Сказка о скакуне

Хакон входит в церковь, как актёр на сцену, приветственно раскидывает руки в стороны, но Эйден не спешит приближаться. Вместо удивления или, быть может, радости встречи, на которую он немного наивно надеялся, он видит лишь что-то дикое и злое во взгляде пилигрима — боль и жажда мести. Хакон и сам не сдерживает эмоций, о чем мгновенно жалеет. Ревность жалит в самое сердце. Прошла всего пара недель, а Эйден уже нашёл ему замену в виде Лоан, словно ничего и не было, сменил частоту рации и перестал использовать временные убежища, либо оставаясь в Рыбьем Глазе, либо вовсе куда-то пропадая так, что подловить его где-то на нейтральной территории стало невозможным. И сейчас это вышло им обоим и их отношениям боком — поговорить честно без лжи в глаза и театральщины нельзя, не под бдительным взглядом отряда ренегатов, расползшихся по всем тёмным щелям и углам подобно крысам. — Ключ ВГМ, Эйден. Отдай его мне, — Хакон протягивает руку, будто бы всё ещё надеясь, что парень сам вложит заветную электронику в его ладонь. Но этого, конечно же, не происходит. — А ты попробуй, отбери! — дерзкий вызов и в тоне, и во взгляде, и в позе. Он не собирается отступать, а Хакон не готов с ним сражаться, просто не может поднять на него руку. — Заберите у него этот ёбаный ключ, — бывший найтраннер делает короткий взмах, ренегаты вылезают из укрытий, а сам он отступает, слыша «трус» и «предатель» вслед. Он отходит в соседнее помещение и прислоняется к стене в ожидании. Абстрагироваться и не слышать набившие оскомину фразы ренегатов про «ты у меня попляшешь» и «иди сюда мелкий сучëныш» — сложно, но ещё сложнее не думать, что он опять предал и бросил Эйдена одного на растерзание зверям. Хакон чувствует присутствие Вальца за спиной буквально физически, с личной встречи прошло всего несколько часов, а поджилки до сих пор трясутся — до его сведения максимально ёмко и чётко довели, что будет, если он облажается и в этот раз. Из тягостных мыслей Хакона выдергивает скрип половиц: Эйден, совершенно живой, неумолимо сокращает между ними расстояние и весь мелко дрожит от напряжения после боя. Но пока не нападает, останавливаясь едва ли в метре. Хакон же отлипает от стены и нарезает вокруг Эйдена круги, словно куница вокруг птенца — простой психологический приём, который всегда работал, но сейчас проходит мимо. Парень возмужал, и оперился, и больше не похож на того заморыша с Базара, которого он тогда спас от виселицы. Он поворачивается на месте, не подставляя спину, но сам остаётся абсолютно спокойным, даже слишком, и это вызывает лишь одну ассоциацию, от которой холод бежит по позвоночнику. — Отдай ключ, Эйден, — Хакон останавливается, замечая росчерки темнеющих вен на чужой шее. Такого Эйдена он видит впервые и не знает, чего ожидать. — Нет, — выплёвывает пилигрим, крепче перехватывая оружие. Кто из них срывается первым и нападает, никто не вспомнит. Эйден сражается совсем иначе. В его движениях странная плавность, больше нет той хаотичной импровизации — кто-то долго и упорно тренировал его. Хакон невовремя тонет в гордости за парня, наконец выучившегося ловить удары на блок, а не лицом, — и ему самому прилетает кастетом в плечо. В Эйдене стало гораздо больше силы. Он не совершает серию беспорядочных ударов, а бьет сильно и точно — в корпус, в рёбра, чтобы лишить воздуха и дезориентировать, в сгибы, пытаясь выбить оружие или сбить с ног. Хакона пока спасают перекаты и увороты, но чем дольше он отступает, уходя в глухую оборону, тем больше чувствует усталость — ему не двадцать, чтобы крутиться белкой в колесе, да и старые раны дают о себе знать. И он не успевает подняться, оказываясь на четвереньках у стены, и итог закономерен — пилигрим впечатывает его голову в кирпичную стену. Звон на мгновения оглушает, на языке отчётливый железный привкус. — Зачем ты предал меня, Хакон? — горячий, злой шёпот у самого уха, жаль, обстановка совсем не располагает. Эйден крепко держит его за волосы. — Я… Я не мог иначе, он бы убил тебя… Вальц, он бы нашёл и убил нас обоих, — Эйден раздражённо прикладывает его о стену ещё раз, до цветных пятен и болезненного звона в ушах, гораздо слабее, чем в первый раз, но достаточно, чтобы он не мог подняться на ноги. Зато пилигрим встаёт и отходит, вымеряя шагами пространство перед ним. — Если бы не ты и твои попытки сбить меня со следа реального убийцы Лукаса, я бы выбрался в Сентрал-Луп и нашёл семью гораздо раньше! — Эйден, послушай, я пытался тебя спасти, — Хакон тяжело поднимается, опираясь на стену, вытирает краем рукава кровь с виска. Мир перед глазами плывёт и двоится. — Я не просил меня спасать. И после этого ты всё равно предал мою дружбу, моë доверие и… — это не озвученное чувство повисает в воздухе запахом ромашек, нежными объятиями и убежищем, одним на двоих. — Ты не оставил мне выбора, Хакон. Ледяной холод слов обжигает, бывший найтраннер не успевает среагировать, когда его выдергивают из воспоминаний резкий рывок и отсутствие опоры под ногами: Эйден скидывает его со второго этажа вниз, на удачно оставленные ренегатами матрасы. Приземление отзывается ужасной болью в плече — вывих точно, если не перелом. Вставать на ноги приходится быстро, парень спрыгивает следом и вспарывает мачете матрас там, где секунду назад было его бедро. — Мы обязательно со всем справимся, Эйден, послушай меня, — Хакон уклоняется от удара, подныривая под рукой, и отталкивает парня в сторону. — Отдай мне ключ и, я обещаю, мы найдём твою сестру, а после уйдём к океану, как договаривались! Эйден запрокидывает голову и громко смеётся, на мгновения прекращая наступление — Хакон пытается отдышаться и понять, что его так рассмешило, неосознанно делает несколько шагов вперёд. Свет костра от бочки едва ли что-то освещает, зато неровно подсвечивает пилигриму лицо алым, делая его похожим на Дьявола. — Мне не нужна твоя помощь, я уже нашёл сестру, — парень предупреждающе выставляет между ними мачете, когда Хакон делает ещё пару шагов навстречу. — Теперь я работаю с Вальцем. Бывший найтраннер замирает на месте, как молнией поражённый, ужас растекается по венам, отдаваясь животным страхом в каждой клеточке тела. Паззл с треском собирается в голове. — Малыш… — Эйден дёргается от этого прозвища, на его лице залегает тень, рука крепче сжимает рукоять, и Хакон исправляется: — Эйден, послушай меня, что бы тебе ни пообещал Вальц, связываться с ним — плохое решение. Мы найдём иной способ спасти твою сестру. — И снова мимо. Растерял всю свою сноровку, да? — Эйден открыто насмехается, но глаза у него всё такие же ледяные. Хакон морщится, как от зубной боли, стоило разойтись всего на несколько недель, и он уже не может читать парня, как открытую книгу. — Эйден, прошу, доверься мне, в последний раз, клянусь, я не подведу! — он неосторожно делает шаг навстречу, поднимая руки на уровне головы в жесте капитуляции. Лезвие ощутимо упирается в грудь, даже сквозь слои одежды. — Рассказать тебе сказку про скакуна? Знаешь, что с ним стало? — Хакон крупно вздрагивает — Вальц заставил всех своих подчинённых выучить эту короткую историю на примере провинившихся. Бывший найтраннер сам проходил через это, но в его руку был вложен не пистолет, а нож. И эта сцена всë ещё снится ему в кошмарах. — Вальц приказал тебе убить меня, да? — Хакон опускает взгляд, внутри всё обмирает от полного осознания ситуации. — Каждый делает то, что должно. Эйден замахивается и с нечеловеческой силой бьёт рукоятью Хакону по рёбрам. Боль вспыхивает новым очагом агонии, и его сгибает пополам. Следом туда же прилетает колено, Эйден отшвыривает его неслушающееся тело в сторону. То, чем Вальц накачал его, как ренегатов, — уже возымело эффект, от ингибиторов за пару недель не добиться такого результата. Пилигрим издевательски отталкивает выпавший из руки топор в сторону: чтобы дотянуться, нужно лишь немного сдвинуться вверх и вытянуть руку. Хакон правда пытается, но Эйден безжалостно опускает тяжёлый ботинок на кисть его руки и давит до хруста и удовлетворяющего его садистские наклонности крика. Эйден встаёт над поверженным предателем и перемещает одну ногу на уже точно сломанные рёбра, Хакон пытается вдохнуть, чтобы не задохнуться от боли, но больше не думает о том, чтобы дотянуться до топора — бесполезно. Изломанная кисть руки почти не чувствуется, и Хакону страшно на неё даже смотреть. Пилигрим склоняется, перенося вес на ногу на полу, щадя рёбра, и прислоняет острое лезвие к его шее. Хакон пытается коснуться руки Эйдена своей, но парень сильнее давит оружием, и горячая кровь стекает по шее, он даже не чувствует боли. — Хорошо, хорошо, — Хакон пытается отдышаться, голос сиплый, едва слышный, но лезвие замирает — его готовы слушать. — Лучше, если это будешь ты, Эйден. Вальц не даст мне умереть так просто, — он чувствует, как Эйден убирает вес с его ребер и составляет ногу на пол, — я проебал всё. Прости меня. Хакон чувствует влагу в уголках глаз и бесконечное раскаяние, но уже слишком поздно что-то менять. — Да, слишком поздно, — пилигрим подбирает с пола его оружие, а своё мачете крепит к поясу. — Не нужны мне твои извинения, — Эйден поднимает топор над головой, — и жизнь мне твоя тоже не нужна. Лезвие со свистом рассекает воздух, Хакон не успевает подумать, только инстинктивно пытается защититься и закрыться здоровой рукой. Топор входит в скол между плитами, над плечом и совсем рядом с шеей. Хакон чувствует себя дезориентированным, но до странного живым, едва не умерев. Эйден уходит молча, Хакон не слышит его шагов, зато вибрация с грохотом захлопнувшейся двери проходит вдоль позвоночника и разливается по всему телу вместе с болью. Внутри бывший найтраннер чувствует бесконечную пустоту и ужасную усталость — он снова потерял всë. Глаза сами собой закрываются, и Хакон просто надеется, что с матами очнувшиеся этажом выше ренегаты добьют его или скормят заражённым. Он совершенно не представляет, как теперь будет отчитываться перед Вальцем о провале миссии.