Осенний ноктюрн

В первый же день колыбель была перенесена из детской в родительскую спальню. Лив всю ночь не ложилась и сидела рядом с малышкой: по совету акушера, она периодически переворачивала головку, но боялась, что с рук могут сползти рукавички для сна, и ребёнок себя поцарапает, а то и вовсе — уткнётся лицом вниз и задохнётся. Уговоры Леви лечь и набираться сил не сработали, и он тоже не спал, прислушиваясь к каждому скрипу и шороху. День прошёл спокойно, без единого плача, но вот малышка впервые закапризничала, и обоих словно парализовало: Лив замерла над колыбелькой, страшась прикоснуться к ребёнку и ненароком навредить, а Леви, встрепыхнувшись, поначалу наблюдал за происходящим с кровати, оценивая обстановку. Когда Лив всё-таки набралась смелости и взяла Эвелин на руки, Леви поднялся и встал рядом с женой, неловко потирая затылок. — Она голодная? Или что? — тихо спросил он. — Хотела бы я знать, — ответила Лив: на её лице явно читалась паника. — Наверное, голодная. — Ты же вроде возилась с детьми. — Да, но не с грудными. Лив попыталась накормить малышку, но она есть не стала и продолжала кричать. — Может, у неё пелёнки мокрые? — Да вроде нет. — Лив ещё раз проверила, чтобы убедиться наверняка. — И чего тогда она орёт? — Леви озадаченно нахмурился, продолжая нервно потирать то шею, то макушку, то лоб. — Может, покачать её? — Мне как-то страшно… — Лив напряглась. — Вдруг уроню. — Давай я, если боишься. — Он протянул руки. Лив уже было передала ему малышку, как вновь прижала её к себе. — А вдруг ты тоже уронишь? — дрожащим голосом произнесла она. — Ты держал её всего один раз, да и то над кроватью. — Не уроню, — уверенно ответил Леви, а затем призадумался и опустил руки. — Вот зачем ты это сказала? — прошипел он. — Мне теперь тоже страшно! Девочка закричала пронзительнее и громче. — Не шикай больше при ребёнке! — шёпотом возмутилась Лив. — Ты, наверное, напугал её. Леви машинально зажал ладонью рот и задержал дыхание, а Лив мысленно отругала себя за то, что вспылила. — Извини, пожалуйста, — виновато прошептала она, обхватила его запястье и протянула ему дочь. — Давай ты покачаешь, а я попробую спеть ей, м? Только сильно не тряси. И голову не забывай придерживать. — Помню, — отозвался Леви, беря малышку на руки. — Я осторожно. Держал крепко, но аккуратно, словно хрустальную вазу. Лицо Леви было серьёзным и сосредоточенным. Голос Лив плавно струился по комнате, обнимал каждый предмет, мягко ложился на плечи и проникал в самую душу, мурашками бегал по спине и шее. Эвелин понемногу успокаивалась, а на глазах Леви вновь наворачивались слёзы. Он нервно сглатывал в надежде успокоиться, хмурился и стискивал челюсти, но ничего не помогало. — Чёрт побери… — процедил он сквозь зубы, когда горячие капли одна за другой стали скатываться по щекам, падая на покрывальце дочери. — Опять? — снисходительно произнесла Лив, прогладив его по волосам. — Только никому не говори, — сконфуженно попросил Леви. — Не скажу, — пообещала она. Он потянулся, припал губами ко лбу Лив, а затем потёрся о него щекой. Перевёл взгляд на Эвелин: она совершенно успокоилась и сонно хлопала глазками: — Кажись, сработало. Но стоило ему уложить её в колыбель, как она снова принялась плакать. До рассвета Леви и Лив по очереди качали малышку на руках, пели песенки и гремели погремушками — без толку. Эвелин уснула под утро и только потому, что попросту утомилась. Аккерманы сидели на краю постели совершенно измотанные: всклокоченные, бледные и сонные. — Мне пора выходить, — промямлил Леви, поглядев на часы. — Через полчаса поставщики приедут, а я до сих пор в пижаме. — Неужели мы настолько никудышные родители? — грустно прошептала Лив. — Не думаю. Мы разве что на голове не стояли. — Он подошёл к шкафу и стал одеваться. — Загляну по дороге к ребятам: у Габи сегодня выходной, попрошу её посидеть с ребёнком, чтобы ты могла поспать. — А как же ты? — Приму поставку, раздам указания помощникам и попробую немного вздремнуть в подсобке. Если удастся, конечно. — И на чём ты собрался спать? На полу? Или на мешках с чаем? — На чём придётся, — со смешком отозвался Леви. — В своё время и на земле приходилось, и на деревьях. Могу и вовсе обходиться без сна, так что не переживай. — Я помню, но всё-таки ты уже не мальчик. — На покой тоже не собираюсь. — Он поцеловал Лив на прощание в губы. — Ложись и отдыхай. — Есть, капитан, — с улыбкой ответила она. Наспех уложив волосы, Леви вылетел из дома, застёгивая жилет уже по дороге: навестил Габи с Фалько и после этого спешно направился в чайную. Солнце алело на горизонте, и тающие, похожие на топлёное масло лучи лизали стволы деревьев и стены домов. Тёплый сухой воздух застревал в горле, вызывая неприятное першение. Над едва зацветшими кустарниками порхали желтокрылые бабочки, светясь огоньками. Вишнёвая аллея, ведущая в центр города, утопала в бело-розовом мареве, из-за которого Леви приходилось щуриться, чтобы не сбиться с пути. Прежде чем открыть лавку, Леви свернул в сад и тщательно его осмотрел: «Опять всё заросло, — сокрушался он, — только недавно ведь убирался». Убедился, что на грушевых деревьях нет паразитов и гнилостей, и после этого открыл чайную. Пустой желудок заныл, и Леви заварил себе чаю, чтобы хоть как-то унять голод. С улицы донёсся запах свежей выпечки, и на пороге появился пекарь из лавки по соседству. — Доброго вам утречка, капитан! — огласил он, ставя корзину с выпечкой на прилавок. — Сегодня, кажись, будет ещё жарче, чем вчера. — И тебе доброго, Грег, — ответил Леви, доставая из кассы конверт с оплатой. — Здесь сразу за месяц, — пояснил он и протянул конверт. — Значит, дела пошли в гору? Это хорошо, — довольно отозвался Грег. — А вы сегодня позднее, чем обычно. Вас тут уже спрашивали: кажется, товар привезли. — Твою ж!.. — выругался Леви, поглядев на карманные часы. — И давно спрашивали? — Не больше четверти часа назад. Леви вышел на улицу и направился к маленькой деревянной пристройке, в которой теперь находился склад. Новый поставщик Стивенсона был вспыльчивым, горластым стариком, превыше всего ценящим пунктуальность. Леви сразу невзлюбил старика: тот частенько пытался его обсчитать, чтобы тайком перепродать излишки, и они через раз сцеплялись, раздирая глотки до хрипоты. Однако сегодня у Аккермана не было ни сил, ни желания пререкаться, и он молча принимал товар, не обращая внимания на крики нешуточно разбушевавшегося старика, лицо которого от жары и перенапряжения сделалось фиолетово-пунцовым. «Плевать на него, пускай орёт, — думал про себя Леви, вдыхая терпкий аромат чайных листьев, — всё это такие мелочи в сравнении с тем, что произошло вчера». — Ты ещё хер туда сунь! — не унимался старик, закатывая глаза. — Каждый раз мацаешь эти мешки так, будто девку в борделе выбираешь, честное слово! Капитан, мне ехать надо, — ныл он, — этот ублюдок в порту мне плешь проест, если я к восьми не успею! — Не ори, — спокойно отозвался Леви и протянул ему несколько купюр. — Спасибо, что подождал. — Он расписался в журнале доставки и передал его обратно старику. — Ты свободен. — Я… эм… — Старик растерянно почесал затылок, сдвинув на лоб кепку, и удивлённо уставился на деньги, вручённые капитаном: его невозмутимость и вежливость сбили с толку. — В общем, это… бывай. Махнул рукой, сел на повозку и поехал дальше. Леви вернулся в торговый зал, где его ждал один из помощников: молоденький студент, работавший в утро, чтобы содержать старушку-мать, потерявшую мужа и других сыновей во время «дрожи земли». Паренёк успел переодеться в форменную рубашку с передником и раскладывал выпечку на витрине. — Капитан, с добрым утром! — звонко огласил он, когда Леви подошёл к прилавку. — Здравствуй, Заки, — добродушно ответил Леви, сунул руку в корзину, взял первую попавшуюся сладкую булку и целиком запихал её в рот: от голода уже начинало мутить. — Бери тоже, — добавил он с набитым ртом, кивая на корзину. — Нет, спасибо! Матушка с утра накормила так, что еле дошёл. — Как она? — спросил Леви, наконец прожевав и сделав большой глоток остывшего чая. — Ты скажи, если нужен лишний выходной. — Ей уже лучше, благодарю. Тот ваш знакомый доктор и впрямь чародей. — Рад слышать. — Леви зашёл за прилавок и повязал косынку. — А где Дорис? Опять опаздывает? — Ага. Небось, прилетит вся в мыле и с новой невероятной историей! — Заки захохотал. — Если она однажды придёт вовремя, это будет означать одно из двух: либо это не Дорис, либо во вселенной что-то пошло неправильно. — Она большая молодец и отличный напарник, но, по правде сказать, я удивлён, как вы до сих пор не уволили её. — Ты и сам ответил: она прекрасный работник. Я такими не разбрасываюсь. Сладкое тесто мгновенно придало сил, и Леви бодро привёл в порядок зал: протёр пыль с полок и столиков, расставил салфетницы, сахарницы и подставки со столовыми приборами. На двери виновато прозвенел колокольчик, с грохотом отварилась дверь: краснощёкая пухленькая Дорис со смешными рожками из тоненьких косичек промчалась через весь зал и остановилась рядом с Леви, наполнявшим опустевшие банки с чаем. — Капитан Леви! — осипшим голосом пропищала она. — Вы не представляете! Честное-расчестное, я собиралась встать пораньше, но вчера… — На тебя напали гигантские пчёлы и украли будильник? — буркнул Леви из-за плеча. Заки прыснул, согнулся пополам и, упёршись ладонями в колени, затрясся от хохота. — Ко мне завалился пьяным мой придурок бывший и просил принять его обратно, представляете?! Я ему сказала, что пускай катится на все четыре стороны: этот козёл перетрахал всех моих подруг и одну кузину! Дак он, паршивец, всю ночь скулил у дома, а я… — Дорис, иди уже переодевайся, — прервал её Леви, чувствуя, как начинает болеть голова, — у меня сейчас мозг потечёт, ей-богу. — Простите, пожалуйста, капитан Леви! Честное-расчестное, я буду приходить вовремя. — Ну да, а я буду жене каждый вечер серенады под окном петь. — Леви развернулся и поставил руки в боки. — Хорош заливать, иди лучше помоги Заки. А я приведу в порядок сад. — Бегу! — пропищала она, небрежно кинула под прилавок холщовую сумку, натянула передник и направилась обслуживать первого клиента. Заки продолжал заливаться смехом, и Дорис сердито хлопнула его по плечу подносом — чтоб не задавался. Леви издал приглушённый смешок и тихо пробурчал: — Тц! Ребятня… Достал из подсобки косу с секатором и вышел в сад. Солнце палило нещадно, и к полудню Леви окончательно вымотался. Погрузив на тележку скошенную траву и состриженные ветки, он стянул косынку и утёр со лба пот. Мышцы ныли, ноги гудели и подкашивались от чудовищной усталости. Осушив до дна кувшин с водой, Леви сел под круглую шапку цветущего рододендрона, чтобы перевести дух. Тенисто, тихо. Слышно было лишь гудение перелетающих с цветка на цветок пушистых шмелей и пчёл. Фруктово-травяной аромат кустарника густо забивался в ноздри, оседал на одежде и волосах. Леви опёрся на локти, вытянул ноги и, запрокинув голову, глядел на пробивающиеся сквозь тяжёлые гроздья цветов яркие лучи. Разомлел, опустил затылок на душистую молодую зелень и сомкнул налитые свинцом веки. Ему снились лица всех его детей: исполненные растерянности, отчаяния, радости, искорёженные горем. Снились блестящие невинные глаза и то робкое, то пугливое «капитан Леви!..»; снились реки выплаканных слёз и унесённый ветром громогласный смех; снились их раны, их победы и поражения, удачи и ошибки. Он видел их, парящих в вышине, несущих на хрупких плечах грехи отцов и ответственность за судьбу человечества. Он видел их — своих одиноких, осиротевших детей, которым слишком рано пришлось повзрослеть. Звон битого стекла разбудил Леви. Он вмиг сел и провёл вспотевшей ладонью по мокрому от слёз лицу: картинки сна всё ещё плавали перед глазами, мешая вернуться в реальность. «Проклятие, да что со мной такое? Мягкий, как дерьмо, стал», — Леви стыдливо утёр рукавом лицо и, покачнувшись, поднялся на ноги. — Что тут за шум? — ворчливо произнёс он, подойдя к прилавку. Леви не сразу заметил, что посетители попрятались под столами, а по залу беспрепятственно гуляет горячий ветер. Обернулся и увидел, что центральное окно разбито, весь пол усыпан блестящей крошкой стекла, а на диване — пыльный кусок кирпича. За прилавком без сознания лежал Заки, а из подсобки доносились вопли Дорис и чей-то звериный мужской бас. Нахмурившись, Леви вытащил из подставки нож, сунул за пояс и крадучись устремился в подсобку. — Не трогай меня, козёл! Ничего я тебе не должна! — верещала Дорис. — То есть, я плохой парень?! Это ты приняла предложение, а потом опозорила перед всеми и бросила! — А надо было как? Предварительно окучить всех твоих дружков? Уж тогда точно было бы по-честному! — Чего несёшь, толстая шкура? Ну, сейчас ты у меня получишь!.. Бывший Дорис занёс над ней кулак, но не успел ударить: Леви перехватил его руку и с хрустом завёл её за спину. Парень взвыл и скорчился от боли. Схватив обидчика за шкирку, Леви выволок его на улицу и с размаху швырнул на пыльную дорогу. — То, что ты не умеешь держать хрен в штанах, меня не касается, — бесстрастно изрёк он, а затем подошёл, схватил за грудки и уставил на ошалевшего парня почерневшие от гнева глаза, — но моих людей трогать не смей! — Со всей силы ударил парня по скуле, рассёк в кровь. — Посетителей напугал, свинья! — Прекрати! Прекрати! — взмолился бывший Дорис, беспомощно укрывая голову. Взлохмаченная Дорис выбежала на улицу, охая и хватаясь за волосы. Леви брезгливо отбросил от себя парня и тряхнул усеянной кровоподтёками кистью. — Капитан Леви… — А ну марш в зал! — скомандовал он через плечо. — Я сам разберусь. — Не убивайте его, капитан Леви! — прогнусавила Дорис. — Больно надо марать руки об этот жалкий кусок говна. — Леви по-отечески похлопал ревущую Дорис по плечу. — Шагай в зал. — Капитан!.. — всхлипнула она. — Капитан, если бы не вы, он бы!.. Заныла ещё пуще, обняла его, пустила слюни на плечо. Леви сконфузился, сдержано обнял Дорис в ответ одной рукой и утешающе погладил по спине. — Ну, всё-всё, — приговаривал он, — всё позади. — Достал из кармана платок и всучил помощнице. — Хватит об меня сопли вытирать, пошли работать. Этот урод нас озадачил до конца дня: надо убраться, заколотить на ночь дыру и заказать новое стекло. Идём. Леви извинился перед посетителями и привёл в чувства Заки. Сходил на склад и принёс ему бутыль ледяной воды. — На, приложи к ушибу. — Стыдоба какая, — сокрушался Заки, прикладывая спасительную прохладу к пульсирующему виску. — Извини, сестрёнка. — Он поглядел на Дорис. — Надо было сразу врезать этому мудаку, а я с ним по-человечески пытался. — Да не переживай, я и так знаю, что ты тюфяк! — Дорис стиснула его шею в крепком объятии. — Я из-за тебя так перепугалась, — добавила она серьёзным тоном. — Ладно, потом обниматься будете, — прервал их Леви. — Ты как, Заки? Сможешь работать? — Думаю, да, — отозвался помощник. — Руки и ноги целы, потолок с полом местами не поменялись. — Хорошо, — ответил Леви. — Тогда мы с тобой приколачиваем доски, а Дорис убирает стекло. Посетители тоже на мне. За работу! К вечеру Леви выбился из сил и уснул в обнимку со шваброй за прилавком, притулившись к стеллажам. Обнаружив спящего капитана, Заки решил задержаться на смене, и они вместе с Дорис обслуживали посетителей вдвоём до самого закрытия. — Капитан, — позвала его Дорис, когда настало время закрываться. — Капитан, проснитесь! — А? Чего? — Леви отмахнулся от неё, как от мухи, сонно чавкнул и отвернулся. — Мы уходим, — сказал Заки. Леви встрепенулся и уставился на них сощуренными красными глазами. — Уже вечер? — Он подскочил с пола. — Вы чего меня не разбудили? — Жалко было, — ответила Дорис. — Вы весь день уставшим выглядели, будто не спали ночь. — Я и не спал, — со вздохом произнёс Леви. — У меня вчера дочь родилась. — И вы молчали?! — Дорис выпучила глаза, как сова. — Какая прелесть! — Её пухлые щёчки налились румянцем. — Это надо срочно отметить. — Поздравляю, капитан! — с улыбкой сказал Заки, а затем перевёл взгляд на Дорис. — Поддерживаю. — Нет-нет, никаких «отметить»! — запротестовал Леви. — Больше я не буду пить с вами тот паршивый ликёр: в прошлый раз блевал с него дальше, чем видел. Ещё и домой ночью не явился… — Он насупился. — Пришлось беременной жене врать, что заработался. Нет уж, дети, отмечайте без меня. А я домой. — Ладно, мы тогда в бар. — Посмотрела на Заки. — Пойдёшь со мной в бар, лопоухий? — Пойду, кривозубка. — Сильно не увлекайтесь, — проворчал для проформы Леви, — завтра не выходной. Ещё и мастер придёт стекло вставлять. Кто-то из вас должен будет всё проконтролировать, потому что меня не будет: нужно встретиться со Стивенсоном, он всего на день приплывёт с Парадиза. Леви не шёл — мчал домой со всех ног. Волна, что поднялась внутри него в тот миг, когда он увидел дочь, так и не опустилась и всё переливалась, переливалась через край! Неведомое доселе чувство, которому он не знал названия и которое никак не мог выразить. «Это теперь навсегда со мной? — спрашивал себя Леви, когда вдалеке показалась кровля его дома. — Как странно и как хорошо. Так хорошо, что и не вынести». Остановился у входной двери, прижался к ней лбом и отрывисто задышал. И снова чёртовы слёзы — настоящее издевательство! «Мне этого не вынести. Не вынести!» Остервенело смахнул со щёк предательскую влагу, восстановил дыхание. Тихо открыл дверь и на цыпочках вошёл в коридор — вдруг Лив спит? Но она не спала: из гостиной доносился её ласковый баюкающий голос, певший колыбельную. Леви встрял в темноте коридора и не шевелясь смотрел на неё, объятую лунным светом: она была его любимой Осенью, его нежной умершей матерью и всеми матерями, детей которых он не смог уберечь. Но малышка Эвелин ни за что не будет одной из тех детей! Только сможет ли он защитить её от всех напастей жестокого мира? Бах! Леви соскользнул по стене в гору ботинок, стыдливо спрятал лицо в ладонях и разрыдался как мальчишка: протяжно, жалобно и громко. Она летела к нему, протягивая тёплые руки, и укутала в спасительное объятие. Она — та, что никогда не осудит, не оставит и утешит. Её волосы, пахнущие земляникой, мягко прижались к его лицу и шее, щекоча кожу. «У счастья есть запах, — пронеслось в голове Леви, — оно пахнет твоими земляничными волосами». Леви страдал, когда три месяца спустя Лив сменила привычное земляничное масло на вишнёвое. «А то всё одно и то же, — довольно заявила она ему однажды утром, — будет хоть что-то новое». Как после этих слов он мог возразить ей? И всё же Леви искренне невзлюбил этот новый запах — он украл его кусочек счастья. «У нас ребёнок родился — чем ей не новое?» — с недовольством думал он про себя. Лив не говорила, а Леви, погружённый в заботы, не замечал, как она спеклась под тяжестью новой роли: ребёнок отнимал все силы и заполнял собой каждую секунду. Четыре стены — всё, что окружало Лив. Они стали для неё проклятьем и усыпальницей. Дни сливались в один, мало чем отличаясь друг от друга: покормить ребёнка, убраться в доме, снова покормить ребёнка, попытаться не убить себя собственноручно приготовленной едой, поменять пелёнки, постирать бельё, а затем снова поменять пелёнки — в бесконечном круговороте бытовых хлопот Лив подчас не находила минутки, чтобы принять душ. Чтение и письмо остались в какой-то другой, позабытой жизни, в которой она могла красиво одеться, накрасить губы, сделать причёску и до умопомрачения заниматься любовью с любимым мужчиной. Изредка ей удавалось выспаться, когда на выручку прибегала Габи и пару часов нянчилась с Эвелин. Настоящим событием для неё стал визит ребят с Парадиза. Они весь день возились с младшей Аккерман, шумели, беспардонно и пошло шутили, и Лив казалось, что она попала на праздник жизни. Когда Леви неделю пропадал на Парадизе в деловой поездке, Лив чуть не сошла с ума. «Я ужасная мать! — в сердцах думала она, глядя на дочь, которую вот уже двенадцать часов никак не могла успокоить. — Ну что ты кричишь, Иви? Что я сделала не так? — Она с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься вместе с ребёнком. — Ты не любишь меня? Как тебе помочь? Ничего не понимаю!» Выглянула в окно и увидела Леви, идущего к дому: она не ждала его сегодня, пароход должен был приплыть только завтра. «Господи, как он хорош! Это новый костюм? Чёрт возьми, а я какая-то заспанная немытая чушка в заляпанном отрыжкой платье! Ещё и ребёнка успокоить не могу». — Лив? — взволнованным, несвойственно чарующим голосом позвал её он, переступив порог. Она вышла к нему навстречу и протянула ему дочь. — Возьми её, пожалуйста, — чуть не рыдая произнесла она, сдерживая слёзы, — иначе я рехнусь! — Что случилось? — испуганно спросил Леви, прижимая к груди дочь, которая тотчас умолкла. — Здравствуй, Иви, — нежно произнёс он, взяв малышку за пальчики и несильно сжав их. — Надо же! Она замолчала! — Лив всплеснула руками. — Двенадцать часов орала, а только увидела папочку — и всё, сразу послушная девочка! — Из её глаз покатились слёзы. — Я плохая мать, и наша дочь меня не любит! — Почему? — Леви изумлённо окинул взором всю её — измотанную, взмокшую, бледную. — Мне надо на воздух, — пролепетала она и, просочившись в дверь, выбежала на задний двор. Леви вошёл в кухню и посмотрел в окно: Лив лежала ничком на выгоревшей траве и сотрясалась от рыданий. Снял пиджак, засучил рукава и отнёс Эвелин на пеленальный столик. — Увидела меня и описалась от счастья? — Он издал смешок. — Ты посмотри, бандитка, что ты с мамой сделала? — Кивнул в сторону окна. — Она теперь лежит на клумбе со своими любимыми маргаритками. Потом реветь ещё и из-за этого будет. Услышав голос отца, Иви довольно задрыгала ножками и ручками, заулыбалась и радостно защебетала. — Точно бандитка. Кто ещё мог уродиться у отброса из Подземного города? — Переодел её в сухое, наклонился и стал покрывать лицо невесомыми поцелуями. — Так бы и съел! — Он поймал губами маленький носик, поцеловал тёмно-синие глазки. — Как я соскучился… Поднялся в спальню, чтобы найти любимую игрушку Эвелин, и случайно уронил с туалетного столика ненавистное вишнёвое масло, которое разлетелось по ковру, впиталось в ворс и наполнило воздух удушливым, тошнотворным запахом. «Да чтоб тебя!» — выругался Леви и вернулся вниз за чистящими средствами. — Полежишь немного в кроватке, пока я уберусь? — спросил он у дочери. Но едва он взял Эвелин на руки, как она принялась истошно кричать. Леви постоял немного в нерешительности, а затем покачал головой: неожиданная догадка пришла ему на ум. — Тебе, видимо, тоже не нравится мамин новый запах, да? — с сочувствием спросил он. — Как я тебя понимаю. Леви вытащил ковёр на улицу, вымыл руки и вышел с дочерью на задний двор. Присел рядом с плачущей Лив на корточки и легонько потряс её за плечо. — Я понял, почему она ревёт, — сказал он. Лив в бессилии приподнялась и обратила к нему перемазанное землёй и травой лицо. — Ей не нравится твой новый вишнёвый аромат, — не дожидаясь вопроса, добавил Леви. — Мне, кстати, тоже. — Правда? — прогнусавила Лив, шмыгая носом. — Ты уверен? — Почти наверняка. — А чего ты раньше не говорил, что тебе не нравится? — Она вновь принялась всхлипывать. — А ты чего не говорила, что не справляешься? — Что я должна была сказать?! — прокричала Лив. — Что пока ты заботишься о нашем будущем, я не могу позаботиться о нашем ребёнке? Так, что ли? — Любовь моя, не ты ли настаивала на том, чтобы я честно рассказывал, в какой позе и под каким наклоном хочу тебя иметь? А сама не можешь признаться, что нуждаешься в помощи. — «Любовь моя»? — переспросила Лив и непреднамеренно прыснула. — Это что-то новенькое. Ты раньше так не говорил. — Ну… у нас настали отчаянные времена, — серьёзно изрёк Леви. — Я тут ещё кое-что понял: мы очень, просто очень давно не занимались любовью. Лив открыла рот и закрыла уши Эвелин. — Не при ней же… — наивно прошептала она. — Вот артистка! — Леви снисходительно улыбнулся. — Я сейчас приду. — Куда ты собрался? — крикнула Лив в спину удаляющемуся мужу. — Леви! Он дошёл до дома Габи и Фалько и громко постучал в дверь. — Капитан! — Габи расплылась в улыбке, увидев его на пороге. — Уже вернулись? Как поездка? — Возьми мою дочь, пожалуйста. — Он деловито передал Эвелин в руки Габи. — Только не убейте её. Заберу через полчаса. — И направился обратно к своему дому. — Э-э… хорошо… — Габи удивлённо захлопала веками. — Капитан, а что стряслось? Леви остановился и добавил: — Нет, через час заберу. Или через два. В общем, как пойдёт. Развернулся и скрылся за калиткой. — Через два так через два… — Габи, одобрительно опустив уголки губ, пожала плечами и закрыла дверь. Когда Леви вошёл в дом, Лив стояла в кухне над раковиной и, приспустив верх платья, умывала лицо и шею. Он молча обхватил её запястье и повёл за собой наверх. — Где Иви? — обеспокоенно спросила она, натягивая рукав на плечо. — С Габи, — сухо ответил он. — И куда ты меня ведёшь? — В кровать — спасать наш брак. Подхватил её на руки, толкнул ногой дверь в спальню и бодро уложил на постель. — Ты с ума сошёл! — запротестовала Лив, упёршись кулачками ему в грудь. — Пусти, я схожу за Иви. — Лив, можешь ненадолго забыть, что ты мама, и побыть моей женой? — Родной, я теперь всегда мама, это данность. — Просто расслабься… — увещевал он, затем медленно спустился вниз и задрал ей подол. — Что ты собрался делать?.. Господи, мне нужно в душ! — Она сконфуженно одёрнула юбку и попыталась вывернуться из его объятий. — Лив, выдохни. — Не могу! — Да чёрт тебя подери… — Леви тяжело вздохнул и на миг зажмурился, собираясь с духом, чтобы не отступить. — Ладно, скажу на понятном тебе языке. — Приблизился к её уху и вкрадчиво прошептал: — Представь, что у тебя связаны руки и рот. Ты ничего не можешь сделать или возразить. Зато я могу делать всё, что захочу… — Леви! — Побереги голосовые связки, у нас впереди как минимум час. — Пусти в душ, — взмолилась Лив. — Если не буду благоухать как роза, то не смогу расслабиться. — Идёт. Только после никаких отговорок. — Он слез с неё и посторонился. — У тебя десять минут. — Двадцать. — Хорошо, двадцать. — Раскомандовался. — Притворно закатив глаза и надув губы, Лив сползла с кровати. Стоя под горячими струями, она мгновенно оживилась. Вылила на голову четверть бутылки шампуня и, не заморачиваясь, им же вымыла тело. В панике схватилась за бритву и порезала палец: «Нет, ну какая же я несуразная!» Лезвие оказалось тупым, и Лив изрезала ноги, а промежность жгло так, будто провели наждаком. «Это будет не секс, а катастрофа», — заключила она, оборачиваясь махровым полотенцем, и вернулась в спальню. Леви медленно приблизился и с нежностью прижал к себе трепещущую Лив. От её волос вновь пахло земляникой. Заключил её лицо в своих ладонях и покрывал поцелуями. — Смешная ты… — прошептал он. — Дрожишь, будто впервые с мужиком в постель ложишься. — Ощущения именно такие. — Она смущённо потупила взор. — Вот как? — Леви едва касаясь погладил Лив по спине кончиками пальцев, и её кожа покрылась мурашками. — Тогда обещаю быть осторожным, — подыграл он ей. Уложил её на смененные простыни, устроился между ног и принялся самозабвенно ублажать. Процеловал, а затем плавно провёл языком по складкам кожи и погрузил его внутрь обжигающего лона. Удовлетворённо простонав, обхватил бёдра Лив и притянул её ближе. Она ритмично задвигалась ему навстречу, прогнулась в пояснице и вскрикнула, как пойманная в силки птица. Долгожданная липкая влага засочилась на язык Леви, и его насквозь прошибло током. Благодарная ладонь Лив опустилась на его макушку, проворные пальцы шаловливо потрепали чёрные пряди, скользнули по бархату выбритого затылка. Его затуманенные желанием ледяные глаза полыхнули огнём, а язык задвигался настойчивее и быстрее. Лив смяла в кулачке простынь и прокричала имя, что любила всем существом. — Нет! — Она замотала головой. — Что такое? — Леви прервался и в страхе навис над ней. — Не хочу осторожно, — с жаром выпалила она, — хочу безумно… — Напугала, ненормальная! — на выдохе прошептал Леви, уронив голову ей на грудь. — Только… не забудь про резинку, — робко напомнила Лив. — Мы теперь не можем быть такими беспечными, как раньше. — Как скажешь. — Он нервно сглотнул и послушно нащупал ручку ящика прикроватной тумбы. Проник в желанную тесноту податливого тела и после нескольких бережных, неспешных толчков ускорился так, что кровать с возмущённым скрипом сдвинулась с места. — Глубже! — задыхаясь, молила Лив. — Пожалуйста, глубже… Подняла голову с подушки, потянулась к губам Леви и почувствовала, как на затылке сомкнулся его кулак, оттянул пушистые всклокоченные кудри. Издала громкий стон, повинуясь властной руке. Леви не стерпел и сам принялся её целовать, сминая и чуть покусывая мягкие губы. Они не покидали постель до самых сумерек и опомнились только тогда, когда в дверь постучали. — Господи, это, должно быть, Габи! — проговорила Лив, вылезая из-под Леви. — Ммм! — он издал недовольный стон, машинально потянувшись за ней и попытавшись схватить. Тщетно. Лив впопыхах надела его рубашку, влезла в домашние тапочки и полетела вниз. Леви, распятый и уморённый, лежал на мокрых простынях, прокручивая в голове лицо своей Осени и блестящий медный локон, очаровательно упавший ей на лоб, пока она продевала пуговицы в петельки. «Как я мог настолько ослепнуть, не замечать, что ей тяжело? И ведь я каждый день возвращаюсь в идеально убранный дом, надеваю по утрам чистую глаженую сорочку, но за все три месяца ни разу не сказал ей спасибо. А на ней ещё и наша маленькая бандитка! Но моя Осень не жалуется, ни единым словом не попрекнула, даже когда я свалил на неделю за море». Лив зашла комнату и, держа на руках дочь, юркнула с ней обратно под одеяло. — Да, моё солнышко, мама с папой совсем про тебя забыли! — виновато прошептала она, со всей нежностью прижимаясь к щёчке Эвелин. — Безответственные какие, м? Леви повернулся и положил голову на плечо жены: «Какая спокойная и довольная, — заметил он. — Славно». — Не забыли, — возразил он. — Просто немного увлеклись… — Немного? — Лив усмехнулась. — Мы четыре часа кувыркались, не вспоминая о ней. — Я завтра вернусь в полдень, — сказал вдруг Леви. — Можем погулять по городу втроём. Что скажешь, Осень? — Что хочу в парк аттракционов, на карусель в виде гигантской ромашки, — ответила она и мечтательно улыбнулась.