She knows

      Та ли это ситуация, когда стоит притворится полной дурой? Хотя, почему притвориться? Я и так, собственно говоря… Но нужно стать еще тупее. Нет предела совершенству, так сказать. Осталось только слюну пустить, как полная идиотка. Ничего не знаю, ничего не понимаю, отстаньте от меня, оставьте умирать, ведь с моим уровнем интеллекта мне и так немного осталось.       Тем временем же, Чуя и Мори смотрели на меня выжидающе, будто от того, что я расскажу, зависит действительно очень многое. Может оно и так, но вот правильно подобрать слова очень сложно. Чтобы это все и не разрушило окончательно сюжет… Вот задачка, конечно. Но долго молчать я не смогу, рано или поздно, но меня заставят говорить другими методами, так что стоит ценить возможность рассказать что-нибудь не в пыточной камере.       — Меня зовут Александра, — Решила начать с имени, — И я сейчас не являюсь частью какой-либо организации. Да, и признаться честно, и до нынешнего момента не была. — Я старалась не смотреть на Мори, а устремить свое внимание полностью на Накахару. Так легче говорить. — Находилась я в окружении вооруженного детективного агентства, потому что искала одного человека, а взамен на помощь, которой, кстати, не последовало, я сообщала им ближайшие события из будущего… — Я запнулась от осознания одной очень важной вещи.       Нас подслушивают. Нет-нет, это не член портовой мафии, детективного агентства, ищеек, или же крыс мёртвого дома. Я вижу тень за спиной Чуи, которая уж явно принадлежит не ему. Да, передо мной стоит Накахара и именно он сейчас управляет свои телом. Но в его тени спрятан мальчишка — Кафка. И стоит мне напрячь память, как перед глазами проносится то, что я ни разу не обращала внимание на тени, которые отбрасывают персонажи! Могло ли быть так, что за мной непрерывно наблюдали? И наблюдают сейчас. Значит, что Кафка ждет от меня каких-то действий. Но вот каких?       Давай же, Саша, думай-думай-думай! Но уже поздно, Бог понял, что его поймали на слежке и явил свою истинное лицо, выйдя из-за спины Чуи. Кафка собственной персоны сложил руки у себя на груди и с самодовольной улыбкой взирал на меня. Мелкий гад… Послал меня непойми куда, еще и улыбается, а глаза буквально горят желтым. Жуткая картина. После того, как я установила зрительный контакт с Богом, он сделал мне несколько шагов навстречу, после чего остановился прямо напротив меня.       Мне столько хочется ему сказать, но нет, не сейчас, когда на меня обращено внимание главы портовой мафии и члена исполнительного комитета. Нужно сделать вид, что я просто задумалась, дабы эти двое не подумали чего. Ах да… Стоит продолжить говорить, ведь пока я это делаю — нет причины засунуть меня в пыточную.       — Я попала в Японию, — Именно «попала», а не «приехала», — Потому что мне нужно было найти одного человека — моего брата. До момента пребывания в Йокогаме у меня не было абсолютно никаких способностей. Я учусь в школе, мне шестнадцать лет и у меня есть родители и старший брат. Я не хочу ввязываться ни в какие проблемы и не собираюсь трещать налево и направо о том, что будет происходить дальше. — Не знаю, почему я говорю то, что говорю. Просто уповаю на то, что Мори сжалится над простой девочкой, что стала жертвой обстоятельств.       Ага, держи карман шире, Александра.       — Я не спрашивал тебя о твоей родословной и сколько тебе лет. — Холодно отметил Мори, придавив всякую попытку надавить на жалость. У таких, как он нет и капли какого-либо сочувствия. Иначе он не был бы боссом портовой мафии. — Меня интересует то, сколько ты знаешь и сколько успела разболтать кому ни попадя.       Я подавилась воздухом. Боже… На что я вообще рассчитывала? Бесполезно даже пытаться прогнуть Мори под себя. Это просто физически невозможно, особенно мне. От того, что я сейчас скажу зависит то, выживу я или нет, так что необходимо хорошо поработать головой, но я не могу так быстро сгенерировать нужные слова! Это просто какой-то ужас… Еще и Кафка постоянно отвлекает своим тихим хихиканьем. Смешно ему! А мне вот что-то не смешно! Причем совсем!       — Я… я… — Лихорадочно перебирала у себя в голове варианты ответа, но все были просто ужасными и губительными для меня. Господи, помоги!       И «Господ» помог. Кафка тяжело вздохнул и заговорил со мной.       — Расскажи им про книгу, — Как бы «между прочем» сказал мальчик, будто я имею полное представление о том, чем является эта самая «книга». — Ты до сих пор не поняла? За всю прочитанную мангу и за весь просмотр аниме? За время нахождения тут? Ты и правда идиотка… — Хлопнув себя по лбу, язвил Кафка, — Слушай внимательно, Александра, — Начал Бог, — Как ты думаешь, чем является книга? — Как я тебе отвечу, идиот! — Уж точно не бумагой в твердой обложке и переплете. — Я думала ею является манга, которую этот мальчик написал, но видимо нет, — Книга — это человек. Сейчас тебя может спасти только эта информация, ибо остальные твои знания бесполезны, им в любом случае будет легче тебя убить, выведав всё, что ты читала о сюжете.       Я встала перед очень тяжелым выбором. Достоевский не простит мне разглашение подобной информации. Ох, точно не простит. Это будет ужасно, если такой важный факт всплывет в разговоре с членом портовой мафии! Но если не сказать? То что? Меня убьют? Речь идет о моей жизни, но также и о великой тайне всего этого мира. Если она умрет вместе со мной, то в информации сказанной Кафкой нет никакого смысла! Нет! Я должна сообщить об этом в первую очередь Фёдору и никому еще! Достоевский — мой ключ домой. Предать его, приравнивается к смерти в этом мире, и я буду молчать.       Я нахмурилась, после чего абсолютно ровным тоном произнесла, не заикаясь и не выдавая дрожь в голосе:       — Я ничего вам не скажу. — Мой голос был максимально холоден, а в глазах горела решимость. Федор заметит мою пропажу и все это так не оставит. Меня спасут и вытащат отсюда, нужно лишь чуток потерпеть. Совсем немного. Мне не привыкать, так что я справлюсь! Надеюсь…       — В твоем голосе столько злобы, но при этом твои коленки трясутся от страха, — Усмехнулся Мори, — Глупое решение, Александра. Но, это уже не мои проблемы. Так, или иначе — ты заговоришь. Просто вопрос в том, через что тебе придется пройти.       Я крепко стиснула зубы, понимая, что скоро… будет больно.

…

      Мое сердце еще никогда не билось так быстро. Я безумно сильно надеялась, что просто в какой-то момент отключусь от болевого шока и все это закончится. Мне не придется терпеть эти страшные муки. Думаете, что я стойко молчала все это время, не проронив и слезинки? Тогда вы глубоко ошибаетесь. Я успела сорвать себе голос от крика, а слезы всё не заканчивались. Я не думала, что когда-нибудь упаду до того, чтобы умолять кого-то о чем-то. Но я умоляла, говорила все, что приходит в голову, чтобы облегчить свое положение. Хотя, слова едва ли можно было различить сквозь рыдание.       У меня не было каких-либо ожиданий насчет того, через что мне придется пройти, но даже в самых худших кошмарах я не могла представить это. Я недооценивала Портовую мафию и физическую боль, которую может испытывать человек. Когда ты познаешь способность своего тела чувствовать такое, в голове будто открывается новая грань сознания. Все мысли разлетаются в разные стороны, стоит еще одной вспышке боли пройтись по нервам. Я настолько плотно сжимала челюсть, что слышала скрип собственных зубов. Была мысль прокусить себе язык, чтобы захлебнуться в собственной крови и больше не чувствовать всего этого.       Я не знаю, сколько уже провела времени в пыточной, но, когда мой надзиратель ушел на перерыв, стало понятно, что достаточно, чтобы человеку понадобился отдых. Мужчине, что пытал меня, скорее всего дали приказ не говорить со мной вообще, только дать знать, когда я буду готова все выложить. Я уже сбилась со счета, сколько раз умоляла о том, чтобы меня освободили, о том, чтобы дали передышку хотя бы в пять минут. Я звала маму, звала отца, звала Женю, будто те могли меня услышать. Мой надзиратель даже усмехнулся, когда я начала сбивчиво читать молитву.       «Мамочка с папочкой не придут тебя спасать. Ты абсолютно одна, и никто, повторяю, никто не придет тебе на помощь». Твердило мое отчаяние.       Мне не хотелось и знать о том, насколько я ужасно выгляжу сейчас. Волосы выбились из хвостика и прилипли от пота ко лбу, все тело буквально горело от полученных увечий. В мафии знают, как резать человека правильно, чтобы он не потерял сознание и не умер. Мне не вырывали зубы, потому что им было все еще нужно понимать, что я говорю, но вырвали два ногтя на среднем и указательном пальце правой руки. Тело было покрыто порезами. Где-то глубже, чтобы задеть нужный нерв, где-то нет, но в сумме это давало незабываемое чувство ужаса. Меня раздели до трусов и топа, чтобы задеть все органы чувств. Через пелену слез на глазах я смогла разглядеть гематомы, которые стали только хуже. Удивлена, как мне еще не перерезали сухожилья, чтобы я в принципе не могла дергаться и сопротивляться.       Но это только часть всего ужаса.       Я поняла, что это чувство боли мне знакомо. В моем мире я проходила через физическую боль, а собственная мольба о помощи возвращала в те времена, когда я была еще в родном городе. Мне приходится умолять не первый раз.       Надзиратель был особенно жесток. Я не помню его в аниме, или же манге, но такое отсутствие всякой человечности заставляло понять, что мне не будет поблажек. Я ребенок. Мне шестнадцать. Я еще школьница.       Но мафия плевать хотела на то, сколько мне лет и какого я пола. Им интересны лишь те знания, которыми я обладаю. Как и всем в этом чертовом мире. Это конец. Я закончу свою жизнь тут, и никто не придет мне на помощь.       У меня уже не было сил на всхлипы, слезы просто катились градом по щекам, раздирая раны на лице солью. Мне даже не хотелось думать о том, насколько я уродлива сейчас. Насколько отвратно выглядят ожоги на щеках от сигарет, которые курил мой надзиратель. Запах никотина теперь казался каким-то детским лепетом, в сравнении с другими «неприятностями». У меня больше не было сил держать голову прямо, и она просто безвольно рухнула на плечо.       Я закрыла глаза.       И через всхлипы начала напевать колыбельную, которую мама, еще в далеком детстве пела мне перед сном. Перед глазами были тёплые руки матери, что тянулись ко мне, чтобы обнять. Но запах сырости все перебивал, давая понять, что все это лишь мой больной бред.       — Мамочка… — Сказала я шепотом, ибо голос был сорван, — Пожалуйста… Я хочу домой…       Вдалеке послышались шаги.