суждено увидеть и услышать. Даже чёртового Эрена. Леви в бессилии опустился на стул. Слёзы выкатились из глаз, застыли на подбородке. Устало сомкнув отяжелевшие веки, Аккерман не заметил, как погрузился во мрак, посреди которого яркими огоньками вспыхивали лица — любимые, дорогие и едва знакомые — и тотчас гасли. Он бежал за ними, протягивал орошённые кровью руки, звал их, но всё было тщетно. Земля под ногами всё поднималась, сделалась склизкой и мокрой, и когда взошло красное солнце, Леви увидел, что стоит на дороге, вымощенной бесчисленными трупами: перемолотыми, обезображенными, разодранными, искалеченными. «Родной!» Он обернулся на зов, но никого не увидел. «Леви!» Он в панике озирался, пытаясь понять, откуда этот голос, а красное солнце насмехалось над ним. Схватился за волосы, рухнул коленями в кровавое месиво. — … Родной, проснись! — А! — Леви распахнул глаза и увидел Лив, укутанную в полотенце. С влажных завитков на него капали тёплые капли. — Ты кричал… — тихо проговорила она и ласково убрала пряди с его лица, погладила взмокший лоб. — Я не… кажется, я задремал. — Леви распрямился на стуле: он уснул с запрокинутой головой. Мышцы затекли и ныли. Он стал усердно разминать их руками, чтобы поскорее прийти в норму и прогнать страшные образы. — Хочешь, никуда не пойдём? — предложила Лив. — Ты какой-то измученный. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, Парадиз не очень хорошо на тебя влияет. — Я в порядке, — грубо отозвался Леви, но затем выдохнул и мягко добавил: — Нет, принцесса, дома мы сидеть не будем, зря, что ли, платье тебе выбирали? — Уверен? — Да. — Он поднялся и принялся старательно расправлять одежду. — Чёрт, рубашка помялась. Пойду сменю. «Сам не свой, — с горечью подумала Лив, просушивая волосы вторым полотенцем. — Этот остров словно потихоньку выпивает его, опустошает. Будто ревнует своего прославленного сына ко мне за то, что я смогла дать ему что-то, кроме потерь и боли». Стоя в ванной и застёгивая пуговицы на рубашке, Леви беспрестанно думал о своём сне, обо всех кого больше нет рядом: «Моя Осень тоже не бессмертная и не стальная. Несчастный случай, новая война или внезапная болезнь могут забрать её у меня, бросить туда же — на свалку всех моих бессчётных потерь. А вдруг беременность пойдёт с осложнениями? Вдруг… нет, даже думать не хочу. Откуда вообще взялись эти мрачные мысли? Нечего голову забивать глупостями». Одна манжета никак не хотела застёгиваться, и Леви направился в спальню, чтобы попросить жену помочь. — Лив, ты не могла бы… Он застыл в дверях и, открыв рот, жадно оглядел свою Осень с головы до пят: она стояла у зеркала, опершись коленом на пуф и склонившись над туалетным столиком. По изящно выгнутой спине мягко струился приглушённый свет, выхватывал из темноты соблазнительную миниатюрную фигурку. Огненный завиток её волос соскользнул с плеча прямиком в вырез тёмно-бордового корсета, из которого, казалось, вот-вот покажется её грудь. Ремешки пояса для чулок хищно врезались в кожу крутых бёдер, сиявших белизной. Лив что-то напевала себе под нос, ловко орудуя красной помадой. Леви припал плечом к дверной раме и молча любовался ею, похожей на грёзу. «Какие к чёртовой матери болезни и войны? Скорее уж я измучаю её своим скверным, невыносимым характером, и её утащит какой-нибудь сладкоречивый моложавый сукин сын. Или какой неглупый и вышедший рожей толстосум сможет дать ей то, чего не смогу я, если и дальше буду неумело управляться со своей лавчонкой. Наверняка! Ведь сколько похотливых настырных харь ей не дают проходу. И плевать им, что я рядом, плевать, что повесил на неё свою фамилию. Заберут, украдут! В моей жизни по-другому не бывает. Не может быть всё так хорошо. Моё счастье так или иначе окажется иллюзией, а судьба вновь обведёт меня вокруг пальца. Проклятие! — Мотнул головой, стиснул руку в кулак и снова посмотрел на Лив. — Да как же она, дери её, хороша! И так далеко, словно и прикоснуться нельзя». Леви переступил порог спальни и встал за спиной жены. — Ты уже готов? — буднично спросила она, не оборачиваясь. — Прости, опять я нас задерживаю… А! Леви прижался к ней, нахально впившись напряжёнными пальцами в кожу бёдер. Его горячее дыхание обдало ей шею, всколыхнуло волосы на затылке. Плотоядно клацнул зубами и, вытянувшись, потёрся щекой о её щёку. Упёрся пахом в её зад, чуть подтолкнул, и Лив, выронив помаду, опёрлась ладонями на столик. Его руки двинулись вверх по её спине, прогладили изгиб талии и несильно сжали грудь. «Оттолкни меня, — пронеслось в замутнённом сознании Леви, — ведь я омерзителен! Трогаю тебя, будто вещь, бесцеремонно вторгаюсь в личное пространство. Жалкий способ доказать, что ты моя. Что никуда не денешься. Ничтожная попытка преодолеть бесконечную пропасть, за который ты — грёза — находишься от меня. Оттолкни меня, Лив! Сбей идиотскую спесь, приведи меня в чувства». Но она, тихонько простонав, потёрлась о его пах, накрыла его руки своими, заставив их сжать её грудь крепче. — Покажи мне, капитан Леви, как ты любишь трахать свою жену Лив! — сладко пропела она и рвано хихикнула. «Тц! Опять играешь, артистка. Бесконечно соблазняешь, будто меня всё ещё нужно соблазнять. Я ведь твой, Лив. Всегда. До конца моей никчёмной жизни…» Непослушными трясущимися руками Леви кое-как расправился с ширинкой, спустил с Лив бельё и несколько раз провёл напрягшимся членом по её промежности, пока не стало мокро и липко. Оплёл её талию, с силой притянул к себе и нетерпеливо скользнул внутрь её тела. Из его груди вырвался громкий стон, в котором смешались блаженство и боль, а на лице отразились одновременно мука и наслаждение. Леви с трудом сдерживал пыл, постепенно прибавлял темп, но по тому, как он жадно глотал воздух, Лив поняла, что он на грани. Ей было хорошо, но она чувствовала, что внутри него происходит какая-то невидимая борьба. Это был не просто секс: слишком уж Леви расторопный и взвинченный. Лив закинула руку и нежно обвила его голову, потрепала по волосам. — Вся твоя, — прошептала она, — до кончиков волос… — Моя! Моя!.. — вторил он ей, теряя рассудок. — Больше ничья, — уверенно добавила она. — Родной… — Пошебуршила его макушку, игриво намотала на палец мягкую прядь. — Не сдерживай себя. На миг притихнув и пытаясь понять границы дозволенного, Леви собрался с силами и, издав стон, похожий на рычание, усилил толчки. С пришедшего в движения столика попадали баночки с кремами, помады и пудреница, а их содержимое рассыпалось и расплескалось по паркету. Лив схватилась за зеркальную раму, дабы выдержать напор Леви, закатила глаза и отдалась охмеляющему чувству. Она бредила и громко кричала, растворяясь в дурмане безудержного акта. — Твоя… твоя собственность… — пролепетала она на самом пике. Кончила и обмякла в его объятиях. На несколько мгновений ей почудилось, что от нестерпимого удовольствия она провалилась в кому. Придя в себя, она услышала робкий голос Леви: — Прости меня… Лив развернулась, обхватила ладонями его поникшую голову. — За что простить? — Она ласково улыбнулась. — Что с тобой, родной? — Сам не знаю… — И уронил голову ей на плечо. — Я как животное, как те, от кого якобы отличаюсь. Как мне всегда казалось. А я такой же. Только делаю вид, будто не хочу обладать тобой. Омерзительно. Лив с недоумением гладила его по волосам. — Не такой, и ты знаешь это, — возразила она. — Знала бы ты, что сейчас творилось в моей дурной голове. — Как и в моей, — снисходительным тоном ответила Лив. — Господи, Леви, когда ты уже перестанешь винить себя за мысли? Особенно за те, которые возникают в пылу возбуждения. — Не просто мысли. И они возникли до того, как мы… — Тебя что-то мучает, но я не понимаю, что именно. В смысле, я немножко догадываюсь, но лучше бы ты сам рассказал. Леви отстранился от неё, заправил рубашку в брюки и устало посмотрел на часы. — Заканчивай собираться, пора идти, — тихо произнёс он. — Чёрт, ну и беспорядок я тут учинил. — С досадой оглядел пол. — Я приберусь. — Ладно, потом поговорим, — со вздохом ответила она. — Лив, ты не могла бы… — Леви протянул ей руку. — Застегни манжету, пожалуйста. Она склонилась, поцеловала ему запястье и лишь после этого продела пуговицу в петельку.

***

У входа во дворец Троста было людно и оживлённо: дамы в великолепных платьях, мужчины во фраках и военной форме, вереницы разнообразных экипажей. Лив с восторгом разглядывала встречных незнакомцев, придумывала им имена и истории. Дворец, подсвеченный факелами и украшенный флагами, ярко выделяющийся на фоне ночного неба, пленил её взор. Однако роскошь и столпотворение привели её в смятение, она то и дело хваталась вспотевшими ладонями за подол. «Успокойся, никто понятия не имеет, кем ты была прежде. Для них ты всего лишь жена капитана Леви, никому до тебя не будет дела. Расслабься и получай удовольствие». Нервически приулыбнулась, вжалась в плечо Леви. — Эй, ты жива там? — позвал он, когда они вошли в вестибюль. — Сильно заметно, что я нервничаю? — спросила она, уставив на него испуганные глаза, ярко горевшие синевой посреди серого мрамора стен. — Мне да, — ответил Леви, — ты же в меня вцепилась своими мокрыми ледяными пальцами. Но другие вряд ли поймут, особенно, если не будешь бесконечно пялиться в пол. — Это глупо, конечно, но мне всё кажется, будто у меня на лбу выжжено, что я шлюха, а ещё уверена, что обязательно сказану какую-нибудь глупость и поставлю тебя в неудобное положение. — Во-первых, никакая ты не шлюха, ты — моя жена. — Леви недовольно нахмурился. — Да и вряд ли мы будем говорить с кем-то больше одной минуты: я не какая-то важная шишка и точно не душа компании. — Только не бросай меня! — заканючила Лив. — Не брошу, Осень. — Курить хочу. — Она страдальчески вздохнула. — Чуешь, как табаком приятно пахнет? — Гадость. — Первое, что я сделаю, когда закончу кормить ребёнка грудью, — накурюсь до потери сознания, — объявила Лив. — И напьюсь. Боже, ты только посмотри на них всех! Такие хмельные и довольные, аж раздражает. — Она завистливо насупилась. — Но ты развлекайся, если хочешь, ты же не носишь ребёнка. — По правде сказать, я равнодушен к спиртному, — ответил Леви, — если и пью, то в основном за компанию. Чтобы меня расслабило в полном смысле слова, надо очень постараться. Лив схватила стакан с подноса проходившего мимо лакея и всучила его мужу. — Расслабляйся, — настояла она. — Я перед выходом и так отлично расслабился, — заявил Леви, глядя в стакан и принюхиваясь к содержимому. — Ты лучше любого вина и сигарет. — На меня не смотри: я бы мечтала заниматься с тобой любовью и одновременно курить. Леви сдавленно прыснул. — Ну… как-нибудь попробуем, — ответил он и осушил свой стакан. — Хм. А недурно. — Было бы странно, если бы на королевском приёме подавали плохой алкоголь. — Лив огляделась вокруг. — Пойду поищу что-нибудь съедобное, а то меня уже подташнивает. — У нас жутко прожорливый ребёнок, — произнёс Леви. — Ага, весь в отца, — парировала Лив. — Смотри не заблудись, когда будешь возвращаться. — Ты только не уходи никуда. — Она молитвенно сложила ладони. — Я мигом. Застряв у стола с закусками, Лив пропустила приветственное слово Хистории, увлечённо отправляя в рот канапе за канапе. Потянулась к стакану апельсинового сока и столкнулась с чьей-то мужской рукой. — Ой! — Одёрнула кисть. — Простите, — неловко протараторила она, — я возьму другой. — Не стоит, куколка, он твой. Лив обмерла. Медленно подняла голову и увидела напротив Рассела. Он дьявольски ухмылялся, а его пьяные глаза, устремлённые на неё, зловеще поблёскивали. Одетый в идеально скроенный сюртук тёмно-зелёного цвета и горчичного цвета штаны, подчёркивающие поджарую статную фигуру, он был как всегда безукоризнен и элегантен. Пригладил русые волосы, обошёл стол и остановился рядом с Лив. — Неплохо устроилась, — заметил он, оглядев её. — Господин Аккерман хорошо спрятал за дорогими тряпками трущобную шлюху. Интересно, сколько раз тебе пришлось отсосать ему ради такого роскошного платья? Или за такое сразу в попку предложила? — О, поверь, в попку я ему готова предложить и безо всяких «дорогих тряпок», — огрызнулась Лив, почувствовав невероятный прилив адреналина. — Видимо, в твою картину мира не вписывается тот факт, что любовью можно заниматься бесплатно, а делать подарки просто так. — Эта наивность тебе не к лицу, куколка. — Господин Рассел поставил опустевший стакан и взял со стола бутылку вина, из которой тотчас сделал смачный глоток, а затем протянул бутылку Лив. — Вина? Помнится, в пылу страсти мы с тобой частенько баловались вином… — Не припомню, чтобы с тобой я бывала в пылу страсти. — Лив сложила руки на груди и уставилась на Рассела исподлобья — совсем как делал Леви. — И чего это ты забыл на Парадизе? — Я здесь по долгу службы, куколка. Или ты забыла, что я дипломат? — Странно, я-то думала, долг твоей службы — пьянство и проститутки. — Ха! — Он случайно расплескал вино, и оно растеклось по белоснежной скатерти уродливым пятном. — Я здесь с женой, вон она. — Указал бутылкой вглубь зала. — Достала меня, гадина. Спасу от неё нет, контролирует каждый шаг. — Так себе контролирует, — съязвила Лив, — раз с такой беспечностью трёшься около меня. Рассел махнул рукой. — Её интересует только благотворительность, она потому так рвалась сюда — познакомиться с парадизской богиней-пастушкой: Хистория, кажется, тоже помешана на всех этих сиротских приютах и прочей срани для бедняков. — По-моему, это очень благородно, — возразила Лив. — Мог бы хоть иногда интересоваться тем, что важно твоей жене, глядишь, она и в постели станет сговорчивее, тогда не придётся по борделям слоняться. — Что толку? Секс её не интересует. Да и не заводит она меня, ты посмотри на это благопристойное платье мышиного цвета, застёгнутое у самого горла! Волосы даже на ночь не распускает, а о том, чтобы хоть изредка сделать свои бледные губёшки ярче и слышать не желает. Так она, видите ли, на шлюху будет похожа! — Рассел истерически засмеялся. — Какая ирония, что именно это мне и нужно. — Мне жаль, что ты несчастен в браке, — искренно произнесла Лив. — Но это больше не моя забота, прости. Я пойду, меня муж будет искать. Он не хватал её за горло и не пристраивался со спины, но Лив казалось, что его грязь налипла на неё, засохла струпьями, и ей хотелось как следует вымыться, пройтись по телу скребком, намылиться изнутри — лишь бы поскорее избавиться от чужого присутствия. Ей почудилось, будто она обнажённая сидит на постели в стенах «Девушек мадам Розы», и только объятия любимого капитана могут спасти её от гнилостного чувства использованности, от унижения и ненависти к себе. «И этот идиот ещё извиняется всякий раз, когда занимается со мной любовью! Извиняется за то, что я отдаюсь ему по своей воле! Лишнее движение боится сделать, стыдится своих желаний и чувств. Дурной! Дурной!» — ругала она его, представляя, как обнимет, как задушит в объятиях. — Да подожди! — Рассел беспардонно схватил её за руку и притянул к себе. — Побудь со мной, куколка, — нагло прошептал он. — Мне так одиноко… — Пусти. — Лив вырвала руку и прижала к груди. — Бойкая ты стала. Раньше всё «господин Рассел» да «господин Рассел», а теперь такая грубая. И прикоснуться не даёт. Неужто гордость не позволяет? — Возвращайся к жене, — спокойно произнесла Лив, не желая злить его или дразнить. — Нам ни к чему эти сцены и лишнее внимание. — А, может, я хочу сцен и внимания. — Рассел приблизился к ней вплотную. — Не сделаешь по-моему, и все узнают, что жена знаменитого героя — обычная потаскуха. Как тебе, а? — Ты пьян. И ты не посмеешь. — Лив старалась говорить твёрдо, но голос предательски дрожал. — Что ж, проверь свою теорию, куколка. — Его красивое лицо обезобразила издевательская ухмылка. — Я немного прошу: побудь со мной чуток, развей мои печали. Лив обернулась и с беспомощностью посмотрела на Леви: он стоял в другом конце зала, а вокруг него как назло столпились военные, гости в штатском и сама королева Хистория.