Сердце будто стучало где-то в горле, когда я врала своему брату в глаза. Страх, волнение, беспокойство и тревога смешались в один большой узел в сердце, что тянул меня вниз. Хотелось как-то выплеснуть это, выговориться, но я словно одна в этом мире, и никто мне не может с этим помочь. У каждого своих проблем по горло, а я даже своего прошлого не помню. Выманивать информацию из Кафки– бесполезно. Он всё равно ничего не скажет, ведь стоит выше Санго, и даёт ей определенный запрет. Но помнит ли сама Богиня о том, что было со мной? Я не знаю… Я вообще ничего не знаю! Все воспоминания расплывчаты и пугающие своей неизвестной природой. Чем больше времени проходит, тем скорее моё прошлое пропадает.
Но мне нужно притвориться легкомысленной и той, что не страшится грядущих событий.
С нашего разговора, Достоевский меня больше не вызывал, будто всё необходимое уже получил из беседы. Хотя, будь я на его месте, это добавило лишь еще больших вопросов. Но нет. Он молчит и не спешит меня знакомить с остальными участниками этой организации. Вероятно, у него есть основания скрывать правду, но мне пока неизвестно почему.
Но сейчас мне это не особо важно. Хочу как можно скорее вернуться в свой мир и вспомнить всё, что было со мной. Потому что чувствую, что это действительно очень важно. У брата ко мне много вопросов, будто я помню, что происходило до попадания сюда. Санго в последнее время подозрительно много молчит, а вот Кафка наоборот– не затыкается ни на минуту. Говорит загадками и смеётся над нашим незнанием происходящего.
Напрягает еще то, что мои синяки совсем не проходят. Тело всё также уродливо и покалечено неизвестно кем и когда. Вероятно, где-то в прошлой жизни.
Прошлой жизни. Звучит-то как… будто я уже отказалась от неё. Страшно.
Гоголь еще, в отличии от Достоевского, пристаёт со своими вопросами, от которых я умудряюсь умело уворачиваться.
— Вот скажите мне, уважаемая, — Снова привлёк моё внимание местный клоун, — Где же вы понабрались таких бранных слов. Леди не положено сквернословить, да и еще и так активно. Я же успел оценить то, как вы искусно цитируете неизвестных мне поэтов.
— Почему же неизвестных? — Я подпёрла ладонью подбородок, опираясь локтем на столик, где ещё совсем недавно беседовала с братом, — Пушкин, Цветаева, Есенин, Маяковский… вам это ни о чём не говорит? Вероятно, в вашим мире их заменили другие люди, что отказались от своих талантов в поэзии. — Ухмыльнулась на его озадаченное лицо, — Надо же, как печально… — И тут мне в голову пришла идея, как можно быстро переключить Николая с этой темы, — Не желаете ли услышать анекдот?
— Конечно! — Хлопок в ладоши и улыбка до ушей.
— Едут как-то два гея в переполненном автобусе… — Проучить бы этого писателя за подставу в моём мире.
— А дальше?! — Парень с нескрываемый предвкушением и интересов впился в меня взглядом.
— А дальше я сожгла продолжение, не жизненно ли? — Месть за второй том «Мёртвых душ».
— Эй! Кто так поступает?! Ты ранишь меня в самую душу! — Показательно схватился за сердце. — Будь добра закончить!
— Будь добр не сжигать свои произведения и оставлять читателей с интригой и недосказанностью! — Стукнула кулаком по столу.
— Эх… — Гоголь, глубоко вздохнул и с печалью в глазах посмотрел в мои, — Ты даже не представляешь, какую пакость сотворила…
— Представляет, — Меня чем-то стукнули по голове, заставляя обернуться. Женя. — Она готова это делать за бесплатно только ради своего личного садистического удовольствия. Прямо как этот чёртов Кафка… — Недоумевающий взгляд Николая, в котором так и читается: «Как кто?», — Ай, неважно…
Мальчик же хихикнул на это заявление моего брата, будто подтверждая: «Да-да, я такой мелкий пакостник, гордитесь этим». Бог вообще любил делать какую-нибудь гадость: то чай специально на меня прольёт, то за волосы дёрнет, то Женю из себя выведет. В общем– зеркалит моё наивное и легкомысленное поведение. Чем-то напоминает Гоголя, только чужие ноги не ворует, и себя на две части не распиливает. Кстати, интересно, а как там Ацуши?
Взглянув на часы я поняла, что примерно в это время нашего обожаемого главного героя похитила мафия, и транспортирует к самому богатому человеку этого и следующего сезона. Признаться, этот миллиардер бесил меня первые серии его появления в аниме. Ну, потому что он похож на того самого ублюдка, что припирается в кафе утром с пятитысячной купюрой и ожидает свою сдачу от бедных продавцов, не понимая, что с утра просто нет и не может быть наличных! Но когда раскрыли мотивацию Фицджеральда, я стала более лояльной к этому персонажу. Да и он Накаджиме мини-гарем организовал из двух девчонок. Хе-хе… может и мне в него вписаться? Типа построить глазки главному герою!
Хотя нет, плохая мысль. Вокруг Ацуши всё время какой-то треш происходит, так что в этом крысином логове куда спокойнее, даже если я нахожусь в окружении этих психопатов, один из которых даже свой пульс контролировать может и придумывать такие закорючки для общения с Осаму. Точняк, Осаму! Как он там в тюряге у Портовых? И как отреагирует на пропажу википедии по происходящим событиям в виде меня? Что ж, на это было бы интересно посмотреть, но я сейчас тусуюсь рядом с другими персонажами, особо не огребаю от Санго, так как не спешу свалить. Главное же условие находиться с действующими лицами аниме, а с этим я справляюсь. Вон, например, с Гоголем периодически беседую. А вот с Достоевским пока разговор особо не клеится… Хотя и прошло всего два дня, так что беспокоиться пока не стоит.
— Эй! — Меня еще раз стукнули по голове каким-то журналом, — Ты вообще меня слушаешь?! Или так, чисто символически головой киваешь?
— А? Что? — Вопросительно уставилась на своего брата.
— Вот что! — Передо мной швырнули две газеты. А… так это не журнал. — Во-первых, как ты засветилась на первой страничке, — Он говорит об арке с лазурным вестником, — А во-вторых, — Указал пальцем на вторую бумажку, — Это же стрельба во время похищения главного героя?
— Ну да, — как ни в чём не бывало кивнула я, — Ацуши похитили, Дазая кстати тоже, так что можно пока не париться и отдыхать в своё удовольствие до появления Крыс мёртвого дома в третьем сезоне.
Я вообще не беспокоилась о том, что это слышит Гоголь, ибо скрывать мне конкретно от них особо нечего. Ну узнают они, что лишь персонажи тайтла, а что дальше? Николаю будет всё равно, для него жизнь это лишь одна большая затянувшаяся шутка. Так что он вряд ли воспримет эти слова всерьез. Ну, а Достоевский… Что ж, это лишь продемонстрирует мою честность перед ним.
Конечно, Фёдор не станет мне доверять какие-то важные секреты, но это даст ему понять то, что я его не предам, ибо в моих интересах его благополучие и счастливое будущее без эсперов. Да-да. Ну, а что касается Жени, то это мой брат– единственное, что я хочу от него скрыть– это моё моральное состояние. Ему тоже тяжело, я знаю, и беспокоить его по такому пустяку не хочется.
Ну почему же я попала именно в это аниме? Не могли запихнуть куда-нибудь в романтическую комедию про школу? Я готова побыть свахой! Хотя не помню, есть ли у меня в этом опыт, или нет… Спасибо хоть на том, что не засунули в какую-нибудь Атаку титанов. Или в хентай, ха-ха. Я испытываю крайнюю степень отвращения ко всей этой порнухе и лобызаниям. Просто фу… Стоит представить, что кто-то засунет мне язык в рот, обмениваясь слюнями– аж тошнит. Лучше духовное, чем телесное. Я исключительно за платоническую любовь, все дела.
Вспоминается обмен любовными письмами между писателями. Роман в стихах и записках! Ну что может быть приятнее? А вот все эти лобызания: ну уж нет, простите. Тем более, мне всего шестнадцать! Какой секс и отношения! Хотя это уже считается возрастом согласия… А в Японии он, кстати, начинается в тринадцать лет. Ну и мерзость!
Женя же присел рядом, попивая чаёк и внимательно смотря на моё задумчивое лицо, будто пытаясь что-то в нём прочесть. Гоголь же тем временем, разочарованно вздохнув, поспешил удалиться из клуба чаепития.
— Фу, отодвинься от меня, от тебя сигаретами несёт… — Скривившись, процедила я сквозь зубы, — Тебе надо меньше курить, а то сдохнешь раньше времени.
— Мило, что ты обо мне беспокоишься, сестрёнка, — Ухмылка бесила еще больше, — Знаешь, а тут есть и фортепьяно, и скрипка, и виолончель. Только гитары нет.
— А это что? — Я показала большим пальцем себе за спину. В углу комнаты стоял мой инструмент. — К чему ты клонишь?
— Ты сильно похудела, да и бледнее стала с нашей последней встречи в родном мире. Всё хорошо? — Беспокойство в его голосе заставило меня нахмуриться, — Не хочешь мне ничего рассказать? — Рука брата легла мне на плечо и несильно сжала, — Что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше?
— Хэх, — Я ухмыльнулась и натянула на лицо легкую улыбку, — Просто… Я очень хочу домой, Жень. К маме и отцу…
— К отцу значит, — Раздражение в его голосе заставило меня напрячься, — Что это по-твоему? — Меня схватили за запястье и притянули к себе, внимательно его рассматривая, брат нахмурился, — Какого…
Взглянув на свою руку, я замерла. Шрамы… они были розовые, будто ожоги нанесены не годы назад, а лишь пару месяцев. Беспокойство накатило с новой силой. Не знаю, что происходит с моим телом, но повреждения будто не заживают, а наоборот– становятся всё сильнее. Будто время идёт назад, а не вперед. Это… действительно пугает. Неизвестность давит, и заставляет задумываться о тайне моего попадания в этот мир всё больше и больше.
Я выдергиваю свою конечность из рук Жени и потираю запястье, внимательно смотря на него.
Мне необходимы воспоминания, но что мне может помочь их вернуть? Когда на меня они накатывают? Что может стать катализатором? Хм… надо вспомнить, когда они являлись ко мне. Во снах, когда я читаю стихи и когда их провоцирует Санго… И когда пою. Музыка, будто пробуждает какую-то ассоциативную память. Можно попробовать…
— Отведи-ка меня в этот музыкальный кружок, нужно немного взбодриться… — На моём лице снова засияла улыбка, когда я отвела тему от своих ожогов. — Думаю, что наш уважаемый антагонист не будет особо против… — Бросив взгляд в камеру, сказала я. Хотя сомневаюсь, что Достоевский двадцать пять на восемь следит за нашим дуэтом.
Женя тоже просиял, беря меня за руку и ведя на выход из этой чайной комнаты. Так приятно чувствовать близость со своим родным человеком. Я не одна, у меня есть любящий и ценящий меня брат, который действительно беспокоится о моём здоровье, и ему можно простить всё, даже попадание в этот гнилой мир, полный опасности и двуличных людей. Я не знаю, как выразить ему свою благодарность, но просто быть рядом– уже достаточно. Я поддержу его, а он меня. Кажется, что пока мы будем вместе, эта вселенная нас не сломит.
И снова мы петляем по этим коридорам. Я верчу головой, стараясь все рассмотреть получше, ведь так интересно узнать, в каких же условиях живет этот замечательный писатель. Хотя нет… не стоит заблуждаться. Это не он, совсем не он. Любимый мною Достоевский остался в прошлом мире, как и Гоголь, и Пушкин… Черт, так печально, что тут нет литературы, что полюбилась моему сердцу.
Дом был действительно большим, имелись даже гостевые комнаты, в которых поселили меня и брата. Но при этом не очень современный, я бы даже сказала старый. Половицы, покрытые лаком, скрипели, а рамы окон были деревянные, да и стекло, вместо обычных, пластиковых, которые стоят в современных домах. Но была во всём этом какая-то чарующая атмосфера, будто действительно очутился в прошлом, во времена писателей и поэтов серебряного века. Я немного жмурилась от закатного солнца, что пробивалось через окна. Были видны даже летающие пылинки на свету… Так приятно. Будто я оказалась дома и могу спокойно слушать родную, русскую речь. Музыка для ушей. Любимая мною музыка… Вспоминается разговор с Фёдором и его хорошо поставленная речь, которую хочется слушать и слушать. Гипнотизирует.
Наконец мы завернули в очередную комнату, которая едва ли узнаётся кадрами из аниме.
Довольно просторный зал, где стоят инструменты. Видно, что за ними тщательно следят и используют– нет пыли, всё убрано и аккуратно расставлено. Так приятно пахнет древесиной и… хм… я бы сказала страницами старых книг. Когда перед тем, как читать томик какого-нибудь романа, раскрываешь его и утыкаешься носом, чтобы почувствовать этот чарующий аромат.
Женя тут же сел за фортепиано, и, вероятно уже по привычке, проверил, не расстроено ли оно. Но инструмент был в идеальном состоянии. Я придвинула небольшую табуретку и приземлилась рядом, кладя голову на плечо родному человеку, прикрыв глаза.
— Что ты хочешь спеть? — Спросив брат, заметив, что я не взяла с собой гитару, — Ты же знаешь, что я смогу сыграть что угодно…
Я прислушалась к своим мыслям, анализируя, что же будет угодно моей душе. Затихли и Санго с Кафкой, летая где-то рядом, и выжидающе с предвкушением смотря на меня, будто от того, что я выберу исполнять, зависит очень многое.
Я вздохнула и запела первое, что пришло в голову. Песня, которую я разучивала совсем недавно, но при этом она отдаётся тёплым чувством внутри, вызывая ностальгическое чувство, но… не знаю почему.
Two birds on a wire
One tries to fly away
And the other watches him close from that wire
He says he wants to as well
But he is a liar
Женя сразу понял, что это была за песня, и его пальцы заскакали по клавишам, изливая приятную мелодию. Мой голос был не очень громок, мелодичен и спокоен. Я пела не для себя, а для своего родного человека, который был для меня самым важным существом на этой земле. Погружаясь в воспоминания и вслушиваясь в звучание, я продолжила.
I'll believe it all
There's nothing I won't understand
Я знала перевод, да и весь мой словарный запас английского составляли тексты любимых песен. Не особо помню то, как и где я услышала это произведение впервые. Но почему-то мне казалось, что оно имеет огромную связь между мной и моим братом. Что же это было? Когда один человек хочет одного, другой хочет другого, и компромисс найти очень сложно. Кто из нас лгал о том, что тоже хочет улететь? Откуда и куда? Из нашего родного города ли? Я не знаю… пусть слова песни просто льются дальше…
I'll believe it all
I won't let go of your hand
Two birds on a wire
One says c'mon and the other says «I'm tired»
The sky is overcast and I'm sorry
One more or one less
Nobody's worried
Кто устал от всего? Не я ли? От чьего лица я пою? К чему мы оба стремились, и каким образом наш путь оборвался? Ну же… Саша… вспоминай. Копайся в своей памяти, ищи ответы на загадку этого мира. Когда мои глаза закрыты, я всё равно что-то, да вижу. Только это не этот мир, а прошлый, где я и брат всегда были дуэтом. Двумя птицами одного пера, рождёнными для того, чтобы быть вечно вместе и поддерживать другого в трудную минуту. Почему ты ушел, Женя? Почему улетел и оставил меня одну? Разве мы не клялись, что будем всегда вместе? Ответь мне…
I'll believe it all
There's nothing I won't understand
I'll believe it all
I won't let go of your hand
Держи мою руку, близкий мне человек, и никогда не отпускай. Будь рядом, дай необходимую поддержку. Играй дальше на фортепьяно и скрипке, для нас двоих. Мы нуждаемся в друг друге. Как же мне быть без тебя? Ты и я… Кто из нас в итоге лжет? Кто кого оставит? Кто улетит, а кто так и будет сидеть на проводе, страшась будущего. Встанем ли мы когда-нибудь против друг друга и вернёмся ли домой?
Two birds of a feather
Say that they're always gonna stay together
But one's never going to let go of that wire
He says that he will
But he's just a liar
«Вместе», верно? Какая же у тебя цель? И можно ли её разглашать? Запрет Бога удерживает меня на месте в то время, как ты птица свободного полёта… Может ли быть, что я для тебя лишь обуза? Может ты в глубине души хочешь оторваться от меня и быть свободным человеком? Поверь, я тоже хочу этого, но мне страшно… Я устала и боюсь неизвестности. Чего желала в родном мире? Известности? Славы? Мне ведь… так мало нужно было для счастья. Семья, дом и тепло, что вы можете даровать мне. Любите меня, прошу. Мне большего и не надо.
Two birds on a wire
One tries to fly away and the other
Watches him close from that wire
He says he wants to as well, but he is a liar
Two birds on a wire
One tries to fly away and the other
Музыка затихла и мне пришлось открыть глаза. Будто выпадая из транса, посмотрела на брата, что, повернув голову ко мне, спокойно улыбался, чуть сощурившись. Оставалось только улыбнуться в ответ.
Но тут Женя поворачивает голову в сторону двери и недовольно хмурится, раздраженно цокнув, мол так и спрашивая взглядом: «чего надо?». Я проследила за взором брата и наткнулась на Достоевского, что опирался на дверной косяк, скрестив руки на груди. Странный жест, если знать этого персонажа. Такой язык тела обычно выражает какую-то защиту и неуверенность. А эти качества не про Фёдора.
Мне резко стало очень неловко, и я прикрыла часть лица ладонью, пряча выступивший румянец.
Мне приходилось петь на публику, но эта песня была слишком личной, слишком не для посторонних глаз, которые были устремлены на меня. Не на Женю, а именно на меня. В его взгляде невозможно было прочитать хоть что-то: исключительно любопытство… и… не знаю, возможно какое-то подозрение. Легкая улыбка на губах вводила в замешательство, будто мы нашкодившие дети, которых поймали с поличным. И если я смущалась, то мой брат хмурился всё больше, вероятно расстроенный тем, что прервали нашу семейную идиллию. Да уж, я тоже этому не особо рада.
— Можно Александру? — Спросил Фёдор так, будто ему вообще можно отказать. Чисто символически, чтобы не быть грубым. Хотя, с чего бы его волновало отношение ко мне? Вероятно, хочет выстроить мост доверия. «Я тебя уважаю— ты меня уважаешь», всё просто.
Я тяжело вздохнула и поднялась с места, собираясь зашагать к выходу, но меня остановил Женя, взяв за руку.
— Сань, — Я вопросительно посмотрела на брата, — Нет… ничего… иди.
— Не переживай, он ей ничего не сделает! — Веселый голос Санго особо доверия не внушал, но мне всегда остаётся только поверить этой странной девочке, что представилась мне Богиней. Кстати, неизвестно какой. Если Кафка Бог материи, то кто же Санго? Что ж, мне в будущем еще предстоит это выяснить.
Я зевнула и потянулась, продолжив свой путь за Фёдором, который просто молча зашагал по коридору в свой кабинет, вероятно. Наверное, потому, что не хочет, чтобы наш разговор подслушивал недовольный Женя. Если я безоговорочно доверяю Достоевскому, то брат относится к нему с огромным подозрением, будто этот парень может причинить вред своему оружию. Нет, он, безусловно, может, но я не вижу в этом никакой мотивации. В его интересах то, чтобы мы ему доверяли все тайны этого мира и будущего. Что ж, это и в моих интересах. А вот насчет брата не знаю…
Та же дверь, за которой мы недавно беседовали, приоткрылась, и Фёдор пропустил меня вперед. Надо же, какая галантность! Прям джентльмен, етить! Я плюхнулась на то же самое кресло, закинув ногу на ногу и выжидающе уставилась на Фёдора, что смотрел на меня тем же взглядом, будто разговор должна начать я.
— Что ж… — Я еще раз окинула взглядом комнату, — А у вас тут уютненько, я бы даже сказала, как в моём родном мире. — Снова завела разговор о родине. — Как говорится:
Знакомые дома не те.
Пустыня затемненных улиц.
Не говори о темноте:
Мы не уснули, мы проснулись.
— «Проснулись» значит… — Хмыкнув, подметил довольно важное слово в четверостишье Достоевский, — Александра, что для вас Бог?
Надо же, какие вопросы! Думаю, что Фёдор вполне мог бы быть тем самым человеком, что ломится ко всем в двери с вопросами: «Здравствуйте, вы верите в Бога?». Было бы, конечно, забавно на это посмотреть… Вспоминая личность писателя из моего мира, то тут нет особо ничего удивительного. Достоевский был очень набожным человеком.
— Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Снова всячески уворачиваюсь от ответа, не желая заводить эту тему. Всё это… так сложно. Но снова этот вопрос послужил катализатором воспоминаний о моём мнении об этом из прошлого. И, может быть, я и открыта перед Фёдором, но боюсь он не очень оценит мой агностицизм.
Просто… Я бы правда хотела верить в Бога. В то, что перед ним мы все равны, и в то, что есть тот, кто меня слышит. Но… знаете… когда все рождаются в таких разных условиях и с таким разным окружением… Что ж, тут не пахнет равенством.
Бросила взгляд на свои запястья. Чем я провинилась? Что я такого сделала в своём мире, будучи ребенком, что заслужила такого отношения?
— Я… — Отвела взгляд от своих рук, — Не знаю… Но тех, кто нас сопроводил в этот мир, я Богами не считаю. — Сделав паузу, я задумалась, стоит ли открываться, или нет, — Не помню своего прошлого, но знаю, что со мной обошлись несправедливо. Я не уверена, заслужила ли этого всего… Но может, действительно была плохим человеком. — Я поджала губы и заправила непослушную прядь за ухо, затем скрестила руки на груди, будто стремясь найти какую-то защиту от пронизывающего насквозь взгляда Достоевского.
Его фиолетовые глаза пробирали до костей. Не замечала, чтобы он с таким явным интересом смотрел на моего брата. Почему-то именно я привлекала его внимание, именно разговоры со мной он вёл с таким странным и пугающим интересом, и, наконец, именно я заставляла его выражать до этого неизвестные мне эмоции, что я не встречала в аниме.
— Бог не посылает нам испытания, с которыми мы не можем справиться, — Голос спокоен, руки сложены в замок. На лице снисходительная улыбка, будто разговаривает с ребенком. Я и есть ребенок. Этого не отнять. — Из вашего разговора с братом, — Я напряглась, — Мне стало понятно, что вы не имеете понятия о том, как попали сюда и чем жили до этого. Но… — Парень поднялся с места и подошел ко мне, чуть наклонившись, но всё ещё оставаясь выше меня, — Думаю, что я в силах тебе помочь.
Мне. Не моему брату. Он слишком близко. И слишком странно и пугающе смотрит на меня. Но… Почему-то от его предложенной помощи, я не в силах отказать.
