***
В молочной, благоустроенной спальне с большим прочным окном, прикрытым льняными синими шторами, отдыхала молодая семейная пара, окутанная мраком ночи. Мягкая тишина покоилась вместе с ними на просторной кровати и дарила полное умиротворение, забирая воспоминания о назойливых хлопотах прошедшего дня. Каждый по-своему мирно нежился в пушистой постели: кто-то обнимал одеяло, кто утыкался носом в подушку. Но... спокойствие, безмятежность, которая пленила спальню, были мнимые. За ними скрывалось что-то злое и опасное, поэтому альфа беспомощно ластился к омеге, хотел неосознанно спрятаться, но возлюбленный не отвечал мужу взаимностью. Из-за этого попытки прильнуть к пассии становились требовательными, ярыми. Спящего альфу что-то тревожило. Ужас залезал в разум, сгущал грозовые тучи над головой, портил сон, превращая всё в кошмар. Глубокая тишь кричала, тонула в муках. И стоило омеги враждебный отпихнуть от себя настойчивого мужа, как альфа пробудился. Глаза резко размыкаются. Пальцы беспорядочно цепляются за белое постельное бельё, но через мгновение хват смягчается. Альфа устремляет беглый взгляд на мужа, после чего выдыхает с пустотой внутри, хотя, казалось бы, видения, танцующие перед несчастным, были невыносимыми. Похожи на бесшумный скрежет по сердцу, умирающего в ненависти. Альфа в недоумении. Неужели ему что-то приснилось за долгое время? Да ещё и такое чёрное и страшное? Серьёзно? Не может быть. Сны являлись для юноши такой редкостью, что даже спустя время после гореваний и потерь, они полноценно не вернулись. А что случилось теперь? Как только альфа ушёл на фронт, потом спустился под землю, привычные видения перестали посещать потерянного человека. Юношество закончилось слишком жестоко, пришли «взрослые» проблемы. Работа, семья, работа, семья... Прежней родительской опоры больше не было. Остались дядя и возлюбленный, к которым либо не хотелось приходить за помощью из принципа, либо не имелось желания обращаться, чтобы не класть собственный груз переживаний и трудностей на чужие плечи. Альфа сам справиться совсем, так принято в токсичном маскулинном обществе, которое твердит, что ты - агрессивный мужчина, ты - бесчувственная сила, но вот... Омега во сне покончил с собой. Альфа остался один. Как это вообще могло в голову взбрести? «Это был кошмар». Вздох. Альфа, понимая, что он в ближайшее время не заснёт, приподнимается и устало опирается на мягкое синее изголовье двуспальной кровати. Остатки чудовищной дрёмы исчезают, как только карие глаза тщательно протирают. Альфа гладит стриженную под машинку голову.. Хмуро сводится брови к переносице. На них красуются выбритые полоски. «Всего лишь кошмар». Напряжённые плечи невольно расслабляются. Руки складывают на груди. Альфа словно обнимает себя же, успокаиваясь. Тело у него хоть и кажется сперва щуплым, но оно стройное и без футболки видно, что подтянутое. Издержки военной службы. Однако то же самое не скажешь про спящего рядом омегу-шатена. Он тоже военный. И, наоборот, имеет небольшой избыточный вес, менее спортивное тело. Но омега выглядит сильнее, массивнее на фоне мужа из-за разницы в телосложениях и в росте. Альфа - угловатый и в то же время плоский, прямой. Он действительно проигрывает пассии в грубой силе, но ловче и изворотливее. Омега, несмотря на первичный мужской пол, обладает чёткими изгибами, связанными с особенностями его роли в репродукции. Бёдра шире, грудь выразительнее. Талия слегка заужена. «Слава богу...» Альфа снова вздыхает, а после бездумно ловит полузакрытыми глазами искусственный свет, пробирающийся в спальню через неприкрытую часть окна. За стеклом находится закольцованный сектор района: огромное открытое пространство, где замерло самое необходимое для комфортной повседневной жизни. Почта, цветные площадки, всякие магазинчики-ларьки по типу аптек и продуктовых, маркеты, салоны с различными услугами, центры, детские садики, школы, маленький оформленный парк - средь всего этого извиваются ухоженные тротуары и дороги, превращающиеся потом в прожорливые широкие транспортные туннели, что ведут в город и другие части данного района. Небо - каменный потолок. Словно маленькая копия центра Сафекиата, столицы, в которой живёт молодая пара. Холодные бетонные стены усыпаны безликими горящими окнами. Такие яркие, цветные, разные. Огни пробуждаются исключительно ближе к ночи, напоминая отчаявшимся и потерянным, что жизнь течёт даже после всех страшных злодеяний людей, а потом опять засыпают. Но они ворожат, захватывают дух в некоторые тёмные вечера, когда ты сидишь рядом с возлюбленным, поневоле забвенно зеваешь, внимая нежный запах... На душе хорошо, ты дома рядом с родным человеком. Это не окна квартир и замкнутая большая камера под землёй, нет. Это чёрное звёздное улыбчивое небо с родной поверхности. Такая роскошь имеется только в двухкомнатных квартирах и больше. Однокомнатные же без окон, потому напоминают коробку изнутри. Стать звёздочкой на подземном небе, знаете, даётся очень трудно... Особенно в тихом и спокойном районе столицы. Про провинции и посёлки вообще молчу. Там всё прискорбно с инфраструктурой. Легче себя заживо закопать, чтобы уютно поспать... Гроб теплее кровати. «Почему я должен прямо перед подъёмом спускаться в шахты? Гольдберг, ты издеваешься?» Юноша переводит взгляд с окна на заколдованного сном мужа и снова тянется к нему. Всё равно как-то тревожно. Альфа очень переживает о том, как чувствует себя омега, пребывающий последние месяцы в жутком стрессе. Для обоих здоровье друг друга по-особенному важно, потому что они хотят стать родителями. Но время пока только безутешно капает. Уже года три с хвостиком, а результатов никаких. «Я хочу остаться с Баззом. Совсем недавно была случка. Наши отношения стали какими-то... натянутыми после неё, а оно и неудивительно...» Ох, точно. Это злополучная случка - болезненная и страшная! В этот период альфа в гоне и омега в активной фазе течки насильно природой «снюхиваются» для одной цели: продолжить род. Инстинктам всё равно, какой ты. Не имеешь влечение к омегам и по сути гомосексуален? Плевать. Абсолютно. Да хоть слепой, раздавленный, кривой или просто дисфункциональный в плане репродукции... Ты не сбежишь. Инстинктивные сценарии поведения сведут с ума, например, хилых альф, страдающих той же импотенцией, если они окажутся рядом с омегой на пике её половой жары. Тотальное подчинение. Беты исправляют положение человечества, просто существуя. Не зря их считают самым сильным вторичным полом, который свободен от инстинктов. А раньше, представляете, без бет жилось крайне туго. Альфы и омеги очень медленно развивались во всех сферах. Жили чуть ли не племенами, которые строго делились на поселения омег и альф. Мужчины отдельно, женщины отдельно. Омега не имела прав, ставилась на уровне с животным, была ограничена, нужна для продолжения рода и... ублажения альф. Рабыни. Общины женщин занимались тяжёлым сельским хозяйством. Сами же альфы считались сильными и умными людьми, способные изучать мир и создавать его заново. Все двери открыты! Ты пишешь историю, ты развиваешь науки, ты - творец с золотыми руками, ты - высший в религии, ты... Ты - бог, и тебе все поклоняются. Но, если смотреть правде в глаза, пол не играл и до сих пор не играет никакой роли в покорении света. Ненависть, которую так восхваляют традиционалисты под видом традиций, не есть хорошо. Процент насилия в общинах мужчин был высок. Не все удерживали корону долго. Между разными племенами альф редко строились дружеские отношения. Имелось много причин, почему так происходило. Те же общины мирных омег являлись в то время «колониями» альф и становились одним из поводов помериться силой. Разворачивались одни войны да войны, тьфу ты. На период половой охоты альфа и омега уходили из племён, чтобы провести случку, а потом возвращались к себе в поселения. Почти никогда не формировалась крепкая семейная пара из-за предрассудков древнего мира. Понятие брака было размыто и имело немного иное значение. Альфы и омеги бы так и не дошли до нынешних развитых цивилизаций, если бы не беты. Они появились всего пара тысяч лет назад, считались мутацией, но стремительно заставили человечество задвигаться вперёд, сместив с престола ближайших родственников «животных». «Каменные» времена давно в прошлом. Сейчас изменилось многое. Сам мир стал другим, но злые и бесчувственные люди остались. И патриархат тоже. «Я же понимаю, что случка в нашем случае бесполезна, если ЭКО неэффективно...» Альфа заглядывает под футболку омеги, рассматривает спину, оценивая состояние кожи, и задумчиво хмыкает... Некоторые метки уже сошли, что не может не радовать. Да и в этот раз случка была не такой агрессивной. Кожа быстрее восстанавливается. Что за метки, спросите? Ну... Альфы во время сцепки инстинктивно, неосознанно обсыпают спину омеги укусами и царапинами. Ничего волшебного, необычного. Отметины сходят через неделю, иногда могут оставаться шрамы, если партнёр оказался очень буйным. Так в недалёкие времена альфы демонстрировали другим альфам, наткнувшимся на течную омегу, что в ней, «потенциальной самке», кто-то недавно был. Она, вероятнее всего, теперь носила детей «соперника». Сейчас же мир строился цивилизованный, но инстинкты, к сожалению, продолжали жить в огромной части человечества. Это очень тормозило прогресс... А ещё, помимо меток, ненамеренные физические издевательства над партнёром альфам помогали усмирить протест под собой, сбросить напряжение на другого человека. Омеги часто брыкаются, протестующе скулят и норовят сбежать. Им больно. И альфам тоже. Всё внизу неприятно тянет, а в глазах будто темнота. Страдают все. Случка - это буквально изнасилование, которое нельзя контролировать. «Говорил же тебе об этом, но... ты всё равно возлагаешь огромные надежды на чудо. И у меня сердце разрывается, зная, какой будет результат у теста. Думаю... случка была не нужна». Футболку перестают теребить, и неожиданно омега переваливается с боку на бок, лениво обнимая возлюбленного. Альфа смущённо теряется: округляет карие глаза и нелепо моргает. Его застают врасплох, жестоко ловят. Юноша даже давится воздухом, когда спящий муж крепче берёт его в тиски. Вмиг альфа превращается в заложника, схваченного объятиями. «Я... Я тоже боюсь оставлять тебя одного, Базз... Очень страшно. А если ты что-нибудь с собой сделаешь?» Альфа пытается ответить взаимностью пассии, и это только пролог произведения переживаний, вопросов и мук. Но оно и неудивительно. Альфа очень беспокоится за близкого. Омега эмоционален, из-за чего негатив выливается почти на всё и постоянно. Под руку попадают окружающие, отношения, вещи, он сам. Навредить себе во всех смыслах омега мог. Легко и просто. Про мазохистические и суицидальные наклонности никто не забывал. «Но... есть Эдгар. Он пока никогда не отказывал мне за пару лет... До сих пор не может мне сказать прямо "нет"». Придавленный альфа упёрто ворочается - не сдаётся. Он желает, во-первых, вернуть себе свободу и, во-вторых, физически откликнуться мужу, что в итоге военный и добивается. С горем пополам альфа обнимает в ответ пассию: прилипает к шее омеги и, будто бы в первый раз, вдыхает родной, сладкий запах. Их ноги переплетаются, тревога заглушается. Она насмешливо прячется в сердце, даруя мнимую передышку. Чёрные блестящие крылья сильной очаровательной птицы остаются сложенными. Душа проникнута горюющим смирением во власти ненавистных слёз. Ворон порхает в невидимой клетке. Обжигается об хладные прутья жизни.***
Утро для всех складывается по-разному: кто-то легко просыпается и встаёт, улыбаясь новому дню, другие готовы задушить себя простыней, проклинать и ненавидеть подниматься рано, а кому-то просто всё равно. И это нормально. Но в каждом дне каждого человека имеется одна любопытная закономерность. Ты либо встаёшь с правой ноги, либо с левой, либо сразу грузишь обе, либо плюёшь на правила и лежишь в постели целый день. Представляете, да? И это так интересно, потому что никак иначе, кроме как подняться после сна, начать день человек не может. Есть четыре типа людей, понимаете? «Пора бы кое-кому наконец расшевелиться. Я достаточно дал тебе отлежаться, Сэнди. Хватит». Однокомнатная квартира. Тёмно-серые стены в спальне, чуть светлее по цвету пол, люминесцентные лампы, немаленький фикус в белом горшке в углу комнаты, пара картин с образами зайца и кота на минималистичном мрачном фоне. Не очень хорошего качества коврик и различная сосновая мебель: одинокий тёмный шкаф, двуспальное ложе с чёрной постелью, письменный стол, на нём настольная лампа и беспорядочно разбросанные отчёты. Рядом на маленьком комоде также располагаются ноутбук, помятая футболка и небольшая корзинка духов. Над фикусом белоснежные угловые полки с разноцветными книгами и... коробкой от набора юного химика? Серьёзно..? Но по-особенному в комнате выделяются две прикроватные тумбы. На одной патроны, пустой магазин, дешёвая помятая пачка от сигарет с детской наклейкой, а на другой причудливая лягушка из цветной бумаги и ночник. Из-за забитости до предела спальня чудится очень тесной, душной. И, что удивительно, ни одного окна… Ну вот нигде. Ни тут, ни на кухне нет окошка… Да-да. Обычное дело здесь. Однокомнатная же! Хотя... Стоп. Как это в жилом помещении нет оконного отверстия? Почти в каждом доме есть, но тут - бац - и... что? Ха-ха-ха... А всё просто. Это бункер. И кое-кто уже в нём давно не спит, готовясь к новому рабочему дню. Левая рука касается бритой головы, правая держит фуражку. Усталость давит на чёрные глаза, возникает яркое желание сомкнуть очи и послать всё. Но... Понимаете, никак нельзя выбиваться из бурного, суетливого ритма Сафекиата, иначе ты просто умрёшь. Потеряешь значимость, исчезнешь. А кому это нужно? Никому, конечно. Всем плевать, если ты встал «не с той» ноги. Не работаешь - не живёшь в столице. — Будь ты проклят, — раздражённо шипит Эдгар в военной форме: чёрных брюках, белой офисной рубашке и строгом кителе с погонами в виде небольших перьев на плечах. Он нависает над кроватью, озлобленно встряхивая головной убор. — Вставай, давай. Нам нужно на работу. Особенно тебе! Измученный смуглый парень в серой пижаме лежал в постели. Чёрные короткие волосы с тёмно-синими кончиками были растрепаны, жёлтые глаза болезненно размыкались. Он недавно закончил разбираться с бумагами по работе и наконец заснул, а его будят и отправляют на смену… Снова. Как всегда. Когда это всё закончится? Как говорилось ранее, в Сафекиате процветает адский цикличный круг: дом, работа, дом, работа, работа, дом. Ты приходишь к себе после тяжёлой смены (а иногда не возвращаешься вовсе) и совершенно не отдыхаешь, поскольку не умеешь, чем и пользуются. Несмотря на прописанный в трудовом договоре чёткий график, предприятия так и пихают тебя поработать «внеурочно», прикрываясь благими намерениями. Это всё ради науки, общества, человечества! И да, приходится что-то доделывать, составлять, дописывать дома, потому что отказывать ты не умеешь, а потом утром снова идти в лабораторию, даже нормально не выдохнув с облегчением. Иногда Сэнди может работать несколько суток подряд, выжимая себя всего, но для этого мира это абсолютно нормально. Все живут так уже десять лет. Ничего необычного. — Я только час назад завершил перепроверку отчётности для Поко и читку данных с поверхности, которые предоставил мне Леон, — мямлит Сэнди. — Пожалуйста… Не трогай меня. — Сэнди! Сколько можно, скажи мне? Я устал видеть тебя таким: один сбитый режим и одно помятое лицо. Но, знаешь, от чего я устал сильнее? От других людей. Если я тебя трогать не буду, то тронут меня, знаешь ли, — продолжает нагнетать Эдгар. — Тебя нет - цепляют меня. Сэнди изнурённо стонет, но быстро смолкает и после некой паузы выдаёт: — Скажи, чтоб предъявляли Литтлфуту… — Ага. Как? Блять, Сэнди, ты не понимаешь? — более агрессивно интересуется Эдгар. — Это не АЭС, это военный штаб! Обязательно кто-нибудь да пристанет с тем, что тебя нет на рабочем месте или ты опаздываешь. Мы живём вместе, сука, а тут все друг о друге всё знают! Из-за тебя моя репутация...! Треск. На претензии Эдгара не отвечают и словно замирают. Больно. Близкий человек проходится ножом по сердцу. В комнате воцаряется какая-то давящая тишина, которая готова переломать обоим альфам кости и бросить мучительно умирать на лютом холоде. Сэнди и Эдгару морально плохо, они трудятся не покладая рук, и оба очень устали от жизни здесь с непонятным будущем, но альфы впервые за долгое время ссорятся. Вдобавок вздорят из-за... из-за чего? Когда грянула война, им было по двенадцать лет. Пубертатный возраст только-только помахал им рукой, поприветствовал детей на новом этапе жизни. Но прошло уже тринадцать лет. Они взрослые, пережившие кошмар. Сэнди и Эдгар двигаются вперёд, строят совместный быт, работают в серьёзных организациях. Всё чудесно, однако картина пыльно-кровавой разрухи, когда ты выбираешься из подвала через несколько недель после очередного взрыва, всё ещё стоит перед уже пустыми глазами детей. Дикий и убийственный смрад бьёт в нос, заставляя задыхаться. Страшный грохот отдаёт эхом в ушах, лишая слуха… Смерть стала им настоящим врагом, убившим многих родных. — Извини, — всхлипывая, безжизненно говорит Сэнди. Он почему-то испытывает вину перед возлюбленным. — Я правда очень вымотался... Мне нужно хотя бы день отдохнуть от всех этих вычислений и данных… Но, несмотря на ужас, которые Эдгар и Сэнди прошли, они не очерствели полностью, и оба, спустившись вниз и найдя друг друга, искренне полюбили. И это нежное чувство, наверное, пока единственное, что в данный момент освещало для них жизнь под землёй. Только... Эдгар, почему ты так жесток сейчас? Неужели для тебя репутация важнее Сэнди? Или кто-то тебе это внушил? — Я три дня уже не сплю, Эдгар… Слыша жалостливый тон близкого, Эдгар понимает, что погорячился. Он дурак и ещё какой. Офицер устало вздыхает, смягчается по отношению к возлюбленному, ощущая пощёчину от стыда. Сэнди в последнее время из-за некоторых планов их государства фактически умирает за лабораторным столом, отдавая долг Родине, а Эдгар... Совсем недавно он в очередной раз поссорился с матерью, и женщина снова упрекнула сына его же «неправильными» отношениями с альфой. Опять появились сомнения, о которых Сэнди не знает. Не хочется говорить об этом. Для Эдгара важно мнение мамы, однако... не настолько, чтобы отказываться от ещё одного дорогого, любимого человека. И в то же время от слов родной крови, как видите, последствия всё-таки имеются... Так запутанно. В голове перемешалось много чего. Сейчас Сэнди работает над одним проектом, потом же это будет делать Эдгар, только уже на поверхности. Выбираться пора, знаете ли. Земля умирает, зачем оставаться в её недрах? Пара государств уже сделали шаг вперёд, так чем они хуже? Всё-таки жить под землёй - плохая идея. Но это вынужденная мера, после которой будет проведён следующий этап. Они покинут Землю, однако государство желает сперва провести исследовательские работы. Насколько безопасно выбираться на поверхность в данный момент и выстраиваться там? Хотя, по правде, всё это чепуха. Людям хотелось бы снова вернуться в старый сине-зеленый открытый мир и не знать никаких забот. Не улетать с Земли тоже, как это сделала другая часть человечества. — Ну, не извиняйся, — уже спокойно откликается Эдгар, отводя смущённый взгляд в сторону и неуверенно касаясь шеи. — Просто я тоже очень устал и… Перегнул. Ну, как бы… Он переступает с ноги на ногу, с трудом для себя признаёт совершённую глупость. Мнение матери в отношениях альф не должно иметь веса. Они и так пытаются держаться и выстраивать здоровые отношения, но... — Я понимаю тебя. Отдыхай. — Спасибо… И до ушей после этого снова доносится всхлип, бормотание, а потом трусливый шорох: разбитый Сэнди прячется под одеялом и через мгновения отключается, желанно засыпая. Эдгар виновато хмыкает. Почему вообще вдруг так стало тяжело сегодня? Он же знал о плачевном состоянии пассии, даже разбудил возлюбленного позже, чем обычно, в одиночестве позавтракав, но всё равно больно укусил, а потом только подумал головой. Да уж. Эгоистично. Эдгар погружается в себя ещё сильнее, а после всё-таки выходит из «квартиры» и отправляется на работу. Сначала для того, чтобы покинуть бункер, он открывает обычную входную дверь и её же закрывает. Затем, пройдя, может, жалкие три метра, Эдгар уже встречается с бронированным массивным входом-выходом, металлическим люком, который, стоит совершить несколько махинаций, благополучно отворяется. И вместо привычной для нас улицы с голубым небом и зелёной травой вырисовывается большой освещённый туннель, где уже лениво шествовали пара зевак, так же идущих на работу, как и Эдгар. В каменном тёмном коридоре, в его стенах, имелось множество взрывостойких дверей, и вообще это место подразумевало под собой жилую часть одного из районов столицы. Длинный бетонный туннель - «муравьиная тропа». На его конце - лестница вниз. Там развилка, огромный ухоженный тёплый холл, в котором есть пути в ещё два муравьиных туннеля с люками, открытую часть района, метро и трассу. На «островке», соединяющем улицы, вечно собирается ленивая сонная толкучка. Сам по себе жилой комплекс обустроен и защищён, поскольку места тут выдавались людям госслужащим, коими Эдгар и Сэнди являлись. Первый, не зная куда идти, по наставлению только оставшейся у него матери выучился в военном институте и после выпуска с отличием сразу же получил одно из низших званий младшего офицерского состава, а потом через четыре года службы стал старшим лейтенантом, что уже изрядно-таки неплохо для двадцатипятилетнего юноши в неблагоприятных условиях. Второй был очень одарён для собственных пятнадцати лет с ещё одним мальчишкой Леоном, с которым Сэнди выживал на пустошах. Они лишились семей в самом начале войны и остались друг у друга одни. Дети не разлей вода! Но после спуска, отбившись от лучшего друга, просто потерявшись в толпе, Сэнди оказался в интернате. Было очень тяжело... особенно без Леона. Однако он смог показать высшие результаты за несколько месяцев, и подростка оторвало с руками и ногами государство. Оно заметило зажатого, разбитого, но умного мальчишку в школе-интернате и вытащило беднягу из нищеты, направив учиться в единственный на тот момент университет в их подземной стране. Три года жизни Сэнди потерял на изучение химии, по собственному желанию обучаясь ей, а потом в отчаянии не знал, что делать. Он любил эту науку, очень, но отношение преподавателей к альфе и нагрузка... добили. Тогда государство мило посоветовало запутавшемуся бросать университет и идти в закрытую академию, направленную на изучение атомной и общей физики. Мол, его там уже давно ждут. И отчасти это оказалось правдой. Леон, с которым они разминулись, как три года учился в академии ядерной физики и технологий на атомщика. Сэнди был очень удивлён, обрадован, а потому без колебаний пошёл туда. Он не мог поверить, что снова сможет увидеться с давним другом. Названным братом. Счастью обоих не было предела, когда альфы встретились. Это чудилось чем-то невероятным, поскольку друзья считали, что в жизни больше не столкнутся (несмотря на замкнутость мира). К сожалению, физика далась Сэнди тяжело, он жалел, что бросил прошлую отрасль, но благополучно выучился на инженера, потратил шесть лет на ядерное дело и теперь работал в лаборатории внешнего радиационного контроля вместе с братом... Но... Брат, это громко сказано, не находите? Или нет? Эдгар знает один секрет, который Сэнди предпочитает в упор не замечать. Ещё во времена учёбы Леон странно бегал за товарищем. Ластился, любовно строил глазки. И когда Эдгар появился в жизни физиков, а затем стал встречаться с Сэнди, учёный... «по секрету» рассказал старшему лейтенанту о своих недружественных чувствах к его пассии. Это очень ошеломило. Ну в плане... Удивление незаметно ударило Эдгара, который просто с разинутым ртом завис перед Леоном, признающимся военному в романтической симпатии к Сэнди. Почему? Как? Зачем?! А всё просто. Учёный не расстроился, поняв, что близкий человек тяготеет к другому, не отвернулся, не сбежал, а даже, наоборот, подтолкнул знакомых к чему-то большему. Леон хотел только лучшего для Сэнди. С ним или без него - неважно. Эдгар тогда думал, что это какая-то очередная полномасштабная шутка от Леона, как те шалости, из-за которых учёный оказался в ногах руководства нижнего военного штаба, где и познакомился с лейтенантом и ещё кое-кем. Опять очень странная, несмешная и... пугающая. Однако, видимо, судьба так захотела извернуться. Ничего не поделаешь. Сейчас Эдгар воспринимает всю ту ситуацию немного по-другому, ведь Леон до сих пор не по-дружески симпатизирует Сэнди. Это, оказывается, всё же не шутка учёного. — Слышь, Рхед! — вдруг доносится до альфы высокий голос, обладательница которого постоянно насмешливо хихикала над старшим лейтенантом. — А меня подождать? «Твою ж мать. Каждый раз одно и то же». Эдгар останавливается, и на него сзади сразу же прыгают, принуждая подавиться воздухом из-за резкого и сильного захвата шеи. Фуражка чуть ли не слетает с коротко стриженной головы. Жмут не просто дискомфортно, а больно. Рхед умирает где-то в себе, пока руки змеи душат его... Подруга опять в своем репертуаре. — Колетт, сука... — страдальчески хрипит Эдгар и хватается за козырёк фуражки. — Когда-нибудь ты пережмёшь мне сонную артерию. И ему отвечают морской холодной волной ядовитого смеха. Колетт довольна проделкой, однако игры играми. Она выпускает Эдгара и даёт товарищу спокойно вдохнуть воздуха. — Почему бы и нет? — весело спрашивает Колетт. — Избавлю тебя от страданий здесь. Белокурая девушка с глазной повязкой и длинным конским хвостом на голове была также одета в черную деловую военную форму, при себе тащила сумку и имела больше перьев на погонах, чем Эдгар. Козырёк фуражки Колетт блестел на свету фонаря, плутовато улыбался. Она являлась капитаншей нижнего военного штаба и не выделялась запахом… То есть… Колетт - бета. — А где наш Сэнди? Снова на смене или куда-то пропал сегодня? «Началось». — Ему нездоровится, поэтому остался дома, — с какой-то раздражённой надменностью отзывается Эдгар, отряхиваясь. Он грубо поправляет головной убор. — А ещё… В твоих услугах умерщвления я не нуждаюсь. Хотел бы сдохнуть - покончил бы уже с собой. — Ой, какие мы сегодня грубые-грубые. Не нуждаешься в бесплатной помощи? Зря! — с хищной издёвкой кокетничает подруга. — Точно уверен? — Да. Уверен точно. — Эх..! Жаль, я вообще-то от всего сердца предлагаю. По-дружески. — Спасибо уж, но не хочу быть умалишённым. — А что в этом... — неожиданно делает заминку Колетт, воспринимая злые комментарии Эдгара уже серьезнее. Всё озорство замирает на дурашливо плескающимся море. Друг не в духе сегодня. — Постыдного? — Смеёшься? Я не говорил, что это постыдно, просто... Это тупо. Вспомни хоть нашу местную достопримечательность штаба. Сидит около лифта и воет, блять. Два раза пытался спрыгнуть, а ему продолжают разрешать там находиться… хоть и на привязи. Просто ебучий маразм. Уу... Вот это ты зря, Эдгар. Очень зря. — Ну… — всё-таки полностью меняется в настроении Колетт. Абсолютная безжизненность и недружелюбный холод теперь читаются на её лице. — Человек сошёл с ума, однако это не отменяет того факта, что к нему нужно относиться менее уважительно, Эдгар. Тебя кто-то укусил сегодня утром? — Нет! Он там вообще не к месту, Минчи. Не легче его просто застрелить? После сказанного Рхед возмущённо фыркает. Начало дня совершенно не задаётся... и его хочется испортить всем! Но только через несколько мгновений Эдгар понимает, что диалог далее будет не очень приятный из-за варварского вопроса, вылетевшего из его уст. Он действительно был слишком жесток. Колетт обязательно что-то да сейчас скажет, аля, в своём духе «проницательное» и «правильное». Тошнит. В данный момент весь мир кажется ненавистным и ужасным. Эдгар, конечно же, жалеет, однако только свои нервы. Извиняться он за прямоту не собирается. Рхед, напротив, закипает, лицезрея чужую болезненную опустошенность. Огонь, готовый обжечь, разрушительно искрится. Несмотря на дружескую привязанность, Эдгар внешне недолюбливает бету. Его раздражает любая Колетт, но эта… «холодная пустышка» больше всех. — А твоего отца так же застрелили, м? — моментально, как удар в спину ножом, прилетает в ответ старшему лейтенанту, который из-за резкости торопеет. Но это ненадолго. Треск. Между друзьями сразу же виснет гробовая тишина. Оба смотрят друг на друга уже с откровенной неприязнью. Одна подавлена, исходит из давно небьющегося сердца беты, а вторая открыта и ярка, но поверхностна. Пламя пуще сверкает безобразными огненными молниями в чёрных бездонных омутах. Мародёры убили отца Эдгара на его же глазах, не найдя тогда спрятавшуюся женщину с ребёнком. — Будь я на их месте, то обыскала бы всё, и вы бы не выжили, — так же пусто дополняет Минчи и двигается вперёд, пока Эдгар продолжает метаться внутри себя от безвыходной ярости, вызванной словами подруги. Это просто немыслимо. Колетт сама была мародёршей во время войны. Её называли «белой гарпией» и «белым ужасом» в определенных кругах. Быстрая, жестокая, нещадная. Колетт не оставляла никого в живых, если обнаруживала людей после бомбежки, вылезая на «охоту» вместе со своими соратниками по делу. А главное: ей, как и остальным мародёрам, было неважно, кем являлись жертвы, что имели и о чём говорили. Колетт воровала... вплоть до одежды на трупах. Убивать и грабить - две низменные вещи, что противно лезли под кожу, пожирая всё живое в душе. Они давали шестнадцатилетней девушке, по её тогдашнему мнению, больше шансов на жизнь в пылающем мире. Сейчас Колетт сильно изменилась. — И это ты мне читаешь морали?! — внезапно рявкает Эдгар, заставляя всех, кто был в бетонном туннеле, насторожиться и напрячься... кроме Колетт. — Серьёзно?! Она игнорирует, медленно продолжает путь, а Рхед сильнее злится. Ужасно. Неистовая буря эмоций в потерянном человеке набирает ещё больше разрушительных оборотов. Обиженная злость добирается до рук, вынуждая ладони сжаться в кулаки. Обычно утро Эдгара проходило совсем по-иному: более спокойно и тепло. Полусонный он шёл вместе с Сэнди и приветливой Колетт по жилому туннелю к метро, а сегодня, видимо, он недостоин всего этого. Да? Или... что такое? Эдгар, что, встал не с той ноги? Ну... Вероятнее всего. Намечается очередной неудачный день?***
До сих пор чёрные глаза зло смотрели на окружающий мир, желали ему гнить в аду. Отлив блеска колкого обжигающего огня, который плевался красно-рыжими язычками пламени и клацал клыками во все стороны, опалял дыханием. Эдгар, скрестив руки на груди, шёл по коридору первого этажа главного корпуса нижнего штаба. Тяжёлые шнурованные ботинки ступали по деревянному пожелтевшему паркету. На светлых стенах плакали картины, дополняющие информационные блоки с грамотами, распоряжениями и правилами. Растительность в горшках кланялась угрюмому, как грозовая пепельная туча, альфе. Эдгар проходил мимо кабинетов и уверенно направлялся к лестничному пролёту в конце коридора, откуда можно было выйти к пожарному выходу. Всё раздражало. На языке саднило горькое желание покурить. Противный голод. Уже в помещении хотелось взять сигарету, поджечь её кончик и блаженно затянуться, но Эдгар не мог. Нельзя. Нет, нет, нет... Поэтому он и шёл к пожарному выходу, предвкушая дымную горечь. Рхед часто пользовался им, чтобы сбежать из главного корпуса штаба и не попасться никому на глаза. Зачем и почему? Никто не должен был знать, что Эдгар своевольно отрывается от работы, поскольку это нарушало устав. И только кабинет Колетт располагался около лестничного пролёта. Минчи единственная ведала о вредных «переменках» друга. Относилась безразлично, хоть холодно кидала неодобрительные комментарии по поводу курения Рхеда в неположенных местах. Эдгар не только нарушал устав, но и пренебрегал правилами безопасности. За это ему в лучшем случае могли влепить штраф и вынести выговор. «Почему она вообще решила вспомнить о моём отце?» Эдгар переступает порожек тамбурной двустворчатой серой двери и оказывается на лестничном пролёте. Отсюда веет таинственным холодком. Ступени вниз ведут к подвалу и пожарному выходу, а путь наверх зовёт на второй этаж корпуса... Там архив, кабинеты старших офицеров и переговорные. Очередной детский азарт просыпается в Эдгаре. Он вспоминает себя несовершеннолетней шпаной в казарме, и это заряжает хищной радостью. Сразу в голове всплывает весёлая студенческая жизнь: первые тёплые месяца после войны. Как альфы дурачились друг с другом, пялили на женщин, прятались от старших по званию, чтобы втихую развлечься с алкоголем или веществами, и наконец чувствовали себя спокойно. Рхед напоследок осматривается, проверяя, заметил ли его кто и есть ли хвост, после самодовольно ухмыляется. Никого. Эдгар быстро пролетает лестницу и зайцем юркает в щель красной двери. Выходит он на небольшую парковочную площадку - полупустой задний двор главного корпуса. Видно его хорошо только со второго этажа, потому что на первом довольно мало окон. Это всегда очень спасает Рхеда. Нос с новой силой дурманит «свежий» воздух порыва покурить. Эдгар запускает руку в карман брюк. Ищет портсигар. Здесь компанию старшему лейтенанту составляет не только пустынная парковка с пара-тройкой машин, но и широкий транспортный туннель вдалеке. Он грозно дышит на площадку, шепчет гадости. Яркий сильный свет сочится на двухполосную дорогу. Обочины нет, однако имеется тротуар, защищённый бордюром... И на другом конце туннеля открывается захватывающий дух вид, который вынуждает новобранцев, привыкших к камерным узким улочкам, каждый раз столбенеть. Они нелепо разевают рты, не веря собственным глазам. Их пугают ангар и самый огромный полигон в Сафекиате. «Наконец-то». Крышка портсигара щёлкает. Пальцы нежно берут белую тонкую сигарету с чёрным фильтром. Огонь задорно облизывает бумагу, и сразу слышится пустой лёгкий аромат гари. Становится чуть легче, но... «Это не дело Колетт». Эдгар убирает портсигар и затягивается, ощущая физическое расслабление. Но в голове всё ещё крутятся слова Колетт. Она умеет попадать точно в цель, по больному месту. Война - один из страшных концов света, существующих в нашей реальности. Она создана и управляема самим человеком. Вся грязь, кровь и холодные солёные реки... Эта боль подчиняется людям. Война готова как ярко вспыхнуть, так и неожиданно потухнуть по велению жалких умов. Двигатель прогресса! — кричат изверги, но понимают ли «просветлённые» головы, что цена такого развития слишком разрушительна и жестока? Насколько человек может прогнуться под другим ради материального процветания, теряя всё духовное: матери живого? Война добила умирающую Землю. Эдгар прекрасно запомнил последние страшные годы на поверхности. Он потерял отца, скитался вместе с мамой по пустоши, искал, что бы поесть и где бы укрыться, надеялся на чудо. И их спасли. Эвакуировали, затем одобрили заявку на спуск под землю. Но стоило это того? И... точно бы мать и сына настигла смерть, если бы они остались на поверхности? Изумительно, ведь многих спустившихся одолело помутнение разума: реактивный психоз, безжалостно стиравший чуть ли не всю жизни каждого душевнобольного. Это было похоже на второй конец света. Огромное потрясение и боль били по разуму. В голове рождались идеи о преследовании. Мозг хотел защитить психику, уничтожал из памяти поверхность. Он создавал иллюзию, что человек жил под землёй всё собственное осознанное существование и неба никогда не видел. Но это только одна из вариаций «подземного» параноидного бреда. Иногда происходило наоборот. Человек считал, что продолжает жить на поверхности, но не может выйти на улицу. И вся память также безвозвратно повреждалась... Первые четыре года под землёй считались исчадиями ада. «Моя мать сделала всё, чтобы я был счастлив». Элизабет - действительно многое прошла ради сына. Если бы не Эдгар, неулыбчивая и сварливая молодая на тот момент девушка сдалась бы и наложила на себя руки после смерти мужа. Ну, а в чём смысл? Возлюбленный погиб. Мир пылал в чудовищном огне, каждая жизнь простого человека стала для богатых жестоких людей вмиг пустышкой. Что дальше? Смерть ожидала всех. Но Элизабет не сломилась полностью. Она держалась и боролась изо всех сил. Мальчик, что юная душа с трепетом, несмотря на дрянной грубый характер, носила под сердцем, всё ещё жил. У Элизабет остался на плечах двенадцатилетний Эдгар, которого она тоже любила. Мать хотела лучшего для ребёнка, и её желание было настолько сильно, что Рхед-младший теперь стоял тут, около военной части, являлся младшим офицером и продолжал жить, как бы мог продолжить жить Ричард. Эдгар горячо уважал внешне неприветливую, но внутри добрую и любящую Элизабет, поэтому всегда прислушивался к ней. Сын был благодарен матери за всё, однако... Между ними образовалось напряжение из-за Сэнди. Немудрено, что под землёй все о всех знают, поскольку пространство мало. И Элизабет была неприятно обескуражена от отношений сына. Уже год она порицала Эдгара за «неправильную» связь с другим альфой, очень часто давила по этому поводу. Репутация, репутация! Смех, глупости, да и только. Элизабет верила, что младший наиграется, после чего заведёт семью с омегой или с женщиной-бетой. Заделает ей внуков, «возмужает». Только вот мать не знала - Эдгар физически терпеть не мог омег. Любых. Его выворачивало наизнанку с мягкого запаха. У Рхеда синдром скрытой непереносимости. А вот надежд на женщин-бет Элизабет не стоит терять. У Эдгара до Сэнди они и были, но чаще получалось на две-три ночи или всё как-то оборачивалось расставаниями. Неприятные воспоминания и опыт. — О, товарищ старший лейтенант... Неожиданно знакомый боязливый голосок выбивает Рхеда из собственных дум. Он непроизвольно округляет глаза, ошарашенно приподнимая брови, давится табачным дымом. Всё мирное благодатное уединение собой и сигаретой исчезает. Эдгар покашливает, стараясь привести дыхание в порядок, пока ему нерешительно отдают честь. «Боже упаси, Тик». — Вы что... здесь курите? — проявляет интерес Тик. Тёмная, как и у старшего лейтенанта, военная форма, подходящая больше на полевую, берет с золото-красной звездой, очки с круглой оправой, угольные очень коротко стриженные волосы, серые, можно сказать, как белый, бездымный порох, очи, шрам на носу в виде крестика - восемнадцатилетний бета являлся сержантом и первым помощником прапорщицы, что была заместительницей начальника технической караульной деятельности главного корпуса нижнего военного штаба. На плечах у Тика находились погоны с очень маленьким пером на каждом. Этот малый постоянно сидел у себя в мрачной коморке около мониторного кабинета и занимался обработкой отчётов караульной службы с ещё одним юнцом. Но если приятель Тика был ещё общителен и открыт, появлялся на свет, то сам бета являлся забитым параноиком, которого вытащить из персонального «чулана» страха считалось чем-то непостижимым. Весь нижний штаб знал, насколько подросток пуглив и замкнут в себе. И увидеть в коридоре Тика - к удаче. Почему вообще параноик - военный? Насколько Эдгар осведомлен, то Тик, как многие в части, из семьи офицеров. Его деды служили. Отец воевал. В общем... Семейное дело. Ребёнка, травмированного кровавой войной, не стали слушать и насильно отдали в армию. Государству нужны верные бойцы! Особенно в тяжёлые времена. — А тебе какое дело, щень?! — сжимает сигарету в руках Эдгар, совершая враждебный выпад. — Что ты сам тут забыл!? И Тик от огненной агрессии старшего сразу перепуганно вжимает голову в плечи, хватается за край кителя. Он трусливо пятиться, однако не уходит. Не может из-за просьбы майора. — Вас... Вас ищет товарищ майор... мистер Рхед. «О нет, нет, только не этот ебучий Ворон. У него ко мне постоянно только одно дело!» — Я случайно столкнулся с ним в коридоре, и он попросил помочь поискать Вас... У меня... У меня не получилось отказаться, — тараторит Тик. — Ну конечно не получилось! Сопляк! Вообще удивительно, что такой сыкун, как ты, в итоге нашёл меня! — Я просто... Я случайно... Эдгар рычит на чужое нелепое заявление, но немного расслабляется. С плеч слетает смутное, бесформенное напряжение. Рхед успокаивается. Отпускает страх внутри себя. Всё нормально же. Ничего страшного не произошло. Его просто застали врасплох, напугали, оттого Рхед и пришёл в ярость. — Всё у тебя случайно, блять, — сердито цедит сквозь стиснутые зубы Эдгар. — Кому-нибудь ляпнешь, что я здесь курю - мало не покажется, ты понял меня?! — Понял..! — пылко вскрикивает Тик, желая спрятаться от внешнего мира и больше ни с кем сегодня не контактировать. — Отставить «понял», так точно! — Так точно..! Рхед скалится и недоверчиво щурится. Он взглядом пробегается с ног до головы по сержанту, недовольно фыркая. Кто-то уже намеренно выводит подростка на эмоции. Тик не может найти себе места, почти не дышит, выжидая окончательного решения Эдгара, а тот только пуще давит. «Такой жалкий». — Свободен, — всё же бросает Рхед. И Тик чуть ли не убегает от старшего лейтенанта, пока Эдгар гневно вздыхает. Он в последний раз затягивается и тушит сигарету, которая сразу летит в сброс. Из-за камерности пространства под землёй очень эффективны мусоропроводы. «И ты тоже пошёл в задницу, Ворон. В этот раз я не собираюсь спускаться в зону отчуждения». Снова в груди пляшет тягостным грузом недобрый огонёк. Эдгар хмуро приоткрывает красную дверь и исчезает в здании. Почему-то в этот раз Тик принёс нерадостные новости. Невероятно! Неужели сегодня всё пойдёт наперекосяк? Эдгару совершенно не хочется встречаться с майором. Будь Ворон проклят.***
Угрюмый и безжизненный Эдгар сидел в большом кабинете с величавыми шкафами, переполненными книгами и документами, с такими же полками и с длинным гордым т-образным столом, за которым часто происходили различные беседы и дебаты между офицерскими составами. Да-да. Это одна из переговорных. А если быть точнее, то самая основная. Иногда причины совещаний в переговорной были серьёзны по типу всяких военных спецопераций и государственных весточек сверху, а иногда... Для чего, как бы, нужно это помещение? Чтобы хранить часть важных документов, встречать гостей и обговаривать проблемы, верно? Ну и... Бывало, что полковник собирал подчинённых для обсуждения всякой «ерунды». Видимо, себя развлечь. Спросить, как вам новые «экспозиции» в виде обычных информационных блоков, что ели на завтрак и какой сегодня день недели - было нормальной вещью для полковника. Грифф, в целом, являлся тем ещё шутником с ебанц... «Найдёт меня или нет?» Эдгар скучал, выжидая майора, крутил фуражку на пальце, рассматривал голограмму предположительной поверхности над Сафекиатом. Ничего не изменилось на самом-то деле, если не брать в расчёт уровень воды на Земле и погодные условия, приправленные наваристым соусом из жёлтых, опухших, живых мертвецов флоры и фауны. Однако всё такие же заброшенные и полуразрушенные города остались… а ещё были обнаружены совсем новые поселения выживших на поверхности людей. Удивительная новость. Хотя, изумлялся только Эдгар, когда узнал об этом. Все остальные были относительно догадливыми. Хи-хи. Вообще, подняться наверх и встретиться с жуткими условиями, кошмарными видами и, возможно, неестественно скрюченными животными с растениями, совсем не пугало Рхеда. Собственно, поэтому его брали на такую важную операцию: за стойкость и мужество. Ну и... Им было управлять легко. К тому же под землёй собственных чудищ хватает. Но так ли всё плохо? — А где Сэнди, Эдгар? — неожиданно слышится воркующий низкий мужской голос. Рхед даже не заметил, как сюда кто-то зашёл. Так ещё старший по званию... Стоит отдать честь, но фуражка не на голове. Что ж такое. «Всё-таки догадался. Как я вас всех ненавижу». — Ему нездоровится сегодня, — злобно фыркает Эдгар, поворачиваясь лицом к спрашивающему. — Поэтому остался дома. Пронизывающий взгляд жаждуще огибает персону Рхеда. И этого человека просто нельзя не узнать по его тягучему взору. Перед Эдгаром стоял непоколебимый и уравновешенный юноша со сложенными руками за спиной. Он был старше Рхеда на пять лет: имел относительно средний рост, развитым телосложением, по мнению лейтенанта, не отличался, присутствовала мелкая худоба, а некая угловатость лица делала его ещё «тоньше» в глазах других. Юноша умел легко сливаться с мраком ночи, да и вообще, сам по себе этот человек запросто мог превращаться в тень. Эдгар считал его скрытным и манерно вежливым. Стрижка бокс, брови с изломом и выбритой полоской, пышные ресницы и тёмно-карие омуты, всё время блестящие непонятными вязким интересом, хитростью и любопытством, придавали старшему какой-то внешней мягкости. Привлекательный гаденыш в форме и в чёрном плаще, прикрывающем погоны, с боевым знаком отличия. Порой из-за феминности дуракам кажется, что Ворон - «неухоженная» и «мужеподобная» женщина, но... разве судить исключительно по внешности правильно? Первое впечатление очень важно в социальной среде, и оно часто строится по физической оболочке любого объекта. Однако так важно ли вообще видеть, например, того же человека вживую и смотреть на его внешность, чтобы полноценно оценить личность? Стоит Ворону вильнуть бёдрами и заговорить, как грубое телосложение и голос выдают. А вот запах часто продолжает водить за нос, потому что не принадлежит обладателю карих глаз. Из-за характера аромата, кажется, что перед тобой омега, но это не так. Майор Бланко - альфа. И такой тонкий спиртовой запах на нём присущ только омегам, однако у каждой аромат преобладает неким собственным оттенком. Этот, например, похож на медицинский спирт… Словно вдыхаешь нашатырь, но без последствий. Как минимум Эдгару так чудится из-за синдрома. И он каждый раз готов задохнуться, когда обладатель этого запаха вырисовывается в помещении. Как Ворон с ним живёт? Он же весь теперь пахнет тем же, но не так сильно. Мерзость. Ну, знаешь ли, если бы кое-кто тоже был омегой, то имел бы запах спиртового маркера. Не нужно тут жаловаться, Эдгар. Променять такое великолепное благовоние на жжёную древесину… Ужас! Как тебе не стыдно родиться альфой? Так ещё таким бессовестным! — Вот как, — миролюбиво отвечает Ворон, несмотря на негатив Эдгара. — Не порядок, но я учту. Всякое бывает. Сам знаешь… До физиков, как обычно, не дозвониться. — Они все такие. Сгорят, а мы даже не узнаем об этом, пока городскую тревогу не забьют. — Возможно… — задумчиво откликается Бланко, а потом резко оживает. — Ой, то есть… Извиняюсь. Ляпнул не подумав. Логично, что мы не узнаем что-либо, если случится взрыв и у них не получится забить тревогу самим. От теней толку ноль. Научный центр - бомба замедленного действия. Если что-то случится, часть Сафекиата просто превратиться в зону отчуждение засчитанные секунды, а мы лишимся всего. Вряд ли последствия подземного взрыва кто-то переживёт, а восстановить за короткое время канализацию не получится, как и обнаружить новый подземный чистый водоём. Про хрупкую вентиляционную систему я вообще молчу. Большое количество электроэнергии пропадёт. Придётся эвакуироваться в деревни. И после этого Ворон делает мелкую передышку, а потом мило спрашивает: — Однако почему мы вообще об этом заговорили? К чему весь этот негатив? Люди - существа живучие… —…вымрут, если только окончательно переубивают друг друга. Да-да, — угрюмо перебивает Эдгар, — знаю. — Ахах, собственно, именно этим мы и будем заниматься на поверхности, только вот я пришёл к тебе по другому делу. И Эдгар даже не колеблется, не выражает какой-либо заинтересованности. Он-то знает, что за дело. Ворон повёрнут на грёбаных шахтах. Видимо, сегодня домой старший лейтенант вернётся, но вот завтра… послезавтра… и послепослезавтра... вряд ли. Обычно Бланко так мило обращается к нему по одной задаче, которую сам майор выполнять не хочет, а свалить эту работу на капитаншу не может из-за четырехлетнего ребёнка, остающегося тогда на несколько дней или, может быть, неделю без матери. Так не принято. — Возглавь конвой и спустись в шахты, пожалуйста. Нужно сопроводить ребят-шахтёров, ты знаешь. Ну... и снова установить контроль над заключёнными. Глубже на сто с лишним метров, под ярким и светлым городом, расположены исправительные колонии, возле которых находятся воющие шахты и территории размещения отходов. Эту жуткую часть не только Сафекиата, но и государства называют главным «живым кладбищем», в котором провинившиеся почти тонут в мусоре и лишаются зрения в темных глубинах пещер. Зона плохо обустроена, а главное: там нет хорошей защиты от... «А, знаешь, что, мудила? Ну уж нет. Сегодня я наконец скажу тебе это ебучие "нет"». — А сами? — неожиданно выдаёт Эдгар. — И почему всегда кто-то, а не Вы, товарищ майор? Мы, лейтенанты, уже все устали пахать за Вас, не находите? Страх сковывает сердце на мгновенье. Ворон, неготовый услышать отказ, тушуется, теряет землю из-под ног, однако быстро возвращает лживую беззаботность на лицо, криво улыбаясь. — Я прошу именно вас и в том числе тебя, Эдгар, — отмечает факт майор. — Поскольку уверен в ваш офицерский состав, даже больше чем в себе. Именно поэтому возлагаю на твои плечи эту трудную работу. «Ещё чего на уши мне повесишь?» — Нет. Извините, но в этот раз я отказываюсь от выполнения данного задания. Мне вообще-то хочется сегодня вернуться домой со спокойной душой. И, знаете, я чаще всего из нашего штаба за все четыре года спускаюсь в это живое кладбище, товарищ майор. — Потому что ты лучше всех справляешься с данным поручением, Эдгар. Ты альфа. Непоколебимая резкость, огненная эмоциональность и исполнительность красят тебя. Я уважаю тебя за твой нрав. — Нет. Я не хочу спускаться в шахты прямо перед подъёмом. — Ну пожалуйста, Эдгар, — ласково щебечет Бланко, смотря в чёрные глаза и пытаясь загипнотизировать Рхеда, но... майор трепещет от явного провала. Ничего не работает. — Я разве когда-нибудь не выполнял твою просьбу? — Я. Не. Пойду, и делайте, что хотите. Эта Ваша работа, а не моя. Мне Ваши премии не выдают. И внезапно Ворон зависает, понимая, что в этот раз всё-таки придется идти самому, поскольку остальные подчинённые тоже отказались. Крах. Майор и вправду не спускался в эти шахты уже года три точно, хотя за обеспечение безопасности шахтёров и в целом за работу военнослужащих, за её качество выполнения в живом кладбище ответственен он. Чертёнок даже повышение получил, ничего не делая. Жаловаться подполковнику или полковнику смысла нет. Первый пошлёт его и просто заставит отправиться в шахту, а второй посмеётся с него, поиздевается и также направит в неосвещенные и необустроенные сырые туннели с кровожадными китами, мутировавшими так безобразно, что глаз сразу хочется вырвать. Вообще они точно мутировали под действием радиации или нет? Ответ за спиной. Одну тварь, которую обозвали «левиафаном», уже благополучно убили. Чудовище, похожее на огромного морского удава, напало на людей внезапно. Собственно, за это Эдгар и получил повышение с медалью отличия. Но пока непонятно: это был один змей-кит, всполошивший научное общество и, вероятно, случайно пришедший с поверхности из океанов, или их живёт множество? Немного больше чем единица? Хм... Все надеются на лучшее, но предполагается, что тварей может быть несколько десятков по всему миру точно. Их необходимо истребить ради безопасности людей, поскольку приучить не получается. Не будет же, например, Рхед вечно спускаться в эти шахты, верно? К тому же он давно не проводил время вместе с Сэнди, а Ворон, по запаху на нём и недавнему «отпуску», который Бланко брал с собственной омегой справить половую жару второго, видимо, только и занимается тем, что трётся около пассии, воркует да песни поёт. Эдгар до сих пор помнил, как застукал женатиков за... немного неуместном и бестактном занятием на рабочем месте. А вроде как оба в старшем офицерском составе: один майор, второй подполковник! Ай-яй-яй-яй. А как вам не стыдно? Партнёр Бланко, как было выше сказано, являлся служащим, который должен понимать, что такое поведение минимум некрасивое, а максимум свинское. Собственно, и Ворон тоже. Но им, вероятно, обоим плевать, пока они остаются безнаказанными. Зато, знаете… ребёнка, например, не заделают на рабочем месте, поскольку эта омега был парнем, а значит имел очень маленький шанс забеременеть. Не уйдут довольно важные рабочие единицы. Вообще, вторичный пол подполковника являлся для многих в штабе чем-то удивительным и необычным. Омега на руководящей должности среди альф. Вот это чудеса! Неудивительно, что многие представители «сильного» мужского пола видели в подполковнике несерьёзную личность просто из-за наличия у него матки. За спиной поливали грязью, обижались и... например, хотели поставить на место. Представляли, как вгоняют и причиняют боль из-за какой-то глупой ненависти к себе. Да-да, омега в обществе альф всегда воспринимается только так. Не личность, а безмозглое тело, которое всегда должно быть красивое и сексуальное. Ну и, пожалуй, всё. Минчи тоже особенно сильно страдала от предвзятого отношения мужчин ко всему «женскому» именно на работе. Вдобавок, помимо Колетт, в штабе была ещё женщина. Женщина-альфа, представляете? Ей также доставалось от коллег, но из-за невысокой должности колкости на тему гендерных ролей больнее хлестали прапорщицу: косые взгляды прямо в лицо, агрессивные выпады, обзывательства и просто травля. Узколобых в старшем поколении водилось много, потому, собственно, негативное внимание к женщинам на «мужской» территории и к людям с нетипичными половыми характеристиками было очень пристальное. Если брать ещё пара аспектов, касающихся мира нижнего штаба, прапорщица и подполковник являлись товарищами по бутылке, а их яркие концерты обычно заканчивались фееричным хаосом… Этим приятели больше приковывали к себе злые, жадные взгляды общества. Не такие, как все. В последнее время Эдгар стал всё чаще натыкаться на людей-«наоборот» - интерсекс-персон... Точнее сталкиваться с самой распространённой нетипичной вариации пола в нынешних реалиях: мужчина-омега и женщина-альфа. Как они живут и кто они такие? Немыслимое нечто для необразованных и глупых, «уроды» природы. Но это не всё. У данных вариаций имеются ещё и подтипы. К примеру, мужчина-омега может родиться с видоизменённым пенисом, нужным исключительно для защиты клитора и уретры, осуществляющей мочеиспускания, и влагалищем с маткой для рождения потомства, а может появиться на свет и без полового члена (значит с другим расположением клитора и уретры), но с придатками яичек, тазом по мужскому типу и всё с той же маткой. Бывает, что есть матка и нет влагалище. В таком случае все менструальные выделения, если они имеются, выходят из организма через член. Может родиться человек с абсолютно типичной мужской анатомией, однако иметь спиртовой запах. Это лотерея! И она касается женщин-альф тоже. Все они разные. Наш пол не складывается исключительно по гениталиям. Он - спектр, состоящий из множества критериев и нюансов. В основном, Рхеду встречались подростки, которые не подверглись калечащей операции по корректировке пола… Всё-таки капельку лёгкой степени излучения поменяло соотношение рождаемости интерсекс и не только. Но... Давайте начистоту. Разве это не странно? Полубаба, полумужик? Или, ой, ужас, вообще нечто непонятное?! Нет ничего плохого в том, что интерсекс родились человеком с отличными от типичных половыми органами. Это норма для ИХ организма. Природа-фантазёрка часто витает в облаках, делает, что душе угодно, не думая о последствиях. Она не может контролировать всё. Тем более маленьких, прозорливых людей! Обеспечивать всем типичный стабильный ритм здоровья сложно, поэтому иногда природа забывается, а гнилое человеческое общество корыстно пользуется её шалостями: пытается засунуть выделяющихся персон в социальный ограниченный бинарный мир. Что естественное, то небезобразное, но всё непохожее на шаблон - злое и неправильное. Особенно после ядерной войны. Но некоторые люди действительно изменились из-за воздействия радиации. Страшно представить, какие дети могут рождаться под землёй… Пороков стало больше, но... чтобы чадо родилось, например, с тремя ногами или редким синдромом, мутировавшим в новый недуг? Ещё не было такого случая. Байки. Всего-то во всём мире зарегистрировано четыре интересные аномалии из-за влияния радиации на мать. Даже не в определенной стране. А таких подземных городов много. И всего выживших на Земле, в её недрах, насчитывается примерно миллиард. Очень большая цифра, не находите? Кто-то что-то не договаривает… Просто невозможно физически за такой срок, три года, отстроить и… Ладно. Я молчу. Примерно такое же количество людей улетело. А промежуток (тоже вовсе не маленький) двух этих конфликтующих сторон бродит по поверхности и выживает по-настоящему, не зная, куда себя деть уже как десять лет. Позитивно. — Ну, хорошо, — мирится Ворон, уже недружелюбно взирая на Эдгара. Его тон становится строже. — Сходи к Минчи. Помоги ей встретить новобранцев. «Угараешь?» — Хорошо, — как можно спокойно отзывается Эдгар, пытаясь скрыть собственное недовольство из-за новой просьбы. — Мы друг друга услышали. — Ага... И ещё, Рхед... Когда ты сталкиваешься со старшим по званию, будь добр приветствовать его. «Ебать, какие мы важные вдруг стали». — Так точно. И мрачный майор разворачивается, выходит из переговорной, оставляя подчинённого одного продолжать тухнуть в ней. Ворон впервые сегодня нарвался на отказ от Эдгара, оттого так больно и злобно. Обычно лейтенант соглашался спуститься, молча скрипел зубами. А сегодня Эдгар всё-таки сказал пресловутое нет. Вот же… Что теперь делать Бланко? «Я не хочу видеть её».***
Стоит Рхеду зайти в огромный свободный, поскольку вся техника находилась в вечной боевой готовности, ангар, лишающий чувство безопасности из-за высокого потолка и пустоты, как лейтенант привлекает на себя десятки различных взглядов встревоженных подростков. Эдгару плевать на юнцов, потому игнорирует всё это пристальное внимание… Точнее почти всё. Властные взоры Минчи и Уокера не заметить довольно-таки сложно. И пасмурный Эдгар не спеша приближался к ним, ощущая на себе неприятное для него чужой гнёт. Огонь по-новому мерзко вспыхнул. Шаг за шагом отбивался в голове. Чем ближе - тем хуже. Это противное чувство отвращения к себе уже медленно ползло по спине Рхеда, сводило с ума. Хотелось рвать и метать самого себя. Ранним утром он и вправду сказал глупость, а теперь тотчас же начал сожалеть о сказанном. Отец Ворона не заслуживает пули в лоб из-за сумасшествия. — Чё припёрся? — тут же резко выдаёт Базз, стоит подчинённому подойти к ним. Голос у него феминный, не сломался в пубертатном возрасте. — Заняться нечем? Эдгару в нос сразу же ударяет кошмарный для него запах нашатыря. Рхед ненавидит за это омег. Он, в принципе, весь спирт не переносит. «Хочу к Сэнди…» Подполковник Уокер был высоким. Может, разница у него с Эдгаром точно имелась, но на глаз казалось, что военные обладали одинаковым ростом… Хотя из-за массивности, передавшейся ему от пухленькой матери-омеги, Базз всё же, по мнению других, был выше. Каштановые с выбритыми висками короткие волосы были убраны в маленький хвост, зелёные зоркие глаза сжигали всё самообладание в Эдгаре, принуждая альфу в данный момент мысленно желать самому себе смерти. Грубое лицо походило отдалённо на квадрат, а дугообразные брови делали его более выразительным. Сегодня Базз был в полевой военной форме. Камуфляжная расцветка на фоне кителя Колетт выделялась. Но даже так она отличалась от строгого уставного варианта. Форма выглядела немного неполной… Верх, как положено, был чёрный с погонами в виде двух крыльев на каждом плече, но вот низ… Он представлял собой тёмно-зеленый камуфляж. Эти тактические брюки не относились к нынешней военной форме. Да и были они точно не Базза, поскольку в тёмно-зеленом ходили солдаты на поверхности во время третьей мировой войны. Как минимум Эдгар видел их только в такой расцветке. А ещё Рхед знал, что Уокер воевать в первую волну не пошёл. Омегу оставили в запасе. Однако верно служить Отечеству вынудили. Штаны принадлежали покойному отцу Базза. Государство наградило его посмертно званием почётного солдата, как и многих оставшихся на поверхности. Собственно, из-за отца Уокер в тридцать один, совсем недавно, стал подполковником. И, знаете, вышестоящие не прогадали с ним. Хотя... по такой логике тогда и Ворону светило это звание и даже выше. Весь род Бланко состоял из военных, и после второй мировой они были крайне уважаемыми людьми, однако государство ценило личностей, которые покорно их слушались. Бланко же отнюдь не были покладистыми, а порой даже мешали. — Меня сюда отправил Ворон… Эдгар забывает отдать честь и Баззу, оттого тот хмурится, но ничего пока не говорит. Ему всё равно, в отличие от Бланко, но иногда это бывает очень важно. Например, при других людях. — И ему заняться нечем? «Что значит... и ему?» Эдгар неловко разводит руками, не зная, что отвечать, и устремляет смущённый взгляд в пол. Между офицерами возникает безмолвие, которое сопровождается шушуканьем на фоне. Целая куча молодых людей, не поступившие в военные академии, а сразу направившиеся в армию, шептались. — Сперва товарищ майор хотел отправить меня в шахты, — вдруг оправдывается Рхед, поскольку чужое грозное молчание он не выносит. — Однако передумал и ушёл, сказав, чтобы я помог Минчи. — Ну чё - прикольно, — небрежно кидает Базз, равнодушно закатывая глаза. — А ты здесь нахуй не сдался, знаешь ли. И что теперь будем делать? Песни петь да танцевать? «Вот же ты петух, Ворон. Я ненавижу тебя…» Эдгар неуверенно открывает рот, чтобы что-либо ответить, как ему не дают и шанса. — Да ладно тебе, Уокер, — с пылким задором присоединяется к разговору Колетт, прекращая строить из себя льдышку и зачем-то пытаясь спасти Эдгара от съедения самого себя. — Человек явно сам не знает, зачем его сюда направили. Не серчай! «А ты куда, блять, лезешь?» Базз зло фыркает на слова знакомой и важно скрещивает руки на груди. На безымянном пальце правой руки у него сверкает золотое кольцо. Точно такое же имеется и у Ворона. И у Колетт, по правде, тоже, но видом оно, конечно же, совсем другое. Да и серебряное. — Виноват здесь только Ворон, — уже как-то хитро дополняет она. — Да этот... заебал меня в последнее время, — раздражённо откликается Базз. — Но в этот раз, на удивление, у него хоть совесть проснулась, раз он передумал отправлять Рхеда в ебаное очко со змеями и, наконец, снова решил появиться перед папашей. Только вот с какой фиги Эдгар нужен тебе здесь? Он вообще в своём уме или нет? Сюда бы сержа какого-нибудь, а не старлея. К тому же к нам скоро должна явиться проверка с верхнего штаба, а Ворон витает в облаках. — Раз прислал, то значит надо, — с хихиканьем говорит Колетт. — Я найду ему работу, не беспокойся. — Валяй. Делай с ним, что хочешь. Мне всё равно похуй на долбоёбов. «А мне, знаешь ли, нет». — А ещё запомни, Рхед, старшим принято отдавать честь при встрече, а не стоять как истукан и лупиться своими зенками в ручки ни мэ, ни бэ. Напоследок Уокер враждебно хмыкает, демонстративно срывает с Эдгара фуражку и бросает её на бетонный стылый пол, наступая тяжёлым ботинком на бедный головной убор, а потом как ни в чём не бывало плавно удаляется из ангара, оставляя капитаншу и пристыженного старшего лейтенанта наедине с будущими солдатами. Рхед готов провалиться сейчас под землю. Ребята же в строю до самого входа также провожают Базза, но уже активнее: удивлёнными, любопытными и долгими взорами. И стоит подполковнику благополучно покинуть подчинённых, как смеющаяся до этого Колетт сразу становится серьёзной. Её лживая улыбка пропадает с лица, а сама она супится, скрещивая руки на груди, и уже презрительно смотрит собственным одним неестественно карминовым глазом на Рхеда. Это вызывает у Эдгара больше непонятного гнева, хотя несколько жалких мгновений назад он был готов биться об стену от неимоверного стыда. — Я тебя не… — По команде, — грозно выкрикивает Колетт, тем самым перебивает альфу, медленно поворачиваясь к юнцам, — становись! И сразу десятки подростков расформировываются из кучек в достаточно длинный ровный ряд. Выстраиваются чётко, насколько это возможно с хромой дисциплиной новеньких. Эдгару ничего не остаётся, как заткнуться, поднять помятую фуражку и опустить злобный взгляд в бетон. Слава богу, что он не начинал собственную военную карьеру сразу в армии, а пошёл учиться. Эдгар так благодарен матери. Ему не хотелось бы, рыдая от злости, драить туалеты. В академии отношение к будущим воякам лояльнее. Сейчас Колетт их встретит… Ух, как их поприветствует. Мало не покажется, если чуть что. — Равняйсь! И опять же все слушаются Колетт. Подростки выравниваются, поворачивают голову направо, а капитанша в этот раз не спешит давать следующую команду, внимательно изучая людей в строю. Всех касается тщательная проверка. — Отставить. Видимо, Минчи что-то не понравилось. Ну, или точнее кто-то и его выполнение команды. — Равняйсь! Опять то же самое. Ничего не меняется, и Эдгар уверен, что и сейчас будет произнесена пресловутая команда отме… — Отставить. «Совсем неудивительно», — хмуро думает Рхед, поправляя фуражку. Колетт изнурённо вздыхает, гладит китель и снова произносит одну из команд, но ей опять-таки ничего не нравится. Всё отвратительно. — Отставить, — уже крайне недовольно бросает она, чем пугает рядовых. В ангаре вдруг стелется мёртвенная тишина, которая сильнее напрягает юные головы. Тяготит плечи. Минчи больше не командует. Она с неприкрытым отвращением поочередно рассматривает всех новобранцев, морально угнетая детей и заставляя думать, что виноваты они. Вот именно они: я, это моя вина, ошибка одного человека, а не всех здесь. — Я сегодня не в самом лучшем распоряжении духа, — после давящей паузы хладнокровно сообщает им Колетт, — и терпеть ваши проебы по неопытности или похуизму не собираюсь. Либо вы сейчас правильно выполняете команду, либо я выпорю армейским ремнём провинившегося, заставив предварительно раздеться полностью. Обнадеживающе. Заряжает на нужный настрой. Сразу «отдавать долг» Отечеству очень захотелось… Хотя многих не спрашивали. Годен - иди. Не годен… Ну, жизнь в столице для тебя заканчивается. Отправляйся на сельхозработы в деревни и живи там в нищете, побираясь. Без нормальной техники, оборудования, жилища, транспорта, вентиляции, канализации и электричества. Либо переезжай в соседние города, но и там худо живётся. Ничего не поделаешь. Военное время и диктатуру ещё никто не отменял. Собственно, желаешь ли ты детей или нет, тоже обычно не спрашивают, если являешься омегой или женщиной-бетой. Психологически государством тут ущемляются все. Физически же оно предоставляет многое для жизни, а уже от самих людей зависит, какая она будет… Точнее от возможной выживаемой выгоды для Отечества из них, умений и здоровья. Некоторые живут в столице, даже не обладая хорошим физическим состоянием. Власти найдут, как использовать больного и хилого человека в собственных целях, если он чем-либо одарён. Двух же сирот сделали физиками-ядерщиками, а один из них инвалид. — Вы теперь не дома, а я вам тут не ваша мамаша. Если сказали сделать - выполняйте. «Да уж…» — Равняйсь! И после этого приказа Колетт опять пытливо рассматривает бедных юнцов, пока те внутри не знают, куда себя деть. Кажется, их пытают, однако это ещё цветочки. А главное: все они теперь безлики для офицеров. Пустышки. Перед капитаншей и старшем лейтенантом стояли и парни, и девушки, и всем было по семнадцать или восемнадцать лет, но не младше. Меньше не берут. И во время войны они являлись детсадовцами, которые либо забыли все те ужасы, поскольку психика предпочла стереть всё из памяти, либо жуткие воспоминания о тех страшных минувших днях всё ещё досконально воспроизводились у них в голове. Эта трагедия не обошла никого стороной, как и прошлые мировые побоища. Да и, собственно, взрослые были точно такими же травмированными детьми. И их психика также по-разному реагировала на психологические травмы. Да и на жизнь под землёй тоже… — Смирно, — грубо кидает Минчи. — И полгода не прошло. «Ох, боже, неужели Святая Колетт так быстро пощадила бедных смертных? Не может быть!» — Ну-ка… Иди сюда, — произносит она, смотря на довольно щуплого (как и все остальные новобранцы, по правде говоря) русого парнишку, который заметно опешил и побледнел от такого поворота событий. Руки вспотели, а ноги подкосились. Неужели он виноват? — Да, ты. Подойди. И белый от сильного волнения мальчишка выходит из строя, неловко подходя к капитанше. Колетт же холодно указывает ему расположиться рядом, расслабиться и не париться. Страшиться ему и вправду нечего. Убивать паренька точно не станут. «Минчи, разве это твоя тактика - публично унижать? Уокер понятное дело, но ты… Стоп. Или где-то здесь подвох?» Теперь, после этих странных манипуляций беты, они втроём стоят, лицезреют несчастных ребят напротив, хотя… Только один человек в этом проклятом ангаре спокоен, уравновешен. В Эдгаре тоже просыпается крохотное переживание из-за странного тревожного предчувствия. Языки пламени принимаются судорожно подрагивать. Чего хочет добиться Колетт? — Итак, начнём, — уже как-то странно усмехается она себе под нос, а потом неожиданно для всех приветственно разводит руки и выпрямляется. — Я очень рада видеть всех вас здесь в самом ясном здравии. Вы - большие молодцы! В наши крайне тяжёлые времена очень важно быть готовым постоять за собственную жизнь, семью и Родину. Никогда не знаешь, что случится. И пойти служить, как и пойти учиться в военные высшие учебные заведения - довольно сильное и волевое решение. Я надеюсь, каждый из вас достигнет высот в этом деле. Диссонанс происходит в головах подростков. Лучезарное пожелание и дружелюбная речь сразу заставляют многих потеряться на месте, переглянуться меж собой. Что за? А всё просто. Колетт пропитана чудаковатой ложью и грязной игрой. Эдгар это знает, и его совершенно не удивляет такая резкая смена настроения подруги. Он, на самом-то деле, даже ждал её. Так спокойнее. — А теперь перейдем к сути нашего здесь с вами сбора. Вы уже, наверное, познакомились с нашей воинской частью и повстречали всяких разных здешних обитателей, — непринужденно продолжает бета. — Меня зовут Колетт. Колетт Минчи, приятно познакомиться! Я капитан этой части. Тот, кто к нам заходил - подполковник. Базз Уокер. А по правую руку от меня стоит старший лейтенант - Эдгар Рхед. Та ещё грозовая туча. Милый, скажи пара ласковых! Альфа на данное представление его персоны корчится. Отвращение залезает в лёгкие. Такое обращение к Эдгару вызывает у старшего лейтенанта одно недовольство. Он в очередной раз фыркает, но... — Мне тоже приятно познакомиться с вами, — угрюмо роняет Рхед. — И на вашем месте я бы не слушал эту сумасшедшую. Бегите отсюда. Эдгара страстно и стремительно бьют под дых, отчего он теряется в пространстве, давится воздухом, с мучением сгибаясь. Боль искрами проносится в чёрных глазах. Тяжело. Рхед прекрасно понимал, что так и будет, но думал, что в этот раз точно успеет уклониться. Хотя от капитанши в принципе сложно увернуться. Колетт очень быстрая в собственных движениях и манёврах, поэтому у Эдгара снова не получилось избежать удара… И это очень больно. Всё тело прошибает режущая ненависть насквозь. Вообще, он удивлён, насколько Минчи легко заваливает любого противника, чисто опираясь на высокую скорость в бою. И не одна она. Эдгар помнит, как подруга столкнулась в тренировочной рукопашной битве с Вороном, который точно так же отнимает победу у противника не силой одного удара, а ловкостью и количеством стремительных выпадов. Было то ещё зрелище. Но Колетт проиграла. Бланко влёт раскусил бету, что до этого ни у кого не получалось. Ворон является любителем давить на соперника не только физически, но и психологически, используя сильные стороны оппонента против него же. И, никто не мог вообразить, что, оказывается, Минчи игнорирует картинку перед собой. Она больше полагается на слух. И Бланко создал неблагоприятную ситуацию для противницы - беспорядочный шум, сбивавший с толку капитаншу. Всё. Колетт сразу же растерялась и собраться, сосредоточившись уже на зрительной информации, не могла. — Эдгар шутит, и шутки у него… Ой, какие несмешные, — ласково отзывается после «дружеского» удара она. — Я не шутил, — страдальчески хрипит бедняга Эдгар, глядит на взволнованных таким выпадом детей. «Сучка…» — Конечно-конечно, — всё так же с дьявольской миловидностью хихикает Колетт. — Думаю, мы продолжим далее. В казарме вам должны были рассказать, как вы будете жить, поэтому разглагольствовать про это я не стану. Логично, что парни и девушки будут жить и служить раздельно, как и альфы с омегами. Тут и дураку это понятно. Разделение по полу закреплено на законодательном уровне для безопасности общественности. Сейчас же их собрали вместе показать местность и познакомиться с ней. — И в завершении этого дня знакомств с новой жизнью вы должны выполнить одно маленькое и простенькое поручение. Все через это проходят. «Так… Нет… Только не говори, что…» — Нужно от и до отдраить этот ангар! У Рхеда от этого заявления аж глаза округляются, физическая боль мигом проходит, а он сам потрясённо торопеет. Внутри всё останавливается. Время словно замедляется. И огонь... Он ревёт, бьётся в клетке, желая убежать. Предчувствие оправдало себя. — И молодой человек слева от меня за главного. В его подчинении и Эдгар! — Нет, Минчи, ты не посмеешь! — внезапно жалобно восклицает Рхед, готовый кидаться в ноги подруге. — Это адская работа на весь оставшийся день! — Ничего не знаю. Ничего не слышу. И ничего не вижу. Пожелаю вам лишь удачи! — Минчи, умоляю тебя… Не оставляй меня здесь! Я не хочу! — Если я услышу жалобы от него, — объявляет Колетт и указывает на русого мальчишку, которого подозвала, — пинайте на себя. Эдгар, тебя тоже это касается. — Нееет! Минчи, прошу... Но Минчи опять-таки только хихикает, подмигивает коллеге и довольная собой уходит, оставляя растерянных новобранцев и мечущегося на месте Рхеда одних. Мойка ангара - настоящая пытка, которая растянется на весь день и часть следующего. И Эдгар совсем не хочет страдать, потому в душе из-за этого всего неприятно трепещет сердце. Какой-то огненный шторм бушует внутри. Эдгар желает отдохнуть, а его то в шахты отправляют, то ангар чистить приказывают. Жизнь несправедлива, однако… Что поделать? Без трудностей никуда. — Я ненавижу, блять, этот ебучий мир! Гори, нахуй, синем пламенем в аду! Забыл? Он уже давно сгорел, Эдгар.***
Отдых. Такой важный и нужный всем покой, который очень часто проходит быстро и незаметно для всех. Сладкая нега, расслабление и беззаботность. Лежишь себе в тёплой постели, сытый и помытый, и блаженно нежишься с любимым человеком... М... Но иногда отдых даже не достигает личность, физического тела, поскольку во время, отведенное отдыху, человек всё равно продолжает болезненно работать по различным на то причинам. Чаще всего они психологические, но порой бывает наоборот. И Эдгар просто не любил тратить собственное свободное время на какие-либо трудовые обязанности и дела, в отличие от Сэнди, готового работать до упаду. «Я ненавижу тебя, Минчи». Ночь. На часах показывалось полпервого, а потрёпанный и изнурённый Эдгар только вернулся в главный корпус после мойки ангара. Его рабочий день давно закончился, если смотреть на трудовой договор, однако вот он, в главном корпусе, пришёл забрать бытовую забытую им вещицу и проверить собственный кабинет на наличие новых документов на столе. Одним словом… Тоже своеобразно достаёт. Только вот Эдгар вряд ли сейчас сядет за бумаги, если они всё-таки появились там. Рхед частенько мог возвращаться домой ночью, как и забывшийся в себе Сэнди. Просто один это принимает со спокойной душой, а второму очень сложно смириться с тем, что он отпахал ещё несколько часов за бесплатно. Ну, правда. Как-то нечестно. Меняйте трудовой договор и доплачивайте, коли даёте дела, которые точно потребуют слишком много сил и времени. Их же все поголовно нельзя за официально отведённые рабочие часы довести до конца к заветной дате, к которой должна быть выполнена задача. Адские дедлайны слишком душат. «Почему мы всё ещё с тобой друзья?! Бред какой-то… Не друг ты мне вовсе, а самый настоящий враг». Внимательно осмотревшись в собственном кабинете и всё-таки обнаружив новые бумажки, явно заботливо оставленные Вороном, Эдгар выходит в коридор и намеревается отправляться домой, пока ничтожное и на всю страну единственное метро ещё работает, как неожиданно для себя сталкивается с Леоном. Любопытно. — А ты что тут делаешь? — ошарашенно интересуется Рхед, обращаясь к приближающемуся учёному, который точно так же замечает знакомого. Одежда на нём всегда была относительно строгая и офисная: плащ, иногда вместо него пиджак, какая-нибудь белая или голубая рубашка, галстук и чёрные брюки. Всё однообразно, скромно и прилично. Классика, как говорится. И сейчас Леон был одет точно так же: серый плащ, белая рубашонка и тёмные брюки. Имелось ещё пара аксессуаров в виде очков, которые на самом деле не являлись украшением, и часов. Сам же по себе учёный выглядел немного странновато. У него довольно маленький рост (меньше даже Сэнди, а тот для Рхеда уже довольно низкий), смугловатая кожа, тёмно-русые, уже, по правде, в корне седоватые волосы, а ещё чёлка на пол-лица, что зачесывалась назад и крепилась невидимкой на рабочем месте. Выделяли на фоне других Литтлфута врождённая мутация в виде шести пальцев на одной руке, протез вместо второй верхней конечности и такие же необычные голубые глаза… В одном из небесных омутов плавал двойной дефектный зрачок в виде восьмёрки или песочных часов, ну и… Всё? Все внешние огрехи закончились. Внутренние лучше даже не упоминать. Последствия лучевой болезни крайне непредсказуемые. — Да так, — пусто и серьёзно роняет Леон, всё-таки останавливаясь около Эдгара. — Нечем заняться. Вот, гуляю у вас. Отдыхаю. — А… Да? — продолжает растерянно отзываться Рхед, а потом зависает, понимая, что он снова повёлся. Он опять поверил этому вечно расчётливому и безразличному виду знакомого. На деле же физик тот ещё… грустный клоун. — Твою мать, Леон. — Может быть, твою? — всё так же деловито спрашивает знакомый и складывает руки на груди, словно обнимая себя. — Кстати, видел её недавно. Элизабет так поседела… Представляю, что будет со мной, если хотя бы доживу до тридцати. Да. Леону сейчас всего двадцать семь, а он уже думает о собственной скорой смерти. Иронично, но оправданно. Ему осталось совсем немного отжить в этом бренном мире. Радиация состарила его на лет пятнадцать, а то и больше. Она искалечила когда-то давно подростка, подарив букет болезней и инвалидность второй степени. Немудрено, что Леон просыпается и каждый раз думает, почему лёгкие продолжают исправно работать. Пора бы уже умирать. — Ты чё… ебал мою мать? — снова ведётся на чужую серьёзность Эдгар, а затем раздражённо трёт переносицу и устало выдыхает: Блять. — Ну, конечно, ебал. Я бы даже сказал, что нежно потрахивал, поскольку, ну, сам понимаешь. Сентиментальности любви, сердечные порывы и все дела, да и здоровье ещё как позволяет: эксперименты с темпом. Никакой импотенцией с бесплодием я же не страдаю. Либидо повышенное. Трахаться так и хочется, а времени у меня свободного слишком много. Вот, хожу по женщинам. Гуляю. Отдыхаю. — Так, стоп. Прекрати стебаться надо мной и нести чушь. Вернёмся к первоначальному вопросу. Что ты тут делаешь? Так ещё и ночью… — Да я заходил к вашему полкану. Так… покумекать и отдать заключения лабораторных исследовательских работ, которые Байрон, этот старый пердун, попросил меня передать. Видите ли, я хорошо знаком с военными, чёрт бы его побрал, и младшие в проекте не годятся. Он измученно закатывает глаза и потом выдыхает, тускнея засчитанные мгновенья. Вся мнимая серьёзность пропадает. Больной и дефектный голубой омут «залипает», а сам Леон превращается в безвольную куклу, которая кашляет. Её клинит, будто неисправный механизм. Эдгара это совсем не изумляет, отталкивает или страшит. Он знает Леона года два, да и на улицах порой таких заедающих много. Привык. К тому же во время войны на поверхности было хуже. Сильно пострадавшие становились настоящими ходячими мертвецами и бегающими по пустоши обугленными зомби, если, конечно, в тени не превращались или не умирали. — Из-за него я так сегодня устал, — сообщает Леон. — Сэнди не было, и вся работа была на мне, а он обычно берёт некоторые и мои обязанности, чтобы я возвращался домой ещё раньше, чем положено. Ещё и эта Поко... «Неудивительно, задохлик». — О, кстати. У меня для тебя есть кое-что интересное. — Что ещё? Леон через силу усмехается, понимая, что смог так легко заинтриговать друга, и с едкой вялой улыбкой лезет в карман плаща. У Эдгара захватывает дух, когда он видит в механической конечности листочек с наклейками. Рхед их обожает. Готов душу продать ради блестящих картинок, лишь бы заполучить себе новые наклейки. Цветочки, пони, феечки, котята - на всё Эдгар охотится. Ничего милого не пройдёт мимо него. Коллекционирование вносит в рутинную скучную жизнь Рхеда ярких красок, на самом-то деле. — Откуда у тебя, чёрт возьми, они?! — с удивлением радуется Эдгар, смотря на щенят с «патологически» выпученными жалостливыми глазками и в блестящих юбках. — Девочка в метро случайно оставила. Я хотел вернуть, но, к сожалению, она уже потерялась в толпе с матерью. И Леон смотрит на наклейки, немного смущаясь. Что-то в них точно не так. — Они, конечно, выглядит, будто у них сейчас глаза вывалятся из орбит от внутренних страшных мук, но... чем бы дитя ни тешилось. — Отдай мне! — Да я, собственно, и собирался, — разбито хихикает Леон. Детский восторг накрывает с головой. Эдгар выхватывает у учёного наклейки и сразу счастливо прячет их у себя в кителе. Мигом настроение меняется в лучшую сторону. Тепло становится на душе, хочется улыбаться. Словно с ангаром сегодня никто и не сталкивался. — Хей, тогда, может, тебе помочь добраться до дома? — любезно спрашивает Эдгар. — Ты выглядишь убитым, а мне вовсе не трудно. — Ох? Да, давай… Буду примерно благодарен. Метро закрывается через двадцать пять минут. Надо успеть. Леон неловко обвивает сунутую ему руку, опираясь на товарища, которому дышит фактически в грудь из-за немаленькой разницы в росте. Эдгар довольно хмыкает, неспешно двигается вперёд и принуждает Литтлфута также зашевелиться. Они медленно идут по этим длинным, уже пустым из-за времени суток коридорам штаба: проходят мимо кабинетов, зелёной большой растительности в горшках, причудливых картин с различными животными и информационных блоков, соответственно. Миролюбивая тишина погружает друзей в состояние покоя. Они хоть и устали, но в данный момент ощущают себя хорошо. Так странно. Проходя мимо, Эдгар всё время задумывается над необычными сценами на холстах и над агрессивными патриотическими текстами. Однажды он, рассматривая один информационный блок, в котором для него виднелся какой-то подвох, не заметил, как к нему подошёл Грифф и напрочь сломал восприятия этого мира тогда ещё лейтенанта. Человек этот, полковник их части, рыжая усатая бестия, был странным сам по себе, однако не просто так находился на важной и высокой должности. — Ты в блоке сейчас дырку сделаешь, если продолжишь прожигать любопытным взглядом бедный текст, — сказал в ту пору Эдгару Грифф, тем самым напугав только пришедшего работать к ним после учёбы молодого парня. — Чего ты тут ищешь? Рхед заметно замялся и потерялся на месте, однако старший продолжил допытывать бедолагу, понимая, что действует на нервы. — Что молчишь-то, м? Испугался? — с ухмылкой спрашивал Грифф. — Боже, я ж не кусаюсь, ей-богу. Не майор Уокер. — Ну… Эм, хах… Кто вас знает. — Ищешь-то чего? — не отставал полковник. Эдгар тогда снова заметно занервничал, однако всё-таки честно выдал, что было на уме и вертелось на языке. Грифф странно располагал к себе. — Ну… Просто интересно… Тексты, а особенно картины, такие необычные и вызывающие. Они точно не должны были висеть в военном штабе. Вам не кажется, что тут можно найти что-то между строк? И от проницательного вопроса Гольдберг замер. Он выпучил карие глаза, не верил собственному слуху. Никто из смущённых картинами обычно не подавал виду, что их заинтересовали странные экспозиции. Однако полковник быстро оклемался и спрятал изумление за маской насмешливой пустоты. Задумался на совсем немного, а потом снова в несерьёзной манере произнёс: — Ты прав. Некоторые прописные буквы тому подтверждение. Тогда уже опешил Эдгар, но не успел ничего спросить более. Грифф откланялся, мол, пора идти, и испарился, оставив лейтенанта одного с необычной тайной, которую хотелось раскрыть. И это частично получилось. Теперь уже старший лейтенант прекрасно понимал смысл шести странных картин с животными и преимущественно огнём и смысл шести информационных блоков. На первом холсте были изображены два яростно сражающихся между собой крокодила, а в центре, на заднем плане, в вязкой и липкой мгле сидел величественный золотой тигр и смотрел с пылающими глазами на разворачивающуюся перед ним битву, утопая в темени и сгорая дотла. «Он сражался, зная, что поражение уже стоит у него за спиной», — гласили также заглавные буквы первого информационного блока. И вправду. Эдгар знает, что мать Базза, довольно скверная характером женщина по мнению большинства, улетела, а не спустилась под землю. Отец же подполковника погиб, добровольно оставшись на поверхности ради выполнения последнего приказа… Если говорить коротко: кошмарный нрав матери передался сыну, сколько бы он не противился. Это, наверное, одна из немногих загадок, которую Эдгар предельно ясно раскусил и понял за годы службы тут. Все остальные тайны более или менее покрыты могильным мраком для него и всё ещё полностью не разгаданы. Либо же он отказывается с ними поближе познакомиться… Второй холст был менее динамичным, цветным и агрессивным нежели первый. Эти два полотна сильно разнились. Вторая картина обладала лишь тремя красками: серыми, чёрными и белыми. И на ней изображалось уже четыре зверя: бык, тёмный волк и две такие же чёрно-угольные птицы. Вороны. Волк со свернутой головой и с тигриным хвостом в зубах сидел в левом углу около чёрного пера, нелепо прячась в негустой траве, одна птица, горящая в белом огне, в правом, а бык и второй пернатый предвестник бед находились по центру и были написаны в виде военных гербов, над которыми располагались три собачьи морды. Не цербер, хотя похоже. «Он хотел быть любимым, зная, что ненависть уже его избранница», — ведала вторая информационная табличка. Эдгар, честно, так и не понял, как эти две детали между собой соединяются, однако осознавал, кому принадлежит это произведение искусства. На третьем холсте в середине багряного огненного пеклам, расправив подпаленные крылья, горела живьём белоснежная голубоглазая голубка, из грудки которой прорывалась такая же белая красноглазая змея. Одна из глазниц птицы пылала золотистым пламенем, а оперенье было испачкано алой кровью. Эта картина всегда пугала и отталкивала Рхеда из-за происходящего на ней, а надпись, составленная из букв третьего блока, говорила: «Она убивала со звонким смехом, зная, что после будет горько плакать». Эдгар понимал, почему полотно такое красивое и живое и одновременно безобразное и устрашающее. Оно двуликое, как и хозяйка, стоявшая за ним. На четвёртом холсте так же, как и на первом, имелось трое животных: черный кот с белой мордочкой и простреленной головой, зайчиха и зайчонок. Эта картина была единственной, что демонстрировала «умиротворённую сцену отдыха», зелёный густой лес, спокойные цвета и объединенную семью, только вот лица зверей говорили сами за себя. Кот безжизненно лежал на траве с выпущенными когтями, обвивая хвостом длинноухих, обнимающихся друг с другом. Глаза его горели мёртвым пламенем, а из неестественно приоткрытой пасти и простреленного лба текла кровь. Белая зайчиха же в военной форме и с винтовкой наперевес пронизывающе смотрела вперёд, и взгляд будто сходил с полотна… Она «кричала» о помощи, обнимая чёрного зайчонка, который с сильным страхом смотрел на мать и жалобно плакал. «Когда-нибудь ты узнаешь, что нужно уничтожить в себе, чтобы зажить счастливо». Эдгар, когда собрал это послание, обращающиеся к нему, сильно удивился. Сейчас же он считает это полной чушью. Грифф, старый безумец, просто заигрался. Это он составлял тексты и заказывал картины для собственных очередных потех. Чушь - бессмысленное существование всего. Мерзко, не правда ли, Эдгар? На пятом и шестом холсте было написано по двое зверей, а сами они преобладали серыми цветами. И там, и там почему-то изображались чёрный, словно ночь, кот и ящерица, однако сюжетные сцены и получившиеся надписи различались друг от друга. Пятая неприятная картина показывала, где рептилию придавило горящим камнем, отчего она собственноручно лишила себя хвоста, пока с круглыми от потрясения и мокрыми от страха глазами кот смотрел на чудовищное зрелище. В его груди неистово трепетало сердце, а ящерица будто без капли сожаления продолжала отрывать себе конечность, чтобы спастись. И, знаете… Жутко притягательно. Не каждый сможет совершить что-то такое. Нет, серьёзно. Вы, наверное, сами это понимаете. Для такого поступка нужны нравственная выдержка и огромная сила воли. Причинить себе боль, чтобы сохранить жизнь ближнему… «Он делал это, зная, что их будет ждать светлое будущее после кошмара наяву». Когда-то Эдгар даже не знал, как это комментировать. Эти два полотна вселяли в душу разрушающую безысходность и в то же время дарили слепую тёплую надежду на лучшее. А ещё самое главное - неизвестность страшила. К кому относились данные картины? Этого Эдгар долго не понимал. Но, познакомившись с Колетт, с которой они вместе потом совсем неожиданно столкнулись с Леоном, а тот в свою очередь случайно свёл Эдгара и Сэнди, поскольку он представил их друг другу, Рхед многое осознал. Как-то странно и резко двое разных альф стало ближе. Они принялись проводить вместе практически всё собственное свободное время. Для остальных это показалось отнюдь не «традиционно», из-за чего возник и пошёл мерзкий слушок о недружеских отношениях между знакомыми, и юноши внезапно, несмотря на такую неприятность, наоборот, сделали вместе шаг вперёд. Тогда Эдгар многое узнал от Сэнди, и две оставшиеся картины заиграли по-новому. Шестое полотно рассказывало об очередной трагичной сцене. Кот с явными лучевыми ожогами умоляюще звал на помощь окружающих со слезами на глазах, держа около себя бесхвостую ящерицу, потихоньку сгорающую в небольшом огне. Все отворачивались от детей, игнорировали их, пока те медленно умирали. Рептилия тянула на губительное дно кота, однако тот не бросал её, несмотря на возможную собственную смерть. «Он отчаянно вопил о помощи, зная, что на этот зов кто-нибудь да откликнется». Сэнди до сих пор с дрожью во всём теле и слезами в глазах вспоминает этот мрачный промежуток его жизни. И Эдгар каждый раз думает, почему. Почему они оба пошли учиться на физиков после всего этого? Почему сейчас они продолжают взаимодействовать с ядерной энергией, несмотря ни на что? — Что не убивает, то делает нас сильнее, — как-то раз заявил Леон, глупо усмехнувшись. — Опасность радиации слишком преувеличена, как и ядерного оружия. Эти две вещи не способны погубить всё живое и всю Землю. Это невозможно. Такого количества внутриядерной энергии просто не хватит на целую планету. К тому же, знаешь, почему в последний год войны нас бомбили чаще? От бомбы, её взрыва, толка больше, чем от того, что в ней находится. Однако собственной безопасностью и безопасностью Земли пренебрегать не стоит. Ошибки не прощаются, а цена исправления этих погрешностей слишком дорогая для человека. Эдгар тогда косо посмотрел на него, понимая, что под землёй они точно пробудут лет сто, однако нет. Прошёл год с той невзначай кинутой фразы, как они уже поднимаются на поверхность. Чудеса, да и только… Леон оказался абсолютно прав, а это значит… — Эдгар, а почему ты такой замызганный? — развеивая тишину, спрашивает Литтлфут, стоит им выйти из штаба и уже дойти до шахты метро. — Так ещё и хлоркой пахнешь. — Я мыл ангар, — изнурённо выдаёт Рхед и учтиво продолжает помогать знакомому, аккуратно, как настоящий поводырь, спускаясь с ним по подземной лестнице. — Минчи, сука течная, заставила меня отпахать с малолетками не за что. — Оу, серьёзно? — млея, продолжает вопрошать Леон. — Не похоже на неё. Она бы не издевалась над кем-нибудь просто так. — Пфф, ну да, я для неё всегда был грушей для битья. Ничего удивительного. Учёный внимательно глядит на Эдгара. Рхед не понимает? Да, вероятно. Леон молчит, мысленно не соглашаясь с другом, потому сильнее задумывается и лишь через некоторое время, пусто хмыкнув, скромно произносит: — Как знаешь.***
— Я вернулся, — измученно уведомляет Эдгар, переступая порог квартиры-бункера. Плечи под силой усталости опустились, расслабились. Дорога сегодня была не очень простой из-за Леона. Из района Литтлфута Эдгар шёл пешком. И, вернувшись домой, альфу обволокли густая тишь да жуткий мрак. Сейчас они недружелюбно встречали Рхеда, что мигом смутило его. Обычно Сэнди не спал в такое время ночи, но, видимо, сегодня… Хотя, подождите. Когда Эдгар раздевается и осматривается в доме, он понимает, что всё-таки не вся квартира была погружена в зловещую тьму, а лишь её большая часть. Это как-то сразу радует уставшего. Тепло на душе. Дверь в ванную комнату приоткрыта и как раз таки оттуда сочится свет, однако, несмотря на добрый лучик, нагнетающая тишина всё ещё присутствует во всей квартире. Мёртвая обстановка. — Сэнди? — робко зовёт пассию Эдгар, выглядывая из-за двери. В ванной он лицезреет мирно спящего альфу в воде, который, видимо, случайно заснул, пока мылся. Глаза сомкнуты, тело в странно свободном положении. Бывает… «Целого дня, что ли, не хватило совсем?» — Ну ты и соня, — усмехается Эдгар и проходит внутрь, — так всю жизнь проспишь. Он плавно, практически бесшумно приближается к ванне, садится около неё, передом облокачиваясь на бортик, и начинает рассматривать Сэнди, задумываясь. Худоба, хилость, что придаёт пуще болезненности, так ещё и пара шрамов, оставшихся от ожогов на руках и животе, - всё старит Пейджа, но не настолько сильно, например, как того же Леона. Эдгар вообще-то тоже, по правде говоря, не выглядит на собственные двадцать пять. И никто здесь, в общем-то, кроме родившихся под землёй детей, не выглядит на свой возраст. У всех, кто застал войну и пережил огненную геенну, хорошее здоровье и молодость давно похоронены там… На поверхности. — Хей, Сэнди, — снова зовёт возлюбленного Эдгар, уже брызгая того водой. — Просыпайся. Я тоже хочу помыться. И спящий с тревогой оживает, бледнея от страха, вызванного неожиданностью всей ситуации, а потом также стремительно успокаивается, лицезрея знакомую ванную в их квартире и умиротворённого Рхеда перед собой с изнурённостью на лице. Дрёма закончилась, встречайте суровую реальность. — Зачем… — тихо хрипит Сэнди, потирая сонные глаза. — Я испугался… — Я вижу, — с самодовольной улыбкой говорит Эдгар. — Не нужно было засыпать в ванной. — Я… Эм. Я… Боже, Я - что?! Сэнди переводит дух и уже удивлённо открывает жёлтые глаза, убирая руки от лица. В синем море поднимаются суетливые волны. Он нелепо осматривается, не веря в происходящие. — Я заснул в ванной?! — Ага… — Боже! — восклицает Пейдж и кидает сам себе фейспалм, откидываясь назад. — Какая же нелепица… — Сэнди… — Как так можно было вообще?! — Милый-милый, я… — Точно самый настоящая нелепица! — продолжает канючить Пейдж. Он не находит себе место, встревоженно плескаясь в воде. «Ну чего ты». — Я только вернулся с работы, Сэнди, — наконец информирует пассию Эдгар. — И мне хочется помыться. — Ой, о боже, да, конечно, прости меня, я сейчас… — Тсс, ну не паникуй. Всё хорошо. Мне не срочно. Можешь посидеть ещё. Слова возлюбленного совершенно не успокаивабт и не обнадёживают взбудораженного Сэнди, но и вправду заставляет хотя бы остановиться, остаться в давно остывшей воде. Сердце бешено трепыхается у него в грудной клетке. — В последнее время у меня всё наперекосяк, — зачем-то оправдывается Пейдж. — И я рад, что остался сегодня дома. Меня бы уволили, натворив бы я дел… Или чего хуже… расстреляли. — Это ты сейчас к чему? — Я спалил сковороду… Данная новость вынуждает Эдгара недоуменно разинуть рот и вскинуть брови. Лёгкое оцепенение нападает на на него. Такая реакция возлюбленного пугает тревожного Сэнди. Он принимается сильнее волноваться и накручивать себя. «Неисправим». «Чего?» — И этого я очень боюсь на... Ты только не ругайся, пожалуйста… Просто так вышло, не уследил, ну и… Нам теперь нужна новая. Да. Настроение Эдгара быстро меняется, кажется, что у него крайне импульсивный характер и пламенный нрав, однако не настолько же. Сэнди нечего боятся, хотя... Волнение оправдано. Утром Рхед был недоволен пассией, из-за чего теперь как-то страшно. Но кое-кто устал и банально хочет обыкновенного тепла от Пейджа. Ничего более. — Ну… Спалил и спалил, — спокойно мирится Эдгар. — Купим новую. И Сэнди торопеет, красно смущаясь. Он напрягается, ищет подвох в чужих словах… Но не находит. Всё чисто. Эдгар снова «прежний», каким был вчера, позавчера и так до бесконечности. Правда ведь? Когда-нибудь неуверенность и внушаемость окончательно погубят Пейджа. «Неужели?» — читается в золотых глазах. — Что? — тоже удивлённо, но с более выраженным недоверчивым прищуром интересуется Эдгар. — Это обычная вещь. Чего ругаться-то? Мы с тобой, вроде, никогда не ссорились из-за таких мелочей. Молча покупали замену испорченному. — Ну... Красная неловкость смешивается со страхом. Сэнди усмехается и, вроде как, чувствует себя посвободнее, но это блеф. Невербально он закрывается от Эдгара, обнимая себя и скрещивая ноги. — Ты прав, — с наигранной неровной улыбкой, которая держится на лице недолго, отвечает Сэнди. — Но что было бы, если я ошибся на работе? Я только недавно закончил учиться, опыта совсем нет, а мне нужно отработать деньги за обучение и… — Ты потратил шесть лет на учёбу, Сэнди. Ты работаешь там уже полгода, и всё протекает нормально. Более чем справляешься. Что за очередной загон? — Я… Ну… Не знаю. На АЭС, в принципе, мне тревожно. Замерять, проверять, отписывать... Обслуживание этих реакторов меня пугает… Слава богу, сейчас я временно в лаборатории. Там легче. К тому же недавно выяснилась какая-то муть с радиоактивными отходами. Нам, простым смертным, так и не рассказали. Видимо, слишком серьёзное... Боже, я так устал уже работать на этой проклятой станции и знать того, чего не знают беззаботные обыватели… И внезапно пасмурный Сэнди закрывает лицо руками, немного сгорбившись. По телу неприятно пробегаются мурашки. Стыдливая тревога с новой силой кидается на потерянного, которому становится от беспокойства в очередной раз холодно и неуютно. Сэнди опять нездорово паникует. Знаете, Эдгар иногда хочет, чтобы возлюбленный сходил и проверился к специалисту. Пейджу мешает жить вечное прячущееся беспокойство в теле. — А как же Леон? Он работает с тобой. Вы коллеги и дружите уже семнадцать лет. Неужели это никак не успокаивает и не мотивирует тебя? — Эдгар, я, честно, не знаю… Ну... Видимо, внятного и развернутого отклика добиться уже не получится. Сэнди ничего не понимает. Он запутался, только вот отступать в данном случае некуда. Уволиться нельзя. Пейдж обязан государству. Ему необходимо отработать проплаченное государством обучение. «Да уж». — Что делается и не делается - всё к лучшему. Хотя бы знай, что не один ты тащишь это бремя молчанием, — утомлённо вздыхает Эдгар. — Я рядом. И он плавно встаёт с места, потягивается. Чувства в сердце горят глухие. Они где-то далеко, трескаются и горячо прыгают, искрясь алым огнём, но душат, зло лишают свободы. Хочется помочь, только вот... сил нет. Пора бы как-то приступить к действию, наконец расслабиться. Сегодня, вообще-то, был не самый лучший рабочий день! Эдгар отряхивается и внезапно принимается снимать военную форму. Раздевается. — Слей воду, — равнодушно просит он. — И набери, пожалуйста, новую. Искупаемся с тобой вместе. Сэнди неприветливо звучащие просьбы и бесцеремонный вердикт не смущают и не отталкивают. Наоборот, он оробело отстраняет руки от лица и внутри как-то радуется. Они так давно друг другу не уделяли внимание. Какие-то дела, проблемы, проекты. Загруженность на работе превратила совместный тёплый быт Сэнди и Эдгара в удручающий, скучный поток жизни. А ещё она привела кое-кого к мыслям о… — Я тут... Недавно думал... — печально молвит Сэнди. — Знаешь, Эдгар, о нас можно забыть на пару лет… Ты военнообязанный. Мы оба как-никак служим. Зачем ты пытаешься… — Мы буквально живём вместе. И я не должен ничего этой гнилой стране, как и ты, — перебивает Пейджа Эдгар, небрежно бросая на плитку белую рубашку. — Но выхода нет. Мы - под землёй, мы - кормим фашистов. Этот насильно навязывающийся всем здесь долг не сдался здравомыслящим людям. — Ладно, ты прав... — быстро сдаётся Пейдж, огибая голый торс Эдгара. Он ощущает от пассии волевой напор, улавливает в тоне категоричную требовательность, которая бы отталкивала, будь на месте Эдгара другой человек. Но любимому хочется подчиняться. — Мы так и не спаслись, спустившись сюда. Мы просто попали в другую клетку. И, ещё немного помедлив, Сэнди всё же сливает воду, в которой долгое время сидел. Угораздило же заснуть. Эдгар пропускает мимо себя высказывание пассии и не отзывается. Он удаляется из ванной комнаты на несколько минут в уборную, пока за это время набирается новая тёплая вода. Проблеск истомы волнуется в жёлтых глазах. Наконец ощущается нежность умиротворение, которое на время купирует тревогу. Ноги и пах будто касаются чьи-то руки, а не приятной температуры вода. Так ещё Эдгар быстро возвращается и продолжает раздеваться: после рубашки сбрасывается армейский ремень, затем брюки… Сэнди завороженно любуется телом возлюбленного. А вода всё льётся и льётся и в какой-то момент выключается. Эдгар оказывается в ванне, устраиваясь напротив Сэнди, который тут же приникает к военному, сокращая расстояние между ними. Губы альф долгожданно встречаются, и темп поцелуя, как и аккуратные движения, медленный. Розовыми лепестками вишни светлые чувства утешают души. Оба не готовы сейчас поддаваться извращённой страсти. Сэнди и Эдгар (особенно он) слишком уставшие для того, чтобы сейчас трахаться, агрессивно совокупляться, вести себя как животные и заниматься грязью. Просто нет. К тому же совсем недавно у Пейджа был гон, который они не провели вместе, потому что данный период можно встретить только с течной омегой. Другой альфа рядом воспринимается неадекватно, его физически хочется поставить на место любыми способами... особенно радикальными, так что не судьба. И сейчас любое возбуждение в паху Сэнди будет восприниматься неприятно, несмотря на окончание «охоты». Организм восстанавливается. Хотя, кто знает… Может, они всё-таки предадутся утехам? Интересный вопрос. Иногда двум альфам слишком сложно живётся из-за одинакового вторичного пола, однако для них это мелочи. Было очень легко поговорить друг с другом и обозначить личные границы не только на психологическом уровне, но и на физическом. Гон каждого Сэнди и Эдгар не проводили вместе никогда. Они даже не пытались, ведь навредить друг другу не хотели. Сцепка - болезненный процесс для того, кто находится в принимающей позиции. Омеги очень часто жалуются на адские муки, пронизывающие всё тело, нехватку воздуха и острое желание умереть… Вообще, любой человек, испытавший на себе прелести сцепки, скажет, что она - одна из самых неприятных вещей в мире неэкстремального секса с альфой. Ну… Если ты, конечно, не мазохист. Или детей не хочешь… Или ещё до кучи возможных причин. У каждого всё-таки свои предпочтения. Кто-то любит сцепку, кто-то нет… Обычно на неё многие жалуются. Вот и в случае Эдгара с Сэнди этот процесс ненавидим обоими со всех сторон. Цепляться тяжело, сцепку терпеть тоже. К этому всему запах другого альфы во время собственного же гона очень дезориентирует и выводит из себя. Да, он на подкорке сознания отталкивает, вызывает ещё большей бешеной агрессии, но при этом сам словно заигрывает и сводит с ума страдающего, пугая. Рхед и Пейдж всё-таки в отношениях продолжительное время, полтора года, и каждый имеет в своём аромате оттенок запаха пассии. Не все же на омег должны вестись. Да и знаете, повезло тем, кто лишён всего этого природного кошмара. Беты спокойно живут себе, не поддаваясь половому давлению, хотя также очень чувствительны к запахам и всем процессам. Они запросто улавливают изменения и даже могут определить в каком состоянии сейчас обладатель аромата: гон у него или, может быть, течка. Из них получаются лучшие рабочие единицы. Им не мешают многие физиологические нюансы. — Сэнди, — разрывая контакт, говорит Эдгар. — Я уставший, но… — Я понимаю. И Рхеда снова утягивают в ещё один ленивый поцелуй. Горячий язык наглее танцует на губах, идёт дальше и случайно скользит по внутренней стороне щеки. Снова свобода, но пролетает шаловливое мгновение, и уста ласкают уже шею. Эдгар чувствует, как чужая рука касается его ноги, на что-то намекая. Он сразу всё понимает: положение неудобное. В ванне не раскинешься и не извернешься, как хочется. Рхеду приходится обвить ногами талию Сэнди, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. «Засранец». Однако Эдгар несильно противиться этому. Он, наоборот, с мягкостью касается сухих ломких чёрных волос возлюбленного, после спускаясь ниже: руками обжигает выю, поглаживая её, потом останавливается на груди с выпирающими рёбрами, задерживаясь около сосков, играется пальцами. Сэнди нравится, он вкушает похотливое благоговение, которое толкает его быть настойчивее. Рхед же не думает прекращать, спускается к животу, не обращая внимание на неприятный на ощупь шрам, и вдруг встречает напряжение. От такого Пейдж вдруг разрывает обаятельный поцелуй. — Надо прекращать… — говорит он со сбивчивым, нечётким дыханием. — Неужели? — с издёвкой подтрунивает тоже порядком взбудораженный Эдгар. — Сам же это начал. — Ну… Ты вымотался, а я не хочу тебя нагружать собой. К тому же… Как прошёл твой день? Рыжий искренний смех заполняет ванную. Сэнди отвечают заливистым хохотом, отчего тот сперва недоуменно застывает, теряясь в действительности. Однако Пейдж быстро отходит от замешательства и тоже с согревающим сердце хихиканьем утыкается Эдгару в шею, обнимая возлюбленного. В теле всё радостно содрогается, мерно течёт. Хочется утонуть в беззаботном колокольчике, забыться в нём и покойно заснуть с улыбкой на лице. Это была бы, наверное, самая лучшая смерть на свете. — Ты никогда меня не нагружаешь, милый-милый, — лепечет Рхед и заботливо гладит Пейджа. — Ты мне дорог, хотя я могу быть слишком резок, как утром сегодня… Мне не хотелось тебя доводить, прости. Недавняя ссора с матерью... Утром я сказал те слова сгоряча. Сэнди неловко улыбается, робко отзываясь: — Ничего страшного, — заправляет за ухо короткие взъерошенные пряди он. — Я заплакал от усталости, а не от твоих слов… И мне не хочется тебя обременять. Я всё понимаю. Лучше, правда, просто расскажи, как прошёл твой день. — Хорошо…? — неуверенно соглашается Эдгар. — Ворон сегодня пытался меня послать в шахты, но у него ничего не вышло. Я драил чёртов ангар по воле Минчи до самой ночи… Так ещё потом встретился случайно с Леоном и проводил этого доходягу до дома. Он мне подогнал наклейки. Ну… И всё? Больше ничего такого удивительного и интересного не происходило. — Тебе никто не докучал по поводу меня? — Нет. Никто… А как твой день прошёл, помимо неудачной готовки? — Мой... Мой... Ээ... Точно! Знаешь, что у меня сегодня получилось сделать из бумаги?! — Ау? — Я собрал заяца! Правда, фиолетового, поскольку хотел цветного, но цветная бумага почти закончилась... хи-хи. Нужно купить новую. — Ох, снова? Это, получается, помимо лягушки теперь у нас ещё и заяц будет? — Уже есть, понимаешь?! — воодушевлённо сообщает Сэнди. Восторг морскими искрами синих волн сочится из глаз. — Боже, как я люблю оригами... «А я тебя, милый-милый». — Это было тяжело, но я собрал его! — Ты молодец, ахах. Молодец. Что я ещё скажу? И Сэнди обнимает Эдгара крепче, с удовольствием принимает похвалу. В целом, комплименты со стороны любимого всегда мотивирует Пейджа. Вмиг становишься самым-самым, словно пробуждается второе дыхание и желание создавать что-то своё, но... осталось кое-что, что волнует Пейджа до сих пор. Леон. — А... А как там Леон сегодня? Всё хорошо с ним? — Всё нормально. Что с ним может случиться за день без тебя? Леон спокойно отработал смену. Ещё я проводил его, повторяюсь. Дома он сейчас с Беа, а не в лаборатории. Сэнди облегчённо выдыхает. Он переживал целый день за лучшего друга, и сейчас... Будто груз с души окончательно пропал. — Леон мне как старший брат, Эдгар. Он - моя семья. Я очень переживаю за него, и мне важно знать, как он. «Ага… Брат… Мне кажется, что он сам считает тебя явно не братом и не другом». — А я тебе не семья? — Конечно, семья, — целуя в щёку Эдгара, мурлычет Сэнди. — Но я же не буду встречаться с братом, заниматься с ним сексом… Это как-то... неправильно. — А со мной сейчас, м? Кокетливый вопрос становится мостиком к активным действиям. Пейдж порывисто отрывается от партнёра, с какой-то странной эмоцией заглядывает ему в чёрные глаза. Смотри в душу из-под ресниц. Лёгкое переживание за самочувствие ближнего так и вырисовывается на лице физика, но... Он с долькой алчности начинает чего-то выжидать. — Разве ты не устал? — спрашивает Сэнди. — Знаешь… — тихо откликается Эдгар, отвечая на внимательный взгляд. — У меня были дни и потяжелее, когда я учился. И уставал я тоже сильнее. И он медленно приближается к Сэнди, почему-то в последний момент останавливается. Они глупо балуются. Эдгар желанно смотрит на бледные губы, однако не касается их, не целует. Он намеренно заставляет понервничать Пейджа, у которого точно так же очарованный взор опускается вниз. — Я тебя тоже люблю, Эдгар.***
— Почему ты бросил меня, Уокер..? Холодно, эмоционально голодно и совсем неуютно. Он сидит на голой земле, в пещере, внимая болезненную тишину, и не испытывает ничего, кроме неописуемой колючей боли на протяжении всех десяти лет нахождения тут. Руки скованы из-за мерзлоты, но кистями и пальцами можно пока свободно двигать, на одну из ног закреплена тонкая лёгкая цепь, отходящая от специально сделанной для него комнаты, а вокруг пугающая темнота… Была бы, если прожектора вместе с будкой вахтёра не светили бы здесь: около центрального лифта, шахт-сестёр, которые шли по направлению и вниз, и вверх. Пройдёшь метров пятьдесят - столкнешься с огромной глубокой бездной, а поднимешь голову - увидишь точно такую же, но над собой. Они жили тут. Общались, радовались и горевали вместе. Огромное чёрное бездонье не могло оторвать изумлённого взгляда от такой же широкой и безгранично глубокой сестры. В друг друге они видели неповторимую красоту разных миров. Одна вела на пустую поверхность, почти не использовалась после спуска, вторая же, наоборот, уводила заблудившихся в чертогах грязи и жёсткости путников в самый низ подземного царства. Тихий, непроглядный и в то же время опасный уголок Сафекиата из-за незащищенности от левиафанов. Сильно гнетущее место. Здоровый человек не выдерживает смотреть на «сестёр» продолжительное время и спокойно находиться здесь. Они шепчут, пытаются о чём-то сказать. Мурашки по коже. Что уж говорить о жизни около лифта. Сёстры внушали страх, каким бы человек стойким не был. — Предал меня… — озабоченно шепчет он. — Отправил сюда, а сам остался… Предатель! Ты ебаная подстилка власти! Мужчина, сидящий здесь, от внезапной нахлынувшей на него безумной злости берёт землю в руки. Перед глазами всё плывёт, голоса шушукают что-то разбитой душе. Он жалко кидается грунтом в пустоту. Всё тело неумолимо трясёт от эмоционального возбуждения. — Выблядок! Буря рождается на море, давно бескровное сердце бьётся неровно, волны беспокойно качаются, а мужчина превращается в сгусток импульсов… Стоило ему спуститься сюда с беспомощными и отчаянными слезами на глазах, как он лишился рассудка. Терять близких людей довольно сложно. Некоторые не переживают этот момент, а некоторые, напротив, отпускают и идут дальше. Мужчина не справился с утратой и теперь сидел здесь, бросая непонятно в кого землю. И так продолжалось уже семь лет, четыре из которых его пытались оттащить от сестёр-шахт. — Уебище! Крики тихие из-за охриплости голоса. Его пытаются лечить, но всё тщетно. Никому это искренне не нужно: ни стране, наградившей его почётным военным званием, ни семье, когда-то пытающейся ему помочь. Горе убило мужчину, оттого он в данный момент и кричал. Звал на помощь, однако уже было поздно. — Ты бросил меня на пару вместе с Маргарет! Очередной приступ. В ушах звенит, в теле возникает слабость, однако страдающему всё равно. Он беззвучно вопит, не ощущая как щёки и глаза становятся мокрыми от жгучих и солёных слёз. Морская вода вытекает из орбит. — Вы бросили меня! Вы оба предатели! Вы меня кинули! Как иронично. Голубое небо раскинулось над головой, свобода пьянила, смех щекотал жаркий воздух… Солнечная погода стояла на настоящей улице. Зелёная трава ластилась людям в ноги. Ласковый ветер гладил лицо с тонким шрамом и ерошил чёрные грязные волосы. Лето. И вокруг кипела жизнь. Это было время до войны. Он прекрасно помнил те деньки. Такие нежные, спокойные и полные радости… Конечно, напряжённая обстановка в мире волновала, но после пройденной войны... та тревога кажется такой ерундой. Имелись невзгоды, но по сравнению с нынешним раскладом дел они теперь были ничем… настоящей пустышкой. Тогда по животрепещущей земле ходили здоровая семья и друзья… Сейчас этого всего нет. — Эй, Уокер… Смотри на них. На садовой качели сидели два подростка, которые дурашливо дрались друг с другом, в итоге чего один, что пониже и потоньше, оказался прижат, а второй тут же продолжил играючи мучить возлюбленного со злорадным смехом. — Да уж... Мой сын душит твоего. Просто чудесная картина. — Пфф. Да. Как думаешь, далеко ли они зайдут? — До убийства? Всё возможно. — Да я не про это... — Аааа. А что? Они, как это говориться, только принюхиваются друг другу, а ты их, видимо, уже сватать собираешься? Меня, на самом деле, пугает такая перспектива, особенно учитывая события в мире и... предательство Лидии. — Это... Грустно, конечно, но почему бы действительно не объединить наши семьи? Станем друг другу сватами… — Ха-ха-ха, обязательно. Когда-нибудь в следующей жизни. — А если мы не встретимся в следующей жизни? — Ну... Не знаю. Я тебе в любой жизни буду рад. Не беспокойся. — Рад, говорил… Тогда почему ты сделал меня несчастным?! Мужчина дрожит и отчаянно мечется на месте. Прошлое совсем не отпускает, он всё ещё живёт на сине-зеленой Земле только обиженный и озлобленный на весь здешний подземный мир. Очень больно. Душа никак не может смириться с чудовищной утратой дорогих людей. — Почему вы так обошлись со мной..? — уже жалобно от внутренней беспомощности шепчет мужчина. — Почему, Вепхо? Почему, Маргарет? Но… Давайте на чистоту. Немного не с другой планеты этот ревущий человек, не находите? Как возможно предать и бросить другого, погибнув? И как можно жить с этой верой десять последующих лет, озверев? Какой запутавшийся и наивный ребёнок. — Эй, Уокер, а если всё-таки война начнётся? Что мы будем делать? — Ну, будем воевать. А что нам остаётся делать? Их не остановить. Они желают поиграть в богов, убив миллионы чужими руками. — Хах… Да… Ты прав… А как ты думаешь, кто умрёт первым из нас? Что? — Сплюнь, дурак. Может всё будет тихо и спокойно. Война уже в разгаре, но она ещё не мировая, хотя... всё идёт к ней… — Да?! Поэтому вы тогда мертвы, Лидия предала нас и улетела, а я живу здесь…? Слёз становится больше, а сам несчастный обессиленно ложится на землю, поджимая ноги и обнимая их. Его не жалко уже никому: ни брату, ни племяннице, ни сыну. Видеть этого безумца также никто не хочет. Он капризен и инфантилен. Кто готов таскаться с ним, если даже сам мужчина этого не желает? Смерть жены он воспринял более-менее спокойно. Маргарет сгорела, как и многие во время войны, и мужчина впал в дикую апатию, но старался не зацикливаться на потере возлюбленной и пытался продолжать жить дальше, стараясь не думать о злосчастной трагедии. Он очень любил жену... Однако у мужчины ещё оставались семья и друзья. Он не хотел закрываться от них, хотя уже начал сходить с ума. Друг. Уокер стал последним смыслом жизни на тот момент существования. Война близилась к собственному логичному завершению. Никто не хотел идти на компромисс, переговоры шли месяцы, каждый искал повод скинуть ещё пара боеголовок на вражеские нации. Ад. Люди посходили с ума, и мир в итоге никто ни с кем не заключил. Все готовились к грандиозному концу. — Пожалуйста, Уокер, я не хочу тебя терять, — умоляюще просил несчастный. — Ты не должен этого делать. Я… — Я останусь и точка. Это моё окончательное решение, и мне не нужны твои тирады, Дейв. Мы уже очень много раз говорили об этом. В комнате воцарилась злобная тишина. Стало тяжело дышать. На душе и так неподъемный груз давил на самое дорогое. Бланко, закипая, поправлял собственные чёрные волосы, чтобы хоть как-то умерить пыл, но, увы, не получилось. — Вот как… Совсем не думаешь обо мне… — в тот момент у Дейва капитально затрещало по швам здравомыслие. — Бросаешь меня, да? Бросаешь, как бросила она, сгорев? Уокер оторопел: брови вскинулись, а его зелёные глаза округлились от сильного удивления. Бланко впервые сказал, что было на его больном уме уже давно. И сейчас из-за этой веры в предательства он сидел и горестно выл около ненавистной всеми шахты. Бланко помнил, как они прощались. Он ревел, надрывал голос и умолял… Умолял не оставаться на поверхности. Но Уокер же как всегда был непоколебим, спокоен и хладнокровен, однако также сильно опечален происходящим. Они уже были давно немаленькими мальчиками или неопытными юношами. Один походил поведением и взглядами на свой зрелый возраст, а второй уж никак из-за эгоцентричности. Бланко словно было всего восемнадцать, а не тридцать семь. Он думал только о себе. И когда люди стали спускаться под землю, мужчина был один из многих, кто столкнулся с психозом. Не все спустились и спускались в подземные города. Многие оставили на поверхности собственных родителей, братьев и сестер, сыновей и дочерей, друзей и возлюбленных. Дорогие вещи давно лежали в пепле. Домашние животные не были пропущены вниз. Большинство усыпили. Каждый, кто отправился в недры Земли, оставлял какую-то частичку себя на поверхности. Бланко не был исключением. — Почему…? Почему вы не со мной сейчас? Я так скучаю… Когда он спустился, мужчина превратился в тень. Стал крайне хмурым, заносчивым и порой невыносимым. А затем всякая критика, отдаваемая собственным действиям, пропала. Он навязчиво и озабоченно засиживался около лифта, мог спать рядом с сёстрами днями напролет, ничего не ел и не пил… И в конце концов, по его же словам, кто-то ласково позвал Бланко к себе из бездны ещё ниже. По этой причине была совершена первая попытка спрыгнуть. Совсем недавно, года три назад. Дальше становилось только хуже. А вторая попытка вообще посадила Бланко на цепь. — Очень скучаю, Маргарет… И по тебе, Вепхо… И он в каком-то странном тумане касается себя, гладит со страстной жаждой и ёрзает на месте, спуская руку вниз и… Неожиданно слышит шорох. Мужчина напрягается, быстро привстает с места, пугливо озираясь по сторонам. Он замечает человека в черном плаще в неосвещённом уголке площадки лифта недалеко от себя. Бланко становится страшно, и несчастный отползает к бронированной и приоткрытой двери собственной комнаты, гремя цепью. Напугавший его человек проходит мимо сумасшедшего с группой людей, которую мужчина сразу не заметил, от чего потом испугался ещё пуще. Он забирается к себе в «логово», а через некоторое время боязливо выглядывает, сосредоточено наблюдая за военными и рабочими, собирающихся около шахты. Искра. Бланко изумляется, уже зачарованно смотря на одного зацепившего его человека. — Ворон… Это… Это ты?***
Снова жилой бетонный длинный туннель, ленивое утро, снова неприятное пробуждение, снова на работу и опять встреча с Колетт. На самом деле, мирная стабильность - штука хорошая. Живёшь себе, никого не трогаешь, занимаешься своими делами. И если возникают какие-то проблемы, то они сразу по возможности решаются, потому что всё под контролем постоянства. Ну... или почти всё. И в очередной раз, как и было положено изо дня в день, Эдгар и Сэнди вышли из дома вместе. После также по обыкновению Колетт настигла старшего лейтенанта, напрыгнув на него и совершив захват, а потом уже втроём друзья направились к развилке. Из неё в метро. Видите? Теперь утро проходит, как надо. А значит... День будет относительно славным. Как минимум Сэнди надеется. — Малыш Сэнди снова с нами, — хихикает Минчи и отпускает из хвата раскрасневшегося от возмущения Рхеда, переключаясь на Пейджа. Она ерошит подкрашенные чёрные волосы Сэнди, вроде... дружелюбно, но в то же время сардонически улыбается. — Без тебя Эдгар вчера был крайне нервным. Пейдж, одетый в тёмное и мешковатое, в ответ только неловко разводит руками. Он знает, как Эдгар не любит проявления чувств на публике, поэтому представляет, что будет дальше. Рхед не считает эмоции чем-то отвратительным, но если плачут от горя или боятся окружающие люди. Для него самого разрыдаться на улице при всех - табу. И когда кто-то вслух говорит об очевидных проявлениях нежностей старшего лейтенанта к кому-то, Рхед закипает... поскольку смущается в такие моменты. — Мелкая здесь только ты, — раздражённо отзывается Эдгар. — Сколько в тебе, а? Полметра? Тоже мне. И кого-нибудь другого колкость Рхеда сейчас бы, вероятно, задела, но давно привычный сердитый и недовольный тон друга был важной основой в их с Колетт отношениях. Он вечно ворчал, а она смеялась. Минчи была ярким позитивным солнцем, а Эдгар - ледяной унылой луной. Несмотря на различия, военные до сих пор дружили и спускали всё с рук друг другу. Почти. Колетт редко обижалась на Рхеда. Она не воспринимала грубость приятеля всерьёз. Да и Эдгар намеренно причинить боль близким не жаждал. Они всё понимали. Потому, особенно после вчерашнего инцидента утром, злое обращение к Колетт снова не остаётся без внимания. Подруге необходимо посмеяться. — Во мне? — уже с хищной искрой на губах переспрашивает Минчи. — Сто семьдесят восемь сантиметров… А в тебе сколько, зая? Эдгар недоверчиво щуриться и как-то сразу умеряет огненный пыл, пытаясь успокоиться. Даётся тяжело. Алое пламя всё равно горячо трепыхается, трещит в груди, что спрятать проблематично. Зубы так и скрепят. Эта Колетт..! Она... Бестия! «Странно…» Но у Эдгара получается натянуть какую-никакую маску лживого равнодушия, чтобы Колетт отстала. Очевидно, что Минчи хочет сильнее вывести старшего лейтенанта и ударить в уязвимое место - эго. Яркий гнев спровоцирует больше тупых подколов от неё. Такого добра ни Рхеду, ни Сэнди не нужно. Пусть она вольно, как охотница на дичь, смотрит на кого-нибудь другого. — Зачем тебе это? Мы же оба знаем мой рост. И твой рост я тоже знал. Отвали. Бесишь меня. — Ну ладно, — наигранно печалится Колетт, а потом по щелчку пальца снова вспыхивает. — Хей, Сэнди. Как ты вообще живёшь с ним? Он же такой заносчивый. Жуть! «Как и ты дружишь…» — Колетт, твою мать, — цедит Эдгар, отводя злой взор в сторону. — Не приставай и к нему тоже. Давай дойдём до метро в тишине. И Колетт намеренно открывает рот, но Сэнди вовремя останавливает её, нерешительно касаясь руки. Минчи шествует рядом с физиком, поэтому совершить предупреждающий выпад ему не составляет труда. «Это переходит уже границы. Что случилось, Колетт?» — Ну не выводи ты его, — шепчет Сэнди. Конфликт из «ничего» по какой-то причине зарождается между военными. Как минимум Пейдж ощущает от Эдгара дикое напряжение, которого обычно нет от язв-слов Минчи. — Пожалуйста. Он ляпает, не думая, о чём говорит. И в подтверждение переживаний Сэнди сама Колетт мрачнеет, снова превращаясь в пустую куклу. Как и вчера... Глубокое море, карминовый, скользко пульсирующий мрамор, вмиг разбивается, что страшит Пейджа. Нет ничего. В омуте знакомой теперь одна пугающая чернота. Бессознательно учащается сердцебиение, в горле застревает острый камень. Такая Колетт обычно говорит очень откровенные вещи. И каждый раз они до жути пугают Сэнди. — Оу, да? — тихо откликается Минчи, немного нагибаясь и взирая на мир сквозь физика. — «Не думая»? У Сэнди внутри окончательно просыпается необъяснимое беспокойство и зарождается предательское сомнение в собственных словах. Разве это не правда? Разве Пейдж не прав? Разве Эдгар не нелепо желает всем подряд зла по каждой мелочи? Ну... нет. То есть... да! Хотя подождите... Ты вообще понимаешь, что происходит, Сэнди? — Глупца, значит, любишь. «Что?» — Минчи, ты заткнёшься или нет? — влезает в диалог Эдгар. — К тому же что за шёпот? «Что ты сейчас сказала мне…» Но молчание приветствует вмешавшегося. Рхеду не отзываются, и он лишь фыркает, после чего троица наконец в желаемой ему тишине держит курс вперёд, только вот у каждого на душе теперь бушует персональный злостный негатив. Один - крайне раздражён, другая - болезненно пуста… а третий - смущён. В последнее время все на нервах. Хочется отдохнуть по-нормальному. Вдобавок меткость и проницательность Колетт удивляют, если учесть, что у неё всего один зрячий глаз. Она, на самом деле, видит многое, но говорит малое. «Это не похоже на Минчи - из-за какой-то бессмыслицы пугать. Неужели вы вчера поцапались, а, ребят? Боже...» Тревога, присоединяясь к переживаниям, сокрушительно одолевает Сэнди, из-за чего он нервно прячет руки в толстовку и утыкается взглядом в бетон. Так, в полном безмолвии между собой друзья доходят до станции, после чего отправляются вместе в путь… Точнее Колетт располагается напротив парочки, пока альфы, оба пасмурные и задумчивые, как и бета, зависающая всю поездку в телефоне, «обнимаются»: Сэнди обвивает руку Эдгара, любовно кладёт голову на плечо, а тот игнорирует жест пассии. Иногда на публичный холод близкого Пейдж обижается, постоянно чувствует себя виноватым, но сегодня после вчерашней бурной ночи в постели он ни в чём не сомневается. Всё хорошо - это привычный Эдгар... Всё же хорошо, да? Доезжает троица до конечной, где военные с большей частью пассажиров выходят, а Сэнди остаётся в подвижном составе почти один… И он не торопится покинуть вагон, несмотря на каждый раз напрягающую безлюдность в транспорте, хотя, помимо Пейджа, тут ещё есть пара человек, которые тоже мирно сидят и ждут. Двери также не закрываются. Под жёлтым центральным поручнем, стоящем около входа, вдруг оживает робот-терминал - кондуктор. Его экран загорается, а само устройство предупреждающе пиликает. Мало кто знает, но миниатюрная пузатая машинка на колёсиках нужна не только для поддержания порядка, когда, например, невменяемые пассажиры бушуют. Она также проверяет пропуски и допускает в закрытые рабочие зоны Сафекиата. Эта остановка, нижний штаб вооружённых сил, - конечная только для людей с низким уровнем доступа перемещения. А робот-кондуктор считывает индивидуальные магнитные карточки, которыми обладает большая часть населения государства. Да, даже такая примитивная, важная вещь, как движение, под землёй строго контролируется и ограничивается. Но пропуски позволяют спокойно перемещаться по стране в пределах разрешений собственного уровня доступа. Их всего восемь. Например, кто достиг определённого несовершеннолетнего возраста, имеет первый уровень доступа. Человек может двигаться лишь по одной определенной территории, в которой он прописан. Обычно это школьники и в общем-то дети, что являются заложниками жилых комплексов, городов, где они учатся в школе и живут с опекунами. Вторым же уровнем доступа владеют взрослые. Они достигли совершеннолетия и могут свободно пользоваться транспортом и перемещаться по всей стране в пределах допустимого. Эти два уровня предстоит заполучить всем. Выше же дают только за выслуги, заслуги и работу в государственных организациях. У Сэнди, к примеру, пропуск пятого уровня, а у Эдгара седьмого. Почему такой высокий? На самом деле... у Рхеда был четвертый, но из-за готовившейся военной операции ему совсем недавно дали седьмой на пока неопределенное время. И не только ему, будем честны. В их воинской части, кроме генералов, теперь имел такой высокий уровень доступа ещё и Бланко-младший. До этого же майор являлся хозяином пропуска пятого уровня с некоторыми своими оговорками и привилегиями из-за тесной работы с «двумя сёстрами». Дядя Булл сильно постарался ради племянника. Статус играл важную роль для Бланко. И... выйти к лифту, а главное воспользоваться им можно было только с шестым уровнем пропуска. Но никто не отменял временные электронные разрешения, выдаваемые государственными организациями для одной-двух целей. Такие магнитные карточки имели чёткий лимит по времени. Пропуск с восьмым уровнем доступа вообще позволял подняться на поверхность. Седьмой же всего-навсего его приближенная версия. «Разрешение: получено», — отображается на экране кондуктора, быстро прочитавшего пропуск Сэнди. Теперь Пейджу ничего не остаётся, как продолжить ждать. Робот направляется к остальным пассажирам. И двери вагонов остаются враждебно открытыми до тех пор, пока все кондукторы не выполнили свою работу. Только после этого состав снова отправляется в путь. Скользит по рельсам, летит. Холодную сталь окутывает безжизненным светом. Вообще, города, где есть метрополитен... удивительная загадка. Так много скрыто от «обычных» людей, так сильно государство пытается завладеть их невинно очернёнными разумами, что понятно становится, почему часть человечества спустилась под землю. «Почему мы обманываем простой народ?» Ну же. Так было и так будет всегда, Сэнди. Люди себя не уважают. Основной части населения даже хочется верить в бездушное и гнилое враньё, просто думая, что они правы и живут в самом сильном государстве. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь! А это очень выгодно правительству… Понимаешь? Простой человек никогда не дотронется до истины. А зачем? Зачем ему знать это? Глупый народ ничего не поймёт и продолжит терпеть гнусную ложь «во благо». Правительство решит всё за него: когда, почему и как гражданину хорошо. Плохо же для власти никогда не бывает. «Многие думают, что Земля превратилась в губительную ледяную пустыню, но это же не совсем верно… Никакой ядерной зимы не существует. На поверхности царствует глобальное потепление… Почему стоило заканчивать эту войну так?» На это тебе никто и никогда не ответит, Сэнди. Им захотелось поиграть. Похвастаться технологиями и заполучить ещё территорий. Взрослые дети, которых призывали любить Отечество, не желали воевать. «Мы же разделились, просто потому что никто не хотел мира, а не потому что жить на Земле уже было невозможно…» Увы. Всё это, конечно, печально, но другого выгодного и желанного друг для друга выхода две конфликтующие стороны не видели. «Не значит ли это, что мы и вправду не заслуживаем спокойствия и голубого неба над головами?» Пока морские волны пессимистично гуляли голосами по больному разуму, Сэнди не заметил остановку. Прошло, вероятно, полчаса пути. Подвижный состав стопорится на одной из закрытых станций - посёлок-спутник Витмос. В нём располагаются пара тихих спальных районов. Места жительства в Витмисе выдаются исключительно людям, трудящимся в научном центре. Находится посёлок примерно в десяти километрах от атомной электростанции, и он единственный закрытый населенный пункт во всей стране. Да, кому-то легче жить на одном уровне с работой, расположенной чуть выше шахт и зоны отчуждения, а кто-то, как Сэнди, готов спускаться в тёмные недры Земли из самого Сафекиата, потому что так для него комфортнее. Каждому своё. Двери открываются, и в вагоне становится уже не так безлюдно. В небольшой толпе заходящих Сэнди сразу замечает знакомые лица: девушки-беты из его лабораторной группы. Распущенные фиолетовые волосы свободно двигались с хозяйкой. Младшая из бет коллега, «лёгкая» и обаятельная в общении, по мнению Пейджа, была сегодня в белом платье-рубашке, под которым красовались бежевые брюки, а на плечах лежал тёмно-зелёный пиджак. Каждый раз при виде неё тепло невольно касается души. И сейчас без исключений приветственную улыбку и огненные радостные искры в светлых карих глазах сразу дружелюбно дарят Сэнди. Приятно. Вторая же коллега, старшая, встречает знакомого не так открыто. Она всегда казалась холодной и равнодушной, а её расчетливость, исполнительность дополняли образ снежной королевы, но... Никогда ни у кого язык не поворачивался назвать эмоционально пустую знакомую злой и по-настоящему безразличной. Белая рубашка, чёрные брюки и галстук, сумка на плече, оксфорды на ногах... Длинные, собранные в косу волосы, крашенные в чёрный с пепельным градиентом, и пустые тёмно-карие глаза, глядящие на мир через очки с квадратной оправой, по-настоящему делали девушку мёртвой. Но только внешне. Как будто когда-то горящее пламя потухло. А Сэнди, как и вся их лабораторная группа, знает, что так и есть. — Милашка Сэнди! — восторженно восклицает фиолетововолосая коллега, подсаживаясь к Пейджу. — Привет, милый мой! — Доброе утро, Эмз, — отзывается Сэнди, устало, но дружелюбно улыбаясь. — Доброе утро, Амбер. Давно не виделись... Эмз и Амбер являлись хорошими знакомыми Пейджа. Одна такая беззаботная и простодушная, вторая серьёзная и отстранённая, но это не мешало им сотрудничать между собой. Работать в научном центре... Это уже должно о многом говорить. Не каждый человек пойдёт в такую серьёзную отрасль науки - ядерная физика. И беты, несмотря на внешность, дающая часто ложное впечатление, внутри волевые личности, прошедшие через всю войну. Люди-науки сами по себе довольно прочные психологически, хотя по натуре меланхоличны. Без стрессоустойчивость трудиться на атомной электростанции и рядом с ней невозможно. Человек просто может не выдержать банального факта, что под ним сейчас находится реактор, в котором происходит деление ядер тяжёлых элементов, способных убить его засчитанные секунды. — Ага, «давно»... Тебя же только вчера не было, дурашка! Мы так все по тебе скучали! Ну... Кроме Поко, конечно. Сам знаешь. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь, милый? — Я..? — теряясь, переспрашивает Пейдж и нелепо хлопает глазами. После тёмных мыслей резкое переключение на такую позитивную Эмз дезориентирует. — Со мной всё хорошо... — Вот и славно, да, Амбер? — добродушно хихикает Эмз. — А то тебя все потеряли сначала… особенно Байрон. «О нет… Прошу, только не это». Вдруг двери закрываются, а подвижной состав снова трогается. До АЭС осталось немного. И это точно последние стоянки поезда. — Что опять? — зло недоумевает Сэнди. — Он пообещал нам вчера, что обязательно даст тебе дежурство сегодня в энергоблоке на АЭС за «гадкую ложь и незаконный выходной», если ты, конечно, выйдешь. — А если коротко - он сошёл с ума, — дополняет Эмз Амбер. «Бляяять… Да пошёл этот Байрон». — Байрон как всегда, — наигранно дуется Сэнди, скрещивая руки на груди. — Ему заняться нечем. Я вообще пока отстранен от основной работы. Мозг уже выносит этими пустыми угрозами. Эмз разводит руками и уже с неловко улыбается: — Ну… Байрон есть Байрон. Ему это ограничение вообще не мешает. Не отчаивайся и не расстраивайся, милашка. У Байрона пока не получалось повесить на тебя ночную смену на АЭС в качестве наказания. — И слава богу. Зная его, он бы разрешил мне вернуться только завтра «вечером», отпахав не только ночь, но и день. Хорошо, что я сижу в лаборатории сейчас. — Ой, а… Я бы так, честно, не сказала, учитывая, как после твоего появления в нашем коллективе завёлся Поко. Они с Байроном довольно специфичные люди, сам знаешь. «Лучше бы не знал». — Вчера просто кто-то сильно поссорился с Поко. — Что? Серьёзно? — изумляется от слов Амбер Сэнди и поворачивается к Эмз. — Вы же вроде каждый день с ним цапаетесь... Каждодневные перепалки между Эмз и Поко - и вправду одна из рутин у ребят в лаборатории. Пока проверяешь информацию в фонд или листаешь отчёты, слушать ругань на фоне как привычное дело. — Вчера был исключительный случай! — возмущённо высказывается Эмз. — Стоило тебе не прийти, как Поко, видимо, решил, что Леона некому защищать. — О боже мой... Когда он уже прекратит? Мы с Леоном ему ничего не сделали. — Он просто завидует вам, вот и всё. У этого человека вообще с головой не всё в порядке. И как ты с ним общаешься, Амбер? — Мне просто всё равно. Я его не слушаю обычно. А вне работы мы и не контактируем. — Ох... Надеюсь, Бог когда-нибудь проявит своё милосердие, простит и избавит нас от двух истеричных стервятников, — замаливает Эмз. — Не повезло, конечно, вам... — Ну, а что поделать? Пока мужчины говорят, женщины страдают. И далее разговор между знакомыми не продолжается. Спокойная Амбер молчит, никак не поддерживает коллегу, а Сэнди делается не по себе. Ему очень неловко от последних слов Эмз. Пейдж не может не согласиться, однако... это не его дело. У Сэнди совпадает гендерная идентичность с приписанным при рождении полом. Он - мужчина. «Да уж...» В полной тишине они проезжают весь оставшийся путь до АЭС. Эмз отвлекается на телефон, Амбер пробегается взглядом по белоснежной страничке книги. Сэнди же снова погружается в чертоги персонального ада, размышляя о тёмном. Сегодня какое-то странное настроение у него. Пейдж как будто намеренно поселяет в себе негатив на день. Что же случилось? Неужели слова о Байроне и Поко сделали только хуже? «Вчера дома было так хорошо. Только Эдгара не хватало...» Сэнди безотрадно вздыхает, и его взор случайно падает на шершавую, сухую ладонь правой руки. На ней красуется отвратительный шрам от ожога, вечно напоминавший о воющем во мраке ужасе прошлого. Те времена - настоящий кошмар наяву. Сэнди никогда не забудет ту адскую неделю, когда ему в лихорадке приходилось оставлять Леона в убежище и выходить на пустошь искать помощь. И он боится... Очень боится, что совсем скоро на теле появятся уродливые следы, болезненные родинки и что Пейджу в двадцать пять, как и Литтлфуту, всё-таки скажут про возникшую и развивающуюся онкологию. Сэнди до белого каления страшится услышать эти заветные слова: «У Вас рак кожи». …Повторяюсь, последствия лучевой болезни могут быть очень непредсказуемыми. — Хей, милашка! — отвлекает Сэнди от мрачных переживаний Эмз, вырастая во весь рост уже перед знакомым вместе с Амбер. — Пошли! Чего завис? Пейдж, опять взволнованный и удивлённый, словно его сейчас резко разбудили, оживает и мелко озирается, чтобы понять, что к чему. Состав стоит уже на станции, а они - добрались до конечной... Стоп, серьёзно приехали? Ещё жалких двадцать минут пути так быстро пролетели? — Оу… Да-да-да, сейчас-сейчас… — говорит Сэнди, оклемавшись, и возится на месте. — Прости. Просто задумался. — Да не извиняйся ты, дурашка. Всё нормально. Эмз подаёт знакомому руку, а тот уже без задержки и смятений её принимает, поднимаясь. Они втроём теряются в потоке людей и выходят из вагона, после чего Сэнди сразу сталкивается с привычной для него картиной: тёмной, полузаброшенной серой станцией, которая не была как-то украшена или комфортно обустроена. Её главная задача - защита. Данная остановка походила больше на военное прибежище, как и другие закрытые и нелюдимые станции вместе с конечной в Сафекиате. Чем ниже и дальше от центра столицы, тем меньше аккуратности и приличного внешнего вида. Единственное, что волнует такие предприятия как военные штабы и АЭС - это складность, прочность установок и построек. «Хочу в отпуск». — Какой-то ты сегодня прям пасмурный-пасмурный, Сэнди, — как-то грустно подмечает Эмз. И Амбер тоже окидывает Сэнди оценивающим взглядом из-под хрупких мелких ресниц, из-за чего альфа чувствует себя не в своей тарелке. Такое внимание ему никогда не нравилось. Ну что за начало дня такое? — А ты как всегда оптимистична, — мигом выдавливая улыбку, откликается Пейдж. Ему всегда стыдно говорить про своё плохое состояние кому-либо. Троица довольно стремительно оставляет перрон позади, сталкиваясь с пешеходной лестницей, и поднимается наверх. Прохладный воздух кружит голову, белые кроссовки касаются ступенек… Впереди видно открытое пространство, которое завораживает. Физики держат путь туда, где поначалу дискомфортно каждому человеку. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? — не отстаёт Эмз. — Да. Пожалуйста, не волнуйтесь. Вчера было хуже. И общительная коллега лишь удручённо вздыхает, осознавая, что пытаться бесполезно. — Поверим на слово. Сэнди в какой-то момент отстаёт от бет, но затем догоняет их, и физики малой группой выбираются из туннеля, в который раз встречаясь с умопомрачительным видом «на поверхности». Над головой теперь не метров три минимум и не тридцать максимум, как в городе, а целые пугающие сотни, заставляющие человека, привыкшего уже к замкнутости и пребывающего здесь впервые, почувствовать удушающую панику. Эта внезапная и резкая «свобода» давит на психику. Поднимаешь голову, а там далеко не живое небо встречает тебя. Лишь темнота и тяжёлый металл. «Потолок», поддерживающийся с помощью определенных также металлических конструкций на случай чего, практически весь состоял из свинца, чтобы не пропускать все лишние радиоактивные частицы с «камеры» выше. Сама же территория научного центра и АЭС, расположившаяся здесь, была огромная: несколько километров в длину и ширину. Тут даже имелось приличное озеро, искусственно созданное с помощью подземных потоков воды, используемых во всех сферах деятельности нынешних людей. Поднявшись сюда, в глаза бросались большой комплекс зданий, походивший на целый отдельный городок, и две громадные устрашающие серые градирни. Они, толстые махины, уходили в этот таинственный потолок вместе с ещё одной тонкой трубой в бело-красную полоску. Это было сделано для радиоактивных выбросов. Выплеск отходов из этих сооружений выходит в ещё одну умышленно созданную над территории АЭС пещеру-«камеру», а из неё уже с помощью таких же искусственных ветров на поверхность Земли. Всё очень строго контролируется. И здесь, в этой организацией, работал Сэнди. Такой вроде неуверенный в себе и вечно паникующий из-за травмирующего прошлого парень, переживший три года ядерной войны. Сейчас он стоял на выходе пешеходной лестницы, ведущей на станцию. Дальше ребят ожидал контрольно-пропускной пункт... И Пейдж готовился начать очередной рабочий день в лаборатории.***
Белые стены, белая мебель, белый потолок, белый свет и люди в белом. В лаборатории внешнего радиационного контроля нет строгого санитарного режима, как на атомной электростанции, где перед заходом, например, в реакторный блок нужно пройти через санпропускники и полностью переодеться. Тут полегче. Просят снять верхнюю одежду, иногда переобуться, но главное: нехило так продезинфицироваться. Всего лишь. Ничего сложного. Сэнди уже в белом немного помятом халате, в точно такой же цветом футболке, что была у него под чёрной толстовкой, не имеющая каких-либо рисунков и принтов, и в тёмных мешковатых штанах сидел за металлическим лабораторным столом с бумагами и пустыми пробирками. Рядом ещё лежали голубые перчатки, которыми редко пользовались. Их бы убрать в ящик... Пока Пейдж работает в лаборатории, он может одеваться намного проще, а учитывая стиль Сэнди... Это всякие поношенные, с пробитыми коленями джинсы, толстовки с угловатыми обрывистыми линиями и тёмные футболки. В деловом виде его застать тяжело - максимум в рубашке и брюках, которые на данный момент пылятся где-то в шкафу дома. Ещё с времён первого ВУЗа, представляете? И никаких галстуков, туфель, бабочек и пиджаков. Нет. Ни за что. «Ничего не хочу...» Но Сэнди просто скучал… отдыхал, пока есть возможность, ожидая собственной мучительной казни от… Байрона. Помимо старика, в лабораторном кабинете «пыток» с различными приборами, документами жил ещё один очень экстравагантный человек, который проигнорировал Эмз и Сэнди, когда они явились на работу. Только с Амбер Поко соизволила поздороваться. И сейчас омега сидела с холодной бетой, перечитывала отчёты коллег, параллельно нашёптывая что-то недовольное приятельнице. Однако всё резко перевернулось с ног на голову, стоило Леону оказаться в лабораторном кабинете. Из группы Литтлфут всегда приходит на работу последний и уходит первый. И его не смущает расписание метро, у которого шесть жалких рейсов за день. Леон, если что вдруг, может добраться на автобусе с города, который приходит позднее на полчаса. Опоздать для него - обычная вещь. К тому же сейчас учёный делает всё, чтобы со вкусом наслаждаться остатками жизни, не торопиться и просто идти в своём темпе, беззаботно смотря на собственную нынешнею деятельность. Это всё из-за руководства, относящегося к больному человеку также несерьёзно в сфере метрологии. До рокового диагноза Леон эффективно работал на АЭС наравне со всеми. Был прилежным амбициозным инженером, которому пророчили великое будущее. Но после того, как два года назад у Леона обнаружили несильно выраженную (на тот момент) и пока неопасную онкологию в лёгких, всё поменялось. Литтлфута перевели в лабораторию. Кроме как считать цифры, проводить исследовательские работы, проверять документы, следить за информационным фондом и в целом взаимодействовать только с бумагой, он больше не годился на что-либо. Леону не позволяли. В реакторные здания с атомными блоками у него имелся ещё доступ, уровень пропуска не изменился. Однако Леону неофициально всё же запретили появляться в них. Уволили. По правде говоря, Литтлфут после диагноза уже не светился желанием проводить какие-либо работы на АЭС. Его эдакая санкция в виде ограничений по здоровью сильно расстроила. Рак лёгких и перевод в лабораторию внешнего радиационного контроля в женский коллектив стали самым страшным потрясением для молодого учёного. Окончательное увядания физической оболочки поставило крест на силе Леона. Даже у войны так не вышло подкосить ветреную душу, захлебывающуюся в липкой железной крови, но всё равно сражающуюся до конца, как у онкологии... — Милашка Леон! — радостно восклицает Эмз, как только Литтлфут возникает в кабинете. — Доброе утро, сладкий! Все взгляды присутствующих здесь сразу же приковываются к зашедшему, что лишь заставляет лёгкую улыбку появиться на лице Леона. Он, по обыкновению, приветлив и вежлив. — Доброе всем, — беззаботно здоровается Леон. — Как спалось? «Ну… После секса с нашими загруженностями на работах всегда спишь как убитый. Благо всё-таки сил искупаться после постели хватило, иначе уснули бы в ванне уже вместе…» — Нормально, — отзывается Амбер, уныло отстраняясь от Поко. — Ничего необычного. Она, как и Эмз, занимали должности техниц, можно сказать, лаборанток. Чисто из-за прихоти одного Байрона, считающего высшую инженерскую должность в лаборатории и на атомной электростанции неженской. Но, знаете, Амбер не всегда была очень отстранённой и безжизненной, жила одна, говорила по делу. Как-то раз она не отказалась немного выпить. Язык мигом развязывался, хоть и несильно. Амбер на новогоднем корпоративе показала собственные фотографии до войны. Многие сильно удивились, увидев её ярко рыжей и тоже с градиентом, но уже каким-то… огненным? Он смешивался с естественным цветом волос и превращал их в чудное пламя на голове. Да и сама Амбер на тех фото была жизнерадостна и весела в окружении собственной семьи. Война ужасно поменяла её, раз уж девушка возненавидела когда-то любимый огонь. Теперь алая жизнь не согревала, по мнению Амбер, а убивала живое. Очень печально. — Всё отлично, — хихикает Эмз. — А ты как? — Да, Леон, — вдруг слышится высокомерное, лживое поддакивание из уст Поко. — Сам-то как спал? Не покойным хоть сном? «Ну не начинай, чёртов гаденыш…» Сэнди сразу же обращает внимание на довольно заносчивого знакомого, сидящего недалеко от альфы. Ухоженная, миловидная внешне, хотя по характеру совсем и не скажешь о какой-то невинности, русая кудрявая девушка с каре хищно смотрела на Леона. Грубая рука с длинными, паучьими пальцами была кокетливо расположена у щеки. Очень пышные естественные ресницы украшали серые мутные глаза. Поко являлась такой же омегой, как и Леон альфой: без обозначающего запаха и без определенного полового периода. Оба из-за подорванного здоровья фактически за спиной считались бетами. Не обладали возможностью завести родных детей. Их репродуктивная система страдала, и кроме половых органов, вторичных и первичных признаков, которые определяли репродуктивную роль физиков, никаких факторов более и не было. Но опять-таки… всё же имелось и одно различие: над одной поиздевались с помощью хирургических операций черствые родители, не желающие принимать сына-омегу, который мог принести в подоле такого же «дефектного» ребёнка, а второй просто не угодил судьбе и облучился большой дозой радиации. Вот и всё. Как упоминалось ранее, теперь они оба внешне «беты», только вот всё с тем же узлом между ног и всё с тем же влагалищем с маткой. Неплохо, верно? — Увы, нет, — весело отвечает Леон. — А должен был? — A lo mejor, — язвительно кидает Поко на родном языке, убирая руку от щеки. Зрачки в серых омутах агрессивно сужаются, а всё кокетство исчезает. — Вы с Сэнди так меня бесите. Просто омерзительные создания. Так хотя бы один из вас подохнет! И Эмз на грубость моментально реагирует. Она возмущённо ахает, а безжизненная Амбер, готовая к чему-то плохому, неожиданно ложится на письменный стол, прикрывает уши и отворачивается от всех. «Оу, Поко… Всё настолько серьёзно теперь?» — Кто-то до сих пор не может успокоиться и его душит зависть, да? — встревает в диалог недовольная Эмз. — Первый этап проекта закончился! Не можешь смириться, что тебе не дали такую же работу, как им и ещё парочке людей из других команд? — Нет, что ты, — надменно отказывается Поко. — Просто эти бездарности недостойны даже тут работать, как и вы с Амбер, и я не знаю, почему меня не взяли в операцию с подъёмом наверх. Я лишь возмущена чужой некомпетентностью… Видимо, наши начальники слепы. Ну ничего. Скоро это всё изменится, и вы будете ползать подо мной. Вот увидите. — Ах, конечно-конечно! Ты эти наполеоновские планы каждый день нам озвучиваешь, — настойчиво наступает Эмз. — Лучше бы так сперва разобрался с самим собой, а потом думал, что бог во плоти. И данные заявления уже бьют кое-кого по хрупкой самооценке, сильно обижают. Поко до сих пор не могла с уверенностью сказать, кем является и почему одна. Точнее она не совсем уверена в своих же мыслях и выводах. Родители слишком сильно травмировали бедную омегу. Они не могли принять половые особенности интерсекс-ребёнка, вымещали на несформировавшуюся личность агрессию и обиду. В детстве всё протекало нормально, созревание тоже проходило относительно типично для девочки, и Поко физически чувствовала себя комфортно. Однако на эмоциональном уровне... не уследили. Взрослые, сознательные люди своими жестокими выходками упустили ребёнка, который в поисках любви, не получившей от родителей, оказался в ещё большей нездоровой атмосфере. Помимо биологического своеобразия, отец и мать узнали про трансгендерность Поко. После первой течки они испортили дочери всю жизнь… Положили под нож врачей, частично обрезав. Поселили в подростке ненависть к себе. Поко не пряталась от окружающих и не противилась собственного тела. Ей действительно было хорошо существовать интерсекс-персоной как физически, так и психологически… Вдобавок Поко из-за своих особенностей всегда неосознанно идентифицировала себя женщиной. К примеру, она никогда не смущалась отличий от альф и не противилась месячных, как цисгендерные парни-омеги, что часто переживают из-за данного естественного процесса для их вторичного пола. Вроде... Ну, понимаете, ты мужчина, но почему-то между тобой и твоими знакомыми, друзьями, родственниками тоже мужского пола раскинулась чуть ли не бесконечная пропасть. У тебя волосы на теле короче и мягче, половой член меньше (если он есть), так ещё влагалище вместо мошонки, месячные, течка, высокий голос, и если он ломается, то ближе к двадцати годам, всё вокруг враждебное, а сам ты - другой. И токсичная маскулинность больше всего загоняла в рамки омег-мужчин. Страдали все, но они... Сама Поко не до конца понимала всю масштабность будущей проблемы в виде пока спящей гендерной дисфории, с которой вскоре столкнулась на пике пубертатного возраста. И да, она одна из немногих на атомной электростанции по документам мужчина с вторичным полом «омега». Осознание трансгендерности не было огромным потрясением для инженерки. Только осуждение и призрение общества сильно повлияли на восприятия мира. Поко никогда по-настоящему не считала себя мужчиной, но из-за страха внушала себе, что она парень, жутко оскорблялась, когда обзывали женщиной. Вторичный пол подростка позволял сверстникам так неразумно мыслить, и слабой, априори глупой и ведомой перед другими казаться не хотелось. Хотя… Разве женщина и слабость это синонимы? Шло время. Родители всё чётче видели в сыне девушку, а потом и вовсе услышали заветные слова о трансгендерности. И насильно «превратив» сына в бету, отец не успокоился, но Поко не могла смириться с чужим решением и просто сбежала. Омега - всегда биологическая женщина. Однако разве трансгендерная женщина не является женщиной тоже? Почему для общества так важны гениталии и твой хромосомный набор? Разве «биология - один из социальных конструктов» не звучит абсурдно? Интерсекс вышли из чата? Разве ты не рождаешься такой, какая есть? Настоящей? «Женщина» и «мужчина» - такие же ярлыки, как и социальные понятия о слабости и силе. Поко пыталась себя изменить, чтобы угодить другим и при этом остаться при своём… Но не получилось. Было уже поздно. Прежнее здоровье не вернуть, а «женственности» и «мужественности», оказывается, не существует… Строчка пола в документах пустышка. Она ничего не даёт, не охарактеризует тебя и исключительно ущемляет, поскольку неправильно делит один вид на две ветви. Словно есть человек и есть женщина. Однако Поко хотя бы осознала себя. Твой пол играет огромную роль только в кабинете врача. — То ты целишься в старшие инженеры, то берёшь сразу выше, главой лаборатории, а теперь эта государственная операция… Мне очень жаль тебя, дурашка. Ты так яро пытаешься стать кем-то, но всё оказывается понапрасну. Сэнди робеет, когда внимает мягкий, но всё же грубый ответ от вечно солнечной, отзывчивой и жизнерадостной Эмз. А вот Леон нет. Вчера он понял, что знакомая может неприятно задеть... сделать очень больно. Потому уже спокойнее отвечает на взор перепуганного Сэнди. «Да уж… Поко, зачем? Тебе не надоело? Каждый раз же одно и то же. Неужели ты и вправду завидуешь?» Поко же обиженно замолкает, мрачнеет и задумывается, отчего кажется, что перепалка закончилась, даже толком не успев начаться, однако стоит Литтлфуту подойти к Сэнди, чтобы поздороваться, как омега вспыльчиво выдаёт: — Курица, — с важностью вякает она. — Несёшь какую-то тупую чушь ни к чему! Я знаю, что прекрасна… Просто меня не замечают и недооценивают! И Эмз опешивает от наглого заявления, снова ахает и пуще злится, сводя брови к переносице. Вчера не хватило серьёзной ссоры, да? Ну хорошо. Сейчас мы точно усвоим урок. — Твою мать, — лицезрея в очередной раз этот цирк, измученно ставит руки в бока и устало шепчет Леон, что доносится до ушей Сэнди. — Может быть, твою? — тоже тихо спрашивает Пейдж, нервно хихикая. И внезапно Литтлфута накрывает дежавю. Он снова дивится и теряется, а потом вспоминает, что вчера точно так же глупо шутил над Эдгаром. Карма? — Ох, привет! — тепло говорит Леон и тянется к другу обниматься, быстро отходя от мелкого потрясения. — Как ты сегодня? Всё хорошо? — Привет-привет! — восклицает Сэнди, лучезарно улыбаясь и отвечая на приветственные объятия. — Со мной всё отлично. Как видишь, я живой. Не волнуйся. Они быстро отрываются друг от друга и мило продолжают диалог, шепчась, пока на фоне слышится одна ругань да брань. — Я рад за тебя. — А ты как? Эмз сказала, что Поко вчера уже перешёл все границы. — Да ладно уж. Я наслушался, мне хватило. А так всё нормально, стабильно и скучно, — как-то серьёзно, в собственной манере, говорит Леон. — Только вот скоро явно будет весело и задорно, если эти обе не успокоятся. Байрон даст им снова впиздык... — А что по поводу меня? Эмз предупредила, что вчера Байрон был не в восторге от моего отсутствия. Будь он проклят, — тревожится Сэнди. — Ну, ничего не поделаешь, однако… Он тебе-то только выговорит за всё хорошее и не очень, но им... Этих двух нужно утихомирить, пока не пришел прах на ножках и не наказал нас всех. И Пейдж снова отвлекается на буйных коллег, которых и вправду пора бы останавливать. Поко и Эмз не контролируют себя. Если взорвутся ещё сильнее, тогда мало тут не покажется никому. Байрон быстро всех поставит на место. «Сегодня будет плохой день, если они снова так поссорились». Удивительно, не находите? Как и везде, в научном центре работали личности разных мнений, характеров и жизней. Поко, вот, помимо инженерского образования в атомной отрасли, отучилась в музыкальной школе на родине. Ещё один каприз родителей. Она играла на скрипке и пианино, занималась вокалом. Из-за вторичного пола Поко легко далась феминизация голоса. В целом, в ней гармонично уживались две певческие стороны, одну из которых омега ненавидела. Поко не составляло труда перейти на низкий глас с высокого и наоборот. Сэнди, как вы знаете, был бывшим химиком (хотя Леон бы отметил приставку «недо» - недохимиком). Он любил изучение веществ, расчёты, анализы. Обожал опыты, но неудачно их проводил, часто в домашних условиях пренебрегал средствами защиты, если вспоминать на руках альфы периодически появляющиеся волдыри в ту пору. Как-то раз Леон в шутку даже подарил на день рождения друга набор юного химика. Счастью и смеху не было предела. А ещё Сэнди нравилось бумажное рукоделие. И не найти в квартире Эдгара цветную бумагу... являлось чем-то невозможным! Амбер и Эмз изначально не рассматривали специальность в атомной отрасли, но физика всегда шла рядом с ними по жизни. Она поддерживала девушек, направляла. Одна мечтала с помощью физических методов изучать Землю, восхищалась красотой Великой планеты. Однако жестокая война разрушила все планы молодой беты. Вторая же всегда хотела помогать больным людям, но после поняла, что не может спокойно смотреть на угасающие от болезней души. Горючие слёзы беспомощности и искреннего волнения падали на больничный пол и совсем не утешали умирающих. И таких лабораторных группок было море в отделе радиационного контроля. Человеческий океан в научном центре. — Эй! Прекратите оба! — привлекает на себя всеобщее (кроме Амбер, которая, видимо, сильно погрузилась в себя, ну, или заснула) внимание уже наигранно озлобленный Сэнди, скрывая тревогу на дне души. — Поко, тебе разве не хватило вчерашнего? И, действительно, внезапно наступает гробовая тишина между сотрудниками, в комнате раздаётся стук, Леон оборачивается, мелькает и неприятный шорох - всё это замечает Пейдж. Проходят какие-то жалкие секунды, и вся маска уверенности трескается. Почему Поко и Эмз моментально замолчали, странно смотря за него? «Блять, только не смешите меня». — Что? — интересуется Сэнди. Ему отвечают знакомым хриплым кашлем, что заставляет физика сначала облиться потом, но потом неестественно гневно выдохнуть. Не в этот раз. Сэнди устал. — Знаете, что, мистер Пестис? Я временно отстранён от работы на АЭС, сколько уже говорить? А ещё... Вы и Поко - самые ужаснейшие и мерзкие люди под землёй, что мне удосужилось встретить. Мне хочется послать вас только нах...!***
Сэнди насильственно тянут за руку, а потом по-свински пинают в раздевалку. Ватные ноги касаются чистого наливного полимерного пола. Светло. Не было людей, пустота давила сильнее. В этой холодной комнате стены обступили металлические шкафы для одежды. Серые скамейки одиноко ютились около них. Холодные лучи потолочных ламп лились на сгорбившегося юношу. Обида и страх выходили наружу солёными хрустальными капельками. Перед жёлтыми глазами всё плыло. — Малолетнее хамло, — скрипит Байрон, уже одетый в специальную форму. Стоит старик в дверях одной из раздевалок санпропускника АЭС и с презрением изучает Сэнди. — Тебя приютили, научный центр подобрал тебя, как вшивого мерзкого котёнка, а ты смеешь так себя вести! Говорить что-то мне! Но Сэнди хранит безмолвие, не поворачивается к Байрону. Он сдерживает злые слёзы, желая только одного: вернуться домой. Боль отдаёт в сердце, обнаженно отбивающее неясный ритм. Утром были нарушены все возможные социальные границы. Байрон слишком сильно возмутился выходкой подопечного, раз использовал силу. В личное пространство Сэнди бестактно вторглись. И не хотят останавливаться. — Переодевайся! — Хорошо... — уже покорно повинуется Сэнди, однако не спешит действовать. Байрон тоже не уходит. Он словно чего-то выжидает, как чёрная змея, затаившаяся в нефритовой тени зарослей. Доверия к Пейджу у старшего инженера никогда не было. А сейчас и подавно. — Мистер Пестис, выйдете, пожалуйста. И... Представляете? Обычная человеческая просьба вынуждает Байрона скривить в отвращении лицо. Он не собирается никуда уходить. Ещё чего! У Байрона и Сэнди с самого начала сложились плохие отношения. Старший всячески притеснял Пейджа, как и всех остальных подчинённых в группе, но именно неуверенному инженеру старик относился хуже всех. Чуял, что Сэнди - «плакса и нытик». Но это ложь. Пейдж - волевая личность, он может постоять за себя, когда необходимо. И слабый агрессор не мог не оскорбиться банальной защите. Невероятно! — Ну уж нет. Я не выйду! Переодевайся при мне. «Ты серьёзно?» — Я не буду переодеваться при Вас. — Я тебя не спрашивал, ничтожество! Не смей даже пререкаться! — шипит Байрон. — Делай, что тебе велено. Серьёзно? Ох, ну, нет. Сэнди не собирается настолько низко кланяться в ноги старику. Да, послать Байрона оказалось самой глупой идей, только вот одно дело говорить, второе - действовать. — Выйдите, мистер Пестис. Байрон не слушает, наоборот, заходит внутрь и закрывает дверь, отчего дыхание перехватывает. Сэнди обращается лицом к старшему, готовясь к худшему. Он ощущает, как тревога побеждает жгучую обиду. Она просит Пейджа спрятаться, сбежать, однако альфа только пятиться, когда понимает зачем зашёл Байрон. Щёку обжигает глухой удар. Сил сдерживать себя больше не остаётся. — Ты не понял меня?! — пуще гневается Байрон, созерцая скупые слёзы Сэнди. — Твоего тут ничего нет! Ни слова. Ни стука. Ни вдоха. Сэнди, действительно, а здесь имеется вещь, принадлежащая тебе? Когда ты живёшь под землёй вообще есть что-то твоё? Эмоции? Чувства? Что? Вам нагло врут, а вы слепо верите. Строите ожидания, фантазируете, как они, но зачем? Вы хотите жить? Почему? Перед вашими глазами крутится одна бессмыслица в виде мгновения искры бытия. Галлюцинация. Разве мне можно доверять? — Тупая неженка! Как посылать меня, глупости хватило, а сейчас мы плачем... будто легкомысленная девица! Сам виноват! Вдруг яркий агрессивный импульс пробивает сердце, что берёт под контроль разум. Кровь приливает к щекам. Сэнди взрывается и неестественно звереет, не собираясь терпеть настолько плохое отношение к себе. Он - человек со своими эмоциями и чувствами. Клетка только душит личность, ломает, но не отбирает её. — Я не буду переодеваться при Вас! — вскрикивает Сэнди и просто выталкивает Байрона за дверь. Смуглые руки с ожогами грубо пихают белый костюм, импульсивно хлопают дверью. Старик старается проникнуть обратно в раздевалку, однако Пейдж ни в какую не позволяет ему вернуться. Под мелодичную ругань Байрона Сэнди противостоит чужому напору, защищаясь. Он не даст открыть дверь. Не сейчас. Пройти войну, изнемогая, но всё равно двигаясь вперёд, ради того, чтобы теперь проглатывать гадкие кислые унижения в относительно мирное время? Сэнди не настолько не любит себя, чтобы не ответить Байрону хотя бы физически. Если сам человек не понимает слов, то о чём с ним беседовать? Сэнди не опустится до жестокости и кровожадности, которых в Пейдже и нет, однако если кто-то или что-то угрожает ему, альфа не будет так просто сдаваться. Всё прекращается, когда дверь снова хлопает, почти задевая Байрона. Ручку сразу же перестают враждебно дёргать. Брань испаряется в коридоре, наступает кромешная тишина, которая не даёт расслабиться. Тёмные мысли царапаются в черепной коробке, а буйное море в душе застывает в хаотичной позе. Что-то бегает, колотит в ушах. Ещё единый миг - и старшего инженера больно прищемило бы. «Ненавижу тебя...» Байрон отступает, но Сэнди этого не понимает, пока не слышит удаляющиеся шаги в коридоре. Он победил, только вот не себя. Отблеск дрожащей слезы падает на горящую от удара щёку. И синие море отмирает, разбиваясь вдребезги. Сэнди судорожно всхлипывает, продолжает стоять на месте и удерживать несчастную дверь. Не очень позитивное начало рабочего дня.***
Абсолютная глухота. Ничего не слышно, поскольку унылый Сэнди уже сидит за письменным столом в белой специальной форме с дозиметром на груди. Перед глазами защитные очки, чёрные волосы спрятаны под каской, а, помимо шумоподавляющей гарнитуры, в ушах беруши. Слова бестолково сотрясают воздух. Умы рядом активно переговариваются вокруг забитого человека, но тот пытается отогнать от себя грозовые тучи страха, потому что не хочет сойти с ума. Сэнди готов убить себя, чтобы кошмар наконец закончился. Ему и вправду пора отдохнуть. Беспорядочность родилась в огромном, циклопическом зале, хранящем в себе множество аппаратуры и компактную, малую мебель для создания комфортной рабочей среды. Каждую стену большой комнаты обременяла техника и механизмы. От центральной панели серебристыми, лунными крыльями величественно расходились щиты управления. Всё было утыкано электронными кнопочками, тумблерами и мониторами. Пылали огоньки, а сам центр шептал. Это блочный пункт управления. Важная часть станции, которая осуществляет слежку за значимыми процессами предприятия. В прямом смысле мозг. В БЩУ приходит вся информация о каждом техническом элементе станции, ведётся чуткий контроль централизованного управления. Тут кипит сложная, тонкая жизнь, как и во всей рабочей части Витмоса. АЭС спонсирует закрытый город и научное сообщество. И в этом помещении в данный момент находилось пятнадцать человек, включая Сэнди, смотрящего в тишине на какую-то агрессивную оживленность вокруг него. Одним своим присутствием Пейдж создал хаос. И как потом дома не впадать в отчаяние, не ругать себя? — Этот тупой подхалим послал меня на три буквы и пытался придавить дверью! — в бешенстве возмущается Байрон, указывая на поникшего Пейджа, сидящего в сторонке. — Он послал меня «нахуй», понимаешь, Гэйл?! Чуть не ударил! Перед взбешённым стояли две недовольных женщины в строгой белой форме, как Сэнди, и мужчина также в белоснежной, но в более облегченной рабочей одежде. Это встречали незваных гостей начальницы цехов второго энергоблока и старший оператор БЩУ. И одна из дам, кареглазая блондинка, вот-вот должна была уже взорваться, вспыхнуть багряным пламенем от жгучей ярости внутри из-за происходящей ситуации, пока мужчина разрывался на части. Он не смыслил, откуда в информационном центре взялось столько людского шума за несколько минут. — Байрон, я не понимаю, что ты от меня хочешь, — немного растерянно отвечает Гэйл. — Иди высказывай кому-нибудь другому. Главному начальнику смены, инженеру или его заму, например, но не мне. Я-то тут причём? — Да потому что ты единственный, кто в данный момент здесь мужчина из высшего руководства! А этот гаденыш недостоин не только говорить, но и жить раз разбрасывается такими скверными словами и наглыми действиями! Где уважение ко мне?! Я что - никто, по его мнению?! Гэйл убито вздыхает, а разгоряченная блондинистая дама злобно подаётся вперёд и фыркает на такие грубые высказывания. «О, Пайпер подключилась». — А ты ничего не путаешь, Байрон? — раздражённо спрашивает она. — Тебе заняться нечем? Ты прервал нас и вытащил сюда лабораторного ядерщика, занимающегося проектом «Сфера»? Ты нормальный, нет? Пайпер, находящаяся сейчас на дневной смене, являлась одной из начальниц турбинного отделения второго энергоблока. Вспыльчивая, огненная, но расчетливая дама средних лет всегда ходила прямо, смотрела строго. И она, вместе с начальницей реакторного отделения, решала некоторые мелкие конфузы здесь, но в блочный щит явился разъяренный Байрон за ручку с бедолагой Сэнди и перенаправил всю только зарождающуюся между женщинами злость на себя. — Меня оскорбили! — продолжает нелепо кипеть и восклицать он. — Оскорбили! Я оскорблен, а ты, бездушная тварь, даже не понимаешь этого! Тебя вообще не спрашивали! Заткнись и молчи! Мужчина говорит. Пайпер от такого нахальства аж округляет карие глаза, в которых плескался бешеный огонь и в которых за ничтожное мгновение зрачки враждебно сузились. Она готова на месте убить Байрона, но данную возможность отбирают. Пайпер угрожающе расправляет до этого скрещенные руки, открывает рот и намеревается ответить, однако её вовремя останавливает Белль - седовласая пожилая женщина с более спокойным нравом и уставшим видом. Она касается коллеги и уже сама подключается к неприятному диалогу. — Мы услышали тебя, Байрон, — как можно умиротворённей говорит Белль. — И мы обязательно найдём работу твоему дорогому Пейджу, не беспокойся. Можешь идти. — О нет-нет-нет! Я вас обеих, женщин, слушать не желаю, что непонятного?! Я хочу, чтобы этот выродок остался здесь до завтрашнего вечера за собственное поведение! И я пришёл к Гэйлу и от него же уйду! Он - единственный, кто сдержит здесь слово! Белль раздражённо закатывает глаза, снова приостанавливает Пайпер, опять-таки собирающуюся ответить грубостью на грубость, а потом уставший Гэйл снова возвращается к наиглупейшей ссоре. — Хорошо, ладно. Выиграл. Сейчас договоримся, устроим, и останется твой Сэнди хоть до следующей недели, только иди. Иди-иди, Байрон, пожалуйста. Я тебе даже позвонить могу, чтобы ты не переживал. И Байрон всё-таки замолкает, наконец немного успокаиваясь, однако злость, переплетённая с ненавистью, никуда не уходят. Неужели он добился своего? Так просто? А почему прошлые попытки были неудачные? Ну... уж нет! Этого недостаточно. Байрон поворачивается к Сэнди лицом, который до сих пор «беззаботно» смотрит на вырисовывающуюся маслом перед ним картину, а потом напрягается. «Только посмей меня ещё раз тронуть. Я устал терпеть к себе насилие». Однако несмотря на мысленные негодование и угрозу Сэнди, Байрон подходит к подчинённому и грубо хватает его за руку, насильно принуждая подняться с места. Снова это повторяется. В груди поднимается злобная буря непонятных чувств. Опять просыпается яркий страх вперемешку с гневливой обидой на себя за предательскую беспомощность. Сэнди устал давать постоянный достойный отпор, чтобы доказать право на жизнь, но... В детстве не было времени на отдых. Ты либо мёртв, либо существуешь. И не каждый сможет посмотреть в гипнотизирующие, ласковые очи смерти, не поддаться её сладкому обману. Во время войны, когда за плечами четырнадцатилетнего подростка погибал больной Леон, утягивающий его на дно, Сэнди искал помощь. Он, обычно такой застенчивый и с виду спокойный, в дикой панике плёлся по разрушенному городу, старался находить таких же выживших или служебных людей, которые ликвидировали пожары и эвакуировали граждан. Мальчик звал. Сэнди кричал, выл от боли, но чаще всего ребёнка игнорировали, а порой пытались и ограбить. Вера в лучшее ускользала из обожжённых рук подростка, пока однажды юноша всё-таки наткнулся на военных, обративших на Пейджа внимание. По-настоящему детского счастья не было предела. Надежда, томящаяся в душе, оправдала себя. Сэнди не мог не нарадоваться, только вот… Добра эти военные ребёнку не желали. Пейдж повёл их в убежище, где жили подростки-альфы, но неожиданно даже для самого себя он ошибся с местоположением из-за трепетного аффекта и привёл их в тупик. Данная ошибка оставила Сэнди и Леона в живых. Солдаты хотели убить детей, чтобы «избавить их от страданий». Из-за этого Пейдж надломился, стал с трудом отстаивать свои права уже в нынешнее время. Ему подарили восторженное чаяние и тут же отняли, приставив дуло винтовки к затылку. И разваленный мир юноши вмиг превратился в мёртвую пустошь. Очень жестоко. Сейчас Сэнди снова сопротивляется действиям Байрона, но сдается, не желая чувствовать себя слабым… Подсознательно он понимает, что в этот раз проиграет. Лучше считать, что ты просто не хочешь отстаивать свою свободу, чем знать, что ты не можешь, как бы не старался, правда ведь, Сэнди? «Я устал». Его грубо толкают к старшему оператору и с высокомерно поднятым носом удаляются, оставляя всех людей в БЩУ позади. Сам Сэнди же съеживается и нехотя достаёт беруши из ушей, возвращаясь в действительность. — Когда его уже уволят?! — доносится до ушей чёткий сердитый голос Пайпер. — Он из лаборатории, но какого-то чёрта вольничает на АЭС! Никто не может работать с ним! И никто не терпит его, а он ещё недоволен чем-то и сам ведёт себя как…! — Я слышала, что в конце месяца, когда военные начнут подъем на поверхность, его уже не будет, — отвечает коллеге раздражённая Белль. — Он хоть и хороший специалист, но характер и глупые предрассудки у него те ещё. Главному инженеру это самому недавно стало не нравится. Так что… Пока-пока, старый хрыч. Заканчивай проект и сваливай. — Да? — подключается к беседе Гэйл. — Отлично просто, если честно. Наконец-то можно будет вздохнуть полной грудью. — Да, но сейчас это не главное. Лучше вернёмся к делам. У нас… — Подождите-подождите! А Сэнди? — интересуется Пайпер, перебивая начальницу реакторного отделения. — Этот… Байрон зачем нам его оставил? Сэнди отстранен от работы в центре АЭС, нет? Проект «Сфера». — Да, Байрон постоянно делает мозги по поводу перевода Сэнди обратно. В этот раз я решил всё-таки сделать вид, что мы что-то решим наконец. Но по факту - Сэнди вообще тут не сдался, — подмечает Гэйл. — Думаю, будет лучше отправить его к другой команде на сегодня. Ева же тоже занимается этим проектом из старших инженеров. Почему бы и нет? — Хорошая мысль, — соглашается Белль. — Тогда, Сэнди. И Пейдж безжизненно поворачивается к бетам, готовясь слушать их указания. Слова льются из уст людей в белом, пока Сэнди пытается совладать с тревогой внутри. Унижение, шум, беспомощность... Ему говорят, что Пейдж должен будет сделать, но он немного теряется. Хотя, казалось бы, всё очень просто. Сэнди нужно найти Еву и попросить выдать ему напарника на сегодняшний день, а ещё он может вернуться пораньше домой. Никто Пейджа в энергоблоке ночью видеть не желает. Уже есть люди, которые обязаны выйти на ночную смену сегодня. Оказывается, что не всё так плохо. Байрону наконец перестали потакать. Это даже как-то радует Сэнди. Неужели скоро и он сможет спокойно вздохнуть полной грудью на работе? Руководство АЭС сейчас словно спасло Пейджа новостью об увольнении Байрона, как и военная медсестра тогда… Во время войны. Она не позволила солдатам, с которыми девушка находилась, застрелить ребёнка. И именно она помогла детям восстановиться от лучевой болезни. Стоило медсестре проявить протест, как военные сразу бросили её вместе с Сэнди. Мол, раз такая смелая и благородная, а мы монстры, можешь идти помогать, но тогда останешься без защиты, еды и нормального жилья. Девушку ничего не испугало. И это её заслуга, что Сэнди и Леон сейчас живы. Медсестра спасла детей. Смогла вернуться в военный госпиталь вместе с подростками, уговорить старших помочь им. А потом неожиданно покинула учреждение через месяц, вся изнемогая, и, видимо, скончалась где-то на пустоши, перед этим выполнив медицинский долг. Девушку бы не стали лечить. Она привела больных, никому не нужных отбросов, на которых всё-таки потратили драгоценные силы и время. Один человек умер, а двое восстановилось. Мир очень жесток, но некоторые его обитатели имеют любить. Сэнди никогда не забудет стойкую медсестру, с горящим стальной волей сердцем.***
— Кого я снова вижу! — слышится весёлое восклицание позади Сэнди, который только простился со знакомой из другой лабораторной группы и вышел с информационным файлом на «улицу». Рабочий день подошёл к концу. — Я думал тебя уже убили, поскольку ты не вернулся обратно. Избежал хоть казни от Байрона? — Леон! — точно так же радостно откликается Пейдж, поворачиваясь к другу и останавливаясь на месте. — Как видишь... «да», избежал... Это было ожидаемо. Я даже рано освободился, хи-хи… Меня отпустили, поскольку сегодня я работал у мисс Евы… и могу проводить тебя до дома! — Да? — подходя к приятелю и улыбаясь, глупо спрашивает Леон. — Было бы славно, хах. А это что за папочка? В руках Сэнди держал белую папку документов, которую альфе всучили, чтобы тот довыполнил работу дома. Он всё-таки сегодня был не у себя в отделе и команде, поэтому нагружать сильно не стали. Ева, в отличие от Байрона, не имела деспотичного нрава. — Это исследовательские работы второй группы. Представляешь, я, наконец, познакомился со всеми ними поближе. Они такие крутые! — Да? — задаёт всё тот же нелепый вопрос Леон, начиная движение вперёд. Сэнди мигом устремляется за ним, и они вместе идут к выходу из территории атомной электростанции. К метро, в общем-то, путь держат. — Да! Они такие дружные, и мне… Мне, в целом, понравилось с ними работать. — Ну, ребята они неплохие, соглашусь. — Как прошёл твой день? — Всё было тихо, однообразно и скучно: буковки, циферки, знаки, формулы и вычисления. Допросы Поко по поводу нашей отчётности. И... кстати, Байрон, походу, реально ушёл нахуй. Он появлялся за день сегодня всего два раза. Первый раз, когда был послан, а во второй уже днём. Что-то пробубнил и испарился. — Ох, вот как… Сегодня он перегнул палку... — О чём это ты? — Байрон ударил меня. И с лица друга пропадает всякая жизнерадостность. Она сменяется на волнительное удивление, неприятное ошеломление. Леон опешивает от заявления близкого, нелепо разевая рот. Ласковый безмятежный ветер странно затихает в голубых очах. — Ну... Не хочу об этом говорить, — возвращается к прежнему незамысловатому разговору Сэнди. — Значит… Вы тоже сегодня отдыхали от него? — Всё в порядке? Ты же знаешь, что я и Эдгар всегда рядом. — Да-да... Сейчас всё нормально, правда. Не умер же. Это не успокаивает Леона, однако он слушает друга и решает более не поднимать неприятную тему. Если Сэнди не желает говорить - никто не смеет заставить его это сделать. Литтлфут как минимум придерживается такой политики в любых отношениях. — Ладно... — растерянно отзывается Леон. — Про обстановку сегодня? Эмз и Поко, конечно, периодически кидались в друг друга колкостями, но а так… Не считая утра, день прошёл как обычно. — Понятно… — А как прошёл твой вчерашний день? — Ну, вчера я занимался делами по дому. Нормально наконец-таки отстирал все грязные вещи, убрался, зайца из бумаги собрал и… попытался приготовить что-нибудь. — Ой-ой. И опять ничего не вышло? А, золушка? — вдруг с мелкой насмешкой вопрошает Леон, пытаясь в себе побороть переживания за друга. — Я не золушка, — уже хмуро отнекивается Сэнди и скрещивает руки, наигранно дуясь на Литтлфута. — И да. Готовить - это не моё. — Неужели так и не научился? — продолжает интересоваться Леон, а потом притворно робеет, даже «пугается», замедляется в движениях и выдаёт: Стоп… Или неужели это я был таким плохим учителем?! — Да-да. Ещё каким, — подыгрывает Сэнди товарищу. — Кое-кто на первом уроке чуть не спалил кухню. — Я случайно! Кто ж знал, что я перепутал огоньки на плите? К тому же это было всего один раз за всю мою славную жизнь! Даже гении ошибаются. — Ага, а делов потом на целый день, — усмехается теперь Пейдж. — Я ещё помню, как мы отстирывали потом эти чёртовы шторы, поскольку от них несло гарью. Я сидел и проклинал тебя. Да, тогда был довольно обычный день, если не учесть маленький конфуз. Однако потом этот один из немногих выходных выделился под генеральную уборку по инициативе Сэнди, поскольку у Леона получилось спалить уже приготовленную яичницу. Как? Ну… Учёные решили поэкспериментировать с обедом. На плите стояли две сковородки и две кастрюли. Необходимо было активировать три конфорки, а почему-то по невнимательности включилось четыре. Сэнди, конечно, заподозрил что-то в тот момент, но Леон уверил друга в безопасности данной махинации. Мол, всё ТОЧНО будет нормально, так что не парься. В итоге оставшийся завтрак превратился в угли, а обед заменили стирка и злое, пропитанное мелкой обидой бурчание Пейджа на милые и неловкие шалости со шторами Леона, который желал разрядить хмурую обстановку после собственной безрассудной неудачи. — Ну… было и было, — отзывается Литтлфут. — Больше таких «замечательных» уроков, в принципе, не удалось провести. Ты потом через пару недель съехал к Эдгару. — Да… Мы тогда… Решили перейти на новую ступень отношений, вроде… — Хах, вообще, было очень смешно, что ты просил у меня разрешение. Я чувствовал себя каким-то папочкой. — Ну, мы же всё-таки жили вместе, и просто… — Отпрашивался у меня к нему на ночь и не только? — язвительно подмечает Леон. И Сэнди смущается, отводит неловкий взор в сторону. Щёки неверно, предательски вспыхивают жарким огнём. Внутри всё странно трепещет, щекочется. Возникает желание спрятаться, к чёрту забыть обо всём. Сэнди хочет провалиться под землю из-за этого противного стыда. Как-то раз, в очередной выходной, Леон занимался делами поздним вечером: выводил чертежи для своего научного проекта. Сэнди пропал на весь день, уехав к Эдгару. Влюблённые в друг друга альфы редко виделись из-за разных графиков работ. И… Неудивительно, что к Леону они оба ближе к сумеркам вернулись немного подвыпившими. Спросите, зачем? Ну… Сэнди, как упоминалось ранее, нужно было принципиально отпроситься у Литтлфута на ночь к Эдгару. И немного подвыпившим, на самом деле, в ту пору оказался только Рхед. Пейдж же явно перебрал с алкоголем… Зрелище предстало незабываемое. Сэнди с заплетающимся языком и важным видом нёс несуразицу, нелепо просил разрешение у Леона. Эдгар и сам Литтлфут кое-как, правда, старались скрывать смех. У них это ужасно получалось. — Один:один, — дружелюбно подтрунивает друга Леон. — Эй! Так нечестно! Ты…! Литтлфут беззаботно смеётся, лицезрея золотую реакцию друга, который с розовым румянцем на лице возмущается и несерьёзно обижается на него. У Леона тоже рождается то самое солнечное чувство внутри и смешивается с хрупким волнением. Ему желается коснуться Сэнди, просто обнять, чтобы успокоить, и сказать, что он не один, а ещё не стоит так переживать, казалось бы, по глупому поводу. Готовка - искусство для каждого своё. Леон же не пытался пристыдить объект воздыхания или задеть, особенно узнав о выходке Байрона. Чтобы отвлечься, Литтлфут просто вспомнил кое-какой момент из их совместной жизни, как и Пейдж до этого. Разве что-то не так? Однако Леон не поддаётся ветреному порыву обнять приятеля. Он не смеет нарушать чужие границы. Если Сэнди сам захочет обнять друга, тогда пожалуйста. Леон и так корит себя за то, что испортил младшему жизнь и испортит ещё больше, уйди в мир иной слишком рано от рака, а тут смущать, тем более влезать в отношения Рхеда и Пейджа, потому что… Ну, это как-то по-свински. И если такое событие произойдёт, Леон разрушит отношения двух альф, то он не простит себя уже никогда даже на смертном одре. — Хватит смеяться! — недовольно просит надутый от детской досады Сэнди. — Я любил и люблю Эдгара, а также я ценил и ценю тебя, поэтому интересовался. — Ладно-ладно… — хихикает Леон, умеряя пыл. — Я понимаю. — А я вот не понимаю, — всё так же капельку злобно отвечает Пейдж. — И тебе не верю. Добрый смешок. Леон улыбается, скрывая руки в карманы пиджака. Диалог не развивается дальше. Сэнди расслабляется, но неожиданно, бросая взор на запасный транспортный туннель неподалёку от лаборатории внешнего радиационного контроля, замечает белые машины утилизации. Холод залезает под смуглую кожу. Чёрный трилистник смерти на болезненном жёлтом фоне улыбается Пейджу, который резко отворачивается и устремляет глаза в асфальт. Леон давно обратил внимание на движение с краю лаборатории, но проигнорировал. Не их дело. «Они снова в открытую куда-то не в ту сторону увозят отходы». В полном безмолвии альфы добираются до основного контрольно-пропускного пункта и проходят проверку. Из-за тёплой тишины рядом с близким человеком в какой-то момент Сэнди уходит за границы действительности, забывая про всё. Он погружается в собственный мир. Шаг за шагом ощущается как что-то нереальное, мысли тихо болтают в голове. Друзья спускаются в метро и начинают дожидаться подвижный состав на скамейке около путей. «Я люблю тебя». Вечерний поезд прибудет примерно через полчаса. В ожидании физики сидят не одни, но не в этом заключается новая проблема. В какой-то момент одна мысль заходит в тёмный переулок души, где живёт тревога. Для Сэнди, обнимающему самого себя, всё снова превращается в недружелюбную среду. Уже мрачные думы, вдруг решившие напасть на него, только усугубляют ситуацию. Внутри всё съеживается, сердце бьётся быстрее, однако потом точно в него прилетает отравленная стрела переживаний. «Я не хочу, чтобы ты умирал». — Я тоже очень хочу жить, Сэнди. Сэнди от такого высказывания опешивает и тут же поворачивается к Леону, с округлёнными глазами смотря на него, но тот даже виду не подаёт. Он как ни в чём не бывало рассматривает документы, что отдали Пейджу, и в ус не дует, но стоит Сэнди зашевелиться, как Леон замечает чужое внимание и отвечает на него вопросительным взглядом. — Что ты сказал? — Я ничего не говорил, Сэнди, — непонимающе отзывается Литтлфут. «Мне… Мне показалось..?» — Но… И Сэнди бледнеет от ответа друга, уже не верит свои ушам. В душе мечутся чувства, кидаются из стороны в сторону. Пейдж сам не понимает, что сейчас произошло. Что это такое? Как? Неужели ему и вправду просто померещилось? — Ладно… Ничего… Он снова отворачивается под внимательный взор Леона, который задерживается на Пейдже, а затем сам Литтлфут, равнодушно хмыкнув и пожав плечами, возвращается к изучению бумаг. Кому-то взаправду просто показалось. Тут, под землей, каждый второй сходит с ума от замкнутой и ограниченной жизни. Ничего удивительного. Сэнди просто сильно переживает за брата, как и Леон. Они оба любят друг друга, но, конечно, по-разному пропускают через себя нежные чувства приятельского единства. Это нормально. Всё будет хорошо, Сэнди. Не волнуйся.***
Только Сэнди, вышедшей из горячей ванны, садится за документы, как весь рабочий настрой пропадает из-за знакомого звона связки ключей. Десять часов вечера. Эдгар вернулся. И Сэнди устало вздыхает, но тепло улыбается, зная, кто прибыл домой. Он выходит из-за письменного стола в спальне, а затем мерно направляется в прихожую встречать Рхеда. Они так редко приветствуют друг друга вечером, после рабочих смен, что даже забывают, каково это, когда тебя ждут дома. Очень приятно. — Привет, — ласково мурлычет Сэнди, когда входная дверь полностью открывается. Перед Пейджем вырисовывается такой же измученный, как и физик, Эдгар: полупустые, недоброжелательные глаза, чёрная военная полевая одежда и негромоздкий, грозный боевой пояс, очень часто погружающий кое-кого в раздумья. Сегодня Рхед не пошёл в офисной форме на смену из-за оставшихся дел в ангаре, поэтому пистолет был при нём. Вообще, оружие вечно смущало Сэнди, поскольку оно часто сопутствовало Рхеду на ремне... так ещё и жило вместе с альфами, пряталось в личных документах. Эдгару подарили его во время повышения и награждения почётной медалью за проявленную отвагу в зоне отчуждения. И Пейдж каждый раз испытывает некое мааааленькое щекотливое беспокойство, смотря на патроны или бесчувственный ствол в руках возлюбленного. Сэнди не знает: стрелял ли данный пистолет или нет, но... Всё может быть. Да и, по правде говоря, у силовых структур после войны в мире очень много вольностей. Им, например, легко прощают любые ошибки… А если сравнивать Сэнди и Эдгара, то голос второго будет влиятельнее в обществе. Пространство альф, собственно, где Рхед и работает, ценится больше, чем всё остальное. Сила и агрессивная доминантность - важные показатели для реализации себя в гнилой нездоровой «мужской» среде. Данные социальные тенденции поддерживаются самой властью с вымышленными понятиями красоты, которой, как объективной материи, вообще не существует, и намеренно фальшивой демонстрации «правильного» здорового образа. Ну... а что? Когда в тебе, в инстинктах, на генетическом уровне заложена склонность к насилию, жить «нюней» хорошо не получится, правда ведь? К тому же это невозможно, вы что! К примеру, оба военных штаба, верхний и нижний, кишили большим количеством альф, пропитанных консервативными взглядами и патриотической пропагандой. Что не скажешь про то же научное сообщество, там другие настроения. Ясно одно: правительству нужны сильные глупые альфы и слабые умные мужчины-беты.***
Наверное, многие хоть когда-то задумывались о собственном родительстве, так ведь? Вот, каково это, например, быть матерью? А отцом? А… а если всё вместе? Ну, в плане, как бы смешно это сейчас не прозвучало, но как живут исключения из правил? Вот как вообще природа умудрилась соединить в три греческих буквы оба пола и так вывернуться, что теперь не только мужчина мог оплодотворить потенциального партнёра, но и женщина? А наоборот? Ну… Мужчины с маткой, с молочными железами и всем остальным прилагающимся? Серьёзно? Жесть… Удивительно! Это стирает напрочь понятия женщина и мужчина на биологическом уровне: вот зачем нужно ещё и обозначение вторичного пола. А самое интересное вытекающее из этого… как всё-таки живут интерсекс-персоны со своей нетипичной половой характеристикой? Есть же, наверное, какие-то различия в их жизни, когда доходит всё до создание своей семьи, да? Конечно. Да. Каждый человек индивидуален. У каждого свои проблемы на физическом и психическом уровнях, в целом здоровье и жизненный путь. И да, сколько не отрицайте, но люди также и похожи друг на друга. Уникальность - вот в чём их схожесть. В этом аспекте у человечества имеется треклятая золотая середина, которую вечно ищут и к которой вечно пытаются прийти. Однако горю сейчас плевать на всё. Двухэтажный дом с окнами. Выглядит он… как бронированная дверь в стенке с узорным дорогим козырьком и двумя окнами, которые, на чрезвычайный случай, могли закрыться металлическими рольставнями. Такая вольность, собственно, и показывала масштабность данного бункера. А ещё крылечко. Тут было целое, мать его, крыльцо! Сей дом (явно очень влиятельных людей) находился на военной улице, где жил Эдгар вместе с Сэнди, Колетт с мужем и дочерью и Базз с Вороном, но в отличие от их квартир, это здание располагалось в конце туннеля. Дорогое оформление имели ещё пара бункеров, но этот выделялся картинами, написанными на бетонной стене муравейной тропы. Три пса с цветами в зубах: два шнауцера, что поменьше держал аконит, а что побольше гиацинт, и один доберман с розмарином в пасте. И они всегда покорно встречали гостей, которые решили посетить дом благородного и величественного семейства Бланко. Ванная комната. Холод. Тест на беременность. Ком боли, застрявший в горле. Хочется плакать... плакать и плакать. И он ревёт. Парень, сидевший здесь на кафельном полу, облокотившись на бортик ванны, плачет от давно накопившегося в нём безутешного горя, вечно подпитанным жгучим гневом. Омега очень сильно устал. В который раз тест показывает отрицательный результат, а они с партнёром пытаются зачать ребёнка уже довольно давно. Если быть точнее, то целых три года. Это огромный стресс для бесплодной омеги, что всеми силами старается наконец стать отцом. Ни естественный метод, ни искусственный пока не помогают ему добиться того, чего он горячо желает. Недавно была течка, которую парень долго выжидал и на которую больше всего надеялся. Он не женщина-омега, что логично, и течь один раз в год, как они (и то не всегда), юноша не может, а если учесть его проблемы, то ждать эструс пришлось долго. Этот половой период обычно возникает раз в три года у здоровых омег-мужчин, а иногда и сроком раньше, но кому как повезёт с биологическим набором установок и гормонами. Ему не повезло. Между последними течками была огромная разница во времени: пять лет. Естественное оплодотворение не помогало, ЭКО пока тоже, и вся надежда ложилась как раз таки на эструс, но, как понимаете, всё оказалось также провально. Одна полоска. Юноша предполагал, что, возможно, так всё и будет, поэтому находился не у себя дома. Его альфа временно отсутствовал, а оставаться в их квартире омега побоялся. Он мог легко покончить с собой там. По правде говоря, в данный момент ему тоже ничего не мешает наложить на себя руки, однако так страдающий хотя бы в большом доме не один и, если что, тело обнаружат быстрее, через несколько часов, ведь время уже было в районе раннего утра, а не через несколько дней по возращению после задания. Очень позитивно? Надеюсь, что да. — Базз? — вдруг слышится звучный голос, владелица которого бесцеремонно проникает в ванную комнату, даже не постучав и не спросив разрешения, и озадаченно смотрит на плачущего омегу, сидящего к ней спиной. Это оказывается черноволосая девушка-бета с каре и с тёмно-карими глазами, одетая сейчас в светло-фиолетовую пижаму из-за недавнего пробуждения. Что-то её разбудило. — Тебя не учили стучаться, сука?! — разъярённо рявкает юноша, поворачиваясь к зашедшей лицом. — Пошла вон! Девушка от грубого выпада торопеет, теряется на месте, однако не уходит, не оставляет омегу одного, стоит ей увидеть брошенный со злости в раковину тест на беременность. — Ты оглохла или что?! — продолжает активно защищаться парень. — Мне повторить по слогам? Съе-би от-сю-да на-хуй, Би-би. Так понятнее?! — Базз... Но внезапно негодование показывается на лице беты. Девушка меняется в настроении, а вся растерянность пропадает. Она стоит нерешительно, но ставит руки в бока и уже с какими-то презрением наблюдает за ревущем около ванны омегой. Эта надменность неискренняя, однако отыгрывает девушка её хорошо, как и «ломает» юношу тоже. Это отличительная черта Бланко. Рождённые в семействе военных аристократов просто черти во плоти под маской вежливости. Ранее Бланко, предки, слыли великими, уважаемыми воинами, которых охарактеризовывали как консерваторов - жестоких и дисциплинированных. Все носили маску, молчали или лгали ради выгоды. Но в нынешних реалиях ничего, кроме игры на публику, не осталось. Мир меняется, и люди вместе с ним. Милые лица, блеск в глазах. Сейчас Бланко - это пример верных государственных псов, однако кое-что сохранилось. Они манерные лжецы и манипуляторы, когда им необходимо. И нравственно слабые люди быстро сдаются под влиянием или ведутся на фокусы оставшихся Бланко. Четыре личности - одно величие в прошлом. Однако никогда не слышали поговорку: муж и жена - одна сатана? М? Ну, в нашем случае нет никаких жён, однако всё же… — Ты, блять, слышишь меня или угараешь?! Парню не отвечают, из-за чего в ванной комнате воцаряется пресловутая тишина. Слышно только как капает вода из-под крана. Зрачки омеги злобно сужаются, он сам супится, но в какой-то момент резко успокаивается и с точно таким же отвращением, как и у беты, устремляет свой взгляд на девчонку. Между ними разгорается игра в гляделки, которая молниеносно набирает обороты. В итоге юноша победно усмиряет девушку: он ловит в чужих омутах ничтожную искру неуверенности, потому сразу же отворачивается обратно к ванне, таким способом прячась от жалкой манипуляции. — Пошла нахуй, — злостно выносит вердикт омега всё ещё с горькими слезами на зелёных глазах. — Тебе до старших ещё как допизды. — Хей! — сердито восклицает бета, сводя брови к переносице и дуя губы. — То, что мне пятнадцать, это не значит, что я не могу превосходить их и не могу обмануть тебя! — Ага, конечно. Разбежалась. Вы меня, в принципе, все заебали. Знаешь, когда тебя делали, я с Вороном знакомился. Разница есть, сечёшь? От такого серьёзного, по подростковому мнению, заявления младшая аж возмущённо ахает. — Я сейчас пойду и пожалуюсь отцу! Но юноша глумливо усмехается, что лишь сильнее бьёт по внутреннему равновесию, злит. Да как он вообще смеет? Такой невоспитанный! Бета не улавливает, как в сердце старшего все надежды и вера радикально трещат по швам, а слёз становится больше, однако омега вполне неплохо держит себя в руках. Голос пока не дрожит, и это к лучшему. — Пффф. Я Булла на хуе вертел, как и брата твоего ебал. — Что ты такое не…?! — А ебал я его часто, поверь, — перебивая, говорит омега. И в бете резко что-то неприятно щёлкает. Она очень быстро доходит до точки кипения, не выдерживает чужих злобных шуток и с детской ненавистью горячо вякает: — Да пошёл ты сам, знаешь ли, нахуй! — Ооо, вот это уже другое дело. Молодец! Треск. До ушей доносится громкий хлопок. Девушка гневно бьёт дверью и всё-таки оставляет омегу одного. Победа.***
В огромной оранжевой спальне к кровати с белым постельным бельём тянулись детские ручки. Окно, не полностью прикрытое серебристыми шторами, язвительно напоминало хозяевам, что уже наступило утро нового рабочего дня. Тёмные длинные волосы были взлохмачены от сна, а светло-карие глаза блестели озорством. Лёгкий ветерок шаловливо пел в юной душе. — Мама! Мама! — зовёт пока мирно лежащую на животе и обнимающую подушку Колетт маленькая девочка в чёрной маечке и в жёлтых шортиках. — Просыпайся! «Что...» Да-да, Колетт. Очередные сутки, утро, ранее пробуждение и… детские счастливые крики гиперактивной дочери, которая обычно спит в такое время. Так. Очень странно. Почему малышка не у себя? Да и пустота в двуспальном ложе по какой-то причине присутствует, что тоже непривычно. Где возлюбленный? Колетт в серой ночной рубашке без нижнего белья устало открывает голубой омут и пусто смотрит в зеркало светлого туалетного столика, расположившегося около апельсиновой стены. Одни шумная тишина в голове и пленительная сонливость в теле. Непонятно, что происходит. На алом огне в отражении волнуется, размахивает руками чёрная точка. — Мааааамааааа! «Чёрт возьми». Минчи касаются невинные ручонки дочери, успевшей забраться к матери в постель. Одеяло требовательно трясут, не дают спрятаться, искрясь хихиканьем. Малышка принуждает убитую Колетт оживиться: перевернуться на спину и обратить на неё внимание. — Мама! Ты проснулась! — восклицает девочка. — Привет! И, улавливая невинную радость, Колетт саму пробивает на глупый смешок. Вся мрачность с лица исчезает, когда Минчи видит счастливую дочь. — Привет, милая… — мямлит Колетт. — А почему ты не спишь? Время-то ранее. — Папа меня разбудил. — Зачем..? Её бледное лицо без глазной повязки выглядело довольно нетипично. Второе око, которое когда-то обладало золотистым песчаным цветом, у Колетт было всегда прикрыто за ненадобностью. На веке глаза жил светлый шрам от кошмарного ожога в виде буквы Y. Минчи жестоко оклеймили бесчувственные ублюдки во время войны и после бросили под бомбу, тогда кинутую на город, один из первых попавший под ядерные удары. Колетт видела тот самый проклятый ядерный гриб, до сих пор снящийся ей иногда в кошмарах, и чуть не ослепла напрочь. — Он сказал, что не сможет сегодня… — …отвести Бейси в детский садик, — перебивая, не очень внятно продолжает за дочку возникший из ниоткуда в дверном проёме Фэнг. Он проходит в спальню и начинает что-то активно искать в письменном столе. — На сегодня это твоя головная боль. Крашенные в тёмно-синий цвет распущенные волосы, уродливый изогнутый шрам от носа до подбородка, карие глаза, обручальное кольцо на пальце, красные носки, деловые брюки, белая рубашка с чудаковатым сине-фиолетовым галстуком и салатовый пиджак - это весь он: человек игры, публики и дурашливого смеха. И нет, Фэнг не актёр, однако иногда работает с ними и правдами и неправдами всё-таки крутится в шоу-бизнесе. Его тётя медийная личность, а сам бета является известным хореографом. Многие танцевальные номера в столице не обойдутся без Фэнга… и необязательно, что он будет полностью ставить ту или иную постановку. Всё равно пригласят, например, оценить работу или помочь с какой-либо частью номера. Под землёй никуда не денешься - приходится соглашаться. К тому же какие деньги платят! От такого не отказываются, особенно если у тебя есть родные: дочь, жена, сестра и тётя. К сожалению, полноценная семья - большая редкость после войны... — Это ещё почему? Но всякой твари по паре, верно? Кажется, Фэнг - занятой, меркантильный человек. Ему нужны только деньги и работа... Однако это всё обман. На первом месте у пассии Колетт всегда стоят близкие люди. Однако порой материальное побеждает принципы, и если Фэнгу предлагают определенную сумму с большим количеством нулей, ценности тут же немного изменяются. На часик, например. Кто-то такой же двуликий, фальшивый… как Колетт. И это только защитная маска. — У меня важная встреча, и мне нужно уже быть в назначенном месте, но, как всегда, опять опаздываю, так что да. Я сегодня занят. — Ясно… — откликается Минчи, приподнимаясь на месте. — Насколько важная? Я надеюсь, что вечером ты вернёшься. — Вернусь-вернусь, не беспокойся, — неразборчиво говорит бета, продолжая беспорядочно искать что-то в бумагах. — Куда я денусь? Я на машине. — Зная тебя и твоих знакомых, Бастера, ты легко можешь оставить машину где угодно из-за того, что вечером засиделся среди коллег… и сомнительных женщин, выпил, а потом понеслось. Недоверчивой Минчи отвечают самодовольной усмешкой, что совсем не нравится ей. Колетт серьёзно переживает по поводу «важных встреч» на работе у Фэнга. В целом, от медийного пространства государства она абсолютно не в восторге. — Ну… Если ты не знала, то путь в шоу-бизнес лежит через постель, но я не актёр или режиссёр. — Ага, но та ещё звезда, — с мелким упрёком напоминает Фэнгу Колетт. — Ну, пупсик, что есть, то есть — хихикает он. — Лучше вспомни, кому эта звезда принадлежит. Колетт на глупый подкат закатывает глаза, но потом слабо улыбается. Она отбрасывает тёмные мысли в сторону, принимая комплимент от мужа. Минчи ему доверяет, несмотря на «наивные» переживания внутри. Уже известный на тот момент Фэнг не отказался от слепой Колетт, когда только встретил её - потерянную и на дне. Ох, это было... будто бы предначертано судьбой. Они оба любили танцевать, находили в движении гармонию. Простой Фэнг целеустремлённо шёл вперёд, противостоял злобе в окружающих, сливаясь в светской толпе «высоких» личностей и оставаясь собой. Минчи пробиралась через мерзких людей, выжимала из себя все силы, чтобы, игнорируя инвалидность, жить, достойно работать в военном штабе наравне с остальными, наравне с токсичными альфами. И когда они сблизились, то сразу съехались. Бетам хотелось постоянно двигаться, безмерно любить друг друга. Каждый день не обходился без какого-нибудь танца. Особенно без ночного страстного вальса. Сейчас всё по-другому, однако Фэнг и Колетт до сих пор питают нежность к друг другу. А Бэйси только укрепляет связь между родителями, роднит похожих потерянных людей. «И я рада, что у меня есть эта звезда». Колетт зевает, а возлюбленный находит, что искал. Победа. — Ну ладно, я побежал, — довольствуется Фэнг. Он перемещается к дверному проёму, напоследок поворачиваясь к дочери и жене. — Пока-пока, мои дорогие. — Пока, папа! — Ага, бывай. И Фэнг пропадает из комнаты, после чего Колетт устало ложится обратно в постель, а Бейси выжидающе затихает: сосредотачивается на шорохах. Шаги проносятся по холлу. Застёгивается сумка, грохочат ключи. Через несколько минут возни на прощанье слышится, как закрывается входная дверь. Теперь Фэнг точно ушёл. И Бэйси тут же по-прежнему оживает, принимаясь донимать маму. — Мааама, хватит валяться. «Твою ж». — Сколько времени, Бейси? — сонно спрашивает Колетт. — Вторая циферка какая? Рядом с Минчи-старшей внезапно возникают хаотичные движения: Бейси перемещается ближе к тумбочке посмотреть на часы. — Четыре... — сообщает малышка. — А дальше? Там два нуля после неё? — Нет… Там пять и… Я забыла как называется эта цифра… Ну, Бейси пыталась. Колетт задумывается: смотреть ей на часы самой или нет? Всё-таки она любит чёткость… особенно по утрам, когда встаёт до будильника. Поспать-то любой любит в мягкой и теплой кроватке, но не у каждого это получается. И в этот раз Минчи всё же откровенно забивает на время. Она закутывается в одеяло, прячется от дочери. Ничего не хочется. — Мааааам, — не отстаёт Бейси. — Вставай. — Будильник прозвенит - я встану. — А когда он запиликает? — Когда на часах первая цифра будет пять. — А это когда? — Я не знаю, — бормочет Колетт. — Скоро... Однако такой ответ Бейси не удовлетворяет, и она снова тормошит старшую, чтобы та не засыпала и обратила на неё внимание. Ну же! Утро, как бы, пора вставать. «За что ты так со мной сегодня, Фэнг?» — Ну, мам, просыпайся! Внезапно по комнате разносится истошное позвякивание: будильник режет острых слух. Когда Колетт интересовалась у дочери, сколько сейчас времени, на часах уже было без двух минут пять. Неудивительно, что словно по законам подлости, будильник активировался так скоро, как и говорила Минчи. Только она сказала от балды, а получилось... как получилось. — Мама-мама! Будильник! Колетт изнурённо высовывает голову из-под одеяла и вздыхает. «Ну что за проклятье?» — Ладно, я встаю… И Бейси, гордая собой, мигом слезает с кровати, стоит матери и вправду снова привстать, а после выжидающе застывает, внимательно смотря на Минчи. Колетт благополучно, хоть и совсем нерадостно поднимается с кровати, заставляет дочь отмереть. — Пошли умываться, милая... — Пошли! Малышка порывисто убегает куда-то вперёд, в коридор, пока Колетт нехотя плетётся за ней в ванную комнату. В последнее время её состояние очень нестабильное. Колетт, вроде как, не чувствует себя плохо, однако на душе странно завывает жаркий ветер над водной гладью. Вне дома она разрушительно превращается в другого человека, и всё это беспокойства и колебания внутри усиливаются, образовывая опасный шквал огня. И… его неслышно, но прекрасно видно, что пугает, отталкивает окружающих. Такая сила беты настораживает многих. Океан, плюющийся пламенем. Сама же Колетт совсем не осознает, что испытывает по отношению к себе. Она, голубоглазая, искренне любит мужа и дочь, ценит Эдгара, понимает и принимает подопечных и с уважением, по-дружески относится к всему руководству, но... Дискомфорт в груди волнующим кубовым морем плещется практически всегда. «Хм…» Колетт беспрепятственно доходит до ванной и видит Бейси около раковины, стоящую на носочках и включающую воду. «Как я отведу её в детский садик, если мне нужно уже в семь быть в части? Фэнг?» — Не мучайся, Бейси, дав… — Мне нормально! — яро перехватывает дочка. — Я сама! Конечно. Да-да. На самом деле ей неудобно. Бейси для собственного возраста капельку низковатая, и девочке это очень не нравится. Совсем недавно она начала отказываться от подставки, говоря, что немаленькая и может дотягиваться до крана самостоятельно. Безусловно, но для того, чтобы банально включить воду, нужно сперва приложить немного больше усилий, чем обычно. «И что мне с тобой делать? Опаздывать на работу на целых два часа или больше?» И вот так вот задумчиво Колетт принимается вместе с дочерью умываться и чистить зубы, пока не зная, куда подевать непоседу Бейси сегодня. Нужна нянька, но… где её раздобыть, если времени на это дело осталось довольно мало? «Может мне взять Бейси на работу?» Хм… Хорошая идея, однако… «Только вот… как это будет выглядеть? Меня же просто пошлют с такой наглостью». Дааа… Дилемма. Умывшись и почистив зубы, Колетт достаёт из шкафчика на стене около зеркала маленький футлярчик, следом берёт раствор для контактных линз. «И даже если брать Бейси на работу, то кто будет с ней сидеть? Я..? У меня дел сегодня выше крыши, как и у тебя, Фэнг». И Минчи, ополоснув руки ещё раз, проводит некоторые махинации с линзой. Бета аккуратно наносит её на голубой глаз: осторожно касается конъюнктивы и прикрывает веко. Колетт моргает, желает привыкнуть к линзе... Это необходимо, чтобы всё закрепилось на радужке. «С кем же мне оставить Бейси?» — мысленно продолжает рассуждать Минчи, пока малышка только завершает процедуру умывания. — «Эдгар? Хм…» Подождав ещё немного, Колетт открывает случайно оба глаза, и её пустой взор по-новому приковывается к зеркалу. Уже красный, а не голубой, и болезненно мутный серый предстают в отражении. Один омут горит жизнью, второй нет… Или, может быть, сразу оба? Колетт язвительно усмехается. «Ладно. Я знаю, на кого оставлю тебя сегодня, милая».***
— Ого, Колетт сегодня не одна? — приветливо мурлычет кто-то позади. — Какая прекрасная юная леди решила составить нам компанию, хи-хи! Фуражка важно сидит на детской головке. Дочка и мать шествуют по бетонному и внешне равнодушному знакомому туннелю одни... пока друзья старшей не настигают их. Колетт, держа за руку Бейси в комбинезоне, оборачивается и натыкается взглядом на растрёпанного Сэнди с сумкой в компании Эдгара. Щелчок. Сразу появляется игривое желание начать дурачиться: ехидничать и смеяться. Но сегодня Колетт не может себе позволить так расслабиться. Она - мама. — Да, Бэйси такая, — усмехается Минчи и гордо выпрямляется, даёт товарищам поравняться с ней, а малышка не отстаёт от матери. Она повторяет самодовольный вид старшей, корчит серьёзное выражение лица, но в карих глазах веет дурашливый ветерок. — Не думала, что в этот раз столкнёмся с вами тут. Мы вышли раньше обычного. — Эм, Минчи... Что тут забыла Бэйси? — ошеломленно интересуется Эдгар. — Её же всегда утром в сад отводит Фэнг. — А папа сегодня не может! — выкрикивает Бэйси. — Вот тебе и ответ, — пожимает плечами Колетт. — У Фэнга сегодня дела с утра пораньше, поэтому... отвожу в садик Бэйси Я. — Но если ты это сделаешь, то опоздаешь на работу... — Ага. — Ты так выросла с последней нашей встречи, — мило урчит Сэнди, обращаясь к младшей. — Такая большая! Ему нравится Бэйси. Или... факт того, что сейчас рядом идёт ребёнок, которых Пейдж в целом обожает. Он всегда мечтал о младшем, смотря на семью Леона, у которого были старшие брат и сестра, да и... Дети такие наивные, честные и добрые. Это подкупает. А сама по себе Бэйси - душка! Сэнди видел дочь Колетт в последний раз год назад. Тогда он и познакомился с малюткой. Болтливая, непоседливая, любопытная - Бэйси умиляла Пейджа, что не скажешь про Эдгара. Ему было всё равно... Наверное, потому сейчас Рхед снова эмоционально игнорировал наличие Бэйси под ногами, а Сэнди, напротив, очень жаждал поболтать с малышкой. — Да! Самая большая из всех вас! Физик радушно хихикает на такой ответ и улыбается, подмигивая юной знакомой. Та тут же возбуждается: заряжается чистым белым светом. Крылья расправляются у Бэйси. Она готова прыгать, бегать от искрящейся радости и без умолку говорить с дядей Пейджом, потому что... Малышке тоже симпатизирует Сэнди. И Колетт сама как-то непроизвольно теплеет внутри. Вот бы хорошее счастливое детство. «Сэнди как всегда». — И... Что ты будешь делать? — не унимается Эдгар, возвращая подругу на землю. — Уокер тебя... поругает, если ты опоздаешь, Минчи. — Ну... Думаю, он спокойно отнесётся, если я явлюсь к нему с ребёнком. — Что?! — пуще опешивает Рхед. — Ты собираешься взять Бэйси с собой? — Да! Я сегодня пойду с мамой на работу! Сэнди и Эдгар ошарашенно разевают рты от дерзкого заявления Бейси и с недоумением пялятся на Колетт, не понимая, серьёзны ли слова малышки или... нет? Это как минимум очень странно. Ребёнок в военном штабе? Реально? — Ну... Да, — менее воодушевлённо отзывается Колетт. — Что вы так смотрите? Я понимаю всю ответственность, я же мать. Вдобавок Уокер хотел загрузить меня сегодня работой. Пусть он и посидит с Бейси. — Ты сошла с ума... Уокер тебя... убьёт. — Да что ты так драматизируешь, Эдгар? Базз... Ты не знаешь, как он на меня смотрел, когда я была беременная. — Что? — Ай, да просто забей. Это не твоя головная боль. Сэнди и Эдгар переглядываются меж собой, имея на счёт затеи Колетт иной взгляд. Такое решение... Это точно хорошая идея? Ни у кого не будет проблем? — Эдгар просто волнуется за тебя и за Бейси, — говорит Сэнди. — Нет. Я не волнуюсь, — тут же отрицает Эдгар, из-за чего Пейдж неуверенно сжимает ручку сумки. — Просто Бэйси может создать некоторые проблемы нашему штабу. — Бэйси? Серьёзно? — прыскает от смеха Колетт. — Целому штабу? Ну и ну! — Я бы на твоём месте спокойным не был. — Бэйси просто лапочка. Посмотрите на неё, — улыбается Колетт, ласково глядя на дочку. — Как она может создать проблемы военному учреждению? Максимум неудобства с натяжкой. Эдгар недовольно фыркает, хмурится, а Сэнди снова теряется между двумя огнями. Колетт права, но и поддержать возлюбленного кажется тоже логично... и желаемо. Отвести ребёнка на работу - всегда к проблемам. Поэтому Сэнди прижимается к Эдгару, который никак не отвечает на сердечный жест. Они на людях. После диалог не продолжается. Четверо дружной группкой в тишине идут по бетонному туннелю, тошнотворно встречающего друзей каждый день перед работой. Потолочные фонари освещают улицу. Металлические люки-двери холодно провожают людей. «Интересно, как вообще дела у Базза и Ворона. Никак не получается? Хм... Грустно. Хотя они совсем недавно брали дополнительный отпуск за свой счёт. Может... всё-таки что-то да получится». Многие близкие знакомые с мелкой горечью смотрят на молодую военную пару, когда узнают о их проблеме. Бесплодие - одновременно дар и проклятие. Колетт давно дружит с Бланко и Уокером. Они кажутся хорошими, несмотря на некую несерьёзность порой, но несчастливое детство и война оставили непоправимый след в потерянных среди неудач и надгробий ненависти парней. Возможно, Минчи бы оставалась в неведении, не узнала бы главную общую трагедию близких знакомых, если бы сама не захотела стать родительницей. «Мне в какой-то степени даже жаль Базза. У нас, конечно, в стране выбора нет, но, ахах, у меня было своё собственное желание... Хотя после родов я очень сильно пожалела, потому что чувствовала себя просто ужасно. Хотелось всё бросить и уйти». И быть родителем, матерью - огромный, ни с чем несравнимый труд. Ты отдаёшь всё, даруя жизнь. Ты теряешь половину здоровья, лишь бы ребёнок родился, а потом и от второй половины ничего не остаётся, когда чадо вырастает. На тот момент Колетт справилась с собой, в очередной раз встала на ноги, показав силу непоколебимости и терпения. И иногда ей кажется, что Базз и Ворон не смогут сделать то же самое. Они просто... как минимум нестабильны и нездоровы. И психически, и физически. Разве ребёнок будет счастлив и полон сил, когда родители сами желают поскорее покончить со всем? Чадо сделает только хуже. Базз и Ворон сдадутся. — Мама! — Да? — Папа, вот, носит меня на руках. «Вот же говнюк». — Это ты к чему? — как бы «не понимая», спрашивает Колетт. — Я устала идти, — капризно сообщает Бэйси. — Когда мы уже придём? Колетт весело хихикает на вопрос дочери. Всё предельно ясно. Кое-кому скучно. А ещё... неужели так не терпится попасть к матери на работу? — Нам ещё ехать, детка. — Чтоо..? Это ужасно! Мы же не в детский сад! — А у тебя детский садик в центре? — встревает Сэнди. — Да!! У меня самый лучший, крутой и богатый детский садик в мире! — Да?! — Это всё Лола, — информирует Колетт и пожимает плечами. — Боже мой, — страдальчески шепчет Эдгар, закатывая глаза. — У меня никогда не будет детей. — А ты знаешь, что нам ехать на метро? — продолжает дразнить малышку Сэнди. — Чтооо?! Не может быть! — А вот может. И Бэйси ошеломлённо хлопает ветреными глазами. Она тут же застывает, останавливается, вынуждая и старших притормозить. В детском мире словно взрывается пиньята со сладостями, из-за чего Бэйси приходит в щенячий восторг. — Пойдёмте быстрее! — О нет, нет, — посмеивается Колетт. Чтобы Бэйси не сбежала, Минчи берёт на руки перевозбуждённую дочку, которая уже норовила ринуться вперёд. — Спокойнее. Всему своё время. — Я хочу на метро! — Ой... — виновато роняет Сэнди. — Да ничего страшного. — Я хочу на метрооо! — канючит Бэйси и требовательно обнимает Колетт. Её маленькие густые брови угрюмо сводятся к переносице. — Никогда. Просто никогда. Никаких детей. Колетт беззаботно хохочет, улавливая слова Эдгара, и шутливо бодается с дочкой. Ещё теплее становится на душе. Море недвижное, море глубокое. Оно миролюбиво молчит, а волны блаженно спят. Бэйси тоже подхватывает настрой матери, начинает смеяться, но всё равно остаётся хмурой. Её требовательный ветер стихает над голубой зыбью. Колетт безмерно любит свою семью. И, несмотря на все трудности, мнения окружающих, готова идти до конца. Всегда.***
Мерзость. Настроения вообще нет. В горле царит неприятная сухость, которая душит. К нёбу, к знойной пустыне во рту, омерзительно липнет жесткий язык. Сразу хочется всё исправить обычным утолением жажды. Выпить чего-нибудь, но точно не воды, а… сразу водки, чтобы доломать уже и так сломленное. Ай-ай-ай. Почему нужно «решать» проблемы таким способом? Базз давно не пил и не курил, что уж говорить про наркотики, которые он никогда и никакие не пробовал, однако сейчас, после очередного бурного раннего утра, проведенного в ванной со слезами на глазах, ему хочется просто забыться. Уокер опоздал на полчаса, что, на самом-то деле, в его ситуации приемлемо. Он вообще не хотел приходить сегодня на работу после истерики, но всё-таки прибыл. Возвращаться в их с Вороном пока пустую квартиру Базз не хочет, а с Буллом у него крайне натянутые отношения, поскольку Бланко-старший очень презрительно относится к зятю, и каждый раз в его властных карих глазах читается: «Ты можешь остаться, но тебе здесь никто не рад. Я вожусь с тобой чисто из уважения к выбору собственного племянника». Хорошее искреннее отношение? Пфффф. Что это такое? Порой Баззу дико дискомфортно находиться рядом с Буллом, что уж говорить про полноценный диалог между ними. На словах старший вежлив и мил, потому что определённо дисциплинирован и манерен, как и многие альфы в роду Бланко, но его глаза так и выражают мрачную угрозу. …Иногда Базз понимает отца Ворона, который точно сошёл с ума не только из-за страшной войны, но и из-за вечного психического напряжения с самого детства. Дейв был младшем ребенком в семье. Их разница с Буллом составляет шесть лет. И, знаете, младший даже не успел родиться, как старший брат уже затмил его. Он не был запланированным ребёнком, в отличие от всеми любимого Булла. Он не был холодным, умным и рассудительным с ранних лет, по сравнению от признающегося окружающими Бланко-старшего. Он не был, в конце концов, альфой, идеальным военным… Дейв был просто обычным ребёнком: ласковым и плаксивым мальчиком-бетой с наивными мечтами и нежностью в сердце. И от такого светлого малыша отвернулись все, просто потому что он не подходил под какие-то принципы гордой и строгой семьи. Разве это не жестоко? Тебя не любят и гнушаться тобой, поскольку ты просто родился «не таким». Они нелепо и несправедливо презирают твою персону за детские взгляды и мягкий нрав. А потом в подростковом возрасте, даже не окончив школу, у тебя также появляется незапланированный и ненужный ребёнок от такой же несовершеннолетней, как и ты. Вся твоя чудовищная тень ненависти остальных падает на только появившегося на свет человека. А тебе плевать. Ты хочешь кутить и продолжать заполнять дыру в груди низменными, грязными вещами, убивая себя. Меня уже переполняет ненавистью к тебе, Дейв, и в этой гнилой вселенной. Как тебе это удаётся? «Почему так тихо?» — думает Базз, как-то недоверчиво осматриваясь вокруг. Сейчас Уокер с опухшими глазами, усталый и безжизненный, шёл по коридору корпуса прямиком к собственному кабинету и чувствовал... Ощущал подвох. Тихо в штабе. И это вправду очень странно. Неужели сегодня Базз никому не сдался? Утром? Серьёзно? А скорая проверка? Неужели всем «похуй», и подполковнику снова нужно «дать пизды» кому-нибудь, чтобы все заработали? Да уж. У него сегодня нет сил. «Ай, ладно. Посрать». И плюнув на «глупое» чутьё, Базз благополучно доходит до собственного кабинета. Он достаёт ключи, чтобы открыть дверь, но... Всё оказывается отворено, чему сильно удивляется Уокер. Кто-то уже в его кабинете? У многих дверей, кроме, например, санузла, в главном корпусе нижнего штаба одинаковый замок, однако всё не так просто. Каждые ключ и кабинет электронно связаны. Даже если ты откроешь замок другим носителем информации, дверь не даст пройти в помещение, поскольку зашифрованный цифровой код допуска неверный. Взломать что-либо и остаться незамеченным системой сложно. Открыть дверь без ключа можно только через магнитную карту. Под замками имеется специальная выемка для неё. И у каждой двери собственный магнит, но есть универсальные карты, которые способны открыть любой замок вне зависимости от зашифрованной информации перемещения. «Чего..?» Уокер с сковывающим недоумением заходит к себе, не зная, чего ожидать. В просторном кабинете с чистыми окнами он видит незнакомую девочку в собственном кожаном кресле за Т-образным столом, над которым важно висят государственные золотой герб и бело-фиолетовый флаг. «Подождите-подождите… Чего?!» Маленькая гостья обладала крайне бледной кожей из-за особенности детей, рождённых под землёй и ни разу не видящих настоящее солнце, чёрными волосами, завязанными в хвост, чёлкой на две стороны, аккуратным и круглым лицом со светло-карими глазами и пышными ресницами. Одета она была в белую футболку, на которой имелись рисунки различных цветочков, и бежевый комбинезон на лямках. Такая вот невинная и милая девочка, пока непонятно какого возраста, но явно дошкольного, болтала ножками в военной части… в кабинете у Уокера. «Что за...?» Девочка обращает внимание на Базза, стоит ему явиться на собственное рабочее место. «Эм… Меня глючит? Миссис Бланко? Это вы, мать его?!» О да. Бейси чем-то походит на покойную родительницу Ворона. На такую же красивую и вольную птицу, в которую внешне пошёл муж Базза. Только вот Маргарет была больше вороной, предвещающей беды и мрак, чем несущей мир и свет голубкой. — Привет! — восторженно здоровается Бейси, отчего Базз напрочь теряется. Бедолага Уокер в такие вот ошеломляющие моменты просто забывает, кто он такой, кем является и что грубость и сила - его язык. Дети некая слабость Базза, от которой он сильно страдает. Ему это передалось от матери, как и вторичный пол вместе со злостным нравом. — Привет...? — неуверенно и озадаченно отвечает Уокер. — Эм… Что ты тут делаешь и кто ты такая? — Меня зовут Бейси, и меня сюда привёл Эдгар! — решительно откликается гостья. — Но сперва мама, конечно… «Ладно… Это не глюк». Бейси ищет что-то у себя в карманах, пока неловко чувствующий себя омега продолжает проводить опрос. — А кто твоя мама? «Стоп… Эдгар… Хм. Что-то тут слишком нечисто. Минчи же у нас одна из немногих, кто может спокойно пользоваться запасными магнитами сторожевой группы и… Блять». Бейси достаёт из кармана, что искала, и протягивает аккуратно сложенный белый листок бумаги Баззу, который подходит к ней и забирает адресованное ему послание у девочки. Он раскрывает некое письмо и видит: «Ты там умер, что ли, Уокер? Ты не в сети, до тебя не дозвониться и не дописаться… Ну… Ладно? Мне откровенно плевать, что у тебя там случилось. Я просто знаю, что ты придёшь, поскольку это твоя работа - вставлять всем. И ты пришёл, если читаешь это! Привет-привет! Догадался чья она? Догадался. Я не смогла отвести Бейси в детский садик как раз из-за работы, поэтому… Посидишь с ней, а? Пожалуйста? Пока тебя не было, малышка Мэй-Минчи доставала Эдгара, но, сам знаешь, его хватит максимум на двадцать минут с крайне активным ребёнком. А ещё я прикрыла тебя перед Гольдбергом по поводу твоего отсутствия на рабочем месте, и теперь ты мне должен, хи-хи. Удачи тебе с Бейси! А… Ну и напоследок. Случится что-либо - я убью ТЕБЯ». Изумление и злобная оторопь. Базз цепенеет из-за прочитанного, но потом мелко взрывается внутри себя. Суровый гнев овладевает им. Вся ситуация - полный абсурд. — Минчи, ты нормальная, нет?! — агрессивно вопрошает Уокер в пустоту, сводя брови к переносице и сжимая бедный листок с посланием в руке. —Я тебя..! Бейси пугается такой бурной реакции Базза, и это резко отдёргивает старшего, хотя у него в душе только-только начинает вопить страшный огненной вихрь. Он, ну, вот вообще не в настроении. Базз видеть-то никого не хочет, кроме Ворона, а тут сидеть ещё с чужим ребёнком… Просто настоящий вынос мозга. Лучше бы Уокер не приходил сегодня на работу.***
— Мне скучно! «Блять». Всё тот же кабинет подполковника с государственным флагом и гербом, всё та же энергичная Бейси и всё тот же мёртвый Базз. Они сидели вместе за рабочим столом Уокера. Кресло осталось при малышке, а военный протирал задницу на деревянном стуле. Перед Бейси были раскраска и цветные карандаши, всё, видимо, недавно купленное специально для неё, но… Малышка протестующе откинула сея подарки и теперь по-новому капризничала, пока Базз просто убивал время. Он равнодушно листал новостную ленту в телефоне, до этого всего игнорируя гостью. Уокер даже сидел спинкой стула к Бэйси. Сама же Мэй-Минчи не закрывалась от «няньки», наоборот, тянулась к подполковнику. — Мне скучно! — злостно повторяет она. — А я тебе не клоун в цирке, чтобы развлекать тебя, — всё-таки грубовато отвечает Базз, абсолютно спокойно высказываясь. — Сиди и раскрашивай. Бейси не совсем понимает что за «клоун» и что за «цирк», поскольку такого развлечения под землёй попросту собственными глазами она не видела, однако всё равно! Малышке «приказали», по её мнению, продолжить заниматься уже неинтересным для неё делом… Это злит Мэй-Минчи сильнее. Бейси желает, чтобы её слушались и чтобы она командовала. — Но я хочу поиграть! — Телефон плохо влияет на развитие и психику детей. — Нет! Я хочу поиграть не в телефон! Он мне не сдался! И Базз такому здравому заявлению удивляется. Уокер аж поворачивается к обижающейся на старшего Бейси, изумлённо глядит на неё. Да, Базз прав по поводу гаджетов, которые очень сильно ломают детей. Родителям настолько всё равно на собственное чадо, что они готовы заткнуть его телефоном. Ну, лишь бы не путался под ногами. Многих детей, которые в этой жизни ещё ничего не видели, уже с полутора года не оторвать от родительских телефонов с деградирующими программами. Каждое последнее поколение глупее прошлых двух. Но так ли это? Время покажет. Под землёй новые люди будут сильно отличаться от прошлых чисто из-за того, что они будут приспосабливаться к жизни внизу, а не наверху, на поверхности. Давление, что наносит удар по нервной системе и, конечно, не только, искусственный свет, иной воздух, идущий и добывающийся на самом деле с земли, сделают собственное дело. А ещё технологии, технологии, технологии... — Ты хочешь поиграть в…? — Хочу поиграть в игрушки! В больницу, в полицию, например! …Или в дочки-матери! Ну или хотя бы в эти глупые догонялки! Я устала сидеть и ничего не делать! Рисовать отстой! Мне скучно! Бейси права... тоска смертная. Но Уокер меняется в лице: лёгкая заинтересованность, изумление растворяются в багровых огненных языках, которые дерзко тухнут. Военный снова безразлично отворачивается от ребёнка, поскольку в активных играх он не готов сегодня участвовать из-за собственного морального истощения, и просто зависает в телефоне. — Раскрашивай. — Сам раскрашивай! «Ну блять. Я просто хочу посидеть в тишине…» И вдруг происходит щелчок. Уокеру в голову приходит до боли банальная идея, как незаметно избавиться от Бейси и продолжить заниматься ничем. Нужно просто предложить поиграть девочке в определённую игру, где она даже не будет знать, что Базз на самом деле не принимает никакого участия в… Её поиске. — Ладно, уговорила… Давай поиграем в прятки, — непринуждённо предлагает подполковник, снова поворачиваясь к Бейси лицом. Она сразу же театрально задумывается, хмуро сводя брови к переносице и дуя губы, но быстро расслабляется. Покорчилась - и хватит. «Мда. Сразу видно, кто твои родители и кто твоя двоюродная бабушка, БеЙсИ… В чём-то вы с Бланко похожи». — Хорошо, — как бы нехотя соглашается Бейси. — Но ты водишь! — Конечно-конечно! — откликается Базз. — Я ищу, но давай так: тебе разрешается ходить и прятаться только по этому этажу. Поняла? — Поняла! — А ещё не попадайся рыжему усатому дяде на глаза, иначе у меня и у твоей мамы будут неприятности. Уяснила? — Ну да. Да! — Тогда всё. Можешь выходить из кабинета и прятаться, — вообще без каких-либо задних мыслей говорит Уокер. Он чувствует себя уверено. — А я буду считать до ста. Бейси робеет и ошеломлённо разевает рот. Такое незнакомое, но точно для неё огромное число глубоко смущает ребёнка. А Базз... Он намеренно подначивает малышку, интригует. — А это сколько? — отвлекаясь, интересуется Бейси. — Это ооооочень много. Вот найду тебя и скажу точно, — усмехается Базз, криво подмигивая младшей. — Иди давай, а то водить сейчас будешь ты. И Бэйси тут же направляется к двери, а затем шустро покидает кабинет после первой сказанной старшим цифры. Безмятежная тишина моментально расстилается в помещении. «Отлично». Базз перебирается на кожаное кресло и облегчённо выдыхает. Он вообще не представлял, что когда-то будет «играться» с дочерью Колетт на работе, но это случилось. И Минчи поплатится за наглую вольность, поскольку Базз всё-таки начальник. То, что он согласился, это... Ну... Неважно! Осталось дело за малым. Базз набирает чей-то номер и звонит, слушая скучные и монотонные гудки. После некоторого времени ему отвечают. — Чего тебе, блять?! — доносится по ту сторону грубый, враждебный мужской голос. Альфа прокурила его. Сиплость раскрывала все карты. — Ты, сука, ну, никак не вовремя. И Уокер обречённо закатывает зелёные очи, но бесстрастно выдаёт: — Меня это не ебёт, Пенни. Я звоню по делу. — Ох, да?! «Не ебёт»? Знаешь, какие у тебя обычно ко мне дела, м, сучка? — Боооже мой. Тебе обязательно вспоминать про это каждый раз, когда я обращаюсь к тебе, а? — Ну, блять, я сижу за камерами, чтобы следить за порядком, а не чтобы смотреть, как вы трахаетесь, знаешь ли. Так вы стыда ещё никакого не имеете. Вам совсем похуй на эти гремучие камеры! Для кого их поставили, блять?! Для меня, что ли?! — А что? Завидуешь? — Упаси Господь... Обязательно! Дрочу! Мне ж нехуй делать, поэтому завидую, как тебя «классно» трахают или как ты «классно» трахаешь… Фу, блять. Почему я знаю подробности твоей интимной жизни? Мне аж мерзко стало сейчас… Ты вообще зачем мне позвонил? Портить мне настроение? Дело у тебя ко мне какое? Мы с тобой не бухаем уже года три, что очень грустно, а новых записей ваших потрахушек нет. Что тебе нужно от меня на этот раз? — Можешь проследить за ребёнком, пожалуйста? — Эм… Чё? Какой ещё ребёнок? И Базз уже раздражённо вздыхает, начиная потирать переносицу, а потом до его ушей доносится понятливое «аа». — Я вижу. — Слава богу. Эта девочка - дочка капитана Минчи, и она не должна вляпаться в неприятности, понятно тебе? — …Почему ТЫ следишь за чужим ребёнком? — Потому что могу себе позволить. Мне сказали с ней посидеть - я сижу. — Окей… Ладно? — Смотри у меня: с ней что-либо случится - я убью тебя. Всё. Адьёс. Это приказ. — Вот же ты кобе… Пенни не успевает договорить, поскольку звонок завершается: Базз бесцеремонно кладёт трубку. «Пошла нахуй». Уокер бессильно разваливается в кресле, запрокидывает ноги на рабочий стол и победно улыбается, внутри ощущая приглушённую адскую боль. Он наивно врёт сам себе, что всё хорошо. Только вот глаза жалко слезятся, мысли пожаром вертятся в голове. «Ну и кто кого теперь, а, Колетт?» Базз… Ты забыл? Разве очередное поражение не встанет у тебя на пути?***
Бодрая Колетт вместе с угрюмым Эдгаром трапезничала в скромном углу обширной столовой. Вокруг стояла привычная оживлённость: куча обучающихся незатейливо общались, суматошливо двигались. Время было обеденное, а поесть… это дело святое. К тому же от строгого следования расписанию бедным новеньким не имелось возможности куда-либо деться. Хочешь есть? Добро пожаловать в столовую! Не хочешь есть? Всё равно добро пожаловать в столовую! Мы накормим тебя насильно. Однако сейчас младшие офицеры довольствовались чашками кофе и обычным непринуждённым разговором, смотря на унылые лица подопечных и наконец делая передышку от работы. Разве это не прекрасно? Разве это не та самая идиллия в подземном государстве с кучей психологического и физического насилия? — Я тут подумала... Сегодня должны принести оставшиеся бумажки из лаборатории, — беззаботно вспоминает Колетт. — И всё. Это конечная, Эдгар. — Пугаешь меня, что ли? — недоверчиво щуриться Рхед, отпивая кофе. — Ну... Попрощаешься с матерью, Сэнди и домом… Знаешь, я бы просто не смогла подняться на поверхность, оставив здесь всё. А если с тобой что-нибудь случится? — легко задаётся страшным вопросом Минчи. — Что ж будет с Элизабет и Сэнди? Мне кажется, тогда они останутся совсем одни. Особенно Пейдж… жить Леону ещё от силы года два. И ей отвечают фырканьем, а затем негодующим вздохом. Эдгар раздражённо заводит смольные зрачки под верхние веки, но его поза открытая. Сам Рхед тоже довольно-таки свободно идёт на контакт, без внутреннего дискомфорта разговаривая с подругой. Удивительно. К чему же такие гадости, при таком внешнем чистосердечии? Неужели колкости искрение? — Боже, издеваешься надо мной сейчас? Ничего со мной не случится. — Ну ладно-ладно, — говорит Колетт. — Поверю на слово, ноо… Если что у меня есть знакомая, которая всегда предоставит гробик Сэнди с приличной скидкой и запросто похоронит пустоту, если тебя, виновника торжества, всё-таки закопают на поверхности. — Да иди ты, Минчи. Я всего лишь поднимаюсь наверх и… — На два с половиной месяца и более в неизвестность. Разве ты сам не боишься оставить Сэнди одного? — Хватит пытаться внушить в меня неуверенность и глупые загоны. Я уже давно всё обдумал и решил для себя. И мне не нужна твоя «поддержка», уж извини. «Да потому что мне страхово за тебя, слепой ты идиот, и не только мне, знал? А если Сэнди просто не переживёт потерю двух близких людей? Ты понимаешь, что случится? Я останусь без вас». — Ну всё, теперь точно ладно, — привычно хихикает Колетт. Лжёт, играет и не краснеет. «…Похуй». А Эдгар в очередной раз действительно не замечает ничего кроме оболочки, просто демонстративно показывая возмущение, которого на самом деле внутри нет. Вместо него мелкая, только родившаяся, свирепая тревога, которая заставляет невербально закрыться от окружающих. — Лучше бы ты так заботилась о собственном ребёнке, оставляя его на непонятно кого, — защищаясь, упрекает Рхед. — Хах, — выпрямляясь, выдавливает из себя смешок Минчи. — Думаешь, я оставила её одну с Баззом и без какого-либо контроля? Ошибаешься! Я закончила уже с некоторыми задачами и бумагами, поэтому после обеда заскачу к Уокеру, чтобы отчитаться и проверить, как у них обстоят дела. — М, удачи, — бросает Эдгар, допивая кофе и поднимаясь с места. — Надеюсь, ты найдешь Бейси живой. И данное высказывание мигом заставляет Колетт как-то неприятно напрячься, ощутить отвращение и насторожиться. Дочь для неё является самым дорогим человеком на этом белом проклятом свете, как и муж, собственно, тоже. Эдгар надавил на живое. Очень грязно, неправильно. Колетт никогда точно не предаст и не бросит родных и близких, невзирая на собственную нравственную фальшь. Она-то знает, что такое потери... смерть. — Хей! У тебя иногда реально очень тупые шутки, Рхед! Но Эдгар лишь по-злому усмехается, словно торжествуя, что победил. — Я никогда не шучу. Запомни уже это. Колетт принимается метаться внутри себя, чувствуя себя паршиво. Это она пыталась подцепить Эдгара, а не он её. Почему же тогда получилось всё наоборот? — Ничтожество, — злостно и тихо шипит Минчи, когда чванливый «Зайчонок» отдаляется и уходит от «Змеи». — Будто Я не знаю, на кого оставила Бейси. Да. Она бы и вправду не оставляла дочь с Баззом, если бы не ведала, какой Уокер на самом деле. Колетт даже в этом плане положилась бы на того же Ворона, чем на Эдгара, который, конечно бы, с Бейси ничего не сделал, но у малышки, возможно бы, остался неприятный осадок на душе от такой «чудесной» няньки. Бланко и Уокер более чем взрослые люди, и они хотя бы бездумно не ходят и не разбрасываются, можно сказать, нацистскими из-за собственной жестокости выражениями. Даже манера Базза вставлять мат через каждое слово, где это нужно и не нужно, и рядом не стоит с вопросом Эдгара: «не легче его просто застрелить?» Теперь вы, наверное, понимаете, с кем лучше оставить ребёнка. — Я всё ещё удивляюсь, как ты смог выстроить настолько долгие и крепкие отношения с Сэнди, — продолжает рассуждать Колетт, терроризируя взглядом спину удаляющегося Эдгара. — Возможно, потому что он чертова тряпка, а, Рхед? И все ваши отношения держатся на его жалком умении терпеть всякую дичь? Не злите Змею. Она легко может укусить вас. И Минчи, закончив маленький монолог, раздраженно выдыхает. Колетт мерно допивает напиток, пытаясь умерить поистине кроваво-гнилое буйство моря в сердце. Безмолвная ярость так и плескается в глазах, на языке появляется кофейная горечь. «С моей Бейси всё в порядке. Я в этом уверена». Колетт встаёт с места, относит чашку на мойку и скользит из столовой. Она выходит в уличный, похожий на муравьиные тропы туннель с панорамными окнами, вид которых открывается на цветной центр Сафекиата. Чем-то похоже на ядрышко любого жилого комплекса, но в разы масштабнее и ярче. Целое сердце. Ядро! Военные учреждения, как и остальные правительственные организации, находятся ближе к поверхности. Главная городская клиническая больница, Центральный банк, Содружество Культуры и Спорта, Совет Науки и образования, нижний штаб Министерства обороны - это всё располагается меж центром столицы и резиденцией главы государства. Серая середина, которая касается «людской грязи», но может смотреть на «золотое небо». Выше только сама Палата президента, верхний штаб Министерства обороны, Служба обеспечение безопасности и связи, Верховные суды. Колетт рассматривает центр Сафекиата с какой-то жалостью и вздыхает. Перед ней раскинулась приличное расстояние вниз, но не такое, чтобы не увидеть небольшую местность со зданиями. Она походит на реальный городок с поверхности. Видели когда-нибудь макеты? Такие себе мини-версии районов, мегаполисов или даже целых стран. Колетт порой кажется, что она способна дотянуться до любого крохотного здания, взять двумя пальцами и рассмотреть поближе. Расписные стеклянные сооружения украшали центр столицы, похожий на настоящее сердце с венами и артериями, циркулирующими алую и густую кровь, в виде запутанных троп для машин. Они перетекали в путевые туннели - рядовые дороги и автомобильную магистраль, соединяющую города между собой. В центре стояли все высшие учебные заведение, бизнес-комплексы, дома искусств и филиал главной больницы. Максимальная высота зданий составляла пять этажей, поскольку выше было просто не положено поднимать. И обычно такие большие постройки представляли собой какие-либо торгово-развлекательные точки. Их в городах имелось под землей ничтожно мало, а в деревнях и вовсе не было. Там многие жилые дома строились как землянки, что уж говорить про хорошую инфраструктуру, которой в селениях, логично, не имелось. Да и, в принципе, столица была тоже не хороша, если сравнивать с прошлой её версией на поверхности. Чтобы обойти душный и тесный центр этого подземного города, понадобиться какие-то полтора часа. Иногда чуть больше, но сути это не меняет. Каждый день Колетт видит из панорамных окон маленькую и чёрствую душу данного государства. И Минчи очень не нравится, как устроена столица. Почему они возвышаются над другими людьми? Их власть с жестокими законами настолько чванная и жеманная, что считает себя богами в этом замкнутом пространстве, так ведь? Да… Но Колетт не хочет делать то же самое. Она служит Отечеству. Однако почему Минчи должна свысока смотреть на центр города, где работает её муж и… его тётя, что заменила Фэнгу мать? Для Колетт Лола была «свекровью». Почему Минчи с высокомерием обязана наблюдать за местом, где в будущем будет учиться и работать ещё и Бейси? Почему? А… Почему она не сгорела в том кошмаре, после того как её выкинули на улицу из бункера работорговцев, в который молодая девушка попала по вине воспитателей приюта? Неизвестно. Однако эти «почему» всегда печалят Колетт. Уже перед военными действиями и в самом начале войны до ядерной бомбардировки было очень беспокойно, как минимум потому, что в их стране второго мира продолжал уже лет десять прогрессировать экономический кризис, который сильно пошатнул данное государство и сделал его слаборазвитым, и теперь, смотря на довольно неплохие обустройства под землей, гражданам стало понятно, куда девались их деньги... В тот роковой день для их города Колетт чудом спаслась от разрушительной энергии, получив серьёзные ожоги кожи. У них были какие-то жалкие считанные секунды, чтобы избежать смертельного столкновения с ударной волной, со световым излучением, с радиоактивным заражением и с проникающей радиацией. Всё это служило последствиями неуправляемой цепной ядерной реакции деления и безжалостно стирало людей с лица земли. Когда Колетт бесчувственно клеймили, как скотину, и бросили на улице умирать, в городе уже вопила жуткая сирена, что было не в новинку, но… Она являлась какой-то иной… Незнакомой и непонятной для юной Минчи, что пугало ещё сильнее. Внутри всё живое то резко бегало, носилось и не находило себе место, то останавливалось, замирало и в целом погибало, принуждая дезориентироваться, паниковать и продолжать слушать неясную из-за незнания тревожную сирену с диктором, информирующим о приближении бомбы. Это кричало оповещение о скором ядерном ударе, как вы поняли. Колетт, стоило ей также это осознать, не знала, какие действия нужно было предпринять, чтобы пережить этот кошмар наяву. Да, возможно, она совсем не хотела жить, после тех мучений, но умирать от бомбы не желала, поскольку это была бы самая страшная смерть на свете. Представьте это себе. Птицы в небе просто моментально сгорают, не оставляя ничего. Даже пепла нет. Что уж говорить про других живых существ. От них максимум останутся тени. И, знаете, вроде смерть настигает за какие-то ничтожные миллисекунды, однако такого ледяного, лютого и дикого ужаса перед любой другой смертью человек, вероятно, не чувствует. Неизвестность попросту заставляет людей погибать быстрее от сильнейшего переживания, чем от безобразного взрыва. Колетт всеми силами желалось выжить, и лишь потом умирать от чего-нибудь другого знакомого и не такого пугающего. Она даже не чувствовала боли. Увечья полностью игнорировались, поскольку страх, шоковое состояние всегда являлись сильнее каких-либо эмоций и любого физиологического процесса. Перед опалёнными глазами мелькала единственная задача - укрыться. Минчи не ведала, сколько осталось у неё ещё времени и куда, предположительно, скинется бомба, которая, если рассуждать логически, должна была упасть ближе к центру города. Она просто поплелась к ближайшему многоэтажному дому, чтобы попасть в подвал и там пережить взрыв. И пока Колетт шла, то внезапно ощутила злобное чувство слежки. Это было крайне странно, но всё же. За ней словно наблюдали, во что просто не верилось. При таком раскладе событий кто-то остался на улице? Не может быть. Однако всему приходит конец. И стоило Колетт достаточно близко добраться до цели, как всего лживого спокойствия вмиг не стало. Невообразимо громкий грохот пронзил тишину, оглушив бету, земля под ногами задрожала, заставив Минчи упасть, за спиной возник будто солнечный свет, принудив повернуться девушку к его источнику, неожиданно откуда-то взялась невыносимая жара глубокой осенью, жуткий смрад ударил в нос, а дыхание напрочь спёрло. Это напало на Колетт всё сразу и вместе, при том что она находилась в десятке километров от очага взрыва. Немыслимо. Весь страх умножился в сотни раз, а стоило лицезреть ядовито душащий ядерный гриб, так эта цифра моментально изменилась на огромные тысячи и тысячи. Колетт впала в звериную истерику. Эх… Солнце. Взрыв был похож на падение маленького Солнца или его частички на Землю, пламя которых за секунду поднялось вверх на несколько километров и образовало «гриб». Колетт хватило две жалких секунды, чтобы полностью лишиться зрения, но её совсем неожиданно одарили пощёчиной и уволокли в дом. Это сделала небольшая ростом шустрая девушка с повязкой на глазу, с винтовкой за спиной и около военной форме. Она вела себя крайне хладнокровно и расчётливо, но тело выдавало её истинное настроение. У спасательницы был жуткий тремор. Руки сильно дрожали от внутреннего нарастающего ужаса, как и вся Колетт в общем. Прошло каких-то тринадцать секунд, и огненная буря была около дома, в который только зашли девушки. Однако они успели спуститься подвал до того, как здание окончательно пошло по швам из-за ударной волны, задевшей и бет. Определённая часть постройки мигом начала падать. И практически меньше чем за минуту у решительной незнакомки всё-таки получилось выхватить из когтистых лап смерти Колетт. Конечно, не без травм, легкого облучения и ожогов, которые также не обошли и спасительницу, но получилось же. Вдобавок приоритетом всё-таки у неё была собственная жизнь, а потом только уж чужая, если что вдруг пойдет не по плану. Только вот… зачем девушка сперва следила за Минчи и после ринулась спасать, когда стало поздно и слишком рискованно для этого? Ничего непонятно. Колетт попала в тёмный могильный подвал теперь разрушенной многоэтажки. И она беспомощно закричала с пустой горечью на глазах. Минчи взвыла от боли, которую как ни физически, так ни психологически не ощущала. Колетт совсем в тот момент не хотелось разбираться, почему она не умерла, что произошло и какое ныне местоположение у неё. По сравнению с тем, что подросток созерцал, это было ничто. Какие-то глупые вопросы. Колетт видела перед собой лишь чернь и чувствовала обжигающие безжизненные слёзы, текущие по щекам, вместе с какими-то прикосновениями непонятно кого. В ушах всё ещё стояли звон и звуки взрыва. И в итоге всего этого Минчи, катаясь по полу в припадке, сорвала голос, потеряла сознание, очнулась, поскольку непонятно кто привёл её в порядок нашатырным спиртом, и затем снова отключилась, только уже из-за сильной усталости организма. Колетт проснулась лишь через день, проспав полноценные сутки. И пробудившись, она услышала неясные для неё разговоры, незнакомые голоса людей. К тому же любой звук улавливался очень плохо, словно через толщу воды. Темнота в глазах, которые бета еле открыла превозмогая боль, пропала, но прежней чёткой картины Колетт было больше не суждено увидеть вплоть до операции на глаза в двадцать четыре. Все следующие восемь лет бета будет лицезреть лишь размытые пятна перед собой. Она даже чётко собственные руки рассмотреть больше не сможет. И для неё эти годы станут самым тяжёлым промежутком жизни, ведь из-за слепоты Минчи на пустоши будет беспорядочно убивать всех подряд. — Проснулась? — уловила над собой Колетт бархатный и нежный голос какого-то незнакомого парня, который в ту пору бережно обрабатывал покалеченные ключицы разбитой Минчи. — Проснулась… — Идиотка! — после умозаключения друга тут же рявкнула девушка с глазной повязкой. — Тебе родители не говорили, что смотреть на солнце нельзя, иначе нахуй сожгёшь себе всю сетчатку глаз, а?! «Почему это вообще случилось со мной?» — думает пасмурная и разозлённая Эдгаром Колетт, мирно проходя по туннелю. — «А что было бы, если не случилось бы?» — Лейла, пожалуйста, мы об этом говорили, успокойся… — Да ты..! — Нун прав, Лейла, — с холодной строгость промолвил ещё кто-то. Старший из ребят. — Успокойся. Дай нормально человеку прийти в себя. Нам уходить через пару дней отсюда. — Вы издеваетесь, да?! То есть вам посрать на меня?! Я, блять, чуть не сдохла, а вас заботит какая-то дура?! — Тебя так-то она тоже заботит, раз уж ты затащила её сюда, — влез в разговор третий мужской голос, что как-то саркастически безжизненно усмехнулся на вопросы страстной девушки. — Послушай, Багги, хах... Успокойся. — Пошёл ты нахуй, Ифри! Нет… Пошли вы ВСЕ, блять, нахуй! Тогда, кроме слышимых ребят, в подвале находилась ещё парочка подростков… И куча мёртвых людей. Огольцы, к которым попала Колетт, оказались мародерами. У них была целая банда головорезов с собственной иерархией. Шесть человек: каждый выполнял важную роль в выживании. И они убили всех жильцов этого дома, что спустились в данный подвал, чтоб укрыться. А ещё у всех подростков имелось клеймо. У кого-то на глазу, у кого-то на лбу, руке, внутренней стороне бедра, груди и… так далее. Кому-то повезло больше, кому-то меньше, но факт того, что на детях теперь стояла стигма Y, сам по себе был вон выходящий за рамки человечного. Жестокость разрушила нежность детства. Впитав ненависть, подростки сами стали озлобленны и обиженны на мир из-за мучений, что нанесли им не менее бездушные и черствые взрослые. Они также повелись на обман о «спасении мирных жителей в "государственных" бункерах». И как потом узнала Колетт, ребята прибыли все из другого города, что самый первый попал под обстрел. Молодые люди сбежали от ужаса, чтобы столкнуться с ним снова, однако уже в ином месте. Наверное, очень обидно, да? Словно сама жизнь поворачивается к тебе спиной? Верно ведь? Нет. …Нам не понять, и, надеюсь, что не придётся когда-то. «Я так и не смогла посмотреть на вас всех, милые… И никогда уже не посмотрю. Узнать, как вы выглядели, я так и не смогла. Простите». Колетт наконец доходит до корпуса и сразу же устремляется к себе в кабинет перепроверять бумаги, чтобы после направиться к Баззу со спокойной душой, а затем вернуться с ещё большей безмятежностью внутри, убедившись, что с Бейси всё хорошо. Однако в груди появляется какое-то странное трепетное чувство из-за воспоминаний друзей, которые в итоге все умерли. Никто не пережил войну, кроме Колетт. Из-за этого Минчи резко одолевает какая-то тяжкая печаль… Порой Колетт скучает по тем людям. Подростки хоть и были мародерами, но относились друг другу, учитывая разруху мира и вынужденное проявление жестокости. Они пытались добывать еду для всех, воровать жизненно ценные вещи также, в первую очередь, не для себя, а для приятелей. Помощь ближнему - было самым главным заветом у «семьи», в которую сердечно приняли и Минчи. Однако, логично, что случались ситуации, где детям приходилось чуть ли не резать милому товарищу рядом глотку от жажды. Голод, преследующий всех на пустоши, делал своё дело. Он превращал людей в зверей. Но подростки всё равно оставались дружны. Семья. Семья, которая не осудит и не бросит... Семья, которая любит и не обманет... Но эта ячейка общества была немного необычной. Антисоциальной. Безбожно лгали, предавали, насиловали слабых в своё похотливое удовольствие, приносили ближнего в жертву, чтобы поесть. Что поделать? Какой другой выход был у этих ребят? Никакой. Но оправдывать их действия крайне глупо. Если ты не будешь отвечать на агрессию агрессией - твоя смерть неизбежна? Возможно, только вот Сэнди и Леон как-то выжили. У них даже получилось спуститься под землю и сейчас жить тут относительно счастливо. Говорит это о многом? Да. Будучи добрым, очень сложно противостоять бесчеловечному голому миру и кровавым проблемам. Особенно детям без взрослых. Однако, если рассматривать выживание не со стороны нравственных ценностей, то данный способ довольно-таки рабочий… Ну, в плане, заниматься мародёрством, чтобы продолжать жить, хорошая схема. Убив человека, ты можешь его обокрасть и потом съесть, если другой еды не найдётся. Очень многофункционально. Но зачем пытаться что-то предпринять, если после ядовитого мощного взрыва, знакомясь с новым белым светом, живые обязательно будут завидовать мёртвым? «Эх… Интересно, а как там всё-таки Бейси?» Взяв всё, что Колетт было необходимо, она легко и внешне непринуждённо поднимается на этаж выше. И стоит ей выйти на ступеньки, как Минчи сталкивается с грустной и подавленной дочерью, сидящей на полу около лестничного пролёта. — Бейси? — неуверенно зовёт Колетт малышку. — Что ты тут делаешь? Вмиг Бейси радостно оживает, достаточно ей услышать родной и ласковый голос матери. Видимо, в одиночестве она провела несколько часов, что для любого маленького ребёнка уже очень много. — Мама-мама! Ты пришла за мной? — пропуская вопрос мимо ушей, счастливо интересуется Бейси. Она встаёт с места и тут же приникает к озадаченной Колетт, которая заботливо приобнимает малышку рукой. — Эм… Я… Почему ты оказалась здесь, Бейси? — Я играю в прятки с дядей Баззом. И я уже устала! Он никак не может меня найти! — уже как-то возмущённо говорит Бейси, обиженно дуясь. — И я только что вылезла из укрытия, чтобы наконец он меня нашёл, но даже так у него, походу, не получается! Колетт, внимая детское негодование, сразу всё понимает: её дочь подло обманули. «Ах ты сукин сын, Уокер», — зло думает Минчи, уже представляя, что будет засаживать куда поглубже Баззу, чтобы тот потом никогда больше не встал. Однако внешне Колетт не показывает никаких изменений в настроении. Единственное, что проявляется и выдаёт её с потрохами - хищные искры в глазу, которые начинают беспорядочно танцевать в вальсе. Минчи страшно закипает. — Видимо, дядя Базз и вправду очень плох в прятках, однако не беспокойся, дорогая. Он исправится, — как-то дьявольски ласково уверяет дочь Колетт. — Я научу его искать. — Да? — с наивным и детским изумлением спрашивает Бейси. — Правда? В следующий раз он найдёт меня? — Правда, милая. В следующий раз обязательно.***
Базз убито поворачивал ключ в замке, закрывая кабинет. Всего минут пять назад он созвонился с Пенни, чтобы узнать, где сейчас находится Бейси, и теперь хотел забрать её. Время было уже обеденное и оставлять так надолго девочку одну казалось по-свински, несмотря на то, что избавился от непоседливого ребёнка Уокер из-за морального подорванного состояния. Нет, ну серьёзно. Если бы не тест и отрицательный результат, Базз спокойно бы посидел с дочкой Колетт, просто... Вышло как вышло. Закрыв кабинет, он убирает ключ в карман тактических брюк, но неожиданно слышит звонок. Он берёт телефон в руки и видит вызов от… Пенни? «Серьёзно? Чтобы ты мне сама звонила? Что случилось?» Однако Базз не поднимает трубку, поскольку случайно боковым зрением замечает Колетт, странно... порхающую по коридору, и сердце резко уходит в пятки. Пенни самолично завершает звонок, не дождавшись ответа. Это всё похоже на... предупреждение? Помощница начальника караула по техническим средствам хотела что-то сказать, но не успела. — Хей, Уокер! — беззаботно зовёт Колетт Базза, весело улыбаясь. — Привет-привет! «Твою мать… Надеюсь, ты не нашла Бейси, и она сидит всё там же, где мне и сказала Пенни». — Хах, привет… — неловко здоровается Уокер, съеживаясь на месте. Минчи огибает знакомого изучающим взглядом, анализирует чужой внешний вид сегодня. Зелёные глаза имели заплаканность и болезненность. На голове не было привычного строгого хвостика. Каштановые взлохмаченные волосы беспорядочно падали на плечи. Так ещё помятая белая рубашка, брюки оставляли желать лучшего. В общем… подполковник выглядел ужасно. Словно утром как проснулся, так и пришёл на работу. После вывода и оценки жалкого вида начальника противоречивые мысли закрадываются в голову Колетт. Что-то случилось у Базза. И голубка жалела убитого знакомого, а змея безжалостно хотела убить. — Очень жаль, что мы сегодня с тобой ещё не виделись, поскольку кое-кто опоздал на работу, — всё так же звонко продолжает Колетт. — Выглядишь просто ужасно, дорогой! Уокер на «комплимент» лишь угрожающе скалится. Он скрещивает руки на груди и недовольно закатывает глаза, слабо обороняясь. В Минчи чувствуется подвох. «Ну ебать». — Но кому не всё равно, а? Я зачем, собственно, пришла… Должна была тебе кое-что по бумажкам, а ещё мне бы хотелось увидеть Бейси и сказать моей малютке пара ласковых, понимаешь? И Базз мысленно выдыхает. Пронесло. Минчи ничего не узнала про «прятки», но... тут же появляется другая проблема, которая снова заставляет напрячься, поскольку, ну… Уокер не может показать пустой кабинет. Колетт тогда убьёт его. «Чёрт-чёрт-чёрт…» Медлить нельзя, Базз, иначе обман раскроется. — А Бейси не хочет тебя видеть, — выпаливает очень подлую и некрасивую отмазку подполковник, смотря в карминовый глаз знакомой и весь паникуя изнутри. Он только что придумал эту чепуху... — Она обиделась на маму, поскольку думала, что проведёт этот день с ней, а не с каким-то незнакомым дядей, знаешь ли. Упс. Колетт робеет и становится нерешительной, удивлённо вскидывая брови. Устрашающе молниеносное потрясение настигает «наивную» бету. Она не верит своим ушам! Неужели активном Бэйси серьёзно хотела провести целый день с мамой в военном штабе, где можно познакомиться с другими взрослыми и найти что-то интересное? Ох... В омуте Колетт проскальзывает лживое переживание, на которое слепо ведётся Базз. — Что..? Серьёзно? — Абсолютно серьёзно. Так что отчитывайся, отдавай мне всё, что хотела, и уходи. Встретишься с дочкой потом. А ещё. Приведёшь ребёнка на работу ещё раз - мало не покажется. Это тебе не детский сад, а основной орган управления войсками. А вот это ты переигрываешь, Базз. Остаться можно и не только без носа. — Мы хоть и приятели, но я твой начальник. — Оу… Прости, Уокер… — тихо откликается Минчи, виновато протягивая омеге папку документов. — Такого больше, правда, не повториться. А так… Как у неё дела? Всё хорошо? Ты покормил Бейси? — Да, всё нормально, — выхватывая отчёты, грубо произносит Базз. — И да, собираюсь её отвести в столовую. Между военными возникает неприятная тишина. Из-за паузы Базз ощущает больший подвох от подчинённой, но Минчи слишком хорошо играет. Капитанша не прощается, не уходит после передачи бумаг с выполненными делами. Колетт мнётся на месте и берётся за шею, неуверенно потирая её, а потом решает сообщить: — Знаешь… Ближе к шести Бейси заберёт Фэнг. И, думаю, раз уж она обиделась на меня, то почему бы тебе не отдать её самому? Я просто сообщу Фэнгу, чтобы искал и ждал тебя, а не меня, хорошо? Базз озадаченно зависает, не зная, что отвечать. Соглашаться? Нет? Что делать-то? Он же нагло наврал. Как-то некрасиво выйдёт, если ложь всплывёт. Очень некрасиво. Базз знаком с Колетт добрые семь лет, как и Ворон, однако безалаберно умудряется плевать ей в лицо, прямо как Эдгар. Только делает Уокер это ненамеренно, не с целью обидеть или задеть, а Рхед порой очень горит желанием поиздеваться над подругой. — Хорошо? — смущённо соглашается Базз. — Я сам её отдам Фэнгу… — Ой, ты так меня выручаешь! — благодарно восклицает Колетт. — Спасибо тебе большое. Я знала, что на тебя можно было положиться. «Теперь я чувствую себя ещё паршивее. Просто супер…» — Да. Давай без этих розовых соплей. Иди уже… — Хорошо-хорошо, — тепло усмехается Минчи и вдруг в её глазу на миг проскальзывает странная злоба, что пугает и дезориентирует Базза. Однако, продолжая смотреть на всё ещё радушно хихикающую Колетт, он думает о галлюцинации. Психика обманывает сама себя. Теперь Уокеру точно показалось. Наверное. Колетт напоследок подмигивает Баззу и радостно удаляется, а подполковник весь в думах остаётся один в коридоре. «Осталось всего лишь забрать Бейси». И тут резко снова звонок. Базз устало вздыхает, снова берёт телефон в руки и опять-таки видит Пенни на экране. Что ж случилось? Что ей нужно? — Алло, — принимая вызов, недовольно говорит Уокер. — Что такое? — Почему ты жив, мать его? — А почему должен был сдохнуть? — вопросительно выгибая бровь, недоумевает Базз. — Ты серьёзно? О чём вы сейчас говорили? — Нуу, — он прижимает телефон плечом к уху и достаёт ключ из кармана, открывая кабинет, — Минчи пришла ко мне отдать документы и увидеться с дочерью. Я отмазался, что, мол, Бейси не хочет её видеть, и она ушла восвояси. Собеседница по ту сторону трубки ничего не отвечает, гнетуще замолкая. Мысли одна за другой проносятся в голове. Пенни удивлённо потеряна выходкой Колетт. И стоит Баззу зайти к себе, как он слышит от подруги: — Пиииздец тебе. Колетт сейчас с дочкой. В комнате образуется гробовая тишина, слышно лишь жалкое тиканье часов, но потом… — Что, блять?! — рычит Базз и пылко швыряет папку документов на стол. — Что ты сейчас сказала?! — Колетт нашла Бейси. Уокер пуще щетинится: его зрачки сужаются, брови в тот же миг сводятся к переносице, принимая угловатый вид. Буйный гнев, массивной тигриной лапой, берёт над ним верх из-за того, что Колетт успешно смогла вызвать у него вину гадким обманом. Она...! Да она..! Но кто-то же тоже солгал, верно? Да и вообще… Врала ли Колетт? — Ну, стоило нам созвониться, как через пару минут девочка вышла на лестничный пролёт и тут же столкнулась с капитаном. Я не успела предупредить, а Минчи тебя наебала, как понимаю… Прикинулась дурочкой? — Да, сука! Она сделала именно это! — разрывается на части Базз. Его хорошенько так встряхивает от дикой злобы, пылающей опечаленным огнём внутри. Всё путается из-за неистовых душевных метаний. Ноги превращаются в противную вату. Страшно и больно… Базз фатально трескается, а сердце омеги окончательно разбивается. Уокер очень устал. — Воу, потише, успокойся… — Не смей меня, блядь, сейчас затыкать! Ты ничего не понимаешь! Ни-че-го! И по ту сторону трубки сразу набирают в рот воды, когда улавливают громкие обидные заявления. Слова Базза серьёзно ранят Пенни. Она искренне хочет поддержать товарища, но тот так враждебно отзывается, что просто… Обижает. Пенни с раздражённым разочарованием задумывается о чём-то, желает сбросить сейчас вызов и забить, но, возвращаясь к разговору после минутной паузы, атакующе плюётся желчью в душу Уокера: — Знаешь что? — недовольно задаёт вопрос она. — Молодец. Я хлопаю тебе стоя. Так-то ты сам во всём виноват. Посидел бы с девочкой нормально, ничего не было бы. …А Пенни здраво рассуждает, знаете. Но разве это необходимо в такой момент? — Да пошла ты нахуй! Мне сейчас твои нравоучения не сдались! Т-ты… И совсем резко высокий голос Базза предательски дрогает. Он чувствует, как вся бешенная ярость внезапно тяжким удушливым комом собирается в груди и резко выходит через болезненные слёзы, которые обжигают щёки. Мысли скачут и прыгают, руки дрожат ныне не от злости, а от отчаяния. Взгляд мылится. Уокер жалко рыдает от безысходности, желая умереть. И поэтому Базз сбрасывает звонок, выключает телефон напрочь. — Я-я устал… Я просто устал! Он, рассерженный и опечаленный, устало садится на пол, поджимает ватные ноги под себя и берётся за волосы. В голове творится полный бардак. Базз впервые за долгое время так неуравновешен. Может, виной всему недавняя течка? Или… Кто-то и вправду не хочет сдаваться, но, смотря на все неудачные попытки, признать проигрыш кажется решением правильным? Три года. И не одного положительного результата. Даже ошибочного. Так ещё и Минчи с дочкой. Просто издевательство. — За что мне всё это? За что?! Неуемное горе застревает в горле. Хочется сказать заветные три слова вслух, но из Уокера выходят только страдальческие всхлипы и хрип. «Я хочу умереть…» Так что тебя останавливает, Базз? Почему ты не покончишь с собой? «Я хочу умереть!» Почему ты этого не сделаешь, Базз? Скажи мне. «Я просто хочу умереть! Я хочу!» Базз закрывает лицо руками. В душе, казалось бы, неукротимый огонь медленно гаснет, постепенно теряет силы, и от агрессии уже совершенно ничего не остаётся. Языки пламени уменьшаются в размерах, а само оно затихает и тухнет. Погиб. Базз точно умер. — Ворон… — жалобно зовёт пассию Уокер. «Почему… Почему именно когда не надо, ты спустился в эти грёбаные шахты..?» — Чёрт тебя дери, Ворон… Базз рвано вздыхает и ещё некоторое время сидит на полу со слезами на зелёных очах. И когда они заканчиваются, то приходится успокаиваться и вставать. Сил вообще уже ни на что нет. Огромных сил Уокеру даётся привести себя в порядок, отряхнуться, хоть как-то оклемавшись от истерики, и к нему, будто бы назло, в кабинет бесцеремонно заходит крашенная в розовый цвет женщина со стрижкой бокс, в привычной для всех здесь военной тёмной форме. У неё на лице щетина, на плечах чёрный длинный плащ, что прикрывал погоны. Повязка на левом глазу намекает на потерю главного взгляда на правду. От женщины пахло специфичным лаком. Ну, как минимум запах подходил под это описание. И нет, она не красилась недавно. Это был природный запах этой альфы. — Пошла вон, — отворачиваясь, хрипит Базз. — Я слышать тебя не хочу, а тем более видеть. — Что у тебя опять случилось? — интересуется несильно доброжелательно настроенная Пенни. Обида скрежет сердце, но она проигрывает огненному желанию помочь. Пенни пришла поговорить и успокоить. Попытаться уж точно. — Это не твоё дело. — А чьё ж тогда, а? — выговаривает Баззу она, враждебно разводя руки. Пенни всё ещё не могла принять позицию друга. — Я разве тебе не подруга? Мне хочется знать, что с тобой, чёрт возьми! Уокер хранит безмолвие, продолжая безжизненно стоять и пусто смотреть куда-то в сторону. У него в голове гуляет лишь один ветер и ничего более. — Да, нас объединяли только пьянки вусмерть и наитупейшие проебы перед вышестоящими. И да, нормальной дружбой это не назвать, но я считаю тебя другом, Уокер. Товарищем, блять, который подержит волосы, если что вдруг! Иронично, но у тебя не за что держаться, Пенни. — И стоило тебе выйти замуж, как ты резко превратился в серую мышь! Всё наше веселье закончилось на той проклятой свадьбе, а наше общение свилось на минимум! — Я просто повзрослел. — А я, по-твоему, в свои сорок веду себя как девочка, блять? Раз без семьи и без детей, значит, никто?! — Я не хочу с тобой это обсуждать. — Да ты..! — давится своей злостью Пенни. — Ты самый настоящий идиот! В кабинете подполковника воцаряется тишина. Она делает обстановку ещё более мёртвой и безнадёжной. С безразличием смотрит на друзей государственный флаг. Базз игнорирует оскорбление, а Пенни снова обиженно молкнет, пытаясь совладать с собой. Говорить этому «страдальцу» нет никакого смысла. Строит из себя непонятно кого! Мерзость! Однако злая на приятеля Пенни всё равно хочет помочь ему. Тёплые чувства двигают альфой. Поэтому, немного всё-таки усмирив собственный пыл, она опять погружается в себя, зависает. О чём-то, видимо, размышляет. Уокер же продолжает стоять к ней спиной и немигающе смотреть в одну точку. — Я понимаю, что ты хочешь ребёнка, — говорит Пенни после собственных раздумываний, — но на этом жизнь не зацикливается и не останавливается, Базз. — Нет. Ты не понимаешь меня. И Базз поворачивается к подруге. У Пенни получается привлечь его внимание. Уокер устремляет безжизненный взор прямо на альфу, однако та совершенно не теряется. Пенни лишь сильнее сосредотачивается на диалоге и неприятно для себя напрягается. Обида с лица никуда не уходит. — У меня не было друзей, все считали меня странным, поэтому я всегда находился рядом с матерью. Она меня очень сильно опекала, — касается прошлого Уокер. — В какой-то момент я, ребёнок, осознал и понял, что это ненормально, представляешь? Я винил в своём странном поведении не окружающих, как обычно это делают дети, а себя и мать, потому что во мне реально была проблема из-за её гиперопеки. — Нет. Не начинай эту всю хуйню. Я знаю, — негодующе отвечает прапорщица. — Я всё знаю. Но Базз пропускает мимо ушей слова Пенни. Он делает паузу, принуждая неприятную тишь снова на несколько мгновений зародиться в кабинете, и после возобновляет речь: — Меня гнобили из-за того, что я интерсекс. Моя мать предала нас всех, бросила меня. Отец погиб наверху... А я вмиг сделался сиротой. Бланко меня ни во что не ставили и не ставят. Близких друзей до сих пор нет. И я спустился абсолютно один в это ебаное подземелье. Один?! Ах ты врун, Уокер! А Ворон, что успокаивал тебя весь путь, когда вы спускались? А Бланко-младший, что выбрал тебя в истерике, а не собственного отца в таком же припадке? — И я принял это, но… — Базз перемещает стеклянный взор с Пенни на флаг. — Я не хочу признавать, что у меня не будет родного ребёнка. Альфа неодобрительно мотает головой, фыркает, совсем не разделяя тоску друга. Это всё бессмыслица. Для неё чужие слова - чушь, высосанная из пальца. — Ты знаешь, что таких бедных и несчастных, как ты, миллионы? — сердито спрашивает угрюмая Пенни. — Во время войны все что-то потеряли. Ты отнюдь не особенное исключение. Нет ответа. Базз опять молчит, потому альфа вдруг как-то безотрадно вздыхает. Пенни устаёт, скрещивает руки на груди, обнимая себя, нежели закрываясь от друга, и ещё больше мрачнеет. В душе океан боли, что давно заледенел, начинает волноваться, но лёд не даёт вырваться глубокому горю наружу уже много лет. Волны просто сталкиваются с мёртвым и огненным покровом. — Я тоже родилась интерсексуальной. Я знаю, что такое не вписываться в общество... В токсичное общество альф-спермотоксикозников будучи женщиной. И во время войны Я лишилась всей семьи, начиная от родителей заканчивая моей омегой и дочерью. Ты это знаешь, — нехотя разбереживает старые раны Пенни, не желая копаться в собственном прошлом. — И… кто по-настоящему остался абсолютно один, так это Я, а не ты, Уокер. Базз никак не реагирует, продолжая смотреть на государственный фиолетово-белый флаг и внимать пустоту в голове. Никаких мыслей нет. — Цени, что имеешь сейчас, а не что имел когда-то. Между товарищами снова образовывается пресловутая тишина. Они просто стоят и слушают тиканье бедных часов, что хоть как-то пытаются разредить обстановку, но всё без толку. Безмолвие нагнетает, но оба не чувствуют этого внешнего дискомфорта. Ощущается только внутренний неуют, исходящий от собственных мыслей, воспоминаний, нутра, и ничего более. Никто из них не знает, сколько времени проходит. Потухшая Пенни в какой-то момент разворачивается, намереваясь уходить, но Базз останавливает её. — Давай выпьем, — предлагает он.***
Зловещая и мёртвая тишина в кабинете подполковника быстро пропала и больше не появлялась, когда спирт проник в организм несчастных людей. Да, все, наверное, знают, что алкоголь - это депрессант. Он подавляет психическое возбуждение, лишает координации и способности здраво мыслить, превращает человека в заложника собственных страхов. Но самом в начале распития обжигающий горло «мёд» имеет позитивные свойства: дарит уверенность, расслабляет и окрыляет, пока не перейдёшь черту разумного. Бутылки открылись, и в кабинете Базза откуда-то взялся дурашливый смех. Любая пьянка стелилась довольно примитивно. Мол, ты нелепо и забавно выглядишь или делаешь что-то очень глупое и совсем бессмысленное, что вызывает безудержный дикий хохот у твоего собутыльника… Это совершенно неважно. Главное, что потом вы подшучиваете друг над другом, а затем неожиданно принимаетесь вспоминать всякое из вашего далекого прошлого… когда также были нетрезвы и вытворяли полную дичь. Например, выпрыгивали со второго этажа из окон главного корпуса нижнего военного штаба: одна скидывалась, второй ловил. И, представляете, зачем? Чтобы пробудить внутреннюю кошку в Пенни! У них не получилось. Любому дубоватому болвану было бы понятно, что «Акула» не приземлится на четыре лапы, но пьяным всегда море по колено, что уж говорить про полёты. Пенни тогда отделалась сильным ушибом руки, отбитым боком и разбитым лицом. А, ну… И выговором, конечно. Или, например, ещё одна ситуация: Ворон поссорился с собственным властным и непреклонным дядей, а Базз с Пенни, налакавшись чего-то крепкого на работе, пришли к Буллу в «блядские хоромы» выговаривать старшему, какой он «хуевый». И когда буйным пьяницам открыли дверь, то на пороге их встретили как раз таки двое Бланко, видимо, только-только решившие между собой конфликт. В итоге, стоило Баззу высказаться под одобрительные кивки Пенни и под умоляющий взгляд Ворона не продолжать этот цирк и в конце добавить, чтобы Булл «полизал его пизду», как младшего без каких-либо раздумий молча выгнали из дома, с холодным призрением в глазах закрыв за собой дверь. Да… Бывают в жизни огорчения. Потом кое-кто получил от разъяренного Ворона таких… «пиздюлей», что мама не горюй. Запомните: никогда не злите Бланко-младшего. Он очень страшен в гневе. В общем, Пенни и Базз и вправду довольно весело проводили время до замужества второго. А теперь три года Уокер уже как в браке, три года он больше не пьёт с помощницей начальника караула по техническим средствам и три года он находится в диком стрессе, поскольку ничего не получается. Но теперь одна вещь из этого перечисления Баззом нарушена. И ему уже абсолютно плевать на все старания. — Хей, Уокер… — пьяно мямлит Пенни, затягиваясь и медленно выдыхая кривое облако дыма. — Поехали на полигон. Товарищи сидели за столом: альфа откинулась на спинку деревянного стула, закинув на стол ноги, а омега в кресле скучающе раскрашивал рисунки в купленной для Бейси раскраске. На полу уже стояли пара пустых бутылок, одна из которых была от коньяка, а другая от водки. Рядом лежала банка из-под пива. Наверное, понятно, насколько взрослые и личностно самодостаточные люди нетрезвы. Как только Пенни озвучивает довольно заманчивое предложение, Базз отвлекается от раскрашивания и принимает задумчивый вид, вспоминая что-то. — Нет… В прошлый раз ты меня чуть не застрелила. — Я… Я стреляла из снайперки не в тебя, ну! Там был кабан… — Какой кабан, повёрнутая? Не было там никого… Все животные в заповедниках, — крутит палец у виска Базз. — Я больше тебя никогда не позову на свадьбу. К тому же стрелок из тебя никакой. Ты не попала. — Слышь, — рыкает Пенни. — Я была лучшим снайпером во время третьей мировой! — Блааа-блааа-блааа, — кривляется Уокер, высовывая язык. — Одноглазым слово не давали. Базз слышит возмущённый ах, а потом ему пускают табачный дым прямо в раскрасневшиеся от тепла спирта лицо. — Нет, ты реально ахуел… — забавно супится Пенни. — У одноглазых вообще-то зрение идеальное, если ты не знал… Они самые меткие. Спроси, вот, у Минчи, она… она подтвердит мои слова. — Ой, бляяяя, да пошла эта сука куда подальше. Альфа смеётся, докурив сигарету и затушив её в пепельнице. — Я слышала, что она закрытыми глазами легко способна убить человека. — Да кто она такая, а? Сраная богиня, что ли? — уже со злостью вопрошает Базз. — Я тоже могу убить человека с закрытыми глазами! И по кабинету, будто издевательски, разносится ещё больше пьяного хихиканья. — Неужели малютка Баазз обиделся на какую-то змеюку Миинчии? Да, но сам Уокер вопрос не отвечает, фыркает и хмуриться, скрещивая руки на груди. Он злобно сводит брови к переносице. — Что она тебе, бедолаге, наговорила? — садясь нормально, подтягивается на стуле к другу уже странно сюсюкающая Пенни. — Расскажи мамочке. — Да иди ты нахуй, «мАмА», — ещё пуще обиженно дуясь, откликается Базз. — Колетт… Колетт нагло пиздела мне, смотря прямо в глаза… — Какая она плохая! — возмущённо восклицает альфа, а потом принимается безудержно смеяться, чуть ли не задыхаясь от собственного гогота. — Ужасная! Уокера данные слова (хоть и шуточные) задевают, и он хмельно хныкает, но не плачет: просто издаёт похожий звук. Ему и вправду обидно. На душе неспокойно. Базз вообще чувствует себя сейчас крайне беззащитно после истерики, а Пенни только бы посмеяться. Ай-ая-ая! — Ну, хах, брось тебе, я же несерьёзно… Что тебя так обижает? — Минчи с умоляющими псиными глазами сказала, чтобы я вернул дочку папаше… но она же забрала Бейси! Пенни изумлённо открывает рот и глупо вскидывает брови, часто моргая, а потом её выражение лица приобретает негодующий оттенок настроения. — Ах она сука..! — Да… Вытрясла из меня согласие и ушла… — И что теперь ты будешь делать? Базз удивляется от вопроса подруги. Он озадачивается, даже не зная, что отвечать. Нужно что-то делать? Серьёзно? Разве, наоборот, лучше ничего не делать? Что за чушь? — Чего..? — оробело переспрашивает Уокер подругу. — Слова на ветер нельзя бросать, — важно говорит Пенни. — Она сказала - ты ответил. Вы оба произнесли слова… И за них всегда надо отвечать. Ну… Тут совсем иной случай, Пенни. А ещё, пожалуй, ты немного перебрала с алкоголем… Больше не наливаем. — Поэтому нам нужно вернуть ребёнка и отдать его отцу, как было обговорено. — Что…? — всё ещё дико недоумевая, продолжает задавать вопросы Базз. — Пенни..? Однако Пенни товарища не хочет слышать и что-либо отвечать. Она встаёт с насиженного места и зависает, немного пошатываясь, но затем всё-таки принимает более-менее ровный вид. Колетт их убьёт. Быстро и безболезненно. А потом Ворон достанет обоих с того света и также прикончит, только уже мучительно долго пытая, если они украдут ребёнка. Ребята, бросайте пить. — Пенни, стой, ёклмн… — зовёт подругу Уокер. Он выпил не так много, в отличие от альфы, поэтому подняться с кресла смог без каких-либо сложностей. И стоит на двух ногах Базз тоже уверенно. — Нам нужен ребёнок… — Нет, Пенни… Мы не ебучая женатая пара, успокойся, — просит Уокер и касается плеча старшей. — Лучше поехали на полиг… — Нет! — яростно перехватывает друга Пенни. — Мы сейчас сходим к Тику и… Она замолкает, опирается на стол, а через несколько мгновений страдальчески хватается за голову, закрывая лицо ладонью и пьяно вздыхая. Устала. — Но для начала мы сходим в туалет. «Твою мамашу, Пенни…» — думает Базз, закатывая глаза. Да… Проблема. Ещё какая. — Давай, — он протягивает руку Пенни, и она облокачивается на Уокера, резко обнимая его. — Пошли… Базз ощущает, как шаловливый настрой подруги ласково тянется куда-то вниз. Мурлычет. Умоляет потрогать манящие военную ягодицы друга. — Ты так вкусно пахнешь… — воркует Пенни. — И зад у тебя такой большой. Сочный. Она заглядывает в очи Базза, плутовато улыбается, облизываясь, и достигает брюк подполковника. Потешно фырчит. — Да и сам по себе ты аппетитный... Ворону повезло. — Я сейчас уроню тебя на пол, и ты вряд ли самостоятельно после этого встанешь, алкоголичка. — Ой, ну и пожалуйста..! Я просто сделала тебе комплименты, — враждебно отзывается Пенни, тут же отстраняясь от Базза. — Как будто ты мне сдался. И она пытается отойти, но нетрезвость бесцеремонно не даёт этого сделать. «Ну да, ну да. Пошёл я нахер». — Да стой ты, блять, — рычит Уокер. Он берёт прапорщицу под ручку, чтобы та не упала. — Боже, тебе пора на боковую. — Нет! — отмахивается Пенни и тускнеет, хаотично пытаясь совладать с собственными мыслями. — Нужно вернуть ребёнка… Базз раздражённо вздыхает и всё-таки сдаётся. Спорить с Пенни, которая накидалась в хлам, бесполезно. Настроение скачет, а альфа сама по себе упряма и твердолоба. Будет до последнего стоять на своём. Дурость, но алкоголь исправно выполняет собственную функцию: помрачать сознание. Так-то Уокер тоже немного не в себе сейчас. Ему согласиться на абсурдную авантюру в рамках закона - раз плюнуть. — Ладно, хорошо… Если мы вернём Бейси, ты успокоишься? — Да… «Вот и порешали, блять…»***
Жарко. Пальцы путались в чёрных волосах. Пунцовая паника закрадывалась под кожу и вынуждала неприятно потеть. В горле пересохло, а серые глаза уставились на одну точку. Мониторная комната ждала пьяных гостей. В ней не находил себе места встревоженный мальчишка за письменным столом, на котором работала красная настольная лампа, и ждал собственной «гибели» в темноте. Света, кроме тусклых холодный лучей, исходящих от мониторов для видеонаблюдения, вообще не было, что больше возбуждало фантазию. В кресле на колёсиках, что располагалось спинкой к двери в мониторную, сидел Тик и пытался успокоиться. Казалось бы, что случилось? Он смотрел на камеры, выполнял обязанности Пенни, в который раз перебарывал внутренний схваткообразный ужас. Ничего необычного, но.... Один экран в какой-то момент вызвал у Тика бурную реакцию. Он завлёк бету слишком уж сильно, отчего сержант замер, когда увидел знакомые лица. На мониторе были Базз с Пенни. И прапорщица пародировала аниматроника-лиса, мучила бедную камеру, стараясь её... Зажевать? Вообще как такого нервного и немного повёрнутого на преследовании мальчишку взяли на такую стрессовую работу? Ну, подумаешь, что там женщина бредит. Норма же, верно? Сиди, не рыпайся, у нас нехватка специалистов. К тому же у тебя семья военных, а это хорошо. Традиционные ценности! Поэтому мы тебя берём, валяй, иди служи в карауле. Избавляйся таким способом от «глупого страха». Только вот это не так работает. Тику бы для начала не помешало разобраться с собственной постоянной тревогой, потом уж и смотреть на чужую сохранность. Война очень сильно сломала когда-то ребёнка и отобрала как раз таки важное чувство безопасности. Сержанту к чёрту не нужны полноценное удовлетворение социальных потребностей, пока тревога на глазах мальчишки разрушает его же жизнь, хотя… Тик искренне пытается. Он хочет избавиться от физического напряжения в обществе и вечного чувства преследования. Измениться. Взять страх за рога, уничтожить глупые навязчивые идеи, ведь Тик давно живёт «размеренной» под землёй: с вечной крышей над головой. Он учится и служит в серьёзной организации, однако психологически всё ещё находится на поверхности в пыльных развалинах. Война не обходит никого стороной. И сейчас Тик испытывает крайне яркое беспокойство, понимая, кто направляется к нему в пьяном угаре. Дэррил, начальник караула по техническим средствам, говорил как-то раз парнишке о страшном дуэте его помощницы и заместителя командира полка. Он, в принципе, нелестно отзывался и отзывается о Пенни из-за её разгульного образа жизни, но вот… оказывается, когда она пьёт с Баззом, легко может пострадать вся воинская часть. И это не шутки. У них на носу проверка из верхнего штаба. Какой кошмар будет, если кто-то из руководства узнает о новой попойки дуэта в такое время. Некоторые люди запросто могут лишиться всего. — Мне так жалко Тика… — молвит Базз, обречённо вздыхая. Он смотрит на военную, неуклюже корчащуюся перед камерой на лестничном пролёте первого этажа. — Как он выносит тебя на постоянной основе? — Пффффф, легко! — важно откликается Пенни. — Он без ума от меня… — Ага-ага… Без ума пытается спрятаться или скрыться от тебя… А зачем мы, собственно, идём к нему? Попугать? — Надо узнать расположение Минчи и ребёнка. — Боже мой… Серьёзно? Тебя настолько сильно волнует эта девочка? — Слова. — Тоочно. Ладно… Слова, так слова… Пошли тогда. «Чёрт, почему же ты не забываешь про Бейси-то..?» Между друзьями образовывается умиротворённая тишина. Они выходит в коридор и идут по нему за ручку. Каждый задумывается о своём, рассматривая глупые картины, незамысловатые растения в горшках. «У Гриффа тот ещё ебанутый вкус в искусстве», — угрюмо встречает композицию с двумя крокодилами и тигром Базз. Она всегда так странно завлекает. Свет вдруг неприятно бьёт в глаза. Ботинки хмельно стукаются об пол. Товарищи быстро добираются до мониторного кабинета, кое-как заходят в него и лицезреют перепуганного Тика, что отрывает собственный взор от камер и встречается с пьянчугами. Серые глаза изучают взрослых… Первая неуправляема и агрессивна. Второй довольно спокойный и более-менее здравый, поэтому поддерживающе ведёт приятельницу. — Ну… — роняет Базз, смотря на Тика. — Здрасьте..? Парни впервые полноценно встречаются вот так вот: без формальностей и обязательств. До этого они виделись только по служебным делам, а ещё порой пересекались в корпусах данной воинской части, но Тик и так, и так никогда не вступал в диалог с Баззом, отдавал честь, просто трусливо опуская взгляд в пол и как можно быстрее испаряясь из поля зрения руководителя, если это возможно. И с Пенни младший тоже пытается шибко не контактировать, особенно если учесть жизнь женщины вне штаба и её проблематичное пристрастие к времяпровождению в каком-нибудь баре после работы. Всё общение Тика с заместительницей начальника посвящено исключительно служебной деятельности, как и со всеми другими людьми на работе. У парнишки толком-то и нет друзей. Только семья. — Тииииииик! — приветствует младшего Пенни, отталкивая от себя Уокера. Она окрылённо плетётся к подопечному. — Милая крошка… Тик сразу же пугливо напрягается: съеживается, нервно сглатывает и сжимает ладони в кулаки, уже готовясь к чему-то. Он впервые сталкивается с пьяной Пенни, как и с нетрезвым Баззом. В рабочем пространстве. — Мисс… Что вы..? «О нет… Я же знаю, о чём говорит эта манера речи… Пенни, ты…» Альфа достигает Тика и безмолвно с помощью грубой силы принуждает встать с кресла бедолагу, изо всех сил сопротивляющегося чужому напору, а после также совершенно неправильно заставляет лечь младшего (который даже вскрикнул от такого поворота событий) животом на стол, при всём этом самолично прижимаясь к парню сзади и завлекающе начиная тереться пахом об чужой зад… Доля мгновений и ты уже изнасилован. Вуаля..? Но отбросим глупый дурашливый настрой, знаете… Сейчас может развернуться очень жестокая картина. Это же самый настоящий харассмент на рабочем месте, что крайне ненормально. Кого-то просто возьмут и тра…? — Пенни, блять, отпусти Тика, — вроде как вмешивается Базз, но не горит желанием действительно что-то предпринимать. Он сам грешен в этом плане и некоторое сексуальное насилие даже считает нормой (поскольку не понимает проблематичности), только вот Уокер знает границы, где и вправду уже перебор, и может себя относительно защитить, а не… — Я могу тебе такой пизды дать, если ты сейчас продолжишь всю эту ебаторию. Я тоже твой начальник как-никак. — Мисс… — подключаясь к Баззу, тихо хнычет Тик и превращается в комок нервов, пропитанный жутким страхом и безысходными мольбами о помощи. — Пожалуйста… Не трогайте меня… Отпустите… У него сердце благополучно ушло в пятки из-за очередной агрессивной выходки Пенни и колотилось там как бешеное. Что-то ещё нужно говорить? — Дайте мне минут двадцать или чуть больше, — неразборчиво просит Пенни, всё-таки бесцеремонно приникая к тонкой шеи Тика и ощущая под собой жалкое вздрагивание. Она смакует бледную кожу выи младшего, требовательно гладит губами. Базз недовольно закатывает глаза, вздыхает и, опять же, не спешит помочь бете. У него так-то было желание отвлечь Пенни от дурацкой затеи воровать ребёнка, а тут просто отличный способ для этого подвернулся. Да, будь бы они все втроём в каком-нибудь клубе, Уокер легко пропустил бы такой момент, когда альфа насильно или добровольно утащила бы кого-нибудь в туалет. Честно, даже не препятствовал ей вообще, не дело Базза, но сейчас они всё-таки находились в штабе и нужно что-то делать. — Пенни, сучка, — злобно шипит Уокер и уже подходит к подруге, отвлекая её от похабного занятия в виде обсасывания шеи Тика. — Хватит. И только когда Базз физически отталкивает Пенни от парнишки, она поддаётся «уговорам», отрывается от подопечного и пьяно отряхивается, приводит себя любимую в порядок. Ноги, конечно, подкашиваются, но это нормально. Сойдёт. В голове тоже вместо пустоты мигом образовывается комок различных мыслей. И это лучше, чем ничего. Мерзко от самой себя, однако неплохо. Пустяки какие-то, правда ведь? — Блять, Уокер… Тик сразу, как перестаёт чувствовать давление, прячется под стол и забивается там в самом углу, со стеклянными глазами берясь за берет. У него жуткая паника, теперь и засос на шее, сам он плачет от неописуемого страха, а ещё его сейчас хорошенько трясёт… Не чудесно ли? — Что «Уокер»? Ты хотела его изнасиловать на рабочем месте. — Да? — уже сурово молвит Пенни, всем корпусом поворачиваясь к омеге. — Знаешь, ты почему-то свободно трахаешься здесь со своим муженьком и ничё. Всё нормально, а мне, получается, нельзя? — Это другое, блять, Пенни, — потирая переносицу, откликается Базз. — Лучше вернёмся к делу. Зачем мы сюда пришли? Пенни принимает злой задумчивый вид, но не отвечает… Она благополучно забыла, зачем они сюда явились. И размышления ей вряд ли помогут вспомнить, какова была их цель до того, как альфа полезла к Тику. Это абсолютно бесполезно. «Слава богу». — Ну… Э… И вдруг Пенни довольно быстро замечает на одном из мониторов Колетт, тыкает в неё пальцем, принуждая Базза застонать. Ну… это было очевидно. — И как ты… — Уокер негодующе разводит руками, чтобы что-нибудь сказать, однако он почему-то резко сдаётся, гневно выдыхая. — Блять, ладно… И что мы будем делать? — Нам нужно выманить Минчи из кабинета и забрать… как её там? — Бейси. — Аагаа… И Базз обречённо мотает головой. Он уже порядком устал от всей этой ситуации. Хочется просто уложить «в сраку» пьяную Пенни спать, а затем уже самому лечь на покой. «Да уж… Это полный пиздец». — И как же мы выманим Минчи? Пенни снова погружается в себя, принимаясь размышлять. В какой-то момент она даже странно зависает, отчего Уокеру кажется, что подруга снова забылась, но нет. Альфа через некоторое время всё-таки плавно перемещается ещё ближе к столу с рабочей техникой и сосредотачивает всё хлипкое внимание на камерах. «Вот же упёртая коза». Под столом кто-то оживает. Слышатся возня и жалобный всхлип, но это уже благополучно игнорируется Пенни. «Бедный Тик…» — Нам нужен Эдгар, — вдруг серьёзно выдаёт альфа после собственных долгих раздумий. — Чего..? Зачем? — Он выманит Колетт, а мы заберём эту… Пейси… — Бейси. Я не думаю, что Рхед пойдёт на такое, — здраво рассуждает уставший Уокер. — Он друг Минчи, а не враг. — Я не думаю… Я заставлю. «О как...» — И как же? — проявляет интерес Базз, вопросительно выгибая бровь. У него очень плохое предчувствие на этот счёт.***
Неожиданно Эдгару в лицо враждебно тычат складным ножом, и он прыскает со смеху от нелепости всей этой ситуации, пока Уокер безнадёжно вздыхает и скрещивает руки на груди. Серьёзная Пенни с холодным оружием создаёт абсурдную ситуацию. «Какой же пиздец». Троица стояла на серой лестничной площадке около железной приоткрытой тамбурной двустворчатой двери с равными створками. Она вела в светлый коридор первого этажа. И Эдгара, который, видимо, хотел выйти через эвакуационный выход покурить, совершенно случайно поймали здесь. И теперь ему угрожали. Просто прелестно. Это полнейший стыд. Базз хочет сейчас попросту провалиться под землю из-за этого сумбура. Он не представляет, как всё это будет объяснять тому же Ворону, что говорить про вышестоящих. — Перед смертью не насмеешься, а? — грозно щурясь, мелит Пенни. Да. Отнюдь не забавная и весёлая ситуация, даже если выглядит глупо, но Рхед почему-то смеётся. На него наставили нож, угрожали! Но по Эдгару не видно, что он расслаблен… Хотя война показывала вещи пострашнее. Такое стихийное явление, как двое нетрезвых «мужчин» с ножом в руках, совсем не пугало Эдгара, больше… смешило. Рхед подумал-то, что его поймали за курением возле пожарного выхода, а тут... — Просто… Простите, мисс, но Вы выглядите… Базз, стоявший за Пенни, умоляюще смотрит на подчиненного, как бы упрашивая Эдгара не продолжать мысль, и потому Рхед с улыбкой на лице замолкает на мгновения, задумываясь и слушаясь начальника. Это нападение? Что это? Почему его задержали? — Очень… устрашающе? — сдерживает смешок Эдгар. — Вы правы. Перед смертью и вправду не насмеешься… Хах… «Спасибо…» — Ну, ладно… — осторожно отстраняет руку Пенни с ножом Рхед. — Я удивлён видеть вас снова вместе, снова пьяных и… Повторите, что вам нужно от меня? — Нам нужна Пейпси. «Чего, блять?» — Чего? — удивлённо озвучивает мысли Базза Рхед. — Пепси? — Может, Бейси? — И Бейси тоже, — продолжает деловито отзываться Пенни. И Уокер в очередной раз страдальчески стонет, кидая фейспалм подруге. Какой же позор. Сорокалетняя женщина, бывшая капитанша министерства внутренних дел, ныне прапорщица вооруженных сил, когда-то женатая и имеющая ребёнка, наёмная убийца-снайпер во время войны, что лишилась глаза за собственную деятельность, занимается таким: уподобляется маргиналам на улицах. Выпив бы Базз ещё немного, он бы плевал на всё и также чокнуто вёл себя, но нет. Ему стыдно за Пенни. Уокеру даже желается сейчас бросить приятельницу и сказать, что вовсе не знает данную персону, однако не может. Только… почему? Почему тебе неудобно и неловко за другого человека, Уокер? Разве тебе должно быть стыдно, м? Это же не ты. Очень часто когда альфа и омега пили до замужества второго, Баззу порой было некомфортно. И сейчас то же самое. Интересно почему, если Пенни плевала на себя с высокой колокольни, и ей будет всё равно на события сегодняшнего дня завтра? — Вам нужна Бейси? — Да. Нам нужна эта девочка… — Говори за себя, — шипит Базз. — Только тебе она нужна. — А что вы хотите от меня..? — спрашивает Эдгар. — Я вам точно не помогу. — А мы не спрашива… — Ты не спрашивала, — обрывает подругу Уокер. — Хватит меня приплетать. — «Хваааатит меня приплетать», — передразнивает его Пенни. — Ню-ню-ню. Ведёшь себя как... баба. Щелчок, и всё вспыхивает. О нет. Кто-то очень зря произнес эти слова. Ой, как зря. — Что ты сказала? — с мраком, пропитанным огненной ненавистью, задаёт вопрос Базз. — Повтори-ка. Эдгар напрягается от дерзкого тон начальника. Он трусливо жмётся, понимая, какой сейчас развернётся скандал. Гнев каждого человека страшен, и Эдгар знает всю опасность поистине разозлённого Уокера, но… — Вылитая тёлка, — дерзко обращаясь к Баззу, Пенни ставит руки в бока и не убирает никуда складной нож. — С пиздой, нерабочим хуём между ног и с мужским хрупким эго. Порой омеги таааак раздражающе ведут себя… А ты просто полный кошмар. Недомужик. Сердитый Уокер открывает рот, чтобы возмутиться, но его тут же затыкают холодным оружием. Альфа резко и слишком быстро вспарывает воздух лезвием прямо перед лицом Базза. Страха и неожиданность принуждают ошарашенно замолкнуть обиженного. — Я тебе не Ворон, — с вызовом напоминает Пенни. — Слушать не буду и не хочу. «Да ты в край ахуела!» Вдруг в коридоре слышится смутный шум: дверь какого-то ближайшего кабинета к лестничной площадке открывается и злополучно запирается на замок. Это привлекает внимание слишком сосредоточенную для собственного состояния Пенни и оробелого Эдгара, однако не обиженного Базза точно. — Это я «баба»?! Это я «кошмар»?! Знаешь что, шлюха ты портовая? А са… — Тсс! — шикает на Уокера Пенни. — Заткни свою хлебососку ради бога. — Какая же ты суч… Однако с Баззом совершенно не церемонятся. Его просто грубо берут в захват, прижимаются вместе с омегой к стенке около приоткрытой дверцы с окошком и подставляют нож к горлу, что опять-таки вынуждает пылкую ярость затухнуть… «Пенни, ты сошла с ума, мать твою?! Ради чего всё это?» Эдгар, созерцающий буйный выпад, сильнее торопеет, ошарашенно хлопая глазами. Он, словно заяц, прижавший уши, не знает, куда себя деть и зачем до сих пор стоит тут, воспринимая двух пьяниц всерьёз. Несуразица какая-то. — У Минчи острый слух, — шепчет Пенни. — Если она услышит что-то - провал. И будто бы в подтверждение сказанных слов до ушей доносятся не удаляющиеся шаги в коридоре, а, наоборот, приближающиеся… Неужели это действительно Колетт? «Вы… Вы издеваетесь?!» — Эдгар? — окликает замешкавшегося «на пустом месте» Рхеда Минчи, словно вырисовавшись у друга перед глазами. — Что ты тут делаешь? Из-за того, что Пенни и Базз «спрятались» за дверью, открывающейся в сторону лестничных пролётов, хоть и с маленьким окошком, заметить их сразу - невозможно. Нужно в упор заглянуть либо в оконное отверстие, либо за железное дверное полотно. Больше никак. — Ээээ… Нууу… Эдгар искренне смущается, полностью дезориентируясь. Положение просто смешное. Что ему сейчас необходимо делать? Что говорить? Какие слова подобрать? Как рассказать об происходящей тупой ситуации? — Тут такое дело… — неловко молвит Рхед. — Как бы объяснить тебе… — Ты снова ходил курить через пожарный выход? — уже с ледяной строгостью в голосе интересуется Колетт. — Если Уокер узнает, что ты пользуешься эвакуационными путями так, то… «Что значит "снова"?» — Я знаю, — вырывается из встревоженного Эдгара, перебивающего Минчи. — Я… И он замолкает, безнадежно вздыхая. Чего уж оправдываться? Секрет раскрыт. Ещё большего цирка совершенно не хочется устраивать. А ещё… Может, Базз помилует подчинённого, если тот прикроет начальника перед Колетт? Она сегодня целый день не в духе, особенно после нахождения Бейси на лестничной площадке, поэтому… кому-то нужен скандал? Да, он точно будет и произойдёт между двумя семьями, однако не сегодня как минимум. Наверное… Эдгар всё-таки подсобит двум пропойцам, но нужно ли это делать? А если они серьёзны? Старший лейтенант не хочет предавать Минчи. — Да, я выходил курить, — враждебно скрещивая руки на груди, соглашается Рхед. — Тебе снова какое дело до меня? Хватит приставать с собственными замечаниями и глупыми запугиваниями. Я всё знаю и понимаю. Колетт пусто хмыкает. — Ладно, — откликается она, пробегаясь надменным взглядом по другу с ног до головы. — Пеняй на себя. — Ага. Пошла нахуй. Однако Минчи ничего не говорит, игнорирует «просьбу» сходить куда подальше. Она непоколебимо разворачивается, оставляя Эдгара «одного» на лестничной площадке. И Рхед слушает, как разносятся в светло-бежевом коридоре лёгкие, летящие шаги уходящей капитанши, и странные мысли заполняют голову младшего военного. Предчувствие. Внутри Эдгара разжигаются злые сомнения. Сегодня не самый лучший день у всех. — Выпусти меня, сука, — напористо шипит Базз, толкая собутыльницу локтём. Уокера быстро отталкивают от себя, высвобождают, что становится большой ошибкой Пенни. Она сразу же получает под дых, отчего роняет нож и в мучениях сгибается. Ноги не держат, поэтому Пенни съезжает по стенке на холодный пол, в отчаянии задыхаясь. Если Ворон и Колетт валят противника градом изматывающих налётов, бешеной скоростью и собственной смеющейся над врагом проворностью, то Базз и Эдгар всегда берут довольно грузной и нехилой силой. Они те люди, что бьют несколько ничтожных раз, но метко и… крайне болезненно. Единственное различие между ними: Рхед больше пользуется ногами, чем руками. — Лучше бы я не предлагал тебе выпить, — с презрением говорит Уокер, смотря на жалко «умирающую» Пенни. — Это была ошибка. Эдгар, скрывая беспокойство, мрачно отводит взгляд в сторону. Настроения у Базза нет, а это значит, что сейчас очередь дойдёт и до Рхеда. Он тоже отхватит сполна за курение в неположенном месте, но только уже словесно, а не физически. — Ты, — обращается к Эдгару Базз. — Думать головой не учили? Какого… — Какой же ты неблагодарный, — измученно хрипит Пенни, всё ещё изо всех сил пытаясь восстановить дыхание. — Всё, сука… Всё для тебя, а ты… — Для меня?! Это всё для меня?! — Да, для тебя… Ты… — Ох, хорошо! Я понял! Спасибо, блять, тебе большое, Пенни! — перебивая альфу и всплёскивая руками, злобно восклицает Базз. — Спасибо, что нахуярилась в хлам. Теперь мне нужно следить за тобой! Спасибо, что позоришь меня перед подчинёнными. Мне так в кайф стоять и краснеть за тебя! Да и, в принципе, спасибо тебе за сегодняшний вечер. Мне стало лишь хуже! И Пенни вдруг тускнеет. Что-то просыпается в ней от слов приятеля. Какое-то странное трепетное чувство… Будто бы сердце ранили. — Я не хотела… — уже разбито отзывается Пенни. — Я, честно, не хотела… Просто… Тебе было плохо, и… Она покорно затихает, теряясь. Пенни не знает, как выразиться дальше, что сказать. Возникает трещина на ледяном покрове духовного океана, а Уокер на удивление молчит, но всё так же неистово злится. Ему обидно: в душе языки пламени принимаются уж слишком гневно виться внутри. Отвечать этой старой… «дуре» больше не хочется. Желается бросить глупую несносную Пенни и уйти. Пусть она сама разбирается с собой. А вообще… Сейчас Базз готов воспринимать только Ворона. Он хочет к Бланко, чтобы тот прервал весь ужасный кошмар, однако это невозможно. Ворон находится в тёмных, сырых, холодных шахтах. Они страшны и опасны, потому что незащищены от левиафанов, например, теми же звуковыми волнами, как город... Почему не пошёл кто-то другой снова? Эдгар? Да, помощь просить никто не запрещал, но сваливать все свои обязанности на чужие плечи… Слишком нагло, не находите? Судьба специально разъединила влюбленных в такой важный для них момент. Это карма. — Я не хотела, чтобы тебе было плохо… — Ты назвала меня бабой, — в упрёк говорит Базз. — Тёлкой, твою мать! И после этого ты не хотела, чтобы мне было плохо? — Какая разница, если в первую очередь мы все люди, а потом только мужчина или женщина? — встревает в беседу всё ещё мрачно понурый Эдгар. — Уж тем более неважно омега ты, бета или альфа. «Что?» И оба приятеля после таких слов тут же поворачиваются к Рхеду, смотря на него во все глаза. Что он сейчас сказал? Неужели это произнёс Эдгар? — Вы такие смешные, — продолжает он. «Блять, чё за бред». И, знаете, Рхед абсолютно прав, только вот имеется одно «но». Люди не смогут жить без разделения, пока есть две отличающихся роли в репродукции. Они не смогут жить без бинарного мира. Всё равно продолжат грызть друг друга и искать различия из-за неприязни к себе подобным, сражаясь за власть и превосходство. Никогда женщина не будет стоять на одном уровне с мужчиной и никогда представители «сильного» пола не опустятся на ступень ниже, пока живут стереотипы и предрассудки. Патриархальная система (как и гипотетический матриархальный строй, что считается мёртвым) всегда будет жить, поскольку она единственная, которую придумали люди и которая исправно работает на протяжении нескольких тысяч лет. Сами мужчины угнетаются гнилой структурой, и даже не понимают этого. Данная концепция - ущемление слабых сильными. Представьте деревянную лодку с острым носом. В ней сидит грязный раб и бездумно гребёт стёртыми в кровь руками, скованными цепями. Глаз у мужчины нет, но на щеках следы слёз. Он живой, но сердце бесчеловечно выдрано. Единственное, что раб может - хотеть свободу, грести и слышать... Внимать запах крови. На острый нос лодки натянуто тело. Промежность пробита деревом. Течёт кровь, капает в чёрную воду, по которой идёт маленькое судно. Лицо убитой чисто, большая грудь девственно нетронута. Аппетитно. Красные губы зовут, соски блестят, как этого и хотят они. Всё ради них. Кожа бела. Ни единого волоска, ни сопротивляющихся рук, ни сексуальных ног. Женщина обездвижена, однако тело её изогнулось. А на чистом лице одно. Ужас, застывший перед смертью. Бог в мужском обличие миролюбиво улыбается, благословляет путь потерянного раба, желая ему найти верный путь. Дьяволица же держит огненное, трепещущие сердце в когтистых лапах и шепчет: Aperi oculos tuos ad veritatem. Да. Вся безнадега не значит, что нужно смириться с положением и повиноваться. Отстаивать собственные права будь ты женщина или мужчина - важно. Но вам не кажется, что все, кроме третьего класса, не живут неком мнимом в преимуществе? Лицемерие. Мужчины - агрессия и сила. Тот же Эдгар терпеть не может омег. Конечно, из-за синдрома, но разве так он не противоречит сам себе? В омегах Рхед, в первую очередь, видит физическое, тело, внешнюю оболочку, а потом только личность внутри, если вообще доходит да неё. Люди - это так сложно и спорно. — Тоже мне умник нашёлся, — раздражённо цедит Базз. — Штраф. С тебя четыре тысячи за нарушение. Эдгар закатывает глаза. Слушать его мысли не хотят, а посему Рхед на вердикт начальника отвечает сдержанным мелким кивком, соглашаясь с распоряжением вышестоящего, и затем безмолвно, не проронив более и слова, покидает парочку друзей. Странная и тревожная задумчивость охватывает старшего лейтенанта. Пенни и Базз теперь снова одни. — Уокер… — тихо зовёт друга опечаленная альфа, когда Эдгар скрывается в светлом коридоре. — Прости меня, пожалуйста. Ошеломление. Базз сильно изумляется таким словам, отчего робко поворачивается к Пенни и кидает на неё полный непонимания взор. Неужели..? Не может быть… В груди внезапно буйное пламя замирает и перестаёт болезненно обжигать нежное нутро. Оно тоже удивляется. Пенни никогда не приносила ему извинений, хотя Уокер часто обижался на подругу. Видимо, эти три года очень сильно повлияли на них обоих. — Прости… Мне не стоило говорить некоторые слова… «Ну не надо сейчас вот так вот скорбно…» — Я такая глупая, — продолжает самобичеваться Пенни. — Просто тупорылая… — Да ладно тебе. Я тоже… — уже смущённо отзывается Базз. — Забей уж… Я прощаю. И Пенни поднимает на Уокера жалобный взгляд, как-то по-детски, если так можно выразиться по отношению к пьяной грубой женщине, смотря на друга. Она в данный момент крайне уязвима, поскольку в душе лёд всё-таки треснул, но это не значит, что волны, бушующие до этого под ним, полностью разломают хладный покров. На самом деле, он быстро замерзнет снова. Уже завтра. К тому же станет ещё крепче. — Правда? — Правда, Пенни, правда. Вставай. Он протягивает альфе руку, которую тут же цепко хватают: лишь с чужой помощью Пенни шатко и неуверенно встаёт с пола. — Я несильно тебя ударил? — Не знаю… — бурчит она. «Мда…» Базз устало вздыхает, поднимает складной нож с пола и прячет его у себя в кармане брюк. Он вернёт холодное оружие, когда Пенни придёт в себя. — Хорошо… Ладно. Опустим это, — истощенно выдаёт Уокер. — Пойдём за Бейси? — За… Бейси? — Ну да… Забыла, что ли, уже? Дочь Колетт. — Так Минчи же закрыла дверь… — У меня есть универсальный магнит. Неуверенная Пенни сперва озадаченно и всё ещё неловко пялиться на Уокера, а потом она вспоминает: Базз - старший офицер. Это и вправду облегчает всё, но… почему теперь друг инициирует похищение? Что случилось? Ему так хочется ободрить приятельницу? Да уж. Странные они, конечно… Очень. Однако не мне их судить. — Разве ты не хочешь довести дело до конца? Всё-таки там… Словаа и все дела. — Да. Ты прав… Слова.***
Дверь послушно открывается, и две пьяницы проникают в небольшой кабинет Колетт. Карие глаза с настороженностью наблюдают за незваными гостями. Неприятная тишина встречает их, не предвещая ничего хорошего. Базз кладёт невидимку в карман брюк к складному оружию, поправляя растрёпанные волосы. Он и Пенни добились, чего хотели. Что будет дальше? — Вот ты где, — щебечет альфа, подходя к столу, за которым скромно сидела напуганная Бейси. — Ты такая маленькая девочка... — Пенни, не пугай её, — спешит к подруге Базз. Весь алкоголь словно из организма выходит. Взгляд чёткий, нет больше заторможенности и физической расслабленности. В теле поселяется тяжкое ощущение тошноты из-за происходящего. Базз переживает за Бейси, винит себя. Он всё-таки допустил событие, которого боялся. — Чем я её пугаю? Всё ж нормально... «Блять, тем, что ты пьяная альфа. Подумай немного». Совсем резко Бейси, так и не проронив ни слова, слезает с кресла, пугливо обходит Пенни и порывисто липнет к Баззу. Она не чувствует себя в безопасности, но Уокеру малышка хотя бы доверяет, поэтому и прячется за подполковником. Просит защиты. — Ну куда ты... — Мама говорила мне не разговаривать со странными незнакомыми дядями, — сообщает Баззу Бэйси, не отводя пристального взгляда от Пенни. — Они могут быть плохими. Неудивительно, что из-за низкого прокуренного голоса малышка воспринимает прапорщицу как мужчину. Хамоватого и грязного недоброжелателя в военной форме. И это только сильнее отталкивает ребёнка. — Правильно, — соглашается Базз. Он присаживается на корточки и заглядывает в глаза Бэйси. — Они могут сделать много чего ужасного с тобой. А ещё нельзя верить внешности. Она часто обманывает. Мэй-Минчи вопросительно выгибает бровь, немного не понимая, к чему и о чём говорит старший. Она ещё мала, чтобы в полной мере осознать такую важную и нужную информацию. Разве вежливый мальчик, выглядящей как божий одуванчик, не может быть хорошим? А пьяный офицер, который ласково болтает с Бэйси? — Это Пенни. Моя подруга. — Это женщина? — Женщина, — с долькой гордости соглашается Пенни. — Я женщина-альфа. И данное заявление сильно ошеломляет Бэйси. Маленькие бровки взмывают, ротик неловко приоткрывается. Границы суждений в определенной части пока узкого детского мира трескаются. Конкретное отравленное гендерными стереотипами виденье мужчин и женщин ломается. Бэйси не понимает. В её глазах бушует вольный ветер. Как женщина может быть коротко подстрижена, без груди, с грубым мужским голосом и с щетиной на лице? — Зачем вы пришли..? Мне сказали никому не открывать. — Мы просто... Я так и не нашёл тебя, — виновато произносит Базз. — Прости... И Бэйси задумывается, а после вдруг дурашливо улыбается. Она приходит к какому-то позитивному выводу в голове. Извинение Уокера смягчает обстановку, потому малышка разомлевает. Пенни теперь не кажется злым мужчиной, но она всё равно странная. — Ничего такого, — открыто лепечет Бэйси. — Мама сказала, что обязательно научит тебя правильно играть. «Ох, эта Минчи». Базз вздыхает, наконец понимая позицию Колетт. Только сейчас он отмечает, насколько Бэйси маленькая и беззащитная перед жестоким взрослым миром. Она - девочка дошкольного возраста, что ещё говорить? Чья-то дочь и внучка. Колетт ранили, потому она захотела так жестоко проучить Базза. Минчи всё-таки родитель, искренне переживающий за Бэйси, но обманывать и скидывать ответственность на другого человека тоже не есть хорошо. — А я кто? Понимаешь? Бэйси переключает внимание с Пенни на Базза и пытается узнать по запаху, однако не выходит. Посторонний противный аромат сбивает малышку. От военных несёт перегаром. — Мужчина-омега..? — интуитивно тыкает Бэйси. — Верно. — И вы любите друг друга? — Я же сказал, что мы друзья. — Но альфы и омеги разве... не созданы друг для друга? Мама мне рассказывала, и я сама видела. Они сильнее притягиваются друг к другу... и как-то странно любят. Особенно омеги. В кабинете капитанши воцаряется неловкая тишина. Базз слышит, как бьётся его сердце в грудной клетке. Бэйси бегает взглядом по взрослым, выжидая ответ. Пенни давится ехидным смешком на заявление малышки, пока Уокер почему-то смущается. Его щёки зардеются тёплым огнём. Как вообще эта тема всплыла? — Нет, на деле всё по-другому... И у меня уже есть альфа. Пенни - моя подруга. — Да?? А кто твой альфа? «Да твою ж...» — Я ничего больше тебе по этой теме говорить не буду, — чётко обозначает подполковник. — Мы пришли доиграть с тобой в прятки. — Ну расскажи!! Я уже давно не хочу играть! — Да, Базз, расскажи нам про Ворона, — скалится прапорщица. — Пенни..! — зло восклицает Базз. В смущённый огонь, клокочущий в зелёных глазах, попадает капля чёрного гнева. — Если ты сейчас не заткнёшься... — Твой альфа - птица? — Нет! Хватит. — Я бы сказала, что Ворон - олень. А Базз - его соль. — Пенни, ты сейчас доиграешься! — Что это значит? И Пенни желает ответить Бэйси, подколоть друга ещё, но в кабинет неожиданно заходит Эдгар. Базз молча привстаёт с корточек. И так потерявшееся в вязкой печали сердце принимает удар. Всякая непринуждённость растворяется в злом взоре Эдгара. Уокер знал, чем всё это закончится, но всё равно пошёл на безрассудную «шалость»... Интересно, тебе действительно нужно покорить недостижимую цель, Базз, или ты уже запутался сам в себе? Как тебе можно доверять детей после такого? — Вы... — шипит Рхед. В кабинете сразу возрастает градус напряжения. Обстановка накаляется, и Базз уже ощущает, как ему делается не по себе... Снова укоры совести, желание спрятаться. Не нужно было пить с Пенни. Просто нет. — Я не мог оставить всё это вот так, меня грызла вина... Я сомневался, но... Вы это сделали! Взломали кабинет Минчи и «украли» Бэйси! — плюется пламенем Эдгар. — Боже правый, вы в своём уме?! — Что ты тут забыл вообще? — с искрящейся враждебностью в глазах спрашивает Пенни. — Недавно же срался со своей ненаглядной! Что случилось? — Как будто вы тоже не были готовы придушить друг друга пару минут назад! «Что? Это как-то... У меня в голове ничего не укладывается. Эдгар сейчас помогает Минчи?» — Бэйси, пошли со мной к матери. Она тебя... — Эта девочка никуда так просто не пойдёт с тобой. Мы шли к этому, целенаправленно искали её, — перебивает медленно закипающая Пенни. Ей не нравится, что Эдгар пытается бесцеремонно отобрать их «достижение». — И только девочке решать, что делать. — Да вы оба..! Что вы вообще понимаете на пьяную голову?! Базз чувствует, как Бэйси прислоняется к его ноге, хватается за штанину брюк, и всё меняет смысл. В тот же миг мир теряет целостную структуру. Он двигается молниеносно и одновременно плавно качается на волнах огненной реки испуганной печали. Совсем неожиданно для Базза нос решает вернуть свою восприимчивость: Уокер слышит знакомый чудовищный запах жженых отходов. Аромат подкрадывается незаметно, бьёт в спину. Наизнанку воротит нутро, непроизвольно пытаешься сбежать от жуткого альфы. Эдгар со своим синдромом непереносимости сейчас сильнее выводит из себя подполковника, делает тревожнее. Он так терпеть не может Рхеда из-за данной особенности. — Я никуда с тобой не пойду! — протестует Бэйси. — Они - хорошие. «Что..?» — Ты не понимаешь, Бэйси, они... — Хорошие! Удивление атакует старшего лейтенанта. Бэйси решительно защищает пьянчуг, отчего Эдгар робеет. Он позорно терпит поражение, огонь, содрогаясь, нелепо танцует в омутах. Эдгар думал, что малышка, наоборот, послушает его, но не тут-то было. Немыслимо. — Проваливай, Рхед. Тебе здесь не рады, — глухо рычит Пенни. — Вы..! В...! Вы пожалеете, мисс Тапперт и мистер Уокер! Колетт вас прикончит на месте! И Эдгар мечется на месте, не знает, куда направить растерянную злобу. Почему он проиграл? Что будет дальше? Рхед горит в смятении, но в итоге он фыркает, после чего демонстративно уходит. Если победить самому не получается, нужно идти просить помощи. В кабинете капитанши расстилается напряжение. Пенни и Базз переглядываются между собой, а Бэйси только сильнее супится... Нарастающая тревога уже полноценно расцветает в груди. В этот раз Уокер заметил, как полыхал нешуточный испуг в смольных глазах Рхеда. «Он прав».***
— Мы так давно с тобой не виделись, Леон! — радостно заявляет Колетт. — Какими судьбами у нас? Джанет, Минчи и Литтлфут направлялись к главному корпусу нижнего военного штаба, к двухэтажному зданию с белыми колоннами, проходя собственный путь в центральном (для этой организации) сером уличном туннеле и попутно пересекаясь с другими военнослужащими здесь. Давние знакомые, Колетт и Леон, столкнулись около контрольно-пропускного пункта совершенно случайно. Она вышла встречать гостью, а он… интересно… почему Литтлфут, как дивная ночь, снова возник в конце чужого дня? — Да, ты права, давненько, — усмехается Леон. — Я здесь по просьбе Сэнди. Он просил передать кое-что Эдгару. И вправду. В этот раз Литтлфут был, как обычно, офисно одет, но теперь у него имелась ещё и чёрная мужская сумка через плечо. Видимо, Пейджа. — Ох, ясно. — Твой глаз, — внезапно отмечает безразличная Джанет, встревая в беседу. — Что с ним? Серьёзная девушка, чьи чёрные волосы были распущены, в парадной военной форме с крыльями на плечах являлась Колетт ровесницей и имела очень большой рост, который сразу привлекал внимание каждого. Он составлял примерно шесть футов и девять дюймов. Это часто удивляло людей, сталкивающихся впервые с данной высокой особой. Да и, по правде говоря, не только чужой рост вводил окружающих в оцепенение. Джанет не выглядела болезненно худой, как, например, Колетт с миниатюрной грудью, широкими бедрами и узкими плечами. Минчи даже недобирала немного до собственной весовой нормы, но сейчас речь не о ней. Джанет, казалось, страдала гигантизмом , однако и это было не так. Массивная бета просто имела такую вот комплекцию: страшно высокий рост, массивные, широкие плечи и бедра, а также пышноту форм. Тощий Леон бы физически утоп в Джанет, учитывая, что он, можно сказать, дышит ей в пупок с собственным ростом в пять футов. — Односторонняя поликория. Довольно необычное последствие лучевой болезни… — Разве это не врождённая аномалия? — не отстаёт от Леона холодная Джанет. — Да, но поставили именно этот диагноз, поскольку просто не знали, что ещё ставить. На поликорию же похоже? Похоже. Вот мне и диагностировали её. — А с рукой у тебя что? — А можно бестактных вопросов поменьше? — с каким-то злым озорством в глазах отвечает Леон. — Я даже имени Вашего не знаю. — И вправду, Джанет, как-то некрасиво выходит, — поддакивает Колетт. — Грубо, я бы сказала. Замечания заставляют грозную бету недовольно закатить карие глаза, фыркнуть вдобавок, но всё же стать более скромной и оттого равнодушной. Джанет - майорша верхнего штаба. Что за «верхний штаб», спросите? Нуу… Если есть нижний, значит есть и верхний! Логично? Ахах... Ладно. Вы уже знаете. Центральное военное ведомство делится на две организации, объединенные в одну структуру: генеральный орган управления вооруженных сил. Он в свою очередь делится на два уровня: нижний и верхний. И… пожалуй, это всё. Остальная информация очень секретна. На время операции, связанной с вылазкой на поверхность, состав двух штабов перемешается. Один уйдёт приводить приказ в действие, а второй останется тут, чтобы продолжать работать, обучать молодняк, поддерживать военную дисциплину и попросту держать связь с вышедшими наружу. Сегодня Джанет спустилась к «серой середине» с «золотого неба», чтобы узнать о подготовленности нижнего штаба к скорой проверке. — Как Вас зовут, миледи? — мило улыбаясь, спрашивает Леон. — Джанет? Да. Он дружелюбен лишь внешне. Внутри Литтлфут враждебен и готов напасть. В его глазах проскальзывает маленькая искра отвращения, что, на самом деле, крайне сложно заметить, если учесть офтальмологическую аномалию физика. Вопросы про руку Леона задевают. Для него это неприятная тема. — Да. Джанет. — А меня Леон. Приятно познакомиться! Но учёного окидывают пренебрежительным взглядом, что внутри злит Литтлфута сильнее. Те вопросы были и вправду крайне грубые со стороны Джанет. Их совершенно не стоило задавать, но бета плевала на манеры. Джанет привыкла, что все стелятся ей в ноги, поскольку она с яруса выше. «Как странно». Колетт, оценивая всю ситуацию, совершенно не чувствует чужого напряжения. Да, немного неловко, но страшного же ничего не происходит. Всё нормально. Продолжаем путь к главному корпусу нижнего штаба. — Как ты? — обращается Минчи к знакомому. — Как поживаешь? — Ой, да всё по-старому. Мало работаю, часто отдыхаю… Вот собираюсь увольняться. В общем, ничего нового. — Ого, уходишь с такой престижной работы из-за плохого состояния? Выглядишь очень уставшим. — Ну… Да. Ухожу. Я серьёзно не лечусь. Избавления от рака мне не светит. Я смирился, что мне суждено умереть через года два или даже меньше, — абсолютно спокойно отзывается Леон. — Но вот от паллиативной помощи я не отказался. Глупо было отказываться. — Оу… Мне очень жаль тебя, Леон. И почему хорошие люди живут так мало? — Люди, что живут мало, просто родились не в то время, — уже слабо ухмыляется Литтлфут. — И отнюдь не важно какие они: хорошие или плохие. Просто не в то время. «Тогда, по-твоему, пару миллиардов человек просто родилось не в то время? Не думаю, что ты прав…» — Возможно, — как-то разбито хихикает Минчи, совершенно не соответствуя собственным мыслям. — Всё возможно. — У тебя-то как дела? Как жизнь? — Ну… У меня всё прелестно. Тоже шибко ничего не меняется, только если Бейси. — Ох, наверное, она уже такая большая, да? В последний раз я видел её полтора года назад, если память не изменяет. — Да… Дети и вправду растут слишком быстро. — Ахах… Я так рад за вас... — тепло улыбается Леон. — Не хочешь анекдот? — Что? Ты ещё спрашиваешь? Литтлфут ехидно ухмыляется и хитро смотрит на Колетт, которая тоже давит глупую лыбу, а потом и вовсе подмигивает другу. По ней всё сразу понятно. пылкий азарт просыпается в товарищах. — Однажды на космическом флоте в штаб-квартире Министерства обороны Y обнаружили, что у них развелось слишком много пожилых генералов, и было принято решение отправить их на пенсию. Сердитый стон. Джанет недовольно закатывает глаза, в принципе, желая идти в тишине до корпуса, однако Колетт, наоборот, готова внимать все слова Леона. Она действительно давно не видела больного друга, который отойдет в мир иной в ближайшие года. — Генералам пообещали, что любой, кто самовольно уйдёт прямо сейчас в отставку, получит пенсию в размере оклада плюс десять тысяч рэбле за каждый дюйм, измеренный по прямой между двумя точками генеральского тела. При этом выбирать эти точки генералы могли сами. Над голубым морем абсолютная миролюбивая тишь. Колетт поправляет собственный белые, серебристые волосы, мысленно хмыкая. «Вот это да... Наших бы так отправляли на пенсию». — Приходит, значит, первый генерал и говорит: «Измерьте, пожалуйста, расстояние от макушки до кончиков пальцев ног». В итоге получил он в сумме семьсот двадцать тысяч рэбле и ушёл. — Ух, мне бы столько денег. Жалко сейчас рэбле ничего не стоят, — уже с мелкой досадой вздыхает Колетт. — Такая потеря. — Логично, потому что Восток решил покинуть нас, — присоединяется к разговору Джанет. — Да и к тому же рэбле - нацистская валюта. — Да-да, и это ужасно, но давайте не о плохом, — учтиво кивает на заявления собеседниц Леон. — Так вот. Является к комиссии второй генерал и просит: «Измерьте мне расстояние от кончиков пальцев рук, которые я вытяну вверх, до кончиков пальцев ног». В сумме дали ему девятьсот шестьдесят тысяч и довольным отправили домой. «Неплохо-неплохо». — Когда же прибыл последний генерал, прошедший всю третью мировую в боях, такой закалённый и опытный, и его спросили между какими точками делать замер, он сказал: «Замеряйте от кончика члена до яиц». Это приятно щекочет. Колетт мелко хихикает, предвкушая хохотливое наслаждение, но Леон дурашливо мотает головой, мол, подруга, рано и всё ещё впереди! Джанет же только с презрительным прищуром оглядывает друзей. Они кажутся бете очень странными... чудиками в какой-то степени. — Глава комиссии удивился. Дескать, шутки шутками, товарищ генерал, но что Вы там получите? Десять тысяч вам дадим и пойдёте. — Капец, какого маленького мнения они о генерале. — Хах. Но генерал стоял на своём, и комиссия развела руками, сдалась! Воеводе сообщили, что такие деликатные запросы решаются при помощи офицера-медика. Вызвали этого офицера-медика. Стали они по всем правилам проводить замер. И стоило положить линейку на кончик члена генерала, как медик обомлел. Дыхание упоительно перехватывает от ожидания, и мозг вселяет в тело сладкое напряжение. Колетт ловит искру, чувствуя, что вот-вот случится невероятное. То самое. Страстное ощущение. Оно подвергнет Минчи и в регот, и в птичью весёлую трель! — «Бог ты мой!», — театрально дивится Леон. — «А яйца-то где?» Джанет снова закатывает глаза, фыркая: чем дальше, тем хуже. Она ничего не понимает. Не ценит высокое искусство. — «На Земле». И Колетт забивается в безудержном гоготе, а за ней и Леон подхватывает заливистую песнь. Они оба искренне, без стеснения смеются, глупо взирая друг на друга, пока Джанет крутит пальцем у виска. Вероятно, майорша действительно не понимает, что значит высокое искусство - чистые дружеские чувства по отношению к ближнему. Самое бесценное, что может быть у человека. Казалось бы, такая случайная и незначительная встреча с Леоном так подняла настроение Колетт, что большая часть её внутреннего накала, вызванного выходками Эдгара и Базза, исчезла. Как-то не так теперь были натянуты жёсткие струны порочной души. Почему-то хотелось просто снова начать ласково улыбаться, слушая незатейливые рассказы такого замечательного человека, или дико смеяться от очередной тупой шутки. Но... Давайте признаем, что когда-то на лице будет совершенно безотрадно и разбито вырисовываться эта самая улыбка. Острые уголки тонких губ будут легко приподниматься, однако голубой под линзой глаз продолжит выражать лишь одну глубокую и бездонную печаль. Совсем скоро ни Эдгар, ни Колетт, ни Сэнди не смогут перекинуться парочкой слов с Леоном, оттого, собственно, и уже горестно. Будто Литтлфут для них уже умер. «Тебя будет так не хватать». Колетт познакомилась с Леоном два года назад. АЭС - серьёзная организация. Без охраны в виде военных она попросту не могла обойтись, но это не являлось причиной столкновения хохотушек и зарождения приятельской связи между ними. Минчи на тот момент находилась в декрете, да и ответственным за безопасность в научном центре в ту пору являлся сам Грифф. Он отправлял исключительно молодняк на станцию. Пересечься Колетт и Леону там было невозможно, однако ничего не мешало второму начать сближаться с другими военными. Литтлфут очень любопытный и любознательный человек, а потому, после рабочей смены, он общался на разные темы с рядовыми и с сержантами, что охраняли покой научного комплекса на центральном КПП… точнее запугивал их и давал нравоучения. Зачем, как и почему? Леона из-за болезненного дряхлого вида принимали за мужчину лет сорока или чуть больше. Он же попросту подыгрывал «совсем зелёным юнцам», рассказывая всякую несуразицу, глумился. Например, когда Литтлфута спрашивали про его стаж работы, то альфа всегда отвечал лет двадцать… И что же в этом такого, спросите вы? Ну… Леон говорил, что уже десятки лет он работает на подземной АЭС, что все туннели хранят в себе очень много информации и что на самом деле данный город существует уже давно. И этого проказника ничего не смущало. Литтлфут, сами знаете, так убедительно и серьезно ведал об этом всём, что большинство подростков, конечно же, верило ему. Они велись на жестокие шутки физика, а потом сами принимались рассказывать сказки не знающим ни о чём товарищам в казарме. Своеобразные теории заговора. Так Леон сеял самую настоящую смуту, поскольку был погружён в кошмарное отчаянье. Он совершенно не понимал, что делал и зачем, но альфе хотелось посмеяться. В итоге всё равно не вышло. В ту пору Литтлфут только узнал о собственном онкологическом диагнозе, а потому из-за подавленного состояния, жестоко перечёркнутого великого будущего тронулся умом. Никто, кроме Сэнди, ни о чём не знал. Лишь он по-настоящему видел, как Леону плохо. Лишь Пейдж лицезрел успокаивающую улыбку друга, что говорил о том, как всё будет хорошо, а затем через несколько минут брал нож в руки, чтобы вспороть себе вены. Лишь Сэнди скорбно ревел вместе с Леоном в диких истериках, каждый раз умоляя ничего с собой не делать. Это было невыносимо. Жизнь поделилась на до и после. Рак стал для обоих альф серьёзной проблемой… У Сэнди и Леона кроме друг друга никого более близкого не было. И шутки второго являлись некой защитной реакцией на стресс. Литтлфут, несмотря на все внутренние переживания и безысходность, продолжал исправно работать, учиться, на тот момент, в аспирантуре и вести себя как ни в чём не бывало вне дома, в отличие от Пейджа, которому стало крайне сложно общаться с одногруппниками и вообще функционировать. Но… Как же в итоге познакомились Леон и Колетт? А всё очень просто. Байки учёного, пугающие юнцов, дошли до вышестоящих военных. Ничего, вроде, серьёзного, какие-то бредни сумасшедшего мужчины средних лет, однако с этим стоило разобраться, поскольку, шутки шутками, но кто сказал, что в будущем это не повлияет на дисциплину и общее настроение строя? Да и попахивает экстремизмом, не находите? Леона выловили и притащили в нижний штаб отвечать за собственные проделки. По невероятной случайности Колетт заехала на работу, чтобы осведомить Гриффа о её выходе из декрета раньше, чем было положено. Вот так вот она и познакомилась с Литтлфутом… и Эдгар, по правде говоря, тоже. Ой, какой стендап устроил им Леон тогда! Волна чёрного юмора вперемешку с попытками «шутливо» удушить себя. У Рхеда уши вяли, а Минчи не могла прекратить смеяться. «Надеюсь, ты умрёшь спокойно». — Хей, Колетт, может… ты передашь Эдгару сумку? — уже изнеможенно спрашивает у приятельницы Леон. Смех смехом, но у них у всех имеются дела. — Я устал. Джанет и Колетт тут же останавливаются. Они только-только дошли до светлого порога штаба, им стоило пройти ещё чуть-чуть, зайти в здание, и частичная цель была бы достигнута втроём, но в итоге Литтлфут сдаётся по состоянию здоровья. Печально… — Конечно же, — без раздумий мигом соглашается Минчи. — Ты очень плохо себя чувствуешь? — Нет… Мне просто нужно отдохнуть. — Тогда, может быть, тебя сопроводить? — спрашивает Колетт и протягивает руку Леону, чтобы забрать сумку. — Совсем скоро должен приехать Фэнг, и он обязательно подкинет тебя до дома, если хочешь. — Ох… Я… Я был бы примерно благодарен, если это возможно. — Возможно-возможно, не беспокойся. — Тогда я всё же передам сумку сам, — растеряно откликается Литтлфут. — Спасибо тебе большое. — Ой, да ладно тебе, — вдруг как-то хаотично хихикает Колетт. — Фэнгу будет отнюдь не сложно подбросить тебя. — Вы закончили перекидываться ненужными любезностями? — грубо и резко влезает в разговор Джанет, недружелюбно скрещивая руки на груди. — У меня так-то дела здесь. Ты не забыла, Минчи? — Так что тебе мешает ими заняться? — вопросом на вопрос отвечает Колетт. — До Гриффа сама не дойдёшь? И Джанет опять раздражённо закатывает глаза, а потом, бросив напоследок на физика и капитаншу холодный взор, удаляется из поля зрения. Она заходит в корпус, покидая Леона и Колетт. Своеобразная дама. — Я впустила её, поскольку дежурный по контрольно-пропускному пункту не хотел это делать, а она чем-то ещё недовольна, — хмыкая, как ни в чём не бывало говорит Минчи. — Каждому не угодишь… — Эх, да… Ну ладно. Пошли уж, — продолжает всё так же беззаботная Колетт. — Посидишь у меня в кабинете, а Эдгара я к тебе пригоню. Она устремляется за Джанет, оттого Леону ничего не остаётся, как последовать примеру подруги и также зайти в главный корпус. Стоит Литтлфуту переступить порог, как тут же перед его голубыми глазами вырисовывается знакомая приёмная комната: чистый паркетный пол, натёртый до блеска, тёмно-серый горшок с цветком, коричневая старая стойка-ресепшен около светло-зелёной стены, а за сей мебелью небольшой шкаф с кучей разноцветных папок документов. Ни одного дивана или мягкого стула для ожидания, поскольку, ну… Всё-таки это часть мозга, одно из полушарий военного генерального органа. Ждать у моря погоды здесь уж точно никому не позволят. Также в приёмной комнате на свободной стене висела ещё и доска документации, а над двухстворчатой железной дверью, что вела на первый этаж, была надпись: «живи, служи, гордись и жертвуй». Не очень позитивно, вспоминая о жизни под землёй. — Кстати, по поводу Бейси, — неожиданно нарушает тишину Колетт, пересекая с Леоном коридор первого этажа. — Она сегодня со мной. — На работе? — немного удивлённо переспрашивает альфа. — Серьёзно? — Ага. Сегодня Фэнг не смог отвести её в детский садик, попросил меня, а я, как бы, из-за работы тоже не смогла, поэтому мне пришлось взять Бейси с собой. — Ох, понятно. Это, получается, я сейчас увижусь с ней? — Да! — весело восклицает Колетт. — Она… — Минчи! — вдруг обеспокоенным криком перебивает её Эдгар, выныривая рядом из мониторной. — Минчи, твою мать! Парочка знакомых сразу же тормозит, изумляясь резкому выпаду общего друга. Рхед ошарашивает их, принуждая округлить глаза, однако данное удивление пропадает быстро, поскольку это мимолётный испуг из-за неожиданности. Всякое бывает. Колетт первая приходит в себя, вопросительно выгибает бровь и озадачивается сей ситуацией в целом, ведь позвали именно её. Почему? Зачем? Какова причина? Что-то случилось? «Серьёзно? Что уже могло произойти за несколько минут, пока меня не было?» Леон также не отстает от приятельницы, оттого у него на лице вырисовывается точно такое же недоумение, а в мыслях уже проносятся те же вопросы. Что случилось-то всё-таки? Пока ничего непонятно, но очень интересно. — Минчи, это пиздец… — тревожно выдаёт Эдгар. — Я… Я даже не знаю, как тебе об этом сказать… Ну… И паника почему-то неуверенного сейчас в себе друга тут же напрягает Колетт. Она словно заражается чужим страхом. В груди появляется какая-то крупица детского ужаса. Рхед никогда не переживает по пустякам, плевать хотел на вежливость, самонадеянный человек-колкость для окружающих, кроме Сэнди, конечно же, и если он чем-то взволнован, то это значит произошло что-то действительно серьёзное. Это заставляет Минчи начать надумывать всякого и что-то подозревать. Уж очень плохое предчувствие возникает у неё. — Что такое? Однако Эдгар отвечает не сразу. Какое-то время он просто суетится, не понимая, что делать, но всё же произносит роковые слова для Колетт: — Уокер и Тапперт выкрали Бейси… — выносит приговор Рхед. — Я… Мне… Жаль? То есть… Я… Сука, прости меня, мне надо было сказать тебе о… Он продолжает что-то говорить, однако Минчи уже совершенно не слушает приятеля. Заявление про кражу дочери, будто острое и холодное лезвие кинжала, болезненно проходится по гнилому сердцу Колетт, побуждая застыть её на месте с немигающим обескураженным взглядом. Рана в душе образовывается большая и глубокая. Она обжигает разум и рассудок, кровоточит. Мёртвенно спокойное тёмно-синие море быстро окрашивается в алый цвет. Всё живое в нём гибнет. Но это ещё не конец. Из ранения показывается ядовитый мерзкий плющ, что мигом обвивает неровно бьющиеся сердце собственными цепкими стеблями. Холодная, бесчувственная и бесшумная ярость, пропитанная лютым страхом, просыпается у Колетт внутри. Она готова убивать.***
Базз прекрасно понимал, чем вся эта ситуация закончится, но… почему-то продолжал помогать Пенни, а после и вовсе сам проявил инициативу в их совместном подлом деле: выкрасть ребёнка. И что теперь? Конфликт? Ссора? В итоге какую всё-таки цель преследовал Уокер с собутыльницей и к чему пришёл? Ради чего всё это было необходимо? Ради чего стоило подрывать Колетт и побуждать её волноваться? Это бесчувственно. Так нельзя. Представь себя, Базз. Ты бы хотел оказаться на её месте, м? Крайне тяжело любящей матери даётся потеря сына или дочери, поскольку ребёнок с самого рождения по-настоящему становится частью души женщины. Она вынашивала это чадо, кормила его, успокаивала, когда оно плакало, укладывала спать, заботилась о нём, помогала сделать первые шаги, учила самостоятельно есть и рисовать, слушала безумолчно истошный крик и журчащий невнятный лепет, а потом радовалась первому слову… И что теперь? Базз, что теперь? Ответь мне. Почему ты это допустил? Разве тебе не понятен поистине звериный гнев Колетт в данный момент? Разве ты был удивлён, когда Минчи молча ворвалась в собственный кабинет и просто наставила на тебя дуло пистолета? Нет. Разве ты был изумлён, когда Пенни вспылила на действия Колетт, посчитав выпад беты неадекватным? Нет. Тогда почему? Почему ты такой трус, Уокер? — Какая же ты тупая шмонь, — с гневливым презрением произносит Пенни. — Тут только твоя вина! Нужно было следить за своей пиздючкой. — Оу, да? — грозно рычит Колетт, скалясь. — Моя вина?! Моя вина, сука, говоришь?! Тогда, скажите мне, зачем надо было трогать Бейси?! Не беспокойтесь. Бейси отсутствует. Стоило Минчи вторгнуться в кабинет подполковника, как вовремя, на самом деле, ей позвонил Фэнг, и Леону с малышкой пришлось удалиться в самом начале всей страшной драмы, поэтому бета абсолютно спокойно в данный момент сквернословила. Да и в целом сейчас в кабинете у капитанши находилось четыре человека: Эдгар, Пенни, Базз и сама хозяйка. Кричали друг на друга, по правде говоря, только женщины. Уокер же, погружённый в собственный внутренний мир, просто пусто смотрел в пол, а Рхед до сих пор паниковал, стоя около двери. Если что вдруг он был готов остановить подругу от каких-либо глупостей. Наверное. — У вас всё с головой в порядке, нет, блять?! — Абсолютно в порядке. Проблемы с головой здесь только у тебя, истеричка! Без каких-либо колебаний Колетт тут же наставляет дуло пистолета уже на Пенни, что только злит альфу. Её брови ещё больше сводятся к переносице, а зрачок единственного глаза сужается. Тапперт и вправду узколобо считает себя невиноватой. — Кого ты истеричкой сейчас назвала, объёбанная алкоголичка?! — Хэй, давайте мы немного подуспокоемся всеми, — скромно образовывается между ругающимися Колетт и Пенни Эдгар. — И решим данный конфликт без криков... Прошу..? — Иди нахуй! — грубо отвечает на благоразумное предложение Пенни. — Щенок! А Минчи, на удивление, ничего не говорит, слушается друга и просто безмолвно продолжает прожигать Тапперт звериным, злым взглядом, еле сдерживаясь, чтобы не нажать на курок и не прострелить чужую тупую голову… Душа у Колетт от гнева крайне болезненно содрогается. — Мисс, пожалуйста… — Я пожалуюсь на вас, — перебивая Эдгара, внезапно всё же принимается сурово молвить Минчи, — на вас, конченных алкашей, что украли у меня дочь, Гриффу. Это заявление Колетт вызывает у Пенни дикую бурю эмоций. Она ещё серьёзнее вспыхивает из-за чужих слов, начиная плеваться извращённым матом и нести всякую чушь. Колетт же никак не реагирует, поскольку перестаёт слушать оппонентку и сосредотачивается на отрешённом Баззе, а вот Эдгару приходится начать утихомиривать Тапперт… И выходит у него это очень скверно. — Что ты сейчас сказала?! — Я пожалуюсь на тебя, Уокер, — сквозь ругань Пенни ведает дальше Минчи, пытаясь привлечь внимание подполковника. — Пожалуюсь не только Гольдбергу, но и Буллу. И это заставляет Базза всё-таки оторваться от собственных мыслей, посмотреть на Колетт и оробело оцепенеть. Его сердце также замирает, но не от конкретного страха, а от странного для Уокера трепещущего чувства. Ничего непонятно, и это напрягает. Не хочется верить чужим словам, однако блестящий карминовый глаз, пропитанный ядовитой, подлинно змеиной ненавистью, принуждает тёмным мыслям закрасться в голову и осесть там под видом горькой правды. «Нет… Это бред…» Что сейчас такого сказала Колетт? Это действительно напугало Уокера? Серьёзно? — Мисс Тапперт, пожалуйста, успокойтесь. Будьте благоразумнее. — Думаю, генерал-лейтенант с радостью сорвёт с тебя незаслуженные погоны и опозорит перед всеми. «Чушь… Такого… Такого никогда не произойдёт». — Ох, а представь, что будет думать Ворон. Наверное, он постыдится тебя. Ты станешь для него одним сплошным позором. И данные слова, будто бы вероломная пуля, пронзают сердце Базза, заставляя испытать неимоверную душевную боль. Глаза неожиданно и предательски слезятся, а внутри всё нездорово схлопывается. Колетт снова очень метко попадает в цель, даже не нажимая на курок. — Какая же ты шалава, Минчи! — «Отец всё-таки рад, что Базз отказался от смены фамилии… Он, по мнению Булла, всё же недостоин быть Бланко». «Что…» — Мисс, хватит, я умоляю… — Честь семьи Бланко Ворону важнее тебя, Уокер. — Замолчи… — шепчет Базз, сокрушенный в пух и прах. — Это всё неправда… — Неужели? Ворон - потомственный военный. Его прадед, награждённый посмертно, является почётным героем второй мировой войны. Его дед всю жизнь служил, взращивал множество поколений офицеров, обучая молодняк, и в итоге тоже стал участником военных действий. Его дядя до сих пор служит, и отец, даже тот самый Дейв, тоже склонился перед военным делом из-за ситуации в мире… И ты думаешь Ворон реально выберет тебя, если что-то случится? — Замолкни… Это всё полная околесица… — Он выберет семью, — хладнокровно давит на больное Колетт. — И это будешь не ты. У вас даже собственной полноценной семьи нет. Ты бесплоден. — Захлопнись! — внезапно яростно выкрикивает Базз в отчаянии. — Просто заткнитесь вы все! Это… Это всё чушь! Знакомые действительно тут же стихают, однако пугаются и удивляются гневному крику Тапперт и Рхед. Это как раз и заставляет их смолкнуть. Колетт же просто стоит, молчит, думая, и с убийственно душащей ненавистью упорно продолжает взирать на Базза. Её пистолет всё ещё направлен на Пенни. — Вы украли у меня дочь… Это, по-твоему, чушь? — Да! Абсолютная! — от безысходности атакует Уокер. — Точно такая же, как и твои слова! Ох, серьёзно? Тебя это тронуло, Базз? Неужели ты веришь предположениям Колетт? Значит… Шансы на такой исход событий, что Минчи описала, есть? — И Пенни права - только ты виновата в этой ситуации! Ты, ты, ты и никто другой! Бейси могла пострадать только из-за твоей лжи и глупости! Треск. Кто-то окончательно ломается, и приводит к нравственному взрыву различных свирепых чувств, что когда-то терпела и лицезрела Колетт. Она, а не Базз или кто-либо ещё, приходит в страшное бешенство, спускает курок и… Глухой щелчок. Сухая стрельба. Магазин без патронов… Выстрела не происходит, однако действие Колетт знатно ошарашивает всех, заставляя присутствующих в кабинете застыть на месте с круглыми перепуганными глазами. А если бы в пистолете всё-таки имелись патроны? Что было бы? Минчи бы выстрелила? Да? — Жди жалобы! — рассержено кричит она. — Ты ответишь за всё! И Колетт резко разворачивается, гневно выдыхает, а потом всё-таки покидает двух альф с омегой, удаляясь из кабинета. Напоследок она яростно, демонстративно хлопает дверью… «За что мне всё это… Я так устал…» В кабинете мигом воцаряется мёртвая, гробовая тишина, что обволакивает и вроде как отрезвляет, но совершенно не успокаивает. Так Эдгар, Базз и Пенни находятся в невозмутимом безмолвии с абсолютными разными мыслями и чувствами не очень долго, пока… — Какого, блять, хуя?! — снова вспыльчиво рявкает Тапперт, приходя в себя после ошеломления. — Кто она такая, чтобы…?! Но Пенни не дают договорить, поскольку к ним в кабинет с Джанет заглядывает озадаченный Грифф, видимо, услышавший крики и ещё столкнувшийся с разгоряченной Колетт в коридоре. Он вопросительно выгибает бровь и окидывает всех троих недоумевающим взором, не понимая, что случилось и что происходило. Гольдберг ничего не знает, Минчи ему и слова не промолвила, однако… Базз принимается лишь сильнее реветь.***
Подперев голову рукой, уставшая и подавленная Колетт сидела у себя в квартире на кухне. Ничего не напоминает, а? Уже был поздний вечер, стояла безмятежная тишь. Бункер давно погрузился в кромешную усыпляющую темень, однако никто из домочадцев Минчи пока не ложился спать. Бейси, как только Колетт вернулась домой, потеряла всякое желание отдохнуть и начала капризничать, просить, чтобы мама всё ей объяснила, а Фэнг просто терялся в догадках и беспокоился. Он осознавал, что что-то ужасное, недоступное для понимания ребёнка, произошло в воинской части, но Колетт игнорировала просьбы дочери и молчала. И это нервировало ещё больше. «Я просто ужасная». Вдруг Минчи безжизненно падает на стеклянный пепельный стол, стоящий в центре тёмно-фиолетовой кухни, и как бы ложится на него, берясь за белые волосы и взлохмачивая их. Вокруг как-то зловеще темно, абсолютно ничего не видно, окон нет, бета одна, в какой-то момент начинает бить по слуху до этого покойная тишина… И, знаете, Колетт стоит сказать несколько слов, и всё это вмиг исчезнет, система дома отреагирует на голосовую команду, а там уже и Фэнг может показаться в дверях, однако она молчит и пытается понять, что испытывает. Почему-то пусто внутри. Ничего нет. «Почему это произошло со мной… Почему это до сих пор откликается… Я никогда не хотела убивать людей». Колетт приехала совсем недавно: через три часа после Фэнга. Грифф, увидев, что Уокер и Тапперт пьяны, сделал строгий выговор практически всем. На носу вот-вот должна пройти проверка и привестись в действие очень важная операция, а тут такой цирк в штабе… Колетт пришлось задержаться, чтобы не злить Гольдберга ещё сильнее. Хотя, знаете, Минчи очень часто возвращается так поздно. Уже привыкла. Удивляться нечему. А ещё пока она сидела в штабе с грозовыми тучами над головой, ей написал Леон. Он по-дружески интересовался, как себя чувствует Колетт. Эдгар тоже остаток рабочего дня места себе не находил, особенно когда увидел, что Минчи успокоилась. Слишком нездорово и болезненно она стала ко всему отрешенной. Итог: сейчас Колетт не могла понять, куда делись все чувства. Тот полыхающий гнев изничтожил большую часть живого в ней. Да уж… Духовное восстановление предстоит сложное и долгое. «Никогда». — Бейси… — неожиданно доносится до ушей Колетт приглушённый и тихий голос Фэнга. — Хей, детка, ну куда ты… — Папа, включи свет! — намного ближе и чётче к кухне слышится обиженное возмущение Бейси, что уже была в пижаме и, по-видимому, готовилась ко сну. — Мама же приехала, ну! Я хочу поговорить! Почему она снова прячется от меня? И ответ старшего опять-таки растворяется в тягучей тишине, только ещё пуще и больше. Ужасно сложно уловить какой-либо ясное слово из уст Фэнга из-за его проблем с речью, а тут ещё расстояние. Несмотря на собственный хороший слух, Колетт не совсем поняла, что супруг сказал, но… умный дом активировался, рядом послышалось пиликанье, заговорил голосовой помощник, свет включился в коридоре - Фэнг выполнил просьбу Бейси. — Мама! — восклицает малышка, стоя уже в дверях кухни и смотря на Колетт, что до сих пор безжизненно лежит и игнорирует окружающий мир. — Мааама! — Бейси, мама поговорит с тобой завтра, пошли спать, — ласково просит дочку Фэнг, но та не слушается. Бейси проходит на кухню и двигается к пустой Колетт, но, опять же, ноль реакции от матери. Минчи продолжает сидеть в тени, поскольку свет из коридора не достигает стола, а до этого яро отважная малышка вдруг страшится зайти в густую пропитанную равнодушием темень: неуверенно топчется и трусливо съеживается. По спине от холода Колетт пробегают мурашки. — Мама должна мне объяснить, почему наставила на дядю Базза пистолет! — выпаливает младшая, ошарашивая такими новостями отца и принуждая его округлить глаза от пугливого изумления. — Он же ничего плохого не сделал! «Ты не понимаешь, Бейси… Он обманул и украл тебя. Этих причин было достаточно, чтобы направить на него дуло». — Что? — словно не понимая детских слов, озадаченно переспрашивает у дочери ошеломлённый Фэнг. — Что мама сделала? Повтори, милая… — Она угрожала дяде Баззу! Она наставила на него пистолет! И удивление легко сходит с лица Фэнга, стоит ему услышать данную подробность сегодняшнего вечера ещё раз. Он почему-то даже мелко супится: слегка сводит брови к переносице, поджимает губы, а в его глазах проскальзывает какое-то странное недовольство. Ему что-то начинает не нравится. — Колетт? — по-злому настороженно окликает пассию сам Фэнг, приближаясь к дочери. — О чём сейчас говорит Бейси? Клац. Камера предварительного заключения закрывается. Минчи оказывается в ловушке. Если она продолжит безжизненно лежать и молчать, то произойдет ссора. Фэнг крайне нетерпимо относится к насилию. Это связано с некоторыми ужасами, что пришлось пережить ему во время войны. Мародёры, когда взяли в плен подростка, устали от Фэнга и захотели лишить юношу языка за болтливость. И каждый день они собирались отрезать по кусочку плоти. Но ничего не вышло. Фэнгу отсекли только кончика языка, оставив ужасный шрам. Потому физическое насилие или психологическое, как и любые другие - всё подвергалось и до сих пор подвергается ярому осуждению со стороны Фэнга, несмотря на процветание и восхваление диктатуры в их государстве. Хотя… Весь мир после третьей мировой войны окончательно канул в небытие. Ничего удивительного. Такой исход событий был ожидаемый всеми. Вдобавок жизнь с применением грубой силы уже давно стала чем-то нормальным. Насилие - выход, по мнению большинства под землей. И, вы, наверное, уже поняли, что из-за таких нравственных взглядов на окружающий мир Фэнг ненавидит работу жены и уже давно хочет уехать из этой прогнившей страны, однако это бессмысленно. Везде беты будут встречаться с насилием. Без этого никуда. — Мама… — неуверенно зовёт Колетт Бейси. — Мама… Почему ты молчишь? За что ты так с дядей Баззом? — Дядя Базз ужасный человек, — всё-таки хоть что-то выдавливает из себя Минчи. — То, что он хорошо обращался с тобой, Бейси, ещё ни о чём не говорит. — Но почему..? Почему он «ужасный»? — Потому, — холодно отзывается Колетт, увиливая от столь дискомфортного вопроса. — Мы поговорим об этом завтра, а теперь иди ложись спать. Уже поздно. — Но я не хочу спать и разговаривать завтра… Я хочу сейчас! — отчаянно вскрикивает Бейси уже с хрупкими слезинками на карих глазах, в которых воет вихрем только жгучая обида из-за глубоко ранящего равнодушия матери. — А я не хочу… Фэнг, иди уложи её. — Ты довела Бейси до слёз, — всё ещё недоброжелательно по отношению к жене отзывается Фэнг, медленно садясь на корточки и приобнимая дочь. — И не ответила мне. — Я устала после сегодняшнего рабочего дня. Можно мне хоть минутку покоя? — с ноткой пренебрежения задаётся вопросом Колетт, а затем всё же принимается рассказывать о событиях, произошедших недавно в штабе. — Базз ужасный человек, потому что нагло обманул тебя, Бейси, под видом игры и украл вместе с Пенни из моего кабинета, взломав его. Вдобавок это всё происходило ещё в пьяном угаре. Они могли легко навредить тебе. Теперь понятно, почему дядя Базз плохой, а его подружка подавно? И данные слова переворачивают с ног до головы сознание четырёхлетней девочки. Бейси торопеет, ошарашенно хлопая мокрыми глазами и мелко разевая рот. В груди что-то крайне болезненно щёлкает, взгляд застывает, а дыхание будто останавливается. Однако малышка не выдерживает таких сильных нахлынувших на неё чувств, и потому, ища поддержки, цепляется за пижаму Фэнга, что точно так же изменяет отношение к агрессивным действиям Колетт. Он тоже замирает в оцепенении и с немигающим взором смотрит на пассию, пытаясь проанализировать ситуацию с другой стороны и понять… Минчи так оборонялась? Неужели она применила силу ради дочери, ощущая за неё терзающий страх всем телом и душой? — Но… дядя Базз улыбался мне. Он точно не хотел причинить зла… — Плохие и злые люди тоже умеют по-доброму улыбаться, Бейси. — Поэтому ты всегда улыбаешься…? — вдруг мрачно и печально вопрошает малышка. — Потому что ты тоже злая…? И… В квартире снова бесцеремонно воцаряется тишина, только вот она опять вовсе не безмятежная и умиротворённая, а могильная и зловещая. До ушей доносится пугающие шорохи, совсем тихое-тихое тиканье часов, всхлип и одиноко капающий кран на кухне. Неожиданно холодное безразличие в разговоре забирается обеим старшим бетам под кожу, в самое нутро, в виде данного, окружающего их, гнетущего безмолвия, побуждая пламенно алую кровь неприятно стынуть. Вопросы Бейси полностью выбивают Фэнга и Колетт из колеи. «Что…» — И все остальные тоже злые? И воспитатели? И папа? И тётя..? И бабушка…? — Мама имела в виду немного другое, Бейси, — неловко отзывается Фэнг, понимая, что такие резкие слова дочери могли ранить Колетт. Минчи до сих пор не может избавиться от чувства, что у неё на бледных, вечно холодных руках чужая, свирепо обжигающая кожу кровь. — Она хотела сказать, что злые люди могут легко притворяться добрыми. — Да...? — Да, детка, — продолжает Фэнг, касаясь руками щёк дочки и принимаясь вытирать детские слёзы. — Такое бывает. Бейси заметно теряется. В глазах, что направлены на Фэнга, поселяется терзающий душу страх. Она бледнеет, мелкое неприятное покалывание охватывает лёгкие из-за неожиданной для себя неуверенности в собственных наивных взглядах. Можно сказать, что в этот момент маленький и детский мир Бейси снова за этот день в пух и прах разрушился… и собрался по-новому с большей духовной силой и другим нравственным пониманием в пределах её юного возраста. — Значит… Дядя Базз. Он всё-таки обманщик? — Я не могу сказать точно, — откликается Фэнг. — Только мама знает на этот вопрос ответ. Взгляд Бейси мигом перемещается с живого отца, сидящего рядом с ней, на пустую мать, не меняющую собственной позиции и находящуюся всё так же в одинокой темноте. Малышка принимается уже равнодушно, остыв и прекратив сильно плакать, и как-то задумчиво смотреть на спину Колетт, но её прерывают. — И она обязательно ответит тебе завтра, а сейчас… — со странной заминкой говорит Фэнг, тоже кидая на Минчи беглый, отрешённый взгляд. — Пошли спать. — Хорошо… Пошли, папа. Кто-то со вздохом поднимается с корточек, затем слухом улавливаются неспешные шаги, всё отделяющиеся и отделяющиеся от кухни и Колетт, резкий щелчок в коридоре, свет выключается… Квартира снова затихает. И Минчи с абсолютно пустой головой опять прислушивается практически ко всем звукам вокруг неё… Точнее спокойно, но отнюдь не радостно обволакивающая уши тишина даёт уловить некоторые мелочи, которые не замечались раньше. Квартира - бункер, но здесь свистит ветер откуда-то. И так тихо, так плутливо, так боязно! Видимо, всё-таки есть какие-то огрехи в этой жилплощади, которая должна защищать от всего. А ещё кран - неужели он и вправду до этого подтекал вот так вот? В самом деле? Там всегда было это: кап, каап, кап, каап, кап…? Да? Боже правый. Колетт настораживают все мелкие звуки, а темнота теперь вынуждает прочувствовать… сперва мелкое волнение, потом колючий страх и затем уж звериный ужас. Минчи становится слышно, как ненормально бьётся её же сердце, как всё это смешивается с другими шумами… Ладони потеют, во рту всё пересыхает. На Колетт неожиданно атакует истерика из-за травмирующих воспоминаний. Она только сейчас осознает, что находится в темноте, отбирающей свет, во мраке, лишающего Минчи зрения, и, в конце концов, в аду, обитатели которого сожгли ей глаза. Всякое безразличие испаряется, а внутри сильнее и сильнее разрастается жгучая паника, непонятная тревога и навязчивые мысли. Колетт отрывается от кухонного стола и беспорядочно озирается по сторонам, но… её встречает мёртвая темень. Минчи ничего не видит. «Где я?!» Комом в горле застревает отчаянный крик. На нефункционирующем, когда-то желтом глазу застывает скупая слеза, а мечущееся сейчас сердце замирает на жутко могильное мгновение, после чего принимается стучать ещё быстрее, собственным биением выводя какую-то зловещую мелодию. У Колетт сбивается дыхание, возникает мелкая боль в груди, и Минчи начинает задыхаться, не понимая, что происходит. …Паническая атака. «Почему я?!» Колетт берётся одной рукой за горло, второй за волосы, пытаясь не сойти с ума в этой темноте с покойной тишиной. Она закрывает глаза в надежде, что когда откроет их, то увидит привычную кухню, спальню или строгий кабинет в штабе, лицезреет лица родных и близких, тёплую улыбку дочери, солнечное озорство в омутах мужа, пасмурное недовольство друга, волнующуюся, будто беспокойное море, неуверенность в действиях приятеля, дерзкую насмешку над смертью знакомого и изумрудные очи мальчика с вороньим пером в руках и разбитым сердцем в груди, но… «Что со мной опять?!» Только одна пожирающая рассудок мгла вокруг. Ничего более. «Я… Я не хочу жить!» Колетт не знает, сколько секунд, минут или даже часов она пробудет в таком тревожном состоянии, однако явно приличное время. Навязчивые мысли и горючие слёзы будут достаточно долго мучить бету. И как только Минчи в край физически устанет, наконец приведёт дыхание в порядок и начнёт волей-неволей успокаиваться, к ней явится Фэнг. Он, видимо, будет только-только от Бейси, что заботливо, кое-как, но уложили спать. И Колетт встретит мужа с распростёртыми объятьями, желая получить поддержку. И Минчи её получит. — Колетт? — с осторожностью окликает Фэнг жену, неуверенно заходя на кухню. — Ты всё ещё тут? «Фэнг?» Колетт оживает, когда рядом уши ласкает голос мужа. Она выпрямляется и снова оглядывается по сторонам, пока не произносится голосовая команда и пока свет не включается в тёмно-фиолетовой комнате. Тогда Минчи жмурится из-за рези в глазу, однако через мгновение её взор перестаёт беспокойно бегать по кухне в поисках родного человека. Колетт останавливает пропитанный беззащитностью взгляд на Фэнге. — Ох… — с уже сонной измученностью на лице удивлённо выдаёт он. — Ты… Ты плакала? — Да, — тихо и честно отзывается Минчи. — Я плакала, но сейчас всё нормально. — Хей… Ну это не дело, — говорит Фэнг и подходит к столу, садясь рядом с Колетт. — Мне кажется, тебе всё ещё плохо. Минчи молчит, смотрит в сторону, но в какой-то момент неуверенно обхватывает руку мужа, заключая её в объятия. — Что вообще случилось сегодня? — Я попросила Базза, по старой дружбе, посидеть с Бейси, но он, видимо, не горел желанием это делать. — И? Колетт тяжело вздыхает, осознает, что сейчас придётся всё досконально пересказывать, и начинает готовиться к этому. Фэнг же не торопит её. Он понимающе ждёт, а после внимательно слушает пассию. Минчи рассказывает всё: и про начало рабочего дня, и про записку, и про собственные дела, чем она занималась сегодня, и про слова Эдгара, и про прятки, и про саму Бейси, и про Леона… Она запинается лишь на моменте, когда Рхед сообщил Колетт о краже дочери. И тогда не только у неё ёкает сердце. Кабинет Минчи бесцеремонно взломали и выкрали Бейси. Для Фэнга это было огромным потрясением, смешавшимся со страхом за дочь, которая сейчас сладко спала в соседней комнате, но затем трусливое удивление вытеснил праведный гнев. Бета вспылил, теперь прекрасно понимая дальнейшие действия Колетт по отношению к Уокеру. — Как так можно?! Он в своём уме?! — вопрошает Фэнг. — Его с Пенни наказали, — продолжает разбито отвечать Колетт. — Только не по этому поводу. Грифф не знает, что я привела дочь в штаб. И славно, по правде говоря… Если бы он узнал, то я тоже хорошенько получила бы по шапке. А Базза и Пенни наказали за очередное пьянство на работе. — Они, извиняюсь за выражение, конченные! И это ещё ваш зам командира полка?! Серьёзно?! Колетт на данные, хоть и вычурно театральные, но искренние возмущения лишь устало хмыкает. Сейчас сил злиться нет, как и в целом выражать какие-либо другие яркие эмоции. Она просто внимает словам мужа. — Нет, серьёзно, блять?! — гневно ругается Фэнг. — Ох, я ему устрою, чтобы жизнь мёдом больше не казалась! — Думаю то, что я довела Базза до слёз, достаточно… — более оживлённо отзывается Минчи. Её бодрит и даже как-то странно веселит этот факт. — Я пообещала, что сниму с него погоны, поэтому… — Если его персона и поступок окажутся на слуху медиа, то это конец, — перебивая и тоже немного успокаиваясь, надменно (что присуще обычно Лоле) раздумывает вслух Фэнг. — Конец прошлому Баззу Уокеру, порядочному гражданину и военному. Появится новый — убийца, педофил-насильник и даже террорист. И Колетт давится воздухом от удивления. Она не рассматривала ситуацию с такой стороны, ну, или просто не хотела это делать. — Почему сразу… убийца, насильник и… тому подобное? — Журналисты очень любят добавлять перчинку в заголовки газет и статей, — всё так же высокомерно констатирует факт Фэнг. — Да и к тому же… Зачем ещё воруют детей? «Действительно…» На вопрос не откликаются, и между возлюбленными возникает задумчивая тишина. Каждый принимается размышлять о своём, пытаясь привести голову и сердце в порядок. Один, вздыхая, — от полыхающего урагана ярости внутри, вторая, бренно мотая головой, — от неприятных покачиваний волн безысходной печали. — Пиздец, конечно, денёк… — вдруг произносит Колетт, не давая серому молчанию побыть вместе с ними подольше. — И не говори. Дурдом какой-то… — с мелкой злостью фыркая, соглашается Фэнг. И… После этих слов снова возникает пауза. Минчи ничего не отвечает, а Мэй не высказывает что-либо ещё. Беты просто принимаются молчать. Уже окончательно, наверное… — Но, знаешь, хорошо, что всё хорошо закончилось, — выдаёт Колетт, прижимаясь к мужу сильнее. — Бейси сейчас в порядке… И это самое главное. Фэнг кидает на жену какой-то странный замысловатый взгляд. Взор неожиданно предстаёт перед Минчи пустым на эмоции, но не так, чтоб холодно и презрительно равнодушно. Он солнечный, безмятежный и спокойный. Не вериться, что совсем недавно Фэнг злился на кого-то и даже угрожал. Невероятно. Для этих бет и вправду самое ценное и дорогое сейчас в жизни - дочь. Бейси Мэй-Минчи - любопытная, активная и несносная девочка. И только потом уже всё остальное. «Я так устала». Колетт отвечает на взгляд мужа точно такими же тёплыми эмоциями, только в отличие от Фэнга в мёртвенно пёстрых - цвета нежного голубого неба и серого угарного дыма - блестящих глазах Минчи прослеживается и дикая хворость. Мэй, конечно, тоже вымотался за сегодняшние день, но всё-таки немного по-другому, нежели она. Эмоционального взрыва, что стирает на время всё живое в душе, у Фэнга не было, поэтому Колетт измождена в край. Ей просто хочется уже заснуть и потрогать в блаженный сон, зная, что близкие люди рядом в безопасноти. — Да. Ты права. Бейси в порядке, а это самое главное. Он сокращает между ними расстояние ещё: утыкается в белые мягкие волосы Колетт, заставляя её слабо хихикнуть и обнять руку Мэйя крепче. — Я люблю тебя, — устало, но уже с лёгкой улыбкой говорит она, прикрывая глаза. — И я тебя, бэйба. — Ах! Хей! — вдруг обиженно ахает Колетт, мелко отстраняясь от мужа. — Сколько раз я говорила... не называть меня так! И в ответ на собственные детские возмущения Минчи встречается с дурацким смехом…***
Он, абсолютно голый и беззащитный, лежал в чёрной, словно блестящая смоль, от ночного, тёмного и вязкого неба холодной жиже. Вроде как это так вода шаловливо касалась кожи, а вроде как не она, но кто ж его знает? Может, это всего на самом деле даже не существовало? Являлось чьим-то бредом? Совершенно ничего понятно не было… Странный мрак сплошь окружал таинственное место без границ, а молодой парень бездумно смотрел на тускло светящиеся звёзды, что отражались в мутной воде, и ни о чём не думал. Он был словно маленькой крупицей в огромном покойно угольном океане, но нет. Вздор. Юноша не плавал по волнам. Уровень воды здесь даже не позволял мелко нырнуть. Он просто лежал на чем-то плоском в воде вместе с фальшивыми звёздами, одновременно взирая на них настоящих в небе. В этом месте как-то веяло одинокой отрешённостью и горькой тоской по чему-то… Или по кому-то? Чёрные, длиною по плечи, сейчас растрёпанные и мокрые волосы, неровная чёлка, прикрывающая лоб и падающая на переносицу, карие глаза, в которых скулило грязное море, тонкий шрам на лице от левой брови до щеки, грубоватые, но в то же время приятные, какие-то волчьи черты лица, бесцветные сомкнутые губы, гладкая шея, кадык, болезненно выпирающие рёбра, словно прутья железной клетки, виднеющиеся вены на изящных руках - всё это не имело никакого значения. Таких молодых парней, как он, было миллионы, что ушли на фронт. Обычен. Посредственен… Пушечное мясо. Почти каждый второй мужчина, что отправился отдавать «долг» Отечеству, погиб. Только вот почему-то Дейв выжил. Всё происходит быстро. Падает с неба первая звезда. Тишину насквозь копьём пронзает вороний клич. Из чёрной воды вырываются мощные крылья, а за ними восстаёт обнажённый ангел в женском обличие. Лицо существа усыпано голубыми глазами, из головы исходят золотые колёса, сверкающие в этой тёмной утопии. Но юноша этого не видит. Его взгляд околдован звёздным небом. — Хей, Ворон, куда ты спрятался? — неожиданно улавливает незрелую девичью тёплую радость юноша. Этот голос… Это её голос! Той, что страшно красна. Той, что густые длинные тёмные волосы на ощупь шёлк. Той, что хорошо сложена, а глаза светлы, словно кромешный день… Кто она? — Я никак тебя не могу найти! Где же ты, дорогой? — А ты найди! — хихикая, пищит кто-то маленький и крохотный с пышными ресницами. Детские ручки прикрывают ротик, карие очи искрятся. — Ну кто так делает? В прятках нужно уметь молчать, Ворон. — Ха-ха, не правда! Ты всё равно меня не найдёшь! До ушей юноши доносится заливистый мягкий смех, что… что? Душа мелко ёжится от холода. Тягучая тоска мурашками проходится по всему телу. Но не более. Внешне парень никак не откликается на странные и загадочные голоса. Ему будто бы всё равно… Или не будто бы? Где он? Что вообще происходит? Из-под крыльев матери вылезает ещё один ангел в мужском обличие. Каркает. Белоснежные звёзды блеклыми огнями скорбно плачут, а песнь разносится по раю… Голоса развивают свои крики агонии. Мысли сокрушенно погружаются в живой медленно разлетающийся из-за удара водоворот и облипают чёрными перьями. — Мама, почему я должен жить с ними без тебя? — теперь детская горькая печаль слышится неподалеку. — Я не хочу… Но юноша снова не реагирует на уже грустно лепечущий голос, не поворачивается к звуку, не дёргается… Парень с безжизненными глазами продолжает мёртво лежать. Он взирает на потерянные звёзды, лениво и беспомощно борясь с холодом. Всё-таки да… Чужие переживания его не волнуют. Как и происходящее вокруг. — Твой дедушка этого хочет, Ворон… — тоже с какой-то щемящей отрадой отзывается девушка ребёнку. Чувствуется какая-то материнская нежность в её голосе. — Я ничего не могу поделать. Тебе придётся пожить с дядей Буллом некоторое время, а мы с папой... будем приезжать к тебе. Мальчик смиренно вздыхает. И вздох этот тихо разлетается надломленными кусочками кручины по душе юноши, вынуждая содрогаться искривленное отражение звёзд. Но ему всё равно. Вода ничтожно волнуется, обнимает худощавое тело, а юноше всё так же плевать. Ничего он не чувствует. Наверное, даже не понял, о чём говорили два знакомых ему когда-то голоса. Они вообще были, скажите, пожалуйста? Это не бредовый вымысел свихнувшегося человека? Серьёзно..? Вы до сих пор понимаете, что происходит? — Почему мы должны отдать Ворона на их попечение и уехать? — со странным враждебным спокойствием задаёт кому-то вопрос молодая мать. — Потому что так хочет твой отец? — Да, Маргарет, я объяснял тебе это уже тысячу раз, — грубо отвечает личностно расщепляющийся на части юноша. — Мой отец счёл Булла более достойного для воспитания Ворона. К тому же тебе только недавно исполнилось восемнадцать! Ты не хочешь пожить ради себя? — А я, по-твоему, не жила до этого ради себя, Дейв? — и из головы у девушки вдруг откровенно расправляются вороньи красивые крылья, а плотоядные губы и птичьи глаза бесследно пропадают с уже белого, как лист, лица, однако её нежный голос продолжает улавливаться всеми присутствующими в данном таинственном месте. — Почему ты не любишь Ворона? Он наш с тобой сын. «О"н м2не и н, е н22222уж/ен был)». — А почему ты не хочешь полюбить меня? Вдруг жижа, маленькое море без дна, так странно, чудно и как-то даже предупреждающе начинает плавно расходиться приапическими кругами от гнилого покойника, около которого парили ангелы. Они смеются. Радостно хохочут… Пляшут! Пляшут! Убивают! Водяной оскал тигра вырисовывается под юношей, а он, что расщеплялся на крохотные реакции, внезапно, как ни в чём не бывало, дёргает возникшим волчьим хвостом, а всё его лицо заполняется шизофреническими шумами, которые пересекает одна красная утончённая помеха: от левой брови до правой щеки. Шрам. «В&е_пх2о2». В обстоятельства изменчивой жизни врываются когти полосатого хищника: резко, суетно, взбалмошно в ушах принимаются весело играть шляпочные люди в кошачью чехарду. Стремительно бьют золото ядовитые колокола, трезвонит хор воскресе, стучит судебный молоток покаяния… Отгоняют ангелов в получеловеческой, в полуабсолютной форме своего существования. Стрельба, стрельба, стрельба… Это они слишком громко смеялись. Но младший ангел всё равно рискует. Юноша чувствует, как его кто-то осторожно касается стоп, потом медленно стекает выше, от голени и дальше… в итоге захватывающе достигает внутренней стороны бедра, требовательно поглаживает её, чем будоражит исколотое сердце. Из-за этого парень непроизвольно разводит ноги, без раздумий разрешая делать с собой, что угодно. Он давно вожделенно хочет, чтобы с ним что-то сделали. — Чего ты такая грустная? — весело интересуется юноша с волчьим хвостом рядом. — Что-то случилось? Ему отзываются печальным вздохом. Глухой ветер мрачно плещется. Вода пылает, и огонь воет в материнском сердце. — Я скучаю по Ворону… — понуро говорит безликая девушка, складывая вороньи крылья около затылка. — Ему совсем не нравится с ними. — Боже, ты навещаешь его чуть ли не каждый день, — уже недовольно кидает парень, напрягаясь. — Тебе самой не надоедает? — Оу… Ты вроде как никогда не возражал, Дейв… Да и к тому же… ты был не против ребёнка, когда узнал о моей беременности. — Но я не думал, что ты будешь помешена на Вороне! Может, ты ещё жить к ним переедешь из-за него, бросив меня? — Серьёзно..? Всё у тебя хорошо, Дейв? Это же мой ребёнок… — с пробирающей заблудшую душу волка неуверенной холодностью поглощают думы девушки. — Может, это ты слишком ревнив? И кто-то осторожно касается нежной, чувствительной плоти промежность юноши, принуждая его напрячься в предвкушении, как-то тихо и томно выдохнуть. Окровавленные, пульсирующие цепи похоти и буйные искры радости тут же властно охватывают, ядовито дурманят, стирая рассудочную деятельность с лица земли, и ласково избивают, но парень слепо раздвигает ноги лишь шире. Ему всё равно. Он желает окунуться в смрадное болото любви… «Х2**о_ч2у те+б-/я…» Во всей красе чувствуется эта плотская услада на белом нездоровом языке, стоит кому-то коснуться ещё бока худощавого юноши… И беспорядочно вздымающейся и опускающейся груди с выпирающими рёбрами, и клетки-ключицы… Он даже толком не видит кто делает данные сводящие с и так сумасшедшего ума действия, но безвольнику нравится. Он восторге, тянется к ангелу, что пошло трогает его, как слепой котёнок к матери, однако продолжает опустошенными глазами взирать на небо с истинными звёздами, что изящно крошатся на куски всего живого, показывая персональный ад Дейва. «_В#еп&хо… В%еп2х?! о×…» Но ненадолго приторные прикосновения мучительно тонут в чёрной воде. Слышится кошмарный плеск, фальшивые звёзды разлетаются в стороны. Юноша ощущает чужой язык у себя меж ног. Тепло… Он… И он наконец чувствует страстную любовь. Нет. Возбуждённого члена стараются не касаться, на удивление, но вот всё остальное, чуть ниже, с радостью ублажают и целуют. Так умело, обхватывая бархатными губами мягкую кожу, виляют языком, играются… И это вынуждает душу парня просто трепетать от безграничного счастья. Его, до этого пустого и мёртвого, переполняют слишком сильные эмоции. Покойный холод пропадает, тело обдаёт приливом удушливого жара. Юноше остаётся лишь лихорадочно пытаться глотнуть воздуха. — Как ты тут, солнышко? — с искреннем и тёплым интересом спрашивает у ребёнка безлицая девушка с уже двумя парами вороньих крыльев. — Всё хорошо? — Да, всё нормально, — пусто и абсолютно безжизненно отзывается матери мальчик. — Тебя никто не обижает? — Никто, мам. Не волнуйся… — Ох, хорошо… — теперь как-то растеряно произносит девушка, видя такого сына. — А как тебе школа? Как там дела? — Почему они отдали меня именно в кадетскую школу? Я не хочу там учиться… На вопрос не следует прямого ответа. Уже семилетнему малышу, только пошедшему в учебное учреждение, ничего не говорят. Девушка просто задумчиво, как-то даже виновато молчит и робко складывает крылья, съеживаясь. Она зябнет от серого настроения сына и ситуации в целом. — Прости меня, милый… Навещаю тебя всё реже, и реже, да и… Я ничего не смогла поделать. И из головы малыша совсем резко будто протестующие расправляются вороньи крылья, а потом скорбно прячутся. Он раскалывается. Печаль сочится из огромных чудовищных трещин на лице мальчика. — Мне бы тоже хотелось, чтобы ты учился в обычной школе. Разгоряченный язык в который уже раз медленно, ласково, учтиво проходится от ануса до мошонки, принуждая юношу с пошлыми мыслями в голове просто бесхребетно метаться и снаружи, и внутри себя. Об него вытирают горькие слёзы… Его благодарно целуют… Осыпают грязными почестями, игриво вылизывая и так оскверненную промежность парня. Раб. Он слуга собственному телу. «Б√о*±ж~е…» Он чувствует эти скользкие обжигающие действия всем нутром, потому мучительно извивается. И юноше до сих пор не хватает щекотливых ощущений. В нём сейчас много грязной энергии. Ему хочется больше. Желается, чтобы этот кто-то, на которого до сих пор благополучно не посмотрели, просто сладостно не тянул дальше время, а взял всё в собственные руки… И парня тоже бы взял. Жёстко и грубо. До конечной остановки и так не бьющегося сердца. — Мам, мы не виделись с тобой уже полгода. Когда встретимся? — Ох, милый, мы с твоим папой слишком много работаем. Времени совсем нет. Я, честно, не знаю. Мне бы тоже хотелось встретиться. — Но даже когда ты училась в университете, у тебя было на меня время… Юноша устал терпеть. Нездоровые и яркие эмоции вытекают через край чаши разума. И все они безобразно слипаются между друг другом, кричат, заедают в голове. Неистовая буря, как разрушительное и устрашающее цунами, безжалостно ломает парня, смотрящего на звёзды в небе, что точно так же ненормально трясутся и вожделеют. Душа болит. А фальшивые огни ревут из-за кошачьих когтистых лап, наступающих на нелицеприятное отражение… Он идёт. — Как там Ворон? — совсем неожиданно задаёт вопрос девушке волк. — Не знаешь? — Не знаю, — без шибко большого интереса, однако с честностью отвечает она. — Но надеюсь, что у него всё хорошо. — Вот как… Ясно. Думаете, только лев - король зверей? Только он достоин преклонения нищих и царских почестей богатых? Неужели? Но… Разве Тигр тоже не величественен и не изящен? Разве их сила не одинакова? Разве полосатый хищник не такой же царь зверей, как и лев? Большой кот идёт солидно, плавно передвигает крупные сильные лапы, по-царски важно шагает по смолённой воде, опустошённо смотря на голого юношу и человекоподобного ангела с вороньими крыльями. На пальцах у него чёрные необычные перстни. Нарисованные… Точнее наколотые. Этот тигр отнюдь не простой зверь. Он коронован медведем. — Ой, простите, пожалуйста, — виновато произносит разбитый и сонный волк с дрожащими шумами на морде, случайно сталкиваясь с незнакомцем на улице. — Я просто опять задумался и… не хотел, честно. Столкнулся он тогда с высоким зеленоглазым мужчиной, что имел тёмно-русые короткие волосы и что был, может, старше сумасшедшего лет на десять. И волк совсем не знал, как его угораздило врезаться в кого-то снова… Когда же это прекратиться? Безликая девушка с парой крыльев и парень с красной помехой в ту пору только приобрели мелкий домишко в тихом спальном солнечном районе и благополучно переехали. Деньги с наследства помогли им это сделать, однако была одна проблема: волк после переезда стал очень… странным? Он до сих пор часто путался и терялся в новом месте жительства, вот так вот впечатываясь во всех подряд на улице и не только. Всё обескураживало. Рассудок стал сильно подводить, ментальное здоровье кануло в пропасти страха и отчаяния, а за ними уж и тело перестало слушаться. — Ничего страшного, — спокойно отзывается мужчина. — Всё нормально. Ему отвечают обречённым выдохом. Волк в каком-то замешательстве. Он что-то забыл. — Ээ… Извините ещё раз, но не подскажите, где здесь двадцать второй дом? — Потерялись? — проницательно спрашивает абсолютно невозмутимый мужчина. Казалось, что данное неожиданное столкновение было в списках его дел. — Могу довести. Нам по пути, по правде говоря. — Серьёзно? — ещё неувереннее откликается волк, съеживаясь и как бы приуменьшая себя в пространстве. — Давайте… — Во-первых, Вы шли не в ту сторону. Хах. Во-вторых, как Вас зовут? — Дейв… — Приятно познакомиться, Дейв, — от него так и веят свободной и подлинной размеренностью. — Я Вепхо, и мы с Вами соседи. Я живу через дорогу. А вот его когти стальные. Они легко разрезают спины «врагов», оставляя на мягкой коже красные борозды возмездия. «Х=в%ат22ит…» Юркий язык всё ещё между ног. И он вынуждает уже живого, переполненного эмоциями юношу раскачиваться внутри. Наслаждение то резко накатывает, чувствуется будто вот-вот произойдет желаемое высвобождение, тело наконец охмурит расслабление, то вдруг пропадает, принуждая парня издать лишь разочарованный выдох. И так жалкую душонку из стороны в сторону пытливо качает несколько раз… Она - кораблик, беспорядочно идущий по волнам. Сейчас потонет и сгинет на дне. — Ох, спасибо за помощь, — каркает безликая ворона, дружелюбно расправляя три пары крыльев. — Из меня хозяйка никакая. А работать с садом я тем более не умею… — Пфф, да по тебе сразу было видно, что ты безрукая, — отзывается ей низенькая, немного полноватая девушка с жёлтыми крокодильими глазами и светло-русыми волосами, вчено собранными в пучок. — Даже комнатные растения ты неправильно до этого пересаживала. Поэтому они и умирали. — Что верно, то верно, Лидия, — мило хихикает птица, соглашаясь с чужой грубостью. — Ещё раз спасибо за помощь! — Да пожалуйста. Тоже мне. — Лидия? — вдруг откуда не возьмись вырисовывается лагающий волк и вмешивается в чужой разговор. — У нас гости? — Ну… Да. Лидия пришла помочь. Я попросила её, поскольку более из соседей ни с кем не общаюсь, — тепло откликается ворона. — Мы, кстати, уже всё закончили и теперь можем попить чаю. Никто не хочет? — Давайте… — Ой, так уж и быть, — как бы недовольно, но охотно соглашается грозная девушка. — Если предлагают, то отказываться неприлично. Тело порывисто замирает в напряжении. Член обхватывают длинные пальцы, сжимают ладонь. С ног до головы проходит сильный обжигающий нутро огонь, на душе появляется лёгкость, и юноша наконец-то блаженно обмякает в чужой деснице, изливаясь. Его ноги становятся ватными, руки неподъемными, а он сам изо всех сил старается привести сбивчивое дыхание в норму. В душе всё переворачивается с ног на голову. Но ангелу, словно стервятнику, чужой пик и беззащитно ослабленное состояние не мешают продолжить расцеловывать промежность дальше, потом, спускаясь, и внутреннюю сторону бедра. Звёзды на небе тоже успокаиваются, однако странно тухнут. Некоторые падают… Парень хочет другого. Он хочет, чтобы в него вошли и заполнили изнутри. Данная «мойка» психологически не удовлетворяет юношу, и потому, немного придя в себя, он мелко пинает насильника, что заставляет ангела остановиться и обратить на добычу внимание. Его что-то дёргает. Однако затишье и чужое замирание тоже принуждают парня хоть как-то зашевелиться. Он через силу смотрит на существо с длинным умелым языком и удивляется. Оно, обнажённое, имеет человеческое тело, длинные чёрные волосы до стоп, бледную кожу и четыре пары тёмных крыльев: одна большая, на спине, а остальные маленькие, торчат из головы. Глаза ангела перекрыты венком из белых перьев, сизые, странно манящие и искушающие губы измазаны в золотой крови, и сам по себе он худ… Чётко видно ключицы… А ещё это особь мужского пола. Стоит юноше хоть как-то рассмотреть существо, сильнее изумиться, разинув рот, как рядом слышится плеск воды. Из-за этого оно тут же поддаётся вперёд, расправляя крылья на спине во всю длину, и пугает тем самым парня. Ангел прикрывает добычу от чего-то или от кого-то, упирая тонкие руки в чёрную воду. Из ниоткуда возникает барьер, и слух режет резкий, оглушительный звон священного колокола… По нему как будто злостно ударили. Юноша кривится от этого противного громкого звука, на лице застывает гримаса боли, а ангелу хоть бы хны, только вот… У существа льётся тонкой струйкой кровь изо рта. Тошнит, и он выплёвывает стеклянный глаз. Ангел чувствует адскую боль, хотя внешне холоден, беспристрастен. Этот тигр слишком силён. — У вас есть сын? — вскинув брови, удивлённо интересуется девушка с жёлтыми крокодильими глазами. — По вам не скажешь, что вы родители. — Наш сын просто живёт не с нами, — мило отвечает ворона. — Мы, в общем-то, почти никогда не жили вместе. — Серьёзно? Это как, блять? — Легко и просто. Ворон уже немаленький, ему шестнадцать. К тому же мой отец занимался его воспитанием, пока не умер, — защищает возлюбленную волк, недружелюбно глядя на резкую девушку. Они друг друга недолюбливали. — Теперь этим занимается мой брат. — Боже, — презренно выдаёт девушка и у неё внезапно вместо рта преобразовывается крокодилья пасть. — Значит вы… хуевые родители? Кто вообще так делает? — Мы, — раздражённо продолжает волк, мелко скалясь. — И, знаешь, по Баззу не скажешь, что у него тоже чудесные родители. Он такой зажатый. Мамочка, наверное, постаралась. И тут девушка возмущённо ахает на данные слова, взрываясь. Ворона же и мужчина, у которого внезапно появляются кошачьи лапы вместо рук, просто неловко переглядываются между собой и молчат. Им нечего говорить, и, по правде, они не хотят этого делать. Птица лишь нервно улыбается, когда девушка и волк уже серьёзно начинают собачиться. «Ч_то п/рои2схо*дит…» — внезапно с осознанностью думает юноша, пугливо смотрящий на раненого ангела. Он наконец перестаёт быть безвольной куклой. — «Гд#е я (?» — Ты идиот, Дейв, — отчётливо слышится над ухом голос Тигра. — Зачем ты дал себя терзать этой твари? И нет, это не голоса прошлого рядом и сопутствующие им искаженные и изуродованные иллюзии… Ещё раз нет. Это точно такой же, как и ангел-ублажатель, настоящий зверь. Он точно так же материально находится в этом загадочном месте и может взаимодействовать с здешними объектами. В том числе и с живыми. — Вепхо? — напугано зовёт давно погибшего на поверхности друга Дейв, продолжая пристально взирать на существо, выставившего свои крылья как защитный, прочный щит. — Это ты? Но это оказывается не Вепхо. О нет. Отнюдь не он. Этот полосатый хищник умер совсем другой смертью - от удавки, что заботливо на него накинули бывшие соратники. «Это пра&вда Ве2пхо?» Дейв открывает рот, чтобы ещё раз позвать Тигра, но его резко затыкают агрессивным, несмотря на внешнее самообладание, поцелуем. Ангел ревнует. Он не хочет отдавать Тигру собственную добычу. Чувствуется вкус железа. Неприятно. — Ох, Ворон, что случилось? — обеспокоенно лепечет ворона, когда видит сына с чемоданом и сумкой у них на пороге. Она вообще не ожидала такого гостя в такое позднее время и без предупреждения. Что же и вправду произошло? — Я больше не хочу знать Булла… — как-то понуро отзывается уже шестнадцатилетний парень с парой подрезанных крыльев на голове. — Мы поссорились, и я ушёл из дома. Это заявление заставляет неприятно оробеть птицу, что-то странное оседает в душе, однако она быстро берёт волю в кулак. — Милый, мне жаль… — Я могу пожить у вас? — перебивая, неуверенно спрашивает юноша. Тема неприятна ему. — Конечно, — соглашается ворона и подступается к сыну, чтобы помочь с вещами. — Ну конечно. Как я могу выгнать своего ребёнка в такой трудной ситуации? Спокойно живи у нас, сколько хочешь. — Правда..? — Правда, — ласково говорит ворона, внутри ощущая обиду на деревя. — Самая настоящая правда, солнышко. Мы всегда рады тебе. — Спасибо, мам… «Что за го₽лоса?» Раньше тебя это ни капельки не трогало, Дейв. Что изменилось? «Чь@ё это?» Он разрывает поцелуй, упираясь руками в чужую грудь, и торопеет. Дух захватывает, в горле возникает ком, словно застревает острый камень, отчего болит, глотать становится сложно, дышать тоже. Волна страха накрыло Дейва… Он просто… — Папа, — томно шепчет ангел. — Почему ты не любишь меня? Снова оглушительный звон колокола. Тигр пытается добраться до Дейва, но удар, полный ненависти, опять останавливает барьер, что образует крылатое существо. Оно не желает сдаваться. — Вепхо, забери меня отсюда, прошу! — вскрикивает Бланко, преодолевая боль в горле из-за дурящего страха. Неизвестность и непонимание ситуации очень сильно пугают Дейва. — Что происходит?! Где я?! До ушей доносится звучный плеск воды, а потом совершается очередной удар… И в этот раз барьер разрушительно, с ничтожным весельем и с великой грустью трескается, разлетаясь на кусочки хрусталя. Ангел проигрывает, однако на Тигра с поистине пугающей звериной свирепостью кидается другой святой вестник: это ангел-мама с усыпанным глазами лицом и золотыми колёсами вокруг головы. — Вепхо! И опять поцелуй. Ангел впивается в уже подслащенные смертью губы Дейва, смешивая кровь с рафинадом, и трогает… касается рукой члена, уже несильно обхватывает его, принуждая замереть необузданно стучащие сердце… А потом совершает плавные движения то верх… то вниз… то верх… то вниз… И так непонятно сколько раз. Жутко сводит с ума. Дейв хочет умереть. И единственное, что он может сейчас предпринять против насильника, так это беспомощно попихать нависшее над ним существо в грудь. И то… безрезультатно. — Ой, привет, — проходя мимо соседского участка и случайно замечая одну интересную персону, здоровается юноша с подрезанными крыльями кое с кем в небольшом саду Уокеров. — Базз, верно? И на него бросают враждебный взор, с подозрением изучая нарушителя покоя. Тут около белого забора копошится с цветами точно такой же простой молодой человек, но уже с крокодильим хвостом. В зелёных его глазах плавают грозовые огненные тучи, тёмно-русые длинные волосы собраны в пучок, как у матери. От юноши веет какой-то замкнутостью. Крылатый носом ловит приятный спиртовой запах, а затем и вовсе замечает под майкой выпирающую грудь у соседа. Неужели... Это девушка? Нет, о младшем Уокере говорили как о мужчине... Значит ли это, что... — Эм… — неловко произносит птица, не получая ответа. — Не думал, что Базз, о котором мне рассказывали, омега. — Слышь, мальчик, — тут же прилетает крылатому желанный отклик, стоит высказаться о чужой половой роли. Голос у Уокера высокий. — Иди гуляй на детской площадке. — Меня зовут Ворон, — несмотря на грубость, продолжает пытаться наладить контакт парень. — Приятно познакомиться! — Ой, бля… Не лижи мне сейчас жопу, сосунок. — Но… — Съеби. Дейва окатывает холодной водой. Он жалко сопротивляется, но в один момент юношу снова настигает возбуждение. И всё. Голова, здравомыслие в ней у Дейва опять отключаются. Он чувствует, как чужая рука прекращает собственные манипуляции, играючи спускается чуть ниже… И Бланко всё сразу понимает, теперь совершенно не противясь происходящему, поэтому в который раз слепо раздвигает ноги. Секс всегда был для него слабостью. Любой. Даже травмирующий. Из-за этого сейчас Дейв так легко сдался, несмотря на явный протест до этого. Ему абсолютно плевать. Он желает получить грешное удовлетворение собственных больных хотелок любой ценой и в любой жизненный момент. А изнасилование… Дейву и это понравится. Он конченный мазохист. Нездорово падок на любую боль. «Я всё ещ2ё не понимаю, что происхо+дит…» Очень проблематично и тяжеловато проникают пальцы внутрь Дейва, и он чувствует дикий дискомфорт. Без смазки немного другие, неприятные ощущения. «Вепхо… Поч)ему это не (ты?» — Почему ты такой грубый? — скромно интересуется крылатый, стоит чуток нетрезвым родителям оставить их наедине, мол, «ну вы же дружите». Ну да. Конечно. «Дружат». На самом деле они глубоко ошибаются. Парень с крокодильим хвостом уже месяц держит дистанцию и не подпускает знакомого к себе вообще, а если учитывать, что сын вороны-беты и волка-беты альфа, то в общении имеется самая настоящая пропасть. Он колюч и враждебен к точно такому же травмированному ребёнку, потому что боится. Но юноша с крыльями, на которых стали восстанавливаться перья, хочет исправить данное отношение к себе, поскольку близко контактировать ему здесь не с кем. Поэтому он постоянно соглашается на авантюру родителей пойти к соседям. Все прошлые друзья остались на другом конце города, видятся подростки стали меньше. И, вообще, их взгляды на жизнь всегда очень сильно разнились, что порождало напряжение между знакомыми. А ещё… Ворон по-настоящему не считал их собственными приятелями, как и они его. — Блять, как же ты заебал, — раздражённо фыркает Базз. — Если я позволяю тебе сидеть в моей комнате, то это не значит, что я доброжелателен. Молчи и не возникай. Между парнями возникает напряжённая пауза. В комнате воцаряется какая-то неловкая тишина, однако Ворон не собирается опускать руки. — И со всеми ты так? — аккуратно спрашивает он. — У тебя вообще… есть друзья? — Ты тупой, глухой или угараешь нахуй?! Отъ-ебись. — Ну... Я просто хочу подружиться… Пальцы резко раздвигаются, не давая Дейву нормально привыкнуть к ощущениям, а после грубо толкаются вперёд, вынуждая Бланко обрывчато выдохнуть в чёрный поцелуй. В мёртвой душе разливается ненормальное тепло. Оно заставляет внутренний мир начать петь серенаду, слушая восторженные аплодисменты воды, окончательное разрушение фальшивых звёзд, яростное хлопанье крыльев, ангельское карканье и рычание большого кота рядом. Любовь. Дейв просто хочет любви. — Когда ты уже поговоришь с братом? — задаёт очень волнующий её вопрос ворона волку. — Я не хочу, чтобы Ворон возвращался к ним. Мы давно уже были готовы забрать его себе. К тому же у Булла разве не другая сейчас головная боль? Биби совсем малютка. — Я не знаю, — довольно безразлично отвечает он. — И знать не хочу. Желает забрать - пусть забирает. Мне плевать. — Серьёзно..? — Абсолютно. Нам и вдвоём жилось просто прекрасно. Ворон лишний. Неподалёку совсем внезапно раздается крик боли, а затем пустой плюх. В нос ударяет дурманящий металлический запах. Кто-то замертво падает в чёрную воду. Некоторые святые перья опадают из-за насильственных действий. Кровь с золотыми искрами растекается от бездыханного тела. Тигр убивает ангела-маму. — Дейв, ты же понимаешь, что Ворону тут не место? — жеманно интересуется бык у волка. — Он будущий военный, хочет он этого или нет. Отец уже давно расписал этому мальчишке судьбу. Он - альфа. — Я прекрасно понимаю это, Булл, — с робкой покорностью откликается на чужой вопросы черношёрстный. — Однако папы больше нет… Да и сама Маргарет с Вороном не желает видеть тебя. — Я повторюсь, это желания отца, — небрежно бросает парнокопытный. — Он так решил, его слово закон, а я просто исполнитель. Мне хочется исполнить прихоти отца. И я плевал на чувства какого-то сопляка. Страна стоит. Кто, по-твоему, её будет защищать? Ты? И волк виновато отводит взгляд в сторону. В душе просыпается какая-то странная печаль. Слова брата больно колят сердце и вызывают жуткий стыд на щёки. Хочется провалиться под землю. — Ты прав, но тебе здесь не рады, Булл. Уходи… На волка принимаются испепеляюще взирать, ломая его, но черношёрстный хищник выдерживает напор, и быку ничего не остаётся сделать, как горделиво и важно встать с кресла в гостиной. — Ладно. Я ещё вернусь. Смерть старшего ангела принуждает второе крылатое существо резко покинуть чужое нутро, отстраниться от Дейва и предательски оставить его одного. Сразу становится как-то холодно и мерзко. Ещё пара тухлых звёзд безысходно падают с неба, жалобно устраиваясь около трупов бездушного отражения. — Вот как… — с огненной опустошенностью в зелёных глазах и дьявольским безразличием в словах произносит Тигр, смотря на живого напряжённого ангела. Белая морда его окровавлена, ухо порвано, на плече виднеются красные полосы, что болезненно пульсируют, правая лапа обуглена, на ней серьёзный ожог от святого огня павшего посланника Божьего. — Боишься меня, да? И отклика на данный вопрос нет. Существо стоит в боевой стойке, готово ответить на нападение, но упорно молчит. Видно, как выразительные брови съезжаются к переносице, а крылья угрожающе расправляются. Ангел взаправду боится. — И правильно делаешь. Тигр беспричинно свирепеет, огонь в кошачьих глазах мрака встаёт на дыбы, а он сам воинственно устремляется вперёд к следующей жертве, но она сразу не вступает в бой с котом. В отличие от матери ангел с лёгкостью, довольно ловко уворачивается от адского гнёта хищника, оказываясь у него за спиной. Существо имеет преимущество в виде крыльев. — Почему Базз так бурно реагирует на ошибки? Почему он вообще такой эмоциональный? — неловко вопрошает ворона, обращаясь к мужчине с тигриными лапами после одного недавнего инцидента между их сыновьями. Базз чуть не выбил Ворону глаз на эмоциях. — Слишком истеричен, извини уж за прямоту… Они сидели на улице, и снова это был цветущий сад Уокеров. Веяло летом, однако календарь говорил, что это конец октября (снег обычно выпадал только к февралю, уровень воды в водоёмах давно вырос, некоторые низкостоящие деревеньки и посёлки городского типа безжалостно затопило, природа буйствовала), солнце улыбалось, голубое небо гладило глаза, безмятежные облака плыли… Прекрасное время до начало войны. — Ничего страшного. Я всё понимаю… — задумчиво отзывается полукот, скрещивая лапы на груди. — Такое поведение вычурно и сразу бросается в глаза, что уж поделать, если это правда? Базз просто пошёл весь в Лидию, но и до матери ему далеко. — Ох… И правда. У него, наверное, совсем нет друзей… — Да. Ты права, — соглашается мужчина. Ему намного легче признавать это, чем девушке с пронзительными глазами и крокодильей пастью. — У Лидии их тоже не было. И до сих пор шибко нет. — Может… Ну... Мальчикам всё-таки стоит сблизиться, чтобы хотя бы перестать ссориться? Может, Ворон поможет Баззу? — вдруг доброжелательно предлагает ворона. — У него же проблемы с учёбой, выпускной класс, а помочь некому. Почему бы Ворону это не сделать? Он всё-таки умный и очень воспитанный. Отличник. Всё... сам. Странное безмолвие. Мужчина размышляет над сказанным, уходит в себя, нервируя как-то птицу, но после некоторого времени всё-таки откликается. И также с безразличным умиротворением. — Ну… Можно, — говорит он. — Ты опять права. Это даже пойдёт на пользу. Ворон действительно умён,, дисциплинирован и сдержан. Сразу видно, что он военный, однако непростой мальчишка… Думаю, если Базз всё-таки подпустит Ворона, то они прекрасно поладят, однако меня волнует не это. — А что? — Обстановка в мире. Как-то мне не нравится это напряжение, что ведёт к возможной войне. — Ну… Надеемся на лучшее. Когда ангел оказывается за спиной Тигра, он показывает себя настоящего. Существо бросается на хищника, обнажая чудовищную пасть: с уродливыми клыками и длинным изворотливым змеиным языком. Дейв даже не замечал данную особенность, когда они сливались в поцелуе. Его ничего не волновало. Неудивительно. Тигр не успевает отреагировать на чужой подлый выпад, поэтому ангел вонзается клыками в и так раненное плечо, выпуская ещё больше крови и победно вкушая её. Но полосатый кот быстро скидывает с себя противника: резко, с огромной силой делает вокруг себя оборот и слегка когтями касается одно из крыльев, что любезно подставляет человекоподобное существо из-за физической слабости. Оно случайно расправляет их из-за чужого манёвра. И как раз это вынуждает ангела снова отстраниться от Тигра на несколько метров. С большой кошкой нужно быть предельно осторожным. Оппонент очень силён, поглощает чужую энергию, любая ошибка может стоить жизни, а вся основная часть святой мощи, как назло, ушла на барьер. — Я удивлен, что ты согласился на мою помощь, — взволнованно выдаёт Ворон, не веря в происходящее. Они вместе спокойно сидели за письменным столом в комнате Уокера-младшего и… Один другого не пытался послать «нахуй». Это действительно изумляло. — Не радуйся раньше времени, — злобно отвечает Базз, скрещивая руки на груди. — Меня заставили. — Оу… Серьёзно? То есть… Тебе это всё совершенно не нужно? — Да, это надо моим родителям, но не мне. — Ясно… «Я хо2чу просну@_ться», — думает Дейв. До сих пор возбуждённый он, опять безжизненный, смотрит на небо, разглядывает точно такие же мертвые звёзды и слушает звуки битвы вместе с голосами прошлого на заднем плане. Трогать самого себя, чтобы избавиться от тянущего на дно вожделения, у Бланко нет сил. У него, в принципе, ничего нет. — Хей, Вепхо, — скучающе зовёт друга волк, прохлаждаясь под вишней, пока полукот рядом подрезает дереву побеги. — Знаешь… Я хочу бассейн себе во двор. Как тебе идейка? — Ого. Круто. А губу закатать не хочешь? — Хах. Не хочу! — весело восклицает черношёрстный. — Мне бы человека, который разбирается во всём… — Ага, конечно, — всё так же дружелюбно хмыкает мужчина, и у него неожиданно преобразовывается тигриный длинный хвост. — Я больше не буду у тебя ничем во дворе заниматься. Мне хватило прошлого раза. Да… Прошлый раз. — Это получилось случайно, честно-честно! Я не хотел! — А я говорил тебе не включать воду, пока вожусь с краном, и вообще не отвлекать меня от работы. В итоге что? Я промок. — Ну прости меня. Я, правда, не хотел… — Да ладно тебе, — совсем несвойственно себе тепло хихикает тигр, тем самым принуждая волка удивиться. — Ничего страшного. Я шучу. Увидеть улыбку этого всегда вечно размышляющего, расчётливого, рассудительного, а главное безмятежно хладного человека - настоящая редкость. «2…» Снова Тигр совершает агрессивный выпад, резко кидается на ангела, но тот уворачивается и уже не спешит налетать на противника сзади. Ну уж нет. Они оба анализируют друг друга. Крылатое существо понимает, что если броситься в атаку, как в прошлый раз, то ему можно будет попрощаться с жизнью. Его просто поймают и прижмут. Тигр же осознает совсем иную информацию. Нужно лишить ангела сумасшедшей скорости и победа в поединке не на жизнь, а на смерть опять за ним. Только вот большой кот не ведает, как совершить задуманное. Из-за этого он злится сильнее: его хвост пуще мечется из стороны в сторону и агрессивно дёргается. — Эй, Вепхо, — шаловливо хихикает подвыпивший волк и легонько пихает друга в грудь. — Поиграй со мной… Они, оба нетрезвые, лежали на зелёной траве во дворе Бланко. Была звёздная ночь. Рыжие и красные листья трепал колючий ветер. Чувствовался осенний холодок. Заветные слова так и просились наружу. — Что? — непонимающе спрашивает тигр. Легко на душе, не хочется думать вообще. Но большому коту, конечно же, закрадываются странные мыслишки из-за поведения друга. И он желает их игнорировать. — Ну… Я хочу играть, — забвенно повторяет волк, гиперактивно катаясь по траве. Его тело переполняет эмоции. Он сам, по правде говоря, не знает, чего конкретно жаждет. — Мне скучно. — Можно поиграть в слова, не знаю… В города? — Нет, — прилетает от черношёрстного. — Я хочу активную игру! Хочу… Абсолютно ожидаемо волк липнет к тигру, обнимает друга. И он чувствует, как волчью заднюю лапу обвивает полосатый хвост кота. Это вселяет какую-то надежду на взаимность. Он колеблется, скрывает внутреннюю бурю тревожных переживаний, но потом всё же: — Хочу тебя, — отчаянно и горячо молвит волк. Тигр разумно решает утомить ангела, попытавшись попутно зацепить существо собственными лапами или клыками, из-за чего битва превращается в странные догонялки до определенного момента. «Поче2му т; _ы от@верг ме&ня, Вепхо?» Ангел устало замирает на месте, отчего сердце выстукивает мелодию ужаса. Тигр не теряет ни минуты и свирепо бросается на застывшую добычу. Дотрагивается грязными, грешными лапами до мгновения полёта, валит крылатое существо. Это обозначается итогом всего бренного, прощание с живым составляющим нашего человеческого Я, поскольку кот чувствует собственное преимущество над птицей. Он злорадствует, победно смеётся, пока добыча под ним пытается справиться с резкой болью. Когти впились в чёрный, мягкие на ощупь, мокрые из-за нынешнего положения крылья. — Что случилось, Ворон? — с весёлой ненавистью задаёт вопрос Тигр и нагибается к побежденному. — Почему ты дал себя поймать? «По&₽че_му?» Но… ангел просто глупо молчит, терпит адскую боль, понимая, что из-за усталости и жуткого страха перед самим Сатаной проиграл. Всё зря? — Мне очень интересен твой ответ. — Ты нездешний, — потерянно подмечает крылатое существо, стараясь совладать с собой. — Не от мира сего. — Ты прав. — И зачем ты пришёл? Посеять в нас хаос? — Нет, — отзывается Тигр. — Я тоже пришёл помочь, но... Я, наоборот, пришёл освободить от хаоса запутавшихся в себе людей, а не дать им дешёвое удовольствие перед смертью. «Я! не з₽наю, лю"бил ли т/еб\я ил|и про%сто хо^тел, но…» Ангел опешивает, удивлённо развивает рот, вовсе не веря большому коту. Его пронзает болезненное ошеломление. В голове всё перемешивается и… путается. Как так? Не может этот Тигр преследовать благую цель. Невозможно. Чепуха какая-то… От него же несёт одним злом! И пока ангел метался в собственных противоречивых думах, беспорядочно кружился, гордый Тигр не желал медлить и щадить кого-либо. Нет никому места в его бесчувственном ледяном сердце. Миссия есть миссия. Хищник без жалости вонзается клыками в нежную глотку уязвимого сейчас существа и проливает золотую кровь. Страшное мгновение. Сладостные объятия Смерти. Жизнь проносится перед глазами, скрытыми под белыми перьями неведения. Происходит жестокое просвещение. Мысль о том, что можно творить зло во имя добра, убивает его. Но, знаете, ли вы, что благими намерениями выместить можно только дорогу в ад? «Т(ы б(ыл м(не дорог(». — Я рад, что у меня всё-таки удалось тебе помочь, — лепечет Ворон, неловко съеживаясь на месте. — Не думал, если честно, что у меня получится подтянуть тебе алгебру, но… — Да… Ты и вправду помог мне, — как-то задумчиво отзывается ему Базз. Он совсем недавно начал оттаивать по отношению к знакомому, что для другого подростка было невероятным подарком. Ворон никак не мог принять это, а грубостей в его сторону становилось всё меньше и меньше. Уокер-младший серьёзно умеет быть ласковым? — Спасибо… — Да… Да не за что… Я просто выполнил просьбу твоих и моих родителей. — А, точно… Ну да… Я забыл. Тигр облизывается, услаждаясь святой кровью, задирает высоко голову и смотрит на уже почти беззвёздное небо. Около лап праведного убийцы тёплый труп, но почему-то всё равно холодно. Как-то тягостно на душе. Металлический запах губит и неприятно опьяняет. — Вепхо, выходи, — в пустоту, казалось бы, говорит Тигр. — Я знаю, что ты здесь. «Ч)то?» Вдруг под Дейвом снова вырисовывается пугающий силуэт водяной морды хищника… Только теперь кошка не скалится, нет. Она проницательно смотрит на небо с закрытой пастью, а затем совсем рядом слышится, как капли горя, сливаясь с бессмертной силой воли, разбиваются об гладь жидкой тьмы - это мятежный плеск сгоревших десять лет назад чувств, потерявшихся под радиоактивной пылью. Из-под смольной воды восстаёт ещё один полосатый кот. Статный, массивный, стоящий прямо, выпирая пушистую белую грудь, уверенно держащий свою голову буро-золотой хищник с невидимым отвращением взирал на побитого и потрёпанного чёрного с редкими рыжими полосами Тигра, что без какого-либо колебания достойно отвечал на чужой взгляд. На глазах у Восставшего была повязка, прячущая силу его души, но колыхающие языки зелёного пламени в стеклянных шариках, заменяющие всевидящие очи, всё равно чётко виднелись из-под ткани. — Вепхо, нам надо поговорить, — умоляюще просит волк, но его опять намеренно не замечают. — Я умоляю тебя, хватит меня игнорировать. Глупо было полагать, что мужчина пойдёт на контакт после того неразумного признания, в которое сам черношёрстный не верил… Точнее не понимал. Он до сих пор сильно и страстно любил ворону, но тяготел и к тигру тоже. Волк желал получить от друга ласку и тепло. Что же это? Разве такое возможно? Да. Возможно. Черношёрстный не мог сложить два плюс два и принять один факт о себе: он полиамор. Волку желалось жить вместе с ними, лелеять их одинаковой любовью, расцеловывать лица пассий и беззаботно смеяться, но… страх гнил в хилом теле. Черношёрстный боялся осуждения общества, отвергал все мысли о счастливых отношениях с двумя партнёрами одновременно и трусливо дрожал от мысли о том, что его отвергнут. Так и произошло. — Вепхо… — Прекрати меня уже преследовать, — раздражённо перебивает мужчина друга, и такой враждебный тон заставляет душу волка болезненно дрогнуть. Дейв остервенело замирает. Это не похоже на Вепхо... Очень. — Просто перестань… Я дико устал. «Пр_₽ос2ти мен: я (, Веп/х*о…» Звон жидкого, текущего по лапам томления. Тигр делает несколько шагов вперёд, медленно приближается на немного, а после останавливается, сохраняя размеренный вид. Восставший же всё это время просто продолжает бездвижно стоять на месте и смотреть на оппонента, на странные действия и телодвижения. Вспыхивает какая-то детская игра между большими котами-убийцами. Тигр мелко подпрыгивает на месте, припадает к земле, когти, конечно, как бы предупреждающе выпущены, длинный хвост «дружелюбно» подергивается, а он сам всё так же делает непонятные махинации… Этот полосатый хищник и вправду, словно озорной котёнок, играется с Восставшим, который до сих пор не реагирует на чужой выпад. Просто анализирует. И замечает на лапе… Перстни. На всех пальцах у Тигра были необычные перстни. Перечёркнутое угольным треугольником лучезарное солнце, черно-белая пиковая масть, разбитая по диагонали роковой линией, фигурный крест в память о ком-то, несущий одну смерть кинжал, обвитый змеёй, ромб в шахматной раскраске с короной… и это только одна лапа, что осталась нетронутая яростным святым огнём ангела. На второй ничего не разглядеть. — Кто ты, чёрт возьми, такой? — осипшим голосом покойника хладнокровно спрашивает Восставший. Но неожиданно рядом с ним разбивается одна из предпоследних звёзд с неба, что пугает золотого кота. Восставший проявляет слабость, обращает внимание на упавшую искру чужой сути, и это даёт Тигру начать действовать. Он не собирается отвечать. Такая реакция позволяет уставшему хищнику из игры перейти в настоящее нападение. Рвануться вперёд к противнику и обнажить клыки. Однако захват не производится. Провал. Восставший успевает увернуться, понимая, что разговаривать с враждебно настроенным Тигром, желающим убить наблюдателя, бесполезно. Он уже сам без промедления бросается на израненного хищника, который из-за собственного рывка пролетел чуть дальше оппонента и на миг потерял преимущество в поле зрения. Восставший тоже целиться в шею, старается впиться в неё клыками и задушить, однако всё безуспешно. Тигру точно так же удаётся ускользнуть от злостного рвения врага. Он быстро становится на задние лапы. С целью наступления расправляет передние. Щетинится и с лютой ненавистью шипит, вынуждая противника замедлиться и уподобиться убийце двух ангелов. Восставший тоже воинственно встаёт на дыбы, но с крахом проигрывает. Тигр не даёт и шанса коснуться себя, молниеносно нанося удары, пытается полоснуть когтями по бурой морде. Это заставляет оппонента, уже злобно мяукающего на весь чёртов мир, поражённо вернуться на четыре лапы. — Знаешь, — останавливаясь у калитки дома Уокеров, разбито произносит Ворон и как-то потерянно усмехается. — Круто погуляли, да… Парни смущённо стояли около белого забора после проведенного вместе времени вне комнаты Базза и вне, можно сказать, дополнительных занятий. Они по воле случая пересеклись в одном торгово-развлекательном центре, где один нашёл другого в довольно подавленном состоянии и… почему-то решил помочь. — Мне просто стало тебя жалко, вот и всё, — неуверенно отзывается Базз, переживая из-за Ворона и из-за неожиданной ситуации в целом. — То есть... Те придурки-«друзья» бросили тебя, а я просто как-то совсем случайно оказался рядом. — Да, спасибо большое… Между юношами в который раз за прогулку возникает не самая приятная тишина. Она нервирует Уокера, отчего тому хочется глупо спрятаться и зарыть голову в песок. Такая реакция удивительна, вспоминая буйный нрав Базза до этого, но всё так, как оно есть. На самом деле младший Уокер очень чувствителен и раним, а ещё у него никогда не было друзей. Точнее… Они разве друзья? Разве сам мистер Агрессия не отвергал Ворона, когда тот пытался выстроить мостик между ними? — Эм… Хах, кстати… — привлекает к себе внимание Уокер, всё-таки не желая держать кое-что в себе. — Можем погуляем ещё как-нибудь когда-нибудь? Ворон поднимает от асфальта какой-то странный, полный усталости и лёгкого изумления взгляд. Он глядит прямо в зелёные омуты, пока Базз мысленно сдирает с себя три шкуры за данный, «тупой» вопрос, однако не берёт свои слова обратно. Он ждёт и готовится к худшему - к отказу. — Можем, — после минуты странного рассматривания знакомого соглашается Ворон. — Да, давай. Мне теперь всё равно не с кем гулять… Ну... кроме как с тобой. И это неплохо. У меня теперь нет друзей придурков... Только если один агрессивный омега. Восставший пятиться назад, а Тигр быстро устаёт стоять на задних лапах. Он возвращается на все четыре конечности и после с дикой свирепостью повторяет первый наскок - пытается совершить захват, чтобы затем удушить противника. Искромётный огонь неистово хлещет в очах. Бегает в каком-то странном сектантском плясе. Воет. В ушах из-за душевного пожара неприятно вопит пульсирующий шум. Снова провал встречает измотанного Тигра. Теперь Восставший защитно встаёт на дыбы, из-за чего другой большой кошке приходится мигом отпрянуть назад, неприязненно зашипев. Противник не уступает по силе и опыту Тигру. Битва не закончится, пока кто-то не захочет умереть. А два полосатых хищника не желают сдаваться друг другу. Они готовы на всё ради победы. На всё ради Дейва. Каким бы он не был и что бы не совершал в прошлых, настоящих и следующих жизнях. И отчаянно кричащий плеск воды с разрушительными падениями звёзд Вепхо не смущает. «К2ог&да эт2о вс//ё закон_2читс2я…?» И Восставший видит манёвр Тигра, потому он опускается обратно, давая себе передышку. Оба кота с прижатыми ушами в напряжении. Кидаются молниями из глаз друг в друга, агрессивно помахивая хвостами. — Это твоя комната? Такая пустая... Ахуеть пустая... — робко комментирует Базз, рассматривая уголок Ворона в доме младших Бланко. Он впервые в гостях у соседей. И Уокеру нравится... тут везде ходит он - запах Ворона. А в комнате альфы... Базз хочет остаться жить у Бланко. — Ты так и не обустроился после переезда к родителям? — У меня всегда так. Я бы сказал, что нынешняя комната ещё ничего. Хах. Моя комната у дяди выглядит опустошеннее, поверь, — хмыкает Ворон, опираясь на письменный стол. Он скрещивает руки, скрывает свой интерес к реакции Базза, который кружится и старается найти что-то яркое в помещении. По сравнению с Бланко, Уокер такой эмоциональный, и это... это завораживает Ворона. — Хотя, мне кажется, это больше не моя комната, а детская, ха-ха-ха... — Это ужасно... — Ну, меня хотя бы больше не контролируют после смерти дедушки. — Вообще-то моя мать переживает обо мне! Они оба любят меня... Просто... По-своему. Одна гиперопекает, второй работает, работает... И с твоим отцом постоянно возится. Ворон разводит руками, глупо улыбаясь, а Базз фыркает и недовольно закатывает глаза. Сейчас развивать тему их семей совсем нет желания. И те, и те - придурки. Ой, боже. Базз надеется, что у него никогда не будет то же самого в будущем и, в принципе, не будет детей. — Ты, из всех местных, больше всего омерзителен мне, — небрежно бросает Тигр, дотрагиваясь до разговора, полного загадок. — Такой ничтожный. Восставший не отвечает на провокацию. Ему и нечего. Он просто задумчиво взирает на недоброжелателя и… В одну мысль, только что пришедшую в голову, вообще не хочется верить. — Как можно променять свободу на клетку? — О чём ты вообще говоришь? — всё-таки подаёт голос Восставший. — У тебя же был выбор, — продолжает Тигр. — И ты выбрал самоубийство ради других, ради их мнимой счастливой жизни под землёй. Высшая цель. По-твоему, это правильно? От этих слов Восставшего внезапно озаряет, полностью картина раскрывается. Теперь он понимает, кто перед ним стоит. Это не кто иной, как Тигр. Сам Тигр! Понимаете? Вы понимаете? — Но разве ты не сделал то же самое? — Хей, Ворон, — с какой-то гадкой смешинкой зовёт знакомого Базз. — Вилкой в глаз или в жопу раз? Парни сидели в комнате Базза и просто болтали, поскольку на улицу было опасно соваться из-за темени и лютого холода в виде огромного минуса температуры. Наступила очередная аномальная зима, отношения между их родителями стали крайне напряжёнными, а ещё… Мать Базза неожиданно принялась как-то странно смотреть на Ворона. Ей не нравилось, что тот начал уж очень близко общаться с Уокером-младшим. Ой как не нравилось. Она страшилась… боялась, что это перерастёт во что-то большее, чем дружба. Всё-таки парни - омега и альфа. А, знаете, у них инстинкты… Но разве они не проявляются во время половой охоты? — Что-то я в этой комнате одноглазых не вижу. — Хах! Не думал, что ты выберешь второе. — Чт… Ага, ещё чего. Я имел в виду тебя. — Ладно, следующий вопрос, — пропускает этот комментарий мимо ушей Базз, завороженно смотря на альфу. — Это что… Социальный опрос какой-то? — дружелюбно усмехается Ворон, отвечая точно таким же взглядом омеге. — Я, вроде как, не соглашался его проходить. — В жопу дашь или мать продашь? — Жопа не даётся, мать не продаётся. Понятно тебе? — Ой, ну и пошёл ты, умник. И в ответ один смех, что разносится по всей комнате. Такой тёплый, согревающий и звонкий хохот Бланко, как-то странно действующий на Уокера. Хочется слушать его и смеяться вместе, забыв про всё: про плохие отношения родителей, про контролёршу-мать, про проблемы в школе и про надвигающуюся ситуацию в мире. Баззу явно нравится Ворон, но пока только как друг. Ну, наверное. — Что ты сейчас вякнул, мразь?! — гневно вопит некогда спокойный и уравновешенный Тигр. Слова Восставшего метко бьют под дых убийце двух ангелов, что окончательно выводит его из себя. Тигром овладевает страшный гнев, над ним берёт верх неописуемая злость. Большой кот преображается: от хвоста до макушки разрастается огненная дорожка, которая потом образует пышную, обманчиво красивую гриву раненому полосатому коту. Разгневанный болезненно плюётся карминовыми и рыжими языками страсти, густая кровь, словно гнойная слизь, и лава, будто жидкое пламя, текут из пасти, ему плохо, физически кипящая ярость безжалостно ломает убийцу, но после царь всех зверей стойко устремляет поистине обезумевший взгляд на Восставшего. Золотой кот чувствует на себе жизненную энергию Тигра. Она бесчувственна и жестока, готова разрушить всё живое и неживое на своём пути. Это и порождает в душе Восставшего панический страх. Дыхание несильно, но сбивается. Как? Невозможно быть духовно стойким без всякой нравственности и нежных чувств. — Ты ответишь за свои слова! — Хэй, Дейв, что с тобой происходит в последнее время? — с трепетным волнением интересуется ворона у мужа. — Это из-за нынешний ситуации в мире? Да. Под конец зимы началась война между двумя ядерными сверхдержавами. Конфликт считался пока не мировым, но всё шло к тому, что… Возможно, это конец света. — Пффф, Дэйв у нас просто нюня, — язвит крокодил с жёлтыми глазами. — Трусливая баба, блять. Как же бесит. — Лидия, — отдёргивает знакомую ворона. — Ну хоть раз… будь поласковее. — Ой, «поласковее», говоришь? Да мне похуй абсолютно. Дейв - жалкий человек, что умеет только пиздострадать. Я не знаю, Маргарет, как ты его терпишь, но я не буду. — А я не знаю, как тебя терпит Вепхо, — безжизненно подаёт голос волк. — Ты невыносима, эгоцентрична и груба. И ожидаемо огнём загорается возмущённое аханье. Между черношерстным хищником и крокодилом в который раз образуется перепалка. Но к ним подключается ворона, защищая возлюбленного. Теперь ссорятся трое, пока странно подавленный тигр просто закатывает глаза, смотря на этот балаган, и превращается в тень. Они вроде попить чаю хотели, нет? «Поче#му вс2е отве: рнули; сь от м2е? ня?..?» Тигр, физически став мощнее и быстрее, с новыми силами бросается в атаку. Восставший теперь уж кое-как уворачивается. Его морду почти задевают чужие когти, горячо пронзающие рядом воздух, но не проходит и мгновения, как удар повторяется. И Восставший не успевает ускользнуть. Тигр пускает свежую кровь противника, что от шока застывает. — Вепхо, помоги мне, — неловко просит волк. Он стоит на пороге дома Уокеров, жмётся. — У нас снова во дворе полетел к чертям кран… Совсем незаметно на одно из полушарий Земли пришла весна, а это значит снова душисто расцветала жизнь. Таял убивающий жар снег, заливисто весело пели птицы, на золотых ветках деревьев появлялись почки… И у кое-кого снова сломался кран. Волк пытался починить его сам, но ничего не вышло. Вызывать же кого-либо - тратить деньги, которых в их стране и так нет. Поэтому лучше же попросить соседа, преодолев себя, не правда ли? — Серьёзно? — безразлично и холодно спрашивает тигр. — Как удивительно. Почему же у тебя всё ломается? — Я… Я просто криворукий, — виновато выпаливает волк, устремляя взгляд в пол. — Пожалуйста, Вепхо, помоги… Неприветливый мужчина истомлённо вздыхает. Такой реакцией он сразу же вынуждает знакомого неприятно напрячься, начать уже мысленно прощаться, разворачиваясь, но… — Ладно, я помогу, — нехотя говорит тигр. — Однако не за просто так. Условие друга вызывает у волка детское изумление. Он тут же передумывает уходить, не веря своим ушам. Тигр согласился? Потеплел? Они снова друзья? Это что-то вообще значит? Или волк просто выдумывает? — Ох… Проси что угодно! С белой морды начинает стекать рубиновая кровь и тонуть в чёрной воде, щекоча душу Дейва. Восставший старается отойти от удара, побороть эмоциональное оглушение, однако не успевает. Новый Тигр не медлит. Он, никак не реагируя на свою маленькую победу, пытается впиться в глотку оппонента, но немного промахивается и делает не то. Острые клыки убийцы беспощадно вонзаются в грудь Восставшего, практически не нанося никакого вреда из-за плотной густой шерсти. И Тигр это понимает слишком поздно. — Пап… — неловко и даже как-то неуверенно окликает Ворон волка. — Мы можем поговорить? Или ты занят? — Да, конечно, — стоя к сыну спиной и что-то перебирая на полке в шкафу, безразлично соглашается черношёрстный. — Эм… То есть… Занят? — Нет. Я могу поговорить. — Аа, эм... Ладно..? — растерянно выдаёт Ворон. — Как твои дела? Ответ сыну сразу не следует. Волк словно игнорирует младшего, капается в каких-то бумагах у себя в шкафу по работе, но после всё-таки отзывается ребёнку. — Всё хорошо, — равнодушно кидает он. — Твои как? — У меня тоже, но… — Ну и славно, — перебивает Ворона волк. — Я рад. Однако на морде старшего эмоция никак не меняется. Жуткий холод. Нет никакой даже мнимой теплоты. Волк пуст. Говорить с подростком не желает. Он сказал, что может, но это не значило, что хочет, верно? Ну да. И Бланко-младший понимает данную истину, а потому принимает её, виновато попрощавшись, и уходит, оставляя отца наедине с бумагами. «Пр"ос*ти! ме>ня…» Восставший, несмотря на жгучий страх, что сковывает сознание, всё-таки реагирует на чужую попытку задушить его. В отчаянии он заносит переднюю лапу и попадает по морде. Невыносимая мука стреляет в противника. Восставший защищающе проходится когтями, будто раскалёнными металлическими лезвиями, от брови до щеки Тигра, принуждая того случайно вырвать клок шерсти, отступиться и странно замяукать. Теперь левый глаз повреждён, и кто-то полностью слепнет. — Ворон, как твои дела, милый? — ласково говорит ворона. — Всё хорошо? И этот, казалось бы, обычный вопрос обескураживает, напрягает. Слишком он выбивается из общей атмосферы семейного быта волка, вороны и Ворона, однако это очень важные слова. И матери хочется произнести их, учитывая, что творится в мире. Война не щадит никого. Она играет по своим бездушным законам. — Да, всё отлично… А почему ты спрашиваешь? — Мне просто захотелось узнать, — мило хихикает ворона и подходит к сыну. — Я очень рада, что всё хорошо. Ворон хмыкает, собирается уходить из кухни, но не получается. Парня с уже хорошо обросшими и восстановившимися крыльями останавливают нежные объятия, отчего тот тут же торопеет, поскольку… Мама обнимает его. Прямо как в детстве. — Я люблю тебя, солнышко. Восставший глупо пятиться, совсем теряясь в собственных чувствах. Страшно и ничего непонятно. Зло, причиненное Тигру, чёрствому и жестокому коту, кажется ему незаслуженным. Однако в то же время полосатый хищник с повязкой на глазах понимает, что ни в коем случае нельзя дать оппоненту-монстру оклематься. Восставший с уверенным видом нападает: налетает на кота с огненной гривой и валит его с громким плеском в серебряное безнадежие с мёртвыми ангелами и трупами прекрасных звёзд. Тигр извивается под противником, упирает лапы в чужую грудь. Он беспорядочно царапает тело врага. Выдирает белоснежную шерсть, уже испачканную красной жизнью и исступлённо шипит. Нестерпимая боль смягчается адреналином, однако это совсем не помогает. Восставший впивается в глотку, душит большого кота, высасывает из него энергию и давится извращениями. Он не выносит чужой мощи, не терпит всю сущность Тигра, а тот с нехилой силой бьёт оппонента задними ногами по животу и задевает морду передними. Глазная повязка рвётся. — Не трогай меня! — грозно рычит Базз, забиваясь в уголке дивана, стоящего в гостиной, и прячась под пледом. Ворон вздыхает от очередной, совершенно беспричинной вспышки агрессии у друга. Он же и так сидит на другом конце мебели, что ещё необходимо? Может ему вообще уйти? Было ничего непонятно, если честно, никому из подростков. Две недели назад Базз стал вести себя крайне странно, и Ворон до сей поры не мог понять, что случилось и какова причина такого изменения в поведении. Уокер превратился в самый настоящий комок нервов. И с каждым днём он менялся в худшую, по мнению Бланко, сторону. С Баззом теперь невозможно было нормально поговорить, но почему-то Уокер продолжал звать к себе альфу и очень странно просить... Ну, остаться под конец встречи. Ворон не дурак. Он догадывался, что у Базза, возможно, «омежьи сдвиги», хотя бы потому, что запах совсем резко изменился, стал резче и сильнее, а ещё принялся притягивать, вызывать всякие пошлые мысли, однако спросить у знакомых-омег, поискать в интернете или, на худой конец, поинтересоваться у старших как-то… Не додумался? Правда. Ворон просто не хотел верить, что у Уокера скоро должна была наступить течка. Точнее она уже протекала в пассивной фазе. На днях всё перейдёт в активный этап. Кое-кто благополучно «прошляпил» две недели перед половой жарой, задаваясь вопросами о состоянии омеги. Не «дурак», ага, конечно. Самый настоящий наивный глупец. — Базз, — зовёт друга Ворон. — Что в последнее время творится с тобой? Но в ответ только тишина. Базз странно молчит, только пуще съеживаясь под пледом, и, кажется, будто игнорирует Ворона, хотя это не так. Уокер сейчас внимает каждое слово, каждый вдох и выдох альфы… — Тебя бросает то в жар, то в холод, хотя на улице уже лето. Ты то истерично смеёшься, то плачешь из-за каждой ерундовой мелочи… Я совсем ничего не понимаю. Ты как будто в другого человека превратился. И снова молчание. Базз молчит, что совершенно не нравится Ворону. Слышится лишь хаотичная возня на месте. — Базз, пойми, я хочу объяснений. — У меня вот-вот должна начаться активная фаза течки… — уже тихо и как-то болезненно отзывается Уокер. — И я хочу, чтобы ты остался со мной. Хочу тебя... Ворон мигом давится воздухом, удивляясь такому заявлению друга. Он… Дурак. Как можно было видеть какие-либо гормональные изменения в омеге и слепо верить, что они до сих пор в детском саду беззаботно играют в игрушки и не думают о том, как бы засадить друг другу поглубже? Ворон, ты серьёзно? Дружба между омегой и альфой заканчивается, когда она приходит к случке, поэтому лучше бы тебе бежать. — А… Понятно… Круто. Ой, то есть, ну, не очень круто, но… Ты меня понял, ха-ха… — теперь тревожно мямлит Бланко, испугавшись за себя. — Эм… Я это… Пожалуй, лучше пойду, ладно? Увидимся через недельку или чуть больше, да? Наверное... Стеклянные шарики с зелёным огнём выпадают из глазных орбит и разбиваются. Восставший принимается вопить от боли, а его хватка смягчается, из-за чего Тигр, пользуясь чужой слабостью, быстро скидывает с себя противника, мучавшегося в агонии. В нос ударяет странный запах озона, смешивающийся с ароматом кровавого металла. Тело мертвенно цепенеет. Чувствуется ненормальный жар, тяготящий вниз и усыпляющий. Хочется пить. Этот запах неожиданно вызывает дикую панику у Дейва, что душит и вынуждает осипло закашлять потерявшегося в себе человека. Он знает, что это… Ведает, и потому по-настоящему боится радиации. «То? льк2о не сно|ва!» — Вепхо, смотри, — вдруг грубо тянет на себя кота волк, чтобы что-то показать. — Смотри. Они целуются. Был поздний вечер. Небо во всю обсыпало яркими белыми звёздами, а две беты стояли около окна и, широко разинув рот, смотрели, как их сыновья… сливаются в поцелуе? Что. — У меня много вопросов, — с огромнейшим потрясением продолжает говорить волк, смотря на странно пугливое выражения друга. — Что мы пропустили? Знаете, люди никогда не были неодинаковыми и их чувства тоже. И изумление двух отцов в данной ситуации кардинально разнились. Волк воспринимал это наивно и по-детски, словно он друг-ровесник Ворону, что случайно узнал об отношениях Бланко-младшего. Его ничего не беспокоило или тревожило. Он просто был удивлён. А вот Уокер же… О нет. Нет-нет. Тигр был не просто ошарашен, а даже… испуган. Совсем неожиданно для себя отец почувствовал какое-то волнение за сына, поскольку тот… Стоял сейчас и «обжимался» с альфой? Видеть такое было как минимум странно, учитывая вспыльчивость, резкость и колючесть Базза. — Вот это да… — Дейв, скажи, пожалуйста, недели две назад Ворон не пропадал из дома? — Нет, — бросает волк, настораживаясь чужой реакции. — А что такое? Сидел Ворон какой-то забитый и задумчивый в своей комнате. Всё... хотя, стоп… Вроде он уходил куда-то на ночь. Маргарет сказала, что к друзьям там, к бывшим одноклассникам и всё такое. — Так, а с этого момента поподробнее. — Зачем тебе вообще это? Я ничего толком не знаю. — Каждый раз забываю, что ты не интересуешься жизнью Ворона вообще, — устало вздыхает кот. — Две недели назад у Базза была течка. Самый её пик. — А, — «понятливо» вылетает из волка, но потом… — Ааа… Подожди, ты хочешь сказать, что они того, что ли… Трахались? — Я не уверяю, что это стопроцентное предположение, поскольку, ну… Лидия же сидела с Баззом всё то время, пока меня не было в городе. Она не могла не заметить... Или не могла бросить сына. Волк задумывается. Он вспоминает кое-какую деталь, что впилась в подкорку сознания, и понимает, что жена тигра могла. Несмотря на всю яростную опеку, крокодил был способен оставить одного совсем недееспособного в тот момент Базза. Уехать на целый сутки к определенным людям. С тяжестью, но предать сына и мужа. — Знаешь, после того, как Ворон вернулся домой от него несло сигаретами и елью, — абсолютно непринужденно подмечает волк, в душе даже как-то радуясь этому факту. — Ну то есть… Эта ель была не совсем обычная. Будто человеческий, что ли, запах, который имел спиртовую нотку. Лицезрея странные изменения в Восставшем и Дейве, Тигр теряется от чужих состояний. Он ничего не испытывает и поэтому недоумевает. А живые объекты всё кашляют и кашляют, вдобавок так ненормально, словно вот-вот готовы выплюнуть все внутренности лишь бы устранить проблему… Поражаются ткани, раздражаются органы, разрушается всё живое. Потому совершенно неожиданно и так себя ужасно чувствующий Восставший, лихорадочно шатаясь, присаживается и блюёт. Дейву тоже хочется, но почему-то не идёт. Что-то комом застревает в горле, а подняться и прекратить уже взирать на пустое небо сил нет. Состояние у этих двух плохое. Они мучаются и запекаются, готовятся, прямо как званый ужин на большой праздник. Это и вынуждает Тигра замереть в недоумении, внимательно рассматривая страдающих, что заедают и лагают на одном месте. Повторюсь, он ничего не ощущает. Данному хищнику хоть бы хны… Хотя… Подождите, что происходит? Чьи-то грубые руки касаются шеи Тигра. И эти прикосновения принуждает львиную гриву вспыхнуть сильнее. Выражение лица полосатого кота тоже меняется, снова транслируя одну гневливую ненависть. Он всё осознает, и буря зверски пожирает холодное сердце. Сейчас Тигр не собирается принимать казнь со смиренным спокойствием. Ну уж нет. Он не выполнил свою миссию. — Ублюдок! Да как ты посмел меня обвинять в чём-то?! — разъяренно кричит крокодил, обращаясь к тигру. Тайна всплыла. И потому в данный момент трое разбитых на части людей находилось на светло-зелёной кухни, выясняя отношения: сын, мать и отец. Это было крайне важно для их семьи. — Думаешь, я изменяла тебе?! Недовольный мужчина открывает рот, чтобы что-то ответить на вопрос жены, но не успевает. В их перепалку вдруг резко влезает младший. — А как ты посмела бросить меня?! — с обидой вскрикивает Базз. — Почему мне пришлось звать Ворона, чтобы получить минимальное обслуживание?! Он сидел до этого мирно и спокойно, поскольку конфликт между родителями начинался как всегда с мелочи по типу «почему посуда плохо помыта». Однако тигр не стал молчать, не остановился и выпалил об отношениях Уокера-младшего, чем ошарашил двух омег, ну а там понеслось… — Чем тебя он обслуживал? Хуем?! Не смеши меня! Ворон - альфа! — Да какая, сука, разница?! Альфа - и что?! Ворон даже смотреть на меня боялся, что уж пиздеть о каких-то прикосновениях! Выдох. Слова сына, на самом деле, успокаивают тигра, убивая переживания по поводу секса между подростками во время течки. Кота это вправду сильно волновало. Всякие разные последствия случаются. И он всецело верит ребёнку... в отличие от крокодила. Она взбешена. Слушать своего же ребёнка не собирается. Недобрый огонь обжигает её озлобленную на весь мир душу. Правда вот-вот раскроется. — Я не хочу слушать твою ложь! Ты вообще как с матер… — Единственный, кто сейчас лжёт здесь, так это ты, Лидия, — перебивая жену, сдержанно отзывается тигр. — Или правильно сказать теперь… Людмила? Крокодил вмиг замирает, с ничтожным удивлением переводит взгляд с сына на мужа и… просто затыкается. Всё-таки её обман раскрыли. Обнаружили правду под туалетным столиком в спальне. Теперь было глупо оправдываться, нападать на родных. Только пуще нелепой лгуньей себя выставишь. — Я нашёл твои новые документы. Отбиться от рук у Тигра никак не получается. Его словно что-то усыпляюще тянет вниз. Тело становится странно ватным, появляется слабость и жуткая сонливость. Пока Восставший и Дейв стремительно погибают от излучения, Тигра активно умертвляют удавкой из человеческих конечностей. «=Я се;бя те{бя п_оче-му ра2створ2яю…» Кто-то хватается за хвост царя зверей, и из-под чёрной воды показывается живая вереница абсолютно разных, но похожих мышлением друг на друга людей. И как раз она влечёт Тигра на дно. — Что дальше? — встревоженно воркует ворона, задумчиво смотря на пока цветущий и благоухающий сад. — Дейв, что дальше? Волк на улице сидел вместе с возлюбленной и также думал о будущем. Пришла бордовая красавица осень, весело раскрасила деревья в пёстрые цвета, а вместе с ней явилась свету и полномасштабная война. Конфликт перерос в мировую проблему. Все переживали. И волк с вороной волновался, тревожился, не знал, что делать и как жить дальше… Скорбный ветер утешающе ласкал лицо. Население активно мобилизировали. — Наверное, Лидия прекрасно понимала, что рано или поздно наш солнечный мир разрушиться, но… Разве стоило предавать всех ради чего-то мнимого? Ворона опечаленно вздыхает, но затем... Под ухом волка раздаётся горький всхлип, пропитанный великим горем. Она плачет. — Что будет с Вороном? — жалобно шепчет птица. — А что будет с тобой, Дейв? Восставший, ужасно изнемогая, валится на водную поверхность, адски бьётся в конвульсиях и потом окончательно испускает дух. Он сдаётся, из-за чего умирает, так и не победив Тигра, который, превозмогая всю боль и слабость, плетётся к всё ещё живому Дейву и тащит за собой неподъемный груз в виде чужих грязных кровожадных душ. Они хотят смерти собственного короля, потому что узнали страшную «правду». «М/ар&га,ре#т…» Он убийца невинных и насильник слабых. — Что ты здесь делаешь? — нарушает мёртвым голосом тишину в гостиной Ворон. — Что ты тут забыл? Он был у Базза (у которого в последнее время очень часто пропадал, и тем самым пытался абстрагироваться от происходящего в мире) и совсем недавно вернулся домой, где Бланко уже ждал один гость… Такой гость, что просто угнетал собственным присутствием Дейва и Ворона. — Я приехал за тобой, — спокойно, игнорируя чужую враждебность и бестактность, откликается бык. — И тебе теперь некуда деться, Ворон. — Ворон, мне очень жаль, — виновато и растерянно сообщает волк, что сильно настораживает подростка. — Это была не моя прихоть, однако тебе нужно послушать меня. Всё казалось Ворону очень странным. Что происходит? Что опять от него хотят? Почему… почему вдобавок ко всему этому в злополучном доме в данный момент не было вороны? Это ещё больше напрягало Бланко. Он сам себя не защитит. — В нынешнем мире творятся ужасные вещи, и ты это знаешь. Булл здесь, потому что долг перед Родиной обязывает его, меня и тебя пойти на фронт… — Что?! — тут же яростно гаркает Ворон. — Мне семнадцать! Какой фронт?! Вы сошли с ума!? — Успокойся, пожалуйста. Это важно, — недовольно отзывается бык. — Ты военный, и ты обязан. Пойми наконец это. — Хватит! — расправляет пышные крылья на голове младший. — Хватит лишать меня детства! Я никогда не хотел быть военным! Никогда не желал следовать этим долбаным дисциплинам! И меня ужасно воротило учиться в кадетке! — Ворон, послушай нас. Мы… — Ты! — перебивая отца, уже со слезами на карих глазах буйствует Ворон. — Это ты послушай меня! Почему?! Почему тебе всё равно на меня?! Я всегда думал, что важен, но… Ты никогда не интересовался мной и моей жизнью! Отдал непонятно кому на воспитание! А мама… Мама всегда любила меня и продолжает любить! — Ворон… — Ты никогда не любил меня, да? Почему вам обоим так похуй?! Я не хочу идти на фронт! Тигр прилагает большую силу, с надломленностью тела шагает, несмотря ни на что. Целеустремленно идёт и с болью смотрит на Дейва, бьющегося в пламене геенны. Не сдаётся, жажда спасти человека сильнее смерти. А Дейв… Он будто ждёт хищника… Не умирает. Убийственный сон не даёт ему обрести покой. Пока не даёт. Сердце ещё исправно бьётся. В действительности. Тигр спешит, насколько это возможно, перебирает лапы активнее, проходит мимо мёртвого, распластавшегося Восставшего и почти доходит до человечишки. Удавка убийственно затягивается туже. В глазах гнетуще темнеет. Пульсирует голова. Нехватка кислорода даёт о себе знать, но Тигр всё-таки добирается до цели. — Если вы отправляете Ворона на фронт, то я тоже пойду! — выговаривает волку ворона, узнав от ребёнка трагичную новость. — И ничто меня не остановит. Даже твои слёзы, Дейв! — Маргарет, я не хочу, чтобы ты умирала! Прошу..! Не делай этого…! Останься тут! — А на Ворона тебе плевать?! Он тоже может погибнуть! И… Убить его ты можешь, а мне умереть не позволишь?! Тигр стремительно вонзается клыками в нежную, бледную кожу, изнеможенно вздыхая в последний раз… Перед собственной смертью Дейв видит звезду… Единственную, что осталась на абсолютно чёрном, траурном небе без надежд на будущее. И она тоже летит вниз, искрится, теряя всю яркость. Последнее желание разрушает таинственный мир Грёз… Всё покойно затихает, тело сладко расслабляется, а нестерпимая боль оставляет безвольника. Она уходит и дарует свободу. Воздух вдруг становится не нужен. Неожиданно появляются крылья за спиной, цепь исчезает и… Ты с лёгкостью выбегаешь к сёстрам, осматриваешься и у краю шахт лицезреешь золото-молочного тигра, ворону. Они стоят около бездны, ждут тебя. Бетонных стен нет. Земли под ногами словно тоже. Лапы несутся по мягкому воздуху. Рядом чувствуются безмерная тоска и сладкая любовь. Они согревают молодую душу. Одиночества больше нет. Такое ощущение, будто бы кто-то с длинными чёрными волосами ласково обнимает тебя, кладя голову на плечо, а ещё кто-то неуверенно присаживается неподалеку и дарует силу своим присутствием слабому духу. Дейв наконец получил удовольствие от фальшивого счастья, но... Стоило этого того? Кажется, как будто нет. Как минимум тигр и ворона теперь тоже недовольны, что волк вкушает ложь и радуется... Дейв не пришёл в себя, не обрёл чистый разум после смерти? Почему? — Ворон, — зовёт Базз пассию. — Послушай меня. И Бланко, которому пора было уже уходить, послушно оборачивается к Уокера-младшему. Хаос смешивается со спокойствием. Ворону думается кричать от несправедливости собственной судьбы, рвать волосы на голове, но в то же время он не может. Он скован. Ждёт с крохотным трепетом в карих глазах его слов. Это, возможно, последняя встреча с Баззом, отчего хочется продлить её, насколько бы от воспоминаний болезненно не было. — Только посмей умереть, болван... Я из-под земли тебя везде достану. Понял? Мир плывёт в голове Ворона. Баззу отвечают истерическим смешком, вызывающим у обоих горючие слёзы. Ворон не выдерживает, плачет… И Уокер вместе с ним. Очень больно и беспокойно. — Я понял… Понял, — разбито улыбаясь, можно сказать, обещает Бланко. — Ты тоже не смей умирать. — Не умру… — тревожно говорит Базз. — Правда… Я не умру. Юные души разрываются на части, с горем прощаясь. Они уже готовятся встречать потерю. Никто из них не знает, что будет дальше… И это сильно пугает. Накатывает дикая паника из-за неизвестности… Как же сложится дальнейшая судьба? Но разве мы с вами этого не знаем?***
Зелёный цвет, такой душистый и живой, немилостиво резал голубые, небесные глаза... не потому что он был противен и жгуч, а потому что он был давно непривычен в таком контексте. Блики заряжали теплом. Освещённый благодатью золотого солнца лес, будто зачарованный, встречал Леона собственным, казалось, вечным бессмертием. Огромные, витиеватые дубы с мощными длинными ветками и большими листьями, бархатные мхи, шелковистая трава и пышные кустарники - всё это раскинулось на несколько километров вперёд, цвело и дышало полной грудью. Так ещё и лучи светила бережливо хранили, с огромной заботой грели природное чудо, подлинно настоящий блеск, что был когда-то у человечества. Леон неуверенно идёт по песчаной дорожке и озирается, не понимая, где он, что происходит и… почему нет протеза? Нет, я не издеваюсь. «Это сон? Что я делаю на поверхности?» Леон, крайне ошеломлённо моргая и вскидывая брови, смотрит на обе целые шестипалые руки и не верит в происходящее. Где протез? Откуда взялась когда-то оторванная им конечность? Что опять происходит? Это всё действительно? От этого в душе Литтлфута зарождается леденящая нутро паника. Очень много вопросов и всего один ответ, но кажется, что найти его невозможно. Мурашки пробегаются по телу. Желудок резко сворачивает от страха. Неприятные ощущения. Леон в глубоком ужасе щупает, на удивление, молодое и свежее лицо без каких-либо морщин двумя руками и понимает… Очков нет. Он замечает это только сейчас из-за неимоверного потрясения, но… Неужели недуг и плохое зрение тоже волшебным образом излечились? И рак? Да? Не может быть такого. Да ну. «Что за…» Леон стоит в оцепенении, нелепо открывает и закрывает рот, а потом на светлых глазах, спрятанных за длинной чёлкой, показываются крохотные хрупкие слезинки. Слабый ветер Литтлфута мелко плачет тихой болью. Странная печаль, сидящая в закрытом тайном чулане маленького ребёнка всю его жизнь, снова пробивается наружу через маленькую щель и одурманивает разум Леона. Крепкое и хорошее здоровье - предел всех мечтаний. Но учёному нет исцеления, он осознает это, пытаясь улыбчиво жить с знанием о неизбежной скорой кончине, и сейчас… Внезапно появившаяся физическая бодрость проходится по больному. Сердце пронзает тяжкая мука. «Я не хочу умирать». Вдруг кто-то с шаловливой лёгкостью подталкивает Леона сзади, как бы намекая ему не стоять на месте, и ласково ерошит тёмно-русые волосы… От этого внезапной и резкой тревоги становится только больше. Литтлфут принимается паниковать, оглядываться, но никого не находит. Оказывается, это нравственный ветер дует в лесу-мираже и так играется с хозяином, зовёт куда-то. Один страстный и пульсирующий трепет на руках. Чёрный ужас в глазах… Леону страшно. «Пожалуйста, прошу». Его снова кто-то толкает, и Литтлфут всё-таки шагает в неизвестность. Таинственность этого места никак не успокаивает. Леон полноценно, хоть и неуверенно двигается по песчаной лениво расползающейся под ногами дорожке. Спокойная обстановка вокруг вот вообще никак не радует взор, не успокаивает, несмотря на красивую и умиротворяющую картину, расстилающуюся в этой местности. Леону чудится всё одним большим обманом. И правильно, на самом деле, чудится. Ложь - вещь крайне гадкая и мерзкая, а ещё очень болезненная. Она разрушительно ломает, сводит с ума и глубоко ранит людей без какой-либо жалости к ним… Доверять ей - быть глупцом. Ложь не щадит никого: ни детей, ни стариков, ни отчаянных, ни потерянных… Но всё это точно действительно? То есть… разве не «горькая» правда отравляет нас и убивает нашу душу, так ещё и получает всякую благодарность и божье восхваление за это? Серьёзно? Она буквально «священным» копьём слепо пронзает голову с живыми мыслями, выпускает кишки, размазывая кровь и остальные внутренности по грязной земле и нежной коже, с большим удовольствием съедает глазные яблоки и вырывает скользкое сердце, когда мы узнаём о настоящей картине дел. Это совершенно нечестно, не находите? Так ещё и бестолково. Может, ложь - подло обманутая девица, живущая в мире иллюзий, когда-то созданных из-за чёрной зависти коварной истины, которая теперь единственная видит всё как есть и пользуется слабостью сестры? Неужели никто об этом не думал? Разве тогда правда это точно правда, а? А если когда-то истина устанет быть «хорошей», правильной и начнёт врать? Что будет тогда? Наверное, разруха, духовная проказа… Настоящая катастрофа. Неужели мы серьёзно станем верить правде, что лжёт..? Хах… Вас самих это не забавляет? «Я хочу домой… Хочу к Сэнди». Серебряные ветки деревьев склоняются к Леону, пытаются дотянуться до его макушки, указывая, куда идти. Загадочный лес хочет что-то показать заблудшей душонке. И по мере приближения к чему-то Литтлфут чувствует всё большую и большую тревогу. Ноги уже, неуправляемые, ватные, не слушаются его и шагают сами по себе по золотой тропинке. А потом вдруг… Знакомый звук. «Нет… Нет..!» Это проклятый крик и вызывающие звериную тревогу хрипение дозиметра. — Нет! — отчаянно выкрикивает Леон и резко останавливается, хватаясь за волосы. — Я не хочу! И на этот выпад внутренний ветер уже бушует. Он пихает Литтлфута агрессивнее, но альфа протестующе мотает головой, желая спрятаться от всего поскорее и не слышать треклятый шум, вызванной радиацией. В какой-то момент Леон даже намеревается дать заднюю, поворачивает обратно, чтобы ринуться в бегство… Уж сильные эмоции овладевают им. Сразу в голове вспоминается военное время: одна грязь, вокруг холод, под ногами кровь, во рту голод и… стелющаяся огнём бесчеловечность. — Я не хочу возвращаться обратно в ад! — продолжает уже лихорадочно выть Леон. — Пожалуйста, только не снова! Но ветру всё равно на пламенные мольбы вопящей души. Он уже не на шутку грозно сбивает Литтлфута с ног, показывая, кто тут поистине сильный. И Леон беспомощно валится на землю. Слёзы с новой силой появляются в уголках ясных глаз. В этот раз мучительный крик застревает комом в горле. Он хочет верить, что всё - обычный кошмар. Леон отчётливо помнит те страшные времена. Помнит потерю семьи, потерю учителей, многих друзей и знакомых… Помнит нестерпимую боль, невыносимые ощущения и злобный огонь. Помнит горечь у себя на очах и… Помнит слёзы Сэнди, капающие ему на слабо вздымающуюся грудь. Литтлфуту хотелось бы всё это забыть. — Я устал, — очень часто отрешённо говорил Пейдж, убивая, словно отдёргивая, в друге всякое хорошее настроение у Леона, что порой появлялось на жалкие мгновения в таких условиях. — А ещё я хочу есть… Это была, наверное, самая главная проблема - голод. Он заставлял людей лишаться важного здравомыслия и просто без разбора… Есть? Мародёры грабили всё и сносили места, где обнаруживали привычную всем пищу… Консервы, соль и сахар, например. Но буквально через неделю после начала войны, конечно же, ничего из этого не осталось. Власть решала проблемы с военной силой и очагами пожаров. На простых же людей им было откровенно плевать. Никто точно не знал, что делать. Худо. Очень худо… Даже подачек никаких в первое время на горизонте было не видно, что означало самый настоящий конец выжившим жителям городов, попавших под ядерный обстрел. Их просто оставили одних без помощи и поддержки. Собственно, из-за этого люди и разделились. Одни убивали себе подобных, чтобы хоть что-то поесть. Другие пытались найти мелкую живность в виде птиц и крыс, чтобы также потрапезничать, но выходило ужасно. В населенных пунктах почти не осталось никаких животных. Легче было воспользоваться первым вариантом, ну или же… вкусить, возможно, облученных тараканов, пыльной травы, кое-как пожарив их вместе, если удастся, пожевать веток там… земли, в конце концов. Некоторые от дикого голода отрезали себе ноги, руки, пальцы, чтобы поесть. Все исступлённо кричали от событий на поверхности. Люди гибли, и Земля вместе с ними умирала. Климат на планете совсем изменился, погоду бросало из крайности в крайность, наступили необратимые проблемы с экологией, природа страшно гнила. Всё казалось концом света. Порой вылезаешь из убежища и видишь на улице жуткую бурю с радиоактивным ливнем. Холодно, голодно, забираешься обратно, потому что идти в такую погоду искать пропитание и периодически появляющиеся коробки с припасами от правительства - верная смерть. А на следующий день, смотришь, пекло. И как это понимать? Так ещё и солнце палит очень больно, словно обжигает открытые участки тела, хотя по идеи сейчас должна быть зима, если смотреть на календарь. «Хватит! Я просто хочу домой…» Леон привстает и видит, как тяжкие слёзы капают на землю, которая впитывает, пьёт безмерное горе учёного, а в душе страшный шторм из чувств и переживаний убивает хрупкое тело Литтлфута, но не стойкую душу. Он не хочет вставать, не желает здесь находиться, однако порыв ветра снова с свирепой силой обдувает своего хозяина, пытаясь его поднять. Стихия жаждет что-то сказать и показать Леону. «Отстань от меня…» — Спокойной ночи, Сэнди. — Спокойной… Но Леон никогда не засыпал после этих слов, в отличие от младшего. Он бдил, а Сэнди быстро погружался в сон и беззащитно утыкался в грудь друга, обнимал, пока тот сторожил их отдых. Литтлфут был старшим, поэтому он нёс совсем иную ношу во время войны. Знаете, когда вам за двадцать разница в возрасте в два года вообще не чувствуется… Но когда твоему товарищу двенадцать, а тебе четырнадцать, вы теряете всех близких в один миг и при этом потом пытаетесь выжить в нечеловеческих условиях… Кто-то точно возьмёт на себя роль родителя и наставника, несмотря на то, что всем нужен защитник и учитель в юном возрасте. Леон думал в первую очередь не о себе, а о Сэнди, оберегая друга, который в будущем станет объектом воздыхания. Он делал всё, чтобы они жили в этом аду в безопасности, по возможности жутко не голодали и сохраняли человечность. Для своего возраста Литтлфут являлся сильной и волевой личностью… Однако Сэнди знал, как Леону было больно, как тот скучает по остальным друзьям, по матери, отцу, старшему брату и старшей сестре, которых больше не вернуть… Он тоже видел и до сих пор помнил горькие слёзы Литтлфута в те нелёгкие дни. Младший изо всех сил старался помогать старшему. «Чёрт тебя дери…» — Я не хочу… — с мрачностью на лице тихо молвит Леон вихрю, но поднимается на ноги и вытирает злосчастные слёзы. — Но тебе явно что-то от меня надо. Вдруг хрипение счётчика в пушистом зелёном лесу, облученном солнцем, на миг становится громче, чётче, а ветер уже легонько касается Литтлфута, будто отвечая хозяину. Он не враг Леону, что вы. Ему просто хочется показать ту самую правду, что лжёт. Ощущая духовный сгусток материи, исходящий от этого леса, Леон сковывает печаль и ужас в собственном сердце. Он создаёт движущую силу из этих двух чувств, заставляет их биться друг с другом, открывает телу второе дыхание. Теперь Литтлфут спокойно, хоть и с порой всё равно возникающими слезами на очах возобновляет путь в неизвестность, смело и размеренно идёт по песчаной дорожке. Он готов сражаться, готов посмотреть собственному страху в глаза. Готов, в конце концов, умереть от радиации, если этот ад всё-таки не сон. — Я хочу пойти с тобой, — как-то раз заявил Сэнди, увидев, что Леон снова готовиться выйти на пустошь. — Я устал сидеть здесь. Особенно один, когда ты уходишь… — Сэнди. Если здесь никого не останется, то у этого бункера найдутся новые хозяева, — с ледяной серьезностью ответил тогда Литтлфут. Ему не нравилась затея Пейджа присоединится к вылазке. — Но мы тоже не хозяева этого бункера! Он принадлежит моему отцу… — Принадлежал, — поправил друга Леон. — Твой отец был довольно умным и проницательным при деньгах человеком, раз так разумно выстроил себе хоть какой-то захудалый бункер под домом, но он мёртв, Сэнди, как и твоя мать. Хватит паясничать. Ты останешься здесь, и это не обсуждается. Сэнди ничего не оставалось, как обиженно вздохнуть и уткнуться в одну из старых и когда-то ненужных в мирное время книжек. Их заботливо принесла мисс Тафт, мать Пейджа, до войны в убежище, потому что «жалко» было выкидывать, а куда деть понятия не имела. И в итоге эти книги всё-таки пригодились. Развеивали скуку парней, как-то развлекали, только вот перечитывать их с каждым разом становилось всё надоедливее. В бункере вообще много чего имелось жизненно необходимого для выживания по типу батареек, фонарика, аптечки и ещё пара консерв, что лежали в тайнике на очень-очень черный день. И всё это благодаря родителям Сэнди. Собственно, из-за чужой предусмотрительности альфы и вправду жили неплохо, то есть… Враки всё это. Обманываю вас. Не только поэтому дети существовали в аду. Если бы Леон не поддерживал порядок в убежище, не добывал пропитание и не находил полезные вещи, то, выживая один, Пейдж просто умер бы. Неуверенность, непереносимость одиночества, огромный страх перед ситуацией в мире и неумение быстро приспосабливаться к новым условиям жизни погубили бы подростка. Сэнди такой, а вот Леон… полная противоположность другу до сих пор… Однако после войны многое изменилось. Например, Пейдж лишился своей спокойности, нерешительности стало намного больше. Литтлфут же потерял руку и серьезность в рассуждениях. Хах. Как же мир жесток, а жизнь нежна. «Что ты хочешь мне показать… Ну же, где это?» С каждым новым шагом до боли знакомые шумы дозиметра параноидально впивались в разум Леона. Они заполняли весь лес, обжигали душу и вызывали неописуемую панику… спрятаться от них было невозможно. Но Литтлфут держал себя в руках и упрямо шёл по тропинке, игнорируя гадкое хрипение прибора, что усиливалось с приближением к месту назначения. Он не желал сдаваться, несмотря на, казалось бы, воющий безысходный ужас в себе. Такой человек и почему-то не верит в победу над онкологией… Поразительно. Видимо, чтобы не делать окружающим больно. Одолеть рак Леону действительно не удастся. Он это осознаёт и тешить нечистыми надеждами хотя бы близких не горит желанием. Светлая вера, что разрушается жестокой истиной, всегда превращается в тёмное отчаяние и нездорово оседает в сердцах людей. И Литтлфуту своей кончиной не хочется приносить ещё больше боли знакомым и родным, хотя… Поправочка. Единственный, кого Леон считает родным, это Сэнди. И именно ему придётся ощутить самое огромное страдание на белом свете из-за смерти лучшего друга, чем остальным, поскольку точно так же считает Литтлфута самым близким человеком. Братом. — Леон… — только проснувшись, не ощутил тепла рядом с собой Сэнди. Из-за этого он как-то жалко позвал в тот судный день старшего, ощущая нехилое недомогание. — Где ты? — Я тут. Леон давно не спал, сидел в противоположном углу серого, безрадостного убежища и зачем-то копался в тряпках, в деталях от машин и электрических приборов, а также в снаряжениях: оружии, патронах и спецодежде. Последние вещи были украдены у мёртвых военных и пожарных. Да, старший подросток хоть и жаждал сохранить гуманность в себе и Сэнди, но для того, чтобы выжить, ему пришлось как-то раз заняться мародёрством трупов. Однако он никогда намеренно и целенаправленно не убивал людей, чтобы потом их ограбить. Литтлфут носил с собой на пустошь винтовку лишь для вида, хотя всегда мог воспользоваться ей для защиты. И сейчас Леон снова собирался выйти на поверхность, готовился к вылазке, перебирал патроны… Их было мало. Литтлфут являлся любителем тащить в бункер всякий хлам в виде электроники, а не боеприпасов! И он плевал, что всё из принесённого им благополучно не работало из-за электромагнитных импульсов после атомных взрывов. Ему просто нравилось изучать механизмы и разбирать их. — Ты снова хочешь выйти? — устало прохрипел Пейдж. — Куда ты опять собираешься в такую ветреную погоду? — Мы сидим голодные уже пятый день из-за этой бури, — ответил Леон. — Скоро будем лезть на стены, чтобы избавиться от голода. Нужно что-то делать, пока есть силы. — Но там буквально может гулять смерч… Пережди ещё дня два, прошу… — Я не хочу умирать, Сэнди. И я не хочу, чтобы ты тоже умирал, так что нет. Я пойду. У нас другого выхода нет. — Ты сейчас говоришь, что не хочешь умирать, — просипел Пейдж, приподнявшись со спального места, — но сам хочешь пойти в бурю… Я не понимаю тебя. И Леон раздражённо вздохнул. Чужое состояние не давало смирно сидеть на месте и умирать от голода. Выглядел тринадцатилетний худощавый и высохший Сэнди крайне болезненно: с синеватыми мешками под жёлтыми мутными глазами, грязными, засаленными чёрными волосами и с просто уставшим видом. Совсем недавно у него сломался голос, слабо, но начала появляться щетина, а резкий и противный запах, чей шлейф появился ещё в двенадцать лет, стал выразительнее. Поведение тоже вмиг изменилось. Сэнди превратился импульсивный и нестабильный комок нервов: мальчишку бросало то в холод, то в жар… Это так половое созревание давало о себе знать. Оно сильно било Пейджа под дых… особенно в таких-то условиях жизни. — Тебе и не надо понимать, — выдал в то время Леон. — Просто лежи спокойно и отдыхай, пока судьба нам даёт это делать. — Какой же ты несносный и упрямый, Литтлфут, — внезапно тогда зашипел Сэнди и оскалился, словно уподобляясь кошке. — Если хочешь выйти наружу, то придётся взять меня с собой. Я никуда не отпущу тебя одного! «Эта тропинка, мне кажется, бесконечна. Я просто глупо плутаю по этому лесу…» И ты, чёрт возьми, прав, Леон. Тебя дурит обманутая ложь. — Хватит играть со мной! — неожиданно выкрикивает Литтлфут, гневно обращаясь к деревьям и палящему солнцу. — Что вы от меня хотите? И лес отвечает Леону. Длинные ветки с кружевными листьями, что склонялись вперёд, по направлению дорожки, меняют своё положение и указывают на лаз, укрытый кустарниками, справа… И Литтлфут уже как-то нерешительно тормозит и останавливается, с опаской смотря на подсказку. Он не уверен в оказанной лесом помощи и чует подвох в ней. Не может быть всё так легко. «Я не верю вам». Внезапно Леона снова обдувает мятежный порыв сильного ветра, что выл налево, ерошил волосы и будто оттаскивал хозяина от подозрительного лаза. Стихия о чём-то говорит, но Литтлфут не осознает. Ему чисто физически не дано понять речь вихря. Это за пределами человеческих знаний. Однако Леон не игнорирует непонятное ему предупреждение. Он смотрит в ту сторону, в которую дует ветер, и видит зловещую нору. Вероятно, лисью. Это окончательно сбивает учёного с толку. Куда идти? — Ну и что ты застыл? — протянув руку помощи Сэнди, скромно вылезающему из бункера, поинтересовался Леон. — Улицу никогда не видел? — Мне до сих пор непривычно… Стоило голодным подросткам покинуть убежище, как под их кожу пронизывающе забрался холодный ветер и чувство беспомощности перед… чистилищем. Аспидные густые тучи, плавающие по мутному небу, низко извивались над землёй и теряли пепельные кусочки себя, что сразу поглощались бурей, гуляющей на поверхности. Местность была практически вся обнажена: ни единой зелёной травинки или листика в этом районе. В целом, ничего живого не наблюдалось на горизонте. Одна чёрная пустота стояла в когда-то дышащим городе, от которого остались убитые многоэтажные рухляди, разваливающиеся от малейшего чиха, подгоревшие обломки родных домов, школ, больниц, торговых центров и всего остального… Погубленные дороги, голые сады… Кроме сильно буйного ветра тут и вправду никто по своей воле не ходил. Ну и смерти, конечно. Она каждый божий день важно шествовала здесь, средь осколков душ, и смеялась. — Леон… Я тут давно размышлял, — заговорил Сэнди, развеяв тишину. — А почему нас не эвакуировали? Почему не было ни одной весточки? — У нас нет радио, — истощенно вздохнул Леон. — И до сих пор нет, к сожалению… Я... Я ищу. «Несмотря на всю боль, ты мне роднее…» Леон поддаётся ветру, возможно, выбирая верный путь. Он, сосредотачиваясь, уверенно кидается к норе, прислоняется к земле. Резко и внезапно из темноты вылетает рой пурпурных, фиолетовых бабочек. Они, загадочно красивые и словно блестящие, не обращают внимание на существование Литтлфута и порхают мимо, вздымая к небу. Полная тишина образовывается на одно мгновение. Леон не верит, радуется, но... После паузы неистовый крик дозиметра возвращается, болезненно надрывается, выжимая из себя мерзкий, сводящий с ума звук. Мир пропитывается ненавистью и злобой. Литтлфута душераздирающе пленит скрежет прибора, нехило так бьёт по слуху, вынуждая закричать самому и прижать руки к ушам, чтобы снова избавиться от него. Невыносимо. Этот кошмар, вероятно, решает довести Леона до полумёртвого состояния. Скоро так кровь из ушей пойдёт, честное слово. Что за странность… Не может техника так выть. «Почему так громко?!» Однако, чтобы проникнуть в нору, Леону приходится убрать руки от головы и только затем пролезть внутрь, сливаясь с непроглядной темнотой пустого логова. Мысли перестают быть слышны Литтлфуту, стоит ему очутиться, на самом деле, непонятно где, а голубые очи оказываются предателями. Ничего не видно. Сердце яростно колотится в груди учёного. Слабое, но когда-то выносливое тело судорожно трясёт от сильных эмоций, вызванных дискомфортными ощущениями. Хочется оторвать себе уши, оглохнуть, чтобы наконец прекратить адскую какофонию. «Я не хочу умирать! Хватит мучать меня!» Леон двигает вперёд, вдруг чувствует, как земля смягчается под ним, а потом он… проваливается куда-то. Такая неожиданность заставляет Литтлфута пугливо вскрикнуть. Бедное сердце учёного уходит в пятки. Вся жизнь проносится у него перед глазами. Снова. — Я ужасно хочу есть, Леон, — в который раз за те последних два дня из пяти голодных пожаловался Сэнди, верно следуя за другом, и беспокоился, железной хваткой вцепившись в ремень для винтовки. — А ещё я хочу «домой»… Ни о чём больше думать не могу. Устал. Они вместе путешествовали по улочкам разрушенного радиоактивного города и искали хоть что-то питательное. Было трудновато, поскольку неудача преследовала подростков. И она сильно била по настроению детей… Хотелось бы поесть и затем не подхватить внутренние облучение. Вдобавок Сэнди и Леону приходилось болтать между собой на повышенных тонах из-за зазываний ветра и средств защиты в виде респираторов. Знаете, это было крайне проблематично. Отнимало много сил. Об успехе этой вылазке мне можно ничего более не говорить, да? Сами, наверное, понимаете, что она одна из самых провальных. — Я тоже… — сломлено отозвался Литтлфут. — Но всё-таки стоит до последнего пытаться сохранять здравый смысл, пока возможно. Это придаёт хоть какие-то силы выживать дальше. — Ты прав… Только вот я давно не вижу в жизни смысла. Эх! Тут, в норе, находился чёртов пронзительно голосящий прибор. Ужасное хрипение счётчика в который раз усилилось. Это выводит Литтлфута из себя. Он впадает в бешенство из-за своей беспомощности внутри и нежеланием мириться с дискомфортом. «Сколько можно?!» Радиации нет. Никакого воздействия на организм, но прибор говорит обратное, да ещё так яростно, что, по его показателям, в этом логове точно ждала бы верная погибель каждое живое существо. Однако… Леон не испытывает на себе какое-либо влияние радиации, а значит дозиметр врёт. И, понимая это, в полной пугающей темноте учёный на ощупь снова ползёт вперёд. К источнику звука. — Заткнись уже! — разгневанно рычит Литтлфут, страшно зверея. — Я убью тебя! Изничтожу! Сука, просто замолчи! И слова ненависти безвозвратно утопают в шуме. Навсегда. — Я хочу есть… И… я устал, — продолжал безотрадно сетовать Сэнди. — А ещё мне страшно. Подростки мирно шли около одного из полуразрушенных многоэтажных зданий, но путь держали мимо. Этот пугающий объект ни капельки не привлекал Леона, что не скажешь про Пейджа. Его взгляд цеплялся ко всему, поскольку младший крайне редко выходил на пустошь за всё время войны. Лишь через полгода, когда Сэнди исполнилось тринадцать, Литтлфут разрешил выйти. Пейдж помнил это жилое здание совершенно другим, когда в последний раз отправлялся в вылазку. Его державшиеся на одной, видимо, вере в лучшее потрескавшиеся бетонные куски хотя бы не «дрожали» от сильно буйного ветра. А сейчас… Ужас какой-то. Так ещё через дорогу когда-то был зелёный тёплый парк, где часто гуляли и смеялись дети. Точнее… После первой скинутый бомбы он сразу же потерял все свои яркие краски и захватывающую юный дух природную гармонию, листья больше не росли, почки не появлялись, деревья и кустарники из-за этого попросту покойно оголились, но теперь… И так мёртвая растительность была обгоревшей. Это говорило о том, что недавно снова произошёл удар, имеющий уже большую силу и мощность, если судить по новому внешнему виду… Это, мать его, практически окраина… Изверги. — И, кстати, Леон… А мы вообще в безопасной зоне? — Не уверен, но, по идеи, да, — задумчиво откликнулся тогда Леон. — Я, честное слово, не знаю. В прошлые разы выходил, всё было нормально… А сейчас… Ну… Дозиметр сломался, однако изменения пока совсем не чувствуются. — Оу… Эм, — пугливо выдал Сэнди. — А когда была последняя бомбежка? — Месяца два назад. Точно пару десятков километров от нашей зоны. — О, так ничего же страшного, получается. — Ошибаешься, — разогнал всё дружеское облегчение Леон. — Если такая погода стоит, странные тучи нагнетают, ветер дует… радиоактивный фон мог легко измениться. — Точно… Иногда я забываю про это. — Я ненавижу тебя и всё, что с тобой связано! Разъяренный Леон всё-таки добирается до прибора и пылко хватается за технику. В темноте Литтлфут пытается осмотреть хрипящие исчадие ада, пробуя выключить его. В руках учёного оказывается небольшая довольно лёгкая прямоугольная коробка, стоящая до этого на жёстком камне, с панелью управления, на которой имелись пара кнопок… И они не реагировали на действия Леона вообще. Литтлфут, используя свой опыт и обширные знания, прожимает предположительные кнопки выключения и включения на дозиметре, но всё будто бесполезно. Прибор никак не откликался альфе. И это выбивало Леона из духовного равновесия только сильнее… Пробуждало жуткий смерч в его сердце. — Ты смеёшься надо мной?! И после этих слов обезумевший Леон, держа дозиметр в руках, нещадно замахивается… — Сволочь! Вой ветра становится ненормально чудовищным, после чего сверху доносится глухой звук, какая-то малая часть сооружения рушится на другую, крайне неустойчивую, и совсем рядом слышится негромкий, но улавливаемый шум. Это некрупный обломок балки здания, что один из немногих плохо держался из-за воздействия буйной стихии, упал прямо сзади подростков. — Леон… — с замиранием сердца залепетал Сэнди, кинув обеспокоенный взор на друга, однако его голос заглушил вихрь, который терпеть теперь было трудно. К этому всему грозные тучи вдруг принялись собираться в воронку погибели, образовывать темный высокий смертоносный столб, крутящийся с неимоверной быстротой, и это означало лишь одно… Шторм превращался в ожидаемый смерч, поднимал пыль и будто желал покойно сбить с ног парней, закопать их заживо. И, знаете… Альфам нужно было всё-таки вернуться в убежище, не испытывать судьбу. Не стоило выходить в тот день, потому что дальше произошло самое необратимое событие. И так захудалый объект, отдалённо напоминающий многоэтажный дом, начал окончательно обваливаться. Леон успевает на мгновение взглянуть в золотые робкие глаза и увидеть там свой плескающийся живой страх, а затем… Толчок. Литтлфут яростно, не колеблясь и не раздумывая, грубо выталкивает Сэнди в более-менее безопасную сторону от здания. Он отдаёт все оставшиеся силы на спасение близкого, родного человека. В ушах Пейджа в тот роковой момент на несколько последующих дней застыл свирепый рокот урагана поблизости и скверный грохот разрушений здания. А ещё на правую ногу всё-таки умудрилось что-то упасть, отчего Сэнди тогда безнадёжно закричал со слезами на теперь стеклянных болезненно жёлтых глазах… Неописуемая адская боль пронзила конечность бедняги. Пейджа тоже немного задело обломками, поднимающими ещё больше пыли вокруг подростков, но не так масштабно, как Леона. — Сдохни! …и со всей дури бьёт прибор об камень. Литтлфут импульсивно надламывает счётчик, чьи некоторые кусочки невозвратно разлетаются в стороны, коробка в руках физика принимает помятый вид, однако шумы никуда не уходят. Они просто становятся перебойными. Это вынуждает Леона снова замахнуться, только уже с новыми силой и капелькой безумия, и опять ударить дозиметр об жёсткую поверхность, на которой измеритель дозы радиации до этого стоял. Теперь уж сводящий с ума звук глохнет, как и сам прибор, и наконец уши Литтлфута внимают желаемую тишину, пьют её, из-за чего медленно и постепенно опьяняют душу ящерицы. Это и успокаивает нравственное торнадо, что бешено кричало и вилось внутри альфы. Леон, мигом обволакиваемый мёртвой безмятежностью, слишком резко застывает на месте, но зачем-то открывает рот и начинает беспорядочно глотать воздух, словно желая захлебнуться в море молчания только пуще. Он упивается собственной сладкой победой над этим пошлым кошмаром. — Леон! — взволнованно крикнул Сэнди, оклемавшись после случившегося. — Леон! Пейджу потребовалось несколько минут, чтобы отойти от шока, обнаружить за спиной упавшие части, плиты здания, под которыми теперь покоился Литтлфут, и, превозмогая всю боль, вытащить ногу из-под груды бетона. Стоило ему это сделать, как вся агония будто магическим способом сошла на нет. Видимо, адреналин, вызванной опасностью в виде смерча, принялся делать своё дело, игнорируя физические повреждения. Он и придал Сэнди сил бороться дальше… сражаться за жизнь Леона с сапфировым отчаявшимся хладным морем - с самим собой. — Леон! — как слепой котёнок, ищущий маму, продолжал жалобно звать Пейдж брата и плакать. — Ты слышишь меня..? Леон, прошу тебя… откликнись! Однако ответа никакого не было. Одно только гробовое молчание да рёв ветра интимно ласкали слух Сэнди… Бесчувственная стихия съедала его горестные мольбы, отчего младший ощущал лишь безысходность перед ситуацией и пронизывающий ужас от возможной потери друга. Всё вокруг вдруг остановилось для него в одно мгновение. Теперь ничего дальше не имело никакого смысла. Сэнди чувствовал боль утраты, морозом забирающуюся ему под кожу, но категорически не хотел верить, что Леон умер. Этого не может быть. Сердце Пейджа хоть и неровно, но билось, а значит сердце родного человека тоже должно… Обязано жить! Только вот это совершенно не так работает. «Я… выиграл». Густая тьма норы хищника медленно окутывает Леона, расходится чёрными кривыми лучами по телу, пытается поглотить человечность. И что-то стеклянное взаправду в дрожь рвётся, а из дозиметра течёт что-то знакомое, живое и тёплое, однако учёный не обращает внимания. Литтлфуту абсолютно плевать, что его руки оказываются в чей-то крови. «Одоле́л тебя́». В красной тоскливой песне, текущей по пальцам, чья чарующая мелодия металла сводила с ума, путаются тонкие нити души. Конец. Леон всё-таки теряет огромную часть себя: его лишают умения созидать и полноценно творить добро… Творец остаётся ни с чем. Но чистая страсть помогать другим никуда не девается. Отнять у Литтлфута счастье может только его бог, погубив. Почему же жестокость прослеживается в моих действиях? — Леон..! — продолжал безутешно выть Сэнди, панически метаясь на месте и желая предпринять хоть какие-то действия. На удивление для себя... Леон остался в сознании, понимал, что выжил, из-за адской боли во всём теле и обваливающего света. Он мог даже мелко двигаться, поскольку одна рука не оказалась завалена. А ещё Литтлфут слышал под этими злосчастными обломками только гул треклятого ветра-убийцы. И, о чудо! Мальчишке очень повезло - пара кусков плит, которая должна была, по логике, превратить подростка в лепёшку, упёрлась в землю и в друг друга, образовывая треугольник, ну, или крышу какого-нибудь крохотного домика. Хотя, в этой ситуации, можно было сказать, что это самая настоящая крышка гроба. — Леон! — всё-таки уловил тогда приглушённый из-за ветра и встревоженный из-за ситуации голос близкого Литтлфут. Сэнди, бесцельно потоптавшись, всё же бросился к груде бетона, и потому Леону теперь было плохо, но, главное, хоть как-то слышно друга. Самая настоящая предсмертная колыбель… От родного голоса на душе сразу стало спокойнее… Появилось какое-то смирение с неизбежным. Захотелось сладко заснуть и навсегда покинуть этот бренный мир. О боги, спасибо, что дали спасти Пейджа! Пусть он доберётся до убежища в целости и сохранности, найдёт заначку и поест… На остальное уже плевать. — Леон… Неожиданно с ног Литтлфута, что завалило другими, более мелкими кусками плиты, начинало ослабевать мучительное давление. Почувствовалось лёгкость, и за этим же резко ударила по ослабевшему телу неописуемая боль. На миг потемнело в глазах. Сэнди, надрываясь, принялся высвобождать ноги Леона, убивая трусливую часть себя. — Леон, — вдруг доносится до Литтлфута с окровавленными руками в густой темноте логова околдовывающий голос брата. — Иди ко мне. «Что?» Дух захватывает. Леон, внимая сладость гласа Пейджа, замирает на месте, но потом, будто срываясь с цепи, резко бросает дозиметр куда-то в сторону, лихорадочно тянется к звуку и вдруг глупо упирается в стену. Тупик. Он в клетке. Что дальше? Куда деваться? Литтлфут же провалился в нору, а значит прежнего пути нет. Остаётся лишь лезть наверх, карабкаться, правильно? Правильно. А… А возможно ли это вообще? Конечно! Что за глупый вопрос такой? Не бывает сто процентного выигрыша и сто процентного проигрыша. Всегда есть какой-никакой шанс спастись, даже если он маленький… Ну, или, к примеру, выбраться из странной норы. — Леон! Ты слышишь меня?! С горем пополам у Сэнди всё-таки получилось избавить ноги Литтлфута от некоторых упавших обломков здания, что только возможно было убрать, и в отчаянии подступиться к морально готовящемуся умирать другу. От всей этой ситуации Пейджа адски трясло и знобило. Он чуть не сорвал живот (или, возможно, всё-таки сорвал, тогда это было неважно), пока стаскивал эти проклятые куски бетона, и боялся навредить «утопающему» сильнее совершенно необдуманным решением. К тому же смерч, что, благо, потом ушёл вглубь города, на тот момент тоже нервировал мальчишку. — Сэнди… — слабо прохрипел Леон, увидев над собой плачущего друга и почувствовав чужие дрожащие руки на своём лице. — Уходи… Все движения Пейджа были рваными из-за беспорядка в голове. А ещё он, видимо, не услышал слов старшего, и непонятно почему: то ли от огромной радости, волнующейся в душе, то ли из-за неугомонного воя ветра, гуляющего на пустоши. Всё словно погрузилось под толщу океана. Но это не имело никакого значения. Живой… Леон выжил, представляете? Сэнди, расчувствовавшись, тогда просто неверяще уронил голову на слабо вздымающуюся грудь и сладостно внимал чужое жалкое сердцебиение. Казалось, что всё это был какой-то очень реалистичный кошмар. Когда начало разрушаться здание, вся ничтожно маленькая жизнь пронеслась перед глазами Сэнди. Спокойное мурлыканье мамы, что убаюкивала совсем маленького и беззащитного котёнка в мирное время, этот суетливый скулёж, лелеющий уже более подросшего малыша, папы, что вечно паниковал с поводом и без него, видя великую угрозу даже в безобидной мухе, чистый воздух, светящая своим златым ликом солнце, что любил ласковый и наивный ребёнок, горячий песок или мягкая зелень, что щекотали лапы… а эти детская улыбка и радостные искры в сердце… Ох, а самый первый друг! Весёлые игры с ним, смех, звенящий по всей округи, всякие шалости, даже пакости - всё это тёплые беспечные воспоминания, что грели душу. Сейчас же перед Сэнди была грязная, полная смертей и обагрённая кровью действительность. Настоящая картина дел. — Леон. Очередной оклик поистине родного вынуждает умалишённого затоптаться на месте. Жуткая агрессия снова возвращается. Однако теперь она совершенно другая… будто инстинктивная. Разрывает на части и провоцирует к действию. Запах мёда с ноткой спирта одурманивает. Тело вдруг обдаёт странным жаром. Нездоровое сердце вот-вот вырвется из грудной клетки из-за неожиданного прилива сил и появившегося из ниоткуда желания завладеть. Грубо подчинить и отыметь зовущего, пометив, несмотря на всё репродуктивное инвалидство. Инстинкты способны сломать даже светлый ум. Они готовы уничтожить человека за долю секунды. Превратить в грязь. И это поистине страшно. Литтлфут срочно должен выбраться из этой проклятой норы, его же зовут! — О боже мой… — рядом ловит томное высказывания слух. — Я тут. Приятный запах усиливается, отчего даже дыхание перехватывает. Воздуха болезненно перестает хватать. Голова совсем резко кружится. Леон принимается задыхаться, поскольку его здоровье не справляется с попыткой организма запустить фиксированный комплекс действий. Это крайне стрессовый процесс. — Сэнди… Умоляю… — сопел Литтлфут, очень слабо отталкивая друга правой, не оказавшейся под грудой камней рукой. — Уходи. — Что ты такое несёшь..? — наконец услышав хилое бормотание Леона и физически испытав отвержение, спросил Сэнди. — Я вытащу тебя отсюда! Но Леон лишь кинул усталый, опечаленный взор на заточенную камнем руку, которую спасти не удастся. Одна из плит, что формировала могильный треугольник, захватила левую конечность, и поднять бетонный обломок в данном случае было невозможно. Даже если и получилось бы, то вторая часть данной «архитектурной конструкции» упала бы и всё-таки размазала Литтлфута по земле. Бесполезно. Выхода нет. — Не говори глупостей… Уходи. — Нет, я никуда без тебя не уйду! Тогда на разгорячённого Сэнди возвратился грустный взгляд, который стал гладить горюющему ребёнку душу. Пейдж не хотел сдаваться, несмотря на всю безысходность, но Леон убивал в нём все детские надежды, упрашивая уйти. Было больно, просто невыносимо тяжело, осознавать, что Сэнди и вправду будет пытаться что-то сделать. Но это же невозможно. Литтлфуту приветственно махала рукой Смерть, а сердце уже слабо и очень тихо билось. Уже конкретно клонило в сон. Не было желания смотреть на муки Сэнди. От этого светлая, нетронутая грязью нравственная частичка Я мучительно разрывалась на части, истошно взывая, как буйный порыв ветра. — Я не брошу тебя, Леон… — Сэнди… — Я-я не хочу терять тебя… — с содроганием произнёс в ту нелегкую пору Пейдж. — Мне страшно… Леон не мог лицезреть всё это. Щемящая тяжесть поселилась в груди. На живой, свободной руке будто появился цепь, обременяющая последние минуты жизни. Литтлфут хотел поднять её и прикоснуться к Сэнди, чтобы хоть как-то успокоить, но ничего не выходило… А вот попытка пошевелить поистине скованной камнем рукой у него увенчалась успехом. Леон в полной мере ощутил движения придавленных палец и кисти… И тогда к нему пришла одна безумная, но в то же время рациональная мысль: спастись всё-таки можно было! Требовалось избавиться от правой руки, делов-то. — Я обязательно придумаю что-нибудь и вытащу тебя живым и невредимым… — Дай мне нож… — неожиданно для друга выдавил из себя Леон. — Что? Зачем? — Я знаю… Знаю, что ты не отрежешь мне руку… Так что я сделаю всё сам… «Хочу». Леон тянется к манящему его голосу, преодолевает путь к другому краю логова, но вдруг слышит вместо Сэнди… — Мистер Литтлфут, просыпайтесь, — доносится до ушей лепет. И таинственная нора тут же обсыпается, а тьма пропускать слабый свет. Происходит потрясающее разрушение. Всё панически принимается дрожать: стены обваливаются, потолок кричит, а земля под ногами становится неустойчивой, из-за чего взвинченный Леон снова проваливается куда-то, падает, летя прямиком в бездну страданий, но резко пробуждается от кошмара, будто выныривая из холодной воды. В комнате включена настольная лампа, которая хорошо освещает малую часть комнаты, ноги беспорядочно возятся по мягкой постели, безмятежная тишина нежит слух, перед голубыми глазами возникает рыжая девушка с короткими волосами, зрачки сужаются и… Кашель. Теперь Леон задыхается в действительности, неистово хрипя. В груди, словно сдавленной каменным бременем, расцветает невыносимая боль, которая нарастает всё больше при малейшей попытки вдохнуть кислород. Это похоже на адскую агонию, вызванной панической атакой. — Я так и думала, — обеспокоенно говорит девушка, видя разворачивающийся перед ней приступ. — Боже мой… Леона мигом успокаивающе касаются, волнуясь не меньше задыхающегося. Его плавно приподнимают и аккуратно усаживают на кровать, заглядывая в небесные омуты, полные страха и животного, пока поутихшего гнева. Сразу как-то спадает та сильная тяжесть, однако боль в лёгких никуда не девается вместе с жуткой тревогой. Трясёт. — Не пытайтесь вдохнуть, — просит рыжая девушка. — Наоборот, максимально выдохните. И Леон слушает её, но кашель толком не даёт ничего сделать. Девушка пуще пугается, не понимая, как вести себя в такой ситуации. Это не приступ астмы, у Леона её нет. Это паническая атака. Давать что-либо из препаратов опасно, всё может усугубиться. Что же предпринять дальше? — Мистер Литтлфут, послушайте меня. Вы не один. Сердце необузданно колотится, в ушах слышно. Постельное бельё сжимается единственной правой рукой. Второй нет уже десяток лет. Глаза закатываются, а тело обмякает. Мысли, опухолевыми клетками, воспаленно носятся в голове. Чувство ужаса не собирается деваться. Оно забирается под кожу, обдавая хладом. — Это всего лишь сон. Однако всё бесполезно. Девушке остаётся только опечаленно вздохнуть и присесть на край кровати. Ей боязно. Она даже не может отойти на кухню, принести воды - кажется, слишком рискованно. С Леоном за это время может случится что угодно. К тому же… в Беа сейчас сидит инстинктивный страх, заблокированный препаратами. У неё течка. И Леон даже не догадывался, поскольку девятнадцатилетняя скромная девушка, являющаяся волонтёршей, ухаживающим за альфой, исправно принимала таблетки. Она испугалась говорить учёному, думала, что перенесёт течку незаметно на ногах, но сегодня Беа слишком поздно приняла блокаторы, не соблюла режим, из-за чего и проявился специфичный запах. Вдобавок ко всему, если рассматривать этапы течки, то омега сейчас должна быть в активной фазе - в пылу. Самый пик половой охоты, знаете! Когда обслуживать себя уже невозможно, передвигаться крайне болезненно, внизу живота неприятно тянет, а одежда душит. Приходится полностью раздеться, чтобы хоть как-то облегчить страдания и не пачкать вещи. Именно этот этап, с партнёром или нет, омеги проводят в постели, не имея сил нормально выражаться. За ними нужен уход. Беты и другие омеги прекрасно подходят на роль «мамы» в такой момент, а вот альфы не в состоянии долго обслуживать течную девушку или парня. В итоге они приходят к бездумному совокуплению, хотят того или нет. Всё это значит, что даже проявившийся аромат данного этапа у Беа, крайне сильно влияет на других людей. Особенно воздействие течки ломает альф, неосознанно «провоцируя» их. «Когда всё это закончится..?» — Мистер Литтлфут, я не могу ничем Вам помочь, пока Вы не успокоитесь, — оповещает Беа. — Если приступ продолжится, то мне придётся вызвать скорую. «Не хочу…» И на изумление, видимо, по воле случая, именно после слов волонтёрши у Леона всё же получается хоть как-то успешно вдохнуть, а потом нездорово, но выдохнуть, так ещё откашляться. Паника резко спадает. Приходит, наконец, расслабление. Тишина воцаряется в комнате, нет больше этих страдальческих хрипов, однако хаотично бьющиеся сердце до сих пор улавливает слух. Во рту чувствуется вкус металла. Кровь. Леон просто безжизненно сидит и слабо внимает кислород, пытаясь привести дыхание в порядок. — Мистер Литтлфут, как Вы себя чувствуете? Молчание. Леон не отзывается на вопрос юной медсестры. Ему сейчас очень трудно говорить. Голова не работает вообще. Глаза слезятся. — Мистер Литтлфут, про… Вдруг Беа затихает, не продолжает говорить, осознавая, что не получит ответ… А если получит, то невнятный. Она резко встаёт с кровати и целеустремленно направляется на кухню, покидая больного. Весь страх Беа пытается оставить в стороне: собраться и начать холодно действовать. И она по-настоящему рискует, но Леона нужно уколоть кодеином, чтобы хотя бы избавить больного от боли в груди. Кто знает, что может случиться дальше. «Когда я уже... упокоюсь?»***
— Сегодня мне приснился странный сон, и... Ya sabes, я всегда считала себя частью чего-то важного. Белый свет озаряет лабораторный кабинет. Четыре довольно сонных человека в белоснежных халатах сидят в одной из части этого учреждения. Они ждут начальника и коллегу: два собеседника, о чём-то встревоженно шепчутся, неподалёку от них рассказчица, болтает, и отстранённая «слушательница», ей плевать на всё, она просто лежит на светлом письменном столе, стоящим около шкафов с документами, и дремлет. Обстановка почему-то напряжённая. — Родители обращали внимание только на мою оболочку и не замечали внутри меня личность... Однако не они одни смотрели, например, на мою интерсексуальность. Моим сверстникам тоже было не наплевать на мой вторичный пол. Хоть они и пытались скрыть свои заинтересованные или завистливые взгляды, я всё чувствовала. Это не имело смысла, всего лишь глупость и недоразвитость окружающих, но из таких моментов я брала максимум - самодовольно упивалась чужим вниманием. Только вот по-настоящему эти малолетние обезьяны меня никогда не волновали. Два собеседника тоже не питают какого-либо интереса к истории рассказчицы. У них имеется тема по важнее, что взволновала юношу с золотыми глазами, а после и девушку с мягкими фиолетовыми волосами. Леон. — Свою первую и последнюю течку я провела не одна, представляешь? Это было… Странно и непонятно, если честно. Наверное, я не до конца осознавала масштабность этого полового периода. К тому же… У меня был парень. На тот момент ему было двадцать один, а мне пятнадцать. В пассивной фазе течки я поссорилась с родителями из-за бешеных скачков настроения и уехала к нему. Я просто сбежала, даже толком не понимая, что со мной происходит. Мысль о том, чтобы спросить у кого-либо, вызывала стыдобу, а самой определить было сложно. Подозревала, но... Первая течка и всё такое. Слушательница тоже никак не реагирует, хотя она является основной публикой рассказчицы, которая, буквально, воркует о своём откровенном кусочке жизни… в пустоту? Никого не беспокоят её проблемы и травмирующее прошлое. Она до сих пор одинока. — А он знал, но ничего не сказал мне. Просто терпеливо выжидал мою активную фазу. Опекал меня и ухаживал. На удивление, моего парня не страшил факт того, что это спровоцирует у него гон. Оказывается, он и так был совсем скоро. Примерно чуть меньше месяца оставалось. Моему парню просто захотелось сбить себе режим, но провести половую охоту хоть с кем-то… Виноваты только родители и учителя, что игнорировали проблемы, не предавали им значения или не считали их серьёзными. Ребёнок не должен нести этот груз один. Он не умеет. С подростком нужно грамотно разговаривать и понимающе принимать его. Иначе брошенное чадо будет искать это в других людях. — Тогда я уже не слышала звонков от искавших меня родителей и других близких родственников. Моя активная фаза прошла, наступила вторая пассивная, а вот у моего парня всё только набирало обороты. Я принимала насилие и сцепку тогда осознанно, чуть ли не плача от боли под ним. Чувствовала себя ужасно. Мои розовые очки разбились. Ничего романтичного, как мне казалось раньше, в течке и в гоне не было. Мы просто глупо цеплялись, будто превратившись в животных. Однако это всё являлось влиянием гона, он себя не контролировал. Я пыталась понять такое поведение и терпела. Это же были лишь инстинкты, что присуще нам… Альфам и омегам. Не все любят одиночество. Не все готовы столкнуться и не все могут справиться с ним. Особенно дети… Когда ты потерянный подросток, отвергнутый обществом и близкими, то готов поверить любому, что проявил заботу к твоей персоне. И в «надуманные» другими скрытые мотивы совершенно не хочется верить. — Я прожила у парня чуть больше трёх недель. Одну из них мы почти без остановок сношались. И после всего этого кошмара я не получила поддержки или ещё чего-то тёплого, как это происходит в... обычных отношениях. Любящие же альфы лелеют свою омегу, когда всё закончилось, так ведь? Да? Мои проблемы, наоборот, обесценили: мою немощность после полноценного завершения течки, слабость и дикую ломоту в теле, страх… Мне было сложно ходить, я нуждалась в банальной физической опеке, а любимый человек просто считал все мои жалобы и переживания пустяками. Слава богу, сестра этого estúpido помогла мне, поддержала, но... Она попросила меня вернуться домой, и я сама понимала, что это необходимо было сделать. Стало страшно… Я тряслась, смотрела на количество пропущенных, плакала и боялась даже перезвони… Вдруг в помещение заходит помятый Байрон и между коллегами образуется полнейшая тишина. Эмз и Сэнди перестают шептаться, а рассказ Поко угасает. Единственная, кто не обращает внимания на старшего инженера, так это серая и равнодушная Амбер. Она продолжает дремать, давно забив на всё. Байрон обходит надменным и даже каким-то уставшим взглядом лабораторный кабинет, выделенный специально под его группу, а потом с ленивым призрением фыркает. Сил совсем нет. Даже ругаться на ту же Амбер не желается из-за отсутствия жизненной энергии. Видимо, многие сегодня спали довольно скверно. Проблемы с вентиляцией? — Литтлфута как всегда вовремя нет? — раздражённо спрашивает Байрон, мелко зевая. — Опять, наверное, опаздывает, — уже мужским мягким голосом выдаёт Поко, медленно поворачиваясь на стуле с колёсиками лицом к старику. — Удивительно, почему он до сих пор здесь работает. — В отличие от вас, идиотов, Литтлфут хотя бы умеет думать, — неожиданно осаждает подопечную Байрон. — Он прошёл аспирантуру! Был бы просто отличным старшим инженером, если бы не эта инвалидность и онкология. Ладно. Сейчас о другом. Литтлфут мне нужен. Я сказал, что он поедет от АЭС к детям в школы на открытые уроки. И тут все бодрствующие млеют, удивляясь такому заявлению. Их глаза ошарашенно округляются до невозможности, а рты нелепо приоткрываются. Всё кажется чушью. Может… Им послышалось? Какие ещё школы? Открытые уроки? Чего? — А ещё кто-то из вас тоже должен поехать с ним. Нужен третий человек. — Подождите, это что такое? — первая подаёт голос изумлённая Эмз. — Акция какая-то? Байрон вздыхает. Он не желает ничего объяснять сегодня из-за упадка сил, но необходимо. Это его работа, поэтому старик всё же поясняет: — Некоторые важные люди из министерства просвещения попросили наше руководство выделить пару инженеров для проведения открытых уроков в школах столицы с целью ознакомить детей, которых толком не коснулась третья мировая, с ядерной физикой и влиянием радиации на живые организмы. — Они смеются? Это же какая-то чепуха, — вклинивается в беседу Сэнди. — Почему мы этим должны заниматься, а не студенты АЯФиТа? — Студенты АЯФиТа этим и занимаются. Просто, повторюсь, от АЭС тоже попросили людей. Почти все старшие инженеры отказались от этой затеи. Всё взвалили на меня и Еву. Хотя я только завершил первый этап проекта «Сфера», — продолжает недовольно говорить Байрон. — Чёрт бы их побрал. — Но… — Тс! Больше без нытья и тупых вопросов. Я уже всё рассказал, так что давайте. Неважно какая должность, всё просто для виду. К тому же я уже договорился с людьми из другой смены, чтобы те вышли сегодня на замену двоих работников в нашей группе, а после уехавшие отработали их день. Всё схвачено, не думайте. Осталась одна проблема: кто поедет с Литтлфутом? И, угадайте, что? Между коллегами снова наступает тишина. Все молчат и не решаются ответить, думая о чём-то. Поко, наконец спустившись с небес на землю, замечает тревогу на лице Сэнди, который явно беспокоился о друге. Он что-то знает о состоянии Леона сегодня, однако перечить начальнику не хочет. Страшится. И это «идиотское», по мнению Поко, волнение раздражает. Будто Литтлфут маленький ребенок, вот правда! Её всегда бесила светлая дружба двух альф, что аж блевать хотелось. И Поко никогда не скрывала своей жгучей ненависти, потому что… У Леона и Сэнди всё так хорошо! Они мило общаются, хихикают и беззаботно смеются. Под ногами у них всегда есть опора в виде друг друга. Между Сэнди и Леоном чувствуется сильная крепкая связь. Каждый в любой момент может попросить поддержки у другого, что обязательно поймёт, поможет и пожалеет. И альфы почти не конфликтуют или ссорятся. Все недоразумения оба пытаются сразу разрешить, сгладить острые углы, придя к компромиссу. Сэнди очень повезло с Леоном, а Леону с Сэнди. Предел мечтаний… кое-кого уж точно. Несмотря на кучу знакомых, которые, честно говоря, не переносят твою персону больше часа, настоящих друзей у тебя нет. Ты недовольна собой. Пусто внутри, да? Ну, понятное дело. Твоя вереница бывших возлюбленных говорит сама за себя, Поко. Одни ублюдки под стать тебе… Прелестно. Наверное, потому ты так завидуешь, что даже без задней мысли желаешь скорейшей смерти Сэнди и Леону? До сих пор не нашла своё счастье? — Я мо… — Я поеду! — грубо перебивая Пейджа, важно восклицает Поко. — Я, хах, могу поехать с Леоном. Мне вовсе не сложно. От такого рвения заносчивой коллеги Эмз с Сэнди неприятно торопеет. Это уже перебор. Поко переходит все границы. Она же хочет присоединиться к Леону ради того, чтобы этого просто не сделал Сэнди! Это же... Очевидно, тупо и смешно, однако Байрон без вопросов принимает предложение и более кандидатур не рассматривает. Далее он распределяет работу на сегодня между другими сотрудниками, а после уходит, перед этим жеманно попросив разбудить Амбер. Эмз и Сэнди пребывают в замешательстве, переглядываясь. В глазах омеги читается одна неимоверная злоба, а в глазах альфы страх. В отличие от Пейджа Эмз порядком устала терпеть выходки Поко. Та же в свою очередь самодовольно отворачивается от товарищей к Амбер, не думая даже будить «подругу». Она радуется маленькой победе. — Así, на чём я остановилась? — покашливая, снова феминным голосом спрашивает Поко и задумывается. — Точно! Мне было… — Конченный кусок дерьма, — с чудовищной желчью шипит Эмз. — Ты самый мерзкий человек, что я когда-либо встречала. Злые слова, словно раскалённая пуля ненависти, безжалостно пронзают сердце Поко. Желчь коллеги вынуждает её резко затихнуть, мелко вскинуть ухоженные брови. Сэнди тоже, по правде, теряется на месте. Эмз и Поко только вот вчера «примирились» и относительно спокойно трудились вместе. Общались по рабочим моментам, помогали друг другу. Что случилось опять? Оскорбления от внешне милой коллеги до сих пор воспринимаются непривычно. Как первый раз. И они как-то даже... снова задевает. Эмз и Поко часто не могут найти общий язык, ссорятся, ничего удивительного, но единственная, кто опускается до откровенно жалких унижений, так это вторая. А что теперь? Почему Эмз уже несколько дней обнажает клыки? Поко неясно, наверное, из-за эгоцентризма. «Что?» — Тебе же похуй на эту грёбаную поездку - так зачем?! — Эмз, всё нормально… — пытается успокоить не на шутку разъярённую коллегу Сэнди. — Пусть едет… — Он не знает в каком сейчас состоянии Леон, а если и узнает, то не поймёт, потому что мудак! Просто тупой, напыщенный и завистливый петушара, пытающийся играть женщину. Смех, да и только! Но после этих высказываний Поко вмиг возвращается в жестокую реальность. Что-то щёлкает в голове. Эмз конкретно бьёт по больному месту, прекрасно зная об этом. Поко теперь обязана ответить обидчице. — Что ты сейчас сказала?! — рявкает она, поворачиваясь обратно к бодрствующим коллегам. — Промой уши, если не слышишь, мужлан! — Твою мать... — Что!? Да как ты смеешь! — Стооп. Ребята, давайте мы не будем даже начинать ссориться сейчас. СНОВА... Это продолжается уже несколько дней... Давайте не будем... Пожалуйста…? Эмз, Поко... — Сколько раз повторять, что я - женщина?! — Где? У себя в голове?! Эмз слышит возмущённое аханье. Поко вскидывает руки вне себя от злости, оборонительно скалится, а затем предпринимает попытку ответить, но тоже не на шутку заведённая знакомая её дерзко перебивает: — Почему-то ты до сих пор даже не сменил пол в документах и, когда тебе нужно подлизать руководству, обращаешься к себе в мужском роде! Это ебаное лицемерие! Вся трансгендерность, в целом, тупая поддержка гендерных стереотипов! — ¡Dios! Я ношу бюстгальтеры? Ты видела хоть раз макияж на моём лице? Маникюр на руках?! Может быть, у меня ещё бритые ноги? Все адаптивные предпочтения я пытаюсь обходить, а ты...! Знаешь, почему я мужчина по документам? Да потому что в вашей гомофобной стране невозможно сделать никакой переход - мне позволили занести в документы только тот пол, к которому я отношусь по критериям определения пола и половой роли, тупая ты овца! Такие, как ты, просто убивают меня! Как можно угнетать человека просто за его существование?! Я не хочу терять работу, сталкиваться с ещё большей тран… — Ало, ты буквально желаешь смерти Леону просто за его существование! И ещё: может, это ты не трансфобии боишься, а просто не хочешь сталкиваться с женскими проблемами?! Знаешь, как это выглядит со стороны? — Как!? Расскажи мне, давай, судья ёбанная! — «Я мужчина, но когда мне удобно - женщина, хи-хи. Ничего необычного, да, милый?» Просто мерзость! Складывается ощущение, что женщина - это какой-то костюм, который можно надеть, чтобы утолить свою жажду во внимании и заполнить пустоту дырки! — Что?! Да как ты...! Что за бред!? Я женщина, потому что родилась такой! — Конечно, скотина! Какая из тебя женщина, если ты банально боишься мизогинии, которой сам же и страдаешь! — Ребята, хватит! — И это ты что-то сейчас говоришь про мизогинию, трансфобка?! У меня нет страха! Я точно так же, как и все угнетаемые, подвергаюсь ущемлению со стороны патриархата! Мы в одной лодке! — Оу, да? Что-то я не наблюдаю тебя всего лишь техницей! По сути лаборанткой! Это ещё почему?! — А почему я должна быть лаборанткой?! — Потому что Байрон считает, что женщина в науке - обезьяна за машиной! Мы с Амбер до сих пор техницы, хотя обе получали высшее инженерское образование в сфере метрологии и вообще не должны были работать на нынешних должностях! А что в итоге?! Байрон говорит руководству про нас только смрад! — Да вы просто тупы и безмозглы! Я инженерка, работаю уже здесь пять лет, потому что достойна этого! Я лучше вас всех вместе взятых! — Быстро прекратили обе же! — вдруг грозно прикрикивает Сэнди. — Или оба, я не знаю... Вдвоём! Испуганные девушки от неожиданного низкого гортанного рёва Пейджа удивлённо затихают, обращая наконец на него внимание. Сэнди сам же дивится собственному неестественному голосу, прикладывает ладонь ко рту, не понимая почему именно сейчас. После последнего гона у него как-то странно стал шалить тембр. Возможно, гормональный фон так и не пришёл в норму. — Извините… — прокашлявшись, уже более привычным всем голосом просит прощение Сэнди. — Но вы просто не слушали меня! — Что происходит? — интересуется заспанная Амбер, отрываясь от стола и осматривая посещение. Вероятно, Пейдж потревожил её сон. — Ничего особенного, — отвечает только пробудившейся коллеге Эмз, с едким недовольством скрещивая руки на груди. — Просто мы немного повздорили с Поко. Поко раздражённо закатывает пасмурные глаза и ничего не говорит. Вся злоба вдруг прячется в больном сердце. Продолжать спорить почему-то теперь нет желания. Сэнди конкретно сбил с воинственного настроения коллег. Перепугал их. — А… Понятно, — небрежно кидает Амбер. — Опять. — Кстати, Амбер, — устало вздыхая, окликает знакомую Сэнди. — Приходил Байрон, просил передать тебе… Дальше Поко как-то не слушает. Слова льются, но ей неинтересен пересказ чужих обязанностей на сегодня. Она уже слышала это, поэтому омега снова отворачивается от коллег и убирает локон-завиток за ухо. Разные яркие, бушующие чувства переполняют всё тело. Стучащая в ушах злоба, унылая печаль, смеющаяся обида, гнилое отвращение - неожиданный уход в себя. Поко бесится, но вдруг испытывает пустоту в душе. Она устремляет отстранённый взгляд на папку, что Байрон отдал ей, с примерным планом уроков и начинает думать о колючих словах Эмз. «Неужели я действительно такая плохая, по твоему мнению? Почему ты принялась меня оскорблять?» Да. Поко ранили чужие высказывания. Захотелось ответить точно так же, ну и понеслось. Воздух накалили одна брань да ругань. Вы поняли, верно? Однако сейчас… «Тебе же это несвойственно». В разум впилось неприятное желание провалиться под землю и бесследно пропасть… Хотя разве ты уже не под землёй, а, Поко?***
— Мужчина, Вы не можете мне помочь? — раздался рядом с истомленным Леоном грубый голос, обладатель которого был чем-то взволнован. — Вся надежда на Вас. Центральный контрольно-пропускной пункт АЭС. Противный бетон под ногами. Огромное свободное пространство над головой. Целый научный центр с двумя жуткими градирнями и бело-красной трубой впереди. Знакомое угнетающее место, да? Сегодня Леон с трудом встал с кровати и, наперекор просьбам Беа остаться дома и поберечь здоровье, пошёл на работу. С течной омегой (хоть и блокирующей половую охоту) в одной квартире ОЧЕНЬ не хотелось находиться. Факт, что Беа сейчас в пылу и ничего не сказала, утром уже на здравую голову по-настоящему вывел из себя Литтлфута. Учёный отчитал молодую особу за безрассудство и велел ей не подходить к нему близко. Не доверял себе. Несмотря на пропажу едкого одурманивающего спиртового запаха, с провокацией природы Леон не желал встречаться. Вдобавок ко всему самостоятельно надеть протез не вышло, поэтому искусственная конечность осталась дома. Таскать что-то на себе сегодня сил не было. В общем, намечается ужасный день… — Что случилось? — болезненно хрипит Леон и поворачивается к позвавшему. Перед альфой предстаёт необычный для научного центра молодой человек: высокий и стройный юноша с сумкой. По виду возрастом примерно восемнадцать или чуть больше. Лёгкий макияж, плохо прячущий отёки под глазами, зелёные омуты, тёмно-розовые короткие волосы, чёлка, агрессивно вздёрнутая вверх - всё это как-то въедается в глаза Леону, что он даже мелко зажмуривается сначала при виде странного парня на фоне серости и блеклости АЭС. Сам же юноша одет во всё черное, в тёмную водолазку с широкими джинсами, однако белый халат делает незнакомца приметнее. Либо медик, либо студент-физик. Больше не дано никому постороннему здесь так легко очутиться. — Оу… — почему-то неловко выдаёт парень, чётче оценивая полумертвого Леона. — Хотя, знаете, не буду Вас беспокоить. Идите. «Чего?» Литтлфуту такая реакция совершенно не нравится. Учёный привык, что все здесь знают о его немощности и болезненности, вроде как, мягче с Леоном даже общаются из-за этого. Руководство глаза закрывает на все причуды в виде опозданий, но никогда вот так себя вести здешние не позволяют. Попросил оказать помощь - иди до конца. Не нужно, в случае чего, прятать голову в песок. От Литтлфута ещё никто трусливо не отступал с белым флагом, завидев калеку, и таким способом не называл его слабым. Чистой воды оскорбление! Кто этот парнишка такой вообще?! Невежа. …Только вот давайте вспомним, что Леон сегодня просто в кошмарном состоянии. Он, опять же, даже протез не смог нацепить. Говорить о чём-либо другом глупо. Юношу явно встревожил странный расплывчатый глаз и отсутствие части тела. Вместо конечности - болтающийся пустой рукав рубашки с пиджаком. Многообещающе? — Стоять, — сердито приказывает Леон незнакомцу. — Говори, что произошло. — Я… Я - Честер, студент АЯФиТа, — представляется парнишка. — Меня отправили сюда для исполнения кое-какой программы для школ. Дали временный пропуск, а он оказался довольно… Одноразовым? Мне хватило лишь доехать сюда. Срок действия буквально минут пять назад истёк, но это, наверное, уже моя вина… Надо было раньше приезжать. Короче, опустим всё это. Мне нужно попасть на территорию АЭС, а никто не хочет пропускать! Не верят. «Ну... Звучит реально как бред какой-то…» Леон ещё раз детально рассматривает Честера. Он кидает на студента, который не вызывает доверия, скептический взгляд. Литтлфут щурится, но после внешне расслабляется и сухо откликается: — Ясно. Честер ответ не понимает, потому озадачивается. Что к чему, собственно? Его пропустят или нет? Чего ясного-то? — Так… Вы поможете мне? — Конечно… нет, — говорит Леон и продолжает держать путь вперёд, к КПП, оставляя растерянного парнишку в этом пугающем месте одного. Честер глупо разевает рот, озирается по сторонам. Страх берёт над ним верх, разрушительно подчиняет. В желудке что-то расцветает и колюче щекочет нутро. Что же делать? Ему и вправду нужно попасть на территорию АЭС. Чёрт возьми… Честер не злоумышленник, правда, а время ведь уже поджимает! «Нашёлся тут, ага, чудо. Так я и поверил». Паника залезает под кожу, но… неожиданно Честер берёт себя в руки и всё же пытается не теряться. В голове что-то щёлкает, и он бросается вслед за Леоном. — Мужчина, ну я прошу Вас! Помогите! — Ещё чего. Закатай губу, — недовольно отзывается Леон. — Сюда студентов отправляют только на практику, а по тебе видно, что ты на первом курсе. — Да, практика начнётся только в следующем году, но у меня сейчас другое задание, поймите же! — быстро догоняет доходягу Честер. — Вы что не слышали про приказ об открытых уроках? — Какие открытые уроки? Не неси чуши и иди учись. Делать тебе здесь нечего. И мне проблемы не нужны. — У меня с собой есть все документы! — восклицает студент и пара раз хлопает по сумке, как бы указывая, где у него лежат важные бумаги. — Если даже так не верите, то давайте зайдём вместе на территорию и найдём мистера Литтлфута, который мне нужен. Он точно всё подтвердит! «Чего…» Леон с выпученными от неописуемого изумления глазами останавливается. На него ветряным шквалом обрушивается неприятное потрясение… Это что? О чём говорит этот странный парень? Зачем ему нужен Литтлфут? — Повтори. И Честер тоже тормозит, радуется, видя реакцию учёного, в душе облегчённо выдыхает, поскольку, видимо, теперь ему будет оказана помощь. Хах! А стоило всего лишь назвать чью-то фамилию. И почему же этот ворчливый мужчина (который выглядел на сорок пять, а на деле это был точно такой же юноша, только вот двадцати семи лет) остановился? Это как так выходит… Литтлфут - важная шишка? Неужели? Так это джекпот. Ахахах! — Мистер Литтлфут, — торжественно жует чужое имя Честер. — Именно он мне нужен. — Зачем? — пораженно спрашивает Леон, всё ещё пытаясь понять… Прикол? Шутка какая-то? Каламбур? Анекдот? О чём говорит этот странный юноша? — А Вам какое дело-то, м? Спрашивайте у него, — продолжает важничать Честер. — Вы же мне не верите. Пусть он объяснит Вам всё, недалёкому, что вообще на АЭС происходит. Пришёл приказ - его необходимо выполнять. Вы же даже не знаете, о чём он. Одна халатность на лицо. — Я - Леон Литтлфут, малец. И я, честно, не знаю, о чём ты говоришь. И реакция младшего не заставляет себя долго ждать. Честер тоже выпучивает свои зелёные зенки, робея. Физики принимаются ошарашенно глядеть друг на друга и совсем не понимать происходящего. Всё выглядит как тупая дешёвая шутка. — Вы… Вы Леон Литтлфут? — Да. Это я… «Вот это хорошее начало рабочего дня… Мда». Внезапно на лице Честера вырисовывается кривая истерическая улыбка, а в рот попадает зловредная смешинка. Он отводит взгляд в сторону и потом… смеётся. Как-то нездорово регочет, хватаясь за волосы. Мысли бегают. В голове бедняги одна путаница. Стыдно и страшно. Хочется просто исчезнуть. — Извините… — через нервный смех лепечет Честер. — Я… Хах... Мне не хотелось Вас оскорблять. — Да, пфф... у тебя и не получилось это сделать, — отвечает ему Леон, всё ещё смущённый невероятной ситуацией. — В жизни всякое бывает. — Да, удивительное совпадение, боже правый… Между физиками образуется неловкая пауза. Леон молчит, более ничего не говорит, задумывается, а Честер продолжает маниакально смеяться, пытаясь уже как-то успокоиться. Один стресс. В глазах нового знакомого Литтлфут замечает тревогу и вьющийся ветер. Порывистый ритм нрава и воли. Точно такой же гуляет в душе самого Леона… И ещё до кучи людей на АЭС. Эта свободолюбивая стихия является рупором для огня, воды и земли, что разгоняет их энергию и силу. Без ветреных людей нигде обойтись нельзя. Они прекрасные наставники, да и… Это же буквально воздух. Кислород! Например, у Поко тоже поёт ветер в её серых, серебряных глазах. И так мелодично, что даже не подумаешь о деспотичном нраве омеги. Уже два года Леон работает с Поко в лаборатории внешнего радиационного контроля. И он точно может сказать, что коллега старше всех из их группы. Имеет небольшой стаж в виде шести лет беспрерывной деятельности на благо АЭС. Также Поко выше по званию коллег, руководит ими и серьёзно относится к работе. Любая проверка прибора, его измерительной составляющей и стандарта не обходится без инженерки. Вся отчётность других обязательно должна пройти через Поко и только потом дойти до Байрона. Сам же Леон, сравнивая работу в лаборатории и на станции, по собственным ощущениям, толком ничего и не делал на новом месте. Да, прихоти руководства. Выжимают всё из самых больных людей, которые могут более-менее функционировать, поскольку специалистов, особенно амбициозных и подающих надежды, очень мало. Да, совмещение должностей и всё такое, но максимум Литтлфута назначили старшим техником. У него есть учёная степень, но нет второго высшего образования для серьёзной деятельности в сфере метрологии. Всё. Леон, по его же мнению, даже не должен был участвовать в проекте «Сфера», этим занимались мастера своего дела, но его взяли за чистый ум и сообразительность. Леон просто забывает, что всё-таки важен для АЭС. У него было много наград за свои научные труды и благодарственных писем от государства за хорошую учёбу. Его можно назвать очень дельным и трудолюбивым человеком. Но Леон из-за онкологии уже никому был не нужен на самой станции. Два года назад с реакторными блоками пришлось попрощаться. А вот Сэнди не забывает о них. Основная деятельность на время приобрела мало важную окраску, но младшего альфу ждут на станции. И почему-то с приходом Сэнди Поко стала ненавидеть Литтлфута. Это было странно. Чужая злоба на Леона обрушилась слишком неожиданно. До этого коллеги работали в «гармонии»... Относительно, конечно. Поко иногда говорила гадости, когда настроение позволяло, но по большей части она относилась к Литтлфуту равнодушно. А сейчас всё с ног на голову поменялось. И всем было ясно почему - зависть заставляла омегу гнить. — А… Кхм, — наконец успокоившись, привлекает к себе внимание Честер. — Теперь-то я пройду на территорию АЭС? — Да. — Жесть… И Леон, поманив рукой за собой студента, снова медленно идёт к КПП. Двигается он проблемно. Походка шаткая, глаза слипаются, а сам учёный как-то отключается от окружения. Хочется спать, однако зайти на территорию научного центра уже нужно бы. Бесцельно топтаться около КПП - не дело совсем. И физики пересекают преграду в виде охранного пункта. Их тщательно проверяют, обыскивают, скептически смотрят на странного парнишку, которого впервые лицезреют, но Леон теперь-то ручается за него, потому парочку и пропускают. Наконец сердце гладит сладкая непринужденность, хотя... нужно решить проблему. Это очень важно. Леона же зачем-то искали, так ведь? Когда они заходят на закрытый участок, у Честера захватывает дух, а зелёные уже блестящие глаза, полные детского восторга, разбегаются. Появляются резкие, но открытые миру телодвижения, грудь стесняется - струнка души вздрагивает от блаженного трепета. Несмотря на обычно пугающую людей, привыкшим к туннелям, свободу, Честер искренне радуется. Чувства бьют через край. Он не может налюбоваться массивными, серыми и строгими зданиями впереди. — Вот это счастье, — добродушно ухмыляется разбитый Леон. Его умиляет реакция юнца. — Совсем-совсем впервые здесь? Физики мерно идут от КПП до лаборатории. Шагают по холодному бетону, шествуя по закрытой территории. Точнее… Честер готов оббежать здесь всё, изучить научный центр с невероятно детским восхищением. — Да! — воодушевленно восклицает он. — Так круто. Мне не верится, что через года четыре я буду тут работать. — Хах, все мы через это проходили. — Неужели? Вы тоже? «Точно. Он же даже не догадывается, что мне двадцать семь». — Я был из бедной семьи, потому институт заплатил за меня. — А где Вы учились? — На поверхности когда-то стоял НИЯУ. Я его выпускник, — уже бездумно лжёт Леон. — А сейчас… вроде как АЯФиТ за всех нынешних будущий ядерщиков платит вне зависимости от бюджета семьи? — А я не платке, — гордо отвечает Честер. — Да? — Ага. — Понятно. — А сколько Вы тут работаете? — Малец, давай мы сперва решим проблему, а после поболтаем, хорошо? — вопросом на вопрос откликается Леон. — Ещё раз, но подробнее, скажи, зачем приехал и зачем искал меня. — Вы серьёзно ничего не знаете? — внезапно просачивается нотка печали в голосе Честера. — Это меня даже как-то разочаровывает… Совсем недавно министерство просвещение решило, можно сказать, провести «акцию» с целью освятить силу ядерной физики и влияние радиации людям, что не застали войну или были совсем крохами во время третьей мировой, а это, как Вы уже понимаете, преимущественно дети, потому от академии ядерной физики и технологий и от АЭС в школы отправили несколько групп студентов, что будут всем этим заниматься… Вести открытые уроки. «Обогащать молодежь». Но у нас есть ещё и инженеры от станции! Это Вы! — Я один? — По идеи нет… Вообще, нам сказали, что от станции куча народу участвует, но что-то за всю неделю не было ни одной «просветительской» группы с инженером… А нет. Была одна, но… Очень всё это странно, как по мне. «Ага. Всё ясно. АЭС и лаборатории эти открытые уроки нахрен не сдались». — Я понял. Что нужно от меня? — В группах по три человека. И, в общем… Мне сказали только про Вас. Третьего участника нашей группы я не знаю, но он тоже должен быть отсюда. — Мгм… А ты не знаешь, кто ответственный за это мероприятия у нас? — Мне сказали, если что вдруг обращаться к мистеру Пестису и к мисс… — Стоп. Можешь не продолжать, — грубо перебивает Литтлфут. — Теперь у нас есть чёткая цель. Надо найти Байрона, а для этого необходимо добраться до лаборатории. — О. хорошо, — без возражений соглашается студент. — Тогда пошлите туда. — Мы туда и идём. — А… Ой. Они оба замолкают. Между ядерщиками возникает пустая тишина, заседающая в их ушах шумом ближайшего предприятия атомной промышленности. Они шествуют до лаборатории в полном молчании, однако Честер то и дело открывает рот, чтобы что-нибудь спросить, а затем глупо закрывает его, стесняясь смолвить хоть словечко. В какой-то момент Леон это замечает и интересуется: — Чего тебе? — Мне так повезло, на самом деле, — восторженно говорит Честер. — Я рад, что поеду с людьми со станции, а не со своими одногруппниками. — Это ещё почему? Тебя так манит эта АЭС? — Ну... В точку! Я, честное слово, до сих пор поверить не могу во всё происходящее. Мне очень-очень нравится физика… Мой опекун привил мне любовь к этой науке. Очень хочется достичь успеха. Чёрт возьми, я с самого детства мечтал быть учёным, и, надеюсь, в итоге стану им! — Вот это да. Напоминаешь меня несколько лет назад. — Серьёзно?! — Ага, — разбито ухмыляется Литтлфут. — И я имею даже учёную степень, но не ту, что хотел когда-то. — Вау! А почему «не ту», не поделитесь? — Да вот же… Искал себя, учился, закончил аспирантуру, а дальше появилась семья, до докторантуры сразу стало нет дела, потом грянула война, после неё желания что-либо делать пропало. Остался один. К тому же ты сам видишь, в каком я состоянии. Здоровье моё не потянет ещё годочки писанины и научных трудов. Честер мелко приоткрывает рот. Он по-детски проникается этой сухой, но трагичной истории. — Наверное, эта жизнь была крайне насыщенной… Ну, если учесть, КАК Вы выглядите. — О-хо-хо, моя внешняя оболочка лишь клетка для души. И она явно не показатель чего-то хорошего, малец. — А мне так не кажется. Ваше тело подарило Вам небездушный ум. Это многого стоит сейчас. Пустое хмыканье. Леон не отвечает на данное заявление. Ничего не чувствует. Он задумчиво молчит, а Честер в свою очередь продолжает: — Люди когда-то же хотели создать средство, что, употребив его, человек становится одарённым в той или иной степени? Почему же не получилось? Да потому что кропотливый труд учёных не заменит какой-то супер-дупер препарат. «Ты в этом уверен? Людям власти плевать на обычных граждан, что убивают свои лучшие года в каторге. Государству нужны и важны специалисты, которые будут бездумно исполнять приказ. Как знания будут достигаться - неважно». — Да же те же эксперименты и испытания нейросети. Она делает свою работу великолепно, но делает ли с душой и с истинным пониманием того, что ей задала программа? Сейчас многое заменено нейросетью... — Да. Но во время войны люди отказались их полноценно развивать, поскольку нейросети уже походили на отдельный искусственный интеллект, форму жизни, — откликается Леон. — Совсем скоро и они бы начали создавать себя сами, а людям это было не по нраву - получается, умные роботы заменили бы человека. Стали новым оружием, а, может быть, третьим конфликтующим лицом в войне. Было страшно. Никто этого не хотел. Мы, как минимум, точно. Что там с улетевшими я не знаю. Только сейчас более-менее вернулась открытость робототехники. Возможно, роботы у Востока всё-таки заменили людей, вспоминая их технологии. — Ох… Но мы же тоже используем роботов. Что в этом плохого? — Абсолютно всё. Многим людям слишком рано знать, что на самом деле из себя представляет робототехника. Не все готовы созидать во благо. — Оу… Одна моя знакомая бы не согласилась с Вами, но ладно. — Мгм. Честер опечаленно замолкает, отводя взор в сторону. Как-то резко просыпается некомфортность. Он не согласен с радикальным взглядом Леона, но перечить не желает. Честер верит в совсем иное восприятие дел, поскольку знает, невзирая на все ужасы и лицемерие науки, с которыми мальчишке пришлось столкнуться в юном возрасте, что мир не так безнадёжен. Нет ничего абсолютно чёрного или белого... — Кстати, в научном центре ты успеешь ещё разочароваться.***
Чистый лабораторный свет резко бьёт в больные голубые глаза, ослепительной стрелой проникая в мозг. Уже в белом рабочем халате Леон жмуриться, стоит совсем чуть-чуть пройти в стерильное помещение, останавливается у входа, а за ним хвостиком скромно следует Честер. Проникновенные глаза. Они пугают, как и совсем незнакомое место с новыми людьми. Честеру неловко, учитывая, что три пары беспокойных омутов быстро и почему-то слишком пристально приковывают собственный интерес к зашедшим. — Доброе утро, — хрипит Леон, лениво потирая глаза. — Байрон не заходил? Здесь как всегда ничего не меняется. Всё то же научное оборудование, все те же бумаги, люди, лица, только вот… Поко словно умерла. Она почти всегда пытается быть затычкой в любой бочке, всегда за любое движение лишь бы показать себя, но… Эм. Сейчас заносчивая омега лежит на столе спиной ко всем и игнорирует шум. Вообще не двигается. Это очень странно. — Доброе утро, милашка… — первая нерешительно подаёт голос Эмз. — Выглядишь сегодня как-то… Ужасно? Всё хорошо? И… Кто это с тобой? — Всё хорошо. А это… Честер! Ему было холодно, и я впустил бездомную бедолагу сюда погреться. Никто не против? — Эй! Что за бред? Я вообще-то… Однако Леон с наигранно шутливой улыбкой отмахивается от растерянного студента и доброжелательной коллеги, но вот Сэнди не проведёшь. Он читает Литтлфута как открытую книгу и всё понимает: другу до сих пор плохо. — Леон. Они сразу же встречаются такими разными взглядами. Леон видит, как мерно покачивается взад и вперёд синие море звёзд. Оно живёт. Шуршит волнами в жёлтых глазах. В них Леон также лицезреет и страх... Много буйных волнений, которые ветер сильнее раздувает, отчего морских пенных облаков переживаний становится больше. Сэнди встаёт с места и плавно двигается к близкому, в итоге касаясь плеч Литтлфута. Он отводит друга в сторону от всех. И чужое действие сразу вызывает у Честера недоумение. Он остаётся с Эмз, Амбер и спящей Поко наедине, неуверенно топчась около входа. Неловкая ситуация. — Что такое, Сэнди? — тихо спрашивает Леон, переходя на шёпот. — Ты опоздал на час, — встревоженно отмечает Пейдж. — Всё нормально. Я живой, хех. — Леон. Ты. Опоздал. На. Час. — Но теперь я тут. Пожалуйста, не нужно за меня волноваться. Я не маленький реб… — В том-то и дело, что ты ведёшь себя как маленький ребёнок, — с упрёком перебивает Сэнди, дёргаясь. Он сейчас никак не может справиться с яркими противоречивыми чувствами в себе. — Беа звонила мне сегодня утром, говорила о твоём состоянии и желании уйти на работу или, видимо, умереть. Какого чёрта? Леон перестаёт сопротивляться, устало хмыкая. Он понимает, что Пейдж переживает, но не до конца. Литтлфуту самому всё это не нравится, на сердце как будто ожог, а в груди до сих пор зудит комом неприятная мелкая щекотка. Чувство вины поселяется в его теле. Стыдно перед Сэнди, однако свои желания для Леона всё равно чуть выше. — Тебе нужно было остаться дома. — Нет, я не хотел, — уже более безэмоционально откликается молодой учёный. — У Беа течка. И, хоть она и пьёт эти проклятые блокаторы, мне не хочется сейчас с ней пересекаться. — Серьёзно?! Ты буквально ночью задыхался, Леон! Неожиданно Литтлфут ощущает, как его белый халат отчаянно сжимают чужие руки со шрамами. Сэнди уже не скрывает своего внутреннего ужаса, разрывающего нежную плоть души на части. Это невозможно терпеть. Он очень сильно беспокоиться о брате. Очень много мрачных и пугающих мыслей в голове. Пейдж готов простоять на коленях всё своё жалкое существование перед Богом, чтобы Леон не умирал и продолжал жить... творить. — Лучше уж течка, чем..! — Ну тише… Тише, — всё ещё шёпотом просит Литтлфут. Хладное спокойствие сменяется родственной мягкостью и трепетом. — Сейчас мне легче, правда... И совсем не хочется, чтобы ты почем зря волновался. — Я переживаю, потому что… ты бестолочь! Тебе жить надоело?! Укоров страха в душе рождается всё больше. Они безжалостно подминают под себя бедолагу Леона, а Честер, смотрящий на разборки, сильнее теснится на месте, в незнакомой неуютной обстановке. Но тем не менее превратиться в невидимку у него не получается. Студента настигает любопытство Эмз. — Привет, милашка. Я Эмз, — щебечет бета, мило, но фальшиво… улыбаясь. — Что ты на самом деле тут делаешь? — Я… А что происходит, простите? — вопросом на вопрос неуверенно отзывается Честер и кидает на старшую изучающий взор. — Леон пришёл в плохом состоянии на работу, — внешне невозмутимо отрезает Амбер, скрещивая руки. — И это взбудоражило всех. — Да, моя немногословная коллега права, — хихикает Эмз и старается игнорировать альф на фоне. — Леон очень славный и добрый человек. Он - наш хороший друг, а его плохое здоровье беспокоит нас. Сегодня Леон поступил очень безрассудно. Прийти на работу после тяжёлой ночи в его случае - поступок глупой дурашки. — Оу… — торопеет Честер, внимательно созерцая, как Сэнди отчитывает близкого человека, который резко усмиряет Пейджа, внезапно обняв ругающегося. — Понятно… — А теперь твоя очередь! — весело восклицает Эмз. — Отвечай, милашка, хи-хи. — А… Ээ… Ну… Я Честер. Студент АЯФиТа. — Аа. На практику? — Нет. Я как бы… Ну… Я там… Ой, тут точнее… Короче, я приехал сюда, чтобы найти людей и отправиться с ними в лицей и... Кхм. Вот такое вот у меня задание… Да. Эмз мелко удивляется: изумлённо разевает рот, перекрывая его рукой, и вскидывает аккуратно подрисованные брови. В голове один пазл складывается с другими, и, наконец, вся картина становится понятна. — Вот это да… Значит ты с Леоном и Поко будешь присутствовать на этих «открытых уроках», верно? — Поко? — переспрашивает Честер. — Подождите, Вы знаете, кто должен поехать с нами третьим? И Вы знаете про открытые уроки? — Только сегодня утром лично нам объявили об этом мероприятии. Данный ответ вынуждает студента застыть, но затем ошарашенно разинуть рот. Это… Подождите. Кое-что не состыковывается. — Что? Так поздно? — с выпученными от ошеломления глазами задаёт вопросы Честер. — Серьёзно сегодня?! — Да, — строго говорит Амбер. — Сегодня. — А что? — Да мы уже целую неделю катаемся в школы! Как так?! — Пф, это абсолютно нормально, милый, — беззаботно роняет Эмз. — Знаешь, научном центру плевать на такие мероприятия. Они глупы, по мнению многих на АЭС, в том числе и руководства, да и дела у нас важные, заниматься ненужной работой - тратить впустую драгоценное время. Потому обычно данные вещи достаются студентам-физикам. Однако, как мы поняли, в этот раз отвертеться не получилось. Честер замирает. Какое-то нарастающее разочарование больно прорывается в сердце студента. Ожидание вдребезги разбивается об реальность, но надежда всегда умирает последней, верно? Может, всё не так плохо? Или, к чёрту, нужно было ехать с одногруппниками…? На самом деле Честеру всё равно, но что-то подсказывает, что сегодня он попадёт в крайне… как минимум непривычный коллектив. Наверное, лучше стоило отправиться со знакомыми сверстниками, чем глупо пытать удачу, но это не по их плану. Честеру придётся стерпеть ради сорок первой и вторых. Ничего такого. Проводить уроки со… старым Леоном, выглядевшим как мертвец, и Поко, которую пока мальчишке не удалось в полной мере лицезреть? Ну с Литтлфутом, возможно, будет интересно, однако почему-то старший не очень доброжелателен. Или Честеру и это кажется? — Чего ты застыл? Не беспокойся. Всё будет нормально, Леон уж точно не даст тебя в обиду, солнце. — Леон? Обнадёжили… «Я уже хочу домой». — ¿Eh? — вдруг сонно мямлит кто-то со стороны, привлекая внимание Честера и девушек. — Почему... нужно шуметь? Бесхребетные люди. На столе белый халат начинает шевелиться, а затем из-под него показывается человек. Он выпрямляется на месте, и Честеру в сознание сразу врезаются серые холодные глаза, припухшие словно от слёз или пересыпа, проснувшейся девушки, которая через плечо косо смотрит на всех присутствующих. Её злобный взгляд напрягает студента, в отличие от остальных. Они продолжают сохранять спокойствие и даже какое-то безразличие. — Ой, проснулся, — недовольно отзывается Эмз, закатывая глаза. — С добрым утром, называется. — А это… — Вы можете, блять, заткнуться?! — разозлённо рявкает Поко, обращаясь к альфам. Конечно, стоит Леону и Сэнди услышать чужое яростное негодование, как они мигом разрывают объятия и замолкают. Хотя стихают не только близкие друзья, но и прочая часть команды, страдалец Честер. Из-за этого в лабораторном помещении и вправду воцаряется тишина. Только вот совсем ненадолго. — Манерам никого не учили, а? — Кто бы сейчас это говорил! — важно отмечает Эмз, явно сегодня желая довести коллегу до белого каления. — От тебя так манерами и прёт. Поко, на удивление, колко не откликается ненавистной знакомой. Ни одного оскорбления в ответ, вот это да! А знаете почему? Сейчас настроения совершенно нет. Поко и так уже наслушалась про себя плохую и неправильную, так что пусть Эмз прибережёт свои остальные мысли на потом. Сегодня силы поддерживать серьёзные или конфликтные разговоры закончились. «Серьёзно? Не в этот раз, Поко? Что случилось?» — Хей… Ребят, давайте всеми уже успокоимся, — предлагает измученный и порядком эмоционально выжитый Леон. — Надеюсь, Эмз и Поко не будут ссориться, а мы с Сэнди тоже смолкнем. Как-то и вправду многовато шума на несколько квадратных метров, не находите? Мы вообще-то на работе. Отношения можно выяснить и за стенами лаборатории. Сэнди обиженно задирает голову, но всё-таки выдыхает гнев. Злится на Леона не хочется, однако… Он..! Кто так делает? — Я молчу, если Поко молчит, — произносит Эмз. — Ладно уж, так и быть, — следом за ней говорит Сэнди. — Некоторых и вправду уже ждёт работа. — Вот-вот. А теперь, пожалуй, мне нужен Байрон, чтобы узнать что нам конкретно делать, куда ехать и кто третий человек в наш… — Зачем? — встревает обеспокоенный всем происходящим Честер. — У меня всё есть. Я знаю, что делать, вдобавок Ваша коллега сказала, кто третий к нам в группу. — И кто же? — со скептицизмом спрашивает Леон студента. — Поко. «Ууу… Всё понятно. Денёк будет не самым лёгким». — А ты вообще кто такой, чтобы имя моё называть? — сразу же активизируется Поко, враждебно зыркая на сполна зашуганного Честера. — А что нужно получать разрешение, чтобы озвучивать твоё имя, Поко? — тут же на защиту мальчишки встаёт Эмз. — Нашелся мне тут король. — Леон, давай отойдём, — внезапно просит Пейдж, смотря на омегу. — Что опять-то, Сэнди? — Какой-то цирк, — вдруг равнодушно выносит вердикт Амбер. — Когда же это прекратится, не пойму. «Да… Солидарен с тобой, Амбер». Сэнди суетливо пробегается жёлтыми глазами по всем, но потом, уже немедля, резко берёт Леона за руку и уводит его в другой угол лабораторного помещения под пытливыми взорами коллег. Напряжённая тишина безжалостно терзает уши, однако это совсем скоро видоизменяется: Эмз и Поко всё-таки начинают ссориться. Безразличная ко всему Амбер и перепуганный Честер же остаются одни между двух желчно озлобленных огней. — Тут такое дело, — мнётся Пейдж, поглядывая на агрессивно возбужденных знакомых. — Прости меня. Леон дезориентируется, внимая извинения от друга. После всех нотаций услышать такое - очень неожиданно. А главное ко всему прочему... ничего неясно. Это… странно? Что за утро такое сумбурное... — Чего? За что это? — Я хотел поехать проводить открытые уроки, чтобы избавить тебя от груза работы сегодня. Мне не хотелось, зная в каком ты состоянии, делать только хуже, но… Поко как-то… Видимо, наперекор мне вызвался составить тебе компанию. — И за это ты извиняешься? — Ну… Да. — Боже ты… Сэнди, ты всегда берёшь на себя половину моей работы. Отдохни хоть этот денёк от бумажной волокиты, которой должен заниматься я. — Но я… Я так не мо… — А ты смоги, дорогуша, — перебивая, с какой-то добродушной и тёплой насмешкой отзывается Леон. — Ты и вправду очень много чего делаешь для неопытного молодого физика, Сэнди. Все ценят это, включая руководство, что дало тебе возможность поработать над «Сферой», но пора отдохнуть. Пожалуйста. После ласковости Леона и его чуткости Сэнди теряется. Он ничего отвечает, опечалено отводит взгляд в сторону, задумываясь. Очень хочется что-то сказать, возразить, всё-таки поехать с другом и помочь близкому, однако перед самим Леоном Пейдж бессилен. Ему ничего не остаётся сделать, кроме как устало вздохнуть. — Хорошо, но Поко сегодня не в настроении. — Эта женщина никогда не бывает в настроении. Я-то точно это знаю. — Говоришь так, будто вы замужняя парочка какая-то… — Что?! Нет конечно! — мигом меняясь, взбудораженно выдаёт Леон. — Я просто работаю с ней дольше, чем ты, поэтому хоть поверхностно, но хорошо знаю Поко. К тому же… Моё сердце вечно будет принадлежать только тебе, Сэнди. До самой смерти. — Ха-ха, конечно, — несерьёзно соглашается Сэнди, прекрасно понимая, что Литтлфут снова «шутит». Все признания в любви от брата Пейдж воспринимает только так. Просто не верит. Даже когда старший признавался со всей серьёзностью младшему, Сэнди наивно считал это неудачными анекдотами, поэтому… — Снова ты со своими глупыми каламбурами, Леон. Хватит. Не смешно давно уж. «Ещё с какими, Сэнди. Ещё с какими каламбурами… Целый сборник анекдотов ношу с собой, знаешь!» — Ну ладно. Теперь-то мы решили вопрос? — Думаю... Да. Друзья затихают, колеблются на месте. Нечего больше говорить и пора бы возвращаться к остальным, успокаивать Эмз и приступать к работе, но что-то мешает. Друзья продолжают стоять и чего-то будто бы ожидать. Как минимум Сэнди точно хочет сказать или сделать. Леон это ощущает. — Всё в порядке? Сэнди не откликается на заданный вопрос, а просто подаётся вперёд и обнимает Литтлфута. Внезапно, но до жути приятно. Теперь уж такому резкому повороту событий изумляется Леон, однако быстро отвечает на чужой теплый жест, блаженно утыкаясь в шею близкого и внимая его запах. Мокрый песок. Своеобразный грубый аромат, напоминающий о солнечных пляжах около мраморных синих морей на поверхности, Эдгару нравится, как и Литтлфуту тоже. Вследствие чего альфы обнимаются долго. Леон не хочет отпускать Сэнди. Боится потерять. Да и они оба в этих объятиях желают поскорее прийти к внутренней гармонии, успокоиться и затем, наконец, заняться работой с порядком в голове. Разве неженье друг с другом сейчас с этим не поможет? — Удачи тебе, Леон, — ласково мурлычет Пейдж, всё-таки отрываясь от Литтлфута. Он заглядывает старшему в больные, неестественные глаза и видит там одну сплошную печаль. — И тебе тоже удачи… Сэнди, — говорит Леон, отвечая на чужой тёплый взгляд, и поправляет очки. В сердце возникает страстное желание остаться в этом моменте навсегда. Не прощаться. Не уходить. Не умирать… Не бросать Сэнди на произвол судьбы.***
Поко, Честер и Леон, благополучно пройдя КПП, в полной тишине уже медленно спускались по лестнице страшной, недоделанной и мрачной станции метро. Они размеренно шли к перрону, плавно погружались в самую бездну по ступенькам, слушали грубый стук каблуков. Между физиками витало что-то напряжённое, однако старшие продолжали молчать, а младший боялся даже пискнуть или чихнуть в их присутствии. С Поко и Леоном было крайне некомфортно находиться. Что-то от них отталкивало… особенно от заносчивой женщины с острым языком. Честера смутила внешняя оболочка данной особы… Он ещё в лаборатории подметил, что голос у неё был крайне странный: высокий, женский, но что-то в всё же неестественное проскальзывало. Чужое воркование казалось чем-то нарочито напускным. Так ещё коллеги в лаборатории подливали масло в огонь, что обращались к Поко в мужском роде… кроме, конечно, Леона почему-то. Это сильно сбивало с толку Честера. Он пытался выстроить образ у себя в голове, однако не выходило, оттого и возникал один довольно бестактный вопрос: Какого пола Поко? Сама бета говорила о себе в женском роде. Однако разве это показатель принадлежности к какому-то определённому полу или гендеру? У Честера есть небинарный дорогой человек, к которому он обращается на «она». Но... К чёрту! Сейчас не об этом. Неуместные думы заставляют теряться. Картина действительности не складывалась со словами других, мальчишка заострил внимание на внешности Поко. В наблюдении точно есть решение появившегося в голове вопроса. Честер принимается даже в какой-то степени уж слишком… неделикатно и прямолинейно рассматривать женщину. И он огибает откровенным взором не её серые глаза или душу, знаете. Но, вы не подумайте... это всё ради научного интереса! Какого? Неважно! Поко и Леон сдали свою рабочую форму перед выходом с территории, потому лабораторного халата на них теперь не было. Соблюдались строгая дисциплина, правила личной гигиены и не только. Это всё являлось обязательной процедурой на АЭС и в предприятиях около неё, так что забрать вещи и выйти с ними за территорию научного центра просто не было возможно. За вынос чего-то с важного и сильно охраняемого объекта, обеспечивающего всей стране электричество и свет, без которых ничего остальное работать не станет, могли уголовно наказать. А под землёй, понимаете, жизнь текла другая: тебе либо дадут огромный срок и заставят пахать в зоне отчуждения до стёртости в хлам конечностей, что потом не восстановит не один врач, либо проведут смертную казнь. Без сожаления. В аду. На Поко, например, сейчас был её тёмный полосатый кардиган, в котором она и пришла на работу, и… у неё была маленькая грудь. Нулевой размер, как показалось Честеру. Это смутило, однако широкие бёдра, что прятали чёрные брюки, и несильно, но зауженная талия, что подчеркивала белая блузка как раз таки приталенного кроя, развеяли все сомнения студента. Они притягивали мальчишку, манили. И… что-то в этих частях тела очерчивалось такое, что не передать словами… Ай-яй-яй, Честер! Как не стыдно тебе? С какой целью ты вообще рассматриваешь Поко именно так? — Стоп, — бросает она, стоит группе физиков спуститься к перрону. — Нам точно на метро? Мы можем в ожидании рейса просидеть сколько угодно. Рабочий день раньше закончится, чем этот чёртов состав придёт. — Нуу… Можно пройти пешком пары десятков километров, если хочешь, — отзывается Леон. — Кстати, очень полезно. — Боже. Нет. Идти пешком с АЭС до Сафекиата это самоубийство. — Но кто-то же ходит… Возможно. — Ага, — искажает своё милое личико в презрении Поко и раздражённо стукает красным каблуком. — Покажи мне этих людей! Они, наверное, как ты. Без рук и полудохлые! «Неужели тебе так неприятно со мной общаться?» — Когда же ты уже помрёшь? — Эм… Везде есть трасса и пешие пути. Если тут есть пешие туннели, то значит есть и выход к трассе? — неуверенно предполагает Честер, пропуская чёрный вопрос Леону от Поко. — Ну… Вообще, по идеи, я думал нам предоставят какой-то транспорт… — А у кого-то разве не было машины? — кидая на коллегу насмешливый взор, интересуется Леон. — No, не было. — Да ладно тебе. Прокатишь на… — Я сказала «нет», — перехватывает Поко. — Закатай губу обратно. — Эм… Мисс или Миссис..? — Мисс Бельтран Оливарес. Ну... или señorita Beltrán de Olivares. Стоит Поко произнести собственную двойную фамилию нездешней нации, как Честер удивлённо вскидывает брови, нелепо «разувая глаза». Не было ни единой мысли, что мисс - иностранка, которая во время войны перебежала из одного государства в другое. Вообще, много кто так делал. Просто Честер не мог подумать, что Поко… женщина - романской расы ? Она совсем не похожа на типичную испанку или итальянку. Светлая, глаза ясные. Скорее латинка со смешанными испанскими корнями, что и является правдой. Чтоо? Как Поко вообще тут оказалась? — Ну… Или мисс Оливарес, если у тебя нет даже пары классов образования, — важничает омега и высокомерно смотрит на Честера. — Эм… Хорошо… Мисс Оливарес, а что предложите Вы? Нам придётся ждать состав минимум ещё час, поскольку другого транспорта попросту нет, верно? — Я не повезу вас. Хватит! — Ну пожалуйста… — Поко, подумай логически, — атакует Леон. — Ты каждый раз приезжаешь на работу на машине. Раз. Машина точно стоит на верхней парковке, потому что нижняя служебная. Два. Нам всё равно возвращаться на АЭС, а если мы воспользуемся метро, как одним из общественных транспортов до того же Витмоса, то наш рабочий день затянется на два-три часа. Мне кажется, ты сама хочешь вернуться домой по быстрее. Три. Поко заметно смущается, приоткрыв рот в изумлении, потому что… Леон, чёрт его бери, прав! На машине, в принципе, будет намного легче передвигаться по городу. Школ в столице немного, однако всё же. Из-за глупой неприязни Поко к некоторым личностям, а точнее ко всем на этой жалкой планете, не хочется пользоваться данным удобством, поскольку обязательно нужно будет дать воспользоваться им ещё и этим «неприятелям». — Вы глухие, и мне ещё раз повторить?! — с внезапной злобой вскрикивает она, пряча растерянное отчаяние за маской возмущения. Поко уже чует поражение, хотя, казалось бы, Леон всего-навсего вынес элементарные факты на всеобщее обозрение. Это и бесит, и пугает одновременно. — Я не повезу вас! Обстановка мигом накаляется. Честер делает шаг назад, тушуется, как бы прячется за Литтлфутом. Сам же Леон сильнее серьёзничает, мрачнеет, взирая на неуравновешенную коллегу, которая от этого пуще вскипает. Какая-то… не очень позитивная ситуация. Зашуганный подросток, хилый молодой человек и на грани срыва женщина - все трое должны складно работать вместе и объяснять что-то детям? Как-то ну… «Ладно. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому…» — Окей, — бесстрастно отзывается Леон. — Твоя машина, твоё слово… только успокойся, пожалуйста. — Ты ещё мне будешь что-то приказывать, утырок?! — подаётся вперёд Поко и нагибается. Делает она это, чтобы «опуститься» на один уровень с Литтлфутом, снизойти до смертного. Всё-таки ростом Поко была выше Леона, но не выше Честера. — Я слышать тебя не хочу, уеб… Вдруг Литтлфут совершает неожиданный для всех юркий выпад: он, своей одной рукой, хватается за блузку коллеги и тянет её на себя. Поко опешивает от такого поворота, выпадает из действительности. Проходит жалкое мгновение, и сердце, уже неукротимо стучащие в груди, трепыхается, а после немеет. Тело словно обдувает морозный ветер. Леон чужой реакцией ступора хладнокровно пользуется. Его рука отлипает от блузы и устремляется в карманы брюк. Литтлфут нетактично и беспорядочно ищет ключи. Возится, действует чётко и быстро, без задней мысли… И в итоге Леон находит, что искал. Ключи от машины победно оказываются у него в руке, и Литтлфут спокойно отстраняется от ошеломлённой Поко, поворачиваясь к Честеру. — Я поведу, — объявляет он. — Надеюсь, никто не против. А затем Леон начинает удаляться, маняще махает рукой в сторону нижней парковки, в которую можно попасть через туннель, находящихся как раз таки в метро, и Честер, неловко хлопая глазами, всё же устремляется за старшим. Неимоверно дискомфортно. Хочется спрятаться, но план есть план. — Ты..! — придя в себя, разъярённо вопит Поко. — Да что ты себе позволяешь?! Украл машину! Вор! Я напишу на тебя заявление! Ты будешь, сука, выплачивать мне большую сумму денег до конца своих дней! Хотя. Нет… Не то… Я сделаю так, что тебя посадят, сволочь! Ты сгниешь в чёртовой зоне отчуждения! — Валяяяй, — абсолютно беззаботно роняет Леон коллеге, без каких-либо волнений продолжая путь к туннелю вместе с студентом и крутя на пальце чужие ключи. — Мне всё равно осталось максимум года два. Да и к тому же... ты разве сама эту машину не отсудила у бывшего мужа? Она точно твоя? — Конченный ублюдок! — Ага, ага. От самого прекрасного человека слышу. Поко, наконец, активизируется. Машину-то действительно, хоть и на словах, угоняют. Одурманивающий разум гнев, колющий кожу ужас, даже какая-то жгучая обида… Всё смешивается в голове, расцветает в сердце в виде сорной травы. В серых глазах буйный ветер превращается в убийственный смерч. Поко догоняет недалеко ушедших, стучит каблуками по платформе ожидания. Леоном тут же ощущается обжигающая щёку пощёчина и больно выпивающиеся мелкие ногти в кожу. Поко грубо хватает Литтлфута за руку, неприятно дёргает, словно желает порвать альфе какую-нибудь связку, и властно, с лёгкостью забирает свою вещь: ключи от машины возвращаются к хозяйке. — Прекратите! — с ярой паникой восклицает Честер. — Пожалуйста, мы так никогда не начнём этот рабочий день! Вот как? Понятно! Злая Поко бездумно разевает рот, чтобы в который раз с напыщенностью кинуть какие-то обидные оскорбления и заткнуть этого малолетнего «сопляка», но... — Вы понимаете до чего дошли? — не даёт старшей вставить и слово Честер. Он крайне возбуждён из-за происходящего. — Пренебрегаете личным пространством, что один, что вторая! Это разве нормально? Применять насилие друг к другу? — Он это заслу… — Никто не заслуживает такого свинского обращения ни Вы, ни мистер Литтлфут! Это же бесчеловечно! Разве не за мир во всём мире вы боролись на поверхности во время третьей мировой? Щелчок. Упоминание войны вынуждает Поко как-то осечься, ослабить хватку. Леон в свою очередь иронично усмехается. — Хах… Воевать за мир во всём мире. Абсурдно звучит. — Я не шучу! Это всё серьёзно! Мистер Литтлфут, разве Вы не были солдатом на фронте? Разве Вы не видели весь ужас войны? — Он являлся обычным подростком, когда всё началось, — грозно докладывает Поко, грубо отпуская Леона. — Делать ему на фронте было нечего. — Что..? Но как… — То, что Леон выглядит старше меня, не значит, что так и есть, — с пламенным признанием продолжает Поко. — Ебаный лжец! И на гневное восклицание не следует отклик от студента. Леон смиренно молчит, пусто отводит взгляд в сторону, а оробелый Честер округляет глаза, недоверчиво смотря на Поко. Вдруг все чужие слова превращаются в гадкую ложь. «Фурия». — Он «обманул» целый народ! Целый! — Не может быть… — А вот может! Может! Обманывал правдой и даже не краснел! — бушует Поко и совсем неожиданно для Леона выдаёт что-то… странно непостижимое. — Твой дражайший «señor» Литтлфут рассказывал секретную, хоть и базовую для научного центра, информацию, о которой знают практически все ядерщики, но знать это обычному населению не надо! Они просто сойдут с ума. — О чём Вы… — О чём я?! А ты серьёзно, учась в АЯФиТе, считаешь, что АЭС реально выстроили за каких-то три жалких года? Это каким мастером нужно быть, чтобы энергоблоки так быстро обустроить! И ещё в таких чудовищных военных условиях! Под землёй! — Поко, замолчи. Честеру рано ещё знать об этом. Однако Поко пропускает мимо ушей замечание Леона, который, видимо, желает сохранить государственную тайну. Да, многие наивно верят в красивые сказочные речь правительства про супер крутые строительные технологии, которое вмиг строит целые города, но ведать простому народу об истине действительно не нужно. Это очень сильно навредит стране. Даже многие военные не знают всей той «базовой» правды, что давно известна физикам. Люди они, как минимум, неглупые. К тому же если чисто логически подумать и поставить под сомнения слова властей… — Станция - сложное предприятие. Её физически нельзя было так быстро выстроить! Особенно под землёй! Пяти лет мало! Пяти! Так ещё для этого даже ПАРЫ десятиметровых горнопроходческих роботов не хватит! Такого количества тоже мало. А вы хоть знаете, какие эти железяки дорогие?! «Боже, ты хоть на минуту можешь успокоиться?» — Поко говорит чушь, Честер, — внезапно всё же переключает на себя внимание студента равнодушный Леон. — Как минимум всё не так плохо. Слух бьёт яростный и противный стук каблука. Оливарес возмущённо фыркает, важно скрещивает руки на груди, однако, на удивление, смолкает. Наконец-то и сама её чёрная злоба умеряет пыл. Конечно, желание ударить кого-нибудь осталось, куда без этого, но работа важнее. Поко тоже прекрасно понимает, что дальше Честеру и вправду не стоит знать все подробности дел АЭС. Рановато. — А куда, вот... Отправляются отходы? — Что? Не знаю, честно. У научного центра, разумеется, есть свои служебные секреты. Какие-то нам доступны, какие-то нет, — уже более оживлённо говорит Леон, попросту пытаясь успокоить испуганного ситуацией Честера, а так из-за недавних едких визгов Поко… Литтлфут не горит желанием что-то чувствовать. — Тайны есть везде. Как и у любых других профессий. Они находятся в общем доступе у нас, но за пределы работы данную информацию выносить нельзя. Младший мнётся. У него в душе воет нравственная буря из самых разных противоречивых чувств. Леон звучит убедительно, но Честер не может поверить ему. До этого яркие гневливые слова Поко действует на юный разум. В целом, доверия к Оливарес и Литтлфуту теперь вообще нет. Хотя старшие и не пытались выстроить с Честером какой-никакой дружеский контакт. — Разве у тех же строителей и шахтёров нет служебных секретов, а? Как они, вот, хоть и с помощью роботов, но так быстро выстроили нам все удобства? — уравновешенно вопрошает Леон. — А я скажу тебе: это обычное профессиональное мастерство, упорный труд и сила науки. Однако Честер физически замыкается, обнимает сам себя, а на его лице вырисовывается кривая усмешка. Нервозный смех жаждет вырваться наружу. Интересно. Почему Честер так удивлён и чувствителен, если сам знает, куда деваются отходы с АЭС, о чём не ведают инженеры? — Как-то… неправильно всё это, — неловко комментирует он, улыбаясь. — Ну то есть… Странно. — Да ладно тебе! — с лживой приветливостью хихикает Леон, ласково касаясь Честера. — Всякое бывает. Мне, вот, всего двадцать семь лет, а совсем не скажешь, не правда ли? А ещё я альфа. Это тоже определить весьма сложно без запаха, верно? — Что?! — Ага, — и в подтверждение своих слов учёный достаёт пропуск, где расписана краткая информация, личностный код. Там же указана и дата рождения, и вторичный пол. — И, знаешь, вот тебе совет: не нужно загоняться по поводу и без. Необходимо, в первую очередь, жить для себя и своих целей, а потом уж все остальные. Честер с огромным потрясением в зелёных округленных глазах немеет. В голове происходит маленький ядерный взрыв. Это как это? Это что это..? Леону серьёзно всего двадцать семь...?! Да вы гоните. Не может быть. Честер ничего уже не понимает и оттого лихорадочно смеётся. Он окончательно запутался. «Ой… Бедняга снова сломался». — Так, давайте не будем впадать всеми в отчаяние, а решим: мы всё-таки едем на машине или нет? В ответ рядом звякает характерный стук. В очередной раз слух мерзко трогает дребезг каблука, а потом приятный высокий голос Поко обволакивает уши: — Ладно, — всё-таки соглашается сердитая омега. — Но тебя, Литтлфут, я всё ещё ненавижу. Представить не могу: ты - ведёшь машину! Ага, конечно. Всё нормально? Как ты это собирался делать? С божьей помощью? «Ну наконец-то». — Одной левой! — горделиво усмехается Леон, дёргая плечом-обрубком. — К тому же… Ты бы на себя посмотрела. Как на каблуках и за руль? Я считаю, что вот это и есть самое настоящее самоубийство, чем водить без какой-то там одной руки. — Ха-ха. Очень смеш… И истеричный хохот вдруг действительно становится громче. Честер старается успокоиться, но ничего, логично, не выходит. Так быстро управиться с обычной защитной реакцией организма на стрессовую ситуацию в общем нестабильном состоянии просто невозможно. Вы смеётесь? Честер да! Поко обрывает сама себя на полуслове, озадаченно смотря на студента. Как-то он выглядит очень болезненно. Слишком. Леон же ей безразлично машет рукой, мол, забить и забыть, а затем как ни в чём не бывало возобновляет свой путь к нужному туннелю. На душе пустота, несмотря на все кривляния и улыбки. Так ещё и физически тело Литтлфута с ночи невозможно выжито. Опять клонит в сон, однако нельзя спать. Нужно поскорее начать собственный рабочий день, чтобы после поскорее его закончить. И почему Леон? Разве он хороший учитель?***
Светлый цветной центр Сафекиата. Пары десятков километров в тиши за спиной. Маленькая серебряная машинка успешно занимает место на парковке (которая, как и все здесь, похожа на наши с вами подземные стоянки), и Леон резко тускнеет, зевая. Усталость после сна накатывает на него кошмарная. Тело набито ватой. Выходить на «улицу» очень не хочется. В машине Поко почему-то так… комфортно? Скромный, а главное удобный салон убаюкивал. И, если без всякой лжи, дремалось в нём тоже просто отлично. Ну… Для Литтлфута точно. Он заснул в машине коллеги как убитый. Было, конечно, странно, поскольку отношения Поко и Леона, мягко говоря, натянуты, но стоило второму прийти в себя после сна и обречённо раскрыть глаза, как нос уловил тихий притягательный запах. Хм… Наверное, убаюкивающе на альфу подействовал не салон автомобиля, а аромат в нём. У Поко не было никакого определительного запаха из-за вмешательств в половое созревание хирургов. Она не манила, не «зазывала», как любят говорить отбитые на голову альфы, что обвиняют омегу в её инстинктах. Но у Оливарес всё-таки... имелся спиртовой аромат? Да. Такой тонкий и слабо уловимый запах жгучего имбиря. Машина была вся пропитана им… Хоть и слабо. «Что ж такое… Все уже вышли. И тебе пора вставать, Леон, а ты никак не можешь…» Вдруг дверь машины открывается со стороны учёного, и ему тут же прилетает въедчивый комментарий: — Особое приглашение нужно, Литтлфут? — недовольно спрашивает Поко. — Я и так предоставила вам транспорт. Не наглей. — Можно я тут останусь? — просит Леон. — А вы без меня отработаете. Как идейка? Думаю, отличная. Я просто так хочу спать… А ещё я сейчас вряд ли встану. — Тебе плохо? — задаёт логичный, но крайне неожиданный для Литтлфута вопрос омега. Зачем ей эта информация? Ну плохо и плохо, да, но разве Поко не всё равно? — Ну есть такое. У меня комок кашля в горле застрял как минимум… — Выходи, — сразу же холодно приказывает она. — Если ты останешься здесь, то никто тебе не поможет в случае чего. «А?» — Так что давай. Выходи. — А если бы мне не было плохо? Я бы мог остаться? — Нет. — Ну логично… Конечно же, — хрипит Леон, протягивая руку вперёд и как бы умоляя ему помочь. — Зачем я спрашивал? Поко раздражённо фыркает, но подаёт руку в ответ. Литтлфут хватается за коллегу и пытается всеми силами встать. В который раз Леон отмечает у себя в голове, что пальцы у Поко паучьи, музыкальные. Да и... По сравнению с миниатюрным худым альфой, рука высокой омеги с нормальным для неё весом больше. «Господи боже, дай мне сил дожить до дома». Однако у Леона всё же получается вылезти из машины и кое-как отряхнуться. Успех. — Вам плохо, мистер Литтлфут? — подключается Честер. — Что с Вами? — Рак - вот что со мной, — измученно поправляет очки Литтлфут. — Я сегодня ночью всю постель кровью обкашлял, так что… — Что?! — внезапно гневно вскрикивает Поко. Пронзительный грай вынуждает Честера с Леоном затрепетать, съежиться. Они переглядываются между собой, а затем останавливают взор на очень резко вспылившую Оливарес. Чужие слова, словно маленькая ничтожная искра, за долю секунды подожгли и тем самым взорвали Поко. Инженерка желает разорвать Леона на маленькие кусочки за его глупость. — Какого ты тогда тут стоишь вообще?! — не прекращает рявкать Поко. — Умереть так сильно хочется?! — Боже мой… — бросает Леон, закатывая глаза. — Снова крики. — Да потому что ты конченный идиот! Мне, вот, что прикажешь делать, если ты сдохнешь прямо здесь и сейчас?! Снимать трусы и бегать?! — Мисс Оливарес, Вы понимаете, что своими криками ничем не помож… — Завались, жалкая сопля! Ты сам хоть что-то понимаешь?! «Это бесполезно», — думает Леон и просто держит курс на цель, шагает к двухэтажному зданию - лицею, в котором физиков и ждут. — «И кто тебя может терпеть на постоянной основе? Как ты вообще была миссис… Где ты нашла этого мужчину, что терпел тебя? Ты... Мне было противно». — Эй! Куда ты пошёл, Литтлфут?! «Потому что тогда для меня ты оставалась мужчиной на каблуках». — Мистер Литтлфут, пожалуйста, давайте разъясним ситуацию… — переводит на Поко жалобный взгляд Честер, после чего старается поспешить за пустым Леоном. — Без криков, честно! Вам же действительно плохо? Как Вам помочь? «А сейчас ты просто стерва». И мелкая боль вонзается в лёгкие Литтлфута. Становится хуже. Альфа резко погружается в себя, в свой разум, мир и почему-то там видит чёрный одинокий женский силуэт. Утонченная и в то же время грубая тень двигается, кокетничает, но потом порыв - она замирает. Погибает. Складывается впечатление, будто женщина о чём-то задумалась, однако совсем внезапно силуэт принимает закрытую позу, а меж ног появляется красное пятно… в виде большой, точно похотливой руки. Леону не нравится чей-то призрак прошлого. Он вызывает животное отвращение. — Мистер Литтлфут, Вы слышите нас? — Да это бесполезно! Боже мой, теперь я мечтаю, чтоб он умер сейчас… Меня это уже всё достало! Но ты сама подписалась на данную работу, Поко, разве нет? Мог бы поехать Сэнди. И ты это знаешь. «Я уволюсь». Красных бесцеремонных ладоней становится больше на чёрном силуэте, и Леон грубым толчком кашля возвращается в реальность. Он видит перед собой беспокоящегося Честера, но... Внезапно темнеет в глазах, подросток пропадает. Леон мучительно хрипит, и этим пугает остальных. — ¡Vaya! Дошло всё-таки?! Кому-то вдруг стало реально плохо! — зло выдаёт Поко. — А ну-ка давай-давай! Задыхайся! «Я обязательно уволюсь. Завтра». — Мисс Оливарес! Что Вы такое несёте?! — неожиданно с суровостью рычит Честер. — Человеку плохо, а Вы надсмехаетесь над ним! «Полный пи…» — Да потому что с идиотами нельзя по-другому, сука! Вы оба - одно посмешище! — А Вы - нет?! В гениальной голове расцветает довольно странная, глупая и радикальная идея. Кашель, слава богу для Леона, быстро стихает, однако Честер и Поко не желают унимать собственный алый яростный запал. Вот вообще. Нещадный хлесткий ветер, беснующийся в серых и зелёных глазах, разрушает рассудок и тело Литтлфута. Он специально падает, болезненно ударяясь об асфальт. И сразу «успокаивает» ругающихся. «Наконец-то. Мне серьёзно нужно было совершить тупой поступок, чтобы вас утихомирить?» — Мистер Литтлфут? — Леон… От падения тело острыми пиками пронизывает уже физическая жгучая боль. Всё снова мутнеет в небесных очах мгновение. Где-то точно появился синяк… А где-то даже образовалась ссадина. Ещё и тяжёлая отдышка после кашля добивала Литтлфута. Просто ужасно. Затоо... все успокоились, так ведь? — О мой бог, — встревоженно произносит Честер. Он желает опуститься к Леону и рассмотреть «умирающего», однако студента стремительно опережает Поко. Оливарес осторожно дотрагивается Литтлфута и заглядывает ему в «три» глаза. — Леон? — М, — спокойно кидает альфа, весьма затруднительно внимая воздух. — Всё… Всё нормально. — Тебе нужно сесть. — Да нет… Нет, просто. Я полежу немного. Но решение Леона совершенно не нравится Поко. Она недовольно фыркает, сводя брови к переносице. — Подними его, — строго поручает Честеру Поко. — Быстро. И она с фальшивым хладнокровием в глазах встаёт, явно волнуясь за Леона в душе, а младший слушается Оливарес. Честер опускается к упавшему, с лёгкостью, потому что чужой вес позволяет, берёт и бережно приподнимает учёного, отряхивая. — Ну зачем… Однако никто не отвечает Литтлфуту. Машина пиликает. Поко открывает дверь автомобиля, лезет в бардачок. Неприятно щекотно. Внутри как-то странно трепещет сердце за Леона, а в животе порхают пресловутые «бабочки». Поко не хочет, чтобы коллега действительно умирал. Как минимум сейчас. — Мне лень мочить ватный диск, так что… — оповещает Поко, у которой, на самом деле, совсем недавно закончились ватные диски, и сейчас она нагло врёт, но поделать ничего не может. У Оливарес даже платков нет, а влажные салфетки не подойдут. — Пусть будет, как будет. К носу Леона подносят открытую баночку с едким, противным и бьющим прямо по рецепторам запахом. Это нашатырный спирт. «Гадость какая». Литтлфут тут же, мелко вдыхая, отстраняется от зловонной банки и более-менее приходит в чувства. Усталость ненадолго испаряется, а тяжёлая отдышка никуда не девается. С ней ничего не поделать, это пройдет само через некоторое время. — Вы как, мистер Литтлфут? — лепечет Честер, помогая уже полностью подняться на ноги старшему. — Всё нормально, я же говорю, — продолжает болезненно повторять Леон, в очередной раз поправляя очки. — Просто ноги уже нормально не держат. — Просто нужно было оставаться дома, а не идти в таком состоянии на работу, — бросает Поко. — Суицидник хренов. — Да всё нормально, правда. Бывало и хуже, — не слишком правдоподобно уверяет Честера и Оливарес Леон. — Давайте лучше к делу, ну. И Поко возмущённо фыркает. Она снова суётся в машину, прячет на место нашатырь, а затем неожиданно подходит довольно близко к Литтлфуту и… берёт его под руку? — Чт... — ¡Chist! — цыкает Поко. — Только посмей что-либо сказать. — Ладно… Крайне неловко. Ошеломлённые Леон и Честер смущённо переглядываются между собой, дезориентируясь действием скандальной знакомой. Это в голове не укладывается. Поко одним только поступком ломает всё восприятие её персоны и абсолютно «не руководствуется логикой», хотя она - физица! Это разрушает все каноны Леона. Он работал с Оливарес уже продолжительное время и не предполагал даже крохотный вариант событий близко похожий на ситуацию, что сейчас произошла. Поко хочет, чтобы Леон опирался на её руку, пока шёл? Да не может быть… Не может же, да? «Странные, конечно, вы существа, женщины». Воцаряется полное молчание. Чтобы избавиться от неприятного замешательства в воздухе, Поко первая приободряется. Следом за ней приходится расшевелиться и Леону, а там уж и Честер присоединяется тоже. Группка, наконец-то, идёт к лицею… Точнее медленно плетется из-за хилого Литтлфута. Поко пытается соблюдать чужой темп, но у неё не выходит. И она этому совсем не рада. Сегодня и так пережилось многое, потому хочется уже тупо бросить это всё и расплакаться, однако Поко держит голову прямо, старается соблюдать чужой комфорт. Леон чувствует отчаянные внутренние метания человека рядом и, наоборот, немного ускоряется, идеально подстраиваясь под коллегу. Конечно же, не во вред себе. Идут они трое всё так же медленно. — Хей, Честер, а сколько тебе лет? — чтобы хоть как-то развеять всеобщую напряжённость, дружелюбно спрашивает Леон. — Девятнадцать? — Ээ… Ну… Мне недавно исполнилось семнадцать. — Серьёзно, хах? Какой ты у нас малыш, оказывается. Иногда я забываю, что общее образование под землёй давно сокращено до десяти классов, а младший школьный возраст считается уже пять лет. — На данный момент машины ещё не могут полностью заменить человека. Они слишком дорогие как в покупке, так и в обслуживании, — с деловитым высокомерием встревает Поко. — Стране нужно больше специалистов, а не школьников. — Это понятно. Просто жаль большинство нынешних детей. Действительно, государство имеет необходимость в рабочей силе. Оно сокращает школьные года, отправляя подростков в высшие учебные заведения быстрее. Только вот почему зомбированные переизбытком информацией, поступающей из зловредных для совсем юной головы гаджетов, дети становятся тем самым «светлым» будущем человечества? Так и должно быть? — А у вас есть дети? — вдруг бестактно любопытствует Честер. — С таким-то здоровьем детей иметь - пф. Рассмешил. Я бесплоден. — У меня тоже нет детей. — Ну с Вами всё понятно, мистер Литтлфут, — неуверенно отмечает Честер. — А про Вас, мисс Оливарес. Я почему-то подумал, что Вы - мама. Или были ею… Разве налог на бездетность женщин и запрет аборта не повышает рождаемость? А хотя... Одна чепуха. — Репродуктивное насилие - это плохо, но властям важно, чтобы детородные единицы рожали им налогоплательщиков... Моё здоровье, как и у Леона, не позволяет мне иметь детей. — Оу… Ясно. Простите за такую вольность. Далее физики возобновляют собственный путь в неприятной тишине, преодолевают парковку и выходят в более жилую зону. Перед входом в учебное заведение Леон ощущает на себе чей-то пристальный зачарованный взгляд, а потом невольно замечает горящие жёлтые глаза в окошке первого этажа. Тут же рядом чувствуется напряжение Поко. Она, видимо, тоже ловит на себя неприятный взор, однако не может найти золотые зловещие омуты, которые совсем рядом наблюдают за троицей физиков. Омега начинает трепетать, и… Чужой взгляд вынуждает Поко отстраниться от Леона. «Что?» Созерцая это, Литтлфут ощущает, как жёлтые глаза самодовольно улыбаются, а после пропадают в загадочной темени, будто ничего и не было. …Леон внезапно перехотел возвращаться в школу.***
Тёмный большой кабинет озаряется искусно выполненной хрустальной маленькой люстрой. Аквариум с необыкновенной подсветкой располагается около окна. Перед глазами мелькает целая куча наград: почётных медалей и кубков. Огромный книжный шкаф-купе застилающий всю стену позади Т-образного стола, стоящего в центре комнаты, встречает настороженных гостей в виде Поко и Леона, что неловко осматривают рабочее место директора этой школы. Инженерам здесь не по себе, а Честер же абсолютно спокоен и теперь даже собран. Стоит прямо, учтиво спрятав руки за спиной. Кажется, что студент находится в лицее как рыба в воде. За столом в кожаном кресле сидит дама средних лет в сером строгом платье. На её плечах лежит черный бархатный пиджак. Выглядит он аккуратным. Макияжа на лице у директрисы лицея по минимум, а на ушах золотые увесистые серьги, явно прилично дорогие, как и часы на одной из изящных рук, намекают на важность данной персоны в учебном заведении. Однако для Леона и Поко эта русоволосая женщина с помпезной шевелюрой и с блестящими тёмно-карими глазами не имела никакого веса. Для них она была никем. — Добро пожаловать в лицей номер два имени Лизы Мейтнер, — дружелюбно приветствует инженеров директриса, мило улыбаясь. — Мы очень рады видеть вас здесь. «Как-то мне совсем не верится в это». Справа от важной дамы стоит странно притягивающая к себе внимание Леона чёрноволосая женщина в деловом костюме с жилетом. Её мысленно хихикающие жёлтые глаза будто бы гипнотизируют. Эта загадочная персона подглядывала за физиками, у Литтлфута нет никаких сомнений в этом. — Мы также очень рады снова видеть и тебя, Честер, — продолжает директриса. — Это честь для нас - лицезреть собственного выпускника в компании таких людей! Леон и Поко бросают на Честера удивленные взоры, чем бьют по мальчишке. Уверенность студента - блеф, представляете? На самом деле он сильнее всех из группы «просвещения» не желает пребывать в данном лицее, где проучился «добрых» десять лет. И на протяжении всех школьных годов Честера окружали отнюдь не самые лучшие люди, что отпечатались в разуме плохими воспоминаниями. Однако был один плюс... Один человек. Из-за опекуна Честер полюбил физику. — Спасибо, миссис Пикс, — откликается он, играя перед учителями в решительного юнца. — Однако мы приехали в лицей по делу. Не нужно сейчас слащаво любезничать и заговаривать нам зубы. — Мы такому тебе не учили, Честер, — внезапно присоединяется к беседе чёрноволосая. — На вежливость стоит отвечать вежливостью, милый. — Запомните раз и навсегда: я больше не участник вашей секты «идеальный ученик». Можете вешать лапшу на уши моим путникам, но не мне. И подтянутое, привлекательное лицо директрисы сразу же страшно преображается. Женщина кривится в отвращении, словно съела целый лимон разом, затем фыркает и высокомерно задирает голову. Старшие физики, лицезрея такую реакцию, пуще напрягаются, а «правая рука» важной дамы остаётся непоколебима, улыбчива. Всё-таки гости как-никак. — Ну что ты, Честер, — говорит черноволосая. — Ей-богу, бредишь. Студент хмурится, недовольствует, но стоит послушно, не отвечая. На сегодня уже достаточно конфликтов. К тому же нужно сохранять нейтральность ради... плана. — Так-то лучше, — хихикает загадочная и завораживающая леди. — Давайте лучше, наконец, познакомимся с вами, дорогие... господа! Меня зовут Виллоу. Я учитель биологии и географии, хи-хи. А слева от меня миссис Пикс. Она директриса данного лицея, заслуженный учитель и кандидат исторических наук. А вы? И Поко, что жаждет эмоциональной поддержки, кидает на Леона какой-то полный неуверенности взор, однако... Альфа отвечает на взгляд коллеги тоже с волнением в глазах. Они оба в какой-то степени напуганы. Педагоги не внушают никакого доверия. — А это мисс Оливарес и мистер Литтлфут, — вдруг представляется за старших невозмутимый Честер, — они инженеры Сафекиатской атомной электростанции. И вы об этом уже знаете. «О как...» После чужих слов директриса более откровенно оценивающим взглядом пробегается по группе физиков. Мелко корчит лицо. Прикидывает сумму, сколько бы гости могли бы стоить в лице марионеток. — Сегодня именно Виллоу будет сопровождать вас, — холодно сообщает она. — Надеюсь, вы подружитесь. — Непременно! — восклицает учительница биологии, выходя из-за стола и разводя руками. На кистях у Виллоу Леон замечает увесистые серебряные цепочки в виде крыльев бабочки и... Издалека, где на пальцах заканчивается металлические нити, вырисовывается кастет. Но это вряд ли он. Бижутерия просто такая экзотическая. Сами же руки украшены абсолютно разными браслетами. По большей части виднеются... какие-то эзотерические символы. — Не будем тянуть время, у нас и так его довольно мало в ритме жизни нашей столицы, поэтому прошу вас проследовать за мной. И Виллоу подходит к гостям. Она мило улыбается, подмигивает директрисе, а после любезно указывает страшим физикам на выход из кабинета, по максимум игнорируя Честера, который от такого аж теряется. Затевается какая-то холодная молчаливая битва между подростком и взрослой женщиной. «Бедный Честер...» Виллоу ждёт, и первой из троицы выходит Поко, попадая в скромный, обставленный большими пышными растениями кабинет секретаря директрисы (что соединен с хоромой важной высокомерной дамы, является смежным). Потом учительница строит жёлтые глазки Леону, намекает, однако Литтлфуту такое отношение к младшему, как и сама сопровождающая, не нравится. Он специально пропускает Честера и только после ухода студента присоединяется к Поко, нехотя оборачиваясь спиной к Виллоу. В груди сиплая смоль. В глазах болезненность и одурманивающая усталость. Виллоу учтиво кланяется напоследок начальнице, а затем спешит к гостям, стремительно догоняя их. Они вчетвером попадает в светлый коридор, и Леон сразу же будто погружается в море... Мм... нет, не так. В болото. В вязкое болото из людей. «Ужас какой...» Когда физики заходили в лицей, шёл урок, и школа выглядела опустевшей, в ней царила одна подозрительная, настораживающая тишина, но на перемене коридоры превратились в сенсорный и социальный ад какого-нибудь социофоба или аутиста... Или любого другого высокочувствительного, замкнутого в себе, психически нестабильного и тревожного человека. Дети. Кругом были одни беснующиеся дети разных возрастов, да жалкий дежурный учитель, что, сложив за спиной руки в замок, патрулировал здесь около кабинета директора. Что старшие, что младшие ходили в деловой форме. Единственное: имелись возрастные различия - пятиклассники, например, чётко делились на штанишки и сарафанчики, а вот девятые могли экспериментировать с нижней частью одежды. Как минимум только у девушек в старших классах появлялся выбор, в чём сегодня пойти: брюках или юбке... А что же про юношей... У меня к вам всего пара вопросов. Вы нормальные, нет? Какой мальчик в юбке?! Боже мой! Какие извращенцы! Тьфу на вас. Ничего всё равно не понимаете. — Итак, как вы уже знаете, наш лицей назван в честь великой учёной Ли... — В честь матери ядерной бомбы, — бестактно перебивает Леон. — Смысла рассказывать нам что-либо о ней нет. — Ваша правда, но про лицей вы вряд ли что-то знаете, верно? — Могу предположить, что Вы скажите, — продолжает невежливо и грубо вести диалог с сопровождающей Леон. — Понятие лицея само по себе подразумевает учебное заведение с физико-математическим углублением в школьной программе. Тут точно больше профильных классов физики и математики, а про гуманитарные с химбио я вообще молчу, если брать в учёт вашу «великую» Лизу Мейтнер, в честь которой и назван этот лицей. Благодаря открытию учёной человечество получило технологию неиссякаемой энергии и по сути, можно сказать, развязало такую кровавую третью мировую войну. Ещё, смотря на ухоженный детей и в целом осматривая помещения, можно сделать очередной вывод, что зарабатывает ваша директриса очень неплохо, а конкретно Вы больше прожиточного минимума точно. Учитель сейчас весьма высокооплачиваемая профессия, которая вряд ли замениться кем-нибудь. Даже теми же роботами. — Конечно, но... — Ваш лицей явно занимает какое-то высокое место в рейтинге лучших школ, как минимум потому что он один из самых первых был выстроен под землёй. Выпускники этой школы могут составить конкуренцию способным ученикам других учебных заведений и, наверное, чаще всего поступают в престижные места. Смею предположить, что данный лицей в прошлом - перенесённый с поверхности физтех-лицей номер двадцать пять. Гербы практически одинаковы. И от последнего заявления Виллоу поражается, теряет на мгновение дар речи, поскольку Леон прав. Он сказал абсолютную правду! Только... откуда у него такие знания? Или Литтлфут сам по себе настолько проницателен? — Боже мой, ты мог хотя бы не вставлять и сюда свои пять копеек! — раздражённо гаркает Поко на коллегу. — Никто тебя не спрашивал. — Я просто вынес собственные наблюдения. Всё, — уже как-то враждебно отвечает на возгласы возмущения Поко Леон. — Хватит, Бельтран, истерить, твою мать. У меня скоро не останется терпения. И позади слух ловит театрально недовольный ах. Поко от яростной злости аж всплёскивает руками! Однако в её душе плачет один немой страх. Некомфортно в новом месте, где на тебя смотрят как на живую куклу. В принципе в незнакомой обстановке всегда некомфортно, а Леон из себя непонятно кого ещё строит. — Стоп, давайте без конфликтов, — встревает между коллегами Честер, неловко топчась на месте, и переходит на шёпот: Прошу вас... Только не перед Виллоу. Пожалейте себя... И Леон, хоть и нехотя, но более ничего не говорит, в отличие от Поко, которая вот-вот взорвётся. Опять. — Мисс Оливарес, — видя её неприкрытый гнев, окликает старшую Честер. — Может, Вы хотите уединиться? Сходить в уборную? — Да как ты смеешь мне указ... Внезапно в голове щёлкает курок. Честер вспоминает, что пора. Он резко толкает Поко в сторону, отчего та тушуется. Напористый выпад высвобождает ужас, сидящий у омеги в сердце. — Мы пойдём, ха-ха, — смущённо констатирует факт младший. — Ну то есть... Короче.. Отправляйтесь без нас. Мы догоним, если что. И все начинают недоумевающе глядеть на паникующего мальчишку, который... подождите, что он творит? Честер берёт Поко за руку и куда-то с ней принимается уходить, убегать, теряясь в потоке людей? Да вы гоните... Да не может быть. С чего это вдруг Честеру так себя вести? «Что сейчас произошло...» Как бы прискорбно не было, но Леон и Виллоу, смотря правде в глаза, остаются одни. — Я чего-то не знаю и не понимаю? — со смешанными чувствами спрашивает ошарашенный всей ситуацией учительница биологии. — Так и должно быть? — Так точно НЕ должно быть, — совсем несвойственно для себя, нервозно откликается Литтлфут. — Куда он её потащил?! — Вероятно, в уборную, — предполагает Виллоу. — И, думаю, с... ней ничего не случится. Как минимум наша охрана не позволит, и, зная Честера... — Зная - не зная... мне плевать! У меня нет доверия здесь ни к кому из вас, — в очередной раз затыкает собеседницу, неприязненно говорит Леон, — но с Поко я хотя бы знаком дольше всех из здешних и могу спокойно предполагать, что она выкинет, а теперь... «Я один. В этой чертовой школе, где какие-то все мутные, я один!» Литтлфут не продолжает собственные мысли вслух, а просто супится, злится, поскольку нервничает. Ему не по себе оставаться с Виллоу наедине. Она... От неё словно исходит какая-то зловещая энергия, которая может влиять на поведение окружающих явно им во вред. И, знаете... Леон только что выдал Виллоу свой главный страх на данный момент. — Ну же, по Вам не скажешь, что Вы пессимист, — более спокойно, ровно отмечает она, отходя от удивления. — Лучше расскажите, как Вы... Вы знали физтех-лицей двадцать пять? «Смеешься надо мной?» Леон недовольно щурится, дёргается, ощущая, будто в очередной раз «заедает», однако... Беспокоиться сейчас должны только Виллоу и школа... Они не видят в боязливом Честере опасность, как видели в его опекуне, хотя стоило бы. — С Вами всё хорошо? «Твою мать. Поко...» Леон берётся за голову, колеблется, но после учёный всё-таки сдаётся, прячет руку в карман. В голове всё скомкивается, хаос мыслей ударяется об сломленный рассудок, пронизывая раскалёнными ножами разум. Ветер потаённо подвывает в душе, пытается вызвать сомнения и окунуть в самоуничижительную тревогу. Физик мрачнеет, но берёт себя... в руки и отвечает на вопросы выше: — Да... Со мной всё нормально. А по поводу лицея: мой отец там когда-то учился. — Ох, ясно, — бросает Виллоу и возобновляет путь к назначенному месту. За ней сразу же двигается Литтлфут, нелепо обходя активных детей. По правде говоря, Леон сливался с толпой. Он был похож на ребёнка невысоким ростом и, возможно даже, телосложением, однако лицом, опять-таки, походил на зрелого мужчину. — Вы потомственный физик? — Я бы сказал, что потомственный технарь. — Вот как. И взаимодействия учёного и учительницы заканчиваются. Они идут молча, следует по этим школьным коридорам в безмолвии, поскольку Леон не в настроении сейчас беседовать, но Виллоу. Она всё-таки цепляется за кое-что. — У Вас довольно необычная внешность, а ещё у Вашей коллеги тоже. — И? — Ну... Глаза - это зеркало души. А у вас их аж три. Словно Вы - какой-то пророк. «Ну да. В институте из-за поликории меня в шутку называли человеком свыше, что пришёл решительно развивать технологический прогресс. Но при чём здесь моя внешность вообще? Я не верю в такую чушь». — Это врождённая у Вас вещь? — Нет. Поликория развивалась у меня постепенно. Через три года после облучения она манифестировала. — Ого. Довольно необычно. И Леон на комментарий никак не реагирует, хранит безмолвие. Ему хочется поскорее «отстреляться», затем поехать на станцию и вернуться домой. — А про Вашу коллегу... Это же мужчина? — с какой-то осторожностью интересуется Виллоу. — Нет. Это женщина. — Он очень странный, — всё равно в мужском роде о Поко продолжает болтать Виллоу, будто пропуская мимо ушей слова собеседника. — Личико такое милое, а поведением какой-то отталкивающий. Чем он Вам понравился? «Чего?» Резко руки учительницы касаются плеча пасмурного, задумчивого и колючего Литтлфута, который слишком сильно погрузился в себя, и как бы поворачивают его направо, куда им, видимо, и необходимо. Леон нехило дезориентируется в пространстве из-за... Чего? Что за вопрос такой? Явно Виллоу не про дружбу. И... Чтобы Поко нравилась Леону? Вы смеётесь? Ну уж нет. Он верен только науке и Сэнди... Ну ладно, была девушка когда-то. Но ничего не сложилось, что говорить-то про это? Леон её даже не любил. Просто понравилась одна особа на первом курсе, завязалось общение. Девушке Литтлфут тоже симпатизировал больше как друг, нежели что-то большее. Всё. Они обменялись социальным опытом и разошлись. Как минимум тогда Леон хотя бы понял и ощутил все прелести эректильной дисфункции, а точнее их отсутствие. — Она мне не нравится, с чего Вы это взяли? — Да так, — убирая с плеча кисть с причудливым украшением, вдумчиво произносит Виллоу. — Возможно, показалось. Конечно-конечно. Наша дорогая учительница биологии не хочет показывать свои козыри в рукаве. Виллоу может щупать чужую энергетику, кристально считывать настроения, ну, и, как поговаривают в школе, управлять людьми. И она пользуется частью своих способностей: читает Поко и Леона как открытые книжки. Поэтому Честер и утащил Оливарес в уборную. Она слишком негативно эмоциональная, а с Виллоу, мальчишка знает, шутки плохи. — Когда кажется, креститься надо. — А Вы верующий? — Нет. Я в бога не верю. — Хм, — отмечая какой-то пунктик у себя в голове, хмыкает Виллоу. — Неудивительно с таким складом ума. «По твоим украшениям тоже всё предельно ясно, знаешь». Леон снова не проявляет какой-то инициативы в диалоге из-за враждебного настроя к сопровождающей. Он весь как на иголках. Место само по себе отталкивающее, потому что руководящие сразу раскололи свои милые маски для адского маскарада нравственности человечества и потому что это была... школа. Учреждение, где может происходить всё что угодно, начиная от унижений, заканчивая убийствами в буквальном или переносном смысле. Так ещё и Поко нет. Проклятье. Где она, чёрт возьми? Что вообще нашло на Честера? — Вы знаете, что вся пятая параллель сегодня ваша? — Да. Осведомлён. И Виллоу более не молвит, потому что не видит уже смысла. На контакт Леон идти ну вот совсем не горит желанием. Зачем заставлять, правда? Словно по иронии судьбы, по пути они встречают одну из коллег Виллоу, которая останавливает учительницу биологии по делам, а затем вообще забалтывает. Язык, что и так чесался, у сопровождающий благополучно, но «неохотно» развязывается, стоит понять, зачем подошла знакомая - пожаловаться на работу одной особы и после посплетничать про неё. При госте учителя начинают завуалированно промывать другой коллеге кости, и Леону, по правде, ничего не остаётся, как с пустым выражением лица отстраниться от преподавателей и не мешать им беседовать. Продолжается так некоторое время, пока коридоры лицея не заливаются режущим шум звонком. Перемена завершается. Учителя перекидываются мимолётными прощаниями. Появляется суматоха, взор ловит беспорядочные движение детей. Гул юношеской болтовни принимается медленно затихать. Подростки расходятся по кабинетам, а младшие классы глупо и озорливо разбегаются. Проходят какие-то жалкие мгновения, как коридоры всё же полностью пустеют, после чего в них образовывается тоскливо завороженная тишина. Леон так и не доучился в своей школе. Восьмой класс тогда стал для ребёнка последним... А дальше колоссальные разрушения, потери, слёзы неописуемого отчаяния, ужас, бури, чудовищная боль, радиация, медленно пожирающая жизнь в юном теле. Особое место занимает в сердце военная госпиталь, в которой Леон с Сэнди после чёрной полосы встретил удивительно доброго и проницательного мужчину. Впоследствии он стал детям проводником под землю и профессором физики в институте. Этот человек до сих пор каждому из «братьев» дорог по-своему. — Хей, — вдруг слышится голос неловкого Честера рядом. — Вы так долго. Леон сразу замечает студента в дверях одного из классов, к которому, видимо, Литтлфут и Виллоу направлялись. Честер выглядывает из кабинета в пустой коридор, на что не обратить внимание невозможно. У младшего физика необычная тёмно-розовая окраска волос. Из-за этого он неплохо так выделяется среди других, потому что в такие яркие цвета красятся немногие. Леон припоминает только Сэнди, его тёмно-синие яркие кончики, и фиолетововолосую Эмз из всех своих знакомых. Колетт и Амбер, конечно, тоже окрашены, но по сравнению с каким-нибудь красным, голубым или зелёным они выглядят невычурно и привычно. А с Пенни Леон попросту не знаком, хотя слышал о ней. — Вот это да, как Вы нас обогнали? — спрашивает Виллоу. — Хех... Ну... Пошли обходными путями. Тут уборная недалеко. И Виллоу меняется в настроении. В её жёлтых глазах на миг проскальзывает агрессивная озадаченность, которая трагично тонет в лживом холоде. Тревога. Теперь-то она чувствует какую-то тихую угрозу от бывшего лицеиста в произнесенных словах смущения, отчего и напрягается. Что он точно имеет в виду? Нерешительность - часть блефа? Точно ли Честер и Поко пошли в уборную? Ну конечно! Это разве не детская шалость? Наивная ложь. Может, обиженный на преподавательский состав студент хочет всего лишь припугнуть Виллоу? Педагог знает, насколько фальшив и расчётлив может быть, казалось бы, тревожный нёрд. Честер не так прост, но опять же труслив... Он не мог. Нет... Если только им кто-то не руководит и не поддерживает подростка. Почему Виллоу вообще испугалась? У Честера точно нет такого уровня пропуска, который может дать доступ к реальным «обходным» путям этой школы... Мало у кого вообще из учителей есть такие полномочия. Чёртов мальчишка явно пускает пыль в глаза. После того как Честера вытащили из секты, ему скрепя зубами выдали ту злосчастную золотую медаль отличия. И Виллоу до сих пор питает кровожадную страсть придушить гадёныша, как она прикончила Рэймонда. Подозревает во всём. — «Обходные пути»? — задаётся вопросом Леон. — Тут есть где сократить путь? — Нет, — защищается Виллоу. — Честер просто некорректно выразился. И... студент неуверенно улыбается, но с долькой хищностью во взгляде пытается обжечь учительницу, а затем, после провала, с менее дерзким рвением возвращает смущение в действия и исчезает в кабинете, где их всех уже ждут дети. Всё-таки пора начинать урок, как считаете? — Мм... — недоверчиво бросает Леон, ощущая чужое напряжение на себе. — Понятно. «Понятно, что мне пока ничего непонятно. Такое странное место».***
Как только Виллоу, учтиво пропуская Леона вперёд, переступает порог своего цветущего кабинета и холодно приказывает умной системе прикрыть дверь, детский шёпот резко растворяется в напряжённой тишине. Такая искренняя игривая оживлённость пропадает. Юнцы покорно смолкают при виде учительницы, встают с мест, приветствуя Виллоу, а сама учительница про себя весело ухмыляется и одним небрежным движением просит учеников сесть обратно. Она важно выходит на середину кабинета, скрывая руки за спиной, и внимательно осматривает воспитанников. Светло-зелёные стены, к которым прижимались пара тёмных шкафов с книгами, различными учебниками и какими-то сборниками, будто сковывали тело. Два больших окна позволяли выглянуть на каменную и искусственно освящённую улицу. Три ряда одноместных парт, что ровно стояли в постройке смирно, и выключенные люминисцентные лампы, создающие иллюзию солнца, когда это нужно для тенелюбивых, теневыносливых растений - душистых бегоний, ипомей, фикусов, пышных папоротников и одинокого хлорофитума вместе с плющом - расположились в этом помещении. Доска, как и во всех других учебных заведениях, была представлена прозрачным небольшим сенсорным экраном. Учительское место, куда в удобное кресло уселась внешне непривычно равнодушная Поко, задумчиво смотрящая в крайнее окно, обустроили по всем правилам. Оно не закрывало естественное освещение школьных парт. А большой стол, ещё один шкаф с методической литературой, хороший компьютер - всё это помогало преподавателю обеспечить учеников необходимой информацией. Неплохой кабинет биологии. Как принято, имеет смежную часть, если судить по второй двери за учительским местом. Наверное, лабораторная. Там хранятся какие-либо приборы, инструменты для всяких работ, экспонаты и всё в этом духе... А, ну и ко всему прочему очередная куча шкафов со всяким учебным материалом. Всё это и так понятно. — Приветствую всех, дорогие мои, — начинает собственную речь Виллоу, спиной чувствуя пристальный взгляд Леона, который позади педагога устремляется к Поко. — Сегодня, как видите, у нас гости! «Какая же муть». — Они прибыли к нам, чтобы рассказать об одном из важных разделов в физике - ядерной физике. — Ну и дичь, — доходит до Леона, когда он достигает учительского места, хмурый шёпот Поко. — Я хочу домой. «Ну хоть в чём-то мы с тобой сошлись». — И мне хотелось бы, чтобы вы все были послушны и милы с нашими гостями. — Зная Вас, мисс, эти дети точно будут послушны и тихи, — мило напоминает Честер, скромно стоящий около выхода из кабинета. — Не беспокойтесь за нас почём зря. Стоит студенту высказать комментарий с двойным дном, как выражение лица учительницы быстро меняется, но лишь немного. Она чует от подростка хорошо скрытую агрессию. И Виллоу тоже сдерживает себя от «нежелательных» эмоций, однако уловить тихую, вмиг появившуюся злобу в жёлтых, неестественно пёстрый глазах можно. И, конечно же, видят сейчас безмолвную ненависть исключительно ученики, многих из которых всё происходящее напрягает. Самый страшный враг в школе - это учительница биологии. Если Виллоу невзлюбит кого-нибудь из своих воспитанников, так сразу от этого ребёнка отвернётся половину педагогического состава. За этим следует потеря огромной поддержки со стороны взрослых в случае проблем в стенах школы. И ты становишься аутсайдером. Сверстники в данном лицее быстро съедают конкурента по хорошим отметкам и школьному рейтингу. — Какого высокого мнения ты обо мне, Честер, — поворачиваясь корпусом к бывшему ученику и доброжелательно ему улыбаясь, подмечает Виллоу. — Но я всё равно буду здесь, в классе, так что... — Ой, точно, — корча изумление, будто бы случайно вспоминает о чём-то Честер. — Перед началом урока сюда заходила миссис Шотган. Искала Вас, просила сообщить, что срочно нужна Ваша помощь. Что-то серьёзное случилось с «Сетью». — Шелли, твою ж... Что с ней такого «серьёзного случилось», если она сейчас буквально закрыла за мной дверь?! — с заметной враждебностью рычит Виллоу, всплёскивая руками. — Не вижу никаких «серьёзных» проблем. На возмущения Честер оробело пожимает плечами, внутри торжествуя. Надкусывается грязная победа. Подростку всё-таки удалось провернуть дело, к которому не один он готовился долгое время. Это не может не радовать! А ещё Честер не хочет, чтобы Виллоу присутствовала в собственном кабинете весь их рабочий день, и надеется, что проблемы с умным центром управления, которого везде почти именуют «Сетью», огромные. Хотя студент прекрасно всё понимает и знает. Если что-то серьёзное, то это касается только засекреченной базы данных или Biosystem «Rhythm-Tension». А Честер, представляете, постарался предоставить такую информацию R-T, чтобы те испортили систему лицея, как следует. — Ладно уж, — мирится со сложившимися обстоятельствами рассерженная Виллоу. — Честер - ты - за главного. Я пошла. — Хорошо, — послушно отвечает студент. — Ни о чём не беспокойтесь! — Стоп... пропуск. И Виллоу приостанавливается уходить. Она устало озирается, плавно двигается к учительскому столу. Поко тут же ударяется об действительность, оторопевает, но педагог словно игнорирует её беспокойство. Ну, сидит и сидит. Виллоу плевать. Сейчас учительницу волнует другое. Не обнаружив того, что ей было нужно, бета направляется в лабораторную, но и там поиски пропуска не увенчиваются успехом. Виллоу возвращается в класс уже более сердитая, чем раньше. Пролетают какие-то жалкие пара секунд. Дверь гневно распахивают, и физики остаются в кабинете одни... Вместе с перепуганными детьми. Обстановка воцаряется напряжённая. Поко и Леон переглядываются, а Честер уже открыто ликует, «заботливо» прикрывает за учительницей кабинет. — Ну что, — весело роняет младший. — Как будто в старые добрые вернулся. Честер медленно, непринуждённо подходит к учительскому столу. Настроение просто отличное, выполнением своё части плана бета доволен, но... — Что ты сделал? — шипит Поко, более-менее понимая, что к чему и по какой причине. — Почему в «Сети» вдруг обнаружили проблемы? — У них проблемы не с «Сетью», не беспокойтесь, мисс Оливарес, — беззаботно информирует Честер. — Я просто помог Р-Т. Она, возможно, уже что-то да сделала в системе, ха-ха-ха. Всё нормально. — Да? «Нормально»?! Ты вообще думаешь головой..!? «Блять, давай не перед детьми хотя бы». Стоп. Стоять. Хватит. Поко с таким поведением и реакциями - никуда не годится учителем в классе. Это сплошное безобразие. Поэтому потрёпанный Леон совсем резко, не желая снова слушать адскую «трель» коллеги, выходит к доске, натягивает на себя какое-то вялое озорство и принимается вещать, привлекая внимания всех в кабинете. Вмиг затихают все, стоит Литтлфуту задать один важный вопрос: — Хей, малыши, вам же вряд ли реально будет интересно узнать что-то про ядерную физику, верно? К тому же для пятого класса физика в целом тяжеловата. Даже в лицее. Многие дети на заявление молчат, не решаясь высказать какой-либо ответ, некоторые начинают перешёптываться, наоборот, расслабляясь, ведь Виллоу ушла, и только одна... одна душенька выкрикивает: — Да! Безрукий дядя, нам и вправду эта фигня не нужна вообще! — отзываясь за всех, восклицает блондинистая девочка, сидящая прямо перед учительским столом: за первой партой первого ряда. В её карих глазах виден детский мятежный дух, который о многом говорит. — Лучше давайте сериал какой-нибудь посмотрим! «Ахаха...» Все одноклассники тоже становится живее, однако в плохом смысле. На лицах большинства появляется желчное раздражение вперемешку с отвращением: как это аутсайдер и ненавистный классной руководительницей, Виллоу, ребёнок смеет что-то вообще говорить? Да и ещё такое глупое, представьте? Позор. — Мистер Литтлфут... — с озадаченностью зовут учёного. — Basura! Отвали от него, — параллельно бьёт ухо шипение, — и объяснись мне! — Ох, нет, — с непоколебимой твёрдостью, но с улыбкой на лице обращается к блондинке Леон, игнорируя спутников. — Несмотря на моё предложение, учёба остаётся учёбой, а наука наукой. Девочка расстроенно вздыхает. В её карих глазах-стёклышках виднеется разочарование. Слова Леона, на удивление, оказывают сильное влияние на такую, пока кажется, бунтарку. — Однако не значит, что и это всё не может быть интересным. — Но мне же неинтересно! И к тому же никогда не пригодится! — Ну тут... Возможно, но с учётом событий последних лет, примерную работу знакомых для нас всех вещей - радиации и ядерного оружия, основанного на использовании внутриядерной энергии, вы должны знать. Так. Для общего развития. — Мистер Литтлфут, — вмешивается в беседу Честер, пытаясь отбросить все злые взгляды Поко от себя. — У нас есть чёткая программа. Я сделаю всё сам. Не утруждайтесь, пожалуйста. — Да вы меня оба уже порядком достали, — резко рыкает Леон и переводит полный негодования взгляд на студента. Весь «цирк» со стороны Поко и Честера жутко раздражает. — Что один, что вторая. Студент ошарашенно бледнеет, чёрные брови его вскидываются. Смешанные чувства нападают на мальчишку. Возникают сомнения, поскольку Честер не очень уж ожидал услышать от Леона негатив в свою сторону, но, видимо, старший действительно больше не выдерживает. Если бы не Поко, данная поездка прошла бы гладко. Оливарес потрепала нервы всем. — Открывай презентацию, зачитывай план для отчётности - делай, что хочешь. Я посижу в уголочке и посплю. Честер ещё больше теряется на месте, однако всё понимает: Леон устал. Гадкая вина забирается в юную голову, заставляет там укоризну от внутреннего, альтернативного самого себя растечься по разуму. По альфе видно, что он сегодня в совершенно не в лучшем состоянии. Как минимум, Честер так предполагает, поскольку от силы знаком с Литтлфутом несколько часов. Смугловатый Леон бледный, точно обескровленный живой фарфор, голубые глаза совсем потухшие, стеклянные, на голове небрежно расчёсанные блеклые волосы... так ещё и падение на асфальт потрепало учёного. Мёртво молчащая песнь в ночи для каждого по-своему была тяжела сегодня. Однако игнорировать факт того, что в этот раз она забрала несколько жизней, которых красть не имела права, - невозможно. — Простите, мистер Литтлфут. Мне не хотелось портить Вам настроение. Леон на извинения только зло фыркает, желая уже присесть куда-нибудь. Сил совсем нет, в груди ощущается мелкое жжение, в горле комок кашля. День - кошмар. Ещё и Сэнди расстроен. Всё-таки стоило остаться дома, несмотря на страх перед течкой Беа. — Однако, пожалуй, станции Вы нужны живым. Не беспокойтесь, я сделаю всё сам, если никто из вас не пр... — Не, вы оба неинтересные! — вдруг яро восклицает бунтарка. — Я хочу послушать тётю! — Что? — внезапно в один голос произносят Леон и Честер, удивляясь. Поко тоже изумляется, не веря своим ушам. Ей становится неловко: глаза округляются, а после лёгкое мерклое стеснение появляется на щеках омеги. Что имеет в виду эта девчонка? Поко интересная? — Она выглядит такой молчаливой и загадочной, — продолжает воспитанница Виллоу. — Кора, ты уже всех задолбала, — влезает в разговор какой-то русый мальчик с голубыми глазами за соседним столом от блондинки. На втором ряду только за первой партой. Он важно скрещивает руки на груди. — Заткнись уже! Видок у мальчишки был самого настоящего прилежного ученика. Просто высший класс! Чистая, круто выглаженная одежда, идеально расчёсанные волосы, умытое-помытое лицо без какой-либо угревой сыпи, щетинки или ещё чего в силу возраста... Хотя, нет. Давайте серьёзно. Я не так выразилась, простите... Это самый настоящий «прилизанный» мамой мужчина! Голос ещё не сломался, расплывался из детских уст, лился с розовых пухленьких губок, а ясные глазки с пушистыми ресничками точно впивались в душу. Внешность бывает обманчива. — Занудам слово не давали, — отвечает однокласснику Кора. — В буквальном смысле. И по классу тут же разносится двуликий шёпот, неприятно облизывающий слух. Леону пуще это всё перестаёт нравится. — Ты вообще понимаешь, что за чепуху мелишь? — не унимается высокомерный мальчик. — Ну.. Виллоу что-то пока не разрешала вам говорить во время урока. Вы без неё ничего не можете, неженки. — Так, стоп, — встревает в назревающий конфликт Честер. — Замолчали оба, иначе Виллоу узнает обо всём и выйти на перемену для вас всех будет недостижимой мечтой, усекли? Удивительно, но после этой угрозы в кабинете ненадолго растворился хаотичный шёпот, стало тише, но... — А ты кто такой вообще, а?? — интересуется Кора, ставя руки в бока. — Тот самый зануда, — серьёзно откликается Честер. — И, как я понимаю, тебе совсем несладко живётся в этой школе. И это попадает точно в цель. Кору ранят чужие слова, однако она пытается не подавать никакого виду, не колеблется. И, конечно, у неё плохо получается. Как минимум Честер, Леон и Поко прекрасно видят детский фальшь - мнимое спокойствие с кривой улыбкой. «За пределами лицея ты казался другим, Честер». — Ха-ха, неправда! — Ага. Что-то класс тебя совсем не поддерживает. Неужели нет друзей? В кабинете наступает полная тишина, которая пожирающе обволакивает ребят, погружает в несчастливое ошеломление и беспокойство. Сердечко болезненно кусает горькая правда. Честер показывает, что перечить ему всё-таки нельзя. Но честно ли нападение более-менее «взрослого» человека, старшего подростка, на младшего? — Честер, что ты делаешь? — спрашивает Поко. — Давайте просто начнём урок, сколько можно? ...Un manicomio, no una escuela. «Ого, это что? Защита от мисс вселенной?» И да. Это действует. Таким образом, Оливарес успешно отдёргивает студента, и тот, понимающе отступая, не возобновляет издёвку над девочкой, которая тоже более ничего не говорит. В классе наконец-то становится холодно. С покоем умиротворённо. — Вы правы, мисс Оливарес... Простите меня. Пора начинать.***
Двадцатью минутами ранее.
Изумление с диким непониманием всего происходящего легко вырисовывается небрежной, сухой кистью на побледневшем лице. Тело окатывает оцепенение на какое-то время, смыкает челюсти до скрежета зубов и точно из-за этого никак не идут слова. По коридору разносится стук. Шаг следует за другим шагом, каблуки беспорядочно бьются об пол, рука поймана. Сейчас, в шоковом состоянии, Поко не может ничего сделать: ни закричать, ни вырваться из цепкого хвата. «Что происходит?!» Честер решительно тащит за собой старшую, немного даже удивляясь беспрепятственному «путешествию» по школьным коридорам. Он ожидал того, что Оливарес начнёт яростно сопротивляться, но пока она ведёт себя тише воды ниже травы. Это, на самом деле, не может не радовать, учитывая, зачем Честер уволок за собой Поко. Во-первых, Виллоу - самая настоящая угроза. Залезть в разум другого человека, найти там нужную информацию и перекопать всё: это работа для неё. Честер так и не понял, как это делается и можно ли обосновать это всё с научной точки зрения, но плевать. Психологические силы воздействия, что есть у Виллоу, не подаются точной логике. Эта женщина есть, и она опасна. Но повредить, хоть как-то и какого-нибудь из спутников педагог ни в коем случае не должна была. Если Виллоу совершила бы такое, то тогда весь план вместе с надеждами на лучшее начал бы просто рушиться. Вряд ли, конечно, умная женщина провернула свои трюки без весомой причины, но её явно заинтересовали инженеры с АЭС. Хищная нотка азарта прослеживалась в жёлтых глазах беты. Во-вторых, Леон кажется Честеру уравновешеннее и мудрее из всех их группы, несмотря на такой молодой возраст, и оставлять его с учительницей биологии не так страшно... как, например, Поко. Не прошло и часа, а она уже принялась кусаться при Виллоу! Знаете, для пущего провала не хватало ещё и полноценного конфликта перед «ведьмой»... Однако, слава богу, Честер всё-таки сообразил и просто забрал несносную женщину. В-третьих, у Мэнди хоть всё и получилось, но студент очень хотел перестраховаться. Честер понимал, что это опасно - подвергать совсем незнакомого человека уголовной ответственности - только вот поделать ничего не мог. Они хотели справедливости, свободы. У Леона и Поко, по идеи, если студент не ошибается, пропуски пятого уровня. И инженеры бы успешно открыли многие замки в том месте, куда и ведёт старшую Честер. Однако, опять же, Мэнди смогла совершить задуманное. Прибегать к помощи извне в виде пропусков инженеров атомной электростанции теперь не нужно. «Тварь!» — Что ты делаешь?! — разрушая цепи оторопи, вскрикивает Поко и резким движением всё-таки вырывается из тисков беты. — Ты с ума сошёл!? И сразу же, чувствуя свободу, Оливарес пятится, паникует. Честер успел пройти оживлённый коридор, свернуть и довести её до незнакомой, пустующей лестницы, ведущей либо в зловещий подвал, либо к пожарному выходу, либо и то, и то. В этот раз Поко слишком сильно растерялась. — Мисс Оливарес, прошу Вас... умоляю, я Вам всё объясню, но будьте тише. Однако, конечно, эти слова вызывают прямо в точности противоположную реакцию и усугубляют всю ситуацию. Белый страх прячется за алой яростью. В серых выразительных глазах бушует настоящий смерч, кровожадно сметающий всё на своём пути. Честер, ты чем думаешь, когда говоришь такое Поко? «Чёртов выблядок!» Оливарес гневливо шипит и после даёт звонкую пощёчину младшему, отчего тот аж теряет равновесие. Приоткрывший рот Честер из-за силы удара немного клонится в сторону, его ноги съезжаются, но он, хоть и шатко, стоит. В зелёных глазах можно заметить потрясение и боль. — Что тебе нужно от меня?! — рявкает Поко. — И куда ты меня приволок!? — Мисс... — Выродок! — Что здесь происходит? — вдруг доносится до физиков грубый женский лепет. «Кто?!» Поко порывисто оборачивается и видит миниатюрную девушку, приближающуюся к ним. У незнакомки смуглая кожа, блондинистые волосы, собранные в мальвинку с косичкой, глаза, в которых читалось искреннее недоумение, карие. На лице очки с круглой оправой. Одета подросток в форму старших классов: кроссовки, чёрные брюки и белая рубашка. На плечах тёмный жакет. На нём закреплён шеврон - герб этой школы. Отличительного запаха нет. Вероятно, лицеистка является бетой. — Ты кто такая!? — У меня такой же вопрос к тебе. — Пожалуйста... дайте мне всё объяснить, — жалостливо скрипит Честер, обращаясь к обеим. — Спокойно объяснить... — Валяй! — наконец-то прислушивается к компаньону сегодняшнего рабочего дня сердитая Поко. И между троицей незнакомцев возникает краткая тишина. Девушка озадаченно оглядывается, но после от удивления не остаётся ни следа. Оливарес стоит и ждёт, пылая изнутри, а Честер принимается отряхиваться и приводить себя в порядок. — Мэнди, это... Поко... Поко Оливарес. — Я Бельтран Оливарес, идиот! — Да-да, простите... — покорно соглашается младший, придержав при себе мнение о том, что никому на самом деле первая часть двойной фамилии инженерки неинтересна. — Мисс Оливарес, это Мэнди, и у нас очень мало времени на объяснения. — Ты издеваешься надо мной?! Честер устало закатывает глаза и берётся за голову. Видимо, умоляет Бога заткнуть Поко. — Боже мой, что за истеричка? — злобно кидает Мэнди. — Можешь быть хотя бы чуть тише? — Мэнди... Нет... Прош... — Ты кто такая, чтобы мне это говорить?! — Уверенный в себе человек, — и вправду решительно отвечает старшеклассница, становясь недовольной от карканья Поко. — В отличие от тебя, мисс. — СТОП! — не выдерживая, отчаянно выкрикивает Честер. — Пожалуйста, давайте уже успокоимся всеми! — Да я спокойна, чего ты, Честер? Студент измученно мотает головой, желая, чтобы знакомая тоже стихла. Мэнди сейчас провоцирует Поко, которая напугана происходящим, злится. Оливарес не знает, как ещё защищаться. — Я! — омега демонстративно ударяет каблуком об... полимерный наливной пол? — Тоже... Подождите... Что это значит? Куда же её всё-таки привели? Что тут находится? «Зачем... Зачем в этой части школы такие полы..?» — Ура, боже мой, — облегчённо выдыхает Честер. — Мисс Оливарес, это очень важная операция, и информация, которую Вы узнаете... — Секретна, да, дорогой? — обрывает друга Мэнди. — Какой же ты болван. И Честер ловит на себе недовольный взгляд товарищицы. Ей очень не нравится, что знакомый привёл непонятно кого на «важную операцию». Повысил риски. Так ещё приволок такую визгливую персону... — Если без воды, то под данным лицеем есть лаборатория и там на кону жизни. У нас мало времени. — Мэнди... — Что...? Что за бред... — Это не бред! — неожиданно рычит Мэнди, резко озлобившись. Слова Поко мигом выводят её из себя. Бета вспыхивает, будто она - спичка. — Бред - это позволять бездушным мразям делать с радиоактивными отходами АЭС всё что угодно! — Мэнди, они чисты, — в защиту старшей говорит Честер, отводя грустный взор куда-то в пустоту. — Оказываются, они ничего не знают про это... Как минимум мне так показалось. — Чего? Серьёзно? И ты веришь им? Все они осведомл... — О чём вы? И всё внимание переключается на уже растерянную Оливарес, которая не понимает, что происходит и о чём идёт речь. Она будто бы слепой котёнок. А Мэнди и Честер глядят по-разному на Поко: одна презренно и злобно, другой как-то сопереживающе и виновато. «Что за мутные дела?» — Пойдёмте, — просит студент и указывает на лестницу, ведущую в подвал. — Мне кажется, что Вам всё-таки стоит знать это. Вы умеете молчать, учитывая, где работаете. К тому же оставить Вас одну я не могу. — А мне кажется, что можешь, — снова яро откликается Мэнди и ставит руки в бока. — Но, видимо, на моё мнение тебе плевать. — Пожалуйста, не начинай. — Так уж и быть, — фыркая, в итоге принимает расклад дел старшеклассница. — Сотрясать воздух у нас, опять же, нет времени. Честер благодарно кивает подруге. Всё-таки Мэнди может работать в любых условиях и в любой команде. Такой выдержки её научила Виллоу. Она, в целом, много чего вложила в этого ребёнка. Только вот учительница биологии никогда не думала, что воспитанница предаст «их» труды. Прямо сейчас. «Как-то мне не по себе...» Честер первый осмеливается спуститься по лестнице, погрузиться в темноту, а следом за ним устремляется Мэнди. Поко действительно ничего не остаётся, как последовать за детьми и очутиться в страшном подвальном коридоре. Это место нагнетало. Тишина по-собственнически облизывала душу. Ноги забивались ватой. Белые, больничные стены съезжались, когда взгляд утыкался в конец туннеля, где мерцал тусклый загадочный свет. Черный пол утягивал в какую-то бездну, разрешая подавленности забираться по спине и пленить мысли. В подвале были примерочные для детей, пара мастерских и маленький склад, наверное, с учебниками прошлых и нынешних лет. Казалось бы, ничего необычного, троица доходит до одно из углов подвала. Движение прекращается. Мэнди с Честером остановились, что, собственно, сделала и Поко тоже. Легкий взмах, грозные карие глаза. Стены касается рука старшеклассницы в определённом месте, а дальше... Чаяние чёрта из недр ада. Ничего не происходит, как минимум так кажется Поко, но Мэнди же упорно ждёт, и, наверное, стоит жалкой минуте пролететь незаметно, как под рукой девушки зелёным свечением зажигается участок двери. Все молчат, не смея даже ахнуть. Кто-то завороженно, кто-то устало, кто-то с горечью в груди, что опускается в желудок. Выезжает информационный терминал из стены. Серьёзная Мэнди достаёт пропуск... Виллоу. — Откуда у вас доступ? — любопытствует обескураженная Поко. На неё шикают и безразлично прикладывают магнитную карту к экрану. После слышится характерное пиликанье: доступ разрешён. — Как там Р-Т? Она разобралась с камерами? — Всё нормально с ним. Он успешно вырубил охранную службу и отключил камеры на двух нижних этажах. Дверь послушно открывается перед в буквальном смысле злоумышленниками, и Поко снова лицезреет лестницу куда-то вниз. А вот от неё веет покойным еле уловимым холодом, что неприятно убаюкивает. Усталость сразу нападает на Оливарес, однако странное и загадочное путешествие продолжается. Троица выходит на ступеньки, дверь в очередной раз издаёт положительный звук и закрывается. — Честер, зачем я тебе была нужна? И вообще... Я до сих пор ничего не понимаю. Объясни мне, пожалуйста, что происходит. Ты обещал, — неловко обращается к младшему Поко. — Подробно. И... Что-то щелкает в голове. Она смотрит на подростков, и внезапно Оливарес ощущает едкие усиливающие чувства потерянности. Ей одиноко. Мэнди и Честер идут вместе, почти рука об руку, а она насмешливо одна. От этих мыслей Поко как-то тухнет и сильнее устаёт. Её взяли просто потому что... Просто потому что она - вещь..? Неприятно. — Понимаете, в Сафекиате есть две школы, которые очень любимы правительством, — начинает Честер. — Это МБОУ лицей номер два имени Л. Мейтнер и МБОУ СОШ номер тринадцать, где очень углубленно изучают химию и биологию. Эти прилежные, казалось бы, школы объединены научной организацией «Горизонт». Она же в свою очередь разработала определенные программы для данных учебных заведений, сконструировала, проспонсировала и всё в таком духе на... точно нешкольные лаборатории. — Что? В плане... — Ага... Под этим лицеем и той школой есть секретные лаборатории, в которых проводятся своего рода различные опыты и эксперименты над животными. Подробно изучается поведение под землёй новых поколений в чрезвычайных ситуациях и не только. Для этого иногда берутся отходы АЭС... — Так... — И делается это всё «незаконно», но в то же время с одобрением очень влиятельных людей. Под прикрытием. Если говорить понятнее: стоит общественности узнать о тех ужасах, что вытворяет «Горизонт» над животными, то всё закроется... Только непонятно реально или нет. — Подожди... Зачем правительству размещать что-то под школами? Как-то совсем нелогично. — Они эксплуатируют детей, а не реальных учёных, ведь посадить и расстрелять ребёнка нельзя. — Ты хочешь сказать, что... — решается предположить Поко. — Властям жалко уже опытных и квалифицированных специалистов? — Да, — соглашается Честер. — Им проще вырезать пару-тройку учителей, нежели каких-нибудь прикладных биологов, химиков и физиков «Горизонта». К тому же «избранным» детям промывают мозги с начальных классов. Легкая добыча - безвольная масса. И главную роль в промывке мозгов принимает Виллоу. И в лицее, и в тринадцатой школе. — Оу... — У избранников, например, у того же меня или Мэнди, после окончания учебного заведения нет ничего своего, — мрачно дополняет студент. — Те, кто идёт против, пропадают, лишаются всего и снова становятся белыми листами. Те, кто молчит и соглашается со всем, в будущем становятся Вашими коллегами или ещё хуже - учителями и врачами. Преподавателями сюда же или онкологами в больницу, например. Никак иначе. Как минимум пока что. — Понятно... Теперь настроение Поко разрушительно бьётся об дно души. Она верит Честеру, конечно, но в то же время всё чудится какой-то очень несмешной шуткой того же Леона. А ещё самое ужасное, что в мыслях образуется один бестактный вопрос... А как Честер ещё жив? Он же... — По поводу Вас - я просто защищался. Виллоу, можно сказать, без души. Бесчеловечная, лицемерная и жестокая, не побоюсь этих слов, болотная мразь. Яркие эмоции дают ей силу, а Вы... — Да эта дамочка просто находка для Виллоу, — бесцеремонно влезает в беседу Мэнди. — Я впервые в жизни увидела её, а она уже вопить. Разве это ни о чём не говорит? — Эй! — мелко негодует Поко. — Имей ко мне хоть капельку уважения! Я старше! — Ага, разбежалась. А я младше. Поко, только преодолев лестницу вместе с детьми, недовольно стучит каблуком на спуске. Однако даже небольшое роптание испаряется в тот же миг. Поко смотрит на новый, широкий коридор, и её ноги подкашиваются. Впереди располагается контрольно-пропускной пункт, а за ним, видимо, целый комплекс. Реальная лаборатория. Поко вскидывает брови и невольно приоткрывает рот, не веря своим глазам. Перед самим КПП тоже имеются пара дверей в различные помещения: в уборную, душевую, гардеробную и медкабинет. Возможно, здесь также находятся «запасные» комнаты с дежурными электриками и много чего ещё. Стены у огромного коридора с дверьми уже не белые, а серые... точно тучи. — Как мы с этой... ПоКо пройдём КПП, гений? — рычит Мэнди, уверенно продолжая путь. — Ну... Что-нибудь придумаем, — безразлично кидает Честер, поспевая за подругой. — Кто сегодня дежурит? Поко же «прохлаждается», мнётся. Сердце предательски уходит в пятки. Это зловещее место вызывало один негатив, обнажало сокровенные страхи. Поко только чего не видела за свои тридцать шесть лет. Она сбежала от своих родителей, прошла войну, отвоевав на фронте, а затем перебравшись в другое государство, спустилась под землю, выучилась, вышла замуж, развелась - сталкивалась с насилием, потерями и в итоге глупо спрятала в себя всю ту боль прошлого. Скрытая от неё самой горечь до сих пор не давала Поко обрести счастье. И одиночество было Оливарес наказанием, которое ей стоило принять, чтобы наконец найти действительно любящего её человека. Но омега не могла. — Мисс, что-то случилось? — приостанавливается Честер, понимая, что Поко не двигается с места. — Как Вы? Мэнди же абсолютно плевать. Она продолжает идти вперёд, лишь сердито закатывая глаза. Время не щадит. — Я в шоке... — как-то неуверенно в своей эмоции лепечет Поко. — Я понимаю, но нам нужно идти. «Всё так резко перевернулось. Это же должен быть обычный день... вне Витмоса... Почему же...» Только вот Оливарес всё ещё стоит, не дышит. Буря чувств резко кричит, завывает, а сердце стуком начинает разрывать лёгкие. Поко цепенеет, мерзкий холод залезает под кожу. В очередной раз. «Может, я во сне?». — Пошлите, — протягивает ей руку Честер. И, несмотря на внутренний ужас, паучьи пальцы всё-таки касаются чужой холодной ладони. Глаза Поко слипаются, однако Честер пробуждает Оливарес: он тянет за собой старшую. Они принимаются догонять Мэнди. Стоит троице дойти до КПП, как их ожидаемо стопорят. Честер прячет лицо, отворачивается от охраны. Из окошка сторожевой будки выглядывает милая пожилая женщина в очках и чёрно-сером платьишке с белым халатом сверху. И на первый взгляд кажется безобидной. Точно лишней здесь в этом ядовитом тумане. — Мэнди, это кто с тобой? — задаёт вопрос хриплая старушка, как только девушка приближается к охраннице. — Миссис Хьюз, матушки веление, — уже с каким-то мёртвым равнодушием отзывается Мэнди, показывая женщине пропуск Виллоу, и переходит на шёпот: Это очень высокопоставленный профессор и его дама сердца. Дайте пройти нам. Сторожиха бросает на Честера с Поко странный взгляд. Она рассматривает, на самом деле, знакомого в белом халате женщине подростка, который поэтому стоит к ней спиной, и совсем неизвестную омегу, что кружится около «профессора», но в то же время как-то даже верит. — А что ж вы без матушки тогда? — со скептицизмом подмечает старушка. — Она тоже встречает гостей с атомной электростанции. Ну... отчасти это правда так. — Мне ничего не докладывали. Да и к тому же - камеры буквально пару минут назад почему-то заглохли вместе со связью. Ни дозвониться, ни дописаться, боже ты мой. Благо Райт оказалась рядом. Должна разобраться. — Ну... Я ничего не знаю по поводу камер. Хорошо, что Р-Т... Райт, уж точно, оказался на месте, а по поводу гостей... Это внепланово. Видите как всё суматошно. Мы сами на нервах. — Ну... Ладно, — уже как-то устало принимает информацию к сведению старушка. — Пусть этот твой профессор тогда покажет свой пропуск, и идите куда хотите. — Хорошо, — безразлично откликается сторожихе Мэнди и поворачивается лицом к знакомым... В карих омутах Поко, возможно (как минимум она хочет в это верить), каменными пиками ревёт по-дикому паническое беспокойство, но потом... Оливарес замечает, как короткие пальцы Мэнди яростно впиваются ногтями в ладонь, а губы поджимаются. Это явный страх. Ловушка. Она думала, что всё получится. Честер тоже будто теряет почву из-под ног, чувствуя какой-то провал их операции. Однако он стоит и не двигается. Делает глупый вид, что его это всё не волнует, хотя мандраж присутствует. Честеру хочется снова истерично засмеяться, спрятаться в каком-нибудь тёмном уголку, как маленький щенок, но план есть план. Поэтому кривая улыбка расплывается на бледном лице. Что делать? Что Мэнди вообще наплела старушке? Какой ещё профессор? А Поко когда кто? — Мистер... — молвит воспитанница Виллоу. — Дайте, пожалуйста, собственный пропуск. «Вот же вы... Идиоты!» Совершенно неожиданно для подростков Поко приближается к Честеру и сладко приобнимает его. В голове появляется сумбурная идея, как попытаться спасти данную ситуацию. Огромные риски. Выйти сухой из воды шансов мало, но это лучше, чем ничего! — Он такой бука у нас, хи-хи, — смеётся Поко и весело запускает руки в карманы белого халата. «Из него» омега достаёт собственный пропуск, молясь, что следующий трюк не раскусят. — Держите! Фотография на магнитной карте старая. Ей уже лет пять, и Оливарес на пропуске не совсем... Она новая. Выдают, конечно, серые глаза и милое лицо. Да и причёска, когда Поко устраивалась на АЭС, имела совсем другой вид: выпрямленные длинные локоны и убранная чёлка. Тогда омега ещё всячески старалась скрыть кудрявость своих волос, только вот ничего не вышло. В итоге Поко смирилась - короткие пышные кудрявые волосы с чёлкой, которая ныне не пряталась, тому подтверждение. — Ха-ха... — сдержанно ухмыляется Мэнди, неуверенно забирая пропуск у Оливарес. Стоит старшекласснице отвернуться от знакомых и протянуть карту сторожихе, неосознанно отвлечь, как Поко прячется за Честером, лишь сильнее обнимая подростка, который теряется и краснеет. Студент выше Оливарес, может, на полголовы, и ей ничего не мешает уткнуться в чужую грудь. Это всё ради конспирации. «Каждый раз не хочу этого делать, но каждый раз это необходимо. А как ещё? Я всю жизнь притворялась... и продолжаю притворяться ради более-менее комфортной жизни. Но разве я не такой же человек, как и цисгендерные люди?» Поко мелко покашливает: в очередной раз меняет тембр, тональность голоса, уже слыша тошнотный хрип «родной песни». Как же она действительно не горит желанием «раскрывать» себя перед детьми, «совершать каминг-аут». — Мистер... Бельтран Оливарес? — спрашивает старушка, чему-то точно изумляясь. — Да, — низким, но мягким и чарующим голосом отвечает Поко, притворяясь Честером. — Но можно просто - мистер Бельтран. И, воображаете, что? Потрясение ударяет по подросткам огромной битой! У Мэнди вместе с Честером в тот же момент глаза выходят из орбит, а брови, можно сказать, убегают с лица - настолько сильно они приподнимаются. Никто из них, логично, такого «поворота» не ожидал... Ну уж точно не предполагал. Поэтому сильное удивление спрятать было невозможно. Вообще никак. — Знаете, я поражена, что... Вы... Омега с АЭС! Удивительно. Мне тут девочек жалко, а Вы... Я бы пожалела себя и своё здоровье, — всё так же изумлённо выдаёт сторожиха. — Ну... Я так и делаю, хоть карга уже старая, но у омег же репродуктивная система ещё чувствительней. Господи помилуй. — Ну что Вы, всё нормально. Мой вторичный пол не играет никакой роли в науке, — как можно спокойнее откликается на бестолковые причитания Поко. Вдобавок Оливарес ощущает, как ошеломлённый Честер слишком яро глядит на неё, ищет ответы на возникшие сейчас вопросы. Ну... Что сказать? Поко не хочется отвечать на чужой взор. — Чем быстрее мы закончим наши дела, тем скорее уйдём. Виллоу, вроде как, не о таком гостеприимстве нам говорила. Старушка сразу же оживает, вспоминая по чьему велению здесь находится Мэнди с «гостями». Теперь нервозная беспорядочность наблюдается в её последующих действиях. Сторожиха всплёскивает руками, под нос ругается на себя, но затем виновато прикрывает рот ладонью. — Конечно. Идите! Проходите. — Спасибо большое, сеньора, — выглядывая из-за Честера, снова высоким феминным голосом благодарит охранницу Поко. Мэнди, немного помедлив, забирает у пожилой дамы пропуск. Поко мигом отлипает от подростка, разрывая объятия, и чувствует прежнюю свободу. По телу, конечно, физически ощутимо прокатывает какая-то волна неприятных эмоций, плясом танцующих в груди. Случается внутреннее недопонимание самой себя. Но Поко старается отбросить это. «Я - женщина, и моё тело прекрасно». — Вот же вы дураки. Пойдёмте, — Оливарес выхватывает у Мэнди пропуск, игнорируя смущённые взгляды детей. — Времени же мало. Она тянется вперёд, а друзья с разинутыми ртами сперва переглядываются, но затем следуют за старшей. Много разных мыслей, много разных вопросов крутятся в головах подростков, которых всё-таки одолевает интерес. «Меня здесь вообще не должно было бы быть». И, конечно, как только троица проходит КПП, от Честера Оливарес в спину прилетает: — Вы мужчина-омега..? — неловко спрашивает студент. — No, — недружелюбно кидает Поко, тут же начиная закипать. Это, понятно почему, её самая нелюбимая тема. — Я трансгендерная женщина. И да. Омега. — А... — понятливо выдаёт Честер, однако после задумывается. Что-то тут не так. — Только разве... — Да воспринимайте меня как хотите! — вдруг вскрикивает Оливарес, перебивая спутника. — Просто выкиньте из головы то, что я сейчас сделала! Спасла вас! Малолетние идиоты! — Поко... — Но знайте - я не потерплю, если вы начнёте обращаться ко мне в мужском роде. Это понятно?! Я испорчу вам весь план! И Честер не успевает ответить, поскольку из ближайшей к злоумышленникам двери показывается черноволосая девушка, держащая какую-то папку в руках. Вместе с ней из лабораторного помещения выходит ещё одна старшеклассница. Обе беты в медицинских халатах, одеты по-деловому, и обе пусто смотрят на Мэнди, кажется, не замечая позади гостей коллеги. Их глаза стеклянные, а лица тусклы, как белоснежная смерть... — Сорок первая, — окликивает, видимо, Мэнди черноволосая девушка. — Что-то случилось? Почему ты спустилась? Поко, как и Честеру, приходится стихнуть, чтобы... не мешаться. Вся её злость сливается с внезапно появившейся печалью: дымкой, которую можно коснуться, потрогать, но стоит это сделать, как она тает меж пальцев. Внутренний ветер сейчас только безжалостно сгоняет грозовые тучи в одно место - сердце. Хочется яростно вопить, истошно реветь! Однако Оливарес устремляет жгучий взгляд в пол, прикусывает губу, а разгоряченные от гнева руки скрещивает на груди. — Семьдесят шесть и пятьдесят восемь, сейчас не до вас, — продолжает придерживаться морозного хлада в разговорах со здешними Мэнди. — У нас гости с АЭС, поэтому я и спустилась. — Понятно, — безжизненно отзывается черноволосая. — Мы усыпили пару экземпляров категории С, — вклинивается в диалог другая девушка с болотными кукольными омутами. — 171С, 122С, 099С? — деловито интересуется Мэнди. — Да. Но ещё пришлось убить 222С, 223С, 224С. Они оказались заражены бешенством. — Сразу троя? — Нет, только 222С, но она успела заразить соседей сегодня на медосмотре, — будто лишённое каких-либо признаков жизни падает с уст черноволосой. — Отчёт по этому поводу. Девушка протягивает Мэнди папку, и та неохотно забирает бумаги. Поко это ещё сильнее выводит из себя. Она, например, часто не может справиться со своими эмоциями. Это мешает в работе, в отношениях, в жизни. А они... Почему они такие сухие и каменные? Это бесит! — Ясно. Я передам Виллоу. И девушки покорно кланяются знакомой. Сама же Мэнди никак не реагирует на жест знакомых, начиная уходить. Она зовуще машет рукой Честеру и Поко, чтобы те тоже возобновили движение. Собственно, так и происходит. Подростки-«номера» остаются позади троицы. «Я хочу домой! Ну... Или хотя бы вернуться к Леону! Боже мой, что за день-то такой странный и ужасный?» — Мисс Оливарес, если Вам станет спокойнее, то моё отношение к Вашей личности не изменилось... — Да подавись ты! Просто заткнись! — Слышь, — прилетает Поко от уже более оживлённой Мэнди, — баба-чучело - ты, видимо, не знаешь, что такое доброта, да? «Я испорчу вам весь план»? О как. Давай. Я тебя тут же на две части поделю, если ты это сделаешь. — ¡Bah! — Человек принял тебя. Лучше бы заткнулась сама и не гавкала, заебала уже. — Мэнди, только не это... — Что ты сделаешь со мной!? Я - «заебала»? — тут же взрывается старшая, перебивая Честера и загораясь каким-то адским пламенем. Она негодующе всплёскивает руками. — И эта моя благодарность?! Мэнди резко останавливается на месте, и тормозят сразу все. Она задирает голову, презрительно взирает на Поко, которая невольно дёргается, точно вспыхивая сильнее, и той же враждебностью отвечает на злобный взгляд подростка. Оливарес хочется разодрать лицо этой нахалке! Как она посмела такое сказать!? Кем Мэнди себя посчитала?! Как вообще кто-либо смеет посягать на Поко? Хей, ты сама не устала от этой тяжёлой короны? — Хорошо, спасибо, что увильнула на КПП, прекрасно сыграла, — не очень горячо и искренне благодарит Мэнди, — но если бы тебя не было здесь, то играть бы и не пришлось. — Да что вы говорите, малолетки ебан...! Однако Поко не успевает полноценно напасть, поскольку старшеклассница замахивается на неё и одаривает Оливарес пощёчиной, которая моментально смиряет старшую. И подросток не останавливается. Мэнди грубо встряхивает Поко, заставляя посмотреть в её карие глаза. Пропасть, каменный бесконечный туннель... В чужих очах Поко видит непроглядную прожорливую бездну, что беспощадно поглощает всякий ветреный разум и наблюдает за обнаженным внутренним хаосом Оливарес. Старшая точно проваливается в липкий, околдовывающий взор Мэнди... Ты тонешь в собственной грязи. Ощущается пульсация и удушающее жжение на щеке, но в то же время их как будто и не существует вовсе. Внешний мир сужается до крохотных размеров: весь фокус на Мэнди, на бурые, живые и блестящие камушки. Поко послушно затыкается, замирает. Пылкий удар и пробирающий до костей взгляд вышибают всю глупую ненависть из серых мутных омутов. Небольшая тупая боль врезается в тело, парализуя. Глухота вокруг. Шум появляется в мыслях. Сердце языком касается нездоровая пустота, а сама Поко теперь не может больше прятаться за яростью. Её что-то пронзило, забрало всю агрессивную энергию. Она ещё пуще устала. Только, знаете, Мэнди несильно ударила Оливарес, не беспокойтесь. Поко тянула Леона за руку и била Честера больнее. Однако такого психологического воздействия, чёрно-синей волны холода, что в один миг потушил всю неистовость, не было... Всего один хлёсткий хлопок - а Мэнди коснулась души. — Мэнди... Ну зачем? — как-то разочарованно спрашивает Честер, когда подруга отпускает Поко и разрывает с растерявшейся зрительный контакт. Оливарес сразу же принимается потирать глаза после... каких-то необычных, гипнотических махинаций младшей. — Будто бы тебе это не надоело, — верно умозаключает раздраженная Мэнди. В её глазах мелькают острые каменные пики. — Но ты... Иногда мне кажется, что ты превращаешься в Виллоу. — Это ты просто тюфяк. — Потому что я хочу, чтобы все люди были друг другу добрее. Можно было решить всё словами, не прибегая к силе. — Удивительно, что при этом ты недолюбливаешь животных, — враждебно вдруг напоминает другу Мэнди. Честер лишь мрачнеет: сводит брови к переносице, переводит бесцельный взгляд на хладный пол. Он действительно не очень хорошо относится к животным. То есть... равнодушно. Честеру всё равно на братьев меньших. И это цепляет радикальную в собственных взглядах подругу. Она любит животных до невозможности, но бете приходится работать тут и видеть всё нечеловеческое отношение к четвероногим друзьям. Вдобавок импульсивность и юношеский максимализм не дают о себе забыть. Честер прекрасно знает Мэнди. Она упрямая, бойкая натура. Слова на ветер не бросает, иногда слишком уж прямолинейна. И такие разные подростки дружат уже почти три года, несмотря на пока очень ощутимую разницу в возрасте. Когда Виллоу представила Честеру «ученицу сорок один», ему было всего тринадцать лет. Он слыл очень послушным и тихим мальчиком, а под влиянием людей в этой чудовищной лаборатории - в особенности учительницы биологии - стал совсем «немым»... Превратился в живую куклу, собственно, как и многие дети, работающие на грязных взрослых здесь. Самой же Мэнди на то время только недавно исполнилось десять, и она выделялась на фоне остальных ребят, которых заставили трудиться на благо науки в подвалах школы. Девочка отличалась своей активностью, проблемной капризностью и вспыльчивостью. Обычно таких даже не рассматривали на зачисление в списки «юных учёных», поскольку агрессивные дети, логично, несли за собой только убыток, но... Это было чистое желание Виллоу: взять под крыло Мэнди, что приглянулась «ведьме» и зацепила, и посмотреть, как сложатся дела под лицеем. Она не согласовала это с вышестоящими, просто взяла и спустила вниз маленькую своенравную девочку. Захотела «показать мир за гранью реальности». Лишь после всего важные люди прознали про действия Виллоу, посмотрели на Мэнди и всё-таки одобрили решение педагога. Все всё проглотили. К тому же Виллоу не дура, она понимала, какая это ответственность. «Избранные» выбирались определённым образом по особым критериям. Все они грамотно учлись педагогом. Да и начинать конфликт с Виллоу никто не желал. Это было невыгодно никому. Учительница биологии поступила так безрассудно, потому что ей никогда не нравился Честер, его опекун и огромная роль мальчишки в жизни лаборатории, что пророчили все вокруг. А на тот момент терпение Виллоу иссякло, стоило учительнице поссориться с попечителем «немого» ребёнка. Она никогда не понимала, как такой «нюня» может быть главным избранником, подчинять себе других детей. Так ещё выводило из себя всё руководство, которое тряслось над этим «чёртовым» Честером! Они пытались всунуть его Виллоу в ученики, но, благо для менталистки , мальчишка не смог овладеть даже базовыми навыками её «силы». Просто смех. А Мэнди была очень способна. Она напоминала Виллоу себя же маленькую. Поэтому сейчас старшеклассница - главная избранница и правая рука учительницы биологии. — Будь проклята Виллоу, — зло выдыхает Мэнди, возобновляя движение к нужной им точки лаборатории. — Вчера я говорила ей провести для той собаки медосмотр раньше, чем следует, потому что она странно себя вела. В итоге что? Бешенство. — Это печально, — пусто сопутствует Честер подруге и уже как-то бестактно берёт Поко за руку, чтобы та тоже оживилась. — Но, может быть, это к лучшему для тех собак. Рано или поздно все мы умрём. — И что? Почему бедные животные должны страдать? Чтобы поиздеваться, их специально облучают! — Я понимаю это, поэтому мы сейчас и пытаемся предпринять хоть что-то масштабное. «Оторвы» ждут наших действий и команд. Все сегодня на позициях и... Все что-то сегодня потеряют. Мы с «Оторвами» рискуем оказаться в зоне отчуждения, а Р-Т могут лишить жизни. Снова перезапустить. «Что она со мной сделала?» Поко наконец-то выходит из странного транса, беспомощно хлопает глазами и хочет дёрнуться, однако вырваться у неё не получается. Ноги не слушаются, волочатся за Честером сами по себе. Сил совершенно нет. Понимания всего происходящего тоже нет. Каких-либо ярких прежних эмоций - и их нет. Поко измученно зевает и после этого чуть ли не клюёт носом. Как же хочется спать. — Мне кажется, у нас ничего не получится, — внезапно как-то пессимистично выдаёт Мэнди. — Мы всего лишь дети, а это - целая научная система. — Мы непростые дети, Мэнди, — припоминает Честер. — Как минимум, мы уже пытаемся что-то предпринять. Мы готовились к этому пару месяцев, постоянно меняя что-то, следовали течению обстоятельств... Мы боремся за жизни других. Вздох. Дальше троица идёт в молчании. Все в своих думах. Лишь стук красных каблуков да шорох пары кроссовок колеблют таинственно леденящую кровь тишину: то ли разбавляют всю угрюмую обстановку, то ли, наоборот, напускают тоску. Коридор лаборатории безмолвно кричит. Поко становится крайне задумчивой. В голове ничего не укладывается. И её неожиданно касается желание. Она хочет вернуться к Леону, очень. Прямо сорваться к физически слабому для Поко человеку, чтобы снова почувствовать себя морально сильной, насытиться и восполнить энергию с помощью издёвок. Литтлфут пропитан миролюбивостью и пассивностью в конфликтных ситуациях. Никогда по-настоящему не ответит злом на зло. И в последнее время только от Леона можно оторвать тот самый лакомый кусочек манящей плоти. Все остальные объекты ненависти почему-то перестали так откликаться в душе Поко. Наверное, потому что Оливарес начала задумываться, что все они правы? Она правда останется одна до конца своих дней из-за скверного нрава, острого языка... А вот, подумайте только, Леон ничего обидного такого никогда не говорил. Так почему же Поко ненавидит его больше всех? «Я просто хочу, чтобы это всё закончилось». Пока омега спутанно размышляет на давно волнующую её тему, подростки приводят Оливарес в питомник. Яркий белый свет, огромный зал. В нём Поко видит целую ораву самых различных собак и кошек, сидящих в небольших стеклянных вольерах по несколько особей. Почти все бедолаги из приюта. И здесь звери ещё активные, живые. Глазки так и светятся, ласково сверкают. Они по-детски играются, бегают из стороны в сторону, спят в обнимку и просто общаются между собой. Абсолютная свобода! Стерилизация и кастрация запрещены вследствие сохранения живого. Конечно, есть и исключения: хронически чем-то больные особи. Ко всему этому соблюдается дистанция. Агрессивных по отношению к друг другу в один небольшой огороженный стеклом участок не сажают. Не положено. Опасно. «Так много голодных ртов». Вдруг какая-то чёрно-белая собака с гетерохромией, один глаз карий, второй голубой, подбегает к стеклу, стоит ей завидеть вдали приближающуюся Мэнди. Она весело тявкает, приветливо машет хвостом. Лай, конечно, неслышно, но это всё равно замечается путниками. — Привет, Ами, — непривычно для Поко по-доброму откликается собаке Мэнди и протягивает руку к стеклу, достигнув вольера. Сука тут же становится ещё активнее. Припадает к полу, точно просит зайти в клетку и поиграть с ней. Внимание Поко привлекают глаза собачонки и специальный электронный ошейник с номером. В разных омутах животного Оливарес видит теплоту и искренний детский задор, а на устройстве цифру с буквой. «41С...» Поко неприятно передёргивает. Делается тошно, потому что собака выглядит такой любящей... И Честер ловит ветреное изменение в настроении Оливарес, отпускает её руку. Возвращает волю. Перестаёт поддерживать. — Прости, но сегодня вряд ли получится поиграть с тобой, — сообщает животному уже чуточку понурая Мэнди. — И в будущем, возможно, тоже... Однако... Нет. Не сейчас. Слабину давать точно нельзя. Ненависть наполняет детскую душу. Рука нехотя отрывается от стекла, и старшеклассница уже разгневанно выдыхает. Попрощавшись с ласковой собакой, они идут вперёд. Оставляют жизнерадостную Ами позади. А вот в теневой области питомника, где проживают прошедшие вступительные испытания, одобренные для экспериментов и уже благополучно вернувшиеся с опытов животные, дела обстоят иначе. И Поко своими глазами лицезреет, как мучаются тут, под лицеем, собаки и кошки, стоит им достичь той самой страшной зоны... Свет тут глухой, отнюдь не яркий и, можно сказать, солнечный, а само содержание животных совершенно иное. Теперь вместо просторных вольеров - маленькие клетки, где можно только лежать. У каждой особи своя капельница для осуществления парентерального питания. Все обклеены информационными пластырями - «маркерами качества состояния». Половина из подопытных либо полностью, либо частично облысели... Многих обсыпало кожными повреждениями: на обездвиженных телах можно было заметить жуткие покраснения, вздутия, лучевые ожоги и рубцы от них. Сами животные казались в железных, сковывающих клетках мёртвыми, но если хорошо присматриваться, то их грудь всё-таки хоть как-то вздымалась и почти незаметно опускалась. Не все, однако некоторые реагировали на гостей. У одной из собак начал хило, но дружелюбно вилять облезлый хвост, стоило ей почувствовать рядом людей, а какой-то кот даже потянулся и замурлыкал, ну... Если эти кривое телодвижение и странное хрюканье так можно обозвать. Капельницы, клетки, облитый ядовитой негой сон, могильных холод... Действия, пропитанное жестокостью и научным безразличием. Зрелище живого кладбища ужасает. Внушает чёрные чувства. «Ты рассказывал про это, Честер? Эти жизни ты имела в виду, Мэнди?» Как бы всё печально и тоскливо не было, троица минует питомник и выходит в новый серый коридор. Там сразу поворот налево - опять упор, казалось бы, в обычную стену. Но все мы знаем, что это не так. — Осталось три минуты до звонка, — информирует Честер, начиная беспокоиться. — Да сейчас ты, — кидает Мэнди, прикладывая к определённой части стены сразу пропуск Виллоу. Время действительно уже поджимает. — Если что подниметесь здесь сразу в лабораторию кабинета биологии. — Я так и планировал, но нам всё равно нужно поторопиться, Мэнди. — Ага. А тебе всего лишь нужно закинуть на компьютер Виллоу червя. Всё остальное сделает Р-Т. Честер недовольно фыркает, а дверь всё-таки открывается после незамысловатых махинаций. Взору предстаёт очень чистый, блестящий кабинет, наполненной различной техникой, старыми книгами по психологии, биологии и... эзотерическими***
Полный кабинет скучающих детей десяти-одиннадцати лет. Блаженная тишь, и только безэмоциональный голос Честера пробивается через звуковые потёмки, отстукивая какой-то живой ритм. Красота. Только вот... Представьте, Леону пришлось самому себе тащить из класса стул, предварительно забрав его с незанятого ученического места, к учительскому столу, чтобы присесть, наконец-то расслабиться и постараться отбросить негатив. Но с каждым новым вдохом, выдохом в груди будто бы рос камень с острыми краями, безжалостно терзающими клыками кровожадного хищника ткани лёгких. И алые следы остаются на губах. «Слава богу, что ведёт урок Честер, а Поко, на удивление, спокойна. Хоть где-то она не достаёт своими причитаниями о безделье на рабочем месте... как чёртов Байрон». Хмм... Любопытно, а почему удосужиться уступить место больному коллеге Поко не смогла? Забылась? Настолько сильно она сейчас была погружена в себя? Ну конечно. Тоже мне. «Кстати, с чего вообще Байрон решил, что мне вот прямо стоило поехать? Честер за нас обоих отдувается». Студент действительно в данный момент увлечённо рассказывал детям какую-то несуразицу, что дали ему в институте в виде плана открытого урока, и уже так не переживал по поводу организованности всего мероприятия от группы физиков. Вдобавок Честер смог поддержать порядок в классе, в отличие от Леона, который сегодня на выступления морально готов не был. Да и физически тоже... Ой, кстати, у Поко также имелся этот пресловутый план урока. Ей же выдали на АЭС. Может, почитать? В письменной форме приказ Леон не изучал, а делать всё равно нечего. Скучно Литтлфуту. Очень скучно. — Мне надоело уже всё это, — доносится до учительского стола шёпот непоседливой блондинки - Коры. — Когда уже перемена? — Как же я теперь понимаю тебя, — пытаясь тоже быть тихим, понуро отзывается малышке Леон. — Такой зануда. И Кора прекрасно слышит Литтлфута, отчего сперва изумляется его поддержки, мелко приоткрывает рот. Комментарий взрослого кажется немыслимым, а затем вообще насмешливым, ехидным, потому девочка так обиженно и выдаёт: — Ты... тоже! — Хах. Точно. И не говори. — Литтлфут, чёрт тебя дери, — проносится над ухом Леона до боли знакомое гарканье. Поко подключается к беседе и тоже высказывается шёпотом, хотя ей очень хочется привычно покричать. Она пытается быть менее агрессивной. Не при детях. — Тебе заняться нечем? — О нет... Это провал. Злая тётя проснулась и теперь нам нужно прощаться с тобой. Пока-пока, малышка. Возможно, увидимся на том свете. — Какой же ты невыносимый..! — Эй, она незлая! — в защиту Поко лепечет Кора, которая отмечала ранее, что Оливарес ей понравилась. — Это всё твои слова! — Что происходит? — всё-таки не оставляет без внимания поднявшийся шум Честер. Негодование от шалостей путников сразу же вырисовывается на юношеском лице. Он одаривает ребёнка хмурым взором, а потом через плечо кидает его на физиков-ядерщиков. — Нам скучно с этой девочкой, — беззаботно оповещает Леон. — Давай что-нибудь весёлое. — Мистер Литтлфут, Вы серь... — Литтлфут! — свирепо прерывает на полуслове Честера Поко. Она уже как-то бешено рявкает на коллегу, в итоге опять не сдерживаясь, и в очередной раз выплёскивает желчь из сердца. — Ты в край меня достал! Когда, боже упаси, ты наконец заткнёшься, блять? В могиле?! «Воу, ты снова слишком груба, Бельтран». В и так хранящем безмолвие классе, где мирно между партами ходило то самое блаженное молчание, испускающее безмятежную, оттого и «скучную» холодную жаркость, безропотность перекрасилась в другой цвет. После слов Поко тишину точно окунули в кровь, пролитую из-за агонии души. Воздух потяжелел. Зелёные глаза округляются, мысли застревают в горле, некоторые юные головы, в том числе и Кора (к которой быстро пришло осознание, что она ошиблась с наивным оценочным суждением личности Оливарес), вжимаются в плечи, хлопают ресничками, а безрукому плевать. Леон привык, переживал отношение и похуже, да и такая смена настроения тишины Поко тоже шибко не волнует. Она взглядом, колыхающимся в ветрах ненависти, старается... ударить Литтлфута. Мысленно уж точно. — Ладно-ладно... Я молчу, — послушно смиряется измученный Леон, вознаграждая Поко всё, вроде бы, таким же дурашливо беспечным взором. — Продолжай урок, Честер. Однако студент ничего не возобновляет. Он стоит на месте, растеряно глядит на физиков, не понимая ситуацию. Дети также напуганы и ошеломлены. В кабинете появляется суетливый шёпот. Поко же, наоборот, совсем не переживает. Она высокомерно задирает нос, скрещивает руки и переводит внимание с Леона, прячась от добродушия Литтлфута, на класс. Там Оливарес встречается с общим недопониманием и даже каким-то осуждением, что вызывает у неё уже лёгкую панику. Возможно, она погорячилась, но отступить - показать себя слабой. — Что?! — зло гаркает Поко в этот раз на Честера. — Какие-то проблемы!? — Нет, Мисс Оливарес... — откликается ей бета. — Вы случайно не хотите выйти в уборную? «Снова?» — Снова!? — Теперь реально в уборную, не волнуйтесь, — отбрасывает какое-либо двойное, понятное только им обоим дно Честер. — Может, хотите умыться. Остыть. Вы разве не устали зли... кхм, от глупых выходок мистера Литтлфута? И младший неловко косится на Леона, боясь, что обидел альфу, но всё нормально. Учёный мелко кивает Честеру и одобряет чужие слова. Он всё осознаёт. С Поко по-другому очень трудно. «Неплохо-неплохо... Но что значит - реально?» — Ещё как устала! — Ну вот... Я могу отвести Вас в уборную, пока мистер Литтлфут продолжит урок. Несмотря на решительно произнесенное предложение, по Честеру читается вся его неуверенность. Подросток съеживается и ничтожно надеется на лучшее, ведь разгневанная Поко в классе с двадцатью с лишним детских голов - никому не нужна... ну, хотя бы потому что она будет мешать вести урок. А ещё нервировать учеников, Честера и отдающего богу душу Леона. Может привлечь внимание какого-нибудь педагога. Это очень паршиво так-то. Однако на изумление студента Поко всё же принимает раздражённо задумчивый вид, а это, можно считать, половина пути к победе! — Ну, — с гневливой гордостью хмыкает Оливарес. — Ладно! Так уж и быть. И Леон буквально лицезреет, как «плывёт» Честер: пытается вести себя сдержанно, но при этом очень жаждет облегчённо и радостно выдохнуть. И это забавит. Леон разбито усмехается, мерно складывает руки на груди, обнимая себя. —...Тогда, мистер Литтлфут, — обращается к учёному Честер с жалостливыми глазами. — Можете посидеть с детьми, пока нас не будет? — Могу. — Отлично! Отлично... Дети расскажут Вам, где я остановился. «Да не волнуйся ты так. Всё ж нормально. Вроде бы...» — А мы... Пойдёмте, мисс Оливарес. Честер подаёт руку Поко, которая позитивно отвечает на заботливый жест. Омега молча поднимается с места, отряхивается и поправляет чёлку. Но в её серебряных глазах бьётся шквал, ветровые волны исступленно бушуют. И Леона до жути поражает тот факт, что Честер и Поко так свободно берутся за руки. Оливарес даже не отмахивается и дружелюбно встречает вежливый знак искреннего, кажется, студента, не считая доброту за оскорбление по типу: «я, что, беспомощная, поэтому ты предлагаешь мне поддержку даже в такой ерунде?» Такое возможно? Ещё как, Леон. Возможно. Но сейчас все устали. Когда Честер вместе с Поко покидает кабинет биологии, в классе из шёпота разжигается гул. Дети чувствуют свободу. «Учитель» ушёл, а Леон для них толком-то не имеет никакого веса. «Супер». — И почему тут нет Сэнди... Обречённо выдохнув, Леон нехотя встаёт с учительского места, но не выходит из-за стола. Он сегодня не в той форме, чтобы двигаться, и... неожиданно Литтлфут ловит на себе грустное любопытство Коры. Они взирают друг на друга, отчего в Леоне просыпается что-то... Тёплое и одновременно печальное. Он наблюдает за активно болтающими ребятами с розовыми живыми щеками, но с крайне белоснежной кожей, которой никогда не касался рыжий луч ярого, настоящего солнца, а потом... «Мне осталось жить максимум года два или чуть больше. Чёрт возьми. Всё, к чему я так стремился, бесполезно... Хватит тянуть. Отдохни хоть перед смертью. Ты сам сдался, Литтлфут! И всегда не хотел бороться за собственную жизнь!» — Так! — подавляя внутри себя тоску, прикрикивает Леон. — Мы продолжаем урок. Но большинство маленьких лицеистов банально не хотят слушать Литтлфута, как в прошлый раз. В особенности тот смазливый голубоглазый мальчишка, затыкающий в начале урока Кору, со своей компанией. «Завтра же подам заявление об увольнении». — Ну... хорошо. — Извините, а у меня есть вопрос... — на удивление крохотного провала Леона проявляет интерес девочка, шатенка, сидящая на второй парте, за спиной Коры. — Это про то, что рассказывал Честер. — А? Я слушаю. — Почему радиоактивное излучения делится на альфа-, бета- и гамма-, а люди на альф, бет и омег? — Оу, ну. Это больше не о физике, мне кажется. У излучения есть три вида, мы уже это поняли. Они были названы согласно первым трём буквам греческого алфавита, как, собственно, и вторичный пол у людей. Но есть своё но. Альфа - это первая буква алфавита, Бета - вторая, Гамма - третья, а Омега - последняя... — Что? — расстроено отзывается Кора. — Это странно. — Да, — соглашается из-за спины одноклассницы шатенка. — Как-то нелогично. — Просто когда-то давно. До нашей эры, в древнем мире существовало только два вторичных пола. Альфы были исключительно мужчинами, а омеги - женщинами. — О, мы касались этого на истории, вроде, — в подтверждение говорит Кора, самодовольно улыбаясь и прикрывая глаза. — Я помню! — Хах, молодец... — Реально? — смущенно переспрашивает Литтлфута шатенка. — Я ничего, если честно не помню... — Бывает, но так да. Существовали только альфы и омеги. И из-за того, что мужчины всегда были и будут физически сильнее и агрессивнее женщин, они через силу выстроили некий конструктор: слабый подчиняется сильному. Рабство существует во всех ранних обществах. Поэтому впоследствии у власти стояли только сильные, пытаясь ограничить слабых. Ну, а после начал формироваться более сложная социальная система. Человек стал уходить от первобытного общества и развиваться. Когда начали появляться различные алфавиты у самых разных этносов, альфу обозначали первой буквой и относили к главенству, к ведущей силе, а омег к последней, к ведомости. Но были, конечно, и исключения. В некоторых народах омег изначально звали вторыми буквами, условно, «бетами». — Ого... — Да. Удивительные вещи, хах, — с кривой улыбкой высказывается Леон. — Там ещё много чего вам предстоит узнать на истории и биологии по этому поводу, но если говорить коротко: все пришли к единому обозначению по греческому алфавиту, поскольку греческий язык один из самых древнейших, крайне прост. А ещё он сыграл огромное значение в формировании письменности, грубо говоря, у половины Земли! Но все мы стали альфами, бетами и омегами не сразу, лишь через несколько веков споров, разногласий и даже кровопролитных военных конфликтов. И это нормально, что иногда альфы и омеги встречаются в каких-либо науках, как и все остальные буквы греческого алфавита в виде всяких лямбд, йот и чисел пи. Наши знания, к сожалению, имеют предел... Надеюсь, я ответил на твой вопрос. — Да, спасибо! — благодарит учёного одноклассница Коры. — Это действительно связано больше с историей и всякими этими этническими проблемами. Просто слушать нашу историчку это... Можно повеситься! — Да! Она такая ворчливая, а ещё говорит так непонятно, будто постоянно жуёт. Почти вся школа называет её «жвачкой». — Ахах... Неплохо, — тяжело хихикнув, говорит Леон. Боль, по ощущениям, усиливается в груди, но терпеть пока ещё можно. Наверное, когда альфа приедет домой, он упадёт замертво от усталости и слабости в теле. — Однако к этой всей теме ваша учительница должна ещё вернуться, потому что, как я понял, пока вы просто пробежались по верхам. «Надо было взять что-нибудь обезболивающее, твою мать. Анальгетики я же не выпил сегодня. Беа меня только наркотиком ширнула». — Кстати, а как тебя зовут? — задаёт ожидаемый вопрос о имени Кора. — Мы так и не познакомились! И Леон обратно присаживается на стул, не желая сейчас больше стоять на ногах. Это отнимает достаточно сил и клонит в сон. Да и какой смысл? У него вряд ли получится создать тишину в классе. — Зовите меня Леоном. Без формальностей. — А я Кора. «Без формальностей», — наивно повторяет за старшим блондинка. — Ахах... — Алиса, — тоже как бы представляясь Леону, доступно и просто информирует шатенка. «Я так устал. Хочу к Сэнди». — Ох, знайте, у вас прекрасные имена, — делает рядовой комплимент девочкам утомлённый Литтлфут. — Интересные. И, конечно, обеим ученицам очень нравятся слова Леона. Они реагирует каждая по-своему. Кора горделиво кивает, соглашается с учёным и во все зубы улыбается. Алиса же смущается, трогает собственные волосы: прячет непослушную прядь за ухо. — А как зовут твою коллегу?? — не унимается Кора. — Зовите её мисс Оливарес. И... лучше никак иначе. Она высокого мнения о себе. Вздыхая, Кора заметно тускнеет, становится задумчивой, стоит Леону отметить последнее дополнение к характеристике Поко. Ей начинает это всё напоминать другого человека. — Она показалось мне такой хорошей, пока молчала... Такой милой и загадочной. — Внешность часто обманывает. — О да, я знаю, — уже с тихой ненавистью утверждает Кора, бросая злой взгляд на соседнюю от неё парту, где сидел голубоглазый русый мальчишка. — Стаус тому подтверждение. Леон прослеживает взор малышки, переключает внимание с учениц Виллоу на соседний ряд. Мальчик с компанией в виде двух других парнишек тоже отвлекается от собственных насмешливых по звучанию бесед, наполненных только мерзким гоготом и слюнями. Они все вместе обозленно таращатся на Кору, а Литтлфут ощущает, как атмосфера в кабинете сгущается. Плохо дело. — Для тебя я Стани-стаус, тупица, сколько повторять?! «Оо... Ну всё ясно. Поко и Байрон номер два». — Столько - сколько понадобится, Станистаус, — отзывается Алиса. — Хватит думать, что вокруг тебя крутится планета. — Да, Страус, — специально коверкает имя одноклассника Кора. — Я тупая, и повторять мне нужно ОЧЕНЬ много раз. Стаус опешивает от грубости непоседливой одноклассницы, из-за чего его голубые глаза лезут аж на лоб. По хрупкому эго попадают прямо в цель. Неправедный пламенный гнев овладевает Стаусом и ломает маленькое юное тело изнутри. Зол, он очень зол: открывает рот, желая высказаться, но быстро закрывает его и так по-новой. Слишком эмоциональный и ранимый, оказывается, мальчик! — Что, Кора, никак не можешь заткнуть свой рот? — сразу же сердито рычит на Кору один из дружков Стауса, защищая оскорбленного приятеля. — Тебе помочь? — А вы своему Страусу случайно не хотите помочь? Мне кажется, он так и жаждет, чтобы вы его прижали и заткнули в туалете, — с какой-то двусмысленностью ответно атакует забияку Кора. — Ты...! — окончательно взрывается Стаус. — Да ты...! Блядская скотина! И, представьте себе, неожиданно кабинет поглощает тишина, но шорох не утопает в полном отчаянии Леона, который роняет челюсть от удивления. На ссорящихся Кору и Стауса устремляются пропитанные неподдельным любопытством глаза класса. Почти все зенки. Они радуются, злятся, сплетничают, кисло и брюзгливо корчат рожи. Прямо перед ними разворачивается спектакль, и он - занимательный. «Почему... Почему ты вышел-то сейчас, Честер?» А вот Леону отнюдь не весело и задорно. Он давится воздухом от выпада Коры и бледнеет пуще от слов Стауса, осознавая, что молчать больше нельзя. В принципе, когда ты ответственен за жизнь другого человека особенно юного и незрелого, быть пассивным и невовлечённым в таких конфликтных ситуациях - абсолютно недопустимо. Не дай бог драка. Виноватым станет только Леон. — Сейчас же успокоились оба! — строго прикрикивает Литтлфут, не жалея себя. — Иначе урок я устрою всем в коридоре, а после с вами разбираться уже будет только Виллоу. В этот же момент, будто бы услышав мольбы Леона, дверь кабинета открывается и на пороге показываются уже знакомые лица. Ребята резко цепенеют, однако их страхи не оправдываются. Это всего лишь в своей высокомерной манере спокойная Поко и с приподнятым настроением Честер. Она зажато, но с задёрнутым носом заходит в помещение первая: омегу учтиво пропускает вперёд студент. «Слава богу». — Как тут Ваши дела, мистер Литтлфут? — мило интересуется Честер, прикрывая за собой кабинет. — Всё нормально? Леон вздыхает, смотря как Поко медленно подходит к учительскому столу, однако он рад её присутствию. Теперь Литтлфут не один. Победа, можно расслабиться. Только вот Леон очень недоволен поведением учеников. — Если не считать моего состояния, то всё... — с колючестью в зеркалах души оценивает Кору и Стауса он. — Более-менее. — Что-то случилось? — Ох, нет, нет. Просто я чувствую себя неважно... Поэтому у меня не получилось продолжить урок, так что можешь начинать с того... на чём закончил. — Не хотите тоже выйти в уборную? — обеспокоенно предлагает студент. — Нет-нет. Я просто, пожалуй, посплю. Можно же? Честер мелко разевает рот. Он смущается, не знает, что отвечать, но перечить старшему не желает. Леону плохо? Ну... Ладно, хорошо? Если Литтлфут не хочет, чтобы ему оказали помощь, то насильно лучше этого не делать. Честер понимает всё. Честер нервно хихикает, разрешает Леону прилечь на стол под пронизывающим блеском омутов Поко, пленённых серебристым туманом, а сам переключается на детей, которые возобновляют спорить, хоть и не так активно. Подросток окончательно ставит всех на место, возобновляя болтовню об радиации. Всё недовольство от выходки детей улетучивается. Литтлфут снимает с себя очки и откладывает их в сторону, чтобы не мешались. Напряжение уходит. Леон мысленно благодарит студента, желает ему удачи и быстро начинает погружаться в сон. — Как всегда, — не очень дружелюбно шепчет коллеге Поко, не рассчитывая, что её даже услышат. — Тебе стоило остаться сегодня дома, loco. — Возможно, — последнее, что говорит перед засыпанием Леон и полностью абстрагируется от происходящего. — Возможно... Чувство умиротворённости укрывает альфу тёплым одеялом. Ничего не снится, как и в машине Оливарес, но это только к лучшему. После ночи со странным кошмаром Леону такое расслабление и нужно. Блаженная темнота и говорливая оживлённость рядом, привычная обстановка. В какой-то момент Литтлфуту даже кажется, что кто-то осторожно касается его лба, неуверенно поправляет растрёпанные ломкие волосы, и он улыбается. Мечтает. Сэнди. Леону искренне жаль. Он не желает умирать только потому, что больше всего на свете страдает от мучительного увядания друга Сэнди... и от погибели Литтлфута тоже кошмарно будет страдать он. Никто так не станет рвать глотку, чтобы просто увидеть, как грудь снова мелко вздымается и опускается, как Пэйдж. Такой солнечный и неуверенно улыбающийся человек... Потеряв семью, Леон старался жить, всегда боролся ради себя и Сэнди, но онкологический диагноз добил альфу. Сломал так, что собрать воедино уже невозможно. Он внезапно для самого себя сдался. Литтлфут пытался лечиться, но осложнения и негативные последствия от полного курса химиотерапии просто отнимали все силы. А Леон хотел продолжать работать и... нормально вроде как жить. Постоянная убивающая слабость в теле, кровоточивость дёсен, выпадание волос и каждодневная тошнота по утрам напоминали ему о военном несчастном времени. «Лучше бы я умер тогда со своей семьёй под ударом», — после очередного сеанса лучевой терапии думал Леон перед зеркалом, вкушая кровь на языке. Теперь он наслаждался тому, что осталось. Перечитка собственных научных исследований и их переосмысления, черчение всяких безделушек, дорогая работа, друзья в виде белокурой одноглазой хохотушки и вечно хмурого бритого буки... Сэнди. О боже, как же хочется сейчас полежать с ним и просто забыться. Однако очередной день проходит без близкого друга. Вообще без товарищей. Как бы не скрывал этого Леон, но в последнее время ему постоянно одиноко. А сейчас он вообще находится с Поко. С той, что его ненавидит, желает коллеге смерти. Разве это справедливо? Ну... Жизнь вообще не знает такого понятия. «Сэнди. Я так рад за тебя...» Просыпается Литтлфут уже под конец их рабочего дня от очередного странно приятного чувства, словно его трогают и... в данный момент ещё пытаются понюхать волосы? Пять уроков пролетают быстро, а для альфы ещё и незаметно. — Вставайте, мистер Литтлфут! — не так активно как в начале дня, но всё так же радостно восклицает Честер. — Нам бы поторопиться. Отчитаться директрисе и уехать. — А..? С трудом, но Леон открывает глаза. Сонливость жуткая, веки снова тяжелеют: становятся железными ставнями. Учёный зевает и тянется на месте, а затем встречается с Поко взглядами. Случайно, не подозревая этого. Она сидит со скрещенными руками на груди и с, казалось бы, всё ещё высокомерным видом. Ничего толком не изменилось... Хотя стоит Леону пересечься взорами с коллегой, как она тут же отворачивается в другую сторону. Но им это всё полностью игнорируется. Без очков Леон превращается в незрячего щенка. Он ничего не увидел кроме размытых двигающихся силуэтов рядом. — А как же Виллоу? — полусонно хрипит Литтлфут, всё ещё отходя от сна. — Она... — Она заходила после первого урока, — докладывает Честер. — Сказала, что там работы у неё на целый день и снова оставила всё на мне. — Ага. А ещё она так взглянула на тебя, будто бы была готова убить, — пасмурно добавляет Поко, прищуриваясь. — Мне кажется, она планировала смотреть за нами весь день. — В точку! Именно поэтому нужно поскорее сделать ноги, — уже с какой-то фальшивой супероптимистичностью отвечает Честер. — Особенно нам с Вами, мисс Оливарес. Я не шучу! И это обескураживает. Поко вопросительно выгибает одну из бровей, пялится на мальчишку, пока тот... почему-то сдерживает смех. В данный момент студенту хочется просто свалиться с ног от дурацкого и искажённого хохота, но это опять его очередная истерика. Он чувствует надвигающуюся угрозу. — Что это значит, Честер, чёрт возьми? — Мисс Оливарес, Вы серьёзно думали и верили, что Виллоу так просто отпустила меня? Ахахах! Ошибаетесь! «Чего блин... Что происходит?» Леон потирает голубые глаза, избавляясь от последних остатков сновидения, и тянется к аккуратно сложенным очкам рядом. Куда Честер успел отвести Поко, когда «украл» её? Или что он рассказал этой мадам? Леону хоть кто-нибудь ответит сейчас на вопросы, если он их задаст? — На половине последнего урока, смотря на рабочий стол компьютера, выплыло уведомление, что система «Сеть» отключилась от устройства, а это значит связь... Вдруг слышится поворот ключа, грузный ритмичный скрежет, а за ними, оповещая, что дверь закрылась, одинокий щелчок. Сердце уходит в пятки, и истеричная улыбка развеивается с лица Честера. Им заблокировали выход. —...Обрывается во всей школе. Леон надевает очки и наконец-то видит прежний чёткий мир. Учёный сейчас довольно беззаботен и безмятежен. Не понимает, не представляет, что далее может произойти. Вдобавок Литтлфут только проснулся и, несмотря на неплохой сон, хотел бы поспать ещё. Сознание прямо-таки и молило о блаженном тёмном покое. Что за панику разводит этот Честер? «Что за бред? Зачем лицею глушить связь?» Однако Поко как-то тоже резко оживает. Теперь и она ощущает приближающуюся к ним опасность, что и Честер. — Плохо дело, — произносит бета и резко рвётся к двери. — Очень плохо дело... Тревожная Поко незамедлительно поднимается с места и присоединяется к Честеру, а Леону ничего не остаётся, как повторить действия путников сегодняшнего рабочего дня. От суеты знакомых Литтлфуту, конечно, тоже становится не по себе, но не так сильно. Ничего неясно, резкие движения, активная жестикуляция. Они втроём стоят около закрытой двери, за которой неожиданно шелестит незнакомый для учёного женский голос. — «Оторв» взяли первыми, как мы и предполагали, но враг добрался до Р-Т, — тихо сообщают Честеру печальные новости. — Целый день ведьма занималась ими четырьмя... «Кто это? Что за девушка? И о чём вообще речь?» Студент пронзает удар от этих слов. Дурашливые порывы ветра в зелёных глазах меняют направление и силу собственного жизненного потока. Горе находится за дверью и исцелить его никак невозможно. — Мне жаль, Мэ... — Девятый, — не давая назвать собственное имя, прерывают на полуслове Честера. — Послушай меня, девятый. И он медленно берётся за голову. Одно недоумение немеет на лице. Честер, слыша просьбу, замирает. Такое обращение и безжизненная интонация пробивают на волчий холод. Ураган разбитых об лёд воспоминаний рождается в душе, однако быстро блокируется. Мэнди назвала его по рядовому номеру. По такой искажённой и стирающей личность цифре. — Твой опекун... — делают заминку, пытаясь совладать с чувствами. — Рэймонд сделал всё, чтобы уберечь тебя от Виллоу. И она не знает, как на тебя надавить сейчас. «Что?» — Но ты знаешь - она всегда найдёт чертовую даже крохотную лазейку! И я представляю какую. Их аж две, и они стоят рядом с тобой... Снова пауза. Горе не решается что-то произнести. И Честер сопереживающе прислоняет руку к двери, поддерживая близкого человека. Леон же переглядывается вместе с Поко, которая пуще мрачнеет от происходящего. Девушка за дверью говорит про них? — Просто, пожалуйста, помни, что твой опекун был хорошим человеком. И ты... тоже хороший. Р-Т любит тебя. И я тоже. Сердце Честера вдруг нежно касаются, что приводят его в смятение. Он удивляется, бегает глазами, то отрывает руку от двери, то снова прикладывает, а потом задумывается с лёгкой улыбкой. Студент растроган. Это вызывает бурю искренних ласковых эмоций. Слышать такое от Мэнди непривычно. — Спасибо, сорок первая. И за дверью падает раздробленный на маленькие кусочки смешок. Мэнди с тихой болью улыбается в ответ Честеру, интуитивно прислоняя ладонь к двери. Она понимает, что это только затишье перед бурей. Им ещё бороться и сражаться. — Дурак... Так стоят они и интимно молчат несколько солнечных под землёй, редко счастливых мгновений. Это чувство закрадывается обоим в душу. Они улыбаются, по-разному, нежно и разбито, но улыбаются. Хотят освободиться от кошмаров лицея и освободить других. Поэтому, когда Честер хочет попрощаться, слух уже улавливает удаляющиеся шаги. Мэнди предусмотрительно покидает физиков. — Это, конечно, всё мило, но почему она закрыла нас? — с претензией шепчет нежелаемая быть услышанной Мэнди Поко, задавая вопрос Честеру. — Зачем, блять? — К сожалению... Так необходимо, мисс Оливарес. Виллоу доверяет ей, поэтому Мэнди в данный момент играет не на нашей стороне, чтобы избежать участи Р-Т и нашей с вами, ха-ха... Вероятно, сейчас она исполнила один из приказов своей опекунши. Вдобавок Мэнди должна довести дело до конца, потому что основная часть плана выполнена. Всё крайне предусмотрено... — А у меня другой вопрос, — напоминает о себе Леон. — Что вообще происходит? Однако Честер не успевает ответить учёному. Живой шум, противный приглушённый железный скрип, хаос наступают на физиков. В тихом и пустом кабинете где-то неподалеку разносится гром средь белого дня - открывание люка бункера. Ну... Или Леону так кажется. Звук до боли знакомый, слабый, но в голове совсем не укладывается. Где в этом школьном классе может быть люк? Что за бессмыслица? — Что сейчас будет!? — совсем внезапно панически восклицает Поко. — Мы в ловушке?! — Да. И в подтверждение сила шума нарастает всё больше, словно уже кто-то беспорядочно и гневливо что-то ищет, раскидывает книги, выдирает бумаги, разбивает лампу. Страх впивается в тело сильнее под мелодичной какофонией чёрной ярости. Оливарес вместе с Честером прекрасно воображает, откуда выйдет сейчас угроза, ночной кошмар, оттого омега так и эмоционально реагирует. Мэнди показала ей детский фокус, сама пошутила, сама посмеялась. Виллоу же фокусницей прикидываться не станет. Особенно с учётом того, что она в данный момент рвёт и мечет в своём лабораторном уголке всё живое и неживое. Неизвестность нагоняет беспредельного ужаса пуще. И только Честер пытается сохранять хладнокровие, подаренное Мэнди. «Насколько всё плохо..?» В какой-то момент настаёт гробовая тишина. Шум разрушений прекращается, и через каких-то жалких нескольких секунд из двери, куда можно пройти в смежную часть кабинета, около учительского стола, показывается Виллоу. На изумление старших физиков выглядит она довольно растерянной и напуганной. Нервно поправляет волосы, отлитые чёрным алмазом, выпрямляется и только после скользит таинственно пленительным взглядом по троице заложников. — Ох, простите меня за такой кошмарный конфуз со стороны нашего лицея, — пристыженно молвит Виллоу, строя из себя виноватую. — Я должна была сопровождать вас и помогать вам, а в итоге свалила всю работу... на какого-то несмышленого юнца. И охваченный страхом инженеры с учительницы переводят всё внимание на Честера, превращаясь в зрителей. Однако Виллоу обращается к Поко и Леону. Она снова нагло игнорирует бывшего воспитанника, у которого поневоле сжимаются кулаки. И в нём кипит кровь. Стихнувший ураган пробуждается, достаёт из глубокой дыры аспидной пустоты собственную чудовищную разрушительную силу. Детского, дурашливого смеха в этой смертельной ветреной воронке - нет. — Это не позволительная вещь, но на то была серьёзная причина. «О чём говорил Честер? И что он наплёл Поко? Виллоу сама напугана...» Но реакция путников почти не видоизменяется, остаётся пока статичной. Виллоу, не понимая, почему все молчат, воспринимает это как зелёный свет. Она отмеривает два «неуверенных» шага вперёд от учительского стола и желает добавить в свой рассказ наконец ярких, напрочь одурманивающих сознание лживых красок, однако ей это не дают сделать. Честер импульсивно бросается на Виллоу. Хватается за дорогой жакет, мнёт ткань, впиваясь в неё ногтями, и безлико плачет. Губа его закусана. В зелёных глазах отражаются пламенные искры охристо-жёлтой ненависти. Агрессивный выпад не удивляет Виллоу. Он совсем не застаёт педагога врасплох. Только насыщает дух. А вот Поко и Леон сталкиваются с диким потрясением. Одна берётся за русые волнистые волосы, в этот раз не подаётся холоду, суетясь глазами по классу. Второй тоже ошарашен, но теряет связь с реальностью, прикрывая рот рукой. Единственное, чего они хотят - сбежать. Не видеть это жестокое видение. «Может быть, это сон..?» — Треклятая гнида! — пронзает тишь громогласный клич остроокой орлицы. — Мой пропуск... Он у тебя! И Виллоу встряхивают, хотят ударить, будто бы смирить, но она действует на опережение. Учитель ловит манёвр Честера: стремительно подсекает подростка, лишает преимущества. Отбирает чувство осязаемого равновесия в пространстве. И Честер упускает следующий выпад противника из-за шаткого положения. Виллоу нещадно проезжается по лицу бывшего воспитанника кастетом, который «прятался» за украшением на одной из кистей «ведьмы». Это полностью выбивает Честера из игры и заставляет отшатнуться к первой парте второго ряда. — Это всё-таки был кастет, а не просто железная безделушка... — вслух озвучивает собственные мысли Леон. — Пиздец... — Что..?! — оторопело обращается к нему Поко. — Это... Что!? — Кастет. Кабинет режет ужасающий металлический запах. Теперь уже Честера берут за белый халат, злостно встряхивая. От подростка требуют, жаждут. Хотят продолжить драку и вернуть пропуск, однако... Честер обмякает в чужой хватке, не в силах стоять на ногах. Рот его беззащитно приоткрыт. Отяжелевшая голова опрокидывается назад, из ноздрей течёт кровь, а разбитые зеркала души нездорово закатываются. Удар сильный и чёткий. Виллоу действительно не жалела сил. «За что? Чем он это заслужил?» — Честер..! — вскрикивает Поко. На лице старшей беты показывается гнилое озорство, которое смешивается с жуткой злобой. Она видит, что выиграла нечестную битву, упивается грязной победой и запускает одну из рук в карманы Честера, чтобы найти собственный пропуск. У Виллоу много вопросов к проигравшему, например, как он своровал жизненно необходимую магнитную карту, разрешающую передвигаться, кто ему, вероятнее всего, помог, но допрос будет после. У учителя остались инженеры АЭС. Но с ними нужно быть крайне осторожными. — Леон... — зовёт знакомого Поко. Однако Леон словно не слышит омегу. Он с концами уходит в себя, отчего Оливарес неожиданно яриться. Гнев охватывает её, и она грубо пихает знакомого. — Литтлфут..! — А..? — замечает Леон Поко, которая снова скрывает всякий свой страх за бурной злостью. — Звони в два-один-один, утырок..! И просьба коллеги вдруг отрезвляет Леона. В него обратно вселяется стойкое ощущения пола под ногами, происходящее уже не кажется глупым сном, однако в полной мере Литтлфут всё равно не оживает. Он достаёт телефон, экран загорается. Пальцем быстро, легко проводит вверх, всплывает панель для графического ключа, а под ней кнопка экстренного вызова... Стук красного каблука. Гудок. Виллоу находит, что искала. И она злорадно улыбается этому. Жёлтые глаза слепнут от внутреннего ликования, потому подозрительное движение рядом со стороны ядерщиков остаётся проигнорировано. Виллоу ждала этого момента несколько, мать его, мучительных лет, и не собирается отступать. Она желает ударить Честера ещё раз, дабы мстительно втоптать под собой бедного подростка, выместить наконец всю скопившуюся за годы ненависть, но учительницу внезапно тянут за чёрные волосы, принуждая остановиться и растеряться. Виллоу шипит от неприятных ощущений. Отбрасывает от себя Честера, который безвольно валится с ног, и пытается ударить Поко локтём, но та предусмотрительно и уворачивается, отчего режущее негодование от новой порции боли выскальзывает из лживого рта. «Ну же... где ответ...» — Мразь! — прилетает от Виллоу. — Я вообще не понимаю твою мотивацию помочь этому имбецилу! И у колючего шипения снова получается полоснуть тишину. Виллоу пылко брыкается, рыпается, но ничего не выходит. Поко физически сильнее педагога, бывшее пушечное мясо на фронте, а ещё она пользуется грязным и подлым приёмом. Это уже не семнадцатилетний подросток-нерд, а взрослая заносчивая женщина, прошедшая войну с винтовкой большую часть геенны огненной. — Вас не должны касаться и волновать дела «Горизонта»! «Горизонт..?!» Вызов наконец принимают, и действительность почему-то опять раскалывается на осколки. Перед глазами, точно белёсый туман, всё перестаёт иметь значение. Чувство потерянности опять похищает сознание Леона. — Здравствуйте, 211, чем я могу Вам помочь? И только Леон принимается рассказывать о происходящем, Виллоу, нападении Честера, как звонок почему-то резко обрывается. Голубые глаза округляются от такого поворота. Литтлфут смотрит на экран и неожиданно видит там системное уведомление: «Error code: R-T». — Что, блять? У Виллоу выходит освободиться от цепких рук Поко. Она подбивает Оливарес, из-за чего та и щадит учительницу, которая незамедлительно атакует омегу. Виллоу разворачивается, целится в лицо. В её орлиных очах скачет адский столб агрессивного огня, но Поко ловко уклоняется. Кастет дробит несчастный воздух. — Слишком хорошо для мужика на каблуках! — наступательно гаркает Виллоу, заглядывая в ветреные глаза противницы. Она понимает, что биться с более-менее уравновешенной Поко - бесполезно. Виллоу хочет задеть хрупкое Я Оливарес, чтобы увидеть снова ту истеричность и слабость. — Уж очень. «Боже упаси... Поко, ты только держись!» Предсказуемо через мгновения Поко взрывается. Она неестественно звереет. У могучего ветра не получается потушить весь враждебно горячий огонь в жёлтых омутах. Вой, наоборот, пуще разжёг языки пламени, впитал их в себя и уже сам ненормально вспыхнул. Негативный комментарий действует как красная тряпка на Поко. Он провоцирует исключительно гневаться. Поко засчитанные секунды теряет всякое самообладание. — Ах ты..! — Женщина - не костюм. — А я не актриса, гадина! Виллоу язвительно улыбается. Ей нравится разрушительная энергетика ранимой Поко. Учительница довольствуется пробуждающейся эмоциональностью противницы. Сладкий мираж победы садится бабочкой на плечо. Виллоу совершает очередной выпад, но Оливарес пока не допускает оплошностей. Даже напротив. Снова успешно уклоняется и в ответ бросается на оппонентку, отзеркаливая чужие действия. Леон пуще ужасается. Он - свидетель хаотичного парного танца. Что одна, что вторая кружатся в плясе возбуждения. Обе жаждут подбить друг друга, поразить навылет. И в голове не укладывается картина, которая пишется тёмным кровавым скулежом. Её краски прозрачны для Леона. Литтлфут сейчас не может трезво оценить ситуацию. Всё собирается в запутанную вереницу паники. Опять попытка дозвониться, опять слышны тянущиеся гудки, альфе опять отвечают, но стоит назвать хоть одно имя, как вызов кто-то нагло обрывает. Звонок перехватывают и с этим нельзя что-либо сделать. Честер, Леон и Поко в капкане. — Поко..! — внезапно вскликивает Литтлфут и окончательно лишается логики, здравого смысла, созерцая, как коллегу всё-таки ловят на ошибке. Кашель замирает в устах. Ноги предательски подкашиваются. Оливарес пропускает удар. Не такой сильный и болезненный, как схватил Честер, но достаточный, чтобы растеряться и дать взять себя за грудки. Виллоу осознает, что трогать Леона и Поко, а тем более сильно травмировать их - себе дороже. Они отнюдь не просто гости. Омега и альфа с научного центра. С организации, с которой их «Горизонт», как раз таки и сотрудничает. Любая «самооборона» может сыграть злую шутку с Виллоу. — Падла... — хрипит Поко, смотря учительнице в зеркала души. Её губа разбита. Кровь пошло, бесстыдно пачкает нежную плоть. А одна из рук учительницы издевательски перемещается на шею Оливарес, больно впивается в горло. Она стесняет дыхание и будто бы пережимает что-то важное. — Мерзкая живодёрка... Хочется спать. — Да? — улыбается Виллоу. Она хищно торжествует. Страшный огонь гнева в жёлтых глазах резко тускнеет, сменяясь на притягательные искры. Они блестят. Завораживают. — Насмешил. Что-то не так. Гнусная истома одолевает всё тело Поко. Воздуха совершенно перестаёт хватать. Внимать кислород оказывается тяжело, хотя Виллоу полноценно и не душит омегу. Темнеет, зрачки теряют фокус. Может... — Я занимаюсь исключительно убоем людей. В ледяном оцепенении Леон лицезреет, как педагог легко и просто выпускает из хвата Поко. Та без сознания падает, глухо бьётся об пол и... в каком-то смысле умирает. Литтлфута тут же с новой силой травит кашель. Виллоу пережала сонную артерию противнице. — Что ты с ней сделала..?! Всё нутро содрогается. Кричать, кричать, кричать - одна жажда. Леону боязно, он прячет телефон и пятится, упираясь спиной в дверь. Однако Виллоу ничего не предпринимает. Она беззаботно поправляет непослушные пряди волос. — Мистер Литтлфут, ну что Вы, — с дружелюбной лаской неожиданно говорит учительница. — Давайте успокоимся. Виллоу осторожно отходит от поверженных и поворачивается корпусом к учёному, который старательно дёргает ручку двери. Выход - вот тут. Рядом. Но в то же время его нет. — Вы ничего такого не сделали, мистер Литтлфут. Трогать я Вас не собиралась и не собираюсь. Кашель, как будто играет заодно с Виллоу, нападает с большей силой, и попытки открыть дверь тут же прекращаются. Голубые глаза ненормально закатываются. — К тому же по Вам видно, что Вы плохо себя чувствуете. Не хотите передохнуть? Выпить чаю? — Нет! — на последнем издыхании кричит Леон. — Мистер Литтлфут, пожалуйста, давайте будем благоразумны, — смущённо просит ведьма. Вероятно, она снова надевает маску вины, чтобы расположить к себе. — Я всё Вам объясню, только... посмотрите мне в глаза. Леон, наоборот, судорожно отворачивается, закрывает очи, но Виллоу грубой силой вынуждает взглянуть на её лицо. А Леон больше не сопротивляется из-за слабости. Жалость, вина за немощность слишком бессердечно давит на уставшего физика, медленно погружающегося в отчаяние. Леон сходится с взором Виллоу и тонет. Страх остаётся, но словно купируется чем-то. Чёрный кашель застревает в горле. Жёлтые омуты действительно чарующе приковывают к себе. А голос мучительницы только разукрашивает всё в яркие цвета. Он предстаёт уже размеренным, белым, чистым, но с долькой фальшивого стыда: — Я не хочу навредить тебе, Леон. «Что..?» — Я не желаю сделать тебе больно, Леон. На лоб Виллоу садится крупная фиолетовая бабочка с узорчатыми бархатными крыльями - нежными лепестками орхидеи. Как третье всевидящее око. Однако бета и вовсе не замечает красивое насекомое, которое непонятно откуда взялось в кабинете. Возможно, это иллюзия? — Как я могу навредить погрязшему сейчас в тихом ужасе человеку, Леон? — Бабочка... — неразборчиво мямлит Литтлфут. — А моё имя... Откуда... — Расслабься, — дерзко приказывает Виллоу. — Смотри мне в глаза и молча слушай. Ещё три красочные бабочки привлекают внимание Леона на лице педагога. Они мельче, не такие пёстрые и... Ой, кого я обманываю? Взглянуть на насекомого и детально рассмотреть его у Литтлфута не получается. Банально разорвать зрительный контакт с Виллоу не выходит. Леон пойман. — Почувствуй это, ощути: твой разум очищается, все самые тёмные мысли исчезают, потому что ты знаешь, что я не наврежу тебе, Леон. Ты в безопасности... Реальность безвозвратно трескается. А из этих трещин лезут целые огромные скопления бабочек. Самые разные цветастые крылатые насекомые заполоняют класс, легко и бездумно несут своё невесомое тельце. Паразиты. Настоящая эпидемия порхает по кабинету. Не оставляя живого места, они липнут ко всему: к полу, стенам, растениям, мебели, электронике, Честеру, Поко, Виллоу... К ногам Леона, обездвиживая. Раскрывают крылья-глаза и сидят, будто бы тоже взирая на Литтлфута, который медленно вязнет в обмане гипноза. — Я рядом, — сообщает уже Сэнди искажённым голосом. Хоть шёпот близкого и неестественный, но он убаюкивает. — Пока я рядом, ты в безопасности. «Сэнди..?» — Да. Это я. Засыпай, милый... Засыпай. Дикая сонливость нападает на Леона, обвораживает изнурённого человека. Он покашливает, потому что боль в груди никуда невозможно деть какими-то психологическими фокусами, однако смирно клюёт носом. Глаза чудовищно слипаются, затем окончательно смыкаются. Литтлфут падает вперёд, и бабочки разлетаются, растворяются во тьме. Кабинета и знакомых больше нет. Всё съели крылатые существа. Лишь милый ветер и темнота, заволакивающая хилую тушку, встречают ныне Леона. Чувство отчаяния до сих пор живо. — Я всегда буду рядом, — ловит уснувшего Виллоу, продолжая молвить чужим голосом. — Обязательно. Леон через сон сладко улыбается. Хороший знак! И, убедившись, что трюк удался, бета аккуратно кладёт Леона на пол кабинета, поворачиваясь к Честеру и Поко. Алчное счастье поселяется в её гнилом сердце. Виллоу победила. И она этому безмерно рада. Но зелёные погасшие очи до последнего собираются проклинать ведьму...***
— Коснись меня, когда выберешься.***
Бесконечная боль и глухая злоба объединились. Но тут же детская обида за все ошибки матери окаменела. Она впиталась в фальшивую улыбку, притворяясь ветром. И ничего больше не сковывало его. Не было ни бетонного мрачного потолка, ни подземных стен-душителей. Над головой раскинулось тёмно-оранжевое просыпающееся небо с облачными лиловыми прожилками, а стёртые подушечки мощных лап касались умирающей сухой земли на поверхности. С трепетанием дышалось здешним воздухом, который насыщал силой. Малахитовые глаза цеплялись за обломки когда-то целого и живого многоэтажного здания вдалеке. Они направляли лапы, что твёрдо держали путь вперёд. Рассветное солнце, горящее белым пламенем, озаряло мохнатую спину. Молодой волк с густой серой шёрсткой целеустремлённо бежал по голой пустоши и поднимал буро-серые клубки пыли. Очнулся он на краю обрыва. Великое светило, выходящее из-за далекого горизонта, разбудило юнца. И без промедлений он ринулся от чёрной, нагоняющей тревоги пропасти к замеченным объектам позади. Около таинственного обрыва на приличном расстоянии друг от друга располагались груда бетонных плит рядом с разрушенным многоэтажном домом и маленькая истлевшая деревянная постройка. Было странно и жутко видеть такое, но... Крохотное хрупкое звериное тело неслось по вольным просторам и брала у ветреных потоков силы, отбрасывая всякие переживания. И всё должным образом успокаивало, вселяло надежду. Вот это вот красочное небо над головой, настоящее солнце за спиной... Однако огромная необитаемость пустоши на самом деле дарила лживую свободу. Степь в душе болезненно-тоскливо стонала, шептала аводь. Честер знал, что встающая в данный момент из-за горизонта белая звезда - глаз-проводник Виллоу. Видимо, ведьма проводила очередной ритуал для мира грёз, в котором и находятся сейчас все заложники. А ещё подросток был уверен, что в завалинах и гниющей развалюхе находились Поко и Леон. Только где и кто есть... про это, к сожалению, Честер не ведал. Он предполагал, но точно ответить сам себе не мог. Время капало. Безжалостно утекало прямо из-под лап. — Поко! — добежав всё-таки до бетонных развалин, окликает Честер. — Леон! В ответ тишина. Никаких признаков жизни. Гробовое спокойствие. Но подросток не собирается сдаваться вообще. Кто-то под этими тяжёлыми плитами точно есть. «Честер?» — Леон! Поко! Честер решительно озаряется. Он, готовый защищаться до конца и исключительно действовать, хмуро сводит брови к переносице и начинает суетливо заглядывать в щели между обломками. В его лапах закипает кровь. Честеру хочется положить психологической тирании Виллоу и научной программе по зомбированию детей конец. Давно пора менять мир к лучшему. Он желает созидать на костях зла, а не проливать чистые слёзы добра... Хотя разве ребёнок знает, что это синонимы? — Я здесь... — где-то рядом доносится голос Леона, когда Честер в очередной раз просовывает морду в одну из трещин. — Тут... — Мистер Литтлфут! — ликует юнец, стараясь разгрести каменные куски уничтоженного ударной волной дома. — Сейчас-сейчас... Подождите! Маленький восторг охватывает нутро Честера, потому что все предположения беты сошлись. Этому просто невозможно не радоваться в таком плачевном положении. Иначе сойдёшь с ума, и Виллоу нещадно воспользуется слабостью. Только вот Честеру нечего трястись. Он под защитой, что получил от опекуна-наставника. «Где это мы?» Выходит... остаётся вытащить Леона и потом двигаться к разлагающейся деревянной лачуге, где должна томиться Поко! Отлично. — Мистер Литтлфут! — удивлённо ахая, обнаруживает бурой расцветки ящерицу, сливающуюся с пылью и землёй пустоши, Честер. — Вы... Подросток находит Леона в убитом состоянии. Он раскапывает в каменной ловушке лазейку и проникает внутрь. На удивление под развалинами оказывается просторно, поскольку каменные куски здания упали чудным образом. И Честер застаёт Леона таким... обессиленным и потрёпанным. Учёный, у которого совсем незаметно, тяжело поднималась и опускалась «грудь», лежит на белом брюхе под «могильной крышкой» из изуродованных бетонных плит и с пробирающей до дрожи пустотой в глазах глядит на юнца. Его чешуйчатый хвост придавлен. Без помощи выбраться маловероятно. Ну... Хотя... Кто-то точно знает? — Честер, что происходит... — невнятно хрипит Леон, у которого не получается совладать со своим новым длинным языком. И... он не желает предпринимать даже жалкой попытки выбраться из знакомой ему ситуации. — И почему я... Почему мы какие-то животные? — Я всё обязательно объясню! — подбегает к обмякшему учёному Честер. — Но только после нахождения Оливарес. А сейчас... Студент принимает задумчивый вид, присаживаясь около полумёртвого товарища. Его волчий хвост дружелюбно виляет. Задачка не из лёгких: — Надо понять, как Вас вытащить. Леон разбито вздыхает. Происходящее давно потеряло смысл... Только вот Честер не разделяет чувств старшего. По мальцу видно, что он готов яро и отважно идти вперёд. Да и сам по себе Честер добр, немного наивен, наверное, в силу возраста. Он верит в лучшее, и это хорошо, только вот... Мир крайне жесток. Пора бы снять розовые очки. — Никак, — пессимистично отвечает Леон. — Это бесполезно, я знаю. — Что Вы такое говорите? Не надо мне! — усмехается Честер. — Я вытащу Вас. «Ну-ну. Удачи...» — Вы чувствуете боль? — Нет, но имеется странная тяжесть. Вообще... с этим непонятным телом я никакой связи не чувствую. — Хорошо. Я понял! Честер встаёт на все четыре лапы, воодушевленно сверкая. Он тянется к маленькому по размерам Леону, обнюхивает физика, а после сточенными тупыми когтями старается поддеть его хвост, ждёт реакции. Не больно? — Что ты делаешь? — кряхтит Литтлфут, вдруг почему-то закипая. Злоба просыпается в ящерице. — Мне неприятно! Эти жалкие потуги не имеют смысла, боже мой! — Извините, я просто вытаскиваю Вас, мистер. Если Вам некомфортно, то вылезайте сами. — Что? — с неестественным для него пренебрежением переспрашивает Леон. — Что за чепуху ты несёшь? Я придавлен, хватит дурачиться! Как я сам вылезу, ты нормальный или...?! Внезапно Литтлфут затыкает себя на полуслове, не желая уподобляться Поко. Однако он очень зол. Честер и так кажется простаком, отчего коробит, а тут ситуация... Возвращает не в самое светлое прошлое. Потому рассерженный Литтлфут специально рвётся вперёд, чтобы убедить подростка в его неправоте. И внезапно ощущает свободу. Леон выбирается из-под камня, не верит. Так ещё и хвост остаётся при нём... «Что..?» — Вот видите. Всё получилось. — Но... Как? — удивлённо бросает учёный. — Вы же маленькая прыткая ящерица. К тому же я осмотрел Вас и увидел, что плита полностью не пережимала Ваш хвост, но он действительно застрял. — Ну... Блять, — нелепо ругается Леон, считая теперь болваном себя, а не Честера. — Извини меня, Честер. «Что со мной сегодня?» — Вы вообще пытались выбраться самостоятельно? — задаёт весьма логичный вопрос Честер. — Нет... — Почему? — Просто всё это... Грязь, плиты, пыль... до боли связано с одним событием из прошлого. И я не хочу о нём говорить. — Ох... Вот оно как, — откликается Честер. — Я понимаю, что может быть сложно мне поверить, но всё это - глупая иллюзия и пародия. Больной сон. Чёртовы козни Виллоу... — Да? Но зачем ей это? — разочарованно вопрошает Леон. — Я до сих пор не в курсе: что происходит и почему? — Ну... Это долгий рассказ. Если говорить про сейчас, то Виллоу хочет вызвать у нас негатив, чтобы мы отчаялись. Несмотря ни на что, нам не нужно поддаваться и сдаваться, мистер Литтлфут. — Ага. Но говорить - одно дело, малец. — Я согласен. Но каждый по-своему преодолевал в своей жизни проблемы... и только сильные остались живы. Не у всех хорошие родители, окружение, здоровья хоть отбавляй. Не все прошли третью мировую войну. И мы до сих пор переживаем экологическую катастрофу. Живём под землёй. Опасность этого осознаём только мы с Вами, Леон. Теперь я понял, о чём Вы говорили тогда, когда мы шли к КПП научного центра. Мы - люди, которые творят в науке, а не бездумно пользуются её силой. Уверен прежнее общество скоро разрушится, и всё рухнет. Диктатура просто окончательно лишит нас воли. Мы станем зомби. «Теперь ты ещё сильнее напоминаешь мне меня». — Однако нужно бороться! Какой бы огромной, стрессовой и с виду «нерешаемой» проблема не была бы - человек может выйти из любой неблагоприятной ситуации. Всё остальное зависит от шансов успеха. Как минимум я в это верю. И Леон ещё пуще задумывается от слов товарища. Ему вдруг захотелось обменяться контактами с Честером после всего этого дикого дня в лицее и поговорить ещё о чём-нибудь. Да, младший наивен, как считает Литтлфут, и взгляды физиков всё-таки расходятся, но это и не минус. Например, получится побеседовать о научных исследованиях самого Леона? Или... может, Честер способен по достоинству оценить увлечение альфы черчением? Старшему физику не с кем об этом поговорить в полной мере. Лишь Сэнди более-менее понимает друга, но после того, как Пейдж переехал к Эдгару, видятся они ныне только на работе. — Нам надо идти, — напоминает подросток. — Мисс Оливарес тоже в ловушке. Без предупреждений Честер хватает Леона, чуток подбрасывает крохотную ящерицу над землёй, а затем варварски смыкает пасть, тем самым пугая старшего. Перед глазами проносится сахарным ядовитым блеском вся человеческая жизнь. Сердце, маленький кровавый комочек, отчётливее бьётся. Какой-то животный страх поселяется в груди. — Что опять? — снова глухо шипит Леон. Однако Честер не отвечает. Он молча несёт Литтлфута в пасти, бросается к лазейке, из который и пробрался к старшему, и выбирается из-под развалин. «Ох... Тут... так пусто?» — переключаясь, думает Леон, стоит ему ощутить свободу холодной, серой степи. Нет больше противных тюремных стен и темени. Свет улыбается зверям, рыжее небо не давит, солнце утешает, а чистый воздух, ласкающий легкие, обезоруживает... Неужели они на поверхности? Весь этот подземный ад закончился? Сперва маленькая разминка, лёгкий шаг, но затем... Задние волчьи лапы сильно напрягаются, как металлические пружины, и резко происходит толчок. Миг одурманивающего полёта. Честер бешено рвётся вперёд, словно взмывает в воздух, а не низменно бежит. Внутренний мир в просторах жмётся. Щемит, дух захватывает, несмотря, по правде, на ужасные условия перевозки. Слишком уж в этом транспорте трясёт. И ещё неприятно дует. Четыре звезды с натяжкой, но поставить всё-таки можно. За хорошее отношение к пассажиру. Ну или... За хорошее отношение пассажира к водителю. Добираются Леон и Честер до затхлой лачуги быстро. Смрадный мусор разбросан около постройки. Продольные змеи-трещины на двери приветствуют физиков. Она, хилая и будто бы исцарапанная, открыта. Ждёт гостей. И Честер сразу же отпускает Леона, принимая приглашение. Он устремляется внутрь, не колеблясь ни на миг. Растворяется в тревожной темноте. «Это тоже часть из прошлого? Только уже Бельтран?» Литтлфут оглядывается, как-то не решаясь сначала зайти, но в итоге ступает и догоняет Честера. Жутко темно. Собственных пятипалых, в отличие от рук, маленьких лап, что касаются мокрой гниющей древесины, не видно. Ощущается слякоть. Так ещё чернота гнетёт, однако глаз быстро привлекает освещаемое впереди большое зеркало. В крыше оказывается пробоина. Зияет брешь, из которой и льётся этот тёплый свет на отражение. — Мисс Оливарес... — лицезрея дурную картину дальше, как-то тихо зовёт омегу Честер. И, сколько бы сейчас не было в его лапах решимости, подросток немного беспокоится. — С Вами всё в порядке? Перед зеркалом сидит, невероятно прекрасной окраски, ультрамариновый попугай. Цвет её пышного оперения настолько глубокий и яркий, что кажется вон там, да, прямо там, взирая на проклятое отражение, мерно волнуется живой кусочек открытого синего моря, а если учесть новые размеры Поко, то взор почти невозможно оторвать. «Она... ара?» — Поко. Ты меня слышишь? Но она продолжает хранить молчание. Вдобавок Поко совершенно не шевелится, точно оцепенела. Зеркало захватило Оливарес. Что же в нём такого? — Может, стоит подойти? — предполагает Леон, обращаясь к Честеру. — Мне кажется, она... зависла. — Всё возможно, — смятенно роняет подросток. — Всё возможно... Честер, прижав уши к затылку, с тревогой на душе поспешно двигается к приятельнице, пока Леон решает осмотреться. Из-за света из пробоины взгляду становятся доступны очертания и силуэты умирающих здесь вещей. На изумление лачуга не пустовала. Почти. Помимо зеркала, в тёмном углу стояла рухлядью кровать с помятым белым бельём, покрытым жёлтыми разводами. К одной из ножек крепилась ржавая цепь. Что на постели разглядеть было нельзя из-за маленьких размеров Леона. Поодаль в стороне красовался шкаф, а около самой кровати расположилась тумбочка, и на её ручке Леон увидел что-то... Грязно-красное с чёрными кружевами. Пошлое. — Поко, чёрт возьми, — ругается себе под нос Честер. В его зелёных глазах мелькает недружелюбно одинокое горное плато. — Будь проклята... — Как она? — резко равняется с подростком Леон, и Честеру приходится возвращать на морду переживание. — Кхм. Как видите - плохо. Литтлфут снова засматривается на большого попугая и подмечает ещё пара деталей. Изнанка мощных крыльев и длинного хвоста - чёрные, как грозовые тучи. Вокруг глаз-бусинок ярко-желтый ободок. Нижняя часть подклювья также имеет солнечный цвет. Под лапами попугая мёртвенно лежат несколько пуховых перьев... опавшие лепестки гиацинта. А сам большой клюв с острым закруглённым кончиком напоминает цветом графит. И как только Леон переводит взгляд с коллеги в само зеркало, вся красота пропадает. Литтлфут видит себя и Поко в привычной форме, человеческой оболочке и... Что-то ему становится плохо. Он, лет пятнадцати-шестнадцати, белее самого белого листа на свете, с приоткрытым ртом пытался дышать. Тёмно-русых волос на голове совсем не осталось. Под порванным, еле живым платьем-мешком, которое обзывалась так, потому что досталась от покойной матери и было очень большого размера - комфортного, худоба Леона пугала. От уцелевшей руки осталась кость с натянутой на неё дряхлой кожей, обсыпанной непонятными нездоровыми пятнами. А голубые пустые глаза... Они были почти что высушены. Склеры пожелтели. Леон помнит, каких сил стоило ему тогда моргать. В принципе, весь рот с выскочившими язвочками в то время походил на жёсткую старую губку, невпитывающую воду от слова совсем. Постоянно ощущалась либо металлическая примесь из-за кровотечений дёсен, либо такая невыносимо жутчайшая горечь из-за рвоты, что такой же жёлтый, как и глаза, язык в один момент отказался воспринимать хоть какие-либо вкусы. Да и... Есть не хотелось вообще. Только пить, пить и пить. Весь организм в ту пору словно лишился каких-либо жидкостей. Но, знайте, Леон с себя ребёнка, вспомнив страдающего от лучевой болезни в отражении, ужаснулся не так сильно, как с Поко. Полностью обнажённая девушка, может лет двадцати или чуть больше, с мерклыми длинными чёрными волосами смотрела вперёд, сквозь зеркало... словно живая смерть. На лице была размазана ярко розовая помада. Серые глаза с жёлтыми тенями пропитались убийственной ненавистью. В них бешено тряслись суженные до точек зрачки. Место, тело, родители, бездушные врачи, трансфобные личности, злые сверстники, учителя, одногруппники, преподаватели, девушки, мужчины, жизнь - всё это враги, которые надругались над Оливарес... И поселившаяся в сердце зависть с высокомерным признанием настигла молодую омегу резко. Щелчок - выстрел. Она сводила с ума. Поко была готова разорвать с яростным воплем весь мир, что обидел её, упиваться криками ужаса угнетателей, а затем очиститься от грязи и освободиться... За что мне это? За что? Почему я не достойна лучшей жизни? Область паха - это первое на что всегда обращали и обращают внимание многие. Интерсекс! Людей волнует, что у тебя в штанах, а не что в сердце. Однако Леон туда и не посмотрел бы, если бы не... Кровь. Весь пах был изуродован, вероятно, каким-то лезвием... Пламенно страстные раны окружали небольшой и не очень подвижный член, нужный омегам с мужской биологией обычно для мочеиспускания, но не касались его. Также кровь шла из самого влагалища. Как минимум так выглядело. Она засохла багровыми струйками на бледных ногах, вырисовывала безобразные кривые узоры на бесцветной коже. Хотя... имелась на теле Оливарес одна краска. И она была покойно синяя. Вены болезненно выступили. Крупные гематомы бесстыдно разбрелись по всему щуплому телу. А запястья и ключицы... Они горели по-особенному ярким тёмно-лиловым, неживым пламенем. — Я застр-релила его, — наконец-то молвит Поко. В новой форме она заметно картавит, но слух не режет. Наоборот, неестественный могильный холод её слов залезает под чешую Леона, а стоит озлобленным глазам Оливарес переместиться на отражение коллеги, как Литтлфут пуще млеет внутри себя. — А потом ушла на фр-ронт, чтобы убить несколько десятков таких же мразей, как он. И Честер понимает, что дело пахнет жаренным. Если Леон тоже «зависнет», то всё потеряно. Виллоу добьётся того, чего хочет. А юнец единственный, кто не отражается в зеркале. Почему-то... — Мне жаль, — встревает Честер, преграждая приятелям их былые тени. — Мне очень жаль, но всё это в вашем прошлом... Сейчас нам надо идти. В светлое будущее. Серый волк своим грозным обликом пугает резко пятящуюся птицу. Она неосознанно и нелепо раскрывает огромные крылья, дезориентируясь. У Поко не получается совладать с новым телом. — Это я, мисс Оливарес. Честер, — спокойно говорит подросток. — Честер. И... уже при виде говорящего дикого животного в голове что-то просвещается. Поко осознаёт, что также имеет звериную сущность. И это разрушает всё восприятие нынешней реальности. — Не надо меня боятся. — Что это всё значит? Почему я... Кто я? Что вообще происходит? — У меня такие же вопросы, Поко... — слыша прежнюю живую Оливарес, с облегчением поддерживает знакомую Леон. Немой ах. Поко мигом смотрит себе под лапы и не верит собственным глазам! Синяя птица обнаруживает Леона сбоку (ещё бы чуть-чуть, и она бы задела коллегу массивным крылом) и оробело замирает. Оливарес удивляет новое обличие Литтлфута. Альфа - хрупкая ящерица? Серьёзно? Он стал таким маленьким и беззащитным, по сравнению с ней... Хотя он и до этого был маленьким... — Давайте выйдем из этого гнилого сарая, — умоляет Честер. — И я наконец-таки всё объясню! Время снова не на нашей стороне! Глухая тишина воцаряется меж зверьми. Обходит каждого, погружает в бездонную себя. Они смотрят друг на друга, и каждый задумывается о своём. Всё это так странно и неправильно. Леону, как человеку науки, всё ещё не верится в разворачивающиеся события. Что за фантастика такая? — Это место для меня... — принимается отрешённо лепетать Поко, но её грубо перебивают: — ИДЁМТЕ! — несвойственно себе недовольно рявкает Честер. И он силой выпихивает обоих физиков из тёмной лачуги: снова нагло берёт Леона в пасть, а Поко требовательно тыкает мокрым носом в грудь, толкая её к выходу. Суровый, безветренный мокрый рык касается белого пуза ящерицы и заставляет повиноваться Поко. В душе волка каменные пики-ножи пронзают всякий покой, устрашают своим видом. Совершишь ошибку и упадёшь - они без сожаления самоуничижительно проткнут твоё тело. Выпускают Леона только на улице. Подросток разозлённо закрывает дверь за собой, после чего устало вздыхает, выпуская пар. Одна из хлипких деревяшек падает рядом, но он совершенно не реагирует. А вот Поко и Леон тушуются. Они в какой-то степени даже немного недоумевают. Такое вычурное, импульсивно детское поведение вызывает подозрение и наводит на определённые мысли. Неужели Честер способен на яркое проявление гнева? «Это... точно Честер? Он же буквально несколько минут назад был совсем другим...» — Простите меня, — опустошённо выдаёт подросток, поворачиваясь корпусом к солнцу. Он оценивает, сколько есть ещё времени на объяснения. — Но вы просто пока не понимаете, в какой ловушке находитесь. К счастью, солнце вышло из-за горизонта только наполовину, чему не радоваться невозможно. Но на морде Честера одно ледяное бездумье. Теперь он, хладнокровный и решительный, уже как-то сливается с серой огромной пустошью. — Если бы мы остались в этом сарае - Виллоу бы точно заперла нас в нём и закопала бы заживо, — невозмутимо оповещает бета. — Лучше находиться подальше от тех мест, что определённо хотят вызвать у вас подавленное состояние. — Да?! Если бы не ты, мы здесь бы и не находились! — вдруг агрессивно гаркает Поко, не собираясь терпеть наказы от Честера. — Это всё из-за тебя! — Да, это правда. Я виноват во всём сейчас происходящем с вами. Опять же - простите меня. Мне очень жаль. Я хочу для вас только всего самого хорошего. — Если бы ты р-реально хотел - ты бы не тащил меня с собой в этот гр-рёбаный подвал! Ты использовал меня р-ради своей выгоды! — Да, это правда. Но... я преследовал благие цели: хотел освободить от рабства таких же подростков, как и я. Страдают не только же животные, но и дети, поймите. И... простите меня. Я действительно хотел подвергнуть Вас, мисс Оливарес, риску, чтобы десятки других жизней наконец обрели покой. — Ты..! Сволочь! Я вер-р-рила тебе! — раскрывая крылья, кричит Оливарес и противно шипит, словно острыми когтями скребёт косточки. Синие перья встают дыбом. — Малолетний ублюдок! — Благими намерениями можно вымостить себе только дорогу в ад, Честер, — рассудительно и спокойно, в отличие от коллеги, отзывается Леон. — И, наверное, ты это сам уже понял, если уж извиняешься. — Да... Это правда. Просто... Мисс Оливарес, сейчас не самый подходящий момент для выяснения отношений. Давайте лучше вместе полной грудью сделаем вдох, выдох и поговорим об этом после. — Не буду я ничего делать! Однако Честер игнорирует сердитое восклицание и совершает глубокий вдох. Его грудь мерно поднимается, впитывая воздух, а зелёные глаза закрываются. — Боже мой..! Дайте мне сойти с этой тупой планеты! Я так устала... — Миролюбивость, мисс. Любите мир - он потянется к Вам. Честер выдыхает, медленно раскрывая очи. Неведомая и таинственная сила ощущается от его оболочки. Волк - преданный, бесстрашный, но в то же время глупо жёсткий хищник. Он живёт, пока живёт стая... Тихая мощь прячется в сердце Честера, запечатывается под семью железными замками. Этот волк отбился от стаи. Решительно умиротворённый взгляд подростка охватывает Поко, и она быстро отворачивается от Честера, не желая сталкиваться с младшим глазами. Синие крылья послушно прижимаются к телу, но перья всё ещё остаются взъерошены. Оливарес до сих пор зла, но у Честера хотя бы получилось её заткнуть. Ура? «Вот это да». — Таак... Где же мы всё-таки находимся, Честер? И почему мы животные? А ещё... Что за дела происходят? — вылетает любознательность из Леона, стоит Поко с поражением замолчать. — Мне нужны ответы. — Хорошо, — безропотно откликается Честер, принимаясь свободно идти от мрачной лачуги к встающему солнцу. — Сейчас я всё расскажу. И Литтлфут уже довольный ползёт за младшим, стараясь поспевать за ним. Поко же не двигается, сидит на ровном месте, с отвращением взирая на уходящих. Желание следовать за знакомыми - нет - но оставаться одной... Вариант тоже не самый лучший. Поэтому Поко топает на своих двух и нехотя догоняет приятелей. — Находимся мы с вами в Провале. Это аморфное место - тонкая грань дельта-сна между сознанием и подсознанием. По сути... сейчас мы все спим, но наше энергетическое Я ходит по чьему-то осознанному сну. Обычно, кто погружает людей в грёзы, и есть их хозяин. Но... Виллоу этого не делала, раз она сама проникает сюда. «Чего». — Разве такое вообще существует? — скептически интересуется Леон. — Это же не поддаётся никакой научной логике. Невозможно. — Я сам лично слабо в это верю, но примите мои слова за обычную аксиому, мистер Литтлфут. Доверять мне или нет - ваше общее решение, — сообщает знакомым Честер. Он мельком обводит растрепанную Поко глазами. — После всего случившегося я уже не довер-ряю тебе, — задирая клюв, надменно оповещает Оливарес. — И тебе, Литтлфут, тоже советую не р-развешивать уши, как я до этого. Тупая наивная дур-ра. Он хочет воспользоваться нами обоими, а потом бр-росить на пр-роизвол судьбы! Те махинации, котор-рые вы с Мэнди пр-ровор-р-рачивали, незаконные же, да?! — Абсолютно точно, мисс Оливарес. — Вот ты... ублюдыш... Ёбаный выр-родок..! Поко демонстративно убегает от приятелей, не желая терпеть их. Она даже предпринимает попытку взлететь, во всю длину расправляет изящные крылья и взмахивает ими. У неё получается поднять себя, но ненадолго... Поко благополучно падает, из-за чего она гневается с новой силой, видимо, на всё и вся. Честер и Леон мысленно кидают Оливарес фейспалм. — Продолжай, Честер, — просит старший. Разные мысли поселяются в его голове, вынуждая засомневаться в подростке. Коллеге, пока что, верится с трудом, Леон просто ничего ещё не знает, но вряд ли бы Поко в такой ситуации без зазрения совести врала, верно? — А я подумаю. — Спасибо Вам... Этот шанс многое сейчас для меня значит, — искренне, без какой-либо задней мысли благодарит Леона Честер. — Мы знакомы всего лишь пару часов, но я уже проникся к Вам тёплыми чувствами. — Во время драки Виллоу выпалила что-то про «Горизонт». До боли знакомая организация. — Неудивительно. «Горизонт» занимается активным изучением развития живого под землёй... Ещё он яро пропагандирует естественные науки среди молодёжи. — Аа, ясно. Мне предлагал помощь «Горизонт», как только мы спустились под землю. Обещали сделать из меня первоклассного врача, но я отказался. — Серьёзно..? — коченеет Честер и резко погружается в собственные думы. — Да. Однако в медицине я себя никогда не видел, поэтому, поразмыслив, послушал опекуна и пошёл в АЯФиТ... как льготник. Хи-хи. — Ого... Вы так... похожи с ним, — отчужденно говорит себе под нос Честер. Его почему-то впечатлило сходство Леона... с ним. — С кем? — Оу... Это я о своём, извините, — снова оживлённо отвечает Честер. — «Горизонт» на самом деле очень грязная организация, и хорошо, что Вы отказались с ней сотрудничать. Она делает из детей удобных тряпок и издевается над животными. Именно поэтому мы сейчас в Провале... — Что? А как связаны «Горизонт» и наше положение сейчас? Честер нерадостно вздыхает. Он рассказывает Леону про людскую бесчеловечность под вторым лицеем и тринадцатой школой, про Виллоу и будущее сломленных детей, что днём на перемене поведал Поко. И с каждой новой деталью, которую знает Честер, сердце младшего бьётся сильнее. Мрак от воспоминаний залезает под серую шкуру волка. Литтлфут же реагирует на всё абсолютно спокойно. Открою секрет: научный город и АЭС тоже во время войны под землёй занимались всякими грязными делами. Руки развязаны - для амбициозного учёного пленник становится испытуемым. — Ну... Я удивлён лишь тому, что всё проворачивается под школами. — То есть... Вы знали про все те зверства над животными и про незаконное использование радиоактивных отходов АЭС? — Опять же нет. Просто для нашего жестокого мира это - норма. Честер, у нас эксплуатируется всё: особенно животные, детский разум и женское тело. Это очевидно! Люди при власти буквально используют меня, зная, что я болен раком. Они бы могли отстранить меня от работы и попрощаться, но нет. Они этого не сделали. Просто перевели на другую деятельность. А ты ещё говоришь что-то про опыты над живыми существами? Не смеши. И я даже уверен, что где-то ярусом ниже проводятся опыты над людьми. После того, как мы спустились под землю, я за всё время видел только от силы двух-трёх бездомных в столице. Ну и упадок осужденных с каждом годом всё больше и больше. Вообще неподозрительно. Кстати, ваша попытка бороться вряд ли к чему-либо приведёт. Даже если лаборатории «закроют», то позже откроют точно такие же «новые». Это бесполезно. — Но... разве наше послание обществу не откроет глаза многим? — Откроет. Но будет ли это выгодно вам самим? Пока мы находимся в клетке, откуда сбежать можно только в другую клетку, лучше молчать. К тому же... у людей нет и не будет свободы воли никогда. И никакой. Крылья нам обрезает ещё в утробе матери генетика. Честер фыркает и мелко сводит брови. Он не согласен с Леоном. — Молчать, Вы говорите? — спрашивает подросток, скалясь. — А терпеть тоже надо тогда? Мне кажется, Вы не правы. Я боролся и буду бороться. — Как знаешь. Я ничего против тебя не имею. То, что ты делаешь, по-своему правильно. Знай это, Честер. Недовольство юной души сразу же смягчается, но Честер всё равно почему-то воспринимает иную точку зрения в штыки, хотя до этого такого не прослеживалось. Он не готов разговаривать с Леоном дальше. Его будто бы подменили. Как минимум Честера странно бросает из крайности в крайность. Литтлфут думал, что мальчишка несильно импульсивный. Ошибался. «Мне казалось, ты спокойнее». Между знакомыми стелется неприятная тишина, открывающая нутру старые чувства. Леон на себе ощущает, что что-то совсем скоро грядёт. Они оба идут в таявшем молчании, и... резко старшему становится тревожно. Солнце почти поднялось, выплыло из горизонта, а это что-то да значило. Неподалёку Поко продолжает пытаться взлететь, но всё оказывается без толку. И стоит ей в который раз упасть на сухую, мёртвую землю, как до Честера с Леоном доносятся: — Эй! — ударяет неприязненный оклик. Поко-Поко, что ж такое... — Да, ты! Олух малолетний! Птица разворачивается к солнцу спиной. Она, разозлённая и кичливая, уже с помощью маленьких, стремительных прыжков добирается до знакомых, косо зыркая на них. Это тормозит всех и вынуждает остановиться. — Почему у меня не получается летать?! — выносит претензию Честеру Поко, словно он виноват теперь во всех её бедах и неудачах. — Почему я вообще попугай!? «Так хорошо было без тебя». — У Вас не получается летать, вероятно, из-за того, что Вы в данный момент эмоционально зажаты и подавлены, мисс Оливарес, — равнодушно полагает младший. — А животные мы, потому что это прихоть Виллоу. Я точно в этом уверен. — Вот как! Está bien! Слишком ты уж много знаешь пр-ро эту Виллоу! Может, ты что-то скр-рываешь?! — Я чист перед вами... — И ты действительно знаешь многое про это странное, за гранью непонятное место, — с закрадывающимся подозрением выносит факт Леон. — Откуда? — Моя подруга - Мэнди - ученица Виллоу. Я сам много раз погружался в Провал. И в целом каждый избранник в самом начале пути должен подвергнуться «чистке»: оказаться здесь. Виллоу по поручению вышестоящих лишает детей всяких воспоминаний, прошлого, личности, каких-либо привязанностей. Жестоко отбирает всё, с помощью манипуляций подменяя разум другими установками, взглядами, а иногда даже прошлым. И делает она это через Провал: стирает самую суть ребёнка, индивидуальность и превращает каждого избранного в покорного волка... в преданный инструмент для «Горизонта». — Да?! Так значит ты, Мэнди и вся эта ваша история с добрыми намерениями была ложью! Ты специально загрёб нас с Леоном в... сон, как я понимаю, и теперь действуешь в угоду Виллоу?! Или... Мэнди? Точно... Мэнди! Это всё ваши игрушки! Мрази! — Абсолютно не так. Как минимум Мэнди здесь нет и не будет. Да и... Подумайте сами, мисс Оливарес. Какая нам выгода с этого? Зачем мне вообще нужно впутывать в мои натянутые отношения с лицеем и «Горизонтом» инженеров АЭС специально? — ответно закидывает вопросами Поко Честер. — Всё сложилось случайно. Вспомните ту же реакцию Мэнди на Вас. — Как с такими знаниями тебя так просто отпустили? — достигается пик сомнений, мысли и доводы касаются красного флага. Леон неожиданно перестаёт понимать, кому доверять. Всё так размыто. Быть заодно с Поко очень... странно, но Честер недоговаривает о чём-то важном. — Per-ro Willow! Вздох. Рождается частица фальшивой безысходности. Честер с физическим напряжением внутри присаживается, устремляя свой пустой, оттого кажущийся безразличным взор куда-то в сторону. Тяжесть оседает в груди. Подростку нужно спастись, ответить, поскольку приятели теряют всякое доверие к нему, но в то же время затрагивать тему прошлого... очень лично. — Это довольно долгая история отношения Виллоу ко мне, однако постараюсь описать всё вкратце, — сухо говорит Честер, отзываясь на интерес Леона. — После войны я лишился родителей, как и многие. Попал в интернат, а там «Горизонт» забрал меня. Эта организация подарила мне шанс на хорошую жизнь в будущем и моим опекуном назначила военного учёного. Его звали Рэймонд. Почти девять лет он воспитывал, обучал меня. Растил как родного сына. И я тоже искренне любил своего наставника. Рэймонд стал для меня по-настоящему третьим родителем. Но Виллоу... На удивление Поко решает придержать свои пылкие угрозы и оскорбления, как только осознаёт, что Честер ведает о своём детстве... Оно точно безрадостно, как у многих после войны. — Рэймонд часто конфликтовал с Виллоу, и в принципе они взаимно ненавидели друг друга. Не знаю почему, но Виллоу, наверное, завидовала моему опекуну - не по своей воле он являлся одним из ведущих учёных всея этого кошмара. Руководство любило его, постоянно поощряло. Виллоу же оставалась в тени, выполняла одну из самых грязных работ, являлась женщиной и вызывала много неудобств, однако уникальные способности делали её чуть ли не приоритетнее всех. Ум, рациональность мышления и опыт можно заменить, а найти такую же иррациональную хитрость и блестящую подлость сложно... «Что-то мне это напоминает...» — Из-за ненависти к Рэймонду Виллоу ненавидела и меня. Часто пыталась подставить, как-то сильнее подавить, и это было невыносимо. «Горизонт» возлагал на меня большие надежды. На меня давили с двух сторон. Но Рэймонд был единственный, кто находился в тот трудный период рядом со мной и постоянно вселял веру в лучшее. Честер смолкает: делает минутную паузу. Он капается в своих разрубленных ведьмой воспоминаниях, подбирает слова. И сделать это очень тяжело, когда почти вся твоя жизнь бесчеловечно стёрта у тебя в голове. — Он терпеть не мог Виллоу из-за её жестокости и чёрствости. Она с таким холодом, с такой эмоциональной лёгкостью выполняла свою работу, что Рэймонд боялся... Понимал, что такой человек во власти «Горизонта» - убийственное оружие против всех неугодных. И в один момент они очень сильно рассорились, из-за чего Виллоу своевольно включила Мэнди в круг избранников, желая ударить Рэймонда по самому слабому месту - по мне. «Те бабочки...» — Виллоу стала новой опекуншей Мэнди, её наставницей и, можно сказать, матерью, как мне Рэймонд, но... он был неплохим человеком, который следовал протоколам с оковами на руках, а её с натяжкой вообще можно назвать человеком. Виллоу воспитывала Мэнди только для того, чтобы потом сделать из неё свою послушную правую руку. Тупую марионетку, — последние слова Честера окрашиваются ярой, но тихой обидой. — Эту сволочь... никогда по-настоящему не интересовала маленькая девочка-сиротка. «Мэнди - эта та, что нас закрыла?» — Я являлся первым главным избранником из всех остальных, мне писали научную судьбу Рэймонда, но только масштабнее и грандиознее. Виллоу же была против этого. Шло время. Она взращивала Мэнди. И примерно год назад Виллоу активно, уже не прячась, начала стараться всячески заменить меня Мэнди. Сделать так, чтобы «Горизонт» списал меня и Рэймонда со счётов. Таким грязным способом она хотела уделать моего опекуна, втоптать грязь. Неожиданно Леон ярче ощущает собственную тревогу, которая будто бы постепенно просыпается и накатывает угольными тенями, волнами океана без берегов. Литтлфута так выводит из себя напряжение Честера. Оно касается учёного, заставляя кашель кровавым комом умереть в горле. Они все в забытье, но... всё так реально. — Виллоу начала чистить меня чуть ли не каждый день, уверяя руководство в надобности таких процедур. Типо... Ну... «Ой, знаете, за Честером было замечено девиантное поведение, угрожающее нашим делам. Это недопустимо для главного избранника, поэтому я...» - и всё в таком духе. Она издевалась надо мной, забивала до изнеможения в Провале и заставляла просыпаться абсолютно пустым: без эмоций, без каких-то отличительных черт, без воспоминаний, без личности. Рэймонд до определённого момента не знал, что со мной делали. Ему никто ничего не говорил, а я попросту сам не мог рассказать отцу... Забывал, не помнил, терялся. Однако Рэймонд быстро заметил во мне изменения, когда за две недели Виллоу успела меня почистить пять раз. Хочу отметить, что в норме «Горизонта» чистка происходит один раз в самом начале пути избранника, чтобы сломать ребёнка и подавить в нём всякую волю. Более не требуется. — И... Были серьёзные последствия? — вполголоса произносит Леон. Он хочет отвлечься, скинуть с себя ледяной страх. Хотя странно. Солнце уже отнюдь не бездыханно и бездумно смотрит на зверей, обжигая, а Литтлфуту холодно. Ей интересно. — Конечно. У меня начали страдать когнитивные процессы: появились провалы в памяти, потеря концентрации, проблемы с речью и усвоением материала. Я стал выполнять собственную работу просто ужасно. И меня отстранили от дел по состоянию здоровья, дали, можно сказать, отдохнуть. Мэнди, логично, стала главным избранником. В тот день Рэймонд и Виллоу чуть ли не перегрызли глотки друг другу. Он волновался за меня: за моё состояние и здоровье. Готов был защищать... — А что же сейчас случилось? — недоверчиво выпаливает бестактный вопрос Поко. — Почему «был»? Умер-р, что ли, а? «Бельтран, блять». — Да, он погиб совсем недавно, — безэмоционально отзывается Честер. — Из-за чисток Виллоу Рэймонд сделал то, чего, наверное, не стоило. Я и так был крайне невосприимчив к гипнозу и манипуляциям Виллоу, но мой опекун решил свести все шансы к нулю. Мне вживили чип, чтобы быстрее восстановить когнитивные процессы мозга и защитить. Это очень не понравилось «Горизонту». Я стал угрозой... и Рэймонд тоже. Много ссор между мной и остальными избранными появилось, много проблем обрушилось на отца... В тот день я привычно пришёл домой после учёбы, и встретили меня в квартире федералы, работающие на «Горизонт». Они сообщили, что Рэймонд погиб: случился несчастный случай в рабочем пространстве... Раз и всё. Отравился, умер на месте. И им нужна была вся имеющаяся у опекуна информация... его записи, исследования и документы. «Оу...» — Я боялся, что за мной тоже придут, лишился всякого сна. Это был не несчастный случай: Рэймонда специально прикончили. Однако... Удивительно, «Горизонт» дал мне спокойной доучиться в лицее. Лишь перед аттестации они всунули некоторые бумаги. Хотели заключить договор на дальнейшее сотрудничество чуть ли не с пожизненным сроком... — И ты согласился? — Нет... Я разорвал контракт, кинув ручку в директрису. Это разозлило «Горизонт», но ничего более... Видимо, для них большой опасности, как Рэймонд, я не представлял... Только вот я до сих пор боюсь, что что-то со мной сделают в какой-то момент. Внезапно, неожиданно, ночью или днём, воспользуются обычным выстрелом в голову или мучительной пыткой, через пару дней или через несколько лет, а после всего того, что мы провернули, шансы выросли в разы. И моя паранойя тоже. — Данный страх оправдан. «А моя тревога нет...» — Я знаю... Но Виллоу больше не может сбросить мою личность или мои воспоминания. По факту я живу меньше года. Живу планом изменить всё. Что происходило во время войны, мне неизвестно, детства у меня тоже не было, кем являлись мои настоящие родители я не знаю, забыл, какие точно строились отношения между мной и Рэймондом, мне сообщил он сам и другие люди, учёбу в школе тоже почти не помню... Я пуст. Во мне только знания и рвение учиться. — Стоп! — резко гаркает Поко, встревоженно раскрывая крылья. По ней взглядом интимно пробегается огонь. И до неё доходит первой. — Виллоу хочет почистить нас с Леоном?! И будто бы в подтверждение раскатом грома по пустоши ударяется зловещий смех, который принуждает всполошиться троицу. Честер мигом поднимается, Поко, прихватив Леона, жмётся к подростку. Земля сотрясается под лапами, солнце расплывается перед глазами. Со светило капают орлиные перья пламени, что летят в бездонную пропасть звездопадом. Однако один из огненных язычков приземляется на край обрыва. И вся пустошь тут же погружается во глухой, всепоглощающий мрак: вязкая чернота заполняет рыже-лиловое небо, тягостно растекающееся мёдом на землю. Смотреть назад страшно. Ничего не видно кроме солнца, которое приковывает всё внимание троицы. На душу словно привязывают камень, желают утопить. Пространство уменьшается, схлопывается горизонт, а потом и светило затухает. Но только пламя, опавшие на край обрыва, теплится вдали. Заменяет солнце. — Браво! — ликует на всю вязкую черноту кто-то с низким, мужским голосом. — Я никогда не сомневался в тебе, Честер. «Кто это...» Ощущается неистовый жар, лапы опаляет разгоряченная земля, вынуждая заёрзать на месте. Внезапно пламя чудовищно разгорается. Глаз пленит вспышка: прошибает насквозь всё тело и разум светом. Пустошь вновь озаряется: небо, окунающие в отчаянную точку, уже тёмно-синие, прежнего солнца нет, но есть ничтожная искра на еле заметной линии горизонта за спиной полуголой черноволосой женщины. Троица не двигалась с места, стояла всё это время оцепеневшая, но каким-то чудом оказалась около обрыва. Прямо перед Виллоу. — И так гордился тобой, — мужской голос тянется из уст ведьмы. Чёрные волосы неугомонно растекались, вились в воздухе и с опозданием следовали за хозяйкой, словно находились в жидкости. Жёлтые глаза горели какой-то неясной эмоцией. Виллоу очень свободно плавала в этом мире, не касаясь его физически. Можно сказать, летала... Самодовольно смотрела на заложников сверху вниз. На плечах у неё имелась тёмная бархатная накидка, которая прикрывала исключительно спину и в которой виднелось живое плескание серого огня. Остальные части тела были приветственно раскрыты. «Это всё нереально... Это всё бред». — У тебя никогда не получится сымитировать его правильно, — враждебно выдаёт Честер и выпрямляется, расправляя грудь. — Да? — уже собственным голосом воркует Виллоу, ухмыляясь. — Как жаль. Уверена у твоей дражайшей Мэнди получится... У неё же всё-таки как-то удалось погрузить тебя в Провал. Я удивлена. — Что..? — Это правда ты! Честер, ты снова здесь! Как же я скучала... Ты просто не представляешь, как я рада тебя здесь видеть! Невероятно! Сегодня у меня праздник! — неестественно сияет ведьма и подплывает ближе к троице. Воодушевлённое хихиканье мерно кружится вместе с ней. — Семь человек! Я почистила троих... и почищу сейчас ещё четверых! Настоящий джекпот! Какой же прекрасный день. «Четверых?» — Ты не посмеешь! — кричит Поко и пуще прижимается к приятелям. — Что значит «четверых»..? — лепечет Честер. Вся его уверенность быстро пропала. Такое странное чувство провала одолевает юнца. — Нас трое... — Хватит. Меня это раздражает! — гневно заявляет Виллоу. Брови её сводятся к переносице, улыбка превращается в оскал. И под лапами зверей земля делается снова невыносимой горячей. — Вы думали, что сможете обыграть меня?! Я знаю, что Мэнди предала меня и играла важную роль в вашем с Райт дурацком плане. «Это всё кошмар... Я просто никак не могу проснуться после приступа». — И как мило выходит: она вызвалась помочь мне почистить вас, окунуть в свой сон, желая спасти ваши тупые головки, но совершила огромную ошибку. Очень глупо так наивно полагать, что я не знаю о её вранье. Никто больше не мог отдать мой пропуск тебе! — То есть... мы находимся в разуме Мэнди..? — Да. Однако помочь вам, как она хотела, не сможет. Я запечатала эту часть сна, вместе с вами, когда погрузилась в Провал. У Мэнди нет никаких шансов проникнуть сюда. Ни-ка-ких. — Нет... — озабоченно роняет Честер. В его зелёных глазах застывает тревога. — Нет-нет... — Сюрприз-сюрприз! И когда я очищу вас, то после сотру Мэнди... уничтожу в пух и прах жалкую тварь! Она поплатится больше всех за свою самоуверенность. Только Виллоу умалчивает одну вещь. У неё полноценно сломить Мэнди и перегрузить ученицу никогда не выходило. Да, ведьма тоже чистила девушку несколько раз, но с приличными интервалами во времени. Лепила себе раба, но Мэнди никак не превращалась в безвольную куклу по-настоящему. К ней всегда возвращались воспоминания, боевой, грубый нрав, личность. Конечно, были изменения, которые удерживались и сохранялись. — Ты... Ты монстр-р! — от метаний внутри себя восклицает Поко. Токсичная злоба снова впивается в страх. — Ну всё, меньше болтовни - больше дела, — с предвкушением чего-то грандиозного отстраняется от троицы Виллоу. — Я хочу не только расправиться с вами быстро, но и чисто сердечно дать Честеру посмотреть, как вы страдаете. Не беспокойтесь. Чтобы стереть человека мне нужно перемотать его прошлое и заставить прожить всё заново, но зато после вы ничего не будете помнить. Станете новыми людьми! Резко Леон перестаёт чувствовать, что управляет собственным телом. Конечности стремительно немеют, но не по воле альфы почему-то свободно двигаются. Дыханием тоже ныне управляет Виллоу. Из-за странных ощущений в Литтлфута что-то просыпается. Разрушительные мысли собираются в запутанный комок суждений. Наблюдать со стороны - всё, что ему разрешается делать. Леона и Поко отстраняют от взъерошенного Честера и невысоко поднимают в воздух над пропастью. Из мёртвой земли лапы волка охмуряют кандалы. На шею нападает металлический ошейник, цепью приковывающий к краю обрыва. Честер вскрикивает от яркой и жгучей боли, заполняющей весь внутренний мир подростка кровью. А Поко и Леону приходится лицезреть грязными красками писанный ужас. Серую шерсть под ошейником мочат в лёгком красном... Зелёные глаза непроизвольно закатываются, ноги подкашиваются. Шипы во внутрь. Очередь доходит до инженеров АЭС. Леона, как и Поко, ударяет шквал огня, который поглощает звериное тело учёного. И душа взмывает, пробивая жёсткую границу грёзы, покидает физическую оболочку. Она утопает в бессознательном. — Я люблю тебя. Неожиданно смех обволакивает двухлетнего просыпающегося ребёнка с ветром в душе. Тёплое журчание, расплывающаяся из пухлых губ, разливается по мирной дремлющей спальне, усыпляя. Мальчик лежит около голубоглазой матери, утыкается ей в пижаму. Он впивается шестипалыми ручонками в синюю ткань, мнёт её. Пробуждаться совершенно нет желания. — Я тоже тебя люблю, — ласково забирается в женский смех низкий голос. Окрылённые бледно розовой любовью молодые родители скромно изучают друг друга, как будто встретились в первый раз. У мужчины проницательные карие глаза, в которых завывает нежный ветерок, тёмно-каштановые короткие волосы и светлая кожа. Он худощавый и миниатюрный. Второй Леон с некоторыми различиями. Очень смуглолицая женщина же глядит на мужа васильковыми очами. Спокойное море миролюбиво покачивается, волны плавно катятся в сердце. Длинные чёрные волосы игриво падают на открытые плечи. — А меня? — прерывает гляделки взрослых детский писклявый голос. Маленькая девочка стоит около родительской постели, внимательно наблюдая за матерью и отцом. — Вы меня любите? Лёгкое удивление внезапно атакует старших... Но пролетают какие-то мгновения, как альфа и бета начинают хохотать вместе, приглашая лечь дочь около брата. Довольная малышка без промедлений залезает на кровать, теперь тоже упиваясь смехом родителей. Это первое воспоминание, поселившееся в памяти Литтлфута-младшего. «Вы бы гордились мной сильнее, если бы видели меня нового...» Леон уже в майке и одних трусах сидит за детским письменным знакомым столом и держит карандаш. Перед четырёхлетним мальчиком листок с клеточным полем и разбросанными пронумерованными точками. По ним понятно, что, если провести отрезки с помощью линейки от одного пункта к другому в порядке возрастания цифр, можно получить рисунок кого-то или чего-то. И Леон берёт транспортир, безмолвно коротая время в безмятежном одиночестве. Ему всегда нравилось чертить. — Сколько раз я говорил вам, что играться около дома мистера Бернарда нужно аккуратно? Этот старик ненавидит детей. С серьёзным, уставшим подростком, одетым в кадетскую форму, столкнулись мальчик лет шести и активная смуглая чёрноволосая, как мама, девочка старше брата всего на два года. Он с виноватым взглядом рассматривает асфальт под ногами, а она яро жестикулирует и не стыдиться проступка. — Ну, Боооо, кто знал, что у него отвалится доска от его и так хилого забора? Вдобавок только одна!! — Нита, это не отменяет того факта, что забор повреждён... Из-за вас. — Это всё Леон! — Эй, не правда! Это была твоя затея с мячом. — Так, тихо. Ссориться не надо, я всё понял. Мы решим проблему с мистером Бернардом, но вы впредь не будите так хулиганить. Поняли? Как минимум не играйте рядом с домом этого старика больше... Задумчивая пауза. Младшие переглядываются, послушно кивают приёмному старшему брату, после чего он опускается на уровень детей, присаживается, и они крепко обнимают друг друга. Благая сила чувствуется в этом родном жесте. «Бо был всегда таким понимающим, несмотря на грозный вид...» Просторная детская озаряется ночником. Слабый свет касается ковра, шкафа, письменного стола. Младшие брат и сестра живут вместе, но совсем скоро, столкнувшись с переходным возрастом, девочка съедет в свою комнату. А пока мягкая постель клонит в дрёму, однако чужие руки касаются живота девятилетнего мальчишки, вынуждая безудержно засмеяться. Нита в салатовой ночнушке щекочет брата и ехидно улыбается. Она издевается над ним. — Я была права! Щекотка живота повергла тебя, уха-ха-ха! — Хватит, Нита! — через смех бросает Леон, пытаясь бороться с прозорливыми руками сестры. К двухэтажной кровати неспешно подходит женщина, разбито улыбается. Она сильно устала после очередного тяжёлого дня. Бо недавно забрали в армию, а муж в последнее время чуть ли не жил на работе. Бета на время осталась одна рядом с младшими, каждый день радуя их. — Нита, ты снова мучаешь своего брата? — ласково интересуется женщина, нагибаясь к детям. — Пора бы ложиться спать вам, крохи. — Я не хочу, мам, — уже невесело изъявляет девочка и прекращает щекотать брата. Леон наконец может полной грудью вздохнуть спокойно. — И я не кроха! И женщина смеётся, голубые глаза добродушно хихикают. Её родной голос звучит как колыбельная, нагоняющая сладкую дремоту. Действительно стоит бы лечь. Время позднее. — Если хочешь, можешь остаться у Леона в кровати. Ты же не против, милый? — Я не против. — Ну вот. И мама дотрагивается до взлохмаченных волос дочери. Женщина убаюкивающе гладит её, а потом с заботой целует в лоб. Девочка успокаивается, зевая. Тем же самым одаривают Леона. Лёгкая рука проходятся по его волосам, и сухие мягкие губы накрывают лоб. Напоследок дети обмениваются с матерью пожеланиями сладких снов. Затем комната засыпает. Ночник выключается, женщина тихо выходит из комнаты. Сначала девочка и мальчик лежат в темноте отстранённо друг от друга, но после старшая липнет к брату. Всю ночь они томно валяются в обнимку. — Хэй, ты чего тут делаешь? Зелёное солнечное лето. Духота стесняет дыхание. Около калитки с белым пакетом замер щуплый смуглый мальчик в шортиках и тоненькой маечке. На голове у него была панамка, прячущая короткие чёрные волосы. Глаза отливались золотистым морем. Леон много раз видел его, потому что они жили по соседству, но... Никогда не решался познакомиться с черноволосым, да и нужный момент не подворачивался. А теперь соседский ребёнок стоял около их калитки. Может, кого-то выжидал? Совсем недавно миссис Литтлфут сблизилась с мисс Тафт, поэтому Сэнди оказался тут. — Это твоей маме, — скромно говорит мальчишка, протягивая соседу пакет с чем-то. — Спасибо..? — забирает гостинец десятилетний Леон. Он заглядывает в пакет и видит цветастые книги вместе с пучком карамели. — Но от кого? — От мисс Тафт. — Понятно, — отзывается Леон. — Ты долго тут стоял? Почему не использовал звонок? До этого смотрящий прямо на Литтлфута Сэнди прячет взгляд. Тревога берёт контроль над неуверенным соседским мальчишкой. Он пересилил себя, решил пойти против страха, выполнил просьбу матери, но Сэнди не ждал каких-то вопросов. Мальчишка хотел отдать пакет и просто уйти... Именно поэтому Сэнди резко разворачивается, намереваясь двинуться обратно домой, но Литтлфут останавливает его. — Подожди! Я не кусаюсь! Давай познакомимся! Сэнди оглядывается назад и видит тепло улыбающегося Леона, и успокаивается. Старший располагает к себе. — Меня зовут Леон, а тебя как? — Сэнди... «Это было самое настоящее счастье для меня - познакомиться с тобой». — Мистер Литтлфут! Мисс Оливарес! Пожалуйста, хоть кто-нибудь из вас услышьте меня! — жалко скулит Честер от боли за каждое движение и слово. Он зовёт приятелей, но всё тщетно. Никто из них не реагирует. — Это всё в прошлом! Давным давно прожито! — Ах, разве это не чудесно? — вертится от кровожадной радости Виллоу. Инженеры в человеческих личинах сгорают. Отравленный огонь облизывает их, демонстрируя ведьме и Честеру самое личное, что только может быть на свете у этих взрослых детей. — У Леона было такое хорошее детство: большая любящая семья, друзья, крепкий дом над головой, достаток и воздушная беззаботность. Жалко, конечно, что в один миг этого не стало, но судьба жестока. Виллоу медленно переводит взор с Леона на Поко. Она с трепетом наслаждается спектаклем двух актёров. А ещё ей безмерно нравится реакция единственного зрителя: «страдающего» Честера. — И я тоже, — холодным эхом обдаёт волчьи уши Виллоу. Недовольный отец выплёскивает на мать его ребёнка всю пожирающую свет ненависть. Он каждый день упрекает женщину в её убожестве, неполноценности и поднимает руку, поскольку является «представителем сильного пола», а значит ему «можно». Муж «воспитывает глупую» жену. Он хотел не чадо с... Что у этого ребёнка вообще между ног? Отец ждал сына, как и все его родственники, а женщина принесла в подоле непонятно что. И мать через безмолвные слёзы впитывает смрадный гнев мужчины, которого она из-за страха перед одиночеством готова лелеять, закрывая глаза на всё... Однако невозможно по-настоящему уважать себя и любить ребёнка, слепо оправдывая тирана. Она остаётся с тираном из-за давления общества и перенаправляет всё возмущения на маленького беззащитного человечка, чтобы выпустить гнойные обиды, предназначенные мужчине... Ребёнок становится виноват во всём. — Петрос, что это такое? — недовольно высказывается кудрявая светло-русая женщина с серыми глазами, внешне копия нынешней Поко, и нахально тыкает в четырёхлетнего «мальчика». Указывает на что-то. Одета омега в дорогое бархатное фиолетовое платье с прикрытыми плечами, но с рискованным декольте до пупка. Она всегда любила так дерзко одеваться и находиться в обществе мужчин. Из-за статуса собственных семей что Бельтран, что Оливарес имели вес в светском обществе. Ходили по важным встречам, посещали праздные вечера, оставляя ребёнка на нянях. Сам брак этих злых людей являлся фиктивным. И Поко родилась, потому что так захотели Бельтран. Наследник. А в итоге что... Оливарес обожала флиртовать, ловить на себе озабоченные взгляды, а потом показывать на мужа, который сам находился в окружении других женщин. Но если она волновалась, помнила о возлюбленном, то Бельтрану было абсолютно всё равно. Он спокойно заходил дальше флирта. И лишь ближе к подростковому возрасту Поко женщина перестанет «привлекать внимание». Омега устанет и окончательно сломается под мужем. Красивая кукла наконец-то поймёт, что для остальных она - просто игрушка. — Я спрашиваю, что это такое? Знаешь, сколько мы тратим на тебя денег? Почему ты так относишься к вещам?! Сын понимает, о чём мама спрашивает, когда видит на рукаве футболки маленький порез. Точно ножницами «варварски» чикнули край ткани... Но вещь такую купили. Разве до этого женщину вообще волновал незначительный дефект на футболке? Что-то опять случилось? — Ты снова поссорилась с папой? — в лоб говорит девочка. И в матери от страшного вопроса что-то щёлкает. Серые глаза охватываются яростным пламенем. Она заводится: кривит милое личико в гримасе злобы. Демонстративно, словно наигранно, но пугающе. — Отвечай на МОИ вопросы, чёртов выродок! — Я не знаю. Так было! — в ответ на агрессию матери транслирует точно такую же злую энергию маленькая Поко. Ребёнку беспощадно дают пощёчину, не жалея ни о чём. Как это так? Сын защищает себя? Непозволительно! Нужно срочно подавить и втоптать в грязь, а после уйти с высокомерно вздёрнутым носом. Она права. И муж её тоже: женщина родила урода. Петрос должен страдать. — Лили подарила мне сегодня открытку... И сказала, что надеется учиться со мной в одном классе, — пытаясь не демонстрировать радость, сообщает родителям шестилетнее чадо. В детских руках Поко бьётся картонное рубиновое сердечко. Садик за спиной, а дальше только хуже. Уже осенью девочка пойдёт в школу впервые. — Отдай, — приказывает чёрноволосый кареглазый отец. Поко послушно протягивает мужчине открытку, которую знакомая со всей искренностью и смущением вручила Оливарес-младшей. Странная пауза. Тишина наступает на какое-то время. Секунды болезненно долго тянутся, превращаясь в часы. Неподдельная радость от подарка и страх перед осуждением близких сливаются воедино. Очень боязно. Та самая футболка с еле заметным порезом нервно сжимается длинными музыкальными пальцами. Поко ищет успокоения. Что скажут мама с папой? Женщина тоже точно замирает и внутри переживает целый спектр эмоций, изучая мужа глазами. Она отреагирует только после того, как это совершит любимый человек. И отреагирует правильно, чтобы угодить ему. А если не выйдет, то потерянная женщина через ублажения в постели отработает ошибку. Иначе она пока не придумала. — Петрос, — с холодным укором произносит мужчина. — Ты знаешь, что такое дружба? Он почти никогда не кричал на ребёнка, несмотря на то, что повышал голос на жену. Любил тихо и монотонно выносить смертельно ранящие приговоры Поко. Однако ударить, как и женщину, тоже мог. Ну... чтобы подавить. Показать, кто главный в семье. — Эм... Когда ты хорошо с кем-то общаешься..? — Можно сказать и так, но по какой причине люди это делают, ты никогда не задумывался? Улыбаются тебе, льстят? — Нет... — Так вот запомни, — бессердечно мнёт открытку мужчина. — Настоящей дружбы не существует. Человек дружит с другим ради выгоды: просто использовать дурака, а потом выкинуть. И он показательно кидает под ноги сыну скомканный подарок. У мальчика выступают слёзы, но плакать себе ребёнок запрещает. Родители не одобряют такое проявление эмоций. — Особенно это касается Бельтран. Мы богатые. И у нас нет друзей, потому что каждый хочет лишь наших денег. Только твоя семья по-настоящему честна с тобой. Женщина одобряюще кивает на непоколебимые слова мужа. Она полностью поддерживает возлюбленного... Но искренне ли? — Я понял, пап... Школа - один из жизненных этапов, который выпадает на самый тяжёлый период. Взросление неприятно для многих из-за сложности, но когда у тебя нет друзей и твои родители-деспоты, которых не очень заботит твоё существование, оно становится просто невыносимым. А если ты ещё выделяешься на фоне других, то издёвок от озлобленных сверстников не избежать. Однако, если смотреть со стороны учителя, то школа - это очень важная организация, которая возлагает на педагогов огромную ответственность за жизни юнцов. И альфам на законодательном уровне во многих странах запрещено преподавать в учебных заведениях. Они довольно опасны и агрессивны, а главное: с течной боязливой омегой, которая сама прячется и хочет скрыться из виду, справиться намного проще, чем с разъяренным зверем, ищущим жертву и заражённым инстинктивным бешенством. Конечно, такие законодательные статьи идут с некоторыми оговорками, например, когда альфа преподаёт исключительно другим альфам и бетам. Это повышает общественную безопасность и снижает риски преступлений. Если же организация предназначена для огромного пласта людей, то альфу встретит отказ. Никак по-другому. В первую очередь, это будет очень опасно для здоровья самого альфы и окружающих. Но с появлением бет множество наук, сфер деятельности преобразились. Стало намного легче жить, поскольку сократилось число насилия. А раньше омеги и альфы не могли работать вместе. Из-за этого всё человечество страдало. Кое-как двигался технологический прогресс, медицина сама еле дышала, что уж говорить про хорошее качественное лечение других, социальные конструкты общества имели первобытный след и развития, которое все так жаждали, в общем, не было. Общины, части одного поселения чётко делились на женские и мужские, помните? Те же пародии школ были исключительно либо для омег, либо для альф... Как говорилось: омега альфу не научит, под лукавого прогнёт. Многое сохранилось и по сей день. Например, у учебных заведений обязательно есть корпуса отдельно только для альф и отдельно только для омег. Под них подбирается определённый педагогический состав. Учителя ставятся к детям исключительно беты. Неудивительно, что Поко оказалась в классе омег... В классе, где она являлась пятой, у кого при рождении был зарегистрирован первичный мужской пол. Четыре мальчика-беты и один омега на два десятка девочек. Конечно же, женская часть коллектива воспринимала Поко парнем, из-за заносчивости никак не принимала подростка, который брал пример с отвергающих гордых родителей и глядел на всех свысока. Беты же кое-как терпели юную Оливарес, общались через силу, видели в ней странную девушку. Но было у всего класса общее: они обожали при любом удобном случае обзывать особенного ребёнка «недомужиком» или «полутёлкой». Поко обижалась на такие оскорбления, дула губы и демонстративно задирала нос. Тоже мне, нашлись судьи! На себя бы посмотрели. Но Оливарес уже тогда начала осознавать, что... да, она немного нестандартная женщина. Просто, в первую очередь, толком не знала, не понимала себя... боялась принять трансгендерность из-за злых окружающих. Гадкие колкости, чужие ядовитые взгляды, пристальное внимание - всё чудилось заслуженным. Поко поняла, что родилась «неправильной», поэтому хотела отыскать утешение... Как Оливарес-старшая... И она нашла лазейку. В раздевалке общего спортзала на широкой большой скамейке. — От тебя так вкусно пахнет... — шепчет кудрявый смуглый парень-брюнет и лезет Поко под дорогие тёмные брюки. У альф рано происходит ломка голоса, поэтому в четырнадцать у него был довольно устоявшийся низкий лепет. Самой же Оливарес несколько месяцев назад исполнилось двенадцать, и к ней вместе с насыщенным отличительным запахом пришла первая менструация. А там гормональный фон конкретно принялся скакать и веселиться. Уже не просто мыслью... недетскими желаниями рождались и неприлично долго жили пошлые идеи. Поэтому в данный момент Поко разрешила «другу» трогать себя ниже пояса. Как иногда наивны бывают младшие, желающие не думать о собственных проблемах и поскорее стать взрослыми, из-за чего идут на такие игры. Секс в раннем возрасте недопустим. Психологически никто из них не готов к кульминации, развязке и возможным последствиям. Да и... Они не задумываются об этом. Главное момент: сладкие ощущения, жаркие эмоции. Опыт. — Ты не устал терпеть..? — обвивает руками шею альфы, разместившегося между ног Поко, омега. Рот у неё приоткрыт, а губы уже неприлично раскраснелись. Внизу всё мокро. — Возьми меня уже... — Хах... А ты так сильно этого хочешь? — Да... — вжимается в знакомого Поко. — Хочу... Хочу тебя. Настораживающая улыбка скользит по лицу альфы. Брюки омеги приспускают, а под нижнее бельё лезет холодная рука, которая ощущается Оливарес раскалённым углём. Ритм сердца ускоряется, окружающий мир перестаёт быть реальностью. Поко превращается в чувствительный сгусток ярких эмоций. Всё становится таким... Пленительно враждебным. Ветер ревёт в потерянной душе. Нерешительные касания пальцами члена приятно сковывает Поко. В серых глазах бьют искры, а из уст падает рваный стон. Оливарес чувствует, как ниже, на уровне влагалища, она сильнее мочится. И из-за маленьких знаний в области секса с собственной физиологией Поко до конца не понимает, что происходит с её телом. Девочку будто бы обжигает каждое действие юноши. Такая бурная реакция нравится альфе, моментально придаёт уверенности. Он полностью стягивает с Поко брюки, оставляя знакомую в носках и мокрых боксерах. Подростки влажно, неумело целуются, жадно облизывают друг другу рты. Оливарес тянется к чужим штанам, беспорядочно трогает щемящееся под одеждой «напряжение» альфы. Возбуждение властно стоит, и она на ощупь пытается оценить размер, что оказывается бесполезным. Поко расстёгивает ширинку, желая к чёрту снять низ приятеля, выкинуть вообще всю дурацкую школьную форму, но новые шалости с её «спящим» членом снова вышибают из омеги томные вдохи прямо в губы знакомого. Альфа бесстыдно гладит Оливарес: немного сжимает пенис у основания, граничащего с входом во влагалище. Мысли крутятся в смертельном урагане, ничего не слышно... кроме собственного дыхания. Почему когда она пыталась так поиграться сама с собой, не было никакого намёка на яркое удовлетворение? — Боже... — насмехается альфа, разрывая поцелуй. — Неужели тебе так нравится? Ты весь мокрый. Поко игриво улыбается в ответ, беспорядочно внимая воздух. Неожиданно парень отстраняется от неё, привстаёт со скамейки. Он сбрасывает штаны, пока сидящая Поко тоже не остаётся без дела. Она лихорадочно избавляется от собственных боксеров, раздвигая ноги. Оливарес не терпится почувствовать член внутри себя, ощутить, как это: «быть удовлетворённой взрослой». — Пута... — вдруг прилетает двенадцатилетней девочке от старшего. Он с грозной хищностью скалится и очерчивает голодным взором грубоватую талию Поко. — Тебе не стыдно так вести себя? И... треск. Эти мерзкие слова задевают Оливарес. Ненависть просыпается в горделивой Поко. Она быстро меняется в настроении от неуважительного отношения к себе: кривит лицо в отвращении, сводит брови к переносице, злится, заглядывая парню прямо в бессовестные глаза. Неприятно. И альфа мигом тушуется от надменного взора знакомой. Неуверенность возвращается к нему, поскольку юноша не ожидал такой резкости от омеги. Альфа подумал, что Поко полностью его и чужим телом можно спокойно пользоваться. Однако Оливарес оскорбили, да так низко. Как она ещё должна была реагировать? — «Пута»..? Что ты о себе возомнил?! Захлопнись, блять, и просто трахни меня! — приказывает Поко, напоминая, кто здесь главный. — Иначе пойдёшь в туалет со стояком плакать. Я тебе не дам. Но... Альфу не пугают заявления младшей, он, наоборот, задумывается. Конечно, подросток порядком смущён, потерялся, только вот... А что мешает прибегнуть к силе? Кто здесь альфа? Кто обязан управлять ситуацией? Почему омега смеет так вести себя? Она обязана слушаться, подчиняться, а не нагло требовать и выражать протест. К тому же парень старше Поко! Что это такое?! — А куда ты сам денешься, Петрос? Я всего лишь сказал правду... Ты - пута. Оливарес хочет продолжить угрожать альфе, но её лезвиями пронизывает хладный страх, когда знакомый скрывает нерешительность за маской недовольства и грубо подаётся вперёд. Он не спешит располагаться на скамейке, снова «падать в чресла» Поко, удовлетворять её. Нет-нет. Альфа отвечает на кичливость фальшивой кичливостью, и это работает. От детского беспокойства Поко начинает потеть, ладони противно мокнут. Она не могла вообразить, что альфа... — Ты уже раздвинул ноги передо мной... Сидишь полуголый и просишь, чтобы тебя «просто» трахнули. — Да ты... — Это жалко. Неожиданно Поко бесцеремонно берут за волосы, больно тянут и принуждают встать на колени. Пах возгорает кроваво-багровой шёлковой тревогой. Крошечные слезинки рождаются в уголках серых глаз с пышными ресницами. Альфа приспускает собственное нижние бельё, снова тормошит Поко за светлые кудрявые локоны, а она не знает, что делать. Паника, одна только паника. Живот скручивает, будто бы кто-то хватается за него. В груди ветрено вопит жажда уйти отсюда скорее, прекратить «игры». Что-то пошло совсем не по плану. Головка члена касается щеки растерянной и испуганной Оливарес, готовой в любой момент расплакаться. Поко боится, потому подставляется... Альфа напористо действует: омега наполовину берёт в рот пенис, неопытно обхватывает его влажными опухшими губами и чувствует себя униженной. Оливарес тошнит, а парню «всё равно». Он не думает о самочувствии омеги, ненасытно хочет доминировать над заносчивой Поко, которая и так сломлено стоит на четвереньках. Юноша слепнет от желания поставить обидчицу на место, поэтому принимается двигаться. Альфа вынуждает знакомую «работать» языком, издевательски оттягивает волосы. Оливарес закатывает глаза, мелко плачет, но физически почему-то довлеет. Возбуждение с новой силой предательски течёт по ногам, а жар, дышащий огнём ниже пояса, дарит беззащитность. Колени болят: стираются о жёсткий пол раздевалки. Поко не может совладать с собой. Она скуляще стонет, бездумно двигается в такт, обсасывая и облизывая пульсирующий член альфы. И Поко давится из-за нехватки воздуха, когда темп начинает идти на повышение. Опыта нет. Вдобавок тело и голова реагируют отдельно друг от друга. Диссонанс вызывает у девочки жуткую истерику. Она не понимает, что происходит, и просто даёт себя насиловать. Спортзал пуст и, «на радость» юным голубкам, закрыт. Они здесь одни. Оба прогуливают собственные уроки, вообще в данный момент не думая об учёбе, у обоих проблемы в семье, оба не очень любимы сверстниками. И Поко не нравится этот парень в романтическом плане, ведь она считает, что достойна лучшего. Дети случайно познакомились недели две назад, и сейчас, знаете, так «удачно» всё подвернулось. У учителя физической культуры окно между занятиями и, казалось бы, проверив спортивный зал, все раздевалки, он спокойно ушёл на обед. Однако, как понимаете, педагог проглядел кое-кого. Остановится ли на этом Поко? Нет. Сколько мудаков она ещё встретит? Много. — Ты.. Ты не можешь мне помочь? — измождённо хрипит пятнадцатилетняя Оливарес, отходя от сна. — Я хочу есть... Всё прошло максимально успешно, если смотреть со стороны репродукции. Случка протекла гладко, были осуществлены почти все сцепки, и омега темпераментом попалась крайне податливая... Целый день Поко болезненно спала, поскольку её вырубило после завершения полового ада. Всякие силы отсутствовали. Жутко клонило в сон. Несколько суток Оливарес толком не ела и питалась, по большей части, водой. Голод во время случки не ощущался, в отличие от давящей на грудь жажды, а теперь, после всего, у Поко вышла из спячки зверская потребность чем-нибудь потрапезничать. Очень хотелось есть. Но двигаться было тяжко. Как только предпринимались какие-то попытки встать, ломота в теле напоминала о жуткой неделе в движении. На удивление альфа быстро пришёл в себя и уже занимался своими делами, что-то искал в интернете для дома. Точнее... Ему-то помогли. Мужчина попросил старшую сестру-бету прийти к нему, поднять на ноги, накормить. И она обомлела, когда увидела малолетнюю омегу рядом с младшим братом. Девушка злобно вычитала нотации родному человеку и сочувственно хотела помочь Оливарес тоже: разбудить бедняжку, напоить водой и, конечно же, покормить... Но брат пресёк все отзывчивые попытки сестры, из-за чего бета закатила скандал. Сказка закончилась? Ох, тогда ты тоже мог бы сам позаботиться о себе после гона, мудила! — И что ты хочешь от меня? — рычит альфа. Враждебный тон любимого больно ошпаривает, удивляет Поко. Она из последних сил округляет потускневшие за неделю глаза, растерянно молчит... Обидно. Что случилось? Поко что-то сделала? Мужчина... Это точно он? Тот самый, что чуть ли пятки незрелой девушке вылизывал перед случкой: заботился и лелеял? Или... — Ну и что ты молчишь, Петрос? Оглох? Неужели она что-то не так сказала? В груди начинает колоть сердце, разбитое окончательно несколько никчёмных мгновений назад. Поко думает, что это не альфа... мудак, а... Она виновата. — Принеси мне, пожалуйста, немного воды... Я не могу сама встать, — просит ребёнок и видит, как мужчина, отвлекаясь от экрана, заводит тёмно-карие глаза под верхние веки, изображая сердитое страдание, но уходит из спальни, видимо, на кухню. Налить воды. Хочется умереть. Всё тело болит, грудь ужасно ноет, во рту дикая сухость. — Прости за неудобства... — в пустоту одинокой комнаты бросает Поко. — Я во всём виновата. Я заслужила это... Заслужила всё... Я такая ничтожная... Одеяло от безысходности мнут, пытаясь справиться с разрушительной бурей эмоций и скрыться от горькой правды, но ничего не выходит. На постель падают две солёных слезы. — Петрос, ты точно уверен, что не отравился? Совсем потухшая Поко с встрепанными, отросшими до плеч грязными волосами в одних трусах апатично обнимала унитаз, ощущая, что на сегодня всё закончилось. Физически полегчало после рвоты. Желудок почистился. Но... Дамочку рядом что-то беспокоило. Оливарес пусто смотрела на сильно переживающую черноволосую смуглую девушку в белых широких брюках и красной пламенной рубашке. Очень эмоциональная, вспыльчивая, но в то же время эмпатичная. Это была сестра возлюбленного - молодая бета, которая сидела около Поко и успокаивающе гладила по спине подростка. Альфа попросил приехать к пассии, поскольку ей снова сделалось плохо, а он сам на работе. Оливарес мутит уже два дня. «Без причины». — Петрос? — Я устала, — хрипит омега. — Я почти ничего не ем, как я могу отравиться..? — А... Когда у тебя были последние месячные? Поко зевает, желая лечь в постель, забвенно уткнуться носом в подушку, на которой спал альфа, и вздремнуть. Ей нужно восстановить силы, а не вот это вот всё. Допрос? Пожалуйста, нет. Поко только что блевала, ну же! Дайте отдохнуть. — Эм... Я перестала следить за ними месяца три назад... Не помню. А что? Старшая нелепо хлопает чёрными очами из-за смущения. Она искренне изумляется тому, что Поко не понимает, к чему сводится разговор, но... Бете самой не хочется верить в свои доводы. — Ты... В целом, как себя чувствуешь последнюю неделю? — После случки ужасно. Я похудела из-за неё, у меня появилась слабость в теле. Я стала чаще ходить в туалет и... Грудь жутко болит все эти дни, — Поко легонько касается собственных молочных желез, пощупывает их. — Ещё мне кажется, она... набухла? Как-то подросла, не знаю. Это так странно, но мне нравится, несмотря на боль. Она такая чувствительная, упругая. Эрнесто недавно игрался с моими сосками и... Ээм... Он тоже заметил изменения. Сказал, что у меня теперь другой запах, и ему он не нравится... — Вот оно как, — нервно хихикает бета, смакуя горечь досады во рту. — Знаешь, муньекита, тебе бы, а-я-я-яй, перестать спать с этим паршивцем... и сделать тест. — Какой тест? — Ну... — мнётся девушка. У неё нет желания говорить чётко и конкретно. Тема сама по себе щепетильная. — Понимаешь... Возможно, ты в положении. — Нет, я не понимаю... — по-детски недоумевает Поко. — Донсия, скажи прямо, а не метафорами. — Серьёзно..? У тебя недавно была случка. Неужели родители тебе не рассказывали ничего про секс и последствия? Твоя мама, например? — У меня плохие отношения с ней... И с отцом тоже. А ещё я... «мужчина». Случка не имеет никакого смысла в моём случае, я не могу забеременеть. — Ну... Ладно. Это ты сам так считаешь? — Ну да. По статистике такие люди, как я, почти всегда бесплодны. — Вот как. А ты знаешь... Зачем женщинам и омегам вообще нужны месячные? — Эм, ну... Очищать организм? — Верно, только это одна из функций менструации. Наш организм не только очищается каждый месяц, но и готовиться к зачатию. Ну... В твоём случае, возможно, всё протекает немного по-другому, поскольку, как ты сказал... «ты мужчина», однако я не думаю, что всё так кардинально отличается... Правда. Ты не бета, поэтому главную роль для тебя играет вторичный пол, муньекита, а не первичный. Ты «мужчина», но ты здоровая, раз у тебя случилась течка без осложнений, омега. Имеешь месячные, а это значит у тебя есть матка, к которой оплодотворённая яйцеклетка может закрепиться и... Старшая обрывает речь, и Поко недоверчиво щуриться, с подозрением изучая неловкую улыбку беты. В желудке неприятно перебирают ножками бабочки. До Оливарес добираются кое-какие тревожные мыслишки. — Мне очень жаль, Петрос... Ты сам ещё ребёнок. Бета неожиданно прикладывает ладонь ко рту и устремляет скорбный взгляд в мёртвый белый потолок ванной, будто бы обращаясь к Богу с молитвой. Тяжесть оседает в груди. Девушка не может поверить, что брат настолько заигрался и... Пятнадцать. Поко всего пятнадцать! Это чёрная грязь. Что он будет делать? Бета возвращает уже какой-то мутный взгляд на Поко, когда ловит слухом хныканье. Оливарес импульсивно прикрывает руками раскрасневшееся от страшного осознание лицо и всхлипывает. — Тише-тише, муньекита. Мы ещё не делали тест на беременность. Может, это - одна большая ошибка, и ты всё-таки отравился. — Я не дура, Донсия! Ты сама мне намекала и... Всё указывает на беременность! Я... Вдруг слышится металлический скрежет оборота ключа в замке входной двери, что только хуже действует на Поко. Дыхание сбивается, из-за чего Оливарес задыхается и жалостливо стонет. Её трясёт. Бету тоже пробивает на слезинки при виде убитого подростка. Она потеряна, чувствует себя также паршиво, однако девушка не может проигнорировать чужие страдания. Для Донсии трепетные чувства других - золото. — Послушай, Петрос, я рядом и не брошу тебя. Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью, а Эрнесто... конченный ублюдок. Он поплатится за всё. И бета, пытаясь совладать со злостью к брату, сердечно обнимает крайне уязвимую в данный момент Поко, которая отвечает на поддержку старшей, цепляется за красную рубашку. Донсии обидно, даже стыдно за родного человека. Как он смел? — Где ты был весь этот месяц?! — ревёт диким зверем отец, будто бы на жену, а не на сына. Поступок Поко настолько вывел его из себя, что, взирая на мать, подросток жаждал бежать отсюда без оглядки. У Оливарес-старшей синяки под глазами из-за недосыпа, разбита нижняя губа, руки обсыпаны цветущими гематомами, особенно много их оказывается на тонких кистях... Все эти дни она сопротивлялась, но было бесполезно. Муж беспощадно отрывался на ней, как хотел. И сейчас женщина стеклянными глазами безразлично смотрела на сына. Немая пустота в груди защищала замерзающую душу. Старшая хотела, чтобы всё наконец-то закончилось. — У знакомого... — У какого такого знакомого?! Кто тебе вообще давал право так бесцеремонно уходить на пару недель и так нагло являться обратно!? Это Донсия настояла на том, чтобы Поко вернулась к родителям и объяснилась им, невзирая на выворачивающий наружу страх. Всё-таки омега являлась несовершеннолетней, учащейся в школе, которая так просто бы не оставила данную ситуацию с побегом Оливарес-младшей. Альфу могли привлечь к уголовной ответственности, стоило истине попробовать всплыть. Опекуны были обязаны знать, что с ребёнком, где и как он. — Никто... — У кого ты был?! Но Поко смущённо проглатывает язык. Она не решается сказать папе прямо в лицо, что она успела сходить к гинекологу с Донсией, что беременность подтвердилась, что проревела несколько дней без остановки, что находилась весь месяц у своего теперь бывшего альфы - мужчины, старше подростка на шесть лет. Это... звучит всё дикостью, которая разозлит родителей. От жуткого волнения взгляд мечется по стенам родного дома. Поко взмокает, боится бездонных тёмных глаз отца. Он точно всё узнает. Скандал никак не предотвратить. Необходимо сказать что-то, увильнуть, солгать, но из-за ужаса внутри сообразить не получается. Всё, что придумывалось по пути домой и крутилось на языке, вылетает из головы. — Долго мы будем молчать, а?! Бета приближается к ребёнку, хочет схватить за руку, но вдруг замирает с недоумением. Он чётко слышит, как изменился запах у сына. Аромат имел теперь до боли знакомый кислый едкий оттенок, который нужен беременным омегам, чтобы больше не привлекать альф, а отпугивать. Заработала защитная функция. — Я не хочу ругаться с вами, папа. — Снимай рубашку, — строго велит отец. Огненный гнев запечатывается трескучем морозом, злом укрывается в карих глазах. Предупреждает: неправильное движение сулит большие неприятности. — Быстро. У Поко сердце уходит в пятки от приказа отца. Она в панике ищет поддержки у матери, может, сегодня случится чудо, женщина заступится за своего ребёнка, но Оливарес-старшая пассивна. Она молча наблюдает за происходящим. Не поддакивает мужу, но и помогать Поко не думает. — Снимай! Подростку ничего не остаётся, как снять белую рубашку. Отец впивается железной хваткой в руку ребёнка, тянет на себя. Его интересует спина мальчика, ведь там расписываются альфы в гоне. Инстинкты у разумных существ - страшная и вредящая вещь, вынуждающая насильно слушаться природу. Целостным человеком можно назвать только бет. Они высшие люди. Без них альфы и омеги так бы и не добрались до нынешнего цивилизованного мира. И без бет он разрушится вмиг. — Где ты был?! — лицезреет чистую, пустую спину сына мужчина. Он пуще бесится, потому что не находит объяснение странности, а Поко, объятая страхом, молчит. Она плачет, хочет отвернуться. — Отвечай мне! Но младшая словно проглатывает язык, и отец не выдерживает. Он закипает, сдерживая внутри буйный гнев. Мужчине нужен треклятый ответ. — Снимай бюстгальтер! Поко опять повинуется отцу, чтобы не спровоцировать старшего на насильственные действия. Она обнажает грудь перед бетой, который, как умалишённый, злобно приступает обнюхивать сына. И равнодушной оставаться уже не получается. Старшая омега не верит. Она с содроганием прикрывает рот рукой и мелко вскидывает тонкие брови, из-за чего на её лбу рисуются продольные морщины. В изумлённых серых глазах из-за недомогания и усталости ничего плещется. Оливарес-старшая всё поняла, в отличие от мужа. У Поко видоизменились грудь и соски. — Петрос... — конфузливо воркует женщина. — Нет.. Это... Папа, отпусти меня..! — вдруг умоляет Поко. — Я всё объясню..! — Что ты объяснишь нам?! Как ты ложился под какого-то конченного отброса!? Как тебя трахали?! — У меня... У меня была течка! — импульсивно выпаливает подросток и вырывается из хвата отца. Неописуемый, бьющийся пульсацией ужас скрывается за гневом. Слёзы обиды ручьями текут по щекам. — А вы даже не обратили внимание! — Что ты сказ... — Это была моя первая течка! — не даёт договорить мужчине Поко. Её в очередной раз всю трясёт от переизбытка эмоций, жутко тошнит. Младшую бросает то в плаксивый печальный холод, то в дикий яростный жар. Она колеблется. Ветер безутешно воет в мокрых очах. — А вы... Вы просто решили проигнорировать моё самочувствие, потому что мы поссорились из-за тупой музыкальной школы. Ты тупо ушёл выплёскивать свой гнев в постели с ней, как будто меня нет! Я ненавижу вас! Вы во всём виноваты! Но Поко, конечно же, совсем не слушают, что уж говорить про «понять и простить». Мужчина окончательно взрывается: бросается на бедного сына, прижимает его лицом к стене, заламывая тщедушные ручки подростка за спиной. — Ты смеешь что-то вякать про нас, тварина?! У тебя богатая семья, кров над головой, ты не голодаешь, чист и всегда одет, а ещё жалуешься!? — свирепо гаркает отец. — Ты хоть понимаешь, что натворил, когда ушёл из дома непонятно к кому во время течки? Ты думал о последствиях?! В ответ Поко надрывно всхлипывает. Её знобит. — Дрянной мальчишка! — Я не мальчик... — Да? Если ты беременный, я сделаю всё, чтобы тебе, блять, зашили твою дырку. Тогда ты точно будешь мальчиком. Перед глазами расплывается картинка из-за крупных слезинок. Шум в ушах не позволяет воспринимать следующие умозаключения отца, а опять чувство тошноты подло бьёт под дых. Это всё кошмар. Поко скоро проснётся и окажется в постели с любимым человеком. — И как ты думаешь: что сделал мистер Бельтран после? — будто бы сплетничает с подругой Виллоу. Жёлтые очи хитро щурятся, и сама ведьма жадно улыбается во все зубы. Ей нравится происходящее. — Знать не хочу! — восклицает Честер, хмуро наблюдая за парящей Виллоу, наслаждающейся чужой кровью. — Это не моё дело. — Ну как так! Разве тебе не интересно? — Абсолютно! А тебя это забавит... Бездушная сволочь. — Я просто хотела проверить твою смекалку, чёрт возьми... Ну ладно. Наверное, и так понятно, к чему приводит каждая случка между здоровыми альфой и омегой? Петрос оказался беремен, а его отец сдержал своё слово. Но, к сожалению, только наполовину. — Мне неинтересно! — Врачи спокойно прервали беременность, согласились на стерилизацию и приглушение работ желез секреции полового запаха. Любой каприз за ваши деньги! Но вот кастрировать молодую омегу никто не хотел. Обрезать, удалять здоровую матку и яичники - зачем? Это огромные риски для самой омеги и её гормонального фона. Однако отец Петроса продолжал искать вра... — Мне неинтересно! — экспрессивно повторяет Честер, фыркая. — Просто заткнись! — А что тебе интересно, а? — злится ведьма. — Портить мне и «Горизонту» все дела? — Мы хотим спасти жизни и только! Вы - изверги! Любители издеваться над беззащитными детьми... И животными! Я ненавижу вас всех, но в особенности тебя, матушка. И... Щелчок осознания. В словах проскальзывает битый для Виллоу фальшь. Настоящих страданий души, оказывается, нет, потому ведьма начинает чуять какой-то чёткий подвох в юнце. Опьянённая мнимой победой, она сначала решила не предавать большое значение нечёткой энергетике Честера. Подумала, что так работает защита, но... Вот сейчас точно что-то идёт не так. Слишком рано Виллоу возомнила Мэнди довольно сильной, а проверка оказалась провальной... Старшую энергетически обманули. Как ученица погрузила в Провал невосприимчивого друга, если у наставницы не выходило? Это же почти невозможно с делать в принципе со всеми чипированными... Виллоу приглядывается к мохнатому волку, прикованному цепями к ограниченной земле, и с пустотой на лице столбенеет. Нет никаких кривляний, прежней злости или довольного смеха. Она настоящая. Холодно задумчивая и анализирующая ситуацию. Мэнди. Всё это время Мэнди находилась рядом с физиками. Она сопровождала их, пыталась воодушевить, как бы сделал Честер. И Виллоу запечатала саму себя, добровольно попав в ловушку. — Ты... — Ты обвиняешь нас в наивности, а сама вкусила ложь, — теперь могильно молвит Честер нечеловеческим голосом. Голова животного неестественно выкручивается на триста шестьдесят градусов. Из пасти течёт черная кровь. Зелёные глаза превращаются в угли. — Это так глупо. Виллоу тут же отлетает от иллюзии ученицы ввысь, пытаясь как-то оттянуть время. Она задумчиво озирается по сторонам, но... — Ты в моём разуме. Тебе некуда прятаться. — Я заменила тебе родителей, — говорит Виллоу. Проявить сейчас какую-либо живую, яркую краску на лице будет слабостью. Обе стороны это понимают, поэтому так внешне безэмоциональны. — Я заботилась о тебе, направляла, учила тебя всему, чем владею сама... И так ты мне отплатишь? — Да. Именно ты сделала меня такой, матушка. Тело пробивает невыносимая огненная жара. Атмосфера адски накаляется, волчьи лапы снова парализует от неумолимого зноя, но Мэнди готова... Всегда была готова. Неожиданно Леон ощущает, как снова переступает границу грёзы, но теперь чем-то тяжёлым падает с большей высоты в физическое Я. Контроль над телом возвращается. Физик словно заново рождается: сам, осознанно совершает глубокий вдох, открываясь здешнему миру, напрягает грудь и выдыхает. Кандалы с ошейником рассыпаются и превращаются в золотистую пыль. Туша Честера бездыханно валится с ног и покрывается грязным, липким слоем камня. Иллюзия запечатывается. «Что произошло? С нами ничего не сделали? Почему я всё помню..?» — Леон..? Литтлфут поворачивается к Поко, реагируя на её жалобный зов. Уже по голосу понятно, как она испуганна и хочет получить поддержки, но... Леон видит такую искреннюю и незлую коллегу впервые. Оливарес потеряла на собственном милом аккуратном лице прежний буйный румянец, которой омега вечно заливалась, раскидываясь оскорблениями, и съежилась от страха. Странные телесные ощущения после возвращения в себя атакуют Поко. Её кто-то касается, лапает. — Я сам не знаю, что происходит... — искренне откликается Леон, приближаясь к Оливарес. Учёный показывает знакомой, что она не одна потеряна в данный момент. — Мы целы, хах... Думаю, унывать раньше времени значит не нужно. Но маленький беззащитный ребёнок всё равно плачет. Руки освобождаются от оков, только этого не хватает. Ощущение, что на тебе до сих пор бремя прошлого, что на спине вина, а в голове стыд, не отпускает. Поко боязливо тянется к коллеге в ответ, и что-то отзывчиво помогает ей, подталкивает. — Я недостойна работать с тобой... — подавленно сообщает омега и дотрагивается плеч Литтлфута. «Это вообще она? Та самая Поко, на которую посмотреть "не так" нельзя?» — Эм... Поко... что с тобой? Ты только сильнее меня дезориентируешь в этом и так хаотичном, бредовом мире... Виллоу хладнокровно раскалывает каменного Честера властным алым огнём с жёлтыми пляшущими язычками-язвами, и из волка тёмным духом, сперва крохотным ручьём в оазисе пустыни, а затем большим, вселяющим ужас облаком, ограничивающимся физически ощутимым синем небом, выбирается огромная, величественная и красивая львица. Усы её остры и длины, песчаная шерсть - картина самого умелого художника, настоящий драгоценный шёлк в знающих руках ткача, но суть одна: карие глаза-бусы выражают твёрдость и силу. Мэнди долго ждала этого момента, как и Виллоу. Она не марионетка бездушной нежити. — Неблагодарная! Ты... ты решила пойти против меня из-за каких-то детских обид и мечтаний! — Да, но зато это - правда. Она всегда всяко лучше твоей поганой лжи, взошедшей в утробе гнилых корыстных целей, — с царским бесстрастием выносит вердикт Мэнди. На фоне гигантской львицы Виллоу, Поко и Леон чудятся жалкими крупицами. Бабочкой и её заложниками. — И я вытерплю любую боль от твоих ударов, чтобы хотя бы коснуться тебя, матушка. Литтлфут нелепо открывает рот из-за нагрянувшего потрясения. Вопросов хлынет ещё больше, а ответов предательски нет. Он давно уже потерял во сне логическую связь, которую еле установил. Но Леон не знал, что пытаться искать её изначально не нужно было. А вот Оливарес почему-то относительно спокойна и хранит безмолвие. Она хочет обнять Леона, просто спрятаться и защититься... в первую очередь, от самой себя. Поко не знает, что именно происходило, но мысли... мысли... Мэнди, Виллоу и Леон... Теперь все знают о её позоре? «Господи... Я в тебя хоть и не верю, но избавь меня уже от этих страданий, прошу...» Поко так и не заключает Леона в объятия. Она, наоборот, отрешается от коллеги, когда жар затрудняет дыхание. Зверское пламя гнева вырывается из Виллоу, пожирает Грёзу, а физики вдруг застывают в камне и пропадают в бездонном обрыве.***
Просторное лабораторное помещение было приоткрыто. Около двери в отключке распластались два обезоруженных рядовых службы обеспечения безопасности и связи. Письменные столы с документацией, шкафы, холодные металлические приборы таились во тьме. Шуршащая тишина лелеяла уши, но в то же самое время вызывала тревогу. Суетливая возня, электронное пиликанье, шёпот тонули в молчаливой лаборатории. В углу полукругом расположились три белых железных стула. И рядом с ними на сияющем идеальной чистотой полу лежал маленький коврик. Затухшие чёрные свечи кто-то зло разбросал. В лаборатории находилось шесть, не включая поверженных солдат, человек: одна половина относительно обездвижена, другая как раз таки вносила в тишину немного человеческого шороха. — Ты уже помогла вырубить тех СОБСшников, с остальным я сам справлюсь, — осипло бормочет кому-то знакомый Литтлфуту парень. — Лучше высвободи Леона и Поко. «Честер..?» В ответ юноше прилетает роботизированные отрывистые звуки, пародия на какой-то обиженный тон. Они недовольны «приказом». Они хочет помочь побитому другу связать Виллоу. Леон полностью просыпается, когда что-то цепкое и когтистое обхватывает его ногу. В темноте толком ничего не видно, однако... это... человекоподобие***
Цепного сумасшедшего чёрного волка со шрамом больше не было. Рыхлая земля под ногами впитала моральный трупный яд. Теперь в междумирье затаилось горе потери и лишений, играл траурный марш. Но свет прожекторов не позволял ни одной тени ступить на тщательно охраняемый объект. Ни большой, ни маленькой. Сегодня сёстры скорбели, как, впрочем, и вчера тоже. С платформы на асфальтную дорожку, которая расстилалась от шахты в две стороны до контрольного пункта, ступили разбитые люди. Ноги были забиты, волочились по бетону. На спины упал непосильный груз бытья. Измождённость капала с рук этих людей, лилась с сальных голов. Поднявшиеся люди были не только в грязной военной форме, но и в рабочей строительной. Сильнейшая усталость, как заботливая мама, укрывает напряжённые плечи, гладит. И они расслабляются... Ворон убито вздыхает, властно шествуя впереди конвоя. За ним плетутся молодые солдаты, которые после трёх дней в недрах настоящего ада хотели только одного: помыться в казарме, нормально поесть и отдохнуть. Ворон аналогично жаждал того же самого. Его тянуло домой, хотелось увидеться с Баззом и поспать, но он ещё не знал, что... сегодня вряд ли получится заснуть. Когда Бланко на КПП безразлично тыкает пропуск и карту конвоя сторожевому в будке, почему-то рядом стоящий по стойке смирно часовой непозволительно оживает. Ведёт себя непозволительно для человека, несущего караул ценой своих здоровья и жизни. Что-то случилось? — Товарищ майор, — мужчина уважительно прикладывает кисть правой руки к виску, отдаёт честь и стремительно возвращается в прежнее строгое положение, — разрешите Вас отвлечь... на пару минут. Это важно. Выпрашивает часовой у Ворона остаться наедине тихо, совершая чёткий шаг в сторону от оконца сторожевой будки. Не хочет, чтобы присутствовали лишние уши. Бланко пусто хмыкает на бестактную просьбу. Грубость чистой воды, но почему-то Ворон кивает, жестом руки приказывая подопечным пересечь пункт без него. Солдаты безоговорочно слушаются майора, хотя некоторые косо поглядывают на командующего. — Мне очень жаль, но уже ничего не поделаешь, — со странных слов начинает часовой, а потом громом средь белого безоблачного дня приносит страшную весть: Ваш отец умер прошлой ночью. «Эм...» Ничего. Однако опечаленная пустота стукается об грудную клетку, потом покойно замолкает. Ворон никак не меняется в настроении. Вопросительно выгибает бровь. Холоден и непоколебим. Он даже не верит как-то в чужие слова. Чтобы этот мерзкий безумец умер? Да не может бы... — Около лифтовых шахт вентиляционная система совсем иная. И её блокировка стала катастрофой как и для нас здесь, так и для вас внизу, товарищ майор. Дейв задохнулся. Перед этим он отравился парами ртути. В его камере мы обнаружили разбитую ультрафиолетовую лампу. Вероятно... Дейв задел её во сне, и та лопнула. «Подождите...» — уже не так равнодушно думает Ворон. Подробности случившегося всё же принуждают потерять землю из-под ног. Кто-то безжалостно оглушает Ворона. Из головы сразу вылетают абсолютно все мысли. — Приношу соболезнования лично Вам от всего коллектива караульной службы лифта. Мы уважительно разрешили жить рядом с шахтой Дейву, столько лет следили за ним, чтобы в самый щепетильный момент забыть про него... Ужасно вышло. С задержкой, но Ворон млеет. Он до сих пор не очень сильно верит в слова караульного. Ничего не говорит, будто бы потерял дар речи. Бланко молчит, стараясь уловить суть информации. Его отец погиб? Но... Как? Это вообще было когда-то возможно? Ворон не верил. Почему-то он настойчиво не хотел понимать, что отца больше нет. Даже на смерть матери Бланко отреагировал сразу: ярко и пылко. Ошеломление быстро сменилось огненной яростью. Подросток устроил истерику дяде и отцу, обвинив их в смерти самого близкого на тот момент для ребёнка человека. Они убили её, погубили Маргарет! Однако только после Ворон в письмах Баззу стал отрицать смерть матери, грезил, что проклятый пожар - обычный кошмар. Сейчас мальчик проснётся и побежит искать утешенье в объятиях самой родной женщины. Они поговорят, посмеются, и Ворон сладко заснёт. Но жестокая реальность вынудила Бланко долго винить себя и отца, дядю. Если бы они не отправили его на фронт, Маргарет бы осталась в тылу. Мама бы продолжала жить, возможно, спустилась бы с ними под землю, но... Дейв. Он столько пережил, столько всего прошёл, из-за чего сошёл с ума, отвернулся от семьи... и так просто умер? Ворон не верит, не верит, не хочет верить... Он там. Сидит около шахты и воет. Зовёт Маргарет, Вепхо. А Ворон его презирает. Избегает всякое упоминание лифт-шахты и Дейва вообще. По обыкновению живёт. — Идите-идите. Вас ждёт конвой, — внезапно прощается мужчина, нелепо улыбаясь Бланко. Он смущён и чувствует себя виновато перед майором. Во-первых, каждый в войне потерял кого-то. Часовой осознаёт, как это больно и почему Ворон так и не проронил ни единого слова. Во-вторых, младший по званию служащий нарушает воинский устав, безответственно отвлекаясь от несения караула. — Ну... И семья дома. Как минимум оставшаяся её часть... Хах... Кхм, извините. Физическая усталость заручается поддержкой у психологического диссонанса. Ноги, по ощущениям самого Ворона, теперь еле передвигаются, не слушаются хозяина, куда-то ведут его, хотя идёт альфа привычным для себя шагом. Ну... может, чуть-чуть хаотичнее. Майор потерян, а окружающий мир вокруг ускорен в несколько сотен. Удушливый ком застревает в горле. Хочется разорвать на себе военную форму и глотнуть свежего воздуха. Он устал торговать своим телом в угоду властям - нести амбиции ненавистного рода Бланко. «Почему он умер так..?» Но у Ворона благополучно получается вернуться к солдатам. Ребята сразу замечают изменения в состоянии командующего, но на их вопросы ответов не следует. Майор безжизненно назначает старшего из подопечных за главного и отправляет конвой в штаб. Без самого Бланко. Какая работа сейчас? От него несёт за километр смрадной смесью пота со специфическим горьким оттенком запаха камедистой смолы. Лучше уж в душ, пока у Ворона есть желание помыться. Он боится окончательно уйти в себя и озвереть... прямо как покойный отец. «Почему он умер...? Он не мог...» Бланко находит в себе последние силы добраться до дома. Квартира к его приходу погружена в неприветливую тишину. Никто не встречает Ворона, однако сейчас это не беспокоит. Он беспорядочно раздевается, разбрасываясь вещами, которые всё равно полетят в стирку, и догадывается. Базз, наверное, жил всё это время у Булла, а с учётом, что Дейв умер прошлой ночью... Сегодня похороны? И... Эм... Недавняя случка. Ворон вспоминает о ней, когда в ванной комнате лезет в настенный шкафчик, висящий около круглого зеркала, и в его глубине за прокладками находит запечатанный неиспользованный тест. Кто-то купил и забыл, м? На плечи рушится ещё одна тягостная «новость». Самые гадкие плевки от жизни, что достаются молодой паре в последние три года. Это общая боль Ворона и Базза. Они пытаются, пытаются, но всё тщетно и словно бесполезно. А главное страдает больше всего Уокер, теряет всё здоровье из-за желания стать родителем. Заиметь родного ребёнка. «Я так устал от этого всего. Я давно потерял смысл... А вчера ещё и... отца». Беспомощный огонь тухнет. Дымный, туманный немигающий взор направлен в светлую стену. Пальцы прокручивают кран... Шипение струй, слабо ударяющихся об кожу, заполняет всю ванную. Шквал ледяной воды резко окатывает Ворона, но он не колеблется. Обессиленное тело принимает холод как данность - заслуженное наказание, внезапно отрезвляющее разум, что добивает сердце. Душа поёт о несправедливости судьбы и собственной никчёмности. Со слезинками на глазах Ворон выключает обжигающий холодный напор и перенастраивает температуру. Сын полностью отвернулся от отца три года назад. Дейв не соизволил явиться на свадьбу Ворона, и они поссорились. Старший забыл и предпочёл привычно сидеть около лифта, что стало последней каплей. До этого младший старался, несмотря на все обиды, сохранять контакт с умалишённым. Помогать отцу и пытаться понять его. Это Ворон уговорил Булла поселить Дейва около излюбленной последним шахты. Психиатрическая сфера медицины под землёй очень сильно просела, когда люди спустились и принялись поголовно сходить с ума. Больницы для душевнобольных были переполнены, многих не хотели принимать и для виду прописывали плацебо. По-настоящему пытались вернуть в чувства только тех, кто являлся рабочей единицей. Это молодые и амбициозные. «Извращенец»-ветеран из богатой семьи военных Бланко никого не интересовал. Дейв жил на шее старшего брата, что сильно раздумывать тоже не хотел по поводу родственника - безразлично пропихивал младшенького в психлечебницы, чтобы тот не мешался под ногами. Когда Дейв переехал к шахте, помех у семьи Бланко стало на одну меньше. Обезумевший остался там сам с собой под надзором охраны. Что могло быть лучше? Никто больше не представлял угрозы и не мозолил глаза, большие деньги не уходили на лечение. Власти выставили всё как знак доброй воли. Просто прекрасно. Человек-собачка около сестёр, смотрите! Жуёт землю и воет на шахты, непонятно чем занимаясь потом в камере. Наверное, дёргает на своих погибших друзей да слезами упивается? Да. Точно! Никому Дейв не доставлял проблем. Наоборот, боялся караульных и медперсонал лифта, вёл себя тише воды ниже травы. Он не привлекал внимание, несмотря на то, что почти все военные знали про Дейва. Только... За спиной Ворона ходили мерзкие слухи, что отец майора - безумец, мечтающий вернуть мёртвых к жизни и «совокупиться с ними». По факту же младший делал всё, что было в его силах. Это очень влияло на Ворона, на репутацию тоже. Сын ради отца заплатил из своего кармана, чтобы вариант жилого бункера около лифта просто рассмотрели, не говоря о его строительстве. И Дейв отблагодарил Ворона так: забыл про довольно важное событие в жизни ребёнка - создание своей семьи. Бету могли забрать, бету могли сопроводить. Он имел силы, чтобы просто посидеть на свадьбе сына, но нет. Тогда Ворон понял, что Дейв окончательно двинулся умом и селить его возле шахты было плохой идеей. А попытки самоубийства родного человека добили Бланко-младшего. После них Ворон видел Дейва только с цепью. «Это всё, должно быть, какая-то шутка...» Ворон долго стоит под душем и не моется. В голову принимаются лезть вязкие думы. Они скребутся об угли стонов, которые воспринимаются как монолог какого-то потерявшего себя человека, делают хуже. Это не Бланко. Нет. У него всё хорошо. Тёплая вода страстно целует плечи альфы, наконец-то он в городе, дома, а не под ним, но помыться Ворон всё равно не может. Сил совершенно не осталось. Почему же, Ворон? Что-то случилось? «Дейв не мог умереть... Не мог просто так глупо уйти...» Бланко выключает воду и убито ложиться в ванну, так и не прикоснувшись даже к жалкому мылу. Он теряет над собой контроль, застывает. Ворон больше не управляет телом. Оно в данный момент живёт само по себе, безжизненно дышит, пока хозяин уносится куда-то далеко. Мысли съедают Бланко, оставляя только оболочку... Чёрная, как непроглядная мраморная ночь, ворона с сильными крыльями свободы садится сыну на грудь. Тонкие птичьи лапы позволяют ей стойко стоять. Гладкие перья поблёскивают в свете ванной комнаты, глаза-бриллианты искрятся жарким огнём. Чистая материнская любовь горит в ней. Ворона с жалостью смотрит на опустошенного ребёнка, желает отдать всё, чтобы тот оживился. Отпустил их. Рядом с тёмной птицей на бортик ванны кладёт золото-молочную лохматую голову крупный тигр. Бурые полоски чётко идут по всему мощному телу, ровно метят его светлую, солнечную мягкую шерсть. Большой кот также сопереживает Ворону, но внешне остаётся хладнокровен. Его играющие зелёным пламенем кошачьи очи закрыты. А чёрный смурной волк сидит в углу ванной комнаты. Он обижен на возлюбленных, даже после смерти ревнует их к сыну. Шрам на морде кровоточит у зверя, карих омутов нет. Лишь пустые глазницы и печаль в пятнах ярости. Однако тигр неожиданно встаёт, когда слышит поворот ключей, отрывается от бортика. Кто-то пришёл, и ему хочется проверить. Кот стремительно покидает друзей, отправляясь в коридор квартиры. Ворон не ловит посторонних внешних звуков... в отличие от зверей. Непонятно сколько времени проходит, но в ванную тигр возвращается уже не один, а в компании Базза. Одет Уокер в непримечательные чёрные штаны и в серую футболку, на руке часы, на пальце обручальное кольцо. Веки у него опухшие, глаза чуть мокрые. — Ворон... Ворон всё-таки реагирует на мужа. Он перенаправляет внимание стеклянных глаз с потолка на Уокера и бессознательно расслабляется. Все те же каштановые короткие волосы, все те же приподнятые дуги-брови, все те же ямочки, усталые зелёные огни и плотно сжатые губы - Ворон не может прочитать эмоции на лице Базза. Не в состоянии. И... у Бланко возникает такое глухое чувство, будто он не виделся с Уокером вечность, однако прошло каких-то жалких три дня. Он так скучал. Базз, взирая на ничего не понимающего Ворона, вздыхает и с сочувствием осматривает возлюбленного. — Я скучал. «Я тоже...» — Ты... Мылся? — У меня нет сил, — бормочет Ворон. — Тебя помыть? Бланко коротко кивает. Кажется, что ему легчает из-за прихода пассии, однако реальность сильнее деформируется надломленным сознанием. Это только начало. Карие глаза вдруг слипаются, а сам Ворон мелко зевает. Они с конвоем всю ночь поднимались в город. К тому же приятный для него запах Базза так убаюкивает... Он сладкий и... совсем неописуемый для альфы. — Приподнимись тогда. И ворона уступчиво перемещается, припрыгивает к тигру, сидящему около стиральной машинки, чтобы не мешаться. Хотя... призраков живые вряд ли видят. Самостоятельно Ворон не способен что-либо сделать. Только с помощью Уокера у него выходит присесть в ванне. Снова включается тёплая бегущая вода, шум которой в этот раз не такой мерзко шипящий. Она повторно мочит бритую из-за воинского устава голову и греет. Но душ убирают ненадолго в сторону, роются в тёмных баночках на полочках из металлических прутьев. Освежающий аромат холодка геля для душа просеивается в комнату. До атлетического, подтянутого Бланко дотрагиваются грубые ладони, которые принимаются ласково тереть и заботливо намывать Ворона. Ему то мнут, то гладят спину - отчищают от всякой зажатости и забитости. Касания расслабляющие, как будто массажирующие Бланко. Базз знает, как тяжела работа в грязных, незащищённых шахтах, поэтому играется. Альфа совсем расплывается под добрым жестом мужа, превращаясь в более уязвимого человека. — У меня для тебя есть... пара новостей, — произносит Уокер. Его движения внезапно сковывает неуверенность. Что-то неприятно горит на душе Базза. «Какая...» — Мне хочется... Стать Бланко. Взять твою фамилию. В ванной комнате на несколько мгновений наступает гнетущая для Базза тишина. Выражение лица возлюбленного остаётся пустым. Он как будто игнорирует желание Уокера. Хотя Бланко сейчас ну не может достаточно быстро среагировать на какую-либо важную информацию. Он проглатывает язык, но потом... Ворона дёргает. Его брови слегка взмывают вверх, уста приоткрываются, принимая округлённую форму, а голова наклоняется набок. Базз всё-таки беременен? Или почему он хочет взять фамилию мужа, если сам отказался тогда перед свадьбой? Тигр и ворона с красным смятением также за спиной юного крокодила переглядываются между собой, недоумевая. Они... теперь совсем-совсем стали одной семьёй? — Что..? У нас будет ре... — Нет. Это вторая новость. Мы столько раз говорили на эту тему, столько раз я всё время оставался с надеждами о родном сыне, но теперь больше не хочу издеваться над тобой и над собой. Если не получается, то значит не нужны нам дети... Как ты считаешь? Ворон опять зависает на мгновения, изучает сказанное ему. Тяжело. Очень тяжело. В направлении Базза совершенно не думается. Сейчас волнует больше смерть отца, а не... От начала слегка выпирающего позвоночника до копчика, как назло, пробегается рука. Ворону сильнее хочется спать. — Если ты не хочешь, то хорошо... — мямлит Бланко. — То есть... Это же... Не мне решать, даже если мы оба хотим ребёнка... Это твоё тело, Базз, и, в первую очередь, твоё здоровье. Если всё напрасно... Действительно, зачем? Мы и так... полноценная семья. И будем ей. — Спасибо, что понял меня, — с облегчением отзывается Базз, но резко разбитая улыбка слетает с его лица. — Мне было так ужасно впервые за долгое время без тебя, Ворон. Я очень сильно хотел к тебе и... Всё случилось так внезапно. Смерть Дейва как снег на голову не только тебе, но и другим... Уокер еле ощутимо стукает мужа по плечу, чтобы тот всё-таки подвигался и приподнялся. Баззу нужно ополоснуть Ворона. — Сегодня похороны днём, — продолжает Базз, наблюдая, как измученный Бланко привстает. — И мы все ждали тебя. Вода счищает гель с кожи, пробегается по плечам и дрожит, стекая по рукам, груди, ногам... Ворон физически ощущает себя, наконец, чистым, оттого и легче. Все три дня под землёй максимум можно было умыться, потереть руки и почистить зубы такой убогой, жёсткой щёткой, что... Складывалось впечатление, что они тоже заключённые, отбывающие наказание за тяжкие преступления. Военным, шахтёрам и осуждённым приходилось делить один кров друг с другом. — Не думал, что в единственный выходной на этой неделе я буду на похоронах... — вслух раздумывает Уокер и выключает душ. Ворон успешно выбирается из ванны, и его сразу укутывают в рыжее, как апельсин, полотенце. Он попадает в настоящий плен. Базз яро вытирает мужа, сушит его, а тому не нравится. Бланко жалко фыркает, протестующе морщит нос, но всё без толку. — Вот так вот ты мне отплатил, да? — устало усмехается Базз. — Я понял тебя. — Спасибо больше... — без иронии откликается возлюбленному Ворон. — Я хочу ещё что-нибудь перекусить и спать... — У нас там в холодильнике, наверное, мышь повесилась, но надо посмотреть. «Я хочу увидеть отца...» Спустя несколько секунд пыток Ворона выпускают из «плена», убирая полотенце на стиральную машинку. Базз целует мужа в щёку. И чёрная птица улавливает шанс вспорхнуть: садится уже на плечо сыну, который вдруг чувствует, как что-то незримое для ограниченных глаз живых нечаянно царапает его. На больном сердце образуется тонкая ранка-ниточка. Новая. Душа дрожит, как натянутая струна, что играючи оттянули в детство и жестоко отпустили во взрослую жизнь, но огонь не загорается от такого наплыва белой яркости. Карие омуты всё ещё стеклянны и пусты. Ворон оторопело моргает, смотрит на руки. Он перестаёт чувствовать себя вообще. Вся мнимая лёгкость наконец-то изничтожается, в груди, оказывается, с самого раннего утра уже не гонит кровь по венам сердце. Вместо него вопит червоточина безысходности, игриво обсасывая загрязнённые табачной смолью лёгкие. — Что-то не так? — Я... я не понимаю... Встревоженный Базз тоже теряется, переживает за возлюбленного. Ворон очень резко «беспричинно умирает», и это пугает. Уокер не знает, что делать, кроме как быть рядом и выслушивать. — Хорошо... — суетится Базз. — Я... эм... Пойдём в спальню. Уокер берёт Ворона под мышку и покидает ванную комнату вместе с ним. А главное: звери тянутся шлейфом смерти за живыми. За Баззом снова поспевает пышногрудый золотой тигр с длинным приподнятым хвостом, не отставая от вороны на плече. Обиженный волк тоже подбито устремляется за детьми, хоть и не по своему желанию. Он не может потерять тигра и ворону из виду. Просто нет. Вы что? «Мне страшно... Тут как будто кто-то есть ещё...» Молочная комната, кровать с пушистой постелью... Это большое окно в спальне... Оно всегда позволяло вернуться в прошлое, где Базз и Ворон были беззаботными подростками, и посмотреть на ночное «небо». Но сейчас утро, да и... не до этого. — На... — подаёт тёмно-красные боксеры Ворону Базз, перебираясь в белоснежном комоде. — Футболка нужна? Ворон понуро мотает головой и забирает у мужа трусы. Он одевается, пока Базз прикрывает комод за ненадобностью. Руки у Бланко еле живые, не желают подчиняться. Свора лает и скулит. Она бежит, просит прощение, но Дейв ещё не слышит. Что-то... Что-то происходит. Натянув на себя боксеры, Ворон ложится на край кровати, поэтому чёрной пташке снова приходится вернуться к расположившемуся около дверного проёма задумчивому тигру, об которого опирался сгорбленный волк, застывший из-за приближающегося к нему шума. Бланко съеживается, судорожно хватается за покрывало. Комод снова открывают. Окружающий мир окончательно плывёт из-за накатывающих слёз горечи. Дыхание надрывается, теряет ритмичную песнь. Оно разбивается на отрывистые звучания. Базз укрывает пледом Ворона, и альфа пальцами впивается уже в серо-голубое одеяло. Кошмар пронизывает холодом всю душу. — Не уходи... — всхлипывает Ворон, ощущая слёзы на щеках. — Прошу... — Я не собирался, Ворон, — ложится на другой край кровати Базз и двигается к плачущему мужу. — Никогда не собирался... Ворон задыхается, жадно глотает воздух. Червоточина в груди переходит все границы, съедая лёгкие. Боль душит, давит на шею цепями, танцующими в морозном огне. Ворон ищет защиты и хватается за Уокера, который с теплотой обнимает Бланко. Базз внимательно гладит мужа, сам разрываясь на кусочки при виде страдающей пассии. Но он прекрасно понимает, что это только начало. Ворон проплачет сегодня целый день. И ближайшие дни, возможно, не выйдет на работу тоже. Смерть отца подорвёт сыну всё. А совсем скоро младшему отправляться на поверхность как одному из главнокомандующих. — Но он ушёл..! — вдруг истошно кричит Ворон в грудь Баззу. — Дейв ушёл...! Чёрные уши жалко прижимаются к мохнатому затылку. Раненый волк пугается яростных возгласов, наконец привлекающих его внимание к сыну, и непроизвольно отходит от вороны с тигром. Шум становится сильнее. Это из-за Дейва? Неужели? Волк не верит, но всё равно скромно подходит к кровати детей. — Почему мне плохо..? Почему...! Большой кот расправляет плечи, мысленно улыбаясь. Они с вороной победили. Тигр рад видеть волка таким: наконец обретающим прежний чистый разум. Потому с его длинных усов неожиданно капают лавовые язычки, которые образуют зелёный огонёк. Сила. Осколок пламени кота вселяется в крокодила и дарует безмерное спокойствие, после чего полосатый хищник светом исчезает в мире живых, прощаясь на время с друзьями. Они встретятся на поверхности. — Потому что это твой отец, — шепчет Базз, стараясь внешне вести себя сдержанно. Он борется изо всех сил, и внезапно что-то действительно помогает. Баззу хочется разрыдаться. И все прошлые два дня он рыдал. Но не сейчас. Тигриная стойкость пылает в голосе Уокера. Ворону не нужно знать и видеть, что Баззу ужасно плохо от метаний близкого. Станет хуже. — И несмотря на то, что он принимал неправильные решения, ты любил его. Ворона счастливо каркает волку. Она не может нарадоваться, что возлюбленный за долгое время начинает чувствовать себя лучше. Уподобляясь тигру, птица расправляет крылья, открываясь миру живых, и роняет огненное перо. Любовь. Аспидная предвестница бед с сияющими глазками сгорает дотла, а её перо вселяется в Ворона и дарует сыну мягкость ласки. — Я... Я любил его..? — осознаёт Бланко и крепче цепляется за Базза. — Да. И это нормально, Ворон. Но от этого не становится легче. Слишком поздно к Ворону приходят чувства. Оказывается, Дейв дорог ему. Но детский туман ненависти растворяется и открывает глаза: отец мёртв. Они больше никогда не увидятся. — Я люблю тебя. Осознание бьёт истиной. Волк тоже понимает, какую ошибку совершал все эти годы, но уже поздно. Ему никогда не нужно было одобрение старших Бланко, которого Дейв в итоге всё равно не добился. Волка и так окружали родные, любящие люди, но он в упор не замечал их теплоты или просто перегибал с ревностью. Почему? Всю жизнь потратил на чёртовы поиски ради чего? Ради гнева? Слёз? А нужно было всего-то посмотреть в себя... — И дальше мы будем продолжать бороться вместе. Прости меня за всё. На морде рождается гримаса обиженной злобы. Волк срывается с места, сердито лезет на двуспальную кровать к детям. Он гневается на себя. В карих глазах волнуется море желаний. Ревущие пленные волны трепыхаются. Ещё вовсе не поздно! Дейв должен успеть прикоснуться к сыну, обязан тоже его обнять, однако неожиданно волк проваливается под землю и летит куда-то вниз. Времени не осталось. Страх охватывает лапы. Воет сивый ветер небытия смерти. Мелькают фальшивые звёзды на глубоком чёрном полотне, рывки борьбы вырываются из искажённо сгибающегося человеческого тела. Нехватка кислорода, стоны боли, скрежещущие по разуму, мокрая узость и животное извержение. Дейв кружится, не понимая, что происходит. Его туша падает в тёмно-синий океан. Вода обволакивает животное, пропитывает шерсть ядовитой солью. Волк выгибается всем нутром: колючий холод прошибает насквозь. Дейв погружается на самое дно. Медленно тонет и смотрит на небо за гранью толщи чьих-то слёз, где свет постепенно удаляется от волка, бросает его. Дорогой дубовый гроб открывается. На бархате покоится бледный мужчина в чёрном костюме. Тишина в последний раз даёт вздохнуть полной грудью.