Осенний ноктюрн

Звериная ярость на лице Леви остудила пыл хмельного Рассела. Он предусмотрительно убрал руку с плеча капитана, и задорная улыбка на его лице сменилась глуповатой. — Я не вожу дружбу с этим ослом, мне всего-навсего нужны его многочисленные связи, — поспешил оправдаться перед женой Леви и обозначить «легенду» для Джеффри, чтобы тот не наговорил лишнего. — А тебе не сказал, потому что… вот как это звучало бы? — Как сейчас — прагматично, — насупившись, ответила Лив. — В твоём духе вообще-то. На нижний этаж спустился потерявший брата и нового знакомого Себастиан и вопросительно уставился на сердитую, но всё так же очаровательную артистку, стоявшую в компании Леви и Джеффри. — Господа, вас только за смертью посылать, — произнёс он, чтобы обратить на себя внимание. — Раз вы тут выстроились в очередь за автографами, то и я, пожалуй, присоединюсь, — добавил с улыбкой и протянул Лив платок. — Вы думаете, эти оболтусы берут у меня автограф? — изумилась Лив: не удержалась и звонко прыснула. — Полковник, познакомьтесь с моей женой — госпожой Лив Аккерман, — произнёс Леви. — Лив, это полковник Себастиан Рассел — брат Джеффри. — А я-то думал: чего это капитан так слюной на вас исходит? Теперь понятно! — простодушно заявил Себастиан и отвесил сдержанный поклон. — Рад познакомиться, госпожа Аккерман. У вас потрясающий голос. А как вы на сцене держались — загляденье! — Благодарю, полковник, — смущённо отозвалась Лив и обворожительно улыбнулась, залившись краской. — Признаться, я не большой знаток музыки, но моя супруга тоже имеет отношение к сцене — танцует в составе женского кордебалета. Потому с годами волей-неволей начинаешь разбираться. — Тогда и я признаюсь, что ещё бесконечно далека от большой сцены — всего лишь пользуюсь возможностью, которую любезно предоставили мои друзья. Вот они профессионалы! — заверила Лив. — И тем не менее с чистой совестью заявляю, что вас ждёт большое будущее на этом поприще, — искренно ответил Себастиан. — Капитан Леви, небось, очень горд за вас. Молча наблюдавший за ними Леви испытал укол стыда, ведь он почти не интересовался успехами жены, постоянно вменял ей в вину общение с музыкантами. «Я никогда по-настоящему не поддерживал её, даже не считал сцену серьёзной профессией. Все вокруг восхищаются талантом Лив и прочат ей большое будущее. Все — кроме меня. Только и делал, что постоянно вставлял ей палки в колёса да изводил подозрениями. Отвратительно…» — Мне бы очень хотелось в это верить, — произнесла Лив и бросила короткий взгляд на мужа. — Не знал, что ты выступаешь, — вклинился Джеффри, удивлённо вглядываясь в незнакомое лицо обожаемой куколки. — Ты меня вообще не знаешь, — равнодушно бросила Лив и тотчас отвернулась, снова обратившись к Себастиану: — Леви сказал, что ваш брат помогает ему с новыми связями, — деловито начала она, — я так понимаю, он говорил о вас? Леви украдкой посмотрел на Себастиана, и тот прочёл в его взгляде мольбу и панику. — Со связями помогает? — переспросил Себастиан, пристально всматриваясь в лицо капитана: решал, стоит ли тот его помощи в покрывательстве. — Можно и так сказать, — не отводя взгляда от лица Леви, ответил он. — У меня своя судоходная компания: сдаю в аренду водный транспорт для торговых перевозок. А теперь вот ищу подающие надежды компании и предприятия, чтобы удачно вложить деньги. — Сама понимаешь, Лив: это неплохая сделка для торговца чаем, — не меняясь в лице, добавил Леви и мысленно помолился богам, в которых не верил, за то, какой складной оказалась эта импровизированная коллективная ложь. Себастиан любезно предложил Лив присоединиться к столу, и она отправилась к друзьям, чтобы попрощаться. Леви пристально наблюдал издалека за в миг поникшим Холденом, а Себастиан — за Леви. Старший Рассел желал окончательно убедиться, что поступил правильно, но никак не мог разгадать, что происходит между Аккерманами: «Капитан производит впечатление человека порядочного и честного, тогда отчего обманывает жену? С другой стороны, какое моё дело? Да такое, что я подписался на весь этот спектакль, а я их терпеть не могу. Надеюсь, я не ошибся на ваш счёт, капитан». Обещанный младшему Расселу час пролетел легко и приятно. Леви был рад, что ему больше не пришлось любезничать перед Джеффри: Лив заняла собой всё пространство и охотно вела праздные беседы, развлекая обоих братьев. «Для меня навечно останется загадкой, как ей удаётся с такой естественностью и непринуждённостью общаться с незнакомцами и мерзавцами. И всё-таки хорошо, что она здесь», — думал про себя Леви, глядя на жену. На душе у него стало тепло и уютно. Распрощались во втором часу ночи. Когда Лив пошла в гардероб, чтобы забрать пальто, к Леви подошёл Себастиан и обратился так, чтобы не слышал Джеффри: — Я человек левый, капитан, и понятия не имею, что за разлад у вас с госпожой Аккерман, но позвольте дать вам совет? Как женатый человек женатому человеку. — Какой? — Леви нахмурился. — Зря вы считаете жену идиоткой, — бескомпромиссно заявил Себастиан. — Полагаю, ваша ложь госпоже Аккерман и то, что вы терпели сегодня нашу с Джеффом компанию, как-то связаны… И всё же: если будете бессовестно лгать жене, то до добра это не доведёт. Даже если считаете, что лжёте во благо. — Доброй ночи, полковник, — ответил Леви, застегнул пальто и спустился вниз. Он не хотел, чтобы Себастиан понял, как глубоко его задело сказанное. Лив молчала всю дорогу до дома, и в душе Леви с каждым шагом нарастала тревога. Он перебрал в голове с десяток фраз, но так и не решился заговорить. «Сердится. И всё равно не верит», — заключил он, глядя на строгий профиль жены, обрамлённый покрытыми инеем медными кудрями. Шумно выдохнул и уставился на взвившиеся в чёрное небо белёсые завитки пара. Кругом было тихо и безлюдно — будто время остановилось, а мир замер, взяв передышку перед очередным безумием, что сулил новый день. Медленно падали мелкие снежинки-мошки, цеплялись за ворс пальто, таяли на разгорячённой коже. Леви вновь исподтишка посмотрел на Лив: она вытянула шею и, открыв рот, ловила языком снежинки. Он чуть слышно усмехнулся, и она, смутившись, перестала. Тогда Леви сбавил шаг, прикрыл веки и нерешительно высунул язык — поймал ледяную мошку и проглотил. Лив в безмолвном изумлении покосилась на него, а затем тихо улыбнулась и положила голову ему на плечо. Пришли в дом и заглянули в детскую: Габи спала в обнимку с Иви в горе игрушек прямо на полу. Аккерманы не стали её будить и заботливо укрыли тёплым шерстяным пледом. Лив ушла в душ, а Леви, стараясь не греметь, наводил порядок на кухне и в гостиной. Закончив с уборкой и наскоро вымывшись, Леви вошёл в спальню и увидел, что Лив лежала у самого края постели, надвинув одеяло по самую макушку — всё ещё злилась. Он снова тяжело вздохнул и лёг рядом, скрестив на груди руки и уставившись в потолок: «Полковник Себастиан, конечно, дело говорит. Но он прав и в другом: он понятия не имеет, какой бардак сейчас творится в моей жизни. В нашей с Лив жизни. Я вынужден врать, вынужден наступать себе на горло. Иначе не будет никакой «нашей жизни». Грёбаный Паоло просто-напросто проглотит и благополучно высрет нашу жизнь, уничтожит всё, что мы с Лив создали. Ложь во благо существует. Пускай меня выворачивает от происходящего, зато я точно знаю, что на кону». — Лив, — тихо позвал её Леви. — М? — сонно отозвалась она. — Знаешь, что я сегодня узнал? Тебе понравится. — Нарочно интриговал. — Что? — Что летающие рыбы существуют. Лив перевернулась на другой бок и с открытым ртом уставилась на мужа. — Летающие рыбы? — шёпотом переспросила она, а затем цокнула и легонько пихнула его кулачком в плечо. — Да ну тебя! Спи давай. — Да нет же, правда существуют, — вкрадчиво произнёс он и придвинулся к жене. — Это мне полковник Себастиан рассказал: до вступления в сухопутные войска он около года прослужил во флоте и лично их видел. Они называются летучие рыбы. У них есть такие особые плавники, благодаря которым можно планировать над водной гладью, чтобы скрыться от хищников. Они выпрыгивают из-под воды — невысоко — и могут пролететь на своих плавниках-крыльях до пары сотен метров. Представляешь, Осень? — Леви ласково приулыбнулся. — Оказывается, рыбы могут летать…

***

Рассел не спешил с заветным письмом, и Леви, чтобы не мучиться ожиданием, с головой погрузился в работу. Он даже толком не отметил наступивший двумя днями позднее сорок пятый день рождения: все прошлые года к нему обязательно приплывали с Парадиза бывшие сослуживцы, но на сей раз из-за отменённых рейсов праздника не случилось. Однако Лив вместе с дочерью всё равно пришла к нему в лавку поздним вечером и принесла тыквенный пирог, который весь день пекла под чутким надзором Констанс. Один единственный вечер счастья и умиротворения посреди необозримого океана тревоги и раздражения: Леви раздражало, что по приказу Паоло он был вынужден переоборудовать помещения чайных, раздражали нескончаемые наркоторговцы, ходившие за товаром в подсобку его любимой лавки как к себе домой. Раздражали регулярные встречи с самодовольным Паоло, который вечно был недоволен медленно растущей прибылью. Раздражал надзор паоловских наёмников, не дававших ему вести дела так, как он привык, и отслеживающих чуть ли не каждое его перемещение по городу. В середине января Леви почувствовал себя страшно уставшим и спёкшимся под натиском тотальной несвободы. Он не мог выспаться, сколько бы ни спал, не мог забыться, сколько бы ни пил, не мог расслабиться и очистить голову. Леви избегал близости с Лив. Не только потому, что боялся не проходящего, чудовищного голода, испытываемого в её присутствии, но и потому, что знал — если упадёт в её объятия, то непременно станет уязвимым и расскажет обо всём. Тогда его личный ад станет их общим адом. Чтобы окончательно не сойти с ума Леви изредка делился тем, что накопилось, с Кайлой, но этого было недостаточно, ведь и с ней он не мог быть до конца откровенным. К тому же встречи с помощницей привносили разлад в и без того шаткие отношения с Лив. Лив скучала по Леви немыслимо, но в конце концов оставила попытки достучаться до него и наладить угасшую интимную жизнь. «Ясно как день, что у нас плохо с деньгами из-за проблем с чайными. Это продолжается уже не один месяц. Леви ни за что не сознается, до последнего будет хранить иллюзию благополучия, думая, что так он защищает меня. Что я могу с этим сделать? На чёртовом успехе в делах завязана его самооценка, и он не придёт в норму, пока самостоятельно не разберётся со своими неудачами. Как же порой бесит его гиперопека! Неужели он считает, что я буду считать его менее мужественным или стану меньше любить, если он позволит мне хоть немного помочь ему?» Чтобы быть полезной, Лив решила тайком копить денеги и устроилась разносчицей в один из замшелых кабаков неподалёку от промзоны: никаких особых навыков от неё не требовалось, а график работы был не то что условным — он отсутствовал вовсе. Хозяин — весёлый и почти всегда пьяный старик лет шестидесяти — платил сразу и по часам. Встречи с музыкантами и игра на гитаре превратились в редкую, непозволительную роскошь. «Некогда заниматься глупостями, — говорила себе Лив. — Сейчас наша с Леви семья не в том положении, в котором я могу праздно «искать себя» и засиживаться с ребятами до рассвета». Чтобы не злоупотреблять отзывчивостью друзей, Лив редко просила Констанс или Габи с Фалько посидеть с Эвелин и зачастую брала её с собой. Она разрывалась между обслуживанием посетителей и побегушками в комнату для рабочего персонала, чтобы присматривать за дочерью, пока её метания не заметила одна из поварих и не предложила свою помощь: — Ну что вы! — отнекивалась запыхавшаяся Лив, оттирая с передника жирное пятно. — Как будто у вас своих дел нет. — Есть, деточка, — отвечала повариха успокаивающим грудным голосом. — А ещё я мать двух горластых сорванцов, — добавила она с улыбкой, — мне не трудно проследить за твоей крохой: после «дрожи земли» я осталась совсем одна, без мужа и родственников, и в одиночку растила сыновей. Дети — наше сокровище и наше будущее, деточка. Если мы не будем о них заботиться, то мир так никогда и не оправится от последствий того кошмара, который мы пережили. Вымрем, как мухи. Леви, получивший в конце концов весточку от Рассела и погружённый в собственные заботы, не сразу заметил, что Лив перестала брать у него деньги для походов на рынок и на мелкие расходы. Но он заметил, что его Осень всё чаще бывала непривычно уставшей и молчаливой, перестала выбираться из дома. — Как успехи с твоими выступлениями? — неожиданно спросил он как-то утром за завтраком. — С выступлениями? — удивлённо переспросила Лив, кормившая с ложечки сидевшую у неё на коленях Иви. — Ну, твой Холден с компашкой вернулись в Либерио — неужели больше не зовут тебя на свои концерты или попрактиковаться с гитарой? — Зовут, — ответила она. — Но мне сейчас не до них и не до музыки. Леви отложил газету и виновато потупил взор: «Это я отбил у неё желание заниматься тем, что нравится? Неужто она целыми днями сидит в одиночестве и ждёт моего возвращения?» — Ты хоть из дома выходишь? — робко поинтересовался он. — Чего это ты вдруг распереживался? — Лив усмехнулась. — Не припомню, чтобы тебя это волновало. — Сейчас я не могу уделять тебе время… — Леви, — перебила его Лив. — Разве только сейчас? Ты по уши в работе почти всё то время, что мы в браке. И это не упрёк, это просто факт. — Но сейчас всё иначе. Знаю, что иначе, — тихо добавил он. — Меня не задевает твоя загруженность: ты стараешься для нас с Иви. Но ты прав, кое-что стало иначе. — Она тяжело вздохнула. — Ты и раньше бывал скрытен, не делился тем, что на душе, но теперь откровенно врёшь и почему-то наивно полагаешь, что я этого не замечаю. Ты странно себя ведёшь, но считаешь, что я должна закрывать на это глаза. Я не хрустальная, чёрт тебя побери! Не нужно меня опекать и прятать от плохих новостей. Родной, мы же с тобой в одной лодке. — Лив развернулась всем телом и взяла Леви за руки. — Я такая же твоя опора, как и ты — моя. — Я… — Леви устало сомкнул веки. — Я не хочу тебя разочаровывать, Осень. Не хочу, чтобы ты пожалела, что выбрала меня. Если рядом со мной тебе будет так же плохо, как в проклятом борделе, то ради чего всё это было? — Нет, ну какой ты дурной! — Она крепче сжала его кисти. — Мне плохо, когда вижу, что ты мучаешься в одиночку, а я никак не могу облегчить твои страдания, потому что попросту не понимаю, в чём дело! Мне плохо, когда ты забираешься в свою непроницаемую раковину и варишься чёрт знает в чём. «Как я могу рассказать ей о Паоло? Её уютный мир рухнет, и всё изменится. А если она захочет влезть в это болото следом за мной? Ведь точно захочет. И если я не позволю, то она непременно сделает это тайком. Моя Осень, конечно, права. Вот только ситуация хуже некуда. Но я должен что-то сказать. Хоть что-нибудь. Иначе потеряю её». — У меня проблемы с чайными, — сознался наконец Леви. — В начале осени в сырье завелись паразиты — видимо, проделки конкурентов, — деликатно уточнил он. — Я потерял кучу денег, и до сих пор не могу поправить дела. — То есть, когда на Парадизе на тебя напал тот выродок… — Полагаю, всё это связано, но я так ничего толком и не выяснил. Снова ложь. «Так нужно, — уверял себя Леви. — Себастиан верно говорил — Лив не глупая, и если начну углубляться в подробности, она тоже свяжет всё с Паоло». — Я давно подозревала, что у нас проблемы с деньгами, пусть ты всё отрицал. Ещё и пыль мне в глаза пускал, когда тратил немереные суммы на Парадизе на гостиницу, на мои платья и развлечения! Целая ложа в театре, родной — вот зачем это? — Вы с бандиткой не должны ни в чём нуждаться. — Так мы ни в чём и не нуждаемся! — в бессилии крикнула она. — Мне ничего не нужно. Только ты. Лив передала Леви дочь, упорхнула в спальню и вернулась с конвертом в руках. Она села обратно и протянула конверт мужу: — Возьми. — Что это? — Деньги. Я заработала. — Заработала? — Леви недоумённо нахмурился. — Да. А ещё продала кое-какие платья и украшения — всё равно мне некуда их надевать. — С ума сошла? Я не возьму. — Он нервно отринул её руку. — Перестань вести себя как ребёнок, — сердито отчеканила Лив. — Чем мои деньги хуже твоих? Я не украла их, а честно заработала. Только я всё равно не знаю, что с ними делать. Ты уж точно распорядишься ими куда лучше. — Лив… — Сумма не заоблачная, конечно, но я хочу помочь. Хоть чем-нибудь! Леви помотал головой, но всё же взял несчастный конверт и заглянул внутрь. — И где ты их заработала? — Неподалёку от промзоны есть кабак, устроилась туда разносчицей. Место не самое приятное, зато хозяин мужик простой и добрый, да и график от балды: пришла, поработала сколько смогла и сразу получила жалование. Так ещё одна из поварих помогает мне приглядывать за Иви, — с улыбкой заключила Лив. — Но ты же… тебе же не нравится такая работа. — Мало ли что мне не нравится. Сейчас не время воротить нос и сидеть сложа руки. Леви провёл ладонью по лицу, а затем задумчиво приложил ко рту согнутые пальцы. — Я так понимаю, отговорить тебя не получится, Осень? — Можешь не пытаться. — Что ж, упрямая ты моя… Давай я хотя бы буду помогать тебе с бандиткой? Раз мы оба теперь обеспечиваем семью, значит, и ребёнок на обоих. Буду брать Иви с собой в лавку, если у меня не будет запланированных деловых встреч. Ненормальная! Как ты вообще со всем справлялась? — С трудом, честно сказать. — Она не стала лукавить. — Вот видишь! Если решать проблемы сообща, то и решения найти проще. Вдвоём-то мы точно как-нибудь справимся. Боже, почему я должна это объяснять капитану Разведкорпуса, а? — Делегировать полномочия в армии не то же самое, что перекладывать ответственность на жену. — Тогда думай о нас как об армейском подразделении, если тебе так проще, — со смешком сказала Лив. — В конце концов я теперь тоже Аккерман: позволь мне выполнять ответственные и важные поручения! — И сложила руки в замочек у подбородка. — Тц! Ну и артистка же ты всё-таки…

***

Леви прекрасно осознавал, какие риски на себя берёт Рассел, отправляя письмо со сведениями о врагах Паоло, а потому терпеливо ждал, когда спасительная белая птица принесёт на бумажных крыльях ответы. Попытки встретиться с Джеффри лично были оставлены после того, как Паоло имел неосторожность спросить во время очередного визита капитана с отчётностью, зачем тот наведывался в дом Расселов — так Леви понял, что слежка за ним усилилась. «Подозрительный ублюдок, — вертелось в голове Аккермана, когда он смотрел в непроницаемые тёмные глаза Паоло. — Разумеется, ты не доверяешь мне. Что ж, это займёт больше времени, чем я рассчитывал, но будь уверен, что на сей раз точно сотру тебя в порошок». В записке Рассела говорилось о противостоянии между министерством финансов и военным ведомством, которые боролись за влияние на правящую верхушку Марли, и так как Паоло водил тесную дружбу с министром финансов, найти друзей в противоположном лагере оказалось нелегко. Но главной бедой Короля трущоб — так Паоло называли в кругах элит — стало специальное полицейское подразделение, занимавшееся исключительно оборотом наркотиков. Образованная в Либерио группа, состоявшая сплошь из энтузиастов, помешанных на работе, пусть и была малочисленной, но создала Паоло вагон проблем. Спасали его лишь новоприобретённые связи в военном ведомстве и то, что спецгруппу недолюбливали даже «свои» — за принципиальность и несговорчивость. И так же, как спецгруппа чинила препятствия Паоло, самой спецгруппе чинили препятствия друзья Паоло из военной верхушки. Всякий раз, как Король трущоб попадался на крючок, бесследно исчезал важный свидетель или улики, а начальство стопорило ход расследования спецгруппы. «Они ребята бравые, но череда неудач и отсутствие политического влияния сделали их подозрительными и безжалостными, — предупреждал в письме Рассел. — Похожи на крыс в ловушке: цепляются за любую возможность и выжимают из неё все соки, не считаются с рисками. Если решишь с ними сотрудничать, будь готов в любой момент сделаться козлом отпущения или жертвой во имя высшей цели. Советую не выкладывать на стол сразу все карты и дать понять, что они лишь один из вариантов решения твоей проблемы. Но будь я на твоём месте, то вообще не стал бы с ними сотрудничать напрямую: роль анонимного информатора куда выгоднее и безопаснее. Как я уже говорил, они хоть и подозрительные, но цепляются за любую возможность. И вообще: сейчас куда ни сунься, везде сплошные змеиные клубки. Вчерашние друзья становятся врагами и наоборот. Смотри в оба и не позволяй сесть себе на шею. На этом всё». Долгожданное письмо не принесло капитану облегчения и посеяло в душе ещё больше сомнений. Сидя на кровати и глядя на уснувшую с недоеденным печеньем в руке Лив, Леви никак не мог сосредоточиться на выгодах нового сотрудничества и думал исключительно о возможных рисках и издержках. «Я и без того по самую маковку погряз во лжи и недомолвках. Вечно нервный и злой, превратился в законченного параноика. А сотрудничество с подобной организацией закопает меня в этом болоте окончательно. Вот так вернусь однажды домой и обнаружу чемоданы с вещами за дверью. Но вариантов у меня не много. Можно ещё подключить редакцию той газеты, о которой мы недавно говорили с Лив. В моменте это поможет выиграть время: Паоло выйдет из тени и станет уязвимым, но в таком случае этот ублюдок может пойти на крайние меры и хрен знает что выкинуть. Проклятье! В этом уравнении слишком много неизвестных, каждый шаг может привести к необратимым последствиям. Вот бы поговорить с кем-нибудь… С Кайлой? Она солдат, и башка у неё варит. Но тогда придётся поведать о ситуации до конца, и она окажется под ударом. С другой стороны, для стороннего наблюдателя она наверняка неприметна, вряд ли люди Паоло всерьёз воспринимают каких-то там работников чайной». Утром Леви был молчалив и погружён в себя. Он почти не обращал внимания на Иви, тянувшую к нему ручки, и жену, смотревшую на него с беспокойством и тревогой. — Я сегодня загляну к тебе после работы, — сказала она с теплотой. — Давай немного погуляем в том новом парке, что за пекарней, м? Мы давно никуда не выбирались вместе. Бандитка по тебе очень скучает. — Ага, — на автомате буркнул Леви. Допил чай, быстро собрался и ушёл в лавку. Кайла не вернулась на Парадиз даже тогда, когда все рейсы были восстановлены, и радовалась, что Леви не спрашивал её о причине. Он и не думал спрашивать: помощница подружилась с Заки и Дорис, добросовестно выполняла свою работу и всегда охотно выслушивала Леви, когда он нуждался в поддержке. Сегодня капитан отпустил Заки и Дорис раньше обычного, закрыл лавку, заварил большой чайник чая и загадочно попросил Кайлу «побыть ещё большим другом, чем обычно». — Я пойму, если откажешься, — добавил Леви, когда Кайла без раздумий согласилась. — То, о чём я собираюсь поведать, повлечёт риски и ответственность. Не хочу тебя втягивать, но мне больше не с кем посоветоваться. — Можете не рассказывать бывшей разведчице об опасности и рисках, — ответила она. — Я обещала быть вашим другом, а солдат должен держать слово. Особенно перед товарищем. — Она ушла в подсобку и вернулась с бутылкой спиртного. — А раз всё настолько серьёзно, то чаем мы с вами не обойдёмся, капитан! — Произнесла с плутоватой ухмылкой. — Вы что, заливаете за воротник в рабочие часы? — нахмурившись, спросил Леви и покосился на бутылку. — Вот паршивцы. — Только в отсутствие начальника и только после закрытия, — уточнила Кайла и добродушно улыбнулась. — Ладно, чёрт с вами… — Леви отодвинул заварочный чайник в сторону. — Наливай — не помешает. Леви старался быть лаконичным и собранным, чтобы не ударяться в бессмысленные сантименты, но после пятой кружки алкоголя потерял вожжи к языку и растрепал обо всём, что мучило последние два с половиной месяца. — Извини, — осёкся вдруг капитан, осознав, что наговорил лишнего. — Меня понесло. Хотя скорее уж повело, — добавил он, смерив взглядом опустевшую бутылку. — Всё хорошо, — ответила Кайла, а затем встала с дивана, села рядом с Леви и нарочно припала плечом к его плечу. — На вашем месте я тоже не стала бы взваливать такое на родных. — Сжала его кисть в пышущей жаром ладони. — В этом и дело, — тихо произнёс Леви. — Я не хочу врать жене, но так нужно. Просто… — Сомкнул на выдохе веки. — Она ведь всё чувствует. Видит, что я скрываю что-то важное. И всякий раз, когда она смотрит на меня этим своим несчастным вопрошающим взглядом, я не испытываю ничего, кроме стыда. — Не поймите меня неправильно, капитан, но раз она видит, что вы молчите о важном, но не спешите выворачиваться наизнанку, то могла бы и понять, что так нужно. И что это ради неё. Мои родители прожили в браке больше тридцати лет, и мама всегда говорила, что близость — это не только умение чесать языками по любому поводу, но и умение подчас заткнуться и молча подставить плечо. Да и вообще, как по мне, откровенность — это просто дурацкая привычка болтать вслух. Если двое по-настоящему близки, то им не нужны слова. Кайла повернула Леви к себе лицом, приложила ладонь к его щеке и уставилась в подёрнутые хмелем грозовые глаза. «Будь я вашей женой, ни за что не заставила бы вас так страдать…» — прошептала она. Леви скользнул щекой и прижался к её ладони прохладным лбом. Кайла подалась вперёд, обхватила его шею и прильнула губами к его рту. В голове Леви на миг сделалось легко и пусто. Ни единой мысли, ни единой тревоги. Он легонько шевельнул губами в ответ на поцелуй Кайлы, и она пылко ответила ему, прижавшись крепче. Непривычно широкий и слишком нетерпеливый, неумелый рот. Не тот нажим, не тот напор. Не тот вкус. Всё — не то. Вниз по горлу и до самого нутра стекла жгучая лава, скрутила узлом желудок — страх и стыд. Взор Леви помутился, и ему стало трудно дышать. Он отстранился от Кайлы и закрыл горящее лицо заледеневшей ладонью. «Что за херню я вытворяю? Какого чёрта допустил это? Надо скорее объясниться, надо…» Громыхнула входная дверь. Леви, вздрогнув, обернулся на звук и увидел, как стремительно удаляется в белоснежную бездну горящий рыжий огонёк. — Лив… На подрагивающих ватных ногах бросился к выходу. Кайла ринулась следом, перехватила его кисть и гневно заглянула ему в лицо. — Капитан Леви, прошу, не уходите! — взмолилась она. — Я должен идти! — выпалил Леви. — Прости… — добавил он виновато и тихо. — Этого не должно было произойти… Высвободил кисть из цепких рук Кайлы и, позабыв о пальто и обо всём на свете, выбежал на улицу. Леви тщетно искал Лив: её не было дома, она не пришла за утешением в бордель к Констанс, не сидела в гостиной у Габи с Фалько. Он прошёлся по ближайшим барам и кабакам, но так и не нашёл её. Спустя три часа капитан выбился из сил и бесплодно бродил по заснеженному пустынному аду в поисках своей Осени. Беспощадный колючий ветер стегал лицо, издевательски насмехался над Леви. Сапоги утопали в глубоком рыхлом снегу, пальцы закоченели, стучащие от холода зубы отдавались в ушах тамтамами. Страх и стыд царапали изнутри грудную клетку, сдавливали горло: «Как я докатился до такого? Как позволил этому случиться? Что теперь с нами будет? Неужели… неужели я всё уничтожил? Неужели насовсем?»